Капитал и труд

Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, представляется огромным скоплением товаров, отдельный же товар — его элементарной формой.

Вещь, которая присваивается с тем, чтобы удовлетворить человеческие потребности того или иного вида, служить предметом потребления, есть потребительная стоимость. Чтобы стать товаром, она должна приобрести еще и другое свойство — меновую стоимость.

Меновая стоимость есть отношение величин, в котором полезные вещи сравниваются между собой и потому становятся обмениваемыми друг на друга, к примеру, 20 локтей холста = 1 центнеру железа. Но различные вещи являются сравнимыми величинами, только если они являются одноименными величинами, т.е. множествами или частями одного и того же единства, чего-то им общего. Таким образом, и в нашем примере 20 локтей холста может быть равно 1 центнеру железа только до тех пор, пока холст и железо представляют нечто общее, чего в 20 локтях холста содержится именно столько, сколько в 1 центнере железа. Это третье, общее обоим, есть их стоимость, которой каждая из обеих вещей обладает независимо от другой. Отсюда следует, что меновая стоимость товара является только способом выражения его стоимости, только формой, которая делает видимым его стоимостное бытие и тем самым служит средством его действительного обмена. Позднее мы вернемся к этой форме стоимости, а сперва обратимся к ее содержанию, к товарной стоимости.

Стоимость товара, которая выражается в его меновой стоимости, состоит не из чего иного, как труд, который израсходован на его изготовление или же в нем опредмечен. Но все же надо добиться полной ясности, в каком смысле труд является единственным источником стоимости.

В неразвитых общественных состояниях один и тот же человек выполняет попеременно работы весьма различных видов: он то возделывает землю, то ткет, то кует, то строит и т.д. Но как бы ни были многообразны его занятия, они всегда есть всего лишь различные полезные способы, посредством которых он применяет свой собственный мозг, свои нервы, мускулы, руки и т.д., словом, расходует свою собственную рабочую силу. Его труд постоянно остается затратой силы — просто трудом, в то время как полезная форма этой затраты, вид труда, изменяется согласно целесообразно определенному им полезному назначению.

С общественным прогрессом шаг за шагом уменьшается число различных полезных видов работ, которые подряд осуществляет одно и то же лицо: они все больше превращаются в самостоятельные, одновременно протекающие профессиональные занятия различных лиц и их групп. Но капиталистическое общество, где производитель с самого начала производит не для собственной, а для чужой нужды, для рынка, где его продукт с момента появления на свет обречен играть роль товара, а потому служить самому производителю только средством обмена, — капиталистическое общество возможно лишь постольку, поскольку производство уже развилось в многочленную систему самостоятельно рядом друг с другом функционирующих полезных видов труда, в широко разветвленное общественное разделение труда.

То же, что ранее имело значение для индивидуума, который попеременно выполняет различные работы, теперь имеет значение для этого общества с его расчлененным разделением труда. Полезный характер каждого особого вида труда опять отражается в особой потребительной стоимости его продукта, т.е. в своеобразном изменении формы, благодаря которому он сделал определенное природное вещество способным служить определенной человеческой потребности. Самостоятельное движение каждого из этих бесконечно многообразных полезных видов труда ничего, однако, не меняет в том, что тот или другой из них является выражением человеческой рабочей силы и только в этом их общем свойстве затраты человеческой силы они образуют товарную стоимость.

Стоимость товара означает, далее, не что иное, как то, что изготовление этой вещи стоило затраты человеческой рабочей силы, а значит, и общественной рабочей силы, так что при развитом разделении труда любая индивидуальная рабочая сила действует еще и как составная часть общественной рабочей силы. Любая масса индивидуального труда — в смысле затраты силы — измеряется поэтому также только как большая или меньшая совокупность общественного среднего труда, т.е. средней затраты общественной рабочей силы. Чем больше среднего труда опредмечено в товаре, тем выше его стоимость.

Будь необходимый для изготовления товара средний труд постоянно тем же самым, оставалась бы неизменной и величина его стоимости. Однако это не так, потому что производительная сила труда может определяться средней степенью сноровки рабочего, ступенью развития науки и ее технической применимостью, общественными комбинациями процессов производства, объемом и производительностью средств производства и природными отношениями, а стало быть, весьма разнообразно. Чем больше производительная сила труда, тем меньше требуемое для выпуска изделия рабочее время, тем меньше кристаллизируемая в нем масса труда, тем ниже его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше необходимое для выпуска изделия рабочее время, тем выше его стоимость. Само собой разумеется, что речь здесь идет только о современной общественно нормальной производительной силе и соответствующем ей общественно необходимом рабочем времени. Чтобы изготовить определенное количество холста, ручному ткачу, к примеру, требуется больше работы, чем ткачу машинному. Поэтому он не производит более высокую стоимость, как только внедрилось машинное ткачество. Напротив, в последующем вся работа, которой требуется при ручном ткачестве больше, чем было бы нужно для выпуска такой же товарной массы посредством ткачества машинного, становится бесполезной тратой силы и потому не образует никакой стоимости.

Вещи, которые возникли не посредством труда, как, к примеру, воздух, дикорастущий лес и т.д. (etc.), могут, пожалуй, иметь потребительную стоимость, но не стоимость. С другой стороны, вещи, которые производит человеческий труд, не становятся товарами, если они служат только для удовлетворения потребностей их непосредственного производителя. Чтобы стать товаром, вещь должна удовлетворять чужие потребности, а значит, иметь общественную потребительную стоимость.

Вернемся теперь к обмену стоимостей, а стало быть, к форме, в которой выражается стоимость товаров. Эта стоимостная форма постепенно развивается из обмена продуктами и вместе с ним.

До тех пор, пока производство направлено исключительно на собственное потребление, обмен совершается только изредка и только применительно к тому или другому предмету, избытком которого непосредственно располагают обменивающиеся. Будут обмениваться, к примеру, звериные шкуры на соль, причем первоначально, конечно, в совершенно случайном отношении. При более частом повторении торговли меновое отношение становится уже определеннее, так что звериная шкура обменивается только на известное количество соли. На этой низшей ступени обмена продуктами изделие другого служит каждому из обменивающихся эквивалентом (равноценностью), т.е. стоимостной вещью, которая как таковая не только обмениваема на произведенное им изделие, но и является зеркалом, в котором отражается стоимость его собственного изделия. Последующие более высокие ступени обмена мы находим еще сегодня, к примеру, у охотничьих племен Сибири, которые охотятся для того, чтобы поставлять определенные, только для обмена предназначенные вещи, а именно звериные шкуры. Все чужие товары, которые им доставляются, ножи, оружие, водка, соль и т.д. (etc.), служат им точно так же в качестве многих различных эквивалентов их собственной вещи. Многообразие выражений, которое таким образом приобретает стоимость звериной шкуры, сделало привычным представлять ее оторванной от потребительной стоимости продукта, в то время как, с другой стороны, необходимость исчислять ту же самую стоимость в постоянно растущем числе различных эквивалентов вела к твердому установлению ее величины. Меновая стоимость звериной шкуры обретает здесь, следовательно, уже значительно более выраженный вид, нежели ранее при только единичном обмене продуктами, и потому теперь эти вещи уже сами обладают также в несравненно большей степени характером товара.

