«Капитализм ведёт к фашизму — долой капитализм!»

«Капитализм ведёт к фашизму — долой капитализм!»
~ 78 мин

Под выне­сен­ным в заго­ло­вок ста­тьи лозун­гом запад­но­гер­ман­ских бун­ту­ю­щих сту­ден­тов, попу­ляр­ном в 1967—1969 гг., Ульрика Майнхоф могла бы под­пи­саться обе­ими руками: это был её лозунг. Женщина-​легенда анти­фа­шист­ской борьбы, чело­век, созна­тельно отка­зав­шийся (по при­меру Че Гевары) от бла­го­по­луч­ной жизни «самого бле­стя­щего жур­на­ли­ста Германии» и ушед­ший в под­по­лье, чтобы отдать жизнь за свои иде­алы, — Ульрика Майнхоф про­де­лала именно такой путь: от непри­я­тия фашизма, войны и наси­лия в соче­та­нии с наив­ной верой в «демо­кра­тизм» капи­та­ли­сти­че­ского госу­дар­ства к пони­ма­нию, что это госу­дар­ство — крип­то­фа­шист­ское, что оно носит в себе фашизм (про­сто до тех пор, пока в этом нет нужды, оно не выпус­кает фашизм наружу).

Жизнь легенды: до легенды

Будущий бле­стя­щий пуб­ли­цист и про­па­ган­дист, орга­ни­за­тор вне­пар­ла­мент­ской оппо­зи­ции и поли­ти­че­ский мыс­ли­тель, а затем — один из лиде­ров «Роте Армее Фракцион» (РАФ), Ульрика Мария Майнхоф роди­лась в нацист­ской Германии, в Ольденбурге, 7 октября 1934 г. в семье док­тора искус­ство­ве­де­ния Вернера Майнхофа. В 1936 г. отец малень­кой Ульрики полу­чит долж­ность дирек­тора город­ского музея в Йене — и семья пере­едет туда. В Йене прой­дёт дет­ство Ульрики, там семья пере­жи­вёт войну и крах гит­ле­ризма. Но еще раньше, в 1939 г. Вернер Майнхоф умрёт, мате­ри­аль­ное поло­же­ние семьи пошатнётся.

В 1946 г. семья Майнхоф вынуж­дена будет уехать из Йены в Ольденбург: в раз­ру­шен­ной вой­ной Германии под­держка род­ствен­ни­ков — обсто­я­тель­ство нема­ло­важ­ное, а род­ствен­ники живут в Ольденбурге. Йена нахо­ди­лась в совет­ской зоне окку­па­ции, а Ольденбург — в запад­ной. Так Ульрика ока­за­лась в ФРГ.

В Ольденбурге жизнь нала­жи­ва­ется: в городе семью Майнхоф хорошо знают, мать Ульрики, док­тор искус­ство­ве­де­ния (что само по себе не частое явле­ние в то время) Ингеборг Майнхоф поль­зу­ется ува­же­нием. Учиться в гим­на­зии Ульрике несложно: у неё бле­стя­щие спо­соб­но­сти, к тому же и стар­шая сестра все­гда помо­жет. Но в 1948 г. сестёр пости­гает новый удар: Игнеборг Майнхоф умирает.

Опеку над сест­рами оформ­ляет тетка, про­фес­сор Рената Римек, довольно извест­ный исто­рик, педа­гог и хри­сти­ан­ский пуб­ли­цист. Р. Римек — убеж­ден­ная паци­фистка, позже она ста­нет одним из осно­ва­те­лей паци­фист­ской пар­тии «Немецкий союз мира». Ульрика мно­гим обя­зана опе­кунше: та пере­даст ей свой анти­фа­шизм, твер­дый демо­кра­тизм и нена­висть к наси­лию. Под воз­дей­ствием христианско-​пацифистских взгля­дов Р. Римек Ульрика даже всту­пит в «Братство свя­того Михаила», будет гото­виться к тому, чтобы стать мона­хи­ней и посвя­тить свою жизнь помощи страж­ду­щим в зонах воен­ных кон­флик­тов. Р. Римек пере­даст также Ульрике и ни на чем не осно­ван­ную веру в «спра­вед­ли­вое демо­кра­ти­че­ское устрой­ство» ФРГ, в ее «чудес­ную паци­фист­скую кон­сти­ту­цию». Но Ульрика ока­жется достой­ным уче­ни­ком профессора-​пацифиста: все поло­же­ния, вло­жен­ные ей в голову тет­кой, Майнхоф доду­мает до конца — и пре­одо­леет иллюзии.

В 1952 г. Ульрика вновь пере­ез­жает — на этот раз в Вейльбург, где Р. Римек полу­чает долж­ность про­фес­сора в педа­го­ги­че­ском инсти­туте. Переезд из довольно круп­ного Ольденбурга, с про­грес­сив­ного и интел­лек­ту­ально актив­ного Севера в малень­кий заштат­ный Вейльбург в земле Гессен пре­вра­щает Ульрику в мест­ную гим­на­зи­че­скую досто­при­ме­ча­тель­ность, она быстро ста­но­вится чле­ном школь­ного совета, нахо­дит себя в обще­ствен­ной дея­тель­но­сти, выра­ба­ты­вает при­вычку иметь соб­ствен­ное мне­ние и защи­щать его в откры­той полемике.

В 1955 г. Ульрика сдает экза­мены на атте­стат зре­ло­сти и уез­жает в Марбург, где в уни­вер­си­тете при­сту­пает к изу­че­нию фило­со­фии, социо­ло­гии, педа­го­гики и гер­ма­ни­стики. К тому вре­мени про­ис­хо­дит много собы­тий, ока­зав­ших силь­ное вли­я­ние на умо­на­стро­е­ния буду­щей город­ской пар­ти­занки: пра­ви­тель­ство Аденауэра откло­няет сна­чала пред­ло­же­ние ГДР о созда­нии обще­гер­ман­ского совета, кото­рый выра­бо­тал бы усло­вия объ­еди­не­ния Германии, а затем и пред­ло­же­ния Москвы об объ­еди­не­нии Германии и про­ве­де­нии сво­бод­ных все­гер­ман­ских выбо­ров при усло­вии ней­тра­ли­тета страны и отказа от реми­ли­та­ри­за­ции; пра­ви­тель­ство запре­щает про­ве­де­ние рефе­рен­дума по вопросу о реми­ли­та­ри­за­ции ФРГ; в нару­ше­ние соб­ствен­ной кон­сти­ту­ции ФРГ всту­пает в НАТО; власть начи­нает «чистку» госу­дар­ствен­ных учре­жде­ний от анти­фа­шист­ски настро­ен­ных кад­ров, запре­щает Объединение лиц, пре­сле­до­вав­шихся при нацизме и, испу­гав­шись того, что Компартия Германии про­шла в пар­ла­мент, запус­кает про­це­дуру судеб­ного запрета КПГ. Но Майнхоф все еще наивно верит, что кон­сти­ту­ци­он­ный строй ФРГ хоро­ший, а про­сто к вла­сти «слу­чайно» при­шли «не те» люди — мили­та­ри­сты и быв­шие фашисты.

Марбург — ста­рый уни­вер­си­тет­ский город в той же земле Гессен, совсем неда­леко от «дома», от Вейльбурга (Франкфурт, конечно, круп­нее, но и дальше, и ехать неудобно), там учится много «своих», вей­ль­бург­ских, но уж очень затх­лой, про­вин­ци­аль­ной ока­зы­ва­ется атмо­сфера в этом городе — и в зим­ний семестр 1957 г. Ульрика пере­хо­дит в Мюнстерский уни­вер­си­тет. Мюнстер — это Северный Рейн—Вестфалия, бли­зость к про­мыш­лен­ному сердцу ФРГ — рабо­чему Руру, это, нако­нец, «город с про­шлым» — город зна­ме­ни­той Мюнстерской коммуны.

К тому вре­мени вновь про­ис­хо­дят неко­то­рые собы­тия, кото­рые застав­ляют Ульрику искать более сво­бо­до­лю­би­вую среду и такую арену, где она может почув­ство­вать себя полез­ной для обще­ства: враз­рез с «паци­фист­ской» кон­сти­ту­цией ФРГ бонн­ское пра­ви­тель­ство вво­дит все­об­щую воин­скую обя­зан­ность и устами феде­раль­ного мини­стра Генриха фон Брентано про­воз­гла­шает ФРГ «един­ствен­ным госу­дар­ством нем­цев», закры­вая двери мир­ному уре­гу­ли­ро­ва­нию «гер­ман­ского вопроса» и отка­зы­вая ГДР в праве на суще­ство­ва­ние (а то, что ГДР уже суще­ствует, это, ока­зы­ва­ется, неважно); страна начи­нает лихо­ра­дочно воору­жаться; Конституционный суд запре­щает КПГ, а чинов­ники быстро под­го­няют под этот запрет целую кучу анти­фа­шист­ских орга­ни­за­ций как якобы «дочер­ние струк­туры КПГ».

В Мюнстере Ульрика нахо­дит еди­но­мыш­лен­ни­ков. Она ста­но­вится спи­ке­ром уни­вер­си­тет­ского «Комитета про­тив ядер­ной смерти», кото­рый осно­ван мест­ным отде­ле­нием Социалистического союза немец­ких сту­ден­тов (ССНС), сту­ден­че­ской орга­ни­за­ции Социал-​демократической пар­тии Германии (СДПГ). В сле­ду­ю­щем, 1958 г. Ульрика всту­пает в ряды ССНС, тогда еще — совсем не боль­шой и совсем не зна­ме­ни­той организации.

ССНС был уди­ви­тель­ным сою­зом, сыг­рав­шим огром­ную роль в сту­ден­че­ском, левом и анти­во­ен­ном дви­же­нии в ФРГ. Созданный СДПГ в 1947 г., он со вто­рой поло­вины 50-​х ста­но­вился все ради­каль­нее и ради­каль­нее, отка­зы­ва­ясь сле­до­вать в фар­ва­тере согла­ша­тель­ской поли­тики руко­вод­ства СДПГ, оза­бо­чен­ного, кажется, одним-​единственным вопро­сом: как бы вклю­читься в истеб­лиш­мент. До конца 1959 г., то есть до при­ня­тия СДПГ новой, куда более пра­вой, чем раньше, Годесбергской про­граммы, отно­ше­ния СДПГ со своей непо­кор­ной сту­ден­че­ской орга­ни­за­цией были хотя и не про­стые, но более или менее кор­рект­ные. Но в 1960 г. бун­та­рей из ССНС «взрос­лые» социал-​демократы лишили финан­си­ро­ва­ния, а затем и вовсе отлу­чили от пар­тии. В 1961 г. СДПГ объ­яв­ляет недо­пу­сти­мым одно­вре­мен­ное член­ство в пар­тии и ССНС и создает вза­мен ССНС новый сту­ден­че­ский союз — Социал-​демократический союз сту­ден­тов выс­ших школ ФРГ (СХБ), куда отко­че­вали лояль­ные парт­ру­ко­вод­ству и жад­ные до пар­тий­ных денег кадры (правда, с конца 60-​х и СХБ стал резко леветь; чтобы удер­жать СХБ под кон­тро­лем, СДПГ при­хо­ди­лось даже при­ну­ди­тельно менять руко­вод­ство союза). ССНС ста­но­вится неза­ви­си­мым от социал-​демократов и сразу обра­щает на себя вни­ма­ние про­грамм­ным доку­мен­том «Высшая школа и демо­кра­тия», в кото­ром выбра­сы­вает лозунги «трой­ного пари­тета» (в управ­ле­нии выс­шей шко­лой — то есть рав­но­пра­вия адми­ни­стра­ции, пре­по­да­ва­те­лей и сту­ден­тов) и отмены инсти­тута «настав­ни­че­ства», по сути сред­не­ве­ко­вого и уни­зи­тель­ного для уча­щихся. Эти тре­бо­ва­ния почти сразу под­хва­ты­вают прак­ти­че­ски все сту­ден­че­ские орга­ни­за­ции ФРГ.

С этого пери­ода ССНС ста­но­вится аван­гард­ной орга­ни­за­цией сту­ден­че­ского дви­же­ния страны и основ­ным объ­ек­том травли пра­вых СМИ. Официально состо­ять в ССНС в 60-​е — при­знак нема­лого муже­ства, на это идут только самые отча­ян­ные. Поэтому даже в конце 60-​х — в момент рас­цвета ССНС — фор­маль­ная чис­лен­ность союза не пре­вы­шает 3 тысяч чело­век. Однако в дей­стви­тель­но­сти ССНС в этот период охва­ты­вает своим вли­я­нием тысяч 30.

Именно с 1958 г. начи­на­ется актив­ная дея­тель­ность У. Майнхоф как поли­ти­че­ского бойца, поли­ти­че­ского жур­на­ли­ста, поли­ти­че­ского мыс­ли­теля. Она пишет мно­же­ство ста­тей сразу для мно­гих сту­ден­че­ских газет — ста­тей, посвя­щен­ных про­бле­мам ядер­ного ору­жия вообще и ядер­ного воору­же­ния в част­но­сти, она орга­ни­зует мани­фе­ста­ции за мир, она ини­ци­и­рует сборы под­пи­сей. В этот период Р. Римек еще гор­дится своей подопечной.

И когда 25 марта 1958 г. бун­дес­таг при­ни­мает реше­ние о ядер­ном воору­же­нии ФРГ, Ульрика раз­во­ра­чи­вает беше­ную актив­ность: она ста­но­вится одним из орга­ни­за­то­ров сту­ден­че­ской кам­па­нии про­те­ста, она аги­ти­рует за про­ве­де­ние рефе­рен­дума по ядер­ному воору­же­нию. Она все еще наивно верит в вер­хо­вен­ство закона (в част­но­сти кон­сти­ту­ции), она все еще не пони­мает, что кон­сти­ту­ция — это всего лишь бумага, кото­рую бур­жу­а­зия соблю­дает лишь до того момента, пока это не начи­нает про­ти­во­ре­чить клас­со­вым инте­ре­сам буржуазии.

