Введение

Алек­сандр Аль­фре­до­вич Бек — совет­ский писа­тель, автор мно­го­чис­лен­ных про­из­ве­де­ний на воен­ную и про­из­вод­ствен­ную темы. Про­сла­вился он прежде всего пове­стью 1943 года «Воло­ко­лам­ское шоссе» о героях-пан­фи­лов­цах. Повесть стала зна­чи­мым про­из­ве­де­нием не только для крас­но­ар­мей­цев в Вели­кую Оте­че­ствен­ную войну, но и для мно­гих ком­му­ни­стов по всему миру, в том числе для вождей Кубин­ской революции.

Вто­рое по извест­но­сти про­из­ве­де­ние Бека — «Новое назна­че­ние». Этот роман, опуб­ли­ко­ван­ный сна­чала в Запад­ной Гер­ма­нии в 1971 году, а в СССР — лишь спу­стя 15 лет, сде­лал сво­его созда­теля неволь­ным соав­то­ром тер­мина «командно-адми­ни­стра­тив­ная экономика».

Тер­мин этот исполь­зу­ется в бур­жу­аз­ных соци­ально-эко­но­ми­че­ских нау­ках по сей день, порой заме­няя собой тер­мин «пла­но­вая эко­но­мика». В то время как сло­во­со­че­та­ние «пла­но­вая эко­но­мика» гово­рит о хозяй­ствен­ной струк­туре, ярлык «командно-адми­ни­стра­тив­ная» веша­ется на систему, кото­рая якобы не счи­та­ется с объ­ек­тив­ными фак­то­рами, руко­вод­ству­ясь субъ­ек­тив­ными коман­дами и при­хо­тями вла­стей, адми­ни­стра­ции, идео­ло­гии и потому непре­менно ста­но­вится жерт­вой суро­вой реаль­но­сти, не тер­пя­щей откло­не­ний от зако­нов свя­щен­ного рынка.

Как же так вышло, что автор книги, много лет под­дер­жи­ва­ю­щей дух ком­му­ни­стов всей пла­неты, умуд­рился вне­сти лепту в анти­ком­му­ни­сти­че­ские эко­но­ми­че­ские теории?

В нашей ста­тье мы пред­ла­гаем чита­телю выяс­нить, как из-за фило­соф­ских оши­бок вполне ком­му­ни­сти­че­ское про­из­ве­де­ние полу­чает новое назначение.

С точки зрения писателя

В пер­вой части я рас­смотрю сам роман. Это сложно сде­лать, не рас­смат­ри­вая лите­ра­туру в целом как инстру­мент отра­же­ния реальности.

1

Любое худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние отра­жает окру­жа­ю­щую дей­стви­тель­ность, однако делает это через призму вооб­ра­же­ния автора. Худож­ник, писа­тель или скуль­птор отра­жают мир опо­сре­до­ванно, через соб­ствен­ные убеж­де­ния, чув­ства, а также через пласт куль­тур­ных тра­ди­ций, ска­за­ний и веро­ва­ний. Поэтому изу­чать мир через призму худо­же­ствен­ных про­из­ве­де­ний — небла­го­дар­ное дело. 

Древ­не­рус­ские лето­писи, вклю­чая «Повесть вре­мен­ных лет», обычно писа­лись не как бес­при­страст­ное науч­ное иссле­до­ва­ние, а как сбор­ники исто­ри­че­ских ска­за­ний. Лето­писцы нередко при­укра­ши­вали собы­тия рели­ги­оз­ными и поли­ти­че­скими измыш­ле­ни­ями. Однако изу­чать исто­рию по лето­пи­сям всё-таки при­хо­дится, потому что иных све­де­ний об исто­рии Древ­ней Руси не слиш­ком много. Исто­рики про­ди­ра­ются сквозь вымыслы и домыслы худо­же­ствен­ных источ­ни­ков, когда иной исто­ри­че­ской хро­ники недо­стаёт. И такая ситу­а­ция сло­жи­лась не только с далё­ким и тём­ным пери­о­дом Древ­ней Руси, но и с отно­си­тельно недав­ней эпо­хой, запол­нен­ной вымыс­лами и домыс­лами до самого верху. С совет­ской эпохой.

По сей день даже у самих ком­му­ни­стов нет еди­ного пони­ма­ния того, чем было круп­ней­шее ком­му­ни­сти­че­ское госу­дар­ство про­шлого. Совсем недавно, чуть больше года назад, редак­ция LC выпу­стила книгу «Троц­кий, Ста­лин, ком­му­низм» с подроб­ным раз­бо­ром темы про­ти­во­сто­я­ния Троц­кого и Ста­лина. При этом до сих пор нахо­дятся ста­ли­ни­сты, не тер­пя­щие ника­ких откло­не­ний от «Крат­кого курса исто­рии ВКП(б)». До сих пор появ­ля­ются троц­ки­сты с аллер­гией на любое одоб­ре­ние пост-ленин­ской Ком­пар­тии. И все они — акку­рат между ком­мен­та­ри­ями о неак­ту­аль­но­сти темы про­ти­во­сто­я­ния Ста­лина и Троц­кого. А сколько ещё таких «неак­ту­аль­ных» тем в исто­рии СССР, тре­бу­ю­щих переосмысления!

Цен­ность худо­же­ствен­ных про­из­ве­де­ний в таких слу­чаях воз­рас­тает в разы, ведь они могут пове­дать нам то, что ещё пред­стоит выис­кать из доступ­ных источ­ни­ков, выко­пать из архи­вов и очи­стить от офи­ци­аль­ной про­па­ганды. Здесь также стоит также заме­тить, что про­из­ве­де­ние Бека отно­сится к направ­ле­нию реа­лизма, при­том соци­а­ли­сти­че­ского. Сколько в соц­ре­а­лизме СССР по-насто­я­щему было соци­а­ли­сти­че­ского — отдель­ная боль­шая и «неак­ту­аль­ная» тема; сей­час же рас­смот­рим реа­ли­сти­че­скую сто­рону романа.

Реа­ли­сти­че­ское направ­ле­ние в искус­стве появи­лось с увя­да­нием роман­ти­че­ского. Роман­тизм отра­жал борьбу бур­жу­а­зии с фео­даль­ным гнё­том, веру в ещё про­грес­сив­ные идеи все­об­щей сво­боды, равен­ства и брат­ства. Роман­ти­сты верили в сво­боду и цен­ность чело­ве­че­ской лич­но­сти — и были непри­ятно удив­лены тем, как цен­ность чело­ве­че­ской лич­но­сти обра­ти­лась в ничто, когда сво­боду прежде всех обрёл рынок. Разо­ча­ро­ва­ние в иде­а­лах бур­жу­аз­ных рево­лю­ций и поро­дило кри­ти­че­ский реа­лизм — живую кри­тику порож­де­ний бур­жу­аз­ных идеалов. 

Именно во вре­мена рас­цвета этого направ­ле­ния жили и рабо­тали клас­сики фило­со­фии диа­лек­ти­че­ского мате­ри­а­лизма, Маркс и Энгельс. Они высоко оце­ни­вали худо­же­ствен­ный метод кри­ти­че­ского реа­лизма. Наи­бо­лее извест­ный при­мер такой оценки — письмо Фри­дриха Энгельса к писа­тель­нице Мар­га­рет Гарк­несс. В нём он назвал важ­ным свой­ством реа­лизма «прав­ди­вое вос­про­из­ве­де­ние типич­ных харак­те­ров в типич­ных обсто­я­тель­ствах»¹ . Энгельс ста­вил в при­мер «Чело­ве­че­скую коме­дию» Баль­зака, гда автор «сосре­до­то­чи­вает всю исто­рию фран­цуз­ского обще­ства» в обра­зах фран­цуз­ского после­ре­во­лю­ци­он­ного дво­рян­ства. А поскольку люди живут в клас­со­вом обще­стве, то и образы этих людей носят в себе при­знаки клас­со­вого обще­ства. В «Чело­ве­че­ской коме­дии» эти при­знаки были настолько верно отме­чены, что по про­чте­нии Энгельс «…даже в смысле эко­но­ми­че­ских дета­лей узнал больше (напри­мер, о пере­рас­пре­де­ле­нии дви­жи­мого и недви­жи­мого иму­ще­ства после рево­лю­ции), чем из книг всех спе­ци­а­ли­стов — исто­ри­ков, эко­но­ми­стов, ста­ти­сти­ков этого пери­ода, вме­сте взя­тых»² .

Более того! Баль­зак писал своих героев столь прав­до­по­добно, что про­ти­во­ре­чил уже соб­ствен­ному миро­воз­зре­нию. Автор «Чело­ве­че­ской коме­дии» сочув­ство­вал уга­са­ю­щему классу дво­рян, но, будучи реа­ли­стом, вынуж­ден был направ­лять своё ору­жие сатиры про­тив соб­ствен­ных фаво­ри­тов и вос­хва­лять пере­до­вых пред­ста­ви­те­лей бур­жу­аз­ного и про­ле­тар­ского классов:

«В том, что Баль­зак таким обра­зом вынуж­ден был идти про­тив своих соб­ствен­ных клас­со­вых сим­па­тий и поли­ти­че­ских пред­рас­суд­ков… что он видел насто­я­щих людей буду­щего там, где их в то время един­ственно и можно было найти, — в этом я вижу одну из вели­чай­ших побед реа­лизма и одну из вели­чай­ших черт ста­рого Баль­зака»³ .

Выхо­дит, хоро­шее реа­ли­сти­че­ское про­из­ве­де­ние может отра­зить не только типич­ный харак­тер людей сво­его вре­мени, их при­вычки, взгляды и цели в жизни, но и отно­ше­ния этих людей в системе обще­ствен­ного про­из­вод­ства. Однако реа­ли­сти­че­ский метод Алек­сандра Аль­фре­до­вича Бека состоял в том, что герои у него осно­вы­ва­лись на реально суще­ство­вав­ших лич­но­стях, а порой и суще­ство­вали в дей­стви­тель­но­сти. Тут сти­ра­ется грань между типи­че­скими ситу­а­ци­ями, абстра­ги­ро­ван­ными из мно­же­ства реаль­ных, и соб­ственно исто­ри­че­ской реальностью.

Повто­рюсь: лите­ра­тур­ный роман — это не точ­ный сле­пок с обще­ства. Мы можем наблю­дать типич­ные отно­ше­ния в обще­стве только такими, как их видит писа­тель. Даже доку­мен­тально реа­ли­сти­че­ский роман, сле­до­ва­тельно, может допу­стить неточ­ность в изоб­ра­же­нии реаль­но­сти. И вовсе не потому что автор солгал или непра­вильно что-то понял. 

Фри­дрих Энгельс в письме, что я уже цити­ро­вал, кри­ти­ко­вал роман Мар­га­рет Гарк­несс за недо­ста­точно типи­че­ское опи­са­ние про­ле­та­ри­ата. Автор опи­сы­вала рабо­чих как пас­сив­ную массу. Это можно было бы назвать типич­ной чер­той рабо­чих начала XIX века, однако роман был напи­сан в конце века, в годы рас­цвета рабо­чего дви­же­ния. Однако Энгельс сам же и оправ­ды­вал подоб­ный недо­чёт в романе тем, что «нигде в циви­ли­зо­ван­ном мире рабо­чий класс не про­яв­ляет менее актив­ного сопро­тив­ле­ния, боль­шей покор­но­сти судьбе, боль­шего оту­пе­ния, чем в лон­дон­ском Ист-Энде»⁴ , где и про­ис­хо­дило дей­ствие романа. То есть типич­ная для отдель­ной тер­ри­то­рии и отдель­ного вре­мени черта была пере­не­сена на весь класс цели­ком, а такое было странно читать, когда всю Европу сотря­сали рабо­чие демон­стра­ции и забастовки.

Алек­сандр Бек взял на себя нема­лый риск, напи­сав роман «Новое назна­че­ние»: роман о ста­лин­ском пери­оде совет­ской исто­рии, о ста­лин­ском пар­тий­ном слу­жа­щем, а также о самом Ста­лине. Ему тре­бо­ва­лось доста­точно хорошо раз­би­раться в типа­жах пар­тий­ной вер­хушки, при этом не делая из них, даже непред­на­ме­ренно, некое соло­мен­ное чучело. А насколько хорошо он спра­вился с этой зада­чей, выяс­нять пред­стоит уже нам, читателям.

Нач­нём выяс­нять со ста­лин­ского пар­тий­ного слу­жа­щего — глав­ного героя «Нового назначения».

2

Алек­сандр Леон­тье­вич Они­си­мов, глав­ный герой «Нового назна­че­ния», — пред­се­да­тель Госу­дар­ствен­ного Коми­тета по делам метал­лур­гии и топ­лива Совета Мини­стров СССР.­ С пер­вых стра­ниц он пред­стаёт перед нами чрез­вы­чайно ста­ра­тель­ным, даже образ­цо­вым, совет­ским руко­во­ди­те­лем. Био­гра­фия у него также в целом соот­вет­ству­ю­щая: в пят­на­дцать лет Они­си­мов начал читать Ленина, в шест­на­дцать — всту­пил в пар­тию… В итоге он под­нялся до долж­но­сти народ­ного комис­сара, верой и прав­дой служа народу. С тех же пер­вых стра­ниц мы узнаём, что Алек­сандра Леон­тье­вича с этой долж­но­сти снимают.

Они­си­мова не уби­рают из аппа­рата насо­всем: его назна­чают на долж­ность дипло­мата в север­ное скан­ди­нав­ское коро­лев­ство (автор не ука­зы­вает кон­крет­ных госу­дарств, полу­шутя назы­вая страну «Тишлан­дией»). Но герой искренне не пони­мает: почему, несмотря на все уго­воры, его не желают оста­вить в метал­лур­ги­че­ской инду­стрии, хоть бы и не на руко­во­дя­щей должности?

Будучи верен каж­дому ука­за­нию сверху, Они­си­мов тща­тельно гото­вится к новому назна­че­нию: читает книги, жур­налы и газеты, иссле­дует поли­тику, эко­но­мику, меж­ду­на­род­ные отно­ше­ния Тишлан­дии, затем отправ­ля­ется в далё­кую север­ную страну и… и всё-таки его тянет к ста­рой отрасли, к кото­рой он при­ки­пел уже давно. Почему же его взяли и вырвали из металлургии?

На про­тя­же­нии всего романа Они­си­мов ищет ответ на этот вопрос, ищет в исто­рии соб­ствен­ной жизни…

В жур­нале «Lenin Crew» уже под­ни­ма­лась тема ста­лин­ских началь­ни­ков в после­ста­лин­скую эпоху — в рецен­зии на фильм 1962 года «Нико­гда». В фильме глав­ным героем высту­пал дирек­тор судо­стро­и­тель­ных заво­дов Алек­сандр Ива­но­вич Алек­син. Он был руко­во­ди­те­лем чест­ным, но жёст­ким. Алек­син про­яв­лял чрез­вы­чай­ное ува­же­ние к труду, того же самого тре­буя от своих под­чи­нён­ных. Более того, служба состав­ляла всю его жизнь, не остав­ляя места для каких-либо иных инте­ре­сов и увлечений.

Алек­син чув­ствует свою правоту, когда жёстко нака­зы­вает сотруд­ни­ков за несе­рьёз­ное отно­ше­ние к работе или решает за мно­гих тру­до­вые задачи:

«И, глав­ное, я чув­ствую, что я прав. Я в этом убеж­дён. Чув­ства меня нико­гда не обма­ны­вали, понимаете?»

И ведь он умеет во всех смыс­лах чув­ство­вать, даже любить! Но его правота и вер­ность делу не все­гда согла­су­ются с чув­ствами дру­гих людей. В итоге Алек­син отстра­ня­ется от сотруд­ни­ков, от доро­гой ему жены, ока­зы­ва­ется оди­но­ким залож­ни­ком своей долж­но­сти и своих убеждений.

Они­си­мов во мно­гом похож на Алек­сина, но не оди­но­че­ство ока­зы­ва­ется его глав­ным бре­ме­нем. Героя «Нового назна­че­ния» гло­жет болезнь, сфор­ми­ро­ван­ная целым клуб­ком ана­то­ми­че­ских и исто­ри­че­ских перипетий.

Изна­чально роман назы­вался «Сшибка». Именно под таким назва­нием он и попал в редак­цию. Как упо­ми­на­ется в про­из­ве­де­нии, учё­ный-физио­лог Пав­лов назы­вал сшиб­кой столк­но­ве­ние двух про­ти­во­по­лож­ных побуж­де­ний — внут­рен­него и внешнего:

«Внут­рен­нее побуж­де­ние при­ка­зы­вает вам посту­пить так, вы, однако, застав­ля­ете себя делать нечто противополож­ное… ино­гда такое столк­но­ве­ние при­об­ре­тает необы­чай­ную силу. И воз­ни­кает болезнь. Даже ряд болез­ней».

Самая пер­вая серьёз­ная сшибка, отправ­ная точка болезни, настигла Они­си­мова во вре­мена Боль­шого тер­рора. Тогда его поста­вили во главе Глав­ного управ­ле­ния тан­ко­вой про­мыш­лен­но­сти. Ему при­шлось быстро вби­рать в себя море све­де­ний о новой тогда для метал­лурга отрасли. И хотя въед­ли­вый, усид­чи­вый глав­ком справ­лялся с зада­чей, его то и дело тре­во­жили мысли об аресте.

Нет, ника­ких пре­ступ­ле­ний Алек­сандр Леон­тье­вич, каза­лось, не совер­шал. В моло­до­сти участ­во­вал в Граж­дан­ской войне, вёл пар­тий­ную дея­тель­ность в неспо­кой­ном Баку, потом при жизни сво­его покро­ви­теля Серго Орджо­ни­кидзе верой и прав­дой заве­до­вал Глав­ным управ­ле­нием про­ката. Но затем нача­лись аре­сты мно­гих став­лен­ни­ков Серго, в том числе всех заме­сти­те­лей Они­си­мова, когда их покро­ви­теля не стало. И как будто этого было мало: брата Они­си­мова, Ивана Наза­рова, кото­рого Алек­сандр Леон­тье­вич сам же утя­нул за собой в боль­ше­вики, сослали в лагеря вме­сте с женой.

Они­си­мов не был пустым карье­ри­стом, не доволь­ство­вался тем, что его каким-то чудом мино­вал молох репрес­сий. Более того, Алек­сандр Леон­тье­вич рас­суж­дал так: раз под его над­зо­ром рабо­тали враги народа, раз его брат был вра­гом совет­ского строя, то, выхо­дит, и сам он явля­ется врагом!

«И Они­си­мов бро­сил судьбе вызов. Обра­тился с пись­мом к Ста­лину, напи­сал, что… несёт пол­ную ответ­ствен­ность за каж­дое рас­по­ря­же­ние своих под­чи­нён­ных, руча­ется голо­вой и парт­би­ле­том, что вре­ди­тель­ства в Глав­про­кате не было. И про­сит дать ему воз­мож­ность дока­зать это любому, по усмот­ре­нию Ста­лина, пар­тий­ному или судеб­ному рас­сле­до­ва­нию».