Рассмотрим теперь торговлю со стороны пришлых (frernden) товаровладельцев. Любой из них должен выразить по отношению к сибирским охотникам стоимость своего изделия в звериных шкурах. Так последние становятся всеобщим эквивалентом, который не только непосредственно обмениваем на все иные товары, но и является для них всех общим стоимостным выражением, а потому также служит измерителем и сравнителем стоимостей. Другими словами: в рамках этой области обмена продуктами звериная шкура становится деньгами. В данном виде вообще то один, то другой товар играл роль денег в относительно узкой или в относительно широкой сфере. С распространением товарного обмена эта роль переходит на золото и серебро, т.е. на те виды товаров, которые от природы лучше всего пригодны к этой службе. Они становятся всеобщим эквивалентом, который прямо обмениваем на все другие товары и в котором последние все вместе выражают, измеряют и сравнивают свои стоимости. Выраженная в деньгах стоимость товара называется ценой. Величина стоимости 20 локтей холста, к примеру, выражается в цене 10 талеров, если 20 локтей холста = 1/2 унции золота, и 10 талеров является денежным наименованием для 1/2 унции золота.

Как и всякий товар, золото может выразить величину своей собственной стоимости только в других товарах. Его собственная стоимость определяется потребным для его производства рабочим временем и выражается в количестве всякого другого товара, в котором сгустилось столько же рабочего времени. Когда читают отдельные статьи прейскуранта наоборот, то находят стоимостную величину денег выраженной во всех возможных товарах.

При посредничестве денег обмен продуктов распадается на два различных и взаимодополняющих процесса. Товар, стоимость которого уже выражена в его цене, превращается в деньги и затем из своего денежного образа обратно превращается в другой, предназначенный для потребления равноценный товар. Что же касается торгующих лиц, то товаровладелец сперва отчуждает свой товар владельцу денег, продает, а потом выменивает на вырученные деньги вещь другого товаровладельца, покупает. Продажа осуществляется ради купли. Совокупное движение товаров именуется товарообращением.

На первый взгляд представляется, будто бы масса обращающихся в данный отрезок времени денег определяется лишь суммой цен всех подлежащих продаже товаров, между тем это не так. Если, к примеру, 3 фунта масла, 1 библия, 1 бутылка шнапса и 1 военная памятная медаль одновременно отчуждаются четырьмя различными продавцами четырем различным покупателям по цене 1 талер, то на деле для осуществления этих четырех продаж нужно всего 4 талера. Но один продает свое масло и несет полученный талер торговцу библиями, который со своей стороны, опять-таки за 1 талер, покупает шнапс, а винокур обзаводится за этот талер военной памятной медалью, так что для осуществления оборота товаров, которые вместе имеют цену 4 талера, нужен лишь 1 талер. Как в малом, так и в большом. Поэтому масса обращающихся денег определяется суммой цен предназначенных для продажи товаров, деленной на число оборотов названных денежных единиц.

Для упрощения процесса обращения определенные весовые единицы признанных в качестве денег вещей нарекаются собственными именами и отчеканиваются по установленным образцам, т. е. делаются монетой.

Поскольку, однако, золотые и серебряные монеты в обращении изнашиваются, они частично заменяются металлами низшей ценности. Наименьшая доля самых мелких золотых монет, к примеру, заменяется марками из меди и др. (разменная монета); наконец, клеймятся в качестве денег вещи, почти не имеющие ценности, к примеру, бумажные листки, которые представляют определенное количество золота или серебра символически (аллегорически). Последнее — это всецело и непосредственно случай государственных банкнот с принудительным курсом.

Если деньги изымаются из обращения и придерживаются, происходит образование сокровища. Кто продает товары без того, чтобы тут же таковые купить, является ваятелем сокровища. У народов с неразвитым производством, к примеру у китайцев, образованием сокровища занимаются так же усердно, как и беспорядочно; золото и серебро закапывают.

Но и в обществах с капиталистическим способом производства образование сокровища необходимо. Там масса, цена и скорость оборота находящихся в обращении товаров подвержены постоянному изменению, а их обращение требует то больше, то меньше денег. Таким образом, нужен резервуар (накопитель), куда оттекают деньги из оборота и откуда они, по мере надобности, опять поступают в оборот. Развитой формой такого приливно-сточного канала денег, или сокровищницы, являются банки. Как необходимость такие учреждения проявляют себя тем больше, чем меньше товарное обращение в развитом буржуазном обществе: товар = деньги = товар — осуществляется по отношению к деньгам в непосредственно постигаемой форме. Применительно к мелкой частной торговле деньги функционируют, наоборот, преимущественно как просто счетные деньги и в конечной инстанции как средство платежа. Покупатель и продавец становятся должником и заимодавцем. Долговые отношения устанавливаются расписками, посредством которых различные лица, участвующие в товарном обращении, то покупающие, то продающие, погашают взаимно ссуженные суммы. Только разница время от времени погашается собственными деньгами. Если при этой практике наступает всеобщий застой, то это именуется денежным кризисом, который делает себя ощутимым тем, что каждый требует живых денег и признает только идеальное разорение.

Особую важность резервуары сокровищ имеют для международного обмена, где мировые деньги, как правило, выступают в форме золотых и серебряных слитков.

Капитал и труд

Как же деньги превращаются теперь в капитал?

О капитале речь вообще может идти только в обществе, которое производит товары, в котором возникает товарное обращение, которое занимается торговлей. Только при этих исторических предпосылках может возникнуть капитал. Современная биография капитала датируется созданием мировой торговли и мирового рынка в 16-м столетии.

Исторически капитал повсюду прежде всего противопоставляется земельной собственности в образе денег, денежного богатства, купеческого и ростовщического капитала, деньги как деньги и деньги как капитал различаются прежде всего различными формами своего обращения.