Усилия Ульрики вроде бы ока­зы­ва­ются не напрас­ными: в мае 1958 г. в 11 гер­ман­ских уни­вер­си­те­тах про­хо­дят мощ­ные демон­стра­ции про­те­ста. Студенты ста­но­вятся при­ме­ром — и круп­ней­шие анти­ядер­ные демон­стра­ции зали­вают улицы одного города ФРГ за дру­гим. Начинается цеп­ная реак­ция в земель­ных пар­ла­мен­тах (ланд­та­гах): на обсуж­де­ние выно­сится вопрос о про­ве­де­нии рефе­рен­дума о ядер­ном воору­же­нии. Гамбург и Бремен уже при­ни­мают реше­ние о про­ве­де­нии таких рефе­рен­ду­мов. Социологические опросы гово­рят: 80 % насе­ле­ния про­тив ядер­ного ору­жия. И тут истеб­лиш­мент наглядно пока­зы­вает Ульрике, как на самом деле выгля­дит «немец­кое демо­кра­ти­че­ское госу­дар­ство»: на про­ве­де­ние рефе­рен­дума накла­ды­ва­ется запрет.

Ульрика не сразу пони­мает смысл про­изо­шед­шего. Еще неко­то­рое время она будет — вме­сте с това­ри­щами — про­дол­жать борьбу про­тив ядер­ного воору­же­ния, отка­зы­ва­ясь при­зна­вать, что граж­дан­ские права, зафик­си­ро­ван­ные в кон­сти­ту­ции — это услов­ность и что бонн­ское госу­дар­ство не соби­ра­ется свою кон­сти­ту­цию соблю­дать. Но зато на пресс-​конференции про­тив­ни­ков ядер­ного ору­жия она позна­ко­мится с Клаусом Райнером Рёлем, изда­те­лем гам­бург­ского жур­нала ССНС «Конкрет». С 1959 г. Ульрика надолго свя­жет свою судьбу с Рёлем и с «Конкретом», в 1960 г. она ста­нет глав­ным редак­то­ром «Конкрета», а 27 декабря 1961 г. вый­дет замуж за Рёля (21 сен­тября 1962 г. у них родится двойня: Беттина и Регина).

Подобно тому, как ССНС был уни­каль­ной орга­ни­за­цией, «Конкрет» был уни­каль­ным изда­нием. Он был осно­ван в 1955 г. Рёлем как мест­ный социал-​демократический сту­ден­че­ский бюл­ле­тень и назы­вался пер­во­на­чально «Заключительные пре­ния» (име­лись в виду заклю­чи­тель­ные пре­ния сто­рон в судеб­ном засе­да­нии). Потом бюл­ле­тень был пере­име­но­ван в «Студенческий курьер», а в октябре 1957 г. пре­об­ра­зо­ван в еже­ме­сяч­ный жур­нал под назва­нием «Конкрет» (строго говоря, «кон­крет» — именно так, со строч­ной буквы, писа­лось везде в жур­нале его назва­ние, в соот­вет­ствии со спе­ци­ально раз­ра­бо­тан­ным лого­ти­пом: для ФРГ образца 1957 г. это был вызы­ва­юще аван­гар­дист­ский ход). «Конкрет» созна­тельно под­чер­ки­вает свой бун­тар­ский имидж: огром­ный фор­мат, демон­стра­тивно гру­бая бумага, «ненор­маль­ные» шрифты. Удивительно, что социал-​демократическая бюро­кра­тия так долго — до 1959 г. — тер­пела эти «худо­же­ства».

Впрочем, в кон­фликт с руко­вод­ством СДПГ «Конкрет» всту­пил раньше, чем ССНС: на кон­грессе сту­ден­тов про­тив ядер­ного ору­жия, про­хо­див­шем в январе 1959 г. в Западном Берлине, группа «Конкрета», фор­мально пред­став­ляв­шая ССНС, схлест­ну­лась с офи­ци­аль­ными пред­ста­ви­те­лями СДПГ. И не только схлест­ну­лась, но и побе­дила: не в послед­нюю оче­редь под воз­дей­ствием ярост­ных выступ­ле­ний У.Майнхоф в ито­го­вую резо­лю­цию кон­гресса были вклю­чены пункты с тре­бо­ва­нием пере­го­во­ров с ГДР и с осуж­де­нием анти­ком­му­низма эры Аденауэра. В ответ СДПГ исклю­чает сотруд­ни­ков «Конкрета» из ССНС.

«Конкрет» теряет финан­со­вую под­держку СДПГ, ухо­дит в «сво­бод­ное пла­ва­ние» — и рас­цве­тает. Именно в этот период, при редак­тор­стве Майнхоф, жур­нал пре­вра­ща­ется в неви­дан­ное до того в ФРГ куль­тур­ное явле­ние. Его тираж вырас­тает до 200 тысяч экзем­пля­ров (что кажется про­сто неве­ро­ят­ным для лево­ра­ди­каль­ного изда­ния), жур­нал бук­вально рас­хва­ты­ва­ется сту­ден­тами. СДПГ полу­чает опас­ного кри­тика слева — и не в послед­нюю оче­редь из-​за «кон­кре­тов­ской» про­па­ганды ССНС левеет до такой сте­пени, что 20 июня 1960 г. СДПГ ока­зы­ва­ется вынуж­дена пре­рвать с ним все отношения.

«Конкрет» под руко­вод­ством У.Майнхоф ни в коем слу­чае не был чисто сту­ден­че­ским изда­нием. Это был пол­но­вес­ный жур­нал, на стра­ни­цах кото­рого яркие и талант­ли­вые пуб­ли­ци­сты — такие, каких не было у офи­ци­аль­ной прессы — обсуж­дали самые акту­аль­ные и живо­тре­пе­щу­щие вопросы совре­мен­но­сти, начи­ная с про­блем НТР и сокры­тия бонн­ским бюро­кра­ти­че­ским аппа­ра­том сво­его нацист­ского про­шлого и кон­чая «сек­су­аль­ной рево­лю­цией» и голо­дом в «тре­тьем мире». Клаус Райнер Рёль наряду с Петером Рюмкопфом печа­тали в жур­нале ста­тьи о новей­ших дости­же­ниях миро­вой кри­ти­че­ской мысли — а на сосед­них поло­сах пуб­ли­ко­ва­лась проза Ханса Хенни Яанса и изде­ва­тель­ская «Скотобойня лирики» Лесли Майера, зна­ме­ни­тые Арно Шмидт и Роберт Юнгк печа­та­лись вме­сте с никому тогда не извест­ным репор­те­ром Гюнтером Вальрафом, буду­щей звез­дой запад­но­гер­ман­ской жур­на­ли­стики. Убойная лите­ра­тур­ная кри­тика Йоханнеса Фонтара (никто тогда не знал, что это — псев­до­ним того же Рюмкопфа) сосед­ство­вала с сар­ка­сти­че­скими анти­кле­ри­каль­ными пам­фле­тами Карлхайнца Дешнера. Придет время — и на стра­ни­цах «Конкрета» будут напе­ча­таны «чер­ная пан­тера» Рэп Браун и париж­ский бун­тарь Даниель Кон-Бендит.

Позже бур­жу­аз­ные жур­на­ли­сты, стре­мясь как-​то объ­яс­нить неве­ро­ят­ный успех «Конкрета», изоб­ре­тут вер­сию о «восточ­но­бер­лин­ских день­гах». Однако после гибели ГДР в архи­вах «штази» ника­ких доку­мен­тов о финан­со­вой под­держке «Конкрета» не нашли. Наоборот, нашли доку­менты, в кото­рых выра­жа­лась обес­по­ко­ен­ность ростом вли­я­ния «экс­тре­мист­ского левац­кого жур­нала», кри­ти­ко­вав­шего «совет­ский опыт» и «пра­виль­ную» Германскую ком­пар­тию — и содер­жа­лась реко­мен­да­ция начать кам­па­нию про­тив «Конкрета» и наве­сить на него ярлык «анар­хизма».

Самая пер­вая ста­тья Майнхоф в «Конкрете», появив­ша­яся в апреле 1959 г., назы­ва­лась «Мир тво­рит исто­рию». Уже в этой ста­тье Ульрика обра­ти­лась — хотя и вскользь — к теме, кото­рую потом раз­ра­ба­ты­вала более подробно и пло­до­творно: теме невы­но­си­мой затх­ло­сти, чудо­вищ­ной про­вин­ци­аль­но­сти, край­ней мещан­ской огра­ни­чен­но­сти духов­ной атмо­сферы аде­нау­э­ров­ской Западной Германии. Советский Союз запу­стил на Луну ракету — и оста­вил там вым­пел, пер­вый зем­ной арте­факт, Хрущев поехал в США, где пред­ло­жил про­грамму все­об­щего ядер­ного разору­же­ния, Великобритания выдви­нула трех­этап­ный план по разору­же­нию, мир устал от «холод­ной войны» и хочет с ней покон­чить, писала Ульрика, а поли­тики в Бонне все сидят в своем при­рейн­ском болоте и испу­ганно ква­кают: ах, как бы они там не дого­во­ри­лись о разору­же­нии, как бы через нашу голову не при­знали эту ужас­ную ГДР…

Майнхоф ста­но­вится не только редак­то­ром, но и колум­ни­стом «Конкрета». Практически каж­дый номер будет впредь откры­ваться ее колон­кой. Вместе со сво­ими това­ри­щами по редак­ции Ульрика воз­ро­дит в ФРГ то, что в убо­гой мещан­ской «Аденауэрляндии» каза­лось давно забы­тым и неосу­ще­стви­мым: бое­вую, острую, насту­па­тель­ную бле­стя­щую левую жур­на­ли­стику вре­мен Веймарской рес­пуб­лики. Ульрика и ее това­рищи, назвав вещи сво­ими име­нами и отка­зав­шись играть по хан­же­ским бонн­ским пра­ви­лам (с кото­рыми согла­си­лась и СДПГ), в тече­ние пер­вой поло­вины 60-​х гг. просто-​напросто изме­нили интел­лек­ту­аль­ный ланд­шафт ФРГ, пре­вра­тили огром­ную массу высо­ко­опла­чи­ва­е­мых офи­ци­аль­ных жур­на­ли­стов и титу­ло­ван­ных ака­де­ми­че­ских экс­пер­тов в никому не нуж­ный, никем не чита­е­мый и ни на что не вли­я­ю­щий хлам. «Серьезная» бур­жу­аз­ная пресса и «серьез­ная» ака­де­ми­че­ская наука со всеми сво­ими день­гами, тира­жами и тех­ни­че­скими воз­мож­но­стями про­иг­рали битву за умы моло­дежи весе­лому и бое­вому, можно ска­зать, сам­из­дат­скому лево­ра­ди­каль­ному жур­налу. Тогда истеб­лиш­мент сде­лал ставку на буль­вар­ную прессу, на кон­церн Шпрингера. И вот тут-​то ока­за­лось, что это такой враг, кото­рого «Конкрету» не одолеть…

Первая поло­вина 60-​х — это годы, когда извест­ность Ульрики Майнхоф стре­ми­тельно росла. Одна ста­тья выхо­дит за дру­гой, ради­каль­ность пози­ции, мет­кость уда­ров и отто­чен­ность аргу­мен­та­ции застав­ляют «боль­шие СМИ» и гос­ап­па­рат огры­заться, масло в костер славы Ульрики под­ли­вает зна­ме­ни­тый бавар­ский реван­шист, лидер Христианско-​социального союза (ХСС) и в тот момент министр обо­роны ФРГ Франц-​Йозеф Штраус, кото­рый подает на Майнхоф в суд. Ульрике без конца начи­нают зака­зы­вать ком­мен­та­рии и при­гла­шать на TV. В одних пере­да­чах — у кон­сер­ва­то­ров — ее рас­смат­ри­вают как «обе­зьянку из поли­ти­че­ского зве­ринца»: дескать, сей­час мы вам пока­жем чудо — мало того что жен­щина, но еще и поли­ти­че­ская жур­на­листка, да еще и ради­калка. В дру­гие пере­дачи — более либе­раль­ные — Ульрику при­гла­шают как яркого пред­ста­ви­теля «аль­тер­на­тив­ной точки зре­ния» и чтобы под­нять рей­тинг пере­дачи у моло­дежи — уже известно: раз участ­вует Майнхоф, моло­дежь будет смот­реть. Ульрика при­об­ре­тает славу «самого бле­стя­щего пера Западной Германии», на нее начи­нают сыпаться огром­ные гоно­рары. Похоже, ее пыта­ются при­учить к такому образу жизни — и при­ру­чить. С дру­гими это, может быть, и полу­чи­лось бы. С ней — нет.

Непонятно, как она все успе­вает. Помимо редак­тор­ской дея­тель­но­сти и напи­са­ния ста­тей она тра­тит много сил на анти­ядер­ное дви­же­ние, а затем и на борьбу про­тив попы­ток пра­ви­тель­ства про­та­щить чрез­вы­чай­ное зако­но­да­тель­ство. Затем доба­вятся: кам­па­ния соли­дар­но­сти с Вьетнамом, уча­стие в раз­об­ла­че­нии нацист­ского про­шлого вид­ных пра­ви­тель­ствен­ных чинов­ни­ков, хож­де­ния по судам, помощь груп­пам, защи­ща­ю­щим права жен­щин, ино­стран­ных рабо­чих, матерей-​одиночек, без­дом­ных детей…

В сере­дине 60-​х гг. пози­ция Ульрики Майнхоф ста­но­вится все более и более ради­каль­ной. Иллюзии рас­се­и­ва­ются — и не у нее одной. Но Ульрика часто идет на шаг впе­реди осталь­ных ради­ка­ли­зу­ю­щихся левых. Она начи­нала писать в стране, где власть просто-​напросто игно­ри­ро­вала мне­ние оппо­зи­ции, не всту­пала с ней в дис­кус­сии. У. Майнхоф счи­тала, что во имя сохра­не­ния «демо­кра­ти­че­ских кон­сти­ту­ци­он­ных прин­ци­пов» нужно заста­вить власть наконец-​то при­знать, что оппо­зи­ция суще­ствует, что с мне­нием оппо­зи­ции надо счи­таться или как мини­мум поле­ми­зи­ро­вать. И власть заме­тила оппо­зи­цию — но вме­сто поле­мики обра­ти­лась к кле­вете. Ульрика хотела, чтобы оппо­зи­цию услы­шали — оппо­зи­цию услы­шали и натра­вили на нее «жел­тую» прессу Шпригнера. Раньше демон­стран­тов игно­ри­ро­вали — теперь пере­стали игно­ри­ро­вать: стали бить.