После той записки героя вызы­вали на мно­го­чис­лен­ные допросы, послед­ний из кото­рых состо­ялся в Кремле лично у Иосифа Ста­лина. Ген­сек допра­ши­вал Они­си­мова о состо­я­нии совет­ского тан­ко­стро­е­ния. Алек­сандр Леон­тье­вич не стал себя выго­ра­жи­вать и выкла­ды­вал всё как есть: обо всех недо­стат­ках, ошиб­ках, «боль­ных местах» вве­рен­ной ему отрасли. О тру­до­вых заслу­гах, о дости­же­ниях не упо­мя­нул ни слова, ведь «дис­ци­плина, став­шая вто­рой нату­рой Они­си­мова, повеле­вала ему отве­чать лишь на вопросы».

После того, как глава тан­ко­вой про­мыш­лен­но­сти рас­ска­зал более чем доста­точно для при­суж­де­ния ста­тьи за вре­ди­тель­ство или шпи­о­наж, Иосиф Вис­са­ри­о­но­вич выно­сит приговор:

«Преобра­зовать Глав­ное управ­ле­ние тан­ко­вой про­мыш­лен­но­сти в На­родный комис­са­риат тан­ко­стро­е­ния… Назна­чить народ­ным комис­са­ром танкострое­ния… Пожа­луй, не оши­бёмся, если утвер­дим това­рища Они­си­мова».

Успев­ший мыс­ленно рас­про­щаться со всем, чем доро­жил, гото­вый быть чуть ли не рас­стре­лян­ным лично Ста­ли­ным, Они­си­мов со сво­его финаль­ного допроса вышел с повы­ше­нием до народ­ного комис­сара. Да ещё с запиской:

«Тов. Они­си­мов. Чис­лил Вас и числю среди своих дру­зей. Верил Вам и верю. А о Наза­рове не вспо­минайте. Бог с ним. И. Ста­лин».

Герой не раз заду­мы­вался о при­чи­нах сво­его спа­се­ния. Мно­гих, как он думал, чест­ных людей и пла­мен­ных ком­му­ни­стов, вклю­чая брата, ста­лин­ский режим не поща­дил. За что же их уни­что­жили, и за что оста­вили его самого? В конце кон­цов Они­си­мов для себя решил, что его поща­дили удача и обсто­я­тель­ства эпохи: репрес­сии вычи­стили из пар­тии прежде всего карье­ри­стов и заго­вор­щи­ков, а вза­мен этих людей Ста­лину пона­до­би­лись гра­мот­ные управленцы:

«А топор репрес­сий снёс, сва­лил хозяй­ствен­ни­ков… в тех­нике не смыс­ля­щих, ника­кой спе­ци­аль­но­стью, кроме поли­тики, не обла­дав­ших. Орга­ни­за­торы про­из­вод­ства, они… смутно знали завод­ское дело, про­из­вод­ство, кото­рым руко­во­дили. Бег вре­мени сде­лал их ненуж­ными. И, навер­ное, опас­ными. Исто­рия слиш­ком хорошо их обу­чила тон­ко­стям поли­ти­че­ской игры. Им на смену при­шли люди совсем дру­гого про­филя, в боль­шин­стве моло­дые тех­ники, вме­сте с кото­рыми шаг­нул через порог лихо­ле­тья и он, инже­нер Они­си­мов. Правда, в такую схему мно­гие факты не укладывались…»

Запом­ним послед­нюю фразу: мы к ней вер­нёмся. А пока скажу, что в такую схему не укла­ды­ва­ется лично у меня.

Более чем веро­ятно, что Боль­шой тер­рор смёл с поли­ти­че­ской арены СССР карье­ри­стов и интри­га­нов. Но также известно, что в 30-е годы, к при­меру, погибло мно­же­ство гра­мот­ных фило­со­фов-марк­си­стов. В ста­тье «Основ­ной вопрос совет­ской фило­со­фии» раз­гром «дебо­рин­ского» направ­ле­ния в фило­со­фии опи­сы­ва­ется так:

«Всё это сопро­вож­да­лось вычи­ще­нием ста­рых, небла­го­на­дёж­ных кад­ров (пре­иму­ще­ственно чинов­ни­ков) и заме­ной их новыми моло­дыми спе­ци­а­ли­стами, вос­пи­тан­ными уже при совет­ской вла­сти…
Логика внут­ри­пар­тий­ной борьбы тре­бо­вала неза­мед­ли­тель­ной реак­ции интел­ли­ген­ции, её пря­мого уча­стия в поли­ти­че­ских собы­тиях. Дебо­рин же прин­ци­пи­ально отка­зы­вался раз­во­ра­чи­вать фило­соф­ский жур­нал от научно-иссле­до­ва­тель­ской работы и зани­маться борь­бой с троц­ки­стами и „левой оппо­зи­цией“. Не потому, что был троц­ки­стом или мень­ше­ви­ком, а потому, что счи­тал, что воз­ве­ли­чи­ва­ние Ста­лина и демо­ни­за­ция его поли­ти­че­ских вра­гов при­ве­дёт к упадку, упро­ще­нию и выхо­ла­щи­ва­нию марк­сист­ской фило­со­фии. И он ока­зался прав»⁵ .

Про­цесс «чистки» фило­соф­ских кад­ров был очень схож с чист­кой в пра­ви­тель­стве: фак­ти­че­ски писа­тель-реа­лист отра­зил, как ста­лин­ская система заме­няла своих ста­рых работ­ни­ков на тех­ни­че­ский пер­со­нал. Не все «ста­рые боль­ше­вики» были хоро­шими хозяй­ствен­ни­ками; кроме того, у них оста­ва­лась при­вычка к доре­во­лю­ци­он­ным поли­ти­че­ским и фило­соф­ским дис­кус­сиям, к воз­ра­же­нию каж­дому пар­тийцу вплоть до «вождей». А вот тех­ни­че­ский пер­со­нал лучше справ­лялся с зада­чами эко­но­ми­че­ского харак­тера, видел сво­ими гла­зами улуч­ше­ние жизни при Совет­ской вла­сти и, что тоже важно, был менее скло­нен к излиш­нему философствованию.

Таким был и сам Они­си­мов. Через несколько меся­цев его назна­чат нар­ко­мом сталь­ного про­ката и литья. На этой долж­но­сти он будет не смы­кая глаз сле­дить за рабо­той заво­дов и фаб­рик, за раз­ви­тием метал­лур­гии, внося свой вклад в победу над фашист­ской Гер­ма­нией. В то же время, спа­сая Совет­скую власть от гибели в самой кро­ва­вой войне в исто­рии, он ста­рался не думать о тех, кого от Совет­ской вла­сти спа­сти не сумел:

«Они­си­мов… не зна­вал даже и мыс­лей о пара­док­сах, о про­ти­во­ре­чиях эпохи. От вопро­сов, кото­рые могли воз­му­тить его, ком­му­ни­ста, разум и со­весть, он ухо­дил, усколь­зал про­стей­шим спо­со­бом: не моё де­ло, меня это не каса­ется, не мне судить. Люби­мый его брат погиб в тюрьме, в душе он опла­кал Ваню, но и тогда остался твёр­дым в своём „Не рассуждать!“»

Навыки, зна­ния и лояль­ность подоб­ных «тех­ни­ков» помогли сохра­нить соци­а­лизм в СССР вопреки небы­ва­лым труд­но­стям. Но из этих «досто­инств» неиз­бежно сле­до­вал чудо­вищ­ный недо­ста­ток: такой пер­со­нал не был спо­со­бен кри­ти­че­ски отно­ситься к про­ис­хо­дя­щему как в стране, так и в тео­рии марк­сизма. В итоге как совет­ские поли­тики, так и совет­ские фило­софы так и не смогли отве­тить на вопросы стро­и­тель­ства соци­а­лизма, воз­му­щав­шие разум и совесть ком­му­ни­стов в более мир­ное время.

Это вовсе не зна­чит, однако, что эти люди были без­душ­ными маши­нами в руках пар­тии. Они­си­мов ста­рался не оста­ваться в долгу у совести…

«И неиз­менно ста­рался что-то сде­лать для вер­нув­ше­гося, помо­гал устро­иться, то есть полу­чить при­лич­ное жильё, под­хо­дя­щую работу или пен­сию».

Однако и этого было недо­ста­точно, чтобы запла­тить за все сделки с ком­му­ни­сти­че­ской сове­стью. Обре­тён­ная во время допро­сов страсть к табаку под­ко­сила здо­ро­вье, нере­шён­ные вопросы же день за днём насти­гали Алек­сандра Леон­тье­вича, невольно вста­вали в его голове.

А впе­реди его ждали новые удары судьбы и новые сшибки. Круп­ней­шая из них была свя­зана с непо­сред­ствен­ным началь­ни­ком Они­си­мова, Сталиным.

Нача­лось всё с пре­по­да­ва­теля из Восточ­ной Сибири по фами­лии Лес­ных. В 1950 году он заявил, что раз­ра­бо­тал новый спо­соб выплавки стали, заме­нив домен­ный про­цесс плав­кой элек­три­че­ским током, и настой­чиво пред­ла­гал своё изоб­ре­те­ние каж­дой инстан­ции, до кото­рой мог дотя­нуться. Досту­чался до ака­де­мика Челы­шева, тогда ещё заме­сти­теля Они­си­мова. Ака­де­мик не оце­нил выдумку Лес­ных, посчи­тав её воз­мож­ной, но эко­но­ми­че­ски неце­ле­со­об­раз­ной. В то же время он пред­ло­жил неболь­шую помощь изоб­ре­та­телю на вся­кий случай.

Лес­ных это не устра­и­вало. Он обра­тился с жало­бой в ЦК, кото­рую пере­дали уже самому Они­си­мову. Вер­дикт послед­него был куда жёстче: по его рас­чё­там, метод Лес­ных не пред­став­лялся воз­мож­ным даже с точки зре­ния хими­че­ских процессов.

Спу­стя пару лет, в 1952 году, Они­си­мову с Челы­ше­вым посту­пает зво­нок от Ста­лина. Метал­лур­гам вме­ня­лось в вину, что они не помогли изоб­ре­та­телю пер­спек­тив­ной технологии:

«— …Вме­сто вас это сде­лали дру­гие. И хотя вы при­дер­жи­ва­е­тесь взгляда, что изоб­ре­те­ние прак­ти­че­ской цен­но­сти не имеет… — Ста­лин выдер­жал паузу, словно ожи­дая от Челы­шева под­тверждения. — Я пра­вильно вас понял?
— Да.
— Тем не менее у меня на столе, това­рищ Челы­шев, — голос Ста­лина зазву­чал жёстче, — лежит металл, лежат образ­цы стали, выплав­лен­ные этим спо­со­бом».

Вся­кие воз­ра­же­ния двух спе­ци­а­ли­стов о невоз­мож­но­сти работы изоб­ре­те­ния Лес­ных, даже пред­ска­зан­ное ака­де­ми­ком Челы­ше­вым раз­ру­ше­ние печи в про­цессе экс­пе­ри­мен­тов, Ста­лин про­пус­кал мимо ушей. Он прямо и упрямо утверждал:

«— Зачем под­ме­нять мело­чами глав­ное? Разве что-либо зна­чи­тель­ное рож­да­ется без мук?.. Глав­ное в том, что новым спо­со­бом выплав­лена сталь. А осталь­ное при­ло­жится, если мы будем в этом настой­чивы. Не так ли?»

До этого у Ста­лина, Они­си­мова и Челы­шева был раз­го­вор о раз­ви­тии Восточ­ной Сибири. У гене­раль­ного сек­ре­таря были гро­мад­ные планы на неосво­ен­ный бога­тый регион: постро­ен­ные там элек­тро­стан­ции могли бы обес­пе­чить небы­ва­лый поток энер­гии. Однако и его ока­зы­ва­лось недо­ста­точно для всё более и более рас­ту­щих потреб­но­стей тяжё­лой металлургии:

«— Что же выхо­дит? Полу­чим огром­ное коли­че­ство энер­гии от Ени­сей­ской гид­ро­стан­ции, от Ангар­ского кас­када. А кто её будет заби­рать? Металлургия?»

В част­но­сти, для выплавки чугуна тре­бо­ва­лись боль­шие домен­ные печи, рабо­та­ю­щие на камен­но­уголь­ном коксе. Полу­ча­лось, что энер­гию как мини­мум тра­тили сна­чала на кок­со­ва­ние угля, а затем на домен­ный про­цесс, кото­рый, к слову, нельзя про­сто взять и «включить/​выключить»: он дол­жен быть непре­ры­вен. Иосиф Вис­са­ри­о­но­вич инте­ре­со­вался мето­дами замены кокса непо­сред­ственно элек­три­че­ством, на что ака­де­мик Челы­шев воз­ра­жал вождю:

«— У нас, това­рищ Ста­лин, суще­ствует пого­ворка: началь­ник домен­ного цеха — это хоро­ший кокс.
— …По-вашему, зна­чит, нельзя исполь­зо­вать для домен­ной плавки элек­три­че­ство?
— В малых печах воз­можно.
— А в боль­ших нельзя?
Каприз­ные нотки явно слы­ша­лись в этом вопросе. Ста­лин, при­вык­ший, что всё и вся скло­ня­ется пред ним, сей­час сер­дился, что тех­но­ло­гия не хочет ему пови­но­ваться. Челы­шев, однако, под этой навис­шей гро­зой сохра­нил спо­кой­ствие. И даже иро­нич­ность.
— Можно, — ска­зал он. — Всё можно, това­рищ Ста­лин, если при­ка­жут. Но будем сидеть без чугуна».

Но вот в руки вождя попала, каза­лось бы, нуж­ная тех­но­ло­гия, спо­соб­ная отве­тить потреб­но­стям — вер­нее даже, капри­зам — Сталина:

«Уло­вив про­рвав­ши­еся в какое-то мгно­ве­ние раз­дра­жён­ные или, пожа­луй, каприз­ные инто­на­ции Ста­лина, Васи­лий Данило­вич не дерз­нул воз­ра­жать. А воз­ра­же­ния про­си­лись на язык. „Зачем под­ме­нять мело­чами глав­ное?“ Так-то оно так, но ког­да-то вы, това­рищ Ста­лин, не чура­лись мело­чей. И допытыва­лись, выспра­ши­вали о вся­че­ских подроб­но­стях… „Будем настой­чивы“. Нет, не всё в тех­нике, в про­мыш­лен­но­сти можно взять только настой­чи­во­стью. Сна­чала надо иметь вер­ное реше­ние».

Пла­но­вая эко­но­мика потому так и зовётся, что рабо­тает в соот­вет­ствии с научно состав­лен­ным пла­ном. В романе же наука и план вынуж­дены «про­ги­баться» под при­хоти каприз­ного главы государства.

Васи­лий Дани­ло­вич Челы­шев отка­зался, несмотря на при­каз Ста­лина, участ­во­вать в раз­ра­ботке про­екта Лес­ных — совесть не поз­во­ляла врать вождю, пус­кай тот этого и ждал. Что до Онисимова…

Именно с того дня у Алек­сандра Леон­тье­вича про­явился необыч­ный симп­том: непро­из­воль­ная тряска паль­цев. Такая стар­че­ская болезнь не была харак­терна для пяти­де­ся­ти­лет­них — именно столько Они­си­мову тогда было — людей, и ни он сам, ни его леча­щие врачи не могли объ­яс­нить при­роду этой дрожи. Знал её один лишь автор:

«Ещё нико­гда не пере­жи­вал он такой силь­ной сшибки — сшибки при­каза с внут­рен­ним убеж­де­нием. Доныне он все­гда раз­де­лял мыс­лью, убеж­де­нием то, что испол­нял. А теперь, пожа­луй, впер­вые не верил — не верил, но всё же при­сту­пил к испол­не­нию».

Хочется при этом задать вопрос: почему же Они­си­мов поко­рился нера­ци­о­наль­ным капри­зам вождя? Алек­сандр Леон­тье­вич, как мы уже знаем, не был карье­ри­стом, ста­рался быть мак­си­мально чест­ным перед вождём. Почему он не отка­зался кури­ро­вать бес­пер­спек­тив­ное изоб­ре­те­ние вме­сте с Челышевым?

«Трубка поло­жена. Они­си­мов опу­стился в кресло, взгля­нул на Сереб­рян­ни­кова, всё ещё сто­яв­шего за его спи­ной, ска­зал:
— А ведь и он там сей­час сидел.
Бла­го­об­раз­ный началь­ник сек­ре­та­ри­ата на миг при­крыл рес­ни­цами в знак пони­ма­ния выпук­лые голу­бые глаза. Понял и Челы­шев, кого сле­до­вало разу­меть под этим „он“».

«Он» — это тот самый чело­век, что не впи­сы­вался в они­си­мов­скую схему соб­ствен­ного спа­се­ния. Про­фес­си­о­наль­ный карье­рист, кото­рый не только спасся от машины репрес­сий, но даже встал в её главе: Лав­рен­тий Пав­ло­вич Берия.

Стоит ска­зать, что био­гра­фия этого мегрель­ского кар­ди­нала окру­жена мифами и домыс­лами. Берия изве­стен как кро­ва­вый палач и как побе­ди­тель ежов­щины, как жесто­кий насиль­ник и как тру­до­го­лик, не инте­ре­со­вав­шийся ничем, кроме дела, как вер­ная собака Ста­лина и как анти­ста­ли­нист-рефор­ма­тор. Марк­си­стам ещё пред­стоит напи­сать науч­ную био­гра­фию Берии, избав­лен­ную от наго­во­ров и лжи.

У Алек­сандра Бека же эта неод­но­знач­ная лич­ность полу­чила одно­значно нега­тив­ную оценку:

«Много лет назад этот чело­век, тогда скром­ный слу­жа­щий в Баку, про­шёл, как гово­ри­лось, про­верку у Они­си­мова… Пред­ва­ряя вопросы Они­си­мова, Берия выра­зил жела­ние перейти на более труд­ную, более опас­ную работу — в Осо­бый отдел армии или в Азер­бай­джан­скую Че-Ка. Пой­ман­ный на одном-дру­гом про­ти­во­ре­чии, на вра­нье, он изво­ра­чи­вался, выскаль­зы­вал. Това­рищ Саша — так в те вре­мена назы­вали Они­си­мова — при­шёл к убеждению:

„Подо­зри­тель­ный тип. Чув­ствую, авантюрист“.

И не выдал ему парт­би­лета. В сле­ду­ю­щей инстан­ции тому уда­лось вос­ста­но­виться».

Берия в «Новом назна­че­нии» пред­стаёт перед нами как поли­ти­че­ский интри­ган. Лав­рен­тий Пав­ло­вич дер­жал с Они­си­мо­вым внешне дело­вые и дру­же­ские отно­ше­ния, при­кры­вая жгу­чую жажду мести. А воз­мож­но­сти для уто­ле­ния сей жажды у Лав­рен­тия Пав­ло­вича были весьма широки, ведь тот поль­зо­вался покро­ви­тель­ством самого Сталина:

«Ста­лин, несо­мненно, был зна­то­ком людей. Вына­ши­вая замыслы, о кото­рых знал только он один, Ста­лин своим тон­ким чутьём — слово „про­ник­но­вен­ность“ тут вряд ли подой­дёт, — по-види­мому, быстро, с пер­вых же встреч, опре­де­лил: вот чело­век, кото­рый ему нужен».