Рядом с непосредственной формой товарного обращения — продать, чтобы купить (товар-деньги-товар), выступает и другая форма обращения, а именно: купить, чтобы продать (деньги-товар-деньги). Здесь деньги играют теперь уже роль капитала. В то время как при простом товарном обращении посредством денег товар обменивается на товар, при денежном обращении посредством товара деньги обмениваются на деньги.

Если бы на этом пути деньги обменивались на столько же денег, к примеру, 100 талеров на 100 талеров, то это была бы совершенно бессмысленная акция; было бы много разумнее с самого начала эти 100 талеров придержать. Такой бесцельный обмен никогда, однако, и не предполагался, а обменивают деньги на большие деньги, покупают, чтобы дороже продать.

При простом товарном обращении выпадает из обращения как товар, который поступил в начале, так и товар, который поступил в конце, и др.; если, напротив, начальный и конечный пункт обращения образуют деньги, то деньги, появляющиеся в конце, всегда могут опять заново начать то же самое движение, они вообще остаются капиталом до тех пор, пока они это проделывают. Только тот владелец денег, который заставляет свои деньги совершать этот вид обращения, и есть капиталист.

Итак, потребительная стоимость не должна рассматриваться как непосредственная цель капиталиста. И единичная прибыль тоже, но только неустанное движение прибыли. Эта абсолютная тяга к обогащению, страстная охота за меновой стоимостью общи капиталисту и собирателю сокровищ, но в то время как собиратель сокровищ есть лишь помешанный капиталист, капиталист есть разумный собиратель сокровищ.

Нагляднейшим образом тенденция: купить, чтобы дороже продать, проступает у торгового капитала, но и индустриальный капитал имеет совершенно ту же самую тенденцию.

В большинстве случаев принято считать, что прибавочная стоимость возникает потому, что капиталисты продают свои товары выше их собственной стоимости. Те самые капиталисты, которые продают, должны, однако, тоже покупать, должны, стало быть, точно так же оплачивать товары выше их стоимости, так что, если бы было правильно это предположение, класс капиталистов никогда не мог бы достичь своей цели. Когда отвлекаются от класса и рассматривают только отдельных капиталистов, выделяется следующее: капиталист может, конечно, обменять, к примеру, вино стоимостью 40 талеров на зерно стоимостью 50 талеров, так что он приобретет в обращении 10 талеров, однако сумма стоимостей этих обоих товаров остается, как и до того, 90 талеров и только по-другому разделена. Прямо укради один у другого 10 талеров, иначе не станет. «Война есть грабеж, — говорит Франклин, - торговля есть надувательство». Значит, прибавочная стоимость таким способом не возникает. И ростовщик, который прямо обменивает деньги на большие деньги, не производит прибавочной стоимости. Он лишь перекладывает наличную стоимость из чужого кармана в свой. Поэтому прибавочная стоимость не возникает, как бы отдельные капиталисты взаимно ни надували друг друга, только посредством купли и продажи. Более того, она создается вне сферы обращения, а в ней только реализуется, воплощается в серебро.

Деньги сами собой не рождаются, как и товары не увеличиваются, сколь бы часто они ни переходили из рук в руки. А это значит, что с товаром после того, как он куплен, и прежде, чем он продан, должно произойти нечто такое, что повышает его стоимость. Он должен быть потреблен на промежуточной стадии.

Однако, чтобы извлечь из потребления товара меновую стоимость, владельцы денег должны найти на рынке такой товар, который имел бы чудесное свойство превращаться во время своего потребления в стоимость, потребление которого, следовательно, было бы производством стоимости. И действительно, владелец денег находит на рынке такой товар: рабочую силу.

Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которые существуют в телесности, живой индивидуальности человека и которые он приводит в движение, поскольку производит потребительную стоимость какого-либо вида.

Для того, чтобы человек выставил свою рабочую силу как товар на продажу, он прежде всего должен распоряжаться ею, быть свободным лицом и, чтобы оставаться таковым, постоянно иметь возможность продавать ее только время от времени. Если бы он продал ее раз навсегда, то превратился бы из свободного в раба, из товаровладельца в товар.

Свободный человек вынужден выносить свою рабочую силу как товар на рынок, поскольку он не в состоянии продать другие товары, в которых уже овеществлен его труд. Если кто-то хочет воплотить свой труд в товары, он должен приобрести средства производства (сырье, инструменты и др.) и к тому же средства существования, которыми он живет до продажи своего товара. Лишенный таких вещей, он решительно не в состоянии производить, и ему остается для продажи только собственная рабочая сила.

Итак, чтобы превратить деньги в капитал, владелец денег должен найти на товарном рынке свободного работника, свободного в том двояком смысле, что он как свободное лицо распоряжается своей рабочей силой как своим товаром, что он, с другой стороны, не имеет для продажи никаких других товаров, полностью избавлен, свободен от всех вещей, нужных для проявления на деле его рабочей силы. Иными словами: работнику нельзя быть рабом, но и нельзя иметь никакой собственности, кроме своей рабочей силы, он должен быть неимущим, если владелец денег должен найти его вынужденным продавать свою рабочую силу. Это, во всяком случае, не такое отношение, которое может быть основано на естественном законе, ибо земля не производит на одной стороне владельца денег и товаров и на другой просто владельца рабочей силы. Только историческое развитие и целый ряд экономических и социальных переворотов создали это отношение.

Товар рабочая сила обладает, как и любой другой товар, стоимостью, которая определяется необходимым для производства — здесь также для воспроизводства — изделия рабочим временем. Поэтому стоимость рабочей силы равна стоимости необходимых для содержания ее владельца средств существования. Под содержанием здесь, естественно, надо понимать длительное содержание, которое охватывает и продолжение рода. Так определяется меновая стоимость рабочей силы, ее потребительная стоимость проявляется только при потреблении последней.

Расходование рабочей силы, как и любого другого товара, совершается вне сферы товарного обращения, поскольку мы должны покинуть последнюю, чтобы последовать за владельцем денег и владельцем рабочей силы на место производства. Здесь обнаруживается не только то, как капитал производит, но также и то, как капитал производится.

Если до сих пор мы видели только общающихся между собой свободных, равных, короче — равноправных лиц, которые по усмотрению распоряжаются своим добром, покупают или продают, то замечаем, уже с отдалением от нашей бывшей арены и по мере следования за действующими лицами к месту производства, что физиономии таковых изменяются. Прежний владелец денег шагает вперед как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его работник: один — исполненный значения, ухмыляющийся и деловитый, другой — робкий, внутренне сопротивляющийся, как тот, кто снес свою собственную шкуру на рынок и теперь не должен ожидать ничего другого, кроме дубления.

Основа капиталистического способа производства

Потребление рабочей силы есть сам труд. Покупатель рабочей силы расходует ее, заставляя ее продавца работать.