У. Майнхоф пола­гала, что доста­точно обра­титься к разуму граж­дан и доне­сти до них прав­ди­вую инфор­ма­цию, чтобы граж­дане «просну­лись» и начали себя вести как граж­дане. Она оши­ба­лась. Прозрение при­хо­дит с прак­ти­кой. А прак­тика пока­зала, что насе­ле­ние ФРГ состо­яло в основ­ном не из граж­дан, а из жите­лей (обы­ва­те­лей) — и про­валы СДПГ на после­во­ен­ных выбо­рах не были слу­чай­но­стью; бун­дес­бюр­гер создан годами нацизма и никуда не исчез, бес­смыс­ленно апел­ли­ро­вать к его разуму, сове­сти, граж­дан­скому чув­ству: чув­ства у него живот­ные, вме­сто разума — common sense, совесть он утра­тил при Гитлере. Шпрингеровская пресса зом­би­рует бун­дес­бюр­гера — а он и сам рад зом­би­ро­ва­нию. Истеблишмент убеж­ден, что законы писаны не для него и, если надо, меняет их как хочет; право на наси­лие есть только у госу­дар­ства и пра­вя­щих клас­сов — и, есте­ственно, они не согласны с тем, что у рядо­вых граж­дан есть право на сопро­тив­ле­ние. В тече­ние 1967—1968 гг. Майнхоф (и не одна она, и ино­гда позже, чем дру­гие) пони­мает, что пра­вила игры под назва­нием «бур­жу­аз­ная пред­ста­ви­тель­ная демо­кра­тия» не преду­смат­ри­вают воз­мож­но­сти выиг­рыша для насто­я­щей оппо­зи­ции. Либо надо пере­стать быть под­лин­ной оппо­зи­цией, а стать «оппо­зи­цией ее вели­че­ства» (как это сде­лала СДПГ, всту­пив в коа­ли­цию со своим закля­тым вра­гом ХДС/ХСС), либо надо сми­риться с ролью веч­ного неудачника-​маргинала, либо надо пере­стать играть по пра­ви­лам Системы.

Ульрика выби­рает послед­нее. У Рёля не хва­тает сме­ло­сти на такой же выбор, они рас­ста­ются. Весной 1968 г. Майнхоф пере­ез­жает из Гамбурга в Западный Берлин, начи­нает помимо жур­на­ли­стики пре­по­да­вать в Институте пуб­ли­ци­стики Свободного уни­вер­си­тета, пишет теле­ви­зи­он­ную пьесу «Бамбула» для канала SWF.

Она уже готова к тому, что — несмотря ни на какие про­те­сты — бун­дес­таг при­мет чрез­вы­чай­ное зако­но­да­тель­ство (что и слу­чится 30 мая 1968 г.), к тому, что после этого создан­ная — в том числе и ее уси­ли­ями — вне­пар­ла­мент­ская оппо­зи­ция должна будет либо ради­ка­ли­зо­ваться, либо рас­пасться. В воз­буж­ден­ной, нерв­ной атмо­сфере «моло­деж­ной рево­лю­ции» 1968 г., атмо­сфере бес­ко­неч­ных митин­гов, демон­стра­ций, заба­сто­вок, дис­кус­сий Майнхоф — одна из немно­гих — пони­мает, что после весенне-​летнего рево­лю­ци­он­ного пика про­тив­ник пере­хва­ты­вает ини­ци­а­тиву: вос­ста­ния в негри­тян­ских гетто в США жестоко подав­лены; поли­ция звер­ствует в Чикаго и по всей Америке; «Красный май» так и не при­вел к рево­лю­ции во Франции; вне­пар­ла­мент­ская оппо­зи­ция в ФРГ рас­те­ряна и демо­ра­ли­зо­вана; аме­ри­канцы смогли удер­жать в своих руках Сайгон; сту­ден­че­ские выступ­ле­ния в Испании подав­лены, а в Мексике — про­сто рас­стре­ляны; «сту­ден­че­ская рево­лю­ция» в Бельгии успешно кана­ли­зо­вана вла­стью в рефор­ма­тор­ское русло — в созда­ние бута­фор­ских «сво­бод­ных собра­ний»; «Пражская весна» раз­дав­лена гусе­ни­цами совет­ских тан­ков*; сту­ден­че­ские выступ­ле­ния в Польше повлекли за собой пра­ви­тель­ствен­ную кам­па­нию анти­се­ми­тизма… Надо было торо­питься — и она торо­пится: пишет много, нервно и жёстко, гото­вясь к раз­рыву с «Конкретом» (что и слу­чится в апреле 1969 г.), торо­пится поско­рее закон­чить съёмки «Бамбулы» (фильм завер­шён в фев­рале 1970 г.).

Жизнь легенды: легенда

14 марта 1970 г. начи­на­ется послед­ний — геро­и­че­ский — период жизни Ульрики Марии Майнхоф. В этот день в Западном Берлине она про­во­дит воору­жён­ное осво­бож­де­ние из-​под стражи Андреаса Баадера, осуж­дён­ного за 3 года за под­жог уни­вер­мага во Франкфурте-​на-​Майне. С этого момента У. Майнхоф ухо­дит в под­по­лье и ста­но­вится одним из руко­во­ди­те­лей РАФ.

Ей при­дётся научиться жить в посто­ян­ном напря­же­нии — в ожи­да­нии про­вала, научиться менять внеш­ность, делать бомбы, под­польно печа­тать ком­мю­нике и листовки, посто­янно менять кон­спи­ра­тив­ные квар­тиры, уго­нять авто­мо­били, гра­бить банки, тре­ни­ро­вать память (чтобы дер­жать в голове явки, пароли, теле­фоны), спо­рить шёпо­том. У. Майнхоф ста­но­вится основ­ным тео­ре­ти­ком РАФ (но тек­сты этого пери­ода — за пре­де­лами издан­ного «Гилеей» сборника).

Следующие два года — вплоть до 15 июня 1972 г. — У. Майнхоф непо­сред­ственно руко­во­дит РАФ. У РАФ было кол­лек­тив­ное руко­вод­ство — в соот­вет­ствии с уста­нов­кой на «антиав­то­ри­та­ризм» обя­зан­но­сти рас­пре­де­ля­лись по прин­ципу «кто что умеет и может», но в реаль­но­сти руко­во­ди­те­лями были самые актив­ные, самые умные и те, кто поль­зо­вался наи­боль­шим мораль­ным авто­ри­те­том в орга­ни­за­ции. Таких в «пер­вом поко­ле­нии» РАФ было шестеро: Ульрика Майнхоф, Андреас Баадер, Гудрун Энслин, Ян-​Карл Распе, Хольгер Майнс и Хорст Малер. Немецкая буль­вар­ная пресса, выпол­няя соци­аль­ный заказ по дис­кре­ди­та­ции город­ских пар­ти­зан, будет упорно име­но­вать РАФ «бан­дой Баадера — Майнхоф». Революционно настро­ен­ная моло­дёжь, впро­чем, быстро «переок­ку­пи­рует» ярлык, рас­шиф­ро­вав авто­мо­биль­ную марку «BMW» как «Baader—Meinhof Wagen» (то есть «авто­мо­биль Баадера—Майнхоф»: такое безум­ное коли­че­ство «BMW» было угнано рафов­цами для своих акций).

Для кро­шеч­ной орга­ни­за­ции, какой была РАФ «пер­вого поко­ле­ния», без дол­гой спе­ци­аль­ной под­го­товки (крат­ко­вре­мен­ное пре­бы­ва­ние в лагере ФАТХ в Иордании в 1970 г. такой не назо­вешь, да и учили там зача­стую не тому, чему нужно — напри­мер, стре­лять из гау­бицы), без мас­со­вой базы, без мно­го­лет­ней тра­ди­ции пар­ти­зан­ской борьбы, без финан­со­вой, воен­ной и тех­ни­че­ской помощи извне, эти люди смогли сде­лать пора­зи­тельно много. Позже, на зна­ме­ни­том Штамхаймском про­цессе «пер­вому поко­ле­нию» лиде­ров РАФ будут предъ­яв­лены обви­не­ния в орга­ни­за­ции свыше 800 тер­ак­тов, направ­лен­ных про­тив объ­ек­тов НАТО и бун­дес­вера, кара­тель­ных орга­нов и учре­жде­ний госвла­сти, поли­цей­ских, судеб­ных и пра­ви­тель­ствен­ных чинов­ни­ков, а также кон­церна Шпрингера; в экс­про­при­а­ции 3 мил­ли­о­нов марок; в 5 убий­ствах и 55 поку­ше­ниях на убийство.

РАФ ста­вила перед собой две задачи. Первая: помочь пар­ти­зан­ским анти­им­пе­ри­а­ли­сти­че­ским дви­же­ниям в стра­нах «тре­тьего мира» не сло­вами, а делами — открыть «вто­рой фронт» в мет­ро­по­лиях, раз­вер­нув в них пусть огра­ни­чен­ную, но насто­я­щую гери­лью, оття­нуть на себя мате­ри­аль­ные и воен­ные силы импе­ри­а­лизма. Вторая задача (под­чи­нён­ная пер­вой): заста­вить капи­та­лизм про­явить свою истин­ную, фашист­скую, сущ­ность, рас­крыть обще­ству глаза на анти­гу­ман­ный, тота­ли­тар­ный харак­тер капи­та­лизма, «выма­нить фашизм наружу». Поэтому самая мощ­ная бое­вая кам­па­ния «пер­вого поко­ле­ния» РАФ («май­ское наступ­ле­ние» 1972 г.) была орга­ни­зо­вана в ответ на бом­бар­ди­ровки и мини­ро­ва­ние пор­тов Северного Вьетнама ВВС США.

«Майское наступ­ле­ние» про­из­вело столь непри­ят­ное впе­чат­ле­ние на США, НАТО и истеб­лиш­мент ФРГ, что атлан­ти­че­ские струк­туры и Бонн выде­лили 30 мил­ли­о­нов марок на борьбу с РАФ. На поиски город­ских пар­ти­зан были бро­шены все налич­ные силы кара­тель­ного аппа­рата, власть срочно моби­ли­зо­вала на поиски рафов­цев 150 тысяч сек­рет­ных аген­тов (то есть сту­ка­чей). 31 мая 1972 г. по доно­сам дру­зей, зна­ко­мых, сослу­жив­цев, род­ствен­ни­ков (в том числе супру­гов, бра­тьев, детей и роди­те­лей!) в ФРГ по подо­зре­нию в при­част­но­сти к РАФ было задер­жано свыше 300 чело­век (никто из задер­жан­ных не имел отно­ше­ния к под­по­лью и всех отпу­стили, но несколько чело­век испы­тали такой шок, что попали в боль­ницу, двое из них умерли от инфарк­тов). 1 июня про­ва­ли­лась явка РАФ, Баадер, Распе и Майнс были аре­сто­ваны. До Майнхоф оче­редь дой­дет 15 июня. Она будет аре­сто­вана в Лангенхагене (при­го­род Ганновера) на квар­тире Фрица Родевальда, пред­се­да­теля мест­ного Союза учи­те­лей и школь­ного друга Ульрики.

Майнхоф поме­стят в тюрьму «Кёльн — Оссендорф», спе­ци­ально выде­лен­ную для содер­жа­ния город­ских пар­ти­зан. Там на аре­сто­ван­ных будет опро­бо­вана система «мёрт­вых кори­до­ров» («Toten Trakt»): система тоталь­ной изо­ля­ции, кото­рая, по замыслу её созда­те­лей, должна вызвать у заклю­чён­ного сен­сор­ный голод, сен­сор­ную депри­ва­цию — и сло­мить его волю, то есть либо заста­вить сотруд­ни­чать со след­ствием, либо све­сти с ума. Позже чле­нов РАФ соби­рают в новом зда­нии тюрьмы «Штамхайм», спе­ци­ально для них постро­ен­ном (денег-​то, денег сколько на это убу­хали!). В «Штамхайме» система «мёрт­вых кори­до­ров» дове­дена до совер­шен­ства, а сама тюрьма воз­ве­дена с таким рас­чё­том, чтобы выдер­жать штурм авиа­де­сант­ного полка, под­дер­жан­ного артил­ле­рией (это уже паранойя!).

В декабре 1972 г. полит­за­клю­чён­ные (ещё не все) начи­нают голо­довку про­те­ста, тре­буя осво­бо­дить Ульрику из «мёрт­вых кори­до­ров». В январе им ста­но­вится известно, что в «мёрт­вых кори­до­рах» содер­жится ещё одна пар­ти­занка, Астрид Проль, и что её здо­ро­вье подо­рвано даже больше, чем у Майнхоф. К голо­довке при­со­еди­ня­ются все полит­за­клю­чён­ные — члены РАФ. Власти лишают их воды, голо­довка ста­но­вится сухой. Возникает угроза, что мно­гие умрут, так и не дожив до суда — то есть фор­мально ещё не при­знан­ные винов­ными! Власти отсту­пают. Майнхоф пере­во­дят из системы «мёрт­вых кори­до­ров» в обыч­ную оди­ночку, Астрид, нахо­див­шу­юся при смерти, со страху осво­бож­дают вообще.

8 мая 1973 г. полит­за­клю­чён­ные начи­нают вто­рую все­об­щую голо­довку, тре­буя смяг­че­ния усло­вий содер­жа­ния. Власти вновь лишают голо­да­ю­щих воды, голо­довка вновь ста­но­вится сухой. Она длится до 29 июня, когда вла­сти вновь отступают.