Лав­рен­тий Берия при­сут­ство­вал и на том самом допросе, где Они­си­мов едва ли не попро­щался с жиз­нью. Ста­лин заста­вил Они­си­мова вскрыть все беды его отрасли, как бы под­ста­вив под удар мсти­тель­ного палача, — и там же его поми­ло­вал, да ещё про­из­вёл в комиссары.

Да, Ста­лин писал Онисимову:

«Верил Вам и верю».

Ско­рее всего, он и правда верил чест­ному пар­тийцу. Однако веры Иосифу Вис­са­ри­о­но­вичу явно было недо­ста­точно. При жизни сво­его покро­ви­теля Орджо­ни­кидзе Они­си­мов стал сви­де­те­лем спора между Серго и Ста­ли­ным. Послед­ний спро­сил Они­си­мова, с кем он в споре согла­сен: с ним или с Орджо­ни­кидзе? На что Алек­сандр Леон­тье­вич ска­зал, что не пони­мает ни слова по-гру­зин­ски, ибо двое спо­рили на своём языке. Но Сталин…

«…про­пу­стил мимо ушей эту фразу, словно она и не была ска­зана. Тяжело глядя из-под низ­кого лба на Они­си­мова, нисколько не повы­сив голоса, он ещё мед­лен­нее повто­рил:
— Так с кем же вы всё-таки согласны? С ним? — Ста­лин выдер­жал паузу. — Или со мной?
Насту­пил миг, тот самый миг, кото­рый потом лёг на весы. Ещё раз взгля­нуть на Серго Алек­сандр Леон­тье­вич не посмел. Какая-то сила, подоб­ная инстинкту, дей­ство­вав­шая быст­рей мысли, при­ну­дила его… И он, Они­си­мов, не колеб­лясь, сказал:

„С вами, Иосиф Виссарионович“».

Ста­лину нужна была абсо­лют­ная вер­ность не только вопреки несо­гла­сию, но и вопреки здра­вому смыслу. Потому каж­дый раз он ста­вил Берию и Они­си­мова вме­сте, наме­ренно вста­вая меж ними: один обес­пе­чи­вал работу совет­ского меха­низма, дру­гой — бес­пре­ко­слов­ную послуш­ность пер­вого под стра­хом жут­кой смерти.

Так пред­став­лены в романе Ста­лин и Берия. Можно также с уве­рен­но­стью ска­зать, что тако­вой пред­став­лена и вся совет­ская система ста­лин­ских вре­мён. Её слу­жа­щие будто зажаты между вер­но­стью вождю и угро­зой уни­что­же­ния за малей­шую про­вин­ность — и за счёт такого про­ти­во­ре­чия рабо­тает всё общество.

3

В том же самом 1952 году Они­си­мову доста­лось от дру­гого пер­со­нажа — Петра Головни, дирек­тора метал­лур­ги­че­ского завода имени Курако. Они­си­мов имел неудо­воль­ствие позна­ко­миться с дирек­то­ром ещё в конце трид­ца­тых, будучи нар­ко­мом танкостроения.

С самого пер­вого зна­ком­ства Пётр Головня, млад­ший из семей­ства про­слав­лен­ных метал­лур­гов, вызы­вал у Они­си­мова глу­бо­кое пре­зре­ние. Его отец и брат дока­зали свой талант на инже­нер­ном поприще, за что и полу­чили извест­ность; Головня-млад­ший же, ещё никак не про­явив свои спо­соб­но­сти, в моло­дые годы уже полу­чил в своё веде­ние целый завод — как подо­зре­вал Алек­сандр Леон­тье­вич, бла­го­даря «при­над­леж­но­сти к династии».

Впро­чем, не подоб­ные подо­зре­ния и даже не манера пове­де­ния, непри­вычно воль­ная на они­си­мов­ский взгляд, больше всего не нра­ви­лись Алек­сан­дру Леон­тье­вичу в Головне-млад­шем. В те годы мно­гие дирек­тора заво­дов пыта­лись ста­вить экс­пе­ри­менты на своих пред­при­я­тиях, стре­мясь в рекорд­ные сроки выпла­вить как можно больше стали и пере­вы­пол­нить план. Подоб­ные «рекорд­смены» чаще всего не соблю­дали тех­но­ло­гию выплавки и не спра­ши­вали раз­ре­ше­ния на свои опыты у выше­сто­я­щих орга­нов. Мно­гих таких дирек­то­ров к рас­смат­ри­ва­е­мому моменту уже снесла волна репрес­сий, но тех­ни­че­ская дис­ци­плина по-преж­нему стра­дала. Нар­кому тан­ко­стро­е­ния Они­си­мову, конечно, не нра­ви­лось, что ему на постройку тан­ков вме­сто стали пода­вали жал­кие резуль­таты опы­тов горе-изоб­ре­та­те­лей, и был не прочь при­стру­нить таких, по нар­ко­мов­скому име­но­ва­нию, «ура-рыца­рей».

Пётр Головня как раз при­над­ле­жал к подоб­ным «рыца­рям». И одна­жды его всё же при­шлось приструнить.

После начала Вто­рой миро­вой, в пред­две­рии Вели­кой Оте­че­ствен­ной, Они­си­мову — уже нар­кому стали — пору­чили осмот­реть состо­я­ние совет­ских заво­дов. Разу­ме­ется, наве­дался он и на управ­ля­е­мую Голов­нёй-млад­шим «Кура­ковку». Алек­сандр Леон­тье­вич нико­гда не являлся на завод непод­го­тов­лен­ным: спе­ци­аль­ная бри­гада забла­го­вре­менно явля­лась на завод, сооб­щала о най­ден­ных нару­ше­ниях на нём до при­езда нар­кома на завод. Однако Они­си­мов не сразу «набра­сы­вался» на про­ви­нив­ше­гося дирек­тора, пред­по­чи­тал прой­тись с ним лично по боль­ным местам пред­при­я­тия, заодно выве­дав, насколько началь­ник в курсе дел сво­его завода.

Ока­за­лось, что на заводе в целом дис­ци­плина сла­бая: на ста­ле­пла­виль­ных печах рабо­чие тру­ди­лись, не соблю­дая тол­ком норм без­опас­но­сти, не сле­дили за обо­ру­до­ва­нием. На кухне, куда нар­ком тоже не постес­нялся зайти, про­ис­хо­дило откро­вен­ное раз­ба­за­ри­ва­ние про­дук­тов: кухарки тол­сто наре­зали кар­то­фель и отно­сили очистки домой, кор­мить жив­ность. Но всё это про­ис­хо­дило, потому что Пётр Головня больше вни­ма­ния уде­лял домен­ному цеху завода, где ста­вил свои экс­пе­ри­менты — при­чём, по заяв­ле­нию нар­ко­мов­ской комис­сии, не совсем удачные.

Они­си­мов хотел было огра­ни­читься стро­гим выго­во­ром с запре­том на вся­кие экс­пе­ри­менты, но Головня-млад­ший не уни­мался: про­сил всё же раз­ре­шить испро­бо­вать свой метод. И когда пере­убе­дить сталь­ного нар­кома всё же не удалось…

«— Конечно, насчёт моего спо­соба я, видимо, ничего до­казать вам не смогу. Оста­вим пока это под вопро­сом: уда­чен он или непри­го­ден. Но если бы сверху вам ска­зали: окажи содей­ствие…
— Ну…
— Или даже попро­сту кив­нули, то я полу­чил бы от вас всё, что надобно для моего изоб­ре­те­ния, хоро­шее оно или пло­хое.
— И что из того сле­дует?
Реплика про­зву­чала угро­жа­юще. Пётр отве­тил без запаль­чивости:
— Про­мыш­лен­ность, Алек­сандр Леон­тье­вич, так жить не может. Думаю, что и вообще так жить нельзя.
Ну, Они­си­мов тут ему врезал…»

Само собой, нар­ком Они­си­мов не мог допу­стить, чтобы Петр Головня и дальше нахо­дился в долж­но­сти началь­ника завода. Дело уже было не в том, чтобы устра­нять непо­ладки в еди­ном меха­низме совет­ской эко­но­мики: ведь Головня-млад­ший спо­рил уже не про­сто с нар­ко­мом, он про­те­сто­вал про­тив всей ста­лин­ской системы! Его не устра­и­вало, что пра­вила управ­ле­ния заво­дом ему дик­туют «сверху». В Петре уга­ды­ва­ются сто­рон­ники завод­ского само­управ­ле­ния, кото­рое начало посте­пенно вво­диться после смерти Ста­лина в про­ти­во­вес цен­тра­ли­зо­ван­ному науч­ному планированию.

Они­си­мов, правда, не мог сме­стить дирек­тора сам:

«Руководи­тели круп­ней­ших пред­при­я­тий и строек утвер­жда­лись Цен­траль­ным Коми­те­том пар­тии, вхо­дили, говоря опять язы­ком вре­мени, в некую осо­бую номен­кла­туру. Без санк­ции Цен­траль­ного Коми­тета нельзя было отста­вить, сме­нить и Головню-млад­шего».

В то же самое время какая-то неве­до­мая сила мешала Алек­сан­дру Леон­тье­вичу напи­сать письмо в ЦК об отставке Петра Головни. Некое смут­ное сомне­ние. Та же неве­до­мая сила вовремя столк­нула нар­кома с началь­ни­ком и одно­вре­менно дав­ним зна­ко­мым, Ива­ном Тевад­ро­со­ви­чем Тево­ся­ном. Тот был явно мягче и снис­хо­ди­тель­нее Они­си­мова и сомне­вался в его наме­ре­ниях: мол, моло­дой дирек­тор рабо­тает неплохо, помо­гать таким надо.

Посмеем пред­по­ло­жить, что той неве­до­мой силой послу­жила воля автора. Вопреки своим убеж­де­ниям, нар­ком стали вме­сто тре­бо­ва­ния о сме­ще­нии под­го­то­вил Головне-млад­шему стро­гий выговор.

Пётр Головня про­дол­жил рабо­тать в «Кура­ковке». В годы войны под стро­гим кон­тро­лем Они­си­мова руко­во­дил эва­ку­а­цией завода на восток страны в 42-м году и до самой победы рабо­тал на заводе в Челя­бин­ской обла­сти руко­во­ди­те­лем домен­ной печи. Когда Вто­рая миро­вая кон­чи­лась и Головня-млад­ший вер­нулся на ста­рое место, при­шло неожи­дан­ное известие:

«На несколь­ких домен­ных печах Аме­рики при­ме­нён спо­соб, а также и кон­струк­тор­ские реше­ния, впер­вые вве­дён­ные в Кура­ковке Голов­нёй-млад­шим. Про­из­во­ди­тель­ность печей дей­стви­тельно повы­си­лась. По-види­мому, вся домен­ная Аме­рика посте­пенно усвоит этот спо­соб».

По види­мому, Пётр всё-таки про­дол­жил раз­ра­ботку сво­его метода втайне от руко­вод­ства и, вопреки ожи­да­ниям и рас­чё­там, добился успеха.

Они­си­мов ско­ман­до­вал опро­бо­вать оце­нён­ный в США метод на несколь­ких заво­дах, но изоб­ре­та­тель наста­и­вал на повсе­мест­ном его исполь­зо­ва­нии, жало­вался на мед­ли­тель­ность модер­ни­за­ции. В конце кон­цов, в 1952 году Головня обра­тился в ЦК с жало­бой на Они­си­мова, зада­вив­шего важ­ное для совет­ской про­мыш­лен­но­сти изобретение.

Автор обе­щал рас­крыть подроб­но­сти схватки между Голов­нёй и Они­си­мо­вым в дру­гом романе — увы, не напи­сан­ном. В после­ду­ю­щие годы глава мини­стер­ства пытался поми­риться с дирек­то­ром завода, содей­ство­вал его изоб­ре­та­тель­ским проектам.

В самый раз­гар хру­щёв­ских реформ Они­си­мова сни­мают с долж­но­сти глав­кома метал­лур­гии и, несмотря на все просьбы, отправ­ляют рабо­тать в чужую для него отрасль. Потеря сферы дея­тель­но­сти, с кото­рой Они­си­мов срод­нился, холод­ный кли­мат и ворох нераз­ре­шён­ных внут­рен­них про­ти­во­ре­чий взра­щи­вают в руко­во­ди­теле страш­ную болезнь — рако­вую опу­холь. Посте­пенно она объ­едает сталь­ной кар­кас желез­ного работ­ника, обна­жая боль­ного, слом­лен­ного человека.

Одним из направ­ле­ний хру­щёв­ских реформ была децен­тра­ли­за­ция эко­но­мики, в рам­ках кото­рой круп­ные про­мыш­лен­ные мини­стер­ства были заме­нены орга­нами мест­ного само­управ­ле­ния — сов­нар­хо­зами. Еди­ная поли­тика тех­но­ло­ги­че­ского раз­ви­тия была нару­шена, зато больше эко­но­ми­че­ской сво­боды полу­чили мест­ные вла­сти, с кото­рыми дирек­то­рам заво­дов было удоб­нее рабо­тать. Весть о лик­ви­да­ции Гос­ко­ми­тета по делам метал­лур­гии и топ­лива, послед­ней метал­лур­ги­че­ской при­стани Они­си­мова, окон­ча­тельно его сломила:

«— Не знаю. Оно, навер­ное, не для меня. До нынеш­него дня мне ещё вери­лось, что вер­нусь в про­мыш­лен­ность. А теперь… Пожа­луй, там я теперь не нужен».

Эти слова Они­си­мов ска­зал ака­де­мику Челы­шеву — в тот самый день, когда при­шла весть о лик­ви­да­ции мини­стерств. Сво­ему быв­шему заме­сти­телю он выска­зал всё, что годами кру­ти­лось в голове, — то, что нико­гда не гово­рил ни жене, ни дру­зьям. Никому.

А в послед­них гла­вах «Нового назна­че­ния» Челы­шев встре­чает Петра Головню. В них Пётр пока­зан орга­ни­зо­ван­ным чело­ве­ком, кото­рому далеко не безын­те­ресна метал­лур­ги­че­ская отрасль, и в то же время у него люби­мое дело не сли­ва­ется с лич­ной жиз­нью. Головня умеет и любит рабо­тать, но умеет и отды­хать — в част­но­сти, увле­ка­ется охотой.

Головня-млад­ший также про­яв­ляет высо­кий инте­рес к изоб­ре­та­тель­ству, кото­рое, в про­ти­во­вес они­си­мов­ской поли­тике, теперь вся­че­ски поддерживается:

«Держа по-преж­нему уве­си­стого селезня в руке, Пётр увле­чённо изла­гает свою мысль.
Вагранка — уста­ре­лая вещь. При­ходится рас­плав­лять чугун, опять пус­кать в дело кокс, снова избав­ляться от серы, полу­чать шлаки. Не лучше ли малые домны? Будем выплав­лять чугун для литей­ного цеха, и одно­вре­менно эти малые домны послу­жат базой для вся­че­ских опы­тов. Про­бо­вать, про­бо­вать — вот чего жаж­дут изоб­ре­та­тели. Право на опыт, на опро­бо­ва­ние — мы это должны про­воз­гла­сить. И, как тре­бует марк­сизм, под­кре­пить это право мате­ри­ально».

Как и Они­си­мов, Головня — спо­соб­ный руко­во­ди­тель, но он при­над­ле­жит к дру­гому поко­ле­нию. Челы­шев сде­лал было попытку напом­нить об уми­ра­ю­щем ста­ром наркоме…

«— Они­си­мов-то… Слы­шали? Без­на­дё­жен. Поги­бает. Вчера был у него.
Пётр молча вос­при­ни­мает эту весть. Васи­лий Дани­ло­вич про­дол­жает:
— Про­сил вам пере­дать, чтобы вы загля­нули к нему, когда будете в Москве. Пётр по-преж­нему без­молв­ствует. Губы сжаты. Нервно заиг­рали, захо­дили жел­ваки. Тяжё­лые складки словно бы ещё потя­же­лели. — Надо бы, Пётр Афа­на­сье­вич, к нему пойти. Дирек­тор Кура­ковки опять не отзы­ва­ется.
— Так не буду вам мешать, — нако­нец сумрачно гово­рит он. Суту­лый, широко раз­дав­шийся в лопат­ках, он остав­ляет ком­нату.
— Оре­шек, — бор­мо­чет Челышев».

Отсюда и ответ на вопрос о том, почему Они­си­мова убрали из про­мыш­лен­но­сти да отпра­вили в далё­кие края. Поко­ле­ние управ­лен­цев сме­ни­лось, потре­бо­ва­лись ини­ци­а­тив­ные люди вза­мен послуш­ных вин­ти­ков. Но госу­дар­ство не знало, что делать с послед­ними, и поэтому решило задви­нуть их куда подальше, забыть — как Головня-млад­ший решил забыть об Онисимове.

Итак, что же хотел ска­зать автор? Выхо­дит доста­точно строй­ная кар­тина. Вна­чале страна нахо­ди­лась под пря­мым дирек­тив­ным руко­вод­ством суро­вого дик­та­тора, что помогло ей побе­дить в войне, но встало костью в горле по наступ­ле­нии мир­ного вре­мени. После смерти дик­та­тора страна пере­шла к более демо­кра­тич­ным мето­дам управ­ле­ния, а про­шлое поко­ле­ние управ­лен­цев, увы, при­шлось отпра­вить на свалку истории.

А потом по моти­вам этой кар­тины сде­лали, с поз­во­ле­ния ска­зать, ремейк…

С точки зрения экономиста

Бек не дожил до пуб­ли­ка­ции романа в СССР. В 1972 году, недолго после пуб­ли­ка­ции в ФРГ, автора не стало. Совет­ские изда­тель­ства с огром­ной неохо­той пуб­ли­ко­вали книги оте­че­ствен­ных авто­ров, ранее выпу­щен­ные на Западе. Поэтому широ­кая совет­ская пуб­лика уви­дела «Новое назна­че­ние» лишь после начала Пере­стройки, в конце 1986 года, в жур­нале «Знамя».

Спу­стя четыре месяца на этот роман опуб­ли­ко­вали рецен­зию под назва­нием «С точки зре­ния эко­но­ми­ста». Авто­ром был док­тор эко­но­ми­че­ских наук Гав­риил Хари­то­но­вич Попов. Он при­пра­вил свою ста­тью эко­но­ми­че­ским ана­ли­зом: именно в ней был впер­вые пущен в ход тер­мин «командно-адми­ни­стра­тив­ная система». В самой рецен­зии, впро­чем, тер­мин ещё зву­чит как «Адми­ни­стра­тив­ная Система» или про­сто «Система».

Давайте для начала позна­ко­мимся с самим про­фес­со­ром Поповым.