Процесс труда состоит прежде всего в том, что человек изменяет форму природного материала согласно своим целям. Сами природные материалы имеются в наличии изначально. Все, что человек непосредственно отторгает у земного целого, есть данные природой предметы труда, напротив, вещи, которых уже коснулся человеческий труд и которые только будут перерабатываться далее, есть сырье. К первым принадлежит, к примеру, руда, которая выламывается из своего пласта, к последним — уже выломанная руда, которая плавится.

Средства труда есть те вещи, которые человек использует для обработки предметов труда. Такие средства труда могут быть просто продуктом природы или уже содержать в себе человеческий труд; всеобщим средством труда является и остается сама земля.

Результат процесса труда есть продукт. Продукты могут выходить из процесса труда в различных формах. Они могут годиться только для личного потребления или только как средство труда, или применяться только как сырой материал (полуфабрикат), который подлежит дальнейшей обработке, или служить различным образом, как, к примеру, виноград, и в качестве средства потребления и в качестве сырого материала для вина. Поскольку продукты применяются для изготовления других продуктов, они превращаются в средства производства.

Возвратимся теперь после этих всеобщих разъяснений к капиталистическому процессу производства!

После того, как владелец денег купил средства производства и рабочую силу, он заставляет последнюю потреблять первые, т.е. превращать в продукты. Равным образом работник расходует средства производства, изменяя их формы. Результатом этого процесса являются преобразованные средства производства, в которые во время их трансформирования вливается, опредмечивается новый труд.

Но эти преобразованные вещи, продукты, принадлежат не работникам, которые их изготовили, а капиталисту. Ибо он купил не только средства производства, но и рабочую силу, и первые благодаря вкладу последней приведены, так сказать, в состояние брожения. Работник играет при этом только роль самодействующего средства производства.

Капиталист выпускает изделия не для собственного домашнего потребления, а для рынка, следовательно, выпускает товары. Но притом одно это не служит ему никоим образом. Ему важно выпускать товары, стоимость которых выше, чем сумма стоимостей, нужных для изготовления средств производства и рабочей силы, короче, он добивается прибавочной стоимости.

Получение прибавочной стоимости является собственно единственной пружиной, которая побуждает владельца денег превращать свои деньги в капитал и производить. Посмотрим же, как эта цель достигается!

Как уже отмечалось, стоимость каждого товара определяется необходимым для его выпуска рабочим временем, поэтому мы должны и выпущенный капиталистом товар представить в воплощенном в нем рабочем времени.

Предположим, сырой материал для выпуска изделия стоит 3 талера и то, что входит в средства труда, стоит 1 талер, предположим далее, что эти 4 талера представляют стоимостное выражение продукта 2-х двенадцатичасовых рабочих дней, таким образом, получится, что первоначально в готовом изделии опредмечено 2 рабочих дня. Однако сырой материал и средства труда становятся товаром не сами по себе, а только посредством труда; надо, следовательно, посмотреть, сколько рабочего времени потребует упомянутый процесс производства. Если предположить, что он продолжается только 6 часов, то тогда было бы также нужно именно только 6 часов, чтобы возместить стоимость примененной рабочей силы. Дневная стоимость рабочей силы определяется стоимостью товаров, повседневно расходуемых для ее создания и, соответственно, содержания. Если поэтому их выпуск стоит 6 рабочих часов, дневная стоимость рабочей силы возмещается 6 рабочими часами и выражается, согласно нашему вышеуказанному предположению, в цене 1 талер. В готовый продукт вкладывается, таким образом, всего 2 1/2 рабочих дня, или его общая цена составляет 8 талеров; но капиталист сам заплатил за это 5 талеров, 4 — за сырой материал и средства труда, 1 — за рабочую силу. Что в таком случае не может возникнуть никакая прибавочная стоимость, ясно, как на ладони. Однако это не устраивает капиталиста; он хочет иметь прибавочную стоимость, иначе он не действует. Сырой материал неумолим, средства труда — тоже. Они содержат столько-то и столько-то рабочего времени и имеют свою, определенную стоимость, которую капиталист должен оплатить, но они не увеличиваются.

Остается еще купленная рабочая сила. Капиталист признает, что работник ежедневно нуждается в таком количестве средств существования, которое может производиться за 6 рабочих часов, т.е. в жизненных средствах ценой в 1 талер, таким образом, он платит ему за его дневную рабочую силу 1 талер. Он, однако, не признает, почему, собственно, купленная рабочая сила должна действовать ежедневно также только 6 часов, более того, требует, чтобы она действовала ежедневно 12 часов, т.е. в течение времени, которое в нашем случае производит стоимость в 2 талера. Загадка разрешается. Мы видим, что в рамках 6 часов сырой материал на 3 талера и средства труда на 1 талер превращаются рабочей силой, которая тоже стоит 1 талер, в продукт, который имеет стоимость 5 талеров, или содержит, соответственно, 2 1/2 рабочих дня. Однако, не давая за рабочую силу больше 1 талера, хитрец-управляющий капиталиста теперь заставляет ее действовать не 6, а 12 часов, заставляет ее за это время расходовать сырой материал не за 3, а за 6 талеров и средства труда не за 1, а за 2 талера и получает таким способом продукт, в котором опредмечено 5 рабочих дней и который тем самым стоит 10 талеров. Но расходует он только на сырой материал 6 талеров, на средства труда -2 талера и на рабочую силу — 1 талер, всего 9 талеров. Готовый же продукт содержит теперь прибавочную стоимость в 1 талер.

Очевидно прибавочная стоимость может возникнуть только вследствие того, что рабочая сила действует в большей степени, чем это необходимо для возмещения ее собственной стоимости. Говоря яснее: прибавочная стоимость возникает из неоплаченного труда.

Чтобы определить степень, в которой рабочая сила создает прибавочную стоимость, надо раздробить примененный для производства капитал на две части, из которых одна вкладывается в сырой материал и средства труда, другая — в рабочую силу. Если, к примеру, при производстве израсходовано 5000 талеров таким образом, что использованы сырье и средства труда на 4100 талеров и рабочая сила — на 900 талеров и получена стоимость готового товара в 5900 талеров, то кажется, будто бы создана прибавочная стоимость 18 процентов, если, конечно, вообразить, что полученная прибавочная стоимость происходит из всего затраченного капитала. Однако сырой материал и средства труда на 4100 талеров остались по своей стоимости неизменными, только их форма стала другой; напротив, рабочая сила, на которую авансировано 900 талеров, добавила к ним во время потребления сырого материала и средств труда стоимость в 1800 талеров и вместе с тем создала прибавочную стоимость в 900 талеров. Поэтому капиталист выколотил прибавочную стоимость в 100 процентов из рабочей силы, ведь она дважды возместила цену своего производства, только получил это просто: она в течение половины рабочего времени расходовалась даром.