10 сен­тября 1974 г. в Западном Берлине начался про­цесс над Ульрикой Майнхоф, Хольгером Майнсом и их това­ри­щами по обви­не­нию в осво­бож­де­нии из-​под стражи Баадера в 1970 г. Майнхоф пыта­ется исполь­зо­вать судеб­ную три­буну для рево­лю­ци­он­ной аги­та­ции — и тогда под­су­ди­мым отка­зы­вают во всех про­цес­су­аль­ных пра­вах, про­цесс дела­ется закры­тым, сви­де­те­лей защиты отка­зы­ва­ются вызы­вать и заслу­ши­вать в суде, под­су­ди­мые и адво­каты пре­вра­ща­ются в наблю­да­те­лей. В ответ 13 сен­тября рафовцы начи­нают голо­довку про­те­ста. Но пред­се­да­тель Верховной судеб­ной палаты Западного Берлина Гюнтер фон Дренкман непре­кло­нен. Он пуб­лично назы­вает под­су­ди­мых «подон­ками» и «беше­ными соба­ками». 9 ноября Х. Майнс уми­рает от исто­ще­ния. Фотография его ске­ле­то­об­раз­ного — как из нацист­ского конц­ла­геря — тела попа­дает в газеты. 10 ноября, мстя за Майнса его убийце, пар­ти­заны из запад­но­бер­лин­ского «Движения 2 июня» каз­нят фон Дренкмана. В атмо­сфере поли­цей­ской исте­рии, мас­со­вых улич­ных бес­по­ряд­ков в день похо­рон Майнса, «диф­фу­зи­ро­ван­ного сопро­тив­ле­ния» (сти­хий­ных напа­де­ний на поли­цей­ские машины и участки по всему Западному Берлину) про­цесс быстро сво­ра­чи­вают. 29 ноября 1974 г. У. Майнхоф полу­чает 8 лет заклю­че­ния. Её вновь ждут «мёрт­вые коридоры».

Тем вре­ме­нем, на 21 мая 1975 г. назна­чено начало «боль­шого про­цесса» над РАФ (Штамхаймского), в числе глав­ных обви­ня­е­мых: Майнхоф, Баадер, Распе, Энслин. В апреле, в отча­ян­ной попытке осво­бо­дить полит­за­клю­чен­ных бойцы «Хольгер Майнс ком­мандо» захва­ты­вают посоль­ство ФРГ в Стокгольме, берут в залож­ники 12 сотруд­ни­ков посоль­ства и тре­буют обме­нять их на 26 плен­ных город­ских пар­ти­зан. Несмотря на воз­ра­же­ния швед­ской сто­роны и самих залож­ни­ков (позже бур­жу­аз­ная про­па­ганда выду­мает псев­до­пси­хо­ана­ли­ти­че­ский «сток­гольм­ский син­дром»; ника­кого «сток­гольм­ского син­дрома» нет, про­сто пар­ти­заны еже­дневно зани­ма­лись среди залож­ни­ков полит­про­све­ще­нием, во-​первых, и объ­яс­няли им, что при штурме могут погиб­нуть все, во-​вторых), Бонн посы­лает спец­под­раз­де­ле­ние на штурм посоль­ства. У пар­ти­зан не хва­тает реши­мо­сти при начале штурма убить залож­ни­ков, как они гро­зи­лись. Итог: посоль­ство отбито, 2 дипло­мата и 1 пар­ти­зан убиты, 30 чело­век ранено, руко­во­ди­тель акции — Зигфрид Хауснер — тяжело ранен и выве­зен в «Штамхайм», где вскоре умирает.

Ободрённые успе­хом, вла­сти ведут себя на суде жёстко (правда, не так жёстко, как фон Дренкман: отве­сти сви­де­те­лей защиты всё-​таки никто не риск­нул). Требование под­су­ди­мых о меди­цин­ском осви­де­тель­ство­ва­нии 6 заклю­чён­ных, нахо­дя­щихся на грани смерти, суд откло­няет. Подсудимые отка­зы­ва­ются сотруд­ни­чать с судом. Их уда­ляют из зала, затем уда­ляют и защит­ни­ков, оста­вив лишь одного. После 85-​го про­те­ста уда­ляют и его. Суд пре­вра­ща­ется в фарс. Юридическая машина отыг­ры­вает назад лишь после смерти под­су­ди­мой Катарины Хаммершмидт: судей пугает судьба фон Дренкмана…

9 мая 1976 г. вла­сти объ­яв­ляют, что под­су­ди­мая Ульрика Мария Майнхоф най­дена пове­шен­ной в своей камере. Официальная вер­сия: само­убий­ство. Некоторое время вла­сти пута­ются в датах: то ли она погибла 8 мая, то ли 9 (это даже в офи­ци­аль­ных доку­мен­тах!). Это при­том, что про­верка камеры Ульрики про­хо­дила каж­дые 15 минут, а обыск — каж­дые 2 часа. Никто так и не объ­яс­нил, каким чудом уда­лось добраться до крюка в потолке четы­рёх­мет­ро­вой высоты (позже, застес­няв­шись, вла­сти меняют вер­сию: теперь Ульрика объ­яв­лена пове­сив­шейся на фор­точке). Причиной само­убий­ства назвали «напря­жён­ные отно­ше­ния» с дру­гими чле­нами РАФ. Но сами рафовцы на суде заявили, что это — ложь. Более того, У. Майнхоф не могла покон­чить с собой именно 8 и 9 мая: эти дни были для рафов­цев празд­нич­ными — 8 мая счи­тался офи­ци­аль­ным днём осво­бож­де­ния ФРГ от нацизма, а 9 мая победу над Гитлером празд­нуют все левые.

Похороны Ульрики Майнхоф состо­я­лись 16 мая в Мариендорфе, в Западном Берлине. Церковь отка­за­лась при­знать её само­убий­цей (есть ещё такой источ­ник инфор­ма­ции: испо­ведь), и Ульрику похо­ро­нили в цер­ков­ной ограде. За гро­бом шли 4 тысячи сту­ден­тов в чёр­ных мас­ках, с красно-​чёрными зна­мё­нами и со сжа­тыми в рот-​фронтовском при­вет­ствии кула­ками. Первым с над­гроб­ной речью высту­пил Клаус Вагенбах, вме­сте с Ульрикой участ­во­вав­ший в осво­бож­де­нии Баадера в 1970 г. Демонстрации памяти Ульрики про­шли в тот день по всей Германии. В Гамбурге, Бремене, Ганновере, Киле, Кёльне, Дортмунде и Любеке они пере­росли в улич­ные бои с поли­цией. В тот же день состо­я­лись демон­стра­ции соли­дар­но­сти в Вене, Инсбруке, Брюсселе, Антверпене, Париже, Гренобле, Лионе, Милане, Турине, Риме, Флоренции, Венеции, Генуе, Берне, Женеве, Гааге, Амстердаме, Лондоне, Барселоне и даже в Белграде. В Испании, Италии и Франции пра­ви­тель­ствен­ные и ком­мер­че­ские пред­ста­ви­тель­ства ФРГ под­верг­лись воору­жён­ным ата­кам. Во Франкфурте была взо­рвана бомба на аме­ри­кан­ской воен­ной базе.

Рената Римек, уже пуб­лично отрёк­ша­яся к тому вре­мени от Ульрики, не только сама не при­шла на похо­роны, но и не пустила на них доче­рей Майнхоф.

Ян-​Карл Распе на суде назвал имя орга­ни­за­тора убий­ства Майнхоф: гене­раль­ный про­ку­рор ФРГ Зигфрид Бубак. 7 апреля 1977 г. З. Бубак будет каз­нён город­скими партизанами.

Так кон­чи­лась зем­ная жизнь Ульрики Марии Майнхоф. Осталась легенда.

Мещанское болото коричневого цвета

Сегодня не так легко пред­ста­вить себе, в каких усло­виях жила, писала и боро­лась моло­дая У. Майнхоф — за послед­ние пол­века ФРГ, конечно, изме­ни­лась (во вся­ком слу­чае, внешне). Особенно это трудно сде­лать тем нашим чита­те­лям, кто смог побы­вать в ФРГ в 90-​е и позже и не имел такой воз­мож­но­сти в 50-​х, то есть не может срав­ни­вать. К тому же, и наши оте­че­ствен­ные про­фес­сора и про­чие ака­де­ми­че­ские «учё­ные» вот уже больше 10 лет выстав­ляют ФРГ в каче­стве образца: там, дескать, не только осу­ще­ствили «эко­но­ми­че­ское чудо», но и быстро и успешно пре­одо­лели фашизм, дена­ци­фи­ци­ро­вали страну, пока­я­лись, осу­дили про­шлое, нака­зали пре­ступ­ни­ков и вообще стали при­ме­ром демо­кра­тии и высо­кой куль­туры. Наши про­фес­сора и ака­де­ми­че­ские «учё­ные» давно известны своей про­даж­но­стью: при совет­ской вла­сти лизали зад­ницу совет­ской вла­сти, при анти­со­вет­ской тут же при­ня­лись лизать зад­ницу анти­со­вет­ской. Как же этим про­сти­тут­кам не сочи­нять сказки об «образ­цо­вой» ФРГ? Ведь за это деньги пла­тят: Фонд Аденауэра, Фонд Эберта, Фонд Наумана… В этом, соб­ственно, и состоит раз­ница между совет­скими про­фес­со­рами и такими, как У. Майнхоф: об Ульрике будут писать книги, сни­мать фильмы, напи­сан­ное ею будут пере­во­дить, изда­вать и пере­из­да­вать, при­дёт время — и в осво­бож­дён­ной от вла­сти капи­тала Германии ей поста­вят памят­ники; а про­даж­ные про­фес­сора ничего, кроме пре­зре­ния, вызвать не могут, никто о них книг не напи­шет и филь­мов не сни­мет, памят­ни­ков им не поста­вит, а где их могилы, забу­дут уже их внуки — и уж тем более не может быть такого, чтобы их похо­роны пре­вра­ти­лись в мани­фе­ста­ции соли­дар­но­сти и улич­ные бои. Жили шлю­хами — шлю­хами умрут.

В реаль­но­сти всё было совсем не так, как рас­ска­зы­вают теперь наши про­фес­сора (пол­но­стью опро­вер­гая самих себя совет­ского пери­ода). Послевоенная ФРГ — страна с почти пого­лов­ным нацист­ским про­шлым, с сорван­ной дена­ци­фи­ка­цией, с поли­ти­че­ским, воен­ным и бизнес-​руководством, пере­сев­шим в свои высо­кие кресла непо­сред­ственно из ана­ло­гич­ных нацист­ских, конечно, не могла быть ника­ким «образ­цом» ника­кой «демо­кра­тии». Послевоенное запад­но­гер­ман­ское обще­ство — обще­ство более чем кон­сер­ва­тивно настро­ен­ных мещан (бун­дес­бюр­ге­ров) — было про­дук­том нацист­ского режима, кото­рый истре­бил оппо­зи­цию и «про­мыл мозги» остав­шимся, выдрес­си­ро­вал их.

Восстановленная на аме­ри­кан­ские деньги по «плану Маршалла», всё более погру­жа­ю­ща­яся в омут потре­би­тель­ства, в боль­шей или мень­шей сте­пени про­фа­шист­ски настро­ен­ная, нена­ви­дя­щая всё, что отли­ча­ется от «пред­пи­сан­ного стан­дарта», мещан­ская ФРГ эпохи Аденауэра была местом, где дей­ство­вали хан­же­ские пра­вила, пред­пи­сы­вав­шие на людях осуж­дать Гитлера, а дома, за обе­ден­ным сто­лом вос­хва­лять его. Впрочем, Гитлера вос­хва­ляли даже и пуб­лично (при усло­вии, что не нака­жут): 40 % насе­ле­ния в социо­ло­ги­че­ских опро­сах 50-​х гг. смело утвер­ждало, что годы нацист­ской дик­та­туры были «луч­шим вре­ме­нем в гер­ман­ской исто­рии»1 .

Антифашисты в этой стране были изго­ями. При этом они, как пра­вило, не пони­мали, что фор­мально демо­кра­ти­че­ская и анти­фа­шист­ская кон­сти­ту­ция ФРГ (сколько хва­леб­ных строк напи­сала о ней в конце 50-​х — начале 60-​х У. Майнхоф!) не может быть под­спо­рьем в борьбе с фашиз­мом. Им каза­лось, что доста­точно раз­об­ла­чить быв­ших наци­стов у вла­сти — и в первую оче­редь воен­ных пре­ступ­ни­ков — и всё испра­вится. Поэтому они зани­ма­лись такими раз­об­ла­че­ни­ями. И не сразу уви­дели, что чем дальше, тем кар­тина без­ра­дост­нее: к началу 70-​х гг. они собрали дока­за­тель­ства вины 364 тысяч воен­ных пре­ступ­ни­ков (а это была заве­домо незна­чи­тель­ная часть от общего числа!), в то время как перед судом (к 1980 г.) пред­стало лишь 86 498 чело­век, из кото­рых осу­дили лишь 6329, при­чём почти всех — на сим­во­ли­че­ские сроки. Нацистских судей-​палачей вообще не судили нико­гда: ведь они «всего лишь дей­ство­вали в соот­вет­ствии с тогдаш­ними зако­нами»! Даже тех, кого за воен­ные пре­ступ­ле­ния осу­дили в дру­гих стра­нах — в том числе и у союз­ни­ков по НАТО (во Франции, Нидерландах, Дании), — запад­но­гер­ман­ская Фемида укры­вала и защи­щала2 .

Офицерский кор­пус ФРГ (и в первую оче­редь выс­шее офи­цер­ство) прак­ти­че­ски сплошь состоял из воен­ных пре­ступ­ни­ков, кото­рые чув­ство­вали себя настолько уве­ренно, что даже создали (ещё до офи­ци­аль­ного про­воз­гла­ше­ния ФРГ, при окку­па­ци­он­ных вла­стях) первую нео­фа­шист­скую орга­ни­за­цию — «Братство» («Брудершафт»), кото­рая поль­зо­ва­лась финан­со­вой под­держ­кой бан­кира Р. Пфердменгеса, близ­кого друга К. Аденауэра3 .