1

Пере­ме­стимся в начало 1986 года. 49-лет­ний про­фес­сор эко­но­ми­че­ского факуль­тета МГУ Гав­риил Попов в жур­нале «Наука и жизнь» пуб­ли­кует ста­тью «Управ­ле­нию эко­но­ми­кой — эко­но­ми­че­ские методы»⁶ . В ней эко­но­мист выра­жает обес­по­ко­ен­ность эко­но­ми­че­ским застоем в СССР. Эко­но­мика в стране, по его сло­вам, росла за счёт чрез­мер­ных вло­же­ний из госу­дар­ствен­ного бюд­жета, за счёт пере­рас­хода ресур­сов; меха­ни­за­ция про­хо­дила крайне мед­ленно, а урав­ни­ловка между раз­лич­ными по эффек­тив­но­сти пред­при­я­ти­ями и работ­ни­ками отби­вала вся­кое стрем­ле­ние к инно­ва­циям, изоб­ре­та­тель­но­сти. Как резуль­тат, пишет автор, по пяти­лет­нему плану был эко­но­ми­че­ский рост и выпол­не­ние норм про­из­вод­ства, но фак­ти­че­ски страна сто­яла на месте.

Попов сходу заяв­ляет, что корень этих про­блем был в недо­статке пра­виль­ной моти­ва­ции пред­при­я­тий и их работ­ни­ков к труду и совер­шен­ство­ва­нию про­из­вод­ства. К тому же важ­ней­шим сти­му­лом при соци­а­лизме он счи­тает сти­мул материальный:

«Нуж­да­ются в совер­шен­ство­ва­нии и орга­ни­за­ци­он­ные рычаги, пред­стоит уси­лить мораль­ные и вос­пи­та­тель­ные методы. Но именно пере­стройка мате­ри­аль­ной моти­ва­ции — основ­ное и глав­ное дело».

В пер­вой части ста­тьи эко­но­мист рас­суж­дает о моти­ва­ции отдель­ного работ­ника и для начала ука­зы­вает на раз­ли­чие между мате­ри­аль­ной моти­ва­цией при капи­та­лизме и при социализме:

«При капи­та­лизме глав­ный побу­ди­тель­ный рычаг для работ­ника — страх поте­рять работу, для капи­та­ли­ста — угроза отста­ва­ния от кон­ку­рен­тов, разо­ре­ния, исклю­че­ния из эко­но­ми­че­ской дея­тель­но­сти.
В усло­виях соци­а­лизма работ­ник одно­вре­менно высту­пает как тру­дя­щийся и как хозяин про­из­вод­ства, соб­ствен­ник. Поэтому про­блема акти­ви­за­ции резко услож­ня­ется: необ­хо­димо одно­вре­менно акти­ви­зи­ро­вать работ­ника и как тру­же­ника и как хозя­ина про­из­вод­ства».

При­ме­ча­тельно, однако, что двумя абза­цами выше он же пишет:

«Сего­дня необ­хо­димо не пла­но­вое управ­ле­ние вообще. Нужен такой его вари­ант, кото­рый был бы спо­со­бен кар­ди­нально уско­рить тех­ни­че­ский про­гресс, серьёзно сти­му­ли­ро­вал бы рост эффек­тив­но­сти и про­из­во­ди­тель­но­сти, серьёзно нака­зы­вал бы тех, кто не стре­мится рабо­тать с пре­дель­ными нагруз­ками, не говоря уже о люби­те­лях спо­кой­ной жизни».

Всю ста­тью Попов гово­рит о том, что сле­дует именно поощ­рять рабо­тя­щих, спо­соб­ных людей, однако в одном месте всё же мимо­лётно при­зна­ётся: ему от тру­дя­щихся нужны ни много ни мало пре­дель­ные нагрузки. Запом­ним этот абзац и пой­дём дальше.

Попов берёт абстракт­ные 100 руб­лей зар­платы и рас­счи­ты­вает, за что их дали оче­ред­ному люби­телю спо­кой­ной жизни:

«70–75 руб­лей — тариф­ный зара­бо­ток, 10–15 руб­лей — пре­мия, около 10 руб­лей — выплаты из кол­лек­тив­ного фонда мате­ри­аль­ного поощ­ре­ния, в зави­си­мо­сти от стажа работы, уровня дис­ци­плины и т. д. Они выпла­чи­ва­ются в про­цен­тах к основ­ному зара­ботку, поэтому их назы­вают три­на­дца­той зар­пла­той. К кон­крет­ным ито­гам лич­ного труда эта зар­плата имеет кос­вен­ное отно­ше­ние.
Тариф­ный зара­бо­ток уста­нов­лен цен­тра­ли­зо­ванно и опре­де­лён ква­ли­фи­ка­цией рабо­чего, отрас­лью и т. д. Он пред­по­ла­гает опре­де­лён­ный уро­вень про­из­во­ди­тель­но­сти, но напря­мую не учи­ты­вает, что сде­лал сего­дня рабо­чий. Если ты вышел на работу, то свой тариф­ный зара­бо­ток обычно полу­чишь».

Дей­стви­тельно ли зар­плата в СССР при Пере­стройке рас­пре­де­ля­лась именно так — вопрос отдель­ный. Заме­тим, однако, что тариф­ный зара­бо­ток, или оклад, в сущ­но­сти, явля­ется необ­хо­ди­мой сто­и­мо­стью рабо­чей силы, выпла­чи­ва­е­мой тру­дя­ще­муся с учё­том затрат на под­дер­жа­ние его тру­до­спо­соб­но­сти, в том числе в особо тяжё­лых усло­виях. На вред­ных для здо­ро­вья про­из­вод­ствах, а также в тяжё­лых кли­ма­ти­че­ских усло­виях, вели­чина необ­хо­ди­мого труда будет, несо­мненно, выше. Туда же вхо­дят, как и сам Попов ука­зал, затраты на полу­че­ние долж­ной квалификации.

Эко­но­ми­сту явно не нра­вится, что рабо­чий полу­чает нема­лую часть зар­платы «про­сто так», за то, что ему надо на что-то жить:

«Если один может рабо­тать вдвое про­из­во­ди­тель­нее дру­гого, а их зар­плата будет отли­чаться лишь на 30 про­цен­тов, то раз­рыв в уровне про­из­во­ди­тель­но­сти не пре­вы­сит тех же 30 про­цен­тов…
Пора смело отхо­дить от системы, когда гаран­ти­ро­ван­ная часть состав­ляет 90 про­цен­тов зара­ботка, и при­хо­дить к тому, чтобы гаран­ти­ро­ван­ная часть оплаты была ста­би­ли­зи­ро­вана (а может быть, и умень­шена), а весь даль­ней­ший рост про­из­во­ди­тель­но­сти опла­чи­вать из фонда, кото­рый пред­стоит зара­бо­тать».

Это при­вело бы к рез­кому сни­же­нию уровня жизни насе­ле­ния. Ведь речь всё ещё идёт не про­сто об уве­ли­че­нии эффек­тив­но­сти труда, а кон­кретно о сни­же­нии коли­че­ства необ­хо­ди­мого труда. Необ­хо­ди­мый труд обес­пе­чи­вает выжи­ва­ние и рабо­то­спо­соб­ность тру­дя­ще­гося, необ­хо­ди­мые для выпол­не­ния ква­ли­фи­ци­ро­ван­ного труда. Сни­зить его можно дол­гим и рис­ко­ван­ным спо­со­бом, то есть уде­шев­ле­нием необ­хо­ди­мых това­ров бла­го­даря тех­но­ло­ги­че­скому про­грессу, а можно спо­со­бом быст­рым и бес­про­иг­рыш­ным: сни­зить цен­ность чело­ве­че­ской жизни, втоп­тав её в грязь. Можно также попро­сту умень­шить каче­ство про­дук­ции, что тоже в пер­спек­тиве озна­чает сни­же­ние каче­ства жизни.

Нехотя Попов отра­жает наме­ре­ние при­ме­нить этот быст­рый спо­соб во вто­рой части ста­тьи, где рас­смат­ри­ва­ется хоз­рас­чёт на уровне пред­при­я­тий. В погоне за при­быль­но­стью эко­но­мист при­вет­ствует банк­рот­ство нерен­та­бель­ных предприятий:

«Ведь при невы­пол­не­нии обя­за­тельств, или при выпуске не поль­зу­ю­щейся спро­сом про­дук­ции, или при отста­ва­нии в обла­сти научно-тех­ни­че­ского про­гресса немед­ленно умень­шится фонд допол­ни­тель­ной оплаты, а также фонды соци­аль­ного и тех­ни­че­ского раз­ви­тия, в край­нем слу­чае даже фонд амор­ти­за­ции. Пред­при­я­тие вообще может потер­петь финан­со­вый крах. Но не сле­дует в этом видеть угрозу для соци­а­лизма (как хотели бы изоб­ра­зить дело неуме­лые хозяй­ствен­ники). Либо на заводе про­изой­дёт смена руко­вод­ства, либо пред­при­я­тие будет пере­дано в под­чи­не­ние дру­гому объ­еди­не­нию, где умеют вести дело более эффек­тивно».

Замечу, что в подоб­ных усло­виях разо­ряться могут не только заводы, мага­зины и кол­хозы, но и отдель­ные рабо­чие. Прямо как сего­дня! С 2015 года част­ным лицам даже поз­во­ляют объ­явить себя банк­ро­тами через суд, если долги слиш­ком велики. К началу 2020 года это уда­лось 163 тыся­чам рос­сиян⁷ . Из-за эпи­де­мии коро­на­ви­руса с дол­гами у людей всё стало настолько плохо, что с сен­тября 2020 года банк­ро­титься поз­во­лили и без суда⁸ , а с 1 апреля по 1 октября 2022 года на саму про­це­дуру банк­рот­ства нало­жили вре­мен­ный мора­то­рий⁹ . Впро­чем, всё это не каса­ется тех граж­дан, кто юри­ди­че­ски негра­мо­тен и о про­це­дуре банк­рот­ства не знает. Не каса­ется это и тех, кто законно обанк­ро­титься не может — напри­мер, тех, у кого един­ствен­ное жильё куп­лено в ипо­теку. Так что фак­ти­че­ски мил­ли­оны рос­сиян успешно тер­пят финан­со­вый крах.

Также под­ход Попова угро­жает разо­ре­нием нерен­та­бель­ным, но важ­ным для обще­ства пред­при­я­тиям. Забавно, но Попов и сам ука­зы­вает на это в своей статье:

«…при пол­ном хоз­рас­чёте пред­при­я­тие может отверг­нуть заказ мини­стер­ства, вопло­ща­ю­щий инте­ресы всего народ­ного хозяй­ства, его сба­лан­си­ро­ван­ность, ради более выгод­ного для завода заказа какого-либо дру­гого пред­при­я­тия».

Как же наш эко­но­мист раз­ве­и­вает эти опа­се­ния? Попов посвя­щает этому целый раз­дел ста­тьи, где опи­сы­вает слу­чаи рас­трат (точ­нее, видимо, баналь­ного «рас­пила») нема­лых средств совет­ским госу­дар­ством, затем сетует на излиш­ний бюро­кра­тизм на про­из­вод­стве, избы­ток норм и регла­мен­тов. Всё! Госу­дар­ство уже неэф­фек­тивно рабо­тает, а зна­чит, и бояться нечего!

При этом Попов не счи­тает, что в этой самой неэф­фек­тив­но­сти хоть как-то пови­нен хоз­рас­чёт и вообще ори­ен­та­ция на при­быль­ность. Напро­тив, по мне­нию эко­но­ми­ста, эко­но­мика СССР на момент ста­тьи была желе­зо­бе­тонно централизованной.

Попов срав­ни­вает методы управ­ле­ния эко­но­ми­кой с рабо­той транс­порт­ных средств: метро, трол­лей­буса и такси. Метро пере­ме­щает людей на зара­нее уста­нов­лен­ные стан­ции по чёт­кому марш­руту. Рас­ши­рять марш­рут чрез­вы­чайно дорого, ведь состав не поедет сквозь землю, пока не про­ло­жат новый под­зем­ный тун­нель. Трол­лей­бус во мно­гом похож на метро, но оста­новки тут созда­вать гораздо легче. Нако­нец, такси может довезти пас­са­жира в любую точку города даже по пере­се­чён­ной мест­но­сти. Метро, трол­лей­бус и такси тут сим­во­ли­зи­руют пол­но­стью «адми­ни­стра­тив­ные», сме­шан­ные и пол­но­стью «эко­но­ми­че­ские» методы управ­ле­ния эко­но­ми­кой соответственно. 

Потому у Попова эко­но­мика СССР образца 1986 года и стагни­рует, что до сих пор нахо­дится в ста­дии «метро», хотя эффек­тив­нее всего «такси», то есть пол­ный хоз­рас­чёт для пред­при­я­тий. За орга­нами цен­траль­ного пла­ни­ро­ва­ния оста­ётся «раз­ра­ботка дол­го­сроч­ной стра­те­гии раз­ви­тия» и «кон­троль сба­лан­си­ро­ван­но­сти эко­но­мики». Кон­троль рынка, проще говоря.

По «тра­ди­ции» совет­ской пуб­ли­ци­стики Попов под­твер­ждает свои советы сло­вами классика:

«Ибо бюро­кра­ти­че­ское вме­ша­тель­ство в чисто мест­ные (област­ные, наци­о­наль­ные и т. п.) вопросы есть одно из вели­чай­ших пре­пят­ствий эко­но­ми­че­скому и поли­ти­че­скому раз­ви­тию вообще и в част­но­сти одно из пре­пят­ствий цен­тра­лизму в серьёз­ном, в круп­ном, в основ­ном».

Попов здесь опу­стил ссылку на ста­тью «Кри­ти­че­ские заметки по наци­о­наль­ному вопросу», из кото­рой взял цитату и кото­рая имеет мало отно­ше­ния к орга­ни­за­ции соци­а­ли­сти­че­ской эко­но­мики. Вла­ди­мир Ильич же писал эту ста­тью в 1913 году, имел в виду полу­фе­о­даль­ную Рос­сий­скую импе­рию и гово­рил о раз­ви­тии про­грес­сив­ных капи­та­ли­сти­че­ских отно­ше­ний в стране:

«Широ­кое, сво­бод­ное, быст­рое раз­ви­тие капи­та­лизма сде­ла­лось бы невоз­мож­ным, или по край­ней мере было бы крайне затруд­нено без такой авто­но­мии, кото­рая облег­чает и кон­цен­тра­цию капи­та­лов, и раз­ви­тие про­из­во­ди­тель­ных сил, и спло­че­ние бур­жу­а­зии и про­ле­та­ри­ата в обще­го­су­дар­ствен­ном мас­штабе».

Попов, как видим, тоже соби­рался про­дви­нуть Рос­сию к капи­та­лизму. Пус­кай и не впе­рёд, а назад. Пока совет­ская власть не раз­ре­шала открыто про­па­ган­ди­ро­вать капи­та­лизм, этот про­фес­сор пытался это делать обход­ным путём: пус­кай эко­но­мика зовётся пла­но­вой, но при этом фак­ти­че­ски будет рыноч­ной. Даже Ленина при­плёл, нахва­ли­вая ленин­скую инду­стри­а­ли­за­цию, при­пи­сы­вая реша­ю­щую роль в ней Новой эко­но­ми­че­ской политике.

Хотя в целом попов­ская модель совет­ской исто­рии выгля­дела стройно, напра­ши­ва­лись вопросы, на кото­рых ста­тья отве­тов не давала. Наи­бо­лее интен­сив­ный период инду­стри­а­ли­за­ции при­хо­дится на 30-е и 40-е годы, уже после сво­ра­чи­ва­ния нэпа. Кроме того, «неэф­фек­тив­ные адми­ни­стра­тив­ные методы» поз­во­лили Совет­скому Союзу побе­дить в Вели­кой Оте­че­ствен­ной, а затем вос­ста­но­вить страну и обес­пе­чить совет­ских людей мно­же­ством соци­аль­ных благ, таких как бес­плат­ное жильё, обра­зо­ва­ние и медицина.

Как эко­но­мика «метро» могла пере­клю­читься на воен­ные рельсы и обратно? Как ей вообще уда­лось добиться каких-то успе­хов, если она напрочь отби­вает у людей жела­ние рабо­тать? Нако­нец, если эко­но­мика СССР до самой Пере­стройки оста­ва­лась пол­но­стью «адми­ни­стра­тив­ной», почему реформы 1957 и 1965 годов нисколько не сни­зили вли­я­ние «адми­ни­стра­тив­ного» метода в экономике?

Когда Попов обду­мы­вал эти вопросы, ему под руку и под­вер­ну­лось недавно опуб­ли­ко­ван­ное «Новое назначение».

2

Обзор «Нового назна­че­ния» док­тор эко­но­ми­че­ских наук начи­нает с опи­са­ния глав­ного героя, но сна­чала на пер­вый план выхо­дит не Они­си­мов как лич­ность, а Они­си­мов как Адми­ни­стра­тор. Именно с боль­шой буквы «А», поскольку Алек­сандр Леон­тье­вич, по сло­вам Попова, пред­стаёт перед нами как эта­лон­ное вопло­ще­ние работ­ника так назы­ва­е­мой «Адми­ни­стра­тив­ной Системы».

Попов опи­сы­вает прин­ципы работы Адми­ни­стра­тора: офи­ци­аль­ность, тех­но­ло­ги­че­ская гра­мот­ность, вни­ма­ние к дета­лям работы, прав­ди­вость и абсо­лют­ное под­чи­не­ние выше­сто­я­щим орга­нам. Эти же прин­ципы явля­ются и сутью «Адми­ни­стра­тив­ной Системы»:

«В основе этой системы — цен­тра­ли­за­ция реше­ний и пунк­ту­аль­ное, неукос­ни­тель­ное, без­за­вет­ное испол­не­ние дирек­тив Верха и осо­бенно лично Ста­лина — Хозяина»

Опи­сы­ва­ется стиль работы Адми­ни­стра­тора. Он не дове­ря­ется отдель­ным слу­жа­щим, а вме­сто этого всё про­ве­ряет и пере­про­ве­ряет лично; дока­пы­ва­ется до каж­дой детали, дово­дит выпол­не­ние каж­дого рас­по­ря­же­ния до без­упреч­но­сти. В быту Адми­ни­стра­тор крайне сдер­жан, мно­гие сотруд­ники сле­дуют его при­меру. Про­фес­сор Попов при­знаёт Они­си­мова выда­ю­щимся для сво­его вре­мени поли­ти­че­ским работ­ни­ком, и одно­вре­менно типи­че­ским — потому что на таких выда­ю­щихся лич­но­стях дер­жится Система:

«Дей­стви­тельно, перед нами идеал Адми­ни­стра­тив­ной Системы. Она тре­бует таких руко­во­ди­те­лей, без них её нет».

В без­упреч­ных людях Попов нахо­дит силу и сла­бость Системы: она морально исто­щает своих людей, пере­гру­жая их ответ­ствен­но­стью, а также ставя перед мораль­ным выбо­ром между сво­ими ощу­ще­ни­ями и дирек­ти­вами «сверху». Люди при­об­ре­тают неиз­ле­чи­мые болезни, вред­ные при­вычки, замы­ка­ются в себе. Люди, как заяв­ляет Попов, «при­над­ле­жат Системе», пере­стра­и­вают самих себя под нужды этой Системы.