Капиталисты и их профессора могут сколько угодно вертеть и крутить, болтать о «плате за издержки, о «риске» и т.д. и т.п., все зря. Материал труда и средства труда остаются как они есть и сами по себе не создают никакой новой стоимости; это делает рабочая сила и только рабочая сила, которая в состоянии создать прибавочную стоимость.

Рабочий день

При неизменных условиях производства необходимое рабочее время, в котором нуждается работник, чтобы возместить выплаченную ему капиталистом стоимость, или цену, его рабочей силы, само является ограниченной этой стоимостью величиной. Оно исчисляется, к примеру, 6 часами, если создание ежедневных средств существования в среднем стоит 6 рабочих часов. Исходя из этого прибавочный труд, который доставляет капиталистам прибавочную стоимость, длится 4, 6 и др. часов, а полный рабочий день исчисляется 10, 12 и др. часами. Чем длиннее прибавочный труд, тем длиннее при этих условиях рабочий день.

Но прибавочный труд и с ним рабочий день расширяемы лишь в известных границах. Как, к примеру, лошадь в состоянии в среднем работать только 8 часов ежедневно, так и работник может работать ежедневно только определенное количество времени. При этом принимаются в расчет не только физические, но и моральные условия. Дело не только в том, сколько времени нужно человеку для сна, еды, содержания себя в чистоте и др., но и в том, какие духовные и социальные потребности, определяемые общим культурным состоянием общества, он должен удовлетворять. Те рамки, в которые вмещается рабочий день, обнаруживают, однако, все же такую большую расширяемость, что рядом друг с другом встречаются рабочие дни в 8, 10, 12, 14, 16, 18 и еще более часов.

Итак, рабочий день во всяком случае должен быть короче, чем сутки в 24 часа, но спрашивается: насколько большим? Капиталист имеет на сей счет всецело собственные взгляды. Как капиталист он есть всего лишь персонифицированный капитал. Его душа есть душа капитала. Но капитал имеет единственный жизненный импульс, побуждение к самореализации, к созданию прибавочной стоимости, к всасыванию с помощью своей постоянной части средств производства как можно большей массы прибавочного труда. Капитал — это мертвый труд, который, подобно вампиру, живет только всасыванием живого труда и живет тем больше, чем больше его всасывает. Капиталист покупает рабочую силу как товар и, подобно всякому другому покупателю, пытается выколотить из потребительной стоимости своего товара как можно большую выгоду, однако и владелец рабочей силы, работник, тоже в конце концов высказывается об этом, заставляя в противовес капиталисту выслушать примерно следующее:

Товар, который я тебе продал, отличается от прочей товарной черни тем, что его потребление создает стоимость и большую стоимость, чем стоит он сам. Это было основанием того, почему ты его купил. Что на твоей стороне выглядит как реализация капитала, является на моей стороне излишним расходованием рабочей силы. Ты и я знаем на рыночной площади лишь один закон, закон товарообмена. И потребление товара принадлежит не только продавцу, который его отчуждает, но и покупателю, который его приобретает. Поэтому тебе принадлежит потребление моей ежедневной рабочей силы. Но я должен иметь возможность посредством ее ежедневной продажной цены ежедневно ее воспроизводить и поэтому вновь продавать. Несмотря на естественный износ из-за возраста и др., я должен быть способен работать завтра так же, как сегодня, с тем же нормальным состоянием силы, здоровья и бодрости. Ты постоянно проповедуешь мне евангелие «бережливости» и «воздержания». Ну хорошо! Как разумный, экономный хозяин я хочу беречь мое единственное достояние, рабочую силу, и воздерживаться от всякого бездумного ее расточения. Я хочу ежедневно приводить ее в текучее состояние, пускать в движение, в работу лишь настолько, насколько это согласуется с ее нормальной продолжительностью и здоровым развитием. Путем неограниченного удлинения рабочего дня ты можешь за один день исчерпать большее количество моей рабочей силы, чем я могу возместить за три дня. Что ты таким образом приобретаешь на труде, я теряю на его субстанции. Использование моей рабочей силы и ее ограбление — совершенно разные вещи. Если средний период, который средний работник может жить при разумной массе труда, составляет 30 лет, стоимость моей рабочей силы, которую ты мне изо дня в день выплачиваешь, составляет 1: 365х30, или 1/ 10 950 ее общей стоимости. Если, однако, ты потребляешь ее 10 лет, то платишь мне ежедневно только 1/10 950 вместо трижды 1/10 950 ее общей стоимости, следовательно, лишь 1/3 ее дневной стоимости, и потому ежедневно обкрадываешь меня на 2/3 стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, тогда как используешь трехдневную. Это делается вопреки нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности, и я требую его, не апеллируя к твоему сердцу, ибо в денежных делах кончается благодушие. Ты способен быть примерным гражданином, возможно членом союза борьбы против мучительства над животными, и вдобавок славиться святостью, но у вещи, которую ты в противоположность мне представляешь, не бьется сердце в ее груди. Что там, видимо, и должно стучать, так мое собственное сердцебиение. Я требую нормального рабочего дня, потому что я, как всякий другой продавец, требую стоимости моего товара.

Очевидно, оба, капиталист и рабочий, ссылаются на закон товарообмена; только власть может разрешить их противоположные законные притязания. И тем самым нормирование рабочего дня представляется в истории капиталистического производства как борьба за пределы рабочего дня — борьба между совокупным капиталистом, т.е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, или рабочим классом.

Из докладов английских фабричных инспекторов вытекает, что для фабрикантов никакое средство не является слишком мелким или плохим, если оно имеет значение для того, чтобы обойти, а значит, нарушить законы, которые нормируют рабочее время. С настоящей жадностью набрасываются они на каждую минуту, которую могут ухватить, так что инспектора сами клеймят их за «кражу минут». Доклады того времени, когда еще не существовало нормального рабочего дня, или о тех отраслях предпринимательства, где оно все еще не существует, сплошь ужасны. Комиссары по здравоохранению высказываются больше о том, что могло бы наступить всеобщее телесное и душевное уродство, если бы эксплуататорским бесчинствам капитала не были поставлены прочные пределы.