В сен­тябре 1950 г. «Братство» обнаг­лело до такой сте­пени, что офи­ци­ально потре­бо­вало от Аденауэра реми­ли­та­ри­зо­вать ФРГ и «смыть позор Нюрнберга». Среди руко­во­ди­те­лей «Братства» был гене­рал Ганс Шпейдель, кото­рого Аденауэр вскоре назна­чил гене­раль­ным инспек­то­ром бун­дес­вер4 . Судя по всему, чле­ном «Братства» был и став­ший в 1966 г. канц­ле­ром К.-Г. Кизингер. Во вся­ком слу­чае, когда в ФРГ в 1950 г. вне­запно объ­явился (и жил под своим соб­ствен­ным име­нем, не скры­ва­ясь!) статс-​секретарь Геббельса и «леги­тим­ный» руко­во­ди­тель несу­ще­ству­ю­щего рейха Вернер Науман, на поклон к нему среди про­чих нацист­ских под­поль­щи­ков являлся и Кизингер5 (Науман мог фор­мально пре­тен­до­вать на роль наслед­ника Гитлера: Гитлер назна­чил своим пре­ем­ни­ков Геббельса, а Геббельс перед само­убий­ством — Наумана; Науман в крат­чай­ший срок орга­ни­зо­вал гран­ди­оз­ный заго­вор, в кото­рый вовлёк вер­хушку бун­дес­вера, ХДС и Свободной демо­кра­ти­че­ской пар­тии (СвДПГ); аре­сто­ван­ные англий­скими окку­па­ци­он­ными вла­стями в 1953 г. заго­вор­щики были пере­даны юсти­ции ФРГ, а та их отпу­стила6 .).

Хотя уже для Нюрнбергского три­бу­нала был под­го­тов­лен солид­ный спи­сок гер­ман­ских про­мыш­лен­ни­ков и бан­ки­ров — нацист­ских воен­ных пре­ступ­ни­ков, почти все они избе­жали нака­за­ния, а те немно­гие, кто пред­стал перед судом и был осуж­дён, отде­ла­лись сим­во­ли­че­скими сро­ками, да и те вскоре сме­ни­лись поми­ло­ва­нием. Но самое страш­ное было даже не это, а то, что в воен­ных пре­ступ­ле­ниях участ­во­вали не одни руко­во­ди­тели, участ­во­вали мил­ли­оны (и это каса­лось не только вер­махта; на заво­дах Круппа, напри­мер, рядо­вые мастера и инже­неры вели себя с плен­ной «раб­си­лой» как сади­сты и типич­ные воен­ные пре­ступ­ники7 ). Такая «без­обид­ная» и «гуман­ная» орга­ни­за­ция, как Красный Крест ФРГ, снаб­жала нацист­ских пре­ступ­ни­ков день­гами и пре­ду­пре­ждала об опас­но­сти тех из них, кого разыс­ки­вали пра­во­охра­ни­тель­ные органы дру­гих стран8 . Оказывалось, что кого из высо­ко­по­став­лен­ных лиц ни тронь — за каж­дым чис­лятся воен­ные пре­ступ­ле­ния и пре­ступ­ле­ния про­тив чело­ве­че­ства (кстати, и рас­сле­до­вать это было совсем не без­опасно)9 . Даже тот, кто дол­гое время имел репу­та­цию «неза­пят­нан­ного», при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­вался наци­стом. Так, тво­рец «немец­кого эко­но­ми­че­ского чуда»10 .

Людвиг Эрхард, когда коп­нули, ока­зался эко­но­ми­че­ским совет­ни­ком нацист­ского гау­ляй­тера Бюркеля — и сна­чала устра­и­вал «эко­но­ми­че­ское чудо» для фаши­стов, доводя до смерти сотни тысяч заклю­чён­ных конц­ла­ге­рей11 . В конце кон­цов, только в СА и СС, при­знан­ных, по Нюрнбергу, «пре­ступ­ными орга­ни­за­ци­ями», в концу войны состо­яло 4 млн 450 тыс. чело­век12 ! По под­счё­там зна­ме­ни­того немец­кого экзи­стен­ци­а­ли­ста Карла Ясперса, в после­во­ен­ной ФРГ взрос­лых нем­цев, не запят­нав­ших себя нацист­скими пре­ступ­ле­ни­ями, было не более 500 тысяч — и, разу­ме­ется, их «оттес­нили в сто­рону» и сде­лали «лиш­ними»13 .

Власти ФРГ в 1965 г. соби­ра­лись даже — вопреки меж­ду­на­род­ному праву — огра­ни­чить срок дав­но­сти воен­ных пре­ступ­ле­ний 1969 годом. Бундестаг на это не пошёл — и анти­фа­ши­сты ФРГ счи­тали это своей боль­шой побе­дой (лишь У. Майнхоф подо­зре­вала под­вох — и была права: даже ей не было известно, что быв­шие нацист­ские крюч­ко­творы уже раз­де­лили воен­ные пре­ступ­ле­ния на две кате­го­рии: «Totschlag» и «Mord» — и на «Totschlag», куда запи­сали уни­что­же­ние «пар­ти­зан, под­поль­щи­ков, сабо­таж­ни­ков и т. п.» (а под это «и т. п.» можно пове­сти что угодно!), втихую рас­про­стра­нили срок дав­но­сти14 !).

Стоит ли удив­ляться в таких усло­виях тому, что из 300 дока­зан­ных воен­ных пре­ступ­ни­ков, убив­ших тысячи людей в Освенциме, в 5 про­цес­сах с 1965 по 1974 г. запад­но­гер­ман­ские суды оправ­дали 285, а из остав­шихся 15 лишь 6 были осуж­дены пожиз­ненно, при­чём за исклю­че­нием одного, умер­шего в тюрьме, все они вскоре вышли на сво­боду15 .

И если бы всё это каса­лось только судей, воен­ных и мини­стров! Нет: левые раз­об­ла­чали и раз­об­ла­чали нацист­ских убийц — а бун­дес­бюр­геры изби­рали и изби­рали раз­об­ла­чён­ных в бун­дес­таг и в ланд­таги. Фашист — это, пере­фра­зи­руя Ленина, озве­рев­ший от ужаса капи­та­лизма мел­кий бур­жуа. Но даже в про­цве­тав­шей ФРГ этот мел­кий бур­жуа (не обя­за­тельно по фор­маль­ному соци­аль­ному ста­тусу, но обя­за­тельно по пси­хо­ло­гии) испы­ты­вал сим­па­тию именно к фаши­стам, а не к анти­фа­ши­стам. Обыватель — авто­ри­тар­ная лич­ность, он не может обхо­диться без авто­ри­тета, твёр­дой вла­сти и ста­биль­но­сти, поэтому в рав­ной сте­пени одни и те же лица были опо­рой Гитлера при нацист­ской дик­та­туре и Аденауэра — Эрхарда — Кизингера — при «пред­ста­ви­тель­ной демо­кра­тии». Всё в точ­но­сти так, как писала Франкфуртская школа16 .

Добавим к этому, что запад­но­гер­ман­ское госу­дар­ство, только воз­ник­нув, стало одну за дру­гой запре­щать именно анти­фа­шист­ские орга­ни­за­ции: вслед за Объединением лиц, пре­сле­до­вав­шихся при нацизме, были запре­щены Демократический жен­ский союз, Союз сво­бод­ной немец­кой моло­дёжи, Национальный фронт демо­кра­ти­че­ской Германии, Культурбунд, Комитет бор­цов за мир. После запрета КПГ настал черёд её «дочер­них» орга­ни­за­ций (как дей­стви­тельно дочер­них, так и про­воз­гла­шён­ных тако­выми вла­стями). В то же время, запре­тив в начале суще­ство­ва­ния ФРГ Социалистическую пар­тию Германии (прямо про­воз­гла­шав­шую себя пре­ем­ни­ком НСДАП), далее вла­сти стали систе­ма­ти­че­ски отка­зы­вать в тре­бо­ва­ниях запрета нео­фа­шист­ских орга­ни­за­ций: ока­зы­ва­ется, запрет поли­ти­че­ской орга­ни­за­ции — чрез­вы­чай­ная мера и зло­упо­треб­лять ею нельзя.

И всё это — на фоне чудо­вищ­ной духов­ной про­вин­ци­аль­но­сти, затх­ло­сти, тор­же­ству­ю­щего мещан­ского убо­же­ства в куль­туре. Подобно тому, как у нас ста­лин­ский контр­ре­во­лю­ци­он­ный мелкобуржуазно-​бюрократический режим истре­бил почти всё талант­ли­вое** — так, что наши довольно убо­гие в боль­шин­стве своём «шести­де­сят­ники» вос­при­ни­ма­лись на без­ры­бье чуть не гени­ями, — так и в ФРГ 50-​х в куль­тур­ной пустыне чуть ли не гени­ями каза­лись писа­тели «Группы 47». Нелепое пред­став­ле­ние о ФРГ Аденауэра как о стране высо­кой куль­туры скла­ды­ва­лось и в СССР: у нас пере­во­дили и печа­тали — по идео­ло­ги­че­ским сооб­ра­же­ниям — именно про­грес­сив­ных писа­те­лей (из той же «Группы 47», в част­но­сти), одно­вре­менно их вос­хва­ляя, так что у чита­те­лей скла­ды­ва­лось впе­чат­ле­ние, что в ФРГ вся лите­ра­тура — такая. По про­ше­ствии вре­мени мы можем, однако, кон­ста­ти­ро­вать, что талан­тов, рав­ных по мас­штабу бра­тьям Манн или Фейхтвангеру, это поко­ле­ние так и не дало. А кроме того, вовсе не оно опре­де­ляло лицо лите­ра­тур­ного рынка ФРГ — как раз серьёз­ная лите­ра­тура там была лите­ра­ту­рой мар­ги­наль­ной, основ­ную массу состав­ляла чудо­вищно убо­гая, ори­ен­ти­ро­ван­ная на обы­ва­теля и откро­венно кон­сер­ва­тив­ная «мас­со­вая лите­ра­тура» (в ФРГ её стыд­ливо назы­вали «три­ви­аль­ной лите­ра­ту­рой»)17 .

Не менее без­об­раз­ным было поло­же­ние на TV. Западногерманского кине­ма­то­графа как искус­ства не суще­ство­вало до начала 70-​х. Собственно, пока в 60—70-е в куль­тур­ное про­стран­ство не стало втор­гаться поко­ле­ние бун­та­рей, поко­ле­ние У. Майнхоф, куль­тур­ная ситу­а­ция ФРГ повто­ряла куль­тур­ную ситу­а­цию нацист­ской Германии: очень высо­кое испол­ни­тель­ское искус­ство в обла­сти клас­си­че­ской музыки и опер­ного театра — и удру­ча­ю­щая посред­ствен­ность во всём остальном.

Положение отя­го­ща­лось бег­ством про­грес­сивно настро­ен­ной интел­ли­ген­ции в ГДР. Нам любят рас­ска­зы­вать о том, как бежали из ГДР в ФРГ, но наши про­даж­ные про­па­ган­ди­сты мол­чат, что суще­ство­вал и обрат­ный поток (в начале 50-​х они были срав­ни­мыми, в 60-​е на каж­дые 10 пере­беж­чи­ков из ГДР при­хо­дился 1 из ФРГ) — при­чём в ГДР бежали даже сол­даты бун­дес­вера и погра­нич­ники с ору­жием в руках (из ГДР в ФРГ, разу­ме­ется, тоже). В боль­шин­стве пред­ста­ви­тели левой интел­ли­ген­ции, бежав­шие в ГДР, не смогли себя реа­ли­зо­вать на «новой родине», но и куль­тур­ное про­стран­ство ФРГ тоже их лишилось.

Профессора в уни­вер­си­те­тах — с почти пого­ловно нацист­ским про­шлым — были такими, что лучше бы их не было вовсе (кто учился в СССР в «период застоя», меня пой­мёт). Позже мно­гие титу­ло­ван­ные «учё­ные» воз­му­ща­лись бун­ту­ю­щими сту­ден­тами 60-​х и клей­мили их как «хули­га­нов»: дескать, какое без­об­ра­зие, осви­сты­вали про­фес­со­ров, оскорб­ляли их, не пус­кали на три­буну! А ведь сту­денты вели себя непри­лично уме­ренно: эту ака­де­ми­че­скую фашист­скую сво­лочь надо было не осви­сты­вать, а рас­стре­ли­вать. Известный запад­но­гер­ман­ский исто­рик Эрнст Нольте так был оскорб­лён сво­бо­до­мыс­лием и неува­жи­тель­но­стью сту­ден­тов, что даже утвер­ждал, будто именно на базе «сфор­ми­ро­ван­ного марк­сиз­мом» сту­ден­че­ского дви­же­ния в ФРГ «воз­ни­кает фашизм»18 ! Это тот самый Нольте, кото­рый в 1986 г. спро­во­ци­рует «спор исто­ри­ков» в попытке (небез­успеш­ной) реа­би­ли­ти­ро­вать нацизм. Теперь, когда книги Нольте изданы по-​русски, каж­дый имеет воз­мож­ность про­чи­тать, каким хоро­шим (пра­во­вым и т. д.) госу­дар­ством была нацист­ская Германия, а также что нацизм был един­ствен­ным спо­со­бом защи­тить запад­ную циви­ли­за­цию от совсем уже ужас­ного, дикого, ази­ат­ского боль­ше­визма (а заодно про­чи­тать и хитро спря­тан­ные в при­ме­ча­ния пас­сажи, оправ­ды­ва­ю­щие «реви­зи­о­ни­стов», отри­ца­ю­щих факт гит­ле­ров­ского гено­цида, и утвер­жда­ю­щие, что в газо­вых каме­рах наци­сты никого не истреб­ляли, а «уни­что­жали пара­зи­тов»)19 . Так даже сего­дня выгля­дит в ФРГ «респек­та­бель­ная наука». Что уж гово­рить о 50-х!

Бундесбюргер в 50—60-е нена­ви­дел всех, кто напо­ми­нал ему о его фашист­ском про­шлом — тем более, что у бун­дес­бюр­гера теперь было новое люби­мое заня­тие: потре­би­тель­ство20 . Даже в конце 60-​х — начале 70-​х сред­ний бун­дес­бюр­гер не испы­ты­вал ника­кого инте­реса к куль­туре, был занят только своей семьёй и рабо­той и стре­мился к само­изо­ля­ции: ходить в гости было не при­нято, обра­щаться к сосе­дям за помо­щью — тоже. Основное вре­мя­пре­про­вож­де­ние: в моло­до­сти — немного спорта, в зре­лом воз­расте — TV, свой дом, уча­сток, работа и эко­но­мия. Самым попу­ляр­ным напит­ком оста­вался «напи­ток фюрера» — пиво (147 л на чело­века в год, в то время как чая — 32 л, молока — 94), каж­дый 20-​й житель ФРГ был алко­го­ли­ком21 .