Стоит ска­зать, что всё это вполне зна­комо совре­мен­ному чело­веку в усло­виях капи­та­ли­сти­че­ской экс­плу­а­та­ции. Наём­ным рабо­чим при­хо­дится выле­зать из кожи вон, посту­пать вопреки своим мораль­ным убеж­де­ниям, лишь бы сохра­нить своё рабо­чее место и зара­бо­тать побольше. Люди и правда «при­над­ле­жат» капи­та­ли­сти­че­ской системе, вне её можно суще­ство­вать либо на обо­чине, либо в гробу. В опи­са­нии Попова может удив­лять лишь то, что даже «сверху» люди живут так же…

Но вер­нёмся к системе Адми­ни­стра­тив­ной. Попов нахо­дит ещё одну про­блему с людьми: их неот­куда брать.

Все самые луч­шие кадры Системы взра­щены не ей самой, а до её появ­ле­ния — в доре­во­лю­ци­он­ном под­по­лье, в Граж­дан­ской войне. В самой же Системе выбор бли­жай­ших под­чи­нён­ных — а зна­чит, и замена ста­рых кад­ров — завя­зан на лич­ную пре­дан­ность. Раз ни один Адми­ни­стра­тор не может дове­рять никому, кроме себя, он будет дер­жать рядом с собой самых пре­дан­ных людей, чтобы иметь воз­мож­ность хотя бы чуточку кому-то довериться. 

Хотя сама по себе пре­дан­ность началь­ству не явля­ется при­чи­ной дегра­да­ции сооб­ществ, без долж­ного кон­троля она может открыть дорогу как при­спо­соб­лен­цам, так и пре­дан­ным, но мало­гра­мот­ным работ­ни­кам… впро­чем, это уже мои мысли, а Попов думал иначе. В пони­ма­нии этого док­тора наук фак­тор лич­ной пре­дан­но­сти выра­щи­вает только карье­ри­стов, на деле далеко не таких иде­аль­ных, как их начальники-Администраторы:

«В Адми­ни­стра­тив­ной Системе фак­тор лич­ной пре­дан­но­сти, как и фак­тор лич­ной нена­ви­сти, дей­ствует в пол­ной мере. Если все зави­сит от Верха, то нельзя упус­кать ни малей­шей воз­мож­но­сти укре­пить свое поло­же­ние… В итоге эта Система не может вос­про­из­во­дить нуж­ных себе руко­во­ди­те­лей. Она обре­чена на то, чтобы каж­дое новое назна­че­ние было хоть на вер­шок, но хуже преды­ду­щего реше­ния. В этой Системе найти нуж­ные для нее кадры все труд­нее и труд­нее».

Лич­ная же нена­висть обре­тает силу, потому что над каж­дым Адми­ни­стра­то­ром висит Берия. Гав­риил Попов учуял «систему страха», при­ду­ман­ную Они­си­мо­вым, — и сходу заявил, что без неё «Адми­ни­стра­тив­ная Система» тоже рабо­тать не будет. Потому что Хозяин, как и любой Адми­ни­стра­тор, не может пол­но­стью дове­рять своим под­чи­нён­ным. Потому сна­чала он отби­рает людей, пре­дан­ных на 100 %, а затем зано­сит над ним меч Палача, чтобы каж­дый Адми­ни­стра­тор был пре­дан на все 146 %.

Нако­нец, Попов обра­щает вни­ма­ние и на про­ти­во­ре­чия между Адми­ни­стра­то­рами и научно-тех­ни­че­ским про­грес­сом (НТП) — между Они­си­мо­вым и Лес­ных с Голов­нёй-млад­шим, — и отме­чает ещё одно свой­ство «Адми­ни­стра­тив­ной Системы»: пол­ную зави­си­мость НТП от реше­ний Верха. Поскольку именно Адми­ни­стра­тор опре­де­ляет весь курс раз­ви­тия эко­но­мики, то ему и решать, что явля­ется тех­ни­че­ским про­грес­сом, а что нет.

Такой метод хорошо рабо­тает для отста­ю­щей страны, когда надо осво­ить тех­но­ло­гии, уже при­ду­ман­ные более раз­ви­тыми странами:

«Пока страна осва­и­вала уже име­ю­щийся в миро­вом арсе­нале НТП, отно­си­тель­ные пре­иму­ще­ства Адми­ни­стра­тив­ной Системы пере­кры­вали ее недо­статки. Во внед­ре­нии НТП есть этап, когда заводы уже постро­ены и все силы надо сосре­до­то­чить на соблю­де­нии пра­вил гра­мот­ной работы. И стиль Они­си­мова наи­бо­лее соот­вет­ство­вал этому этапу инду­стри­а­ли­за­ции.
А вот когда надо оце­ни­вать вари­анты нового НТП, допу­стить раз­лич­ные поиски — и Головни, и Лес­ных — тут воле­вые спо­собы руко­вод­ства неиз­бежно обре­ме­нены ошиб­ками… Не имея объ­ек­тив­ных эко­но­ми­че­ских кри­те­риев, при­ни­ма­ю­щие реше­ния неиз­бежно ока­зы­ва­ются залож­ни­ками загра­ницы: все­гда пра­вильно то, что уже там при­ме­ня­ется».

И вот у про­фес­сора Попова полу­ча­ется модель чисто адми­ни­стра­тив­ной эко­но­мики — при­том очень похо­жая на кар­тину из «Нового назна­че­ния». Все заводы при­над­ле­жат госу­дар­ству и имеют нуле­вую эко­но­ми­че­скую сво­боду. Вме­сто завод­ских рабо­чих и завод­ских же управ­ля­ю­щих про­из­вод­ствен­ным про­цес­сом и тех­но­ло­ги­че­ским раз­ви­тием руко­во­дят Адми­ни­стра­торы, кото­рыми, в свою оче­редь, руко­во­дят выс­шие Адми­ни­стра­торы в виде доб­рого Хозя­ина и злоб­ного Палача. Адми­ни­стра­торы руко­во­дят эко­но­ми­кой мак­си­мально точно из вер­но­сти Хозя­ину и под угро­зой отстра­не­ния от долж­но­сти — в том числе физи­че­ского. Увы, такая Система нежиз­не­спо­собна: с ухо­дом ста­рых, доре­во­лю­ци­он­ных Адми­ни­стра­то­ров на посты воз­но­сятся новые, корыст­ные кадры. Затем Хозяин с Пала­чом тоже уми­рают, и «Адми­ни­стра­тив­ная Система» обре­чена на ско­рое вырож­де­ние… или нет?

У Попова есть своя вер­сия насчёт того, как меня­лась совет­ская эко­но­мика после смерти Ста­лина: абсо­лютно никак. Поэтому, по мне­нию Попова, Они­си­мова отстра­нили, не потому что он не был согла­сен с изме­не­ни­ями в «Системе» — ведь ника­ких изме­не­ний не было! Про­сто Адми­ни­стра­тор поду­мал, будто перед ним уже не «Адми­ни­стра­тив­ная Система», и сде­лал роко­вую ошибку:

«Они­си­мов нару­шил законы Адми­ни­стра­тив­ной Системы. Соб­ственно, даже не нару­шил. Созда­лось впе­чат­ле­ние, что он может стать нару­ши­те­лем. Услы­шав о сов­нар­хо­зах, Они­си­мов не сде­лал того, что делал все­гда, всю свою жизнь, — не ска­зал, став возле теле­фон­ного аппа­рата по стойке „смирно“:

„Слу­ша­юсь. Вы правы. Будет сде­лано. С пол­ным напря­же­нием сил. Под мою ответ­ствен­ность“».

Попов объ­яс­няет эту ошибку тем, что Ста­лин и Берия были лишь фор­мой Хозя­ина и Палача, в то время как содер­жа­ние оста­лось тем же. Док­тор эко­но­ми­че­ских наук не пояс­няет, что (или кто) стало новой фор­мой. Он про­сто пред­ла­гает пове­рить ему на слово, что Адми­ни­стра­тив­ная Система не только суще­ствует, но и активно сопро­тив­ля­ется попыт­кам доба­вить хоть какие-то эко­но­ми­че­ские рычаги управления:

«Не оправ­да­лись и надежды, свя­зан­ные с рефор­мой 1965 года, когда мы пола­гали, что стоит огра­ни­чить в Адми­ни­стра­тив­ной Системе мас­штабы адми­ни­стри­ро­ва­ния… то удастся опять-таки решить про­блемы нашего обще­ства. Система усто­яла, она ока­зала стой­кое сопро­тив­ле­ние рефор­мам. Она, будем иметь муже­ство при­знать это, побе­дила и даже в чем-то укре­пи­лась».

А раз, как мы пом­ним, Адми­ни­стра­торы из слуг народа вырож­да­ются в алч­ных чинов­ни­ков, то мы можем сде­лать вывод: «Адми­ни­стра­тив­ная Система» теперь цели­ком выро­ди­лась в кор­рум­пи­ро­ван­ную бан­дит­скую струк­туру, кото­рая рабо­тает только сама на себя. Она уже ничем не отли­ча­ется от капи­та­ли­сти­че­ской системы, где круп­ные дельцы экс­плу­а­ти­руют без­воль­ных рабо­чих и полу­чают гро­мад­ную прибыль.

Такая вот кар­тина должна была появиться у совет­ского чита­теля конца 80-х. Он дол­жен был вос­пы­лать нена­ви­стью к дик­та­туре бюро­кра­тов, меша­ю­щих раз­ви­тию вели­кой страны, и побе­дить эту дик­та­туру под лозун­гами поли­ти­че­ской и эко­но­ми­че­ской свободы.

3

Соб­ственно, именно это и про­изо­шло: к вла­сти при­шли сто­рон­ники рыноч­ных реформ. В том числе и сам Попов — он стал пер­вым пост­со­вет­ским мэром Москвы.

На этом посту док­тор эко­но­ми­че­ских наук про­вёл всего год. Но это был год геро­и­че­ский: Попов помо­гал новым Адми­ни­стра­то­рам — ныне мы назы­ваем их оли­гар­хами — при­ва­ти­зи­ро­вать иму­ще­ство сто­лицы в свои руки. Затем Попов при­нял на себя основ­ной удар кри­тики, когда граж­дане города начали осо­зна­вать, что их бук­вально гра­бят, и усту­пил свой пост Луж­кову¹⁰ .

К тому вре­мени от сочув­ствия пла­но­вой эко­но­мике у про­фес­сора, разу­ме­ется, не оста­лось и следа. Но к чему тогда сочув­ствие оста­лось? Если вдруг в кросс­ворде вам попа­дётся вопрос «миро­воз­зре­ние Г. Х. Попова одним сло­вом» в четыр­на­дцать букв, думать вы будете очень долго. 

В слове «либер­та­ри­ан­ство» подо­шло бы, если б не одна лиш­няя буква. Планы при­ва­ти­за­ции у Попова очень похожи на анархо-капи­та­ли­сти­че­скую мечту: чтобы каж­дому граж­да­нину доста­лось поровну. Его кол­леги же, мол, про­вели при­ва­ти­за­цию непра­вильно: всё доста­лось оли­гар­хам, а все про­чие оста­лись «в той роли, в кото­рой они были в госу­дар­ствен­ном соци­а­лизме — в роли „рабо­тяг“ и часто соци­аль­ных ижди­вен­цев»¹¹ . Также, по мне­нию Гав­ри­ила Попова, все отрасли эко­но­мики и поли­тики, какие только воз­можно, должны нахо­диться в руках мел­ких соб­ствен­ни­ков — от про­из­вод­ства про­дук­тов пер­вой необ­хо­ди­мо­сти до обра­зо­ва­ния и даже зако­но­да­тель­ства. Част­ные моно­по­лии при этом должны исчез­нуть, а уча­стие госу­дар­ства во всём этом вели­ко­ле­пии должно огра­ни­чи­ваться «только общими необ­хо­ди­мыми рам­ками»¹² .

Зато слово «маль­ту­зи­ан­ство» под­хо­дит пол­но­стью: Попов пред­ла­гал учре­дить миро­вое пра­ви­тель­ство и уста­но­вить «жёст­кие пре­дель­ные нор­ма­тивы рож­да­е­мо­сти»¹³ .

Но вот беда: в том же кросс­ворде слово «вели­ко­дер­жа­вие» тоже иде­ально впи­сы­ва­ется! Попов — сто­рон­ник циви­ли­за­ци­он­ного под­хода в изу­че­нии исто­рии. Либе­ра­лизм в его пони­ма­нии — удел запад­ной циви­ли­за­ции, а у России…

«У Рос­сии есть только один вари­ант буду­щего — сохра­не­ние себя в каче­стве вели­кой дер­жавы…»¹⁴

«В. В. Путин, став пре­зи­ден­том, про­явил госу­дар­ствен­ную муд­рость, повер­нул руль Рос­сии к ее мно­го­ве­ко­вой вели­ко­дер­жав­но­сти»¹⁵ .

Так, вто­рой при­чи­ной «непра­виль­но­сти» ель­цин­ской при­ва­ти­за­ции Попов счи­тает ещё и «худ­ший для страны путь в пост­ин­ду­стри­аль­ное обще­ство с исполь­зо­ва­нием либе­раль­ной моне­та­рист­ской модели в эко­но­мике, шоко­вой модели пере­ход­ного пери­ода, модели при­ми­тив­ной попу­лист­ской демо­кра­тии в госу­дар­ствен­ном стро­и­тель­стве, с при­ня­тием модели гло­ба­лизма США в устрой­стве миро­вого порядка»¹⁶ .

Кстати! По мне­нию этого док­тора наук, в том же состоит и вто­рая при­чина про­вала соци­а­лизма в Совет­ском Союзе:

«Рос­сия… стала искать в опыте Запада ту модель, кото­рая бы помогла ей и выжить, и про­цве­тать.
Рос­сия… нашла на Западе марк­сист­ский соци­а­лизм и — не счи­тая ни люд­ских жертв, ни жертв при­роды — попы­та­лась исполь­зо­вать соци­а­ли­сти­че­скую мат­рицу для реше­ния своей глав­ной наци­о­наль­ной задачи»¹⁷ .

В чём состоит пер­вая причина?

«…по Марксу, капи­та­лизм дово­дит про­из­во­ди­тель­ные силы до уровня, когда част­ная соб­ствен­ность на сред­ства про­из­вод­ства ста­но­вится их око­вами и когда надо только сбро­сить их как отжив­шую форму, заме­нив обще­ствен­ной соб­ствен­но­стью и общим хозяй­ство­ва­нием»¹⁸ .

Попов высоко оце­ни­вает науч­ный соци­а­лизм Маркса — вер­нее, его явно упро­щён­ный, даже извра­щён­ный, вари­ант. Он согла­ша­ется с тем, что доре­во­лю­ци­он­ный капи­та­лизм изжил себя. Но Попов мыс­лит ста­рый капи­та­лизм как чисто рыноч­ную эко­но­мику, кото­рая «сосед­ствует» с воен­ным ком­плек­сом, коло­ни­аль­ной поли­ти­кой и бюро­кра­ти­че­ским аппа­ра­том. Всё эти вещи как бы были свой­ствами импе­ри­а­ли­сти­че­ского капи­та­лизма и в то же время «не вме­ща­лись в тра­ди­ци­он­ный капи­та­лизм»¹⁹ .

О том, что эле­менты соци­ально-эко­но­ми­че­ской системы все­гда свя­заны между собой, док­тор эко­но­ми­че­ских наук не заду­мы­ва­ется. Про более слож­ные и систем­ные про­блемы капи­та­лизма вроде кри­зи­сов пере­про­из­вод­ства или тен­ден­ции нормы при­были к пони­же­нию он тем более не заикается.

Это ему и не нужно. Все ста­рые про­блемы, как он счи­тает, уже были решены пере­хо­дом в аль­тер­на­тив­ное тра­ди­ци­он­ному капи­та­лизму «пост­ин­ду­стри­аль­ное обще­ство», когда Рузвельт и Кейнс нако­нец-то дога­да­лись свя­зать между собой отде­лён­ные друг от друга рынок и госу­дар­ство. Жаль, что док­тору наук никто не ска­зал, что в самой Аме­рике кейн­си­ан­ство как поли­тика пошла пра­хом ещё в восьмидесятых.

Тео­рия Маркса радует Попова не только тем, что явля­ется цель­ной систе­мой, но и тем, что его пред­ска­за­ния якобы не сбы­лись. В тех стра­нах, где капи­та­лизм «созрел», всё будто бы решили «пост­ин­ду­стри­аль­ным обще­ством». Там же, где он не созрел, пишет он, и подавно не надо было стро­ить какой-то там социализм!

Ленин же начал стро­ить соци­а­лизм в полу­фе­о­даль­ной стране, потому что ему так захо­те­лось:

«…Воз­ни­кает кон­цеп­ция соци­а­лизма, кото­рая появ­ля­ется лишь потому, что его хотят и внед­ряют, — нечто прин­ци­пи­ально чуж­дое идеям науч­ного ком­му­низма, согласно кото­рым ком­му­низм насту­пает как неиз­беж­ный итог объ­ек­тив­ного раз­ви­тия капи­та­лизма»²⁰

Попов рисует у себя в вооб­ра­же­нии образ Ленина-карье­ри­ста, не имев­шего ника­кого реаль­ного сочув­ствия к рабо­чему классу. Попов­ский Вла­ди­мир Ильич сна­чала хотел стать пер­во­класс­ным и обес­пе­чен­ным адво­ка­том, а в бун­тари пошёл, лишь потому что его репу­та­цию испор­тил пове­шен­ный брат-рево­лю­ци­о­нер. Почему же он стал ком­му­ни­стом, а не при­мкнул к более попу­ляр­ным народ­ни­кам? Потому что у наро­до­воль­цев лиде­ров и так было много — Ильич же хотел быть вождём единоличным!

Вы только пред­ставьте себе: при­хо­дит Вла­ди­мир Улья­нов к марк­си­стам и, как герой из мульт­фильма «Падал про­шло­год­ний снег», вопро­шает: «Кто тут, к при­меру, в вожди край­ний? Никого? Так я пер­вым буду!»

Попов даёт неболь­шую похвалу ленин­ской тео­рии империализма…

«Импе­ри­а­лизм, заяв­лял Ленин, не только делает задачу наци­о­на­ли­за­ции акту­аль­ной, он одно­вре­менно создаёт почти весь аппа­рат обще­ствен­ного управ­ле­ния хозяй­ством в виде бан­ков, моно­по­лий, тре­стов, син­ди­ка­тов и т. д. Сле­до­ва­тельно, задача обоб­ществ­ле­ния резко упро­ща­ется: взять, овла­деть уже фор­ми­ру­е­мым импе­ри­а­лиз­мом аппа­ра­том обще­ствен­ного регу­ли­ро­ва­ния и достро­ить его сверху цен­тра­ли­зо­ван­ным руко­вод­ством»²¹ .