Самым желанным для капиталиста было бы, если бы рабочий день закрепился на 24 часах. Свидетельство тому — излюбленная система дневных и ночных смен. Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Если его что и интересует, так это только и исключительно максимум рабочей силы, который может быть задействован за день. Хотя он, несомненно, и предчувствует, что его человекоубийственное поведение должно иметь ужасный конец, но только думает, что этот конец наступит не так скоро. Во всяком мошенничестве с акциями каждый знает, что однажды должна разразиться буря, но каждый надеется, что она заденет головы его близких после того, как он сам уже перехватил и надежно упрятал золотой дождь. Капитал поэтому беспощаден к здоровью и продолжительности жизни рабочего там, где не принуждается обществом к осмотрительности.

Рабочим Англии с середины 14-го до конца 17-го столетия законным порядком удлинялся их рабочий день; точно так же теперь общество не вправе рабочий день сократить.

Как, тем не менее, обстояло дело с рабочим временем перед эпохой крупной индустрии, вытекает из того, что, к примеру, еще в конце предыдущего (XVIII. — Ред.) столетия жаловались на то, что многие рабочие работали только 4 дня в неделю. Ярый поборник тирании капитала предложил в 1770 году, чтобы те, кто стал предметом публичной благотворительности, создали работный дом, который был бы домом ужаса, и обязывались в нем работать ежедневно 12 часов. Тогда, следовательно, учреждение делалось домом ужаса посредством 12-часового рабочего времени, в то время как 63 года спустя в 4-х отраслях труда рабочее время в 12 часов для детей 13-18 лет было узаконено государственной властью и тем самым вызвало у капиталистов взрыв негодования!

Борьба с целью сокращения рабочего времени упорно велась рабочими Англии с 1802 года. 30 лет они боролись столь же хорошо, как и напрасно, правда, они провели 5 фабричных актов, но в этих законах не содержалось ничего, чтобы обеспечить их принудительное исполнение. Лишь с 1833 года начал постепенно распространяться нормальный рабочий день.

Прежде всего ограничивался труд детей и молодых людей в возрасте до 18 лет. Фабриканты бушевали против соответствующих законов, а затем, когда их сопротивление не достигло успеха, они изобрели официальную систему с целью их несоблюдения.

С 1838 года все громче и шире становился призыв со стороны фабричных рабочих о 10-часовом нормальном рабочем дне. С 1844 года рабочее время ограничено 12 часами также для всех женщин старше 18 лет и им запрещена ночная работа. Одновременно узаконено рабочее время детей моложе 13 лет в 6 1/2-7 часов. Были также по возможности предусмотрены и упорядочены отклонения от закона, чтобы как женщины, так и дети могли обедать в рабочих помещениях.

Ограничение женского и детского труда имело следствием то, что вообще на фабриках, подчиненных отраслевому регулированию, стали работать только 12 часов. Фабричный акт от 8 июля 1847 года твердо установил, что рабочий день для лиц 13-18 лет и для всех работниц должен составлять сначала 11, а с 11 мая 1848 года — 10 часов.

Теперь среди капиталистов поднялся настоящий бунт. Когда вычеты из заработной платы и др. не подвигли рабочих на горячий протест против «ограничения их свободы», когда ни в чем не помогли все мыслимые уловки с тем, чтобы сделать невозможным контроль, закон стал нарушаться открыто. Нередко судебные палаты, которые тоже состояли из капиталистов, несмотря на очевидные нарушения закона, давали на это право своим братьям-капиталистам. Объявила же напоследок одна из четырех высших судебных палат точный текст закона бессмысленным.

Наконец у рабочих, лопнуло терпение, и они приняли такую угрожающую позу, что капиталисты должны были в итоге снизойти до соглашения, которое благодаря добавочному фабричному акту от 5 августа 1850 года получило силу закона. Оно раз и навсегда положило конец сменной системе.

Отныне закон повсеместно регулирует рабочий день, хотя вне его действия остаются все еще значительные категории рабочих.

В то время как в Англии, колыбели капиталистического производства, нормальный рабочий день завоевывался как бы шаг за шагом при бешеном сопротивлении капиталистов и при поразительной выдержке рабочих, во Франции в этом отношении ничего не шевелилось до тех пор, пока Февральская революция 1848 года одним ударом не предоставила нормальный рабочий день в 12 часов всем рабочим.

В Соединенных Штатах Северной Америки борьба за нормальный рабочий день началась только после отмены рабства. Всеобщий рабочий конгресс в Балтиморе 16 августа 1866 года потребовал 8-часового нормального рабочего дня и с тех пор беспрестанно и с нарастающим успехом борется за это.

В том же году конгресс Интернациональной рабочей ассоциации также провозгласил требование 8-часового рабочего дня.

Короче: рабочие всех культурных стран осознали, что прежде других вещей они должны иметь нормальный рабочий день. Они придерживаются того же взгляда, что и фабричный инспектор Сондерс, который сказал: «Невозможно предпринять дальнейших шагов на пути реформирования общества с какой бы то ни было надеждой на успех, если предварительно не будет ограничен рабочий день и не будет вынуждено строгое соблюдение установленных для него границ».

Социалистическая форма общества подчиняется высшим жизненным требованиям рабочих, а следовательно, и не может ограничить рабочий день временем, непременно нужным для изготовления необходимых средств существования. Но здесь производители работают только для самих себя, не для капиталистов, земельных собственников и знатных тунеядцев, и рабочий день будет несравненно короче, чем в нынешнем обществе, потому что работает каждый трудоспособный, потому что отпадает неизбежное в капиталистическом хозяйстве расточительство сил и потому что со всесторонним образованием рабочего испытывает невиданный до того взлет производительная сила общественного труда.

Разделение труда

Если выплачивается полная стоимость рабочей силы и из нее ничего не выкрадывается, как постоянно делают капиталисты, сколь бы часто это ни случалось, то при данной величине рабочего дня остается сверх предназначенного для возмещения этой стоимости отрезка времени строго определенное количество часов, в течение которых может производиться прибавочная стоимость. Чтобы при таких обстоятельствах, тем не менее, увеличить прибавочный труд, а значит, и прибавочную стоимость, должно сокращаться рабочее время, необходимое для содержания рабочей силы, а это достижимо лишь тем, что повышается производительность труда, следовательно, рабочий становится способным произвести ту же сумму средств существования за меньшее время.

В тех отраслях предпринимательства, которые изготавливают необходимые средства существования или же требуемые для их выпуска средства производства, повышающаяся производительность труда сокращает не только стоимость выпускаемых изделий, но и стоимость рабочей силы, там последняя регулируется первой. Во всех других отраслях предпринимательства цена рабочей силы снижается по крайней мере относительно, т.е. сравнительно с ценой произведенных ею товаров, а именно в течение всего времени, которое нужно конкуренции, чтобы вновь и вновь сбывать эти товары по их новой, понижаемой повышающейся производительностью труда стоимости. Поэтому неодолимым стремлением и постоянной тенденцией капитала является подъем производительной силы труда с тем, чтобы удешевлять товары и через удешевление товаров удешевлять самого рабочего.