Десятилетия левые и еврей­ские орга­ни­за­ции вели борьбу за то, чтобы дать Дюссельдорфскому уни­вер­си­тету имя Г. Гейне — без­успешно (понят­ное дело: Гейне — еврей и друг Маркса). Гейне в ФРГ не изда­вали (и не издают) боль­шими тира­жами, так и не вышло в свет пол­ное собра­ние его сочи­не­ний. В доме, где он родился, деся­ти­ле­ти­ями не уда­ва­лось создать музей. «Фонд Гейне» (его лич­ная биб­лио­тека и книги о нём — всего свыше 5 тысяч томов) не мог найти поме­ще­ния. К 175-​летию со дня рож­де­ния Гейне вла­сти Дюссельдорфа были вынуж­дены заку­пить 20 тысяч экзем­пля­ров его книг в ГДР.

Трудно в такой обста­новке не дога­даться рано или поздно, что ты всё ещё живешь в глу­боко фашист­ской стране. Ульрика и её еди­но­мыш­лен­ники в конце кон­цов догадались.

Чрезвычайщина

10 лет жизни отдала Ульрика отча­ян­ной борьбе с чрез­вы­чай­ным зако­но­да­тель­ством. Именно в этой борьбе она поняла, как в дей­стви­тель­но­сти функ­ци­о­ни­рует запад­но­гер­ман­ская «демо­кра­тия», и лиши­лась иллю­зий отно­си­тельно этой «демо­кра­тии».

Власти ФРГ осо­знали, что их зако­но­да­тель­ство «слиш­ком демо­кра­тично», в 1958 г., после мощ­ных демон­стра­ций про­тив­ни­ков ядер­ного воору­же­ния бун­дес­вера, про­шед­ших во всех круп­ных горо­дах (осо­бенно гран­ди­оз­ные демон­стра­ции состо­я­лись в Гамбурге, Дюссельдорфе, Киле, Бремене, Дортмунде). Антиядерное дви­же­ние было бло­ки­ро­вано запре­том на про­ве­де­ние рефе­рен­дума, но в ХДС/ХСС решили, что необ­хо­дим меха­низм, кото­рый может запре­тить и лик­ви­ди­ро­вать вся­кие про­те­сты вообще. Тогдашний министр внут­рен­них дел Г. Шрёдер был прост и откровенен:

«Следует … ругать не Основной закон, а нас самих, если мы не при­мем соот­вет­ству­ю­щие меры… Это пред­по­ла­гает изме­не­ние зако­но­да­тель­ства или допол­не­ние кон­сти­ту­ции»22 .

И пра­ви­тель­ство тут же родило пер­вый зако­но­про­ект о чрез­вы­чай­ном положении.

Антифашисты и левые вздрог­нули: во-​первых, они пом­нили о том, какую роль сыг­рали чрез­вы­чай­ные законы Веймара в уста­нов­ле­нии нацист­ской дик­та­туры, во-​вторых, им каза­лось, что в ФРГ и без того уже много чрез­вы­чай­ных законов.

Чрезвычайное зако­но­да­тель­ство было преду­смот­рено ст. 48 Веймарской кон­сти­ту­ции — и на основе этой ста­тьи были созданы «чрез­вы­чай­ные суды», кото­рые широко исполь­зо­ва­лись про­тив рево­лю­ци­о­не­ров. Например, в Баварии «чрез­вы­чай­ные суды» с 1919 по 1924 г. вынесли 557 смерт­ных при­го­во­ров левым (а всего осу­дили 2209 чело­век)23 . И при этом Веймарская рес­пуб­лика не захо­тела исполь­зо­вать эти суды про­тив участ­ни­ков Капповского путча и «пив­ного путча» Гитлера!

Статья 48 торила Гитлеру дорогу к вла­сти. На её основе пре­зи­дент неод­но­кратно рас­пус­кал рейхс­таг, если тот не под­дер­жи­вал реак­ци­он­ные дей­ствия пре­зи­дента (18 июня 1930 г. рейхс­таг был рас­пу­щен из-​за того, что не одоб­рил чрез­вы­чай­ный пре­зи­дент­ский указ; 4 июля 1932 г. — чтобы облег­чить изда­ние серии чрез­вы­чай­ных ука­зов; 12 сен­тября 1932 г. — в ответ на тре­бо­ва­ние рейхс­тага отме­нить чрез­вы­чай­ный указ от 4 сен­тября и после того, как рейхс­таг вынес вотум недо­ве­рия пра­ви­тель­ству фон Папена!).

И нача­лось: закон «О защите рес­пуб­лики и уми­ро­тво­ре­нии страны» (март 1930) поз­во­лил запре­тить ряд левых орга­ни­за­ций («Союз крас­ных моря­ков» и др.) вопреки ст. 124 Веймарской кон­сти­ту­ции, а также ввёл такие нигде не разъ­яс­нён­ные поня­тия, как «поно­ше­ние» и «уни­же­ние» госу­дар­ства, что нака­зы­ва­лось в судеб­ном порядке (то есть вво­дился судей­ский про­из­вол). Чрезвычайный закон от 28 марта 1931 г. раз­ре­шил поли­ции запре­щать собра­ния в слу­чае, если есть подо­зре­ния, что эти собра­ния могут нане­сти вред «обще­ствен­ной без­опас­но­сти или порядку» (к наци­стам этот закон, конечно, не при­ме­нялся). Чрезвычайный указ от 3 мая 1932 г. «О роспуске ком­му­ни­сти­че­ских без­бож­ных орга­ни­за­ций» запре­тил дея­тель­ность объ­еди­не­ний ате­и­стов. Закон «Против зло­упо­треб­ле­ния ору­жием» (март 1931 г.) был направ­лен про­тив отря­дов рабо­чей само­обо­роны (по этому закону ору­жием при­зна­вался любой пред­мет — вплоть до пальто — исполь­зо­вав­шийся для само­за­щиты). Указ Гинденбурга — фон Папена от 8 декабря 1931 г. ввёл смерт­ную казнь за убий­ство по поли­ти­че­ским моти­вам поли­цей­ского, воен­но­слу­жа­щего или «содей­ство­вав­шего им лица» (в то время мак­си­маль­ным нака­за­нием за убий­ство было пожиз­нен­ное заклю­че­ние). Естественно, про­тив наци­стов этот закон ни разу при­ме­нён не был.

В 1951 г., в нару­ше­ние ст. 101 Конституции, в ФРГ была создана система поли­ти­че­ских судов (они раз­би­рали дела о «ком­му­ни­сти­че­ской про­па­ганде» и т. п.). Эти суды резко огра­ни­чили права под­су­ди­мых (напри­мер, суды руко­вод­ство­ва­лись апри­ор­ным поло­же­нием, что дей­ствия орга­нов вла­сти ФРГ заве­домо не могут рас­хо­диться с кон­сти­ту­цией, попытка под­су­ди­мого дока­зать, что он осу­ществ­лял свои кон­сти­ту­ци­он­ные права или дей­ство­вал в защиту кон­сти­ту­ции, отвер­га­лись с порога). Политические суды ввели в прак­тику при­ня­тие в каче­стве «сви­де­тель­ских пока­за­ний» дан­ных ано­ним­ных источ­ни­ков (то есть спец­служб и сек­рет­ных аген­тов, не появ­ляв­шихся на засе­да­ниях). Подсудимые не могли (в нару­ше­ние кон­сти­ту­ции и УПК) в откры­том судеб­ном засе­да­нии опро­верг­нуть эти «сви­де­тель­ства», задать вопросы этим «сви­де­те­лям» и т. п24 .

Закон 1953 г. о собра­ниях огра­ни­чил право на собра­ния и мани­фе­ста­ции. Четвёртый закон об изме­не­нии уго­лов­ного права (1957 г.) ввёл уго­лов­ную ответ­ствен­ность за уст­ные или пись­мен­ные выступ­ле­ния про­тив реми­ли­та­ри­за­ции ФРГ. Так что, когда пра­ви­тель­ство решило вве­сти ещё и тоталь­ное, тща­тель­ное раз­ра­бо­тан­ное чрез­вы­чай­ное зако­но­да­тель­ство, мгно­венно обра­зо­ва­лось дви­же­ние протеста.

Борьбу про­тив чрез­вы­чай­ных зако­нов воз­гла­вил Кураториум, в его состав вошли нобе­лев­ский лау­реат Макс Борн, извест­ные учё­ные Вольфганг Абендрот, Фриц Бааде, Юрген Зейферт, Гельмут Риддер, глав­ный редак­тор проф­со­юз­ного изда­ния «Геверкшафтлихте монат­схефте» про­фес­сор Вальтер Фабиан, заме­сти­тель глав­ного редак­тора «Франкфуртер рунд­шау» про­фес­сор Эрвин Шейх. Вокруг борьбы про­тив чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства и стала скла­ды­ваться вне­пар­ла­мент­ская оппо­зи­ция 60-​х: ССНС, Объединение немец­ких проф­со­ю­зов (ОНП), СХБ, «Объединение неза­ви­си­мых соци­а­ли­стов», Социалистический союз, «Рабочее содру­же­ство соци­а­ли­сти­че­ской оппо­зи­ции», «Молодые соци­а­ли­сты», социал-​демократическая моло­дёжь «Соколы», Либеральный сту­ден­че­ский союз Германии, Германский сту­ден­че­ский союз, «Союз нем­цев», «Немецкий союз мира», «Демократическое дей­ствие», «Лига борьбы за права чело­века», «Франкфуртский круг», а затем и анти­во­ен­ные орга­ни­за­ции — «Кампания за разору­же­ние», Кураториум про­тив­ни­ков воен­ной службы, Немецкое обще­ство мира, «Бюро по Вьетнаму», Кампания «Демократия в опас­но­сти»… До 1959 г. (до при­ня­тия Годесбергской про­граммы) СДПГ тоже высту­пала резко про­тив чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства, но затем пре­дала своих союз­ни­ков. Однако ори­ен­ти­ро­вав­ше­еся на СДПГ ОНП (а тогда в ОНП состо­яло 6,5 мил­ли­о­нов) не сме­нило пози­цию несмотря на дав­ле­ние социал-​демократов. Более того, на состо­яв­шемся в 1963 г. Чрезвычайном съезде ОПН в Дюссельдорфе была под­твер­ждена линия на про­ти­во­сто­я­ние чрез­вы­чай­ному законодательству.

Власти ФРГ были сму­щены такой друж­ной реак­цией — и до поры до вре­мени (пока чрез­вы­чай­ное зако­но­да­тель­ство барах­та­лось в бун­дес­таге) пред­по­чи­тали доби­ваться сво­его неза­метно, малыми шагами. Так, допол­не­ние 1960 г. к Закону о воин­ской повин­но­сти предо­ста­вило пра­ви­тель­ству право про­во­дить в мир­ное время (и без одоб­ре­ния пар­ла­мен­том) все­об­щую моби­ли­за­цию. Закон 1961 г. о цен­зуре поч­то­вых отправ­ле­ний лега­ли­зо­вал пер­лю­стра­цию. В стране посте­пенно вос­ста­нав­ли­ва­лось нацист­ское зако­но­да­тель­ство. Первый закон об изме­не­нии уго­лов­ного права вос­ста­но­вил нормы нацист­ского закона от 20 апреля 1934 г. о госу­дар­ствен­ной измене и пося­га­тель­стве на без­опас­ность страны. Четвёртый закон об изме­не­нии уго­лов­ного права повто­рил нормы закона от 20 декабря 1934 г. «О защите госу­дар­ства и пар­тии от пре­да­тель­ских пося­га­тельств»25 .

Политические суды ввели в прак­тику устра­не­ние из дела неугод­ных адво­ка­тов, то есть тех, чьи поли­ти­че­ские взгляды не соот­вет­ство­вали «норме» (такие адво­каты офи­ци­ально про­воз­гла­ша­лись Особым поли­ти­че­ским сена­том Федерального суда «поте­ряв­шими необ­хо­ди­мую неза­ви­си­мость»). Всё это дела­лось в нару­ше­ние и кон­сти­ту­ции, и УПК (поскольку полу­ча­лось, что Особый поли­ти­че­ский сенат берёт на себя функ­цию зако­но­да­теля). Даже тогда, когда адво­ката не отстра­няли, в поли­ти­че­ском суде его огра­ни­чи­вали в пра­вах: не предо­став­ляли всех мате­ри­а­лов дела, не раз­ре­шали копи­ро­вать мате­ри­алы и т. п26 .

Восьмой закон об изме­не­нии уго­лов­ного права (при­нят в 1967 г.) рас­ши­рил поня­тие «измена родине» до «любых дей­ствий, пред­став­ля­ю­щих угрозу для ФРГ». Фактически это озна­чало, что вво­дится судеб­ный про­из­вол: сто­ило судье счесть, что, напри­мер, заба­стовка «пред­став­ляет угрозу для ФРГ» — и заба­стов­щики ста­но­ви­лись «измен­ни­ками родины».

Но после при­ня­тия 30 мая 1968 г. чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства все пло­тины про­рвало. 9 июля был при­нят закон «О тру­до­вой повин­но­сти», кото­рый рас­про­стра­нялся на всех муж­чин в воз­расте от 18 до 65 лет и жен­щин от 18 до 55 лет и преду­смат­ри­вал при­ну­ди­тель­ный труд в слу­чае не только войны, но и «состо­я­ния напря­жён­но­сти» (закон не рас­про­стра­нялся лишь на высо­ко­по­став­лен­ных чинов­ни­ков и судей и на свя­щен­ни­ков еван­ге­ли­че­ской и като­ли­че­ской церк­вей). 24 июля были при­няты сразу 17 попра­вок к кон­сти­ту­ции — чтобы при­ве­сти её в соот­вет­ствие с чрез­вы­чай­ным зако­но­да­тель­ством. В Основной закон, в част­но­сти, был вве­дён раз­дел X-​а, уста­но­вив­ший, что в слу­чае войны, «состо­я­ния обо­роны» и чрез­вы­чай­ного поло­же­ния власть пере­хо­дит от пар­ла­мента к неко­ему «Общему коми­тету» (Gemeinsamen Ausschuß) из 33 чело­век, кото­рый боль­шин­ством голо­сов (то есть всего 17 голо­сами) мог сде­лать что угодно: хоть объ­явить вотум недо­ве­рия канц­леру, хоть пре­вра­тить всю страну в конц­ла­герь. Причём законы, при­ня­тые Общим коми­те­том, дей­ствуют ещё 6 меся­цев после пре­кра­ще­ния «состо­я­ния обо­роны». 13 авгу­ста был при­нят закон «Об огра­ни­че­нии тайны пере­писки, поч­то­вой, теле­граф­ной и теле­фон­ной связи». Наконец, в 1969 г. был воз­рож­дён гит­ле­ров­ский закон от 28 июля 1935 г. о пре­вен­тив­ном аре­сте и реани­ми­ро­ваны конц­ла­геря — в форме «лаге­рей пре­вен­тив­ного заклю­че­ния» (в слу­чае чрез­вы­чай­ного положения).