…и тут же её заби­рает. Якобы за зре­лость капи­та­ли­сти­че­ского базиса Ленин принял…

«…не столько объ­ек­тив­ные эко­но­ми­че­ские пред­по­сылки, сколько суще­ство­вав­шие госу­дар­ствен­ные адми­ни­стра­тив­ные формы хозяй­ство­ва­ния и управ­ле­ния. И тогда выхо­дит: реаль­ная ленин­ская соци­а­ли­сти­че­ская рево­лю­ция бази­ру­ется не столько на объ­ек­тивно вызрев­ших эко­но­ми­че­ских пред­по­сыл­ках обоб­ществ­ле­ния, сколько на адми­ни­стра­тивно создан­ных госу­дар­ствен­ных фор­мах импе­ри­а­лизма воен­ного вре­мени (шла Пер­вая миро­вая война)»²² .

Эти адми­ни­стра­тив­ные формы боль­ше­вики и исполь­зо­вали, чтобы постро­ить соци­а­лизм не там, где Попов бы раз­ре­шил, а там, где самому Вла­ди­миру Ильичу заблагорассудилось.

Также док­тор эко­но­ми­че­ских наук искренне удив­ля­ется тому, как боль­ше­вики сна­чала ввели Новую эко­но­ми­че­скую поли­тику, а потом искали спо­соб от неё отка­заться. Ведь нэп был таким эффек­тив­ным! Он даже впи­сы­вался в поня­тие Гав­ри­ила Попова о «пост­ин­ду­стри­аль­ном обществе»:

«Но именно в „сожи­тель­стве“ госу­дар­ствен­ного и част­ного — суть дела. В новую эпоху нор­мально жить можно было как раз в такой „двой­ствен­ной“ ситу­а­ции… Круп­ной обоб­ществ­лён­ной про­мыш­лен­но­сти нужны госу­дар­ствен­ные формы, а мел­кой — част­ные. Для неё ого­су­дар­ствле­ние так же вредно, как для круп­ной про­мыш­лен­но­сти вредно любое её раз­дроб­ле­ние на част­ные»²³ .

Не иначе, заяв­ляет эко­но­мист, дело в идео­ло­ги­че­ских пред­рас­суд­ках Ленина и его команды, а также в при­тя­за­ниях бюро­кра­тов на власть.

Кстати, Попов выде­ляет бюро­кра­тию в само­сто­я­тель­ный соци­аль­ный класс. Хоте­лось бы спро­сить, какими сред­ствами про­из­вод­ства вла­деет бюро­кра­тия? Бума­гой и чер­ни­лами? Как бы то ни было, бюро­кра­тия не даёт Попову покоя даже после кру­ше­ния «Адми­ни­стра­тив­ной Системы»: ведь вче­раш­ние бюро­краты стали оли­гар­хами! Для ель­цин­ской системы эко­но­мики он при­ду­мал новый, гораздо менее «ходо­вой» тер­мин — «Бюро­кра­ти­че­ский Пост­ин­ду­стри­а­лизм»²⁴ .

Тер­мин этот не стал ходо­вым, в том числе потому что невоз­можно выяс­нить гра­ницу между «демо­кра­ти­че­ским» и «бюро­кра­ти­че­ским» режи­мом. Бюро­кра­тия, с одной сто­роны, меша­ется даже в режиме…

«…Запад­ной Европы. Ее про­ект евро­пей­ского сооб­ще­ства повто­ряет худ­шие стан­дарты СССР — с бюро­кра­ти­че­ской регла­мен­та­цией всех и вся. Мой зна­ко­мый пред­при­ни­ма­тель из Риги рас­ска­зы­вал мне, как ему навя­зы­вают в мага­зин­чике на улице Ста­рой Риги стан­дарты Брюс­селя по раз­меру окон и две­рей»²⁵ .

С дру­гой сто­роны, бюро­кра­тизм мало мешает Китаю — одно­пар­тий­ной дер­жаве, с каж­дым годом полу­ча­ю­щей от Попова всё больше похвалы.

Так можно ли выра­зить взгляды Гав­ри­ила Попова одним сло­вом? Сложно, но можно. Гос­по­дин Попов счи­тает, что «в эпоху пост­ин­ду­стри­а­лизма ока­за­лись несо­сто­я­тель­ными… «чистые» идео­ло­гии»²⁶ . То есть эклек­тика во взгля­дах, мыс­лен­ная бес­си­стем­ная каша — это то, что нужно совре­мен­ным политикам.

Но всё это не озна­чает, что во взгля­дах либер­тарно-авто­ри­тар­ного маль­ту­зи­анца Гав­ри­ила Попова нет ника­кой системы! Обще­ствен­ное бытие гос­по­дина Попова напря­мую вли­яет на поток его созна­ния. В сен­тябре 2011-го, через год после сме­ще­ния Луж­кова, быв­шего пер­вого мэра Москвы назна­чили совет­ни­ком тре­тьего мэра Москвы. Долж­ность, судя по сло­вам самого «совет­ника», чисто формальная:

«За исклю­че­нием одной-един­ствен­ной беседы, когда [Собя­нин] меня назна­чал, больше он ни разу ничем не инте­ре­со­вался»²⁷ .

Но, видимо, даже этого ока­за­лось доста­точно, чтобы рос­сий­ские оли­гархи с каж­дым годом всё меньше инте­ре­со­вали гос­по­дина Попова как бюро­краты и всё больше — как вели­ко­дер­жав­ники. Рос­сию за бюро­кра­тизм он ругает всё меньше, Евро­союз — всё больше, а в Китае вообще «осо­бая роль бюро­кра­тии» с древ­ней­ших вре­мён, так что всё идёт по плану²⁸ . Демо­кра­тия у Попова тоже «исчер­пы­вает свои пози­тив­ные резервы»²⁹ постольку, поскольку исчер­пы­ва­ется нужда док­тора эко­но­ми­че­ских наук в тёп­лом месте у «кор­мушки».

Итак, «взгляды Г. Х. Попова одним сло­вом», четыр­на­дцать букв. Пра­виль­ный ответ — надувательство!

С точки зрения исследователя

Годы идут. Капи­та­лизм посте­пенно сни­мает с себя шелуху все­об­щего бла­го­ден­ствия, наки­ну­тую в годы Холод­ной войны, а под ними обна­жа­ются гной­ники кри­зи­сов, соци­аль­ного недо­воль­ства, нена­ви­сти. Людей со всех сто­рон пора­жает яд пат­ри­о­тизма и наци­о­наль­ной вражды. Те же, кто умуд­рился не отра­виться, заду­мы­ва­ются: может ли чело­ве­че­ство жить иначе?

У совре­мен­ного фарса а-ля начало XX века была лишь одна успеш­ная аль­тер­на­тива — соци­а­лизм. Всё больше иссле­до­ва­те­лей пыта­ются понять, как соци­а­лизм в про­шлом веке рабо­тал и почему он про­ва­лился, как именно соци­а­ли­сти­че­ские лидеры при­ни­мали те или иные реше­ния. Одним из людей, пре­успев­ших в пони­ма­нии совет­ского соци­а­ли­сти­че­ского про­екта, явля­ется кан­ди­дат эко­но­ми­че­ских наук Алек­сей Сафро­нов. Ему я выра­жаю огром­ную бла­го­дар­ность: вряд ли без его иссле­до­ва­ний я смог бы напи­сать сле­ду­ю­щий параграф. 

Това­рищ Сафро­нов ещё не успел обоб­щить свои иссле­до­ва­ния в фор­мате книги, потому мне при­шлось систе­ма­ти­зи­ро­вать нуж­ный мате­риал самому на основе мно­же­ства аудио- и видео­лек­ций. При этом ниже я буду касаться лишь тех тем, кото­рые имеют отно­ше­ние к поня­тию «командно-адми­ни­стра­тив­ная эко­но­мика», а потому насто­я­тельно реко­мен­дую чита­те­лям озна­ко­миться с лек­ци­ями Сафро­нова самостоятельно.

Замечу также, что Алек­сей Сафро­нов и сам уже успел рас­кри­ти­ко­вать тер­мин «командно-адми­ни­стра­тив­ная эко­но­мика». Но я наде­юсь, что смогу допол­нить его кри­тику, чтобы всем было ясно, чем постро­е­ния Бека и Попова отли­ча­ются от реальности.

1

Начать стоит с того, что совет­ская пла­но­вая эко­но­мика — это плод деся­ти­ле­тий проб и ошибок. 

Изна­чально пар­тия боль­ше­ви­ков вообще не соби­ра­лась выстра­и­вать эко­но­мику по мно­го­лет­ним пла­нам. Вспом­ним ленин­ское опре­де­ле­ние соци­а­лизма: капи­та­ли­сти­че­ская моно­по­лия, обра­щён­ная на пользу всего народа и потому пере­ста­ю­щая быть капи­та­ли­сти­че­ской. Изна­чаль­ная кон­цеп­ция была такой: пред­при­я­тия Совет­ской Рос­сии при­над­ле­жат госу­дар­ству в рам­ках еди­ной госу­дар­ствен­ной кор­по­ра­ции, но при этом руко­во­ди­тели отдель­ных пред­при­я­тий, а также их рабо­чие, само­сто­я­тельно решают, как им раз­ви­вать про­из­вод­ство, откуда зака­зы­вать нуж­ные ресурсы и куда сбы­вать товар. Госу­дар­ство должно было лишь сле­дить за тем, чтобы эта система рабо­тала в инте­ре­сах народа, а не ради при­быль­но­сти отдель­ных предприятий. 

Но к моменту Октябрь­ской рево­лю­ции Рос­сия, не самая раз­ви­тая капи­та­ли­сти­че­ская страна, была раз­ру­шена вой­ной. Её боль­ше­вист­ское пра­ви­тель­ство пона­чалу не полу­чило меж­ду­на­род­ного при­зна­ния. С нача­лом Граж­дан­ской войны же страна ещё и поте­ряла нема­лую часть пред­при­я­тий и ресур­сов с их пере­хо­дом к белым, зелё­ным и про­чим. Потому основ­ной зада­чей новой вла­сти стало не раз­ви­тие, а выживание.

Вся суть воен­ного ком­му­низма была в том, чтобы рас­по­ря­диться име­ю­щи­мися ресур­сами — от людей и стали до хлеба и теле­фо­нов — в усло­виях, когда их ста­но­ви­лось всё меньше и точно не хва­тало на всё, что нужно, а потреб­ность в них всё время уве­ли­чи­ва­лись. Город­ская соб­ствен­ность, где воз­можно, нахо­ди­лась в веде­нии Цен­тра. Село оста­ва­лось отно­си­тельно неза­ви­си­мым, но отда­вало еду городу в рам­ках сохра­нив­шейся с цар­ских вре­мён воен­ной прод­раз­вёрстки. То есть это и правда была дирек­тив­ная система, суро­вая и бес­по­щад­ная. Однако такой она была не от хоро­шей жизни и не по идей­ной глу­по­сти: этого тре­бо­вали усло­вия войны.

Мно­гие члены ВКП(б) наде­я­лись пере­ско­чить из «воен­ного ком­му­низма» в ком­му­низм пол­но­цен­ный, и потому в даль­ней­шем сопро­тив­ля­лись вве­де­нию нэпа. Но наде­я­лись они, не потому что мыс­лили ком­му­низм как казар­мен­ный режим, а потому что ожи­дали волны рево­лю­ций в Европе.

Воен­ный ком­му­низм выпол­нил свою задачу: к 1921 году боль­ше­вики кон­тро­ли­ро­вали зна­чи­тель­ную часть Рос­сии, а также Укра­ину, Бело­рус­сию и Закав­ка­зье. Стало воз­мож­ным сме­нить эко­но­ми­че­скую поли­тику на новую, более мяг­кую, при кото­рой не при­шлось бы полу­чать в нагрузку регу­ляр­ные кре­стьян­ские вос­ста­ния. Совет­ские рес­пуб­лики в Европе, в свою оче­редь, сго­рели в пылу миро­вой войны — и надежду на то, что более раз­ви­тая соци­а­ли­сти­че­ская загра­ница нам помо­жет, при­шлось ото­дви­нуть на неопре­де­лён­ное время.

В рам­ках своей Новой эко­но­ми­че­ской поли­тики боль­ше­вики зна­чи­тельно децен­тра­ли­зо­вали руко­вод­ство эко­но­ми­кой, при­бли­зили её к модели «госу­дар­ственно-капи­та­ли­сти­че­ской моно­по­лии, обра­щён­ной на пользу всего народа». В период «воен­ного ком­му­низма» про­из­во­ди­тели не имели права накап­ли­вать какой-либо капи­тал даже после пере­вы­пол­не­ния плана: 

«…все пред­при­я­тия были пере­ве­дены на смет­ный режим работы: они состав­ляли смету, сколько им нужно — им давали денег из цен­траль­ного бюд­жета; когда деньги фак­ти­че­ски кон­чи­лись, то это всё дело стало состав­ляться в нату­раль­ных пока­за­те­лях. Все излишки, кото­рые у них оста­ва­лись после выпол­не­ния плана, сда­ва­лись обратно в цен­траль­ный бюд­жет. Побоч­ным эффек­том этого стало то, что у пред­при­я­тий не было жела­ния улуч­шать своё каче­ство работы, потому что дадут сколько попро­сишь, попро­сишь меньше – тебе с этого ничего не будет, а резуль­тат всё равно забе­рут цели­ком»³⁰ .

С нача­лом нэпа же у про­из­во­ди­те­лей появи­лась воз­мож­ность созда­вать из сверх­пла­но­вой при­были фонды, кото­рые можно было тра­тить на пре­мии рабо­чим либо на раз­ви­тие про­из­вод­ства. Неко­то­рые пред­при­я­тия и вовсе были пере­ве­дены на хозрасчёт…

О хоз­рас­чёте стоит ска­зать особо. Алек­сей Сафро­нов ловко подметил:

«Это тер­мин очень замы­лен­ный, как „инно­ва­ции“, „нано­тех­но­ло­гии“ и про­чее — его можно пихать куда угодно, поскольку никто не пони­мает, что это такое, и он про­ка­тит везде»³¹ .

Поня­тие хоз­рас­чёта меня­лось каж­дый раз, когда сме­ня­лась веха в исто­рии эко­но­мики СССР. Пер­во­на­чаль­ный смысл его был в том, что пред­при­я­тие от госу­дар­ства денег не полу­чает, а состав­ляет соб­ствен­ную хозяй­ствен­ную смету, хозяй­ствен­ный счёт. Хотя пред­при­я­тие всё ещё при­над­ле­жит госу­дар­ству, фак­ти­че­ски оно само рас­пре­де­ляет рас­ходы и рас­по­ря­жа­ется при­бы­лью, то есть от общего плана не зави­сит. Это также было вынуж­ден­ной мерой: на хоз­рас­чёт пере­во­дили про­из­вод­ства, кото­рые пра­ви­тель­ство не могло содер­жать, но и закрыть тоже не решалось. 

Итак, Новая эко­но­ми­че­ская поли­тика была очень похожа на пред­ло­же­ния Попова по орга­ни­за­ции эко­но­мики СССР до того, как послед­ний раз­ва­лился. Почему же боль­ше­вики отка­за­лись от неё?

В первую оче­редь совет­ское пра­ви­тель­ство столк­ну­лось с нерав­но­мер­но­стью развития:

«Вкратце, про­блема заклю­ча­лась в том, что сель­ское хозяй­ство к 21-му году созда­вало 67 % того, давало в 18-м году, а про­мыш­лен­ное про­из­вод­ство сокра­ти­лось в семь раз. То есть сокра­ще­ние сель­ского про­из­вод­ства ока­за­лось мень­шим. Ана­ло­гич­ным обра­зом про­мыш­лен­ность и вос­ста­нав­ли­ва­лась тяже­лее: к тому вре­мени как с/​х уже более-менее давало про­дук­цию, сопо­ста­ви­мую если не с 13-м годом, то хотя бы с 17-м, про­мыш­лен­ность по-преж­нему лежала если не в руи­нах, то в состо­я­нии близ­ком к ним».

Отсюда сле­до­вала целая вере­ница про­блем. Напри­мер, про­мыш­лен­ная про­дук­ция доро­жала отно­си­тельно сель­ско­хо­зяй­ствен­ной, поскольку пред­ло­же­ние тут росло гораздо мед­лен­нее спроса. Кре­стьяне постарше ещё и пом­нили доре­во­лю­ци­он­ные цены — и обви­няли совет­скую власть в том, что цены после Рево­лю­ции всё ещё были выше.

Чтобы кре­стьяне не воз­му­ща­лись, пра­ви­тель­ство поста­но­вило про­да­вать им сель­ско­хо­зяй­ствен­ные инстру­менты по зани­жен­ным ценам. Но как раз­ви­вать про­мыш­лен­ность дальше, если про­мыш­лен­ная про­дук­ция про­да­ётся ниже себе­сто­и­мо­сти, а зна­чит, не может окупиться?

Никак. Вдо­ба­вок в те вре­мена засух и угроз новой войны — этого ново­об­ра­зо­ван­ному Совет­скому Союзу хва­тало — люди мас­сово ску­пали про­дукты пер­вой необ­хо­ди­мо­сти, поэтому ещё и хлеб при­хо­ди­лось поку­пать дороже себе­сто­и­мо­сти. То, что раз­ви­тие город­ской про­мыш­лен­но­сти помо­жет раз­вить сель­ское хозяй­ство и повы­сить уро­вень жизни в буду­щем, негра­мот­ному кре­стья­нину втол­ко­вать было сложно. И уж тем более всё это не инте­ре­со­вало кула­ков, этих сель­ских ростов­щи­ков, загре­бав­ших нема­лые деньги и безо вся­кого научно-тех­ни­че­ского прогресса.

Новая эко­но­ми­че­ская поли­тика помогла вос­ста­но­вить часть совет­ской эко­но­мики, но для даль­ней­шего роста её ока­за­лось недо­ста­точно. Нужно было либо отка­зы­ваться от постро­е­ния соци­а­лизма и вле­зать в кабалу к более раз­ви­тым инду­стри­аль­ным стра­нам, либо изыс­ки­вать новый эко­но­ми­че­ский курс. Между тем, успехи госу­дар­ствен­ного плана элек­три­фи­ка­ции, ГОЭЛРО, натолк­нули совет­ских эко­но­ми­стов на идею пла­ни­ро­ва­ния всей эко­но­мики в целом.