(Чтобы избежать заблуждений, здесь замечу, что при этом не следует придерживаться денежного выражения. Почти любой товар фактически дешевле, чем прежде, особенно товар рабочая сила, но цены товаров, выраженные в деньгах, кажутся вывернутыми наизнанку, такими высокими, как никогда. Кажутся! Ибо это именно только видимость, потому что стоимость денег тоже необычайно упала.)

Развитие производительной силы труда внутри капиталистического производства нацелено на то, чтобы сократить ту часть рабочего дня, в рамках которой рабочий должен работать для самого себя, чтобы именно этим удлинить другую часть рабочего дня, в рамках которой он может работать для капиталиста даром.

Перейдем теперь к рассмотрению особых методов производства, которыми достигается этот результат.

Таким методом производства прежде всего является кооперация, она предполагает, что более или менее значительные капиталы уже находятся в руках предпринимателей индустрии и сами развиваются из занятости многих наемных работников одним мастером.

Производительная сила работающих совместно повышается и средства производства удешевляются путем пространственной концентрации и одновременной деятельности составляющих ее отдельных сил. (Рабочее помещение для 100 рабочих стоит значительно меньше, чем 50 мастерских по 2 рабочих. Так же обстоит дело со складскими и прочими помещениями, как и в отношении различных инструментов.)

Кооперация возлагает на капиталиста приобретающую в его руках деспотический характер роль дирижера, который выступает тем решительнее, чем масштабнее становится применение кооперации.

Из простой кооперации возникает разделение труда внутри мастерской, которым характеризуется мануфактурный период.

Либо в одном рабочем помещении объединяют ремесленников различных занятий, к примеру, тележников, кузнецов, ключников, шорников, лакировщиков и т.д. и т.п., чтобы делать один совокупный продукт, скажем, карету. Многократ раздробленные ранее виды работ каждого данного самостоятельного ремесла наконец превращаются таким образом в принадлежащую только каретной мануфактуре часть труда. Либо многие ремесленники одной и той же профессии, к примеру иголочники, оставляются в том же самом рабочем помещении выполнять рядом друг с другом одновременно свою работу, причем далее отдельные группы рабочих часто изготовляют еще только отдельные части соответствующего продукта и работают «из рук в руки. Этот метод работы, как известно, привел в некоторых отраслях производства ко стократному дроблению совокупного труда и тем самым гигантски повысил его производительность.

При таком разделении труда никто в отдельности не сберегает чересчур много времени, которого обычно требует любой переход от одной частичной операции к другой, но благодаря постоянной одинаковости работы достигаются невероятная ловкость и проворство рабочих.

Точно так же подобный метод производства ведет к тому, что на место тех инструментов, которые применялись в ремесле при различных работах, вступают те, которые служат только для сугубо специального исполнения и потому оказываются гораздо пригоднее и облегчают труд, а соответственно, и повышают его производительность. К тому же на этом пути создаются материальные условия механизации, которая состоит из соединения простых инструментов.

Когда различные составные части товара изготавливаются в мануфактуре именно так, многими различными родами рабочих, а каждая часть не требует равновеликого количества труда, то, естественно, для выпуска одной части используется больше рабочих, для выпуска другой — меньше. Чем больше рабочих объединяется на одном предприятии, тем легче могут быть, с этой точки зрения, найдены правильные пропорции. Это одно из многих оснований для возможно большей концентрации капитала.

Некоторые простые машины, именно для таких операций, которые требуют большого силового напряжения, появляются уже в мануфактурный период, как, к примеру, в бумагоделании размол тряпок в бумажных мельницах. Только специфическая механизация мануфактурного периода составляет скомбинированного из многих частичных рабочих совокупного рабочего.

Из отдельных рабочих у некоторых развивается больше сила, у других — больше ловкость, у третьих — больше наблюдательность, способности, к которым индивиды подготовлены специфически. Совокупный рабочий, напротив, обладает всеми свойствами, которые требуются от различных частичных работ, и выполняет каждую из них исключительно для нее предназначенным органом.

У всех мануфактурных рабочих цена их образования ниже, чем у ремесленников. Следовательно, при мануфактуре в противоположность ремеслу стоимость рабочей силы падает, а реализация капитала растет.

Ради полноты здесь надо пояснить отношение между мануфактурным и общественным разделением труда. Применительно к самому труду можно обозначить распределение производства на такие виды, как земледелие, индустрия и др., в качестве разделения труда вообще, подразделение этих видов на различные отрасли предпринимательства — в качестве особенного разделения труда и разделение труда внутри мастерской — в качестве единичного разделения труда. Основа всего развитого и опосредованного товарообменом разделения труда — отделение города от деревни.

Мануфактурное разделение труда предполагает наличие уже развитого общественного разделения труда. С другой стороны, общественное разделение труда развивается дальше через мануфактурное.

Различие между обоими этими видами разделения труда состоит главным образом в том, что каждая самостоятельная отрасль предпринимательства производит товары, в то время как частичные мануфактурные рабочие товаров не изготавливают; в товары превращаются только продукты их совместного труда. Мануфактурное разделение труда подчинено безусловному авторитету капиталиста над людьми, которые образуют всего лишь части принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых производителей, которые не признают никакого иного авторитета, кроме конкуренции, принуждения, которое осуществляет давление на них их взаимных интересов. Очень характерно, что самые вдохновенные защитники фабричной системы не могли придумать против всеобщей организации общественного труда ничего худшего, чем то, что таковая превратит все общество в фабрику.

При цеховых законах, где точно определялось число подмастерьев, которое самое большее смел нанять мастер, как и вся деятельность отдельного цеха, не могло наступить мануфактурное разделение труда, это, напротив, совершенно специфическое творение капиталистического способа производства.

Чем дальше развивается мануфактурное разделение труда, тем одностороннее должна быть образованна и рабочая сила отдельного рабочего, так что она становится собственно производительной, если только капиталист купил ее и поставил на свое определенное место. Отдельный рабочий становится неспособным что-либо изготовить и низводится до принадлежности мастерской капиталиста. Как у избранного народа на лбу написано, что он собственность Иеговы, так и разделение труда налагает на мануфактурного рабочего штемпель, который клеймит его как собственность капиталиста.