Так что Ульрика и её това­рищи пони­мали, про­тив чего они боро­лись. Неслучайно митинги и демон­стра­ции про­тив чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства про­дол­жа­лись весь май 1968 г., а в ответ на реше­ние бун­дес­тага вспых­нули сти­хий­ные заба­стовки в Бохуме, Мангейме, Кёльне, Нюрнберге, Дуйсбурге, Мюнхене и дру­гих горо­дах. Социал-​демократическое руко­вод­ство ОПН, однако, гро­зив­шее все­об­щей поли­ти­че­ской стач­кой, свою угрозу не осу­ще­ствило — поскольку это «про­ти­во­ре­чило бы прин­ци­пам пар­ла­мент­ской демо­кра­тии». Последнее и самое мощ­ное ору­жие про­тив­ни­ков чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства так и не было использовано.

Но ещё до этого, сразу после «звёзд­ного марша» вне­пар­ла­мент­ской оппо­зи­ции 11 мая, Ульрика уже осо­знáет, что эта оппо­зи­ция делает не так, и напи­шет: мы были слиш­ком наивны и недо­ста­точно поли­ти­че­ски гра­мотны, мы защи­щали бур­жу­аз­ную кон­сти­ту­цию от бур­жу­а­зии вме­сто того, чтобы бороться с вла­стью бур­жу­а­зии, эта так­тика обре­чена на поражение.

И всё же понятно, про­тив чего и почему они боро­лись: дей­стви­тельно, без чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства не было бы «рас­стрель­ных облав» 70-​х, в кото­рых погибло 140 чело­век (из них лишь 5 или 7 были под­поль­щи­ками); не было бы изме­не­ний УПК 1974 г., запре­тив­ших (в поли­ти­че­ских делах) уча­стие адво­ката в пред­ва­ри­тель­ном след­ствии, в допросе экс­пер­тов и сви­де­те­лей и поста­вив­ших под пря­мой кон­троль поли­цей­ских вла­стей всё обще­ние защит­ника с под­за­щит­ным; не было бы «запре­тов на про­фес­сию», по кото­рым было уво­лено 7 тысяч чело­век и под­верг­нуто уни­зи­тель­ной «про­верке на бла­го­на­дёж­ность» 3 мил­ли­она; не было бы совер­шенно фашист­ской по духу «немец­кой осени» (травли «сим­па­ти­зан­тов» РАФ в 1977 г.); не было бы звер­ского изби­е­ния 70-​тысячной демон­стра­ции про­тив стро­и­тель­ства АЭС в Брокдорфе; не было бы цинич­ного закона 1982 г. в земле Баден-​Вюртемберг, воз­ло­жив­шего на демон­стран­тов воз­ме­ще­ние рас­хо­дов поли­ции на под­дер­жа­ние порядка (и раз­гон, если он слу­чится) во время демонстрации.

И это всё — не «дела давно минув­ших дней». Для нашей страны сей­час эта тема и этот опыт — самые что ни на есть акту­аль­ные. Это ведь у нас при­няли безум­ный закон «О про­ти­во­дей­ствии поли­ти­че­скому экс­тре­мизму» — с такими фор­му­ли­ров­ками, что под них можно под­ве­сти любую обще­ствен­ную и рели­ги­оз­ную орга­ни­за­цию. Это ведь у нас при­нят закон, в соот­вет­ствии с кото­рым подо­зре­ва­е­мого в при­част­но­сти к тер­ро­ризму можно задер­жи­вать на срок до 30 суток (за 30 суток из чело­века, если уме­ючи бить, можно выбить какое угодно при­зна­ние: и что он — Усама бин Ладин, и что он застре­лил пре­зи­дента Кеннеди, и что он про­дал мать-​родину раз­ведке Королевства Лесото, и что он — шпион ковар­ных рако­па­у­ков из туман­но­сти Андромеды). И это у нас вот-​вот при­мут закон, запре­ща­ю­щий про­во­дить митинги и демон­стра­ции в един­ствен­ном месте, где власть на них обра­щает вни­ма­ние: на доро­гах и мостах…

Фашизм начи­на­ется не с под­жога Рейхстага. Фашизм начи­на­ется с такого зако­но­да­тель­ства, кото­рое делает при­вле­ка­тель­ным этот поджог.

Политический мыслитель

Даже в том слу­чае, если бы тек­сты У. Майнхоф имели только исто­ри­че­скую цен­ность, их надо было пуб­ли­ко­вать — чтобы узнать из пер­вых уст правду о ФРГ 50—70-х гг. (а то скоро уси­ли­ями фон­дов Аденауэра и Наумана в нашей стране тогдаш­нюю ФРГ все будут счи­тать «раем на земле»). Но ста­тьи Майнхоф имеют цен­ность и как тек­сты поли­ти­че­ского мыс­ли­теля, поли­ти­че­ского фило­софа, поли­то­лога — при­чём не каби­нет­ного учё­ного, изоб­ре­та­ю­щего не свя­зан­ные с реаль­но­стью схемы, а чело­века, непо­сред­ственно вовле­чён­ного в поли­ти­че­скую борьбу, наблю­дав­шего её изнутри и лично воз­дей­ство­вав­шего на поли­ти­че­ский процесс.

У нас в стране поли­ти­че­ская наука пред­став­лена, увы, двумя кате­го­ри­ями дея­те­лей: одни (в основ­ном, быв­шие пре­по­да­ва­тели «исто­рии КПСС» и «науч­ного ком­му­низма») зани­ма­ются зануд­ным чте­нием зануд­ных лек­ций по темам, в кото­рых ничего не смыс­лят, и пишут ста­тьи, при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­ю­щи­еся пло­хим изло­же­нием плохо поня­тых и плохо пере­ва­рен­ных тек­стов (тоже, кстати, пло­хих) запад­ных кол­лег; дру­гие, при­ма­зав­шись к каким-​нибудь фон­дам, зани­ма­ются пре­иму­ще­ственно отсле­жи­ва­нием под­ко­вёр­ной борьбы в Кремле. Достаточно вспом­нить посто­янно мель­ка­ю­щего на TV «поли­то­лога» Сергея Маркова, ранее кор­мив­ше­гося от щед­рот Центра Карнеги, а теперь из выступ­ле­ния в выступ­ле­ние без­удержно вос­хва­ля­ю­щего непре­лож­ную муд­рость президента.

Насколько выше этих «поли­то­ло­гов» У. Майнхоф, не пре­тен­до­вав­шая вроде бы в своих ста­тьях на серьёз­ную тео­ре­ти­че­скую работу, можно пока­зать на несколь­ких примерах.

В ста­тье «Человеческое досто­ин­ство»27 Ульрика кон­ста­ти­рует, вслед за извест­ным австрий­ским футу­ро­ло­гом Р. Юнгком (нашему чита­телю, впро­чем, он больше зна­ком по книге «Ярче тысячи солнц», кото­рая пере­из­да­ва­лась много раз), что демо­кра­тия и ядер­ное ору­жие несов­ме­стимы. Почему? Это понятно: потому что ядер­ным ору­жием рас­по­ря­жа­ется испол­ни­тель­ная власть (в пре­деле — один чело­век), а это ору­жие может уни­что­жить весь мир. Если один чело­век может уни­что­жить весь мир, абсурдно гово­рить о демо­кра­тии (то есть наро­до­прав­стве): один чело­век с ядер­ным ору­жием, конечно же, имеет больше вла­сти, чем целый народ. Но Майнхоф идёт дальше: она делает вывод, что невоз­можно в прин­ципе с момента появ­ле­ния ядер­ного ору­жия соче­та­ние под­лин­ной демо­кра­тии с вой­ной и наси­лием. А если война и наси­лие уже есть, уже заданы, то раз­го­воры о демо­кра­тии пре­вра­ща­ются в дема­го­гию. Хотите демо­кра­тии — уни­чтожьте войну, уни­чтожьте наси­лие. Но агрес­сора можно обуз­дать только силой. Ergo: демо­кра­тия воз­можна лишь тогда, когда не будет войн и наси­лия (то есть, кстати, и госу­дар­ства как легаль­ного инстру­мента наси­лия). А до этого момента, если вы демо­крат — вы должны быть комбатантом.

Вряд ли у кого-​то из наших «поли­то­ло­гов» хва­тит интел­лекта (да и про­сто сме­ло­сти) на такие выводы.

Или ста­тья «Против кого?»28 . Против кого направ­лены гото­вя­щи­еся законы? — спра­ши­вает Ульрика. Наши «поли­то­логи», конечно, исхо­дят из того, что законы «регу­ли­руют жизнь обще­ства» (носят, то есть, функ­ци­о­наль­ный харак­тер или даже аль­тру­и­сти­че­ский). В луч­шем слу­чае, вспом­нив, чему их учили в совет­ских вузах, они ска­жут, что законы выра­жают опре­де­лён­ные соци­аль­ные, иму­ще­ствен­ные, сослов­ные, клас­со­вые инте­ресы. А вот Майнхоф знает, что вся­кий закон направ­лен: обя­за­тельно направ­лен не только на защиту кого-​то (чьих-​то инте­ре­сов), но и про­тив кого-​то (чьих-​то инте­ре­сов). У наших «поли­то­ло­гов» сей­час очень мод­ным ста­но­вится немец Никлас Луман. Функционалист Луман, пишу­щий чудо­вищ­ным по невы­ра­зи­тель­но­сти язы­ком, гово­рит, в сущ­но­сти, что та обще­ствен­ная система хороша, кото­рая исправно функ­ци­о­ни­рует. И всё. А ведь самой исправно функ­ци­о­ни­ро­вав­шей систе­мой была нацист­ская: совет­ские вой­ска уже сто­яли на Одере, союз­ники — на Рейне, а в рейхе про­дол­жал соблю­даться иде­аль­ный поря­док и даже про­дол­жался рост про­мыш­лен­ного про­из­вод­ства! Мерзавец Луман сво­ими постро­е­ни­ями тайно реа­би­ли­ти­рует нацизм (как Э. Нольте — сво­ими), а наши дураки-«политологи» его изу­чают и про­па­ган­ди­руют. А вот Ульрика задаёт «про­стой» вопрос: про­тив кого? Против кого направ­лена пре­красно функ­ци­о­ни­ру­ю­щая система? Всё: с момента, как этот вопрос задан, лума­ни­ан­ству — грош цена.

В ста­тье «Борьба про­тив чрез­вы­чай­ного зако­но­да­тель­ства — клас­со­вая борьба»29 У. Майнхоф по одной-​единственной фразе из газеты рекон­стру­и­рует поли­ти­че­скую систему бур­жу­аз­ной «пред­ста­ви­тель­ной демо­кра­тии»: «избран­ники народа» никак не зави­сят от народа. Тогда почему это — демо­кра­тия? (Отдадим, впро­чем, долж­ное К. Ясперсу — он заме­тил это раньше Майнхоф и даже отве­тил на вопрос: поли­ти­че­ское устрой­ство ФРГ — это не демо­кра­тия, а «оли­гар­хия пар­тий»30 .)

В ста­тье «Ложное созна­ние»31 Майнхоф с пре­дель­ной чёт­ко­стью дока­зы­вает: осво­бож­де­ние жен­щины может быть только осво­бож­де­нием её от нерав­но­пра­вия не ген­дер­ного, но соци­аль­ного, клас­со­вого (то есть осво­бож­де­нием вме­сте с муж­чи­ной, вме­сте со всем обще­ством). Просто «рав­но­пра­вие полов» — не более, чем пере­ход из одной кате­го­рии угне­тён­ных в дру­гую. Этот тезис сто раз потом повто­рили запад­но­гер­ман­ские ради­каль­ные феми­нистки (и вообще они рас­та­щили ста­тью на цитаты) — не ссы­ла­ясь при этом на «страш­ную» Ульрику, то есть попро­сту воруя у неё. Но сде­лали это уже в 90-​е гг. А Ульрика напи­сала ста­тью 35 лет назад. Американские же феми­нистки, не зна­ко­мые с твор­че­ским насле­дием Майнхоф, осо­знали её правоту только сей­час, после своей фор­маль­ной «победы»32 .

Точно так же из ста­тьи «Вьетнам и немцы»33 ста­но­вится ясно, что Майнхоф пони­мала, что «холод­ная война» (пусть на при­мере её «горя­чего фланга» во Вьетнаме) — это миро­вая война, то есть III Мировая война. И пони­мала это за 30 лет до суб­ко­ман­данте Маркоса34 .

И, нако­нец, послед­нее. Деятельность РАФ чаще всего осуж­дают с мораль­ных пози­ций. Хотя давно известно, что именно те, кто любят гово­рить о морали, с мора­лью не в ладах (они, соб­ственно, потому о морали посто­янно и гово­рят). Между тем, мораль и поли­тика никак друг с дру­гом не свя­заны. Это — две совер­шенно раз­ные, не сопря­га­ю­щи­еся сферы чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти, подобно, напри­мер, орга­ни­че­скому син­тезу и сти­хо­сло­же­нию. Конечно, и сти­хо­сло­же­нием, и орга­ни­че­ским син­те­зом может зани­маться (и вполне успешно) один и тот же чело­век, но от этого орга­ни­че­ский син­тез и сти­хо­сло­же­ние не начи­нают вли­ять друг на друга.