Перед тем как мы раз­бе­рём, как идея эта была реа­ли­зо­вана, прошу про­честь вот этот отрывок:

«До вступ­ле­ния в период соци­а­лизма хоз­рас­чёт был свя­зан с пра­вом пред­при­я­тия само­сто­я­тельно опре­де­лять своё место в това­ро­обо­роте, само­сто­я­тельно уста­нав­ли­вать цену, ассор­ти­мент, контр­аген­тов по снаб­же­нию и сбыту и т. д. После раз­ре­ше­ния вопроса „кто кого“ в городе и деревне в пользу соци­а­лизма и пере­хода к тор­говле без капи­та­ли­стов и спе­ку­лян­тов, к тор­говле совет­ской, кон­ку­рен­ция внутри страны соци­а­ли­сти­че­ских пред­при­я­тий с капи­та­ли­сти­че­скими отпала. Это, однако, не озна­чает, что в усло­виях вступ­ле­ния СССР в период соци­а­лизма зна­че­ние хоз­рас­чёта умень­ши­лось. Роль пла­но­вого начала гигант­ски воз­росла. План не дей­ствует авто­ма­ти­че­ски, необ­хо­ди­мым рыча­гом плана явля­ется хоз­рас­чёт, дого­вор­ная система, кон­троль руб­лём. В новых усло­виях хоз­рас­чёт­ная само­сто­я­тель­ность пред­при­я­тий направ­лена к тому, чтобы предо­ста­вить пред­при­я­тию право само­сто­я­тельно, наи­луч­шим обра­зом опре­де­лять пути и методы выпол­не­ния плана, сни­же­ния себе­сто­и­мо­сти, уве­ли­че­ния накоп­ле­ния, моби­ли­за­ции внут­рен­них ресур­сов»³² .

Это учеб­ное посо­бие по исто­рии эко­но­мики от 1940 года. На момент его напи­са­ния уже дей­ство­вал тре­тий пяти­лет­ний план, отгре­мел Боль­шой тер­рор, страна сто­яла на самом пороге войны. Сфор­ми­ро­ва­лись как сама пла­но­вая эко­но­мика, так и офи­ци­аль­ное мне­ние о том, как и почему она должна рабо­тать. И здесь нам гово­рят вещь довольно баналь­ную, но не все­гда оче­вид­ную: план не рабо­тает авто­ма­ти­че­ски. Недо­ста­точно про­сто объ­явить о том, что по плану нужно повы­сить добычу угля на 20 % к концу года: надо сде­лать так, чтобы рабо­чие и инже­неры уголь­ных шахт нашли спо­соб добы­вать больше угля. 

Будь эко­но­мика в ста­лин­ском СССР «командно-адми­ни­стра­тив­ная», спо­соб заин­те­ре­со­вать работ­ни­ков и руко­во­ди­те­лей больше рабо­тать был бы один: сня­тие с долж­но­сти. Уве­ли­чи­вай выра­ботку или лишайся работы, а то и жизни. Выпол­няй план или умри, пыта­ясь! Только вот тогда напи­сали бы про само­от­вер­жен­ных удар­ни­ков и вре­ди­те­лей-троц­ки­стов. А нам гово­рят про совер­шенно иные «необ­хо­ди­мые рычаги плана»: хоз­рас­чёт, дого­вор­ная система, кон­троль рублём…

Здесь мы видим первую транс­фор­ма­цию поня­тия хоз­рас­чёта. Теперь это уже не эко­но­ми­че­ская само­сто­я­тель­ность от плана, а право опре­де­лять, каким именно обра­зом выпол­нять план.

Глав­ным же адми­ни­стра­тив­ным рыча­гом пла­но­вой эко­но­мики был так назы­ва­е­мый «цено­вой пресс»: пра­ви­тель­ство дирек­тивно сни­жало цены на про­дук­цию каж­дый год. Вари­ант такого пресса был реа­ли­зо­ван и в кол­лек­ти­ви­зи­ро­ван­ном сель­ском хозяй­стве в виде заго­то­ви­тель­ных цен: кол­хозы сда­вали про­дукты госу­дар­ству в рам­ках плана по очень низ­ким дирек­тив­ным ценам, а излишки сверх плана либо про­да­вали тому же госу­дар­ству по заку­поч­ным ценам, либо раз­да­вали кол­хоз­ни­кам для про­дажи на кол­хоз­ных рын­ках. Свое­об­раз­ный «цено­вой пресс» был и в строительстве:

«С 29-го года в планы стали вклю­чаться про­ек­ти­ровки по росту про­из­во­ди­тель­но­сти труда, сни­же­нию себе­сто­и­мо­сти и капи­та­ло­ём­ко­сти стро­и­тель­ства. Дру­гими сло­вами, если для того чтобы постро­ить цех, надо на 100 еди­ниц про­дук­ции потра­тить 100 руб­лей, в плане мы закла­ды­ваем под это дело 90 руб­лей. Когда к нам при­хо­дят мест­ные вла­сти и говорят:

„Вы нам дали мало денег и мы не построим этот цех“,

— мы им говорим:

„У вас боль­шие издержки стро­и­тель­ства — повы­шайте орга­ни­за­цию труда и справ­ляй­тесь за 90 руб­лей, кото­рые мы вам даём“»³³ .

Никто не ука­зы­вал про­из­во­ди­те­лям, по какой именно тех­но­ло­гии надо про­из­во­дить: надо было самим в рам­ках хоз­рас­чёта решать, как дешевле и быст­рее выпол­нять план, вво­дить новые тех­но­ло­гии и раци­о­на­ли­за­тор­ские предложения.

При этом пред­при­я­тия и работ­ники воз­на­граж­да­лись за пере­вы­пол­не­ние пла­нов. Осо­бенно стоит упо­мя­нуть ста­ха­нов­ское дви­же­ние: уро­вень жизни ста­ха­нов­цев был куда выше, чем у про­чих рабо­чих. Однако отдель­ный ста­ха­но­вец не мог пере­вы­пол­нить плана, про­сто рабо­тая сверх­урочно: даже у креп­кого детины не хва­тит на это сил. Тот же Ста­ха­нов выпол­нил днев­ную норму добычи угля в 14 раз, потому что на его шахте ввели раз­де­ле­ние труда. 

Дости­же­ния и пред­ло­же­ния широко пуб­ли­ко­ва­лись и пре­воз­но­си­лись в прессе — оттуда же про­из­во­ди­тели по всей стране узна­вали о тех­но­ло­ги­че­ских пред­ло­же­ниях ста­ха­нов­цев и вво­дили их у себя. Рабо­чие и адми­ни­стра­торы таким вот обра­зом были заин­те­ре­со­ваны в том, чтобы совер­шен­ство­вать свой труд, и за экс­пе­ри­менты их никто нака­зы­вать не соби­рался. Но пред­при­я­тия при этом одно­вре­менно были заин­те­ре­со­ваны в том, чтобы про­из­ве­сти меньше, чем они могли бы в дан­ных усло­виях. Всё из-за того же «цено­вого пресса»: если пред­при­я­тие повы­шало свою эффек­тив­ность слиш­ком сильно, то в даль­ней­шем план резко повы­шали, и пере­вы­пол­нить его было уже слож­нее. Гораздо выгод­нее было рабо­тать не в пол­ную силу, а только в её часть: заго­тав­ли­вать скры­тый от пра­ви­тель­ства запас ресур­сов и обо­ру­до­ва­ния, сни­жать эффек­тив­ность изоб­ре­те­ний. Дохо­дило до того, что неко­то­рых ста­ха­нов­цев уби­вали сами рабочие.

В 1938 году Гос­план СССР создал осо­бый инсти­тут упол­но­мо­чен­ных для про­верки выпол­не­ния плана всеми эко­но­ми­че­скими орга­нами страны. У гос­плана и до этого были пла­но­вые комис­сии, но они дей­ство­вали лишь в рам­ках пол­но­мо­чий самого Гос­плана. Упол­но­мо­чен­ные же дей­ство­вали вне рамок отрас­лей и отве­чали исклю­чи­тельно перед Сове­том Народ­ных Комис­са­ров СССР и пред­се­да­те­лем Гос­плана Нико­лаем Алек­се­е­ви­чем Вознесенским.

Упол­но­мо­чен­ные назна­ча­лись по опре­де­лён­ным Гос­пла­ном эко­но­ми­че­ским рай­о­нам. В этих рай­о­нах они лично зна­ко­ми­лись с эко­но­ми­че­ской обста­нов­кой и при­чи­нами отста­ва­ния от пла­нов. При­чины могли лежать далеко за пре­де­лами самих заво­дов: напри­мер, это могла быть высо­кая текучка на рабо­чем месте из-за нераз­ви­то­сти услуг и пло­хих усло­вий жизни в городе. Упол­но­мо­чен­ные обща­лись с тру­дя­щи­мися и началь­ни­ками заво­дов, имели право запра­ши­вать ста­ти­сти­че­ские дан­ные и отчёты у про­из­водств. Если их предо­став­лять отка­зы­ва­лись (как это делало, напри­мер, НКВД на под­кон­троль­ных строй­ках), Воз­не­сен­ский поль­зо­вался своей долж­но­стью зам­пред­се­да­теля Совета Народ­ных Комис­са­ров СССР и доста­вал нуж­ную Упол­но­мо­чен­ным инфор­ма­цию «сверху».

Упол­но­мо­чен­ные Гос­плана сами состав­ляли пред­ло­же­ния о том, как испра­вить ситу­а­цию, на основе своих впе­чат­ле­ний. Им не огра­ни­чи­вали ни сферу дея­тель­но­сти, ни вари­анты пред­ла­га­е­мых мер. Инте­ресно, что когда один из заме­сти­те­лей Упол­но­мо­чен­ного попро­сил у Воз­не­сен­ского совет, тот ответил:

«Какой Вам нужен ещё совет? Я вам не совет­чик — вы у меня совет­чики! И вы обя­заны давать пред­ло­же­ния, пред­ва­ри­тельно разо­брав­шись в суще­стве дел на месте. Вот зав­тра и позво­ните мне и ска­жите, как Вы счи­та­ете необ­хо­ди­мым посту­пить в дан­ном слу­чае»³⁴

Такие слова плохо схо­дятся с деви­зом «Дове­рился — про­пал», не находите?

Инсти­тут Упол­но­мо­чен­ных стал инстру­мен­том реше­ния ком­плекс­ных эко­но­ми­че­ских про­блем, а заодно и свя­зу­ю­щим зве­ном между «низами» и «вер­хами» страны. И всё это — в слож­ной системе как адми­ни­стра­тив­ных, так и эко­но­ми­че­ских стимулов.

2

И всё-таки в исто­рии был период, когда в эко­но­мике Совет­ского Союза исполь­зо­вали адми­ни­стра­тив­ные методы везде, где можно, и это не при­во­дило к потере тру­до­вой моти­ва­ции или мас­со­вому недовольству. 

В начале Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны упол­но­мо­чен­ным Гос­плана было пору­чено найти на пред­при­я­тиях обо­ру­до­ва­ние, кото­рое можно было бы срочно забрать на воен­ные нужды без вреда для выпол­не­ния плана.

«Как пока­зала про­верка, почти на каж­дом заводе нахо­ди­лось по нескольку токар­ных, свер­лиль­ных, попе­речно-стро­галь­ных и дру­гих стан­ков, а также прес­сов раз­лич­ных моде­лей, кото­рые можно было изъ­ять…
Полу­ча­ется, что и в дово­ен­ный период пред­при­я­тия были склонны накап­ли­вать станки и зап­ча­сти „про запас“, но в самый кри­ти­че­ский момент… этот запас поз­во­лил как бы из ниот­куда насо­би­рать обо­ру­до­ва­ния на несколько заво­дов»³⁵ .

Пока шла война, рабо­чие не стре­ми­лись эко­но­мить силы и ресурсы. Каж­дый выкла­ды­вался по мак­си­муму и ста­рался помочь стране, чем мог. В этих усло­виях даже бюро­кра­ти­че­ские про­це­дуры по заклю­че­нию дого­во­ров между заво­дами были упро­щены, чтобы эва­ку­и­ро­ван­ные с линии фронта пред­при­я­тия быст­рее вклю­ча­лись в экономику.

«Здесь наблю­да­ется то самое един­ство пла­ни­ро­ва­ния „сверху“ и пла­ни­ро­ва­ния „снизу“, о кото­ром долго гово­рили в попу­ляр­ных книж­ках: с одной сто­роны жёст­кая цен­тра­ли­за­ция, с дру­гой сто­роны ини­ци­а­тива. Именно во время войны при­шло много рац­пред­ло­же­ний „снизу“ о том, как улуч­шить тех­но­ло­ги­че­ские про­цессы. В тече­ние всего пери­ода войны сни­жа­лась себе­сто­и­мость и повы­ша­лась про­из­во­ди­тель­ность труда… Именно во время войны в очень боль­ших объ­ё­мах прак­ти­ко­ва­лись пере­броски целых отрас­лей, что прак­ти­че­ски невоз­можно в усло­виях, когда в эко­но­мике много „хозяев“…
Частично это было свя­зано с тем, что, помимо оплаты по труду, суще­ство­вал ещё и воен­ный три­бу­нал и про­чие вещи для злост­ных укло­ни­стов; но в то же время люди дей­стви­тельно рабо­тали за идею, благо идея была про­стая и понят­ная: если ты рабо­та­ешь плохо, немцы при­дут и убьют тебя»³⁶ .

С окон­ча­нием войны перед пора­жён­ными эко­но­ми­стами встал вопрос: можно ли так же в мир­ное время? Может ли рабо­чий тру­диться за идею более слож­ную, чем внеш­няя угроза тоталь­ного уничтожения?

Ста­лин­ское руко­вод­ство посчи­тало, что люби­те­лей спо­кой­ной жизни больше не оста­лось, что совет­ский рабо­чий за войну понял все пре­ле­сти работы «на общее благо», а зна­чит, про­дол­жит тру­диться по инер­ции — с пре­дель­ными нагруз­ками:

«Когда выяс­ни­лось, что про­мыш­лен­ность пере­вы­пол­нила планы 46-го и 47-го годов, это стало пово­дом повы­сить план на 48-й год. Теперь невоз­можно было выпол­нить пяти­летку в три года, а остав­ши­еся два ничего не делать. Мини­стер­ства момен­тально усво­или новые пра­вила игры, и план 1953 года был выпол­нен ровно на 101 % — чтоб не полу­чить повы­шен­ных зада­ний»³⁷ .

В 49-м году Воз­не­сен­ского сняли с долж­но­сти пред­се­да­теля Гос­плана и пред­се­да­теля Совета Мини­стров, через год рас­стре­ляли. С его сня­тием упразд­нили и инсти­тут упол­но­мо­чен­ных Гос­плана. Пла­но­вики фак­ти­че­ски поте­ряли и связь с внеш­ним миром, и спо­соб давить на пра­ви­тель­ство — оста­лись наедине с циф­рами норм выра­ботки. Для Гос­плана больше не оста­лось иных при­чин невы­пол­не­ния плана, кроме «плохо рабо­тают». Для Гос­плана не суще­ство­вало отрас­лей, нуж­да­ю­щихся в раз­ви­тии больше дру­гих: с тех пор каж­дое совет­ское мини­стер­ство пыта­лось убе­дить Гос­план в том, что именно оно важ­нее всего для эко­но­мики, в надежде полу­чить больше вло­же­ний в свой бюджет.

Реформы совет­ской эко­но­мики после смерти Ста­лина, сле­до­ва­тельно, назре­вали ещё при жизни вождя. Не потому что поко­ле­ние сме­ни­лось. Не потому что больше нечего было копи­ро­вать у Запада. И даже не потому что к вла­сти якобы при­шла невесть откуда взяв­ша­яся бур­жу­аз­ная груп­пи­ровка. Про­сто адми­ни­стра­тив­ные методы исчер­пали себя, что в совет­ском гос­ап­па­рате давно понимали.

Именно во время войны и в после­во­ен­ные годы начали обра­щать вни­ма­ние на состо­я­ние здо­ро­вья совет­ских гос­слу­жа­щих. Аппа­рат посто­янно был в напря­же­нии, поскольку нужно было сле­дить, чтобы каж­дое пред­при­я­тие выкла­ды­ва­лось по мак­си­муму; одно­вре­менно каж­дому мини­стер­ству нужно было дока­зы­вать, что пред­при­я­тия не выло­жатся по мак­си­муму, если именно ему не выде­лят больше средств из огра­ни­чен­ного бюд­жета. Типич­ными для гос­слу­жа­щих стали «серьез­ные забо­ле­ва­ния сердца, кро­ве­нос­ных сосу­дов и нерв­ной системы со зна­чи­тель­ным сни­же­нием тру­до­спо­соб­но­сти»³⁸ . Необ­хо­димо было при­ду­мать иной спо­соб под­дер­жи­вать тех­но­ло­ги­че­ский про­гресс, иначе аппа­рат про­сто изно­сил бы сам себя.

В 50-х годах совет­ские эко­но­ми­сты поде­ли­лись два лагеря: «пла­но­мер­ни­ков» и «товар­ни­ков». Перед обо­ими встал вопрос, какой должна быть у рабо­чего моти­ва­ция к труду при соци­а­лизме. «Пла­но­мер­ники» при­дер­жи­ва­лись дан­ной пред­ками муд­ро­сти о том, что надо пони­жать роль товар­но­сти в эко­но­мике, дви­гать тех­но­ло­ги­че­ский про­гресс впе­рёд и повы­шать созна­тель­ность рабо­чих. «Товар­ники» же счи­тали, что пока не насту­пил ком­му­низм, совет­ского граж­да­нина в первую оче­редь стоит моти­ви­ро­вать мате­ри­ально. Они рато­вали за уста­новку на пред­при­я­тиях… режима хоз­рас­чёта. К тому вре­мени этот тер­мин озна­чал уже право пред­при­я­тия самому опре­де­лять своё место в обще­со­юз­ном плане, то есть состав­лять себе план работ.

Правда, с мате­ри­аль­ными поощ­ре­ни­ями при пла­но­вой эко­но­мике сто­яла всё та же про­блема: каж­дому отдель­ному про­из­во­ди­телю не было выгодно полу­чить пре­мию за пере­вы­пол­не­ние плана один раз, а в сле­ду­ю­щем году рабо­тать ещё больше за ту же зар­плату. Руко­во­ди­тели пред­при­я­тий в рам­ках хоз­рас­чёта назна­чали себе планы поменьше, чтобы за их пере­вы­пол­не­ние полу­чить побольше.

Вспом­ните ещё, как Попов жало­вался на гро­мад­ный тариф­ный зара­бо­ток. Часто тариф­ный зара­бо­ток делал зар­плату шах­тёра на даль­нем Севере гораздо выше зар­платы высо­ко­по­став­лен­ного учё­ного или инже­нера в Цен­тре. Это отби­вало у ква­ли­фи­ци­ро­ван­ных кад­ров улуч­шать свои навыки: ведь все­гда можно уехать на север или податься в шах­тёры — и зара­ба­ты­вать исклю­чи­тельно за то, что рабо­та­ешь во вред здо­ро­вью. А про­сто взять и сни­зить тариф­ный зара­бо­ток было нельзя: рабо­чие раз­бе­гутся. И даже если вво­дили новое обо­ру­до­ва­ние, спо­соб­ное сни­зить опас­ность труда и тем самым пони­зить тариф­ный зара­бо­ток, то рабо­чие пред­по­чи­тали рабо­тать на ста­ром обо­ру­до­ва­нии, чтобы полу­чать больше.