Так и поли­тика с мора­лью. Существует, однако, один-​единственный слу­чай, когда поли­тика ста­но­вится мораль­ной: это когда в поли­тику при­вно­сится поня­тие спра­вед­ли­во­сти (неважно, лич­ной или соци­аль­ной). Когда фео­дал А. напа­дает на фео­дала Б. (пусть даже тот в десять раз силь­нее), потому что Б. разо­рил поме­стье брата А., — фео­да­лом А. дви­жет чув­ство спра­вед­ли­во­сти. Когда угне­тён­ный уби­вает угне­та­теля — им дви­жет чув­ство спра­вед­ли­во­сти. Именно об этом ста­тьи Майнхоф «Напалм и пудинг»35 и «Водомёты. И про­тив жен­щин тоже»36 : о том, что бур­жу­аз­ные «мора­ли­сты» готовы осу­дить любое, даже кар­на­валь­ное наси­лие про­тив себя и Системы, но при этом все­гда най­дут, какими софи­сти­че­скими при­ё­мами оправ­дать гено­цид целого народа или рас­праву над оппо­зи­цией. Между тем, рево­лю­ци­он­ное наси­лие — это все­гда ответ­ное наси­лие. Оно не нуж­да­ется в мораль­ном оправ­да­нии, как не нуж­да­ется в мораль­ном оправ­да­нии вся­кое воз­мез­дие. Возмездие — это реа­ли­за­ция права на спра­вед­ли­вость; его мораль­ное оправ­да­ние — в нём самом.

День сегодняшний

Если речь идёт о поли­ти­че­ском дей­ствии, нельзя укло­ниться от вопроса о его послед­ствиях. Итак, как повли­яла дея­тель­ность У. Майнхоф и её еди­но­мыш­лен­ни­ков на ФРГ? Оказывается, очень сильно.

Во-​первых, они пока­зали, кто чего стоил в «левом дви­же­нии». Показали, как много в этом дви­же­нии было рево­лю­ци­он­ных бол­ту­нов и тру­сов, про­из­но­сив­ших гром­кие фразы, но пугав­шихся при пер­вой же опас­но­сти репрес­сий. Во-​вторых, пока­зали, что в Германии 60-​х нашлось всё-​таки много уди­ви­тель­ных по чело­ве­че­ским каче­ствам бой­цов: напомню, что вла­стям ФРГ так и не уда­лось раз­гро­мить РАФ, орга­ни­за­ция, сме­нив пять поко­ле­ний, сама заявила из под­по­лья о пре­кра­ще­нии воору­жён­ной борьбы в апреле 1998 г. — в связи с тоталь­ным изме­не­нием обста­новки в мире. Отсюда вывод: совре­мен­ное капи­та­ли­сти­че­ское госу­дар­ство может огра­ни­чить, но не может лик­ви­ди­ро­вать «город­скую герилью».

В-​третьих, запад­но­гер­ман­ское госу­дар­ство сде­лало из «город­ской гери­льи» выводы и вынуж­дено было изме­ниться: если сна­чала оно про­сто не раз­го­ва­ри­вало с оппо­зи­цией, а затем — раз­го­ва­ри­вало дубин­ками, то теперь оно тер­пит оппо­зи­цию, всту­пает с ней в диа­лог (пусть зача­стую и фор­маль­ный), поле­ми­зи­рует. Как это выгля­дит, я видел пару лет назад в Берлине: на кон­фе­рен­ции по ксе­но­фо­бии важ­ные про­фес­сора с кис­лыми лицами вынуж­дены были слу­шать моло­дых пан­ков­ского вида анти­фа­ши­стов, зада­вав­ших непри­ят­ные вопросы о том, почему не про­па­ган­ди­ру­ется «низо­вой» опыт сопро­тив­ле­ния наци­стам, и о том, почему замал­чи­ва­ются тра­ди­ции анти­фа­шист­ской про­па­ганды в ГДР. Профессора кри­ви­лись, пере­гля­ды­ва­лись со зна­че­нием (осо­бенно при слове «ГДР»), но терпели.

Истеблишмент выучил: лучше немного потер­петь их, чем дово­дить их до гери­льи и пре­вра­щаться в мишень.

Аналогичным обра­зом в сего­дняш­ней ФРГ левая (в первую оче­редь анар­хист­ская) оппо­зи­ция успешно задви­нута в спе­ци­ально выде­лен­ное для неё гетто (впро­чем, вполне ком­фор­та­бель­ное) — и сде­лана без­опас­ной.

Лучше ли от этого стало? Думаю, нет. Но это уже — дру­гая так­тика госу­дар­ства. Впрочем, надо учесть, конечно, и то, что ста­рые нацист­ские кадры, опре­де­ляв­шие лицо ФРГ в 50—60-е, про­сто вымерли. Сегодня у вла­сти — «поко­ле­ние 68-​го» (один пособ­ник город­ских пар­ти­зан Йошка Фишер, став­ший мини­стром ино­стран­ных дел, чего стоит!), и хоть оно и пре­вра­ти­лось в бун­дес­бюр­ге­ров, но это — бун­дес­бюр­геры с дру­гим жиз­нен­ным опы­том.

Западногерманское бур­жу­аз­ное госу­дар­ство стало хит­рее. В конце 70-​х — начале 80-​х оно при­ня­лось поощ­рять мел­кие нео­на­цист­ские группы — и рас­пло­дило их в огром­ном коли­че­стве. Расчёт был вер­ным: эти группы оття­нули на себя вни­ма­ние левой оппо­зи­ции. Теперь уль­тра­ле­вые борются с опе­ре­точ­ными (и не очень) уль­тра­пра­выми и забыли об основ­ном враге — капи­та­лизме, бур­жу­аз­ном госу­дар­стве. Антифашисты образца РАФ зама­хи­ва­лись на место про­тив­ника миро­вого импе­ри­а­лизма, на то, чтобы создать «два, три, много Вьетнамов». Сегодняшняя «антифа» меч­тает о том, чтобы добиться от мест­ных вла­стей запрета дея­тель­но­сти мик­ро­ско­пи­че­ской группки полу­пья­ных фашист­ву­ю­щих придурков.

И о России. Книга Майнхоф ещё только была обе­щана, а на стра­ни­цах «Книжного обо­зре­ния» его ответ­сек А. Ройфе уже поспе­шил опуб­ли­ко­вать донос: вот он, дескать, «посиль­ный вклад „Гилеи“ в борьбу с экс­тре­миз­мом»37 . Лавры Фаддея Булгарина ему покоя не дают. Родители ему в дет­стве не объ­яс­нили, что «сту­чать» нехорошо.

Но Ройфе на этом не оста­но­вился и высту­пил с тео­ре­ти­че­ским оправ­да­нием доноса:

«Очень важно пони­мать, что реально про­ти­во­стоит „левому натиску“ и что смо­жет про­ти­во­сто­ять в буду­щем. Речь о кон­ку­рен­ции за „мен­таль­ное про­стран­ство“ — этот lebensraum лите­ра­туры. Ведь леваки заше­ве­ли­лись не слу­чайно: те, кто стоял у кор­мила лите­ра­тур­ной вла­сти все пост­со­вет­ские годы, так и не смогли пред­ло­жить рос­сий­скому чита­телю ничего жиз­не­спо­соб­ного. Отсюда уны­лые дис­кус­сии в газе­тах о „сумер­ках лите­ра­туры“, отсюда пре­ми­аль­ный бар­тер („ты награж­да­ешь меня сего­дня, я тебя — зав­тра“), отсюда фаталь­ное паде­ние тира­жей „тол­стых“ жур­на­лов, кото­рым уже не под­няться. А всё потому, что быв­шие инже­неры чело­ве­че­ских душ никак не возь­мут в толк: учи­тель­ство кон­чи­лось, начался бала­ган. Литература стала шоу-​бизнесом, и задача у неё одна — раз­вле­кать. Были, были хоро­шие романы за минув­шее деся­ти­ле­тие — „Генерал и его армия“, „Венок на могилу ветра“, «Ложится мгла на ста­рые сту­пени“… Получали „пре­стиж­ные“ пре­мии, имели хоро­шую прессу, изда­ва­лись отдель­ными кни­гами. Но выйди сей­час на улицу, спроси про­хо­жего о любом из этих рома­нов — вра­зу­ми­тель­ного ответа не полу­чишь. А Маринину — знают! И Акунина — знают!

Именно мас­скульт, чест­ный, бес­при­мес­ный мас­скульт, кото­рый весь стоит на кон­сер­ва­тив­ных цен­но­стях (Бог, семья, соб­ствен­ность, пат­ри­о­тизм — поря­док про­из­воль­ный), сра­жа­ется сего­дня с лева­ками за власть над умами сограж­дан. У них раз­ная фило­со­фия: авторы мас­скульта хотят испра­вить нынеш­нюю жизнь, лева­кам же надо пол­но­стью раз­ру­шить ее… Кажется, ясно, кому нужны вели­кие потря­се­ния, а кому — вели­кая Россия»38 .

Хорошо, когда чело­век пишет так прямо и открыто. «Бог, семья, соб­ствен­ность, пат­ри­о­тизм» — любой фашист под этим под­пи­шется. «Масскульт» как ору­жие про­тив под­лин­ной, «высо­кой» куль­туры — да это же Шпрингер! Великая Россия… Великая Германия… Ein Reich, ein Volk, ein Führer… Какое вам ещё нужно дока­за­тель­ство, что книгу Майнхоф нужно срочно издавать?


Автор выра­жает глу­бо­кую бла­го­дар­ность Анне Комаринец за бес­цен­ную помощь в работе с источ­ни­ками на немец­ком и швед­ском языках

22 апреля —31 октября 2004

____________

*Редакция сайта Lenin Crew, в отли­чие от автора, не счи­тает пра­виль­ным поме­щать "Пражскую весну" в ряд рево­лю­ци­он­ных выступ­ле­ний 1960-​х гг.

**Редакция сайта Lenin Crew не раз­де­ляет взгляды автора на Сталина и совет­ский социализм.

Источник

Нашли ошибку? Выделите фраг­мент тек­ста и нажмите Ctrl+Enter.

Примечания

  1. Eisenberg D. The Re-​emergence of Fascism. L., 1967. P. 84.
  2. См. подроб­нее: Забриски Rider. № 13. С 128—129; № 1. C. 15—16.
  3. Подробнее о «Братстве» см.: Опитц Р. Фашизм и нео­фа­шизм. М., 1988. С. 199—232.
  4. Поморин Ю., Юнге Р., Биманн Г. Тайные каналы. По сле­дам нацист­ской мафии. М., 1985. С. 102.
  5. Опитц Р. Указ. соч. С. 222.
  6. Там же. С. 224—231.
  7. Это подробно опи­сано, напри­мер, в книге Уильяма Манчестера «Оружие Круппа. История дина­стии пушеч­ных коро­лей» (М., 1971).
  8. Поморин Ю., Юнге Р., Биманн Г. Указ.соч. С. 123—124.
  9. На рус­ский пере­ве­дена посвя­щён­ная этому книга Бернта Энгельмана «Большой феде­раль­ный крест за заслуги. История розыска нацист­ских пре­ступ­ни­ков и их сообщ­ни­ков» (М., 1978).
  10. И любим­чик наших нео­ли­бе­ра­лов — см. вос­тор­жен­ное, на грани оргазма, пре­ди­сло­вие к его книге неких Б. Б. Багаряцкого и В. Г. Гребенникова: Эрхард Л. Благосостояние для всех. М., 1991. С. III—XVI.
  11. Motståndsrörelse. 1968, № 1, S. 21—28.
  12. Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1967. С. 353, 358, 362.
  13. Ясперс К. Куда дви­жется ФРГ? Факты.Опасности. Шансы. М., 1969. С. 69—70.
  14. См.: Гинзбург Л. В. Потусторонние встречи. М., 1990. С. 193—194.
  15. Бланк А. С. Старый и новый фашизм. Политико-​социологический очерк. М., 1982. С. 176.
  16. См.: Адорно Т., Сэнфорд Р. Н., Френкель-​Брюнсвик Э., Левинсон Д. Д. Исследование авто­ри­тар­ной лич­но­сти. М., 2001; Фромм Э. Анатомия чело­ве­че­ской деструк­тив­но­сти. М., 1994; его же. Бегство от сво­боды. М., 1990; его же. Психоанализ и этика. М., 1993; Райх В. Психология масс и фашизм. СПб., 1997; Маркузе Г. Одномерный чело­век. Исследование идео­ло­гии Развитого Индустриального Общества. М., 1994.
  17. Нашему чита­телю доступна пере­ве­дён­ная на рус­ский язык очень тол­ко­вая ста­тья К. Цирмана о три­ви­аль­ной лите­ра­туре ФРГ тех лет. См.: Массовая лите­ра­тура и кри­зис бур­жу­аз­ной идео­ло­гии Запада. М.,1974. С. 75—102.
  18. Merkur. 1973. H. 2. S. 123.
  19. Нольте Э. Европейская граж­дан­ская война (1917—1945). Национал-​социализм и боль­ше­визм. М., 2003. С. 496—498.
  20. Красочное опи­са­ние этой болезни см.: Бобров В. А. ФРГ. Штрихи к порт­рету. М., 1978, глава «Леверкузен, город буду­щего».
  21. Motståndsrörelse. 1968, № 1, s. 49.
  22. Das Parlament. 12.11.1958.
  23. Herrmann R. Die Schöffen in der Strafgerichten des kapitalistischen Deutschland. B., 1957. S. 133.
  24. Monatsschriftfür Deutsches Rechts. 1965. H. 11. S. 870—872.
  25. Neue Justiz. 1968, Nr 20. S. 630.
  26. Neue Justiz. 1963, Nr 9. S. 280.
  27. Майнхоф У. М. От про­те­ста — к сопро­тив­ле­нию. Из лите­ра­тур­ного насле­дия город­ской пар­ти­занки. М., 2004. С. 38—43.
  28. Там же. С. 31—37.
  29. Там же. С. 56—60.
  30. См.: Ясперс К. Указ. соч. С. 28—39.
  31. Майнхоф У. М. Указ. соч. С. 113—131.
  32. См.: Кляйн Н. NO LOGO. Люди про­тив брэн­дов. М., 2003. С. 170—172.
  33. Майнхоф У. М. Указ. соч. С. 141—145.
  34. См.: Маркос, суб­ко­ман­данте. Другая рево­лю­ция. Сапатисты про­тив нового миро­вого порядка. Б.м., 2002. С. 144—162.
  35. Майнхоф У. М. Указ. соч. С. 168—171.
  36. Там же. С. 172—180.
  37. Книжное обо­зре­ние. 2002. № 25—26.
  38. Там же.