Вве­де­ние Авто­ма­ти­зи­ро­ван­ной системы управ­ле­ния тоже не смогло чудес­ным обра­зом пони­зить товар­ность в эко­но­мике. Ком­пью­теры облег­чили и уде­ше­вили про­цесс пла­ни­ро­ва­ния, но не могли сами опре­де­лять, что и как нужно пла­ни­ро­вать. В про­цессе раз­ра­ботки АСУ раз­ра­зи­лась борьба между Гос­пла­ном и более либе­раль­ным Цен­траль­ным эко­но­мико-мате­ма­ти­че­ским инсти­ту­том за право воз­гла­вить про­ект. В 80-е годы Гос­плану уда­лось одер­жать верх, но вскоре нача­лась Пере­стройка, и ком­пью­теры стали исполь­зо­вать… для рас­чёта послед­ствий при­ва­ти­за­ции³⁹ .

А ведь про­ти­во­ре­чие между двумя лаге­рями было, каза­лось, бы, легко реша­емо. Сле­до­вало поста­вить не вопрос «за что именно сле­дует рабо­тать?», а вопрос…

«…как сде­лать, чтобы каж­дый работ­ник полу­чал понятно за что. Чтобы воз­на­граж­де­ние было кон­крет­ное — не про­сто „пре­мия к Новому Году“, а чтоб он пони­мал, за какой его вклад его пре­ми­ро­вали, но при этом этот вклад был бы не в мас­штабе его отдель­ного пред­при­я­тия, а в мас­штабе всего обще­ства. Чтобы [меха­низм воз­на­граж­де­ния] был гло­баль­ный, но при этом кон­крет­ный… Потому что тогда, может быть, будет создана поло­жи­тель­ная моти­ва­ция: с одной сто­роны, я про­дол­жаю рабо­тать хорошо, с дру­гой сто­роны я вижу, как резуль­тат моей улуч­шает жизнь всего обще­ства, и как моя соб­ствен­ная жизнь тоже от этого улуч­ша­ется — именно как резуль­тат улуч­ше­ния обще­ства в целом»⁴⁰ .

Это был бы одно­вре­менно и эко­но­ми­че­ский, и идей­ный сти­мул к труду. Идея раз­ви­тия обще­ства в целом, выгод­ная рабо­чему, кото­рый в этом же обще­стве и живёт! Но для этого была нужна полит­эко­но­ми­че­ская и фило­соф­ская гра­мот­ность, а с этим даже в пар­тии было туго.

Поду­мать же над тем, что в обеих лаге­рях что-то не так, мешал прин­цип демо­кра­ти­че­ского цен­тра­лизма в пар­тии. Ведь если отдель­ный эко­но­мист или поли­тик усо­мнится в своих мето­дах, при­знает, что его пред­по­ло­же­ния могут ока­заться неверны, то он не полу­чит от этого одоб­ре­ния в обще­стве. Напро­тив, для его оппо­нен­тов это будет пово­дом «подви­нуть» его в демо­кра­ти­че­ски устро­ен­ной системе, а для союз­ни­ков — объ­явить в сопро­тив­ле­нии уже при­ня­тым Пар­тией реше­ниям. В таких усло­виях у совет­ских эко­но­ми­стов был лишь один путь: идео­ло­ги­че­ское вырождение.

«Пла­но­мер­ники» выро­ди­лись в наци­о­на­ли­стов, наде­яв­шихся, что идея наци­о­наль­ной гор­до­сти допол­нит ком­му­ни­сти­че­скую и нако­нец-то заста­вит людей рабо­тать. К Пере­стройке к идее наци­о­на­лизма у них при­ба­ви­лась рели­ги­оз­ная. Одни с при­ня­тием рели­гии отбра­сы­вали левые идеи, а из дру­гих вышла масса «пра­во­слав­ных ком­му­ни­стов», этой ходя­чей бла­го­же­ла­тель­ной эклектики…

«Товар­ники» же, вроде Гав­ри­ила Попова,пока Союз не раз­ва­лился, рато­вали за воз­врат к нэпу и за хоз­рас­чёт, вер­нув­ший изна­чаль­ное зна­че­ние эко­но­ми­че­ской само­сто­я­тель­но­сти от госу­дар­ствен­ного плана. Потом же они зако­но­мерно пре­вра­ти­лись в обык­но­вен­ных рыночников.

3

Алек­сандр Бек же в целом верно опи­сал про­блемы совет­ского гос­ап­па­рата, но в своей книге он неверно интер­пре­ти­ро­вал при­роду этих про­блем. Можно было бы ска­зать, что он искренне оши­бался, но…

В 1967 году Алек­сандр Бек начал работу над рома­ном «На дру­гой день», посвя­щён­ным Иосифу Ста­лину. Коба тут пока­зан с начала пар­тий­ной дея­тель­но­сти; посте­пенно он ста­но­вится про­фес­си­о­наль­ным рево­лю­ци­о­не­ром — и одно­вре­менно соци­о­па­том. Беков­ский Ста­лин пле­тёт интриги за спи­ной даже у самых близ­ких дру­зей и сорат­ни­ков, да ещё и вза­хлёб зачи­ты­ва­ется «Кате­хи­зи­сом» Нечаева.

Роман обры­ва­ется на 1920 году. Алек­сандр Аль­фре­до­вич не успел до своей смерти закон­чить «На дру­гой день», не успел опи­сать путь Кобы к вла­сти. Однако выводы из ста­лин­ской эпохи уже были им сде­ланы. Сде­ланы и вло­жены в мысли ака­де­мика Челы­шева, героя «Нового назначения»:

«…Он неуве­ренно, туманно про­зре­вал, что в воен­ных неуда­чах, несча­стьях пови­нен чем-то Ста­лин. Но как же это так: гото­вил страну к войне, а гря­нул час, сам же ока­зался не гото­вым к ней?
Не в силах разъ­яс­нить подоб­ные рази­тель­ные про­ти­во­ре­чия, найти к ним ключ, отнюдь не помыш­ляя о фор­муле, лишь много лет спу­стя при­ме­нён­ной к Ста­лину: пороки лич­но­сти, он не задер­жи­вался на этих бес­плод­ных, как ему каза­лось, думах».

Алек­сандр Бек осно­ва­тельно гото­вился к напи­са­нию своих рома­нов. Он иссле­до­вал мно­же­ство исто­ри­че­ских доку­мен­тов, вклю­чая ста­тьи и вос­по­ми­на­ния дея­те­лей боль­ше­визма, рас­спра­ши­вал оче­вид­цев, выяс­нял подо­плёку воен­ной или про­из­вод­ствен­ной обла­сти, о кото­рой писал. Потому харак­тер, работа и быт беков­ских пер­со­на­жей про­пи­саны до мело­чей. Но писа­тель допус­кал и долю худо­же­ствен­ного вымысла, опус­кал или изме­нял неко­то­рые факты, если те не впи­сы­ва­лись в его соб­ствен­ную «Систему». Это более всего заметно на при­мере пер­со­нажа «Нового назна­че­ния» и одно­вре­менно реально суще­ство­вав­шего народ­ного комис­сара Ивана Фёдо­ро­вича Тевосяна.

Имя Тево­сяна в насто­я­щей ста­тье, не счи­тая абзаца выше, упо­ми­на­лось лишь раз. Гораздо чаще он встре­ча­ется в «Новом назна­че­нии»: то мимо­лё­том, то сооб­щая новые вести или направ­ляя Они­си­мова на путь истин­ный. Каж­дый раз Они­си­мов с Тево­ся­ном при этом срав­ни­ва­ются, и оба пар­тийца ока­зы­ва­ются уди­ви­тельно похожи друг на друга. Это неслу­чай­ные сов­па­де­ния: именно Тево­сян стал пря­мым про­об­ра­зом глав­ного героя. Поэтому био­гра­фия самого Ивана Фёдо­ро­вича может под­ска­зать нам, насколько спра­вед­лив был Алек­сандр Бек в своём при­го­воре ста­лин­ской эпохе и её управленцам.

Итак, Иван Фёдо­ро­вич Тево­сян, урож­дён­ный Ова­нес Тевад­ро­со­вич, был армян­ским уро­жен­цем Нагор­ного Кара­баха, но дол­гое время рабо­тал в Баку, где была одна из круп­ней­ших боль­ше­вист­ских ячеек. В 1918 году, в шест­на­дцать лет, всту­пил в пар­тию боль­ше­ви­ков. Вскоре его вер­ность пар­тии под­верг­лась испы­та­нию. Серьёзно под­ко­сили чис­лен­ность кав­каз­ских боль­ше­ви­ков паде­ние Бакин­ской Ком­муны в том же восем­на­дца­том году и пре­сле­до­ва­ния ком­му­ни­стов в бур­жу­аз­ном Закав­ка­зье. Моло­дой Тево­сян, он же «Това­рищ Ваня», стал одним из лиде­ров ком­му­ни­сти­че­ского под­по­лья в Баку до осво­бож­де­ния города Крас­ной Армией.

После окон­ча­ния Граж­дан­ской войны Тево­сян отучился на метал­лурга и рабо­тал помощ­ни­ком мастера в Под­мос­ко­вье, отправ­лялся в коман­ди­ровки за гра­ницу для изу­че­ния про­мыш­лен­ного опыта запад­ных стран. Вме­сте с тем Тево­сян бла­го­даря своей дея­тель­но­сти в Баку поль­зо­вался дове­рием и под­держ­кой Серго Орджо­ни­кидзе. В 1931 году Ивана Фёдо­ро­вича назна­чают гла­вой про­мыш­лен­ного объ­еди­не­ния «Спец­сталь», где тот про­яв­ляет выда­ю­щи­еся орга­ни­за­тор­ские навыки при выпол­не­нии слож­ных задач по раз­ра­ботке новых видов стали. В 1936 году он уже началь­ник Глав­ного управ­ле­ния по про­из­вод­ству бро­не­вой стали при Нар­ко­мате тяжё­лой промышленности.

В январе 1939 года Иван Фёдо­ро­вич стал пер­вым нар­ко­мом ново­об­ра­зо­ван­ного Народ­ного комис­са­ри­ата судо­стро­и­тель­ной дея­тель­но­сти. Однако годом ранее ему пред­сто­яло побо­роться за своё доб­рое имя. В 1938 году его сестру Юлию вме­сте с мужем Лево­ном Мир­зо­я­ном сослали в лагеря (послед­него рас­стре­ляли в фев­рале 1939 года). Более того, ранее Тево­сян посе­щал Гер­ма­нию в рам­ках тор­го­вого согла­ше­ния — поползли слухи о шпи­о­наже в пользу немцев.

30 сен­тября 1938 года Тево­сян пишет письмо Ста­лину о своей пол­ной неви­нов­но­сти и про­сит «дать воз­мож­ность дока­зать кле­вету и лож­ность» обви­не­ний про­тив себя⁴¹ . Далее его допра­ши­вает комис­сия из высо­ко­по­став­лен­ных дея­те­лей: Ежов, Берия, Микоян и Молотов.

В ходе рас­сле­до­ва­ния Тево­сян отра­зил все наго­воры про­тив себя. Среди них, к при­меру, были обви­не­ния в том, что «Спец­сталь» якобы лишь осва­и­вала уже изоб­ре­тён­ные марки стали, совер­шенно не зани­ма­ясь раз­ра­бот­кой новых⁴² .

В резуль­тате не оста­ётся сомне­ний в неви­нов­но­сти Тево­сяна ни у кого из чле­нов комис­сии — кроме одного. Нар­кому судо­стро­е­ния не дове­рял Моло­тов. Вяче­слав Михай­ло­вич тер­петь не мог Орджо­ни­кидзе: про­ве­рен­ные и зака­лён­ные в Граж­дан­ской войне сорат­ники Серго каза­лись Моло­тову непо­нятно кем. Потому послед­ний кон­флик­то­вал со став­лен­ни­ками това­рища Серго, в том числе с Тевосяном.

Когда Моло­тов кон­флик­то­вал с Орджо­ни­кидзе, Ста­лин обычно ста­но­вился на сто­рону пер­вого, однако в этот раз пове­рил опыт­ному метал­лургу. По сви­де­тель­ству сына Тево­сяна, Ста­лин после окон­ча­ния след­ствия отпра­вил Ивану Фёдо­ро­вичу записку:

«В отно­ше­нии Вашей чест­но­сти у меня не было сомне­ний и нет. Что каса­ется Мир­зо­яна, бог с ним, забу­дем о нём. В отно­ше­нии Вашей сестры надо поду­мать»⁴³ .

Так Тево­сян избе­жал соб­ствен­ной гибели во вре­мена репрес­сий. В 1940 году его назна­чили нар­ко­мом чёр­ной метал­лур­гии, и он руко­во­дил ей до самой смерти Сталина.

Конец ста­лин­ской эпохи зна­ме­но­вался XX съез­дом КПСС, на кото­ром Тево­сян затро­нул тему спе­ци­а­ли­за­ции заво­дов, а именно недо­статка узко­спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ных предприятий:

«Надо покон­чить также с нали­чием на наших пред­при­я­тиях боль­шого коли­че­ства вспо­мо­га­тель­ных цехов. У нас почти все пред­при­я­тия про­из­во­дят у себя запас­ные части, инстру­мент, кре­пёж и смен­ное обо­ру­до­ва­ние, так как поставка их со сто­роны не обес­пе­чи­вает потреб­но­стей пред­при­я­тий. Про­из­вод­ство запас­ных частей, смен­ного обо­ру­до­ва­ния, инстру­мента и кре­пежа обхо­дится заво­дам дорого… Так, напри­мер, если взять метал­лур­ги­че­ские заводы, то во вспо­мо­га­тель­ных цехах рабо­тает почти 20 про­цен­тов от всего коли­че­ства рабо­чих»⁴⁴ .

«Итак, мы должны посте­пенно пере­стра­и­вать нашу промыш­ленность таким обра­зом, чтобы одно­имён­ная про­дук­ция, одно­имён­ные детали и изде­лия изго­тов­ля­лись в спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ных цехах и пред­при­я­тиях, а голов­ные заводы, выпус­ка­ю­щие гото­вые машины, обо­ру­до­ва­ние или дру­гие виды про­дук­ции, зани­ма­лись в основ­ном сбор­кой дета­лей и узлов посту­па­ю­щих со спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ных заво­дов и цехов»⁴⁵ .

Для орга­ни­за­ции такого непре­рывно-поточ­ного про­из­вод­ства потре­бо­ва­лась бы уста­новка широ­ких свя­зей между пред­при­я­ти­ями по всей стране, в мас­штабе всей её эко­но­мики. Эти тре­бо­ва­ния рас­хо­ди­лись с пла­нами Хру­щёва по децен­тра­ли­за­ции эко­но­мики, по пере­даче эко­но­ми­че­ских реше­ний от все­со­юз­ных орга­нов к рес­пуб­ли­кан­ским и тер­ри­то­ри­аль­ным. Видимо, на этой почве Тево­сян начал кон­флик­то­вать с новым лиде­ром страны, чем и вос­поль­зо­вался Моло­тов. Послед­ний в ноябре 1956 года полу­чил пост Мини­стра госу­дар­ствен­ного кон­троля, а уже через месяц пред­ста­вил в Пре­зи­диум кри­ти­че­скую записку о состо­я­нии строек метал­лур­ги­че­ской про­мыш­лен­но­сти — где во всех про­бле­мах обви­нял, конечно, Тевосяна.

Ивана Фёдо­ро­вича сме­стили с госу­дар­ствен­ных долж­но­стей и отпра­вили послом в Япо­нию. Но на самого Хру­щёва он оби­жен не был: в июле 1957 года Тево­сян при­слал из Токио теле­грамму с одоб­ре­нием поста­нов­ле­ния об «Анти­пар­тий­ной группе Мален­кова, Кага­но­вича и Моло­това»⁴⁶ . Не исклю­чено, что он одоб­рил поста­нов­ле­ние в том числе в пику сво­ему дав­нему врагу.

По сло­вам сына Тево­сяна, «отец мог бы про­жить ещё, как мини­мум, лет два­дцать, не пошли его Хру­щёв в Япо­нию», — в сен­тябре того же года Иван Фёдо­ро­вич забо­лел раком и спу­стя пол­года скончался.

Полу­ча­ется, что парой росчер­ков пера исто­ри­че­ская ситу­а­ция пере­во­ра­чи­ва­ется с ног на голову. Слож­ные про­ти­во­ре­чия у Бека све­дены до баналь­ней­ших кон­флик­тов: смена поко­ле­ний, капризы сума­сшед­шего тирана… 

Помимо про­чего, обра­щает на себя вни­ма­ние замена Моло­това на Берию. Быть в неми­ло­сти у вли­я­тель­ного поли­тика, при­бли­жён­ного к Ста­лину, — опас­ное поло­же­ние. Но, согла­си­тесь, совсем по-дру­гому смот­рится вражда именно с пред­во­ди­те­лем чеки­стов! Осо­бенно когда подоб­ный част­ный слу­чай внут­ри­пар­тий­ной борьбы, навер­няка мешав­ший работе госу­дар­ствен­ного аппа­рата, уве­ли­чи­ва­ется до целого меха­низма посто­ян­ного страха, без кото­рого аппа­рат якобы рабо­тать не может.

Можно, конечно, воз­ра­зить, что воз­мож­но­сти Алек­сандра Бека по иссле­до­ва­нию собы­тий в совет­ском госу­дар­стве были огра­ни­чены, что ему бы не уда­лось пол­но­стью вос­со­здать кар­тину совет­ской внут­ри­пар­тий­ной поли­тики тех лет. Но в том-то и дело, что кар­тина была вос­со­здана весьма прав­до­по­добно. Про­сто её подо­гнали под автор­ское виде­ние мира. Воз­можно, Алек­сандр Аль­фре­до­вич честно при­шёл к выво­дам о том, что в бедах совет­ского народа вино­ваты Ста­лин и НКВД, на основе изу­че­ния исто­рии. Однако и сама исто­рия затем под­го­ня­лась под эти выводы.

Веро­ятно, доживи Алек­сандр Бек до Пере­стройки, он и сам отка­зался бы от идей ком­му­низма и при­со­еди­нился бы к либе­раль­ным демо­кра­там, под­го­ня­е­мый соб­ствен­ным антисталинизмом.

Выводы

Их всего три:

1. Перед любым реа­ли­сти­че­ским писа­те­лем стоит огром­ная ответ­ствен­ность перед буду­щими поко­ле­ни­ями. По его про­из­ве­де­ниям будут в луч­шем слу­чае узна­вать впе­чат­ле­ние о давно про­шед­ших днях, в худ­ших — изу­чать исто­рию как по учеб­нику. Писа­тель-реа­лист может верно под­ме­чать част­ные явле­ния жизни, однако если он пута­ется в зако­но­мер­но­стях обще­ствен­ной жизни, то рис­кует совер­шить нату­рально ору­эл­лов­ское пере­пи­сы­ва­ние исто­рии. Так что если не зна­ете логику сво­его вре­мени, пишите фэнтези.
2. Командно-адми­ни­стра­тив­ным может быть метод управ­ле­ния пла­но­вой эко­но­ми­кой, а не эко­но­мика в целом. Тер­ми­ном «командно-адми­ни­стра­тив­ная эко­но­мика» лучше не поль­зо­ваться — не позорьтесь.
3. Ну а вывод о том, насколько инте­ресна и зага­дочна тема совет­ской эко­но­мики, пусть каж­дый сде­лает для себя сам.