В дальнейшем этот метод труда в большей или меньшей степени способствует духовному или телесному уродованию рабочего. Последнее обнаруживается в целом ряде профессиональных болезней. Первое — во всеобщей духовной сонливости, отсутствии энергии, даже полнейшей тупости.

Мануфактура, техническим базисом которой остается ремесленная сноровка, как и всегда односторонняя, однако, сама поставляет машины, посредством которых от основания совершается переворот в способе производства и создается крупная индустрия.

Крупная индустрия

В то время как при мануфактуре переворот в процессе производства исходит от рабочей силы, в крупной индустрии он исходит от средств труда, на место инструментов ручного применения здесь приходят машины.

Всякая развитая механизация состоит из трех существенно различных частей: двигателя, передаточного механизма и инструмента, или рабочей машины. Двигатель действует как побудительная сила всего механизма. Он вырабатывает свою собственную движущую силу, как паровые машины, тепловые машины, электромагнитные и др. машины, или получает толчок извне от природной силы, как водяное колесо от водопада, крыло ветряной мельницы — от ветра и др. Передаточный механизм, состоящий из маховых колес, ведущих валов, зубчатых колес, турбин, стержней, веревок, ремней, промежуточных приспособлений и передач самого различного вида, регулирует движение, превращает, где это необходимо, его форму, к примеру, из вертикальной в круговую, распределяет и переносит его на рабочие машины. Обе части механизма существуют только для того, чтобы сообщить рабочей машине движение, посредством которого она захватывает и целесообразно изменяет предмет труда. Эта часть механизма, рабочая машина, есть то, откуда исходит индустриальная революция в 18-м столетии. Она каждый день вновь и вновь образует исходный пункт, поскольку ремесленное или мануфактурное предприятие переходит в машинное.

В общем и целом у рабочей машины опять-таки находятся инструменты ремесленника или мануфактурного рабочего, отличие состоит только в том, что у последних число и охват инструментов ограничены человеческими органами, в то время как у первой этих ограничений не существует. Уже старейшая прядильная машина приводила в движение 12-18 веретен, чулочный станок вяжет многими тысячами иголок сразу и т.д.

Первоначально рабочие машины приводились в движение человеком, потом зачастую лошадьми и др., реже — изменчивым ветром, но больше и больше употреблялась вода. В то же время применение воды было связано с различными недостатками, которые устранило только изобретение паровой машины. Местоположение фабрики теперь более не связывалось с местностью, живым водопадом. Уровень побудительной силы, до сих пор зависевший от наличных природных условий, отныне всецело подчинен человеческому регулированию, и впредь возможно с помощью того же двигателя приводить в действие обширнейший передаточный аппарат и многочисленнейшие рабочие машины.

Известны два главных вида фабрики. Либо она объединяет многие однотипные рабочие машины, из которых каждая производит весь продукт, либо она включает машинные системы различные машины, из которых каждая изготавливает часть продукта, так что он должен пройти через различные машины, прежде чем быть законченным.

Машинное производство приобретает свой развитый облик как расчлененная система автоматических рабочих машин, которые получают свое движение через передаточный механизм от центрального автомата. На место отдельной машины здесь встает механическое чудовище, чье тело заполняет все фабричное здание и чья демоническая сила, едва прикрытая почти торжественно размеренным движением ее гигантских членов, прорывается в лихорадочно бешеном вихревом танце своих бесчисленных, собственно рабочих органов.

Сами машины первоначально изготавливались ремесленниками и мануфактурными рабочими, однако вскоре такая продукция оказалась неудовлетворительной, и машины стали изготавливаться также посредством машин.

Вызванный крупной индустрией переворот в способе производства шаг за шагом охватил также коммуникации и транспорт. Появились железные дороги, пароходы, телеграфы и др.

Капитал присваивает себе все открытия и изобретения, так сказать, совсем даром. Что капиталист должен употребить для эксплуатации науки, так это только дорогостоящий аппарат, который все же много дешевле, чем та масса инструментов и др., которая в ином случае требовалась бы для изготовления равновеликой товарной массы.

Часть стоимости, которую машинное оборудование теряет благодаря своему износу, переносится на продукт. Причем эта часть стоимости в машинном производстве относительно меньше, чем в ремесленном, потому что она распределяется на много большую массу продукта, в то время как одновременно средства производства применяются экономичнее и состоят из более долговечного материала.

Труд, который сберегается применением машины, должен быть больше, чем труд, который необходим для ее производства. Поэтому производительность машины измеряется степенью, в какой она сберегает человеческий труд. С помощью машины-самопрялки, к примеру, за 150 рабочих часов (считая рабочее время работающего на машине в целом) прядется столько пряжи, сколько с помощью ручной прялки за 21 000 рабочих часов.

Поскольку механизация делает ненужной мускульную силу, она становится средством применения рабочего без мускульной силы или же с физической недоразвитостью, но с большей гибкостью членов. Женский и детский труд был поэтому первым словом капиталистического применения машин! Могучее средство замещения труда и рабочих тем самым тут же превратилось в средство увеличения числа наемных рабочих путем подминания всех членов рабочей семьи, без различия пола и возраста, под непосредственное господство капитала. Принудительный труд на капиталистов узурпировал место не только детской игры, но и свободного труда в домашнем кругу в нравственных рамках на саму семью. Стоимость рабочей силы определялась не только рабочим временем, нужным для содержания индивидуального взрослого рабочего, но и рабочим временем, нужным для содержания рабочей семьи. Выбрасывая всех членов рабочей семьи на рынок труда, механизация делит стоимость рабочей силы мужчины на всю его семью. Поэтому она обесценивает его рабочую силу. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он распоряжался как формально свободное лицо. Теперь он продает жену и дитя; он становится работорговцем.

Какой ущерб причиняет женский труд, показывает то обстоятельство, что из примерно 100 000 детей за год умирает в лучше расположенных округах Англии 9000 и в худших, т.е. индустриальных, — 24000-26000. Женщины не могут ухаживать за детьми и должны давать им вместо груди дрянные, вредные микстуры и с целью искусственного усыпления — наркотики.

Благодаря преобладающему замещению детьми и женщинами комбинированного рабочего персонала механизация ломает, наконец, сопротивление, которое мужская рабочая сила в мануфактурный период еще противопоставляла деспотии капитала. Рабочие закабаляются все больше и больше!

Машины изнашиваются не только вследствие их применения; элементарные воздействия портят их, если они не применяются. Любая улучшенная машина обесценивает менее совершенную сообразно объему и действию улучшения. Поэтому капиталист стремится использовать свою механизацию возможно короткий отрезок времени, то есть выкроить из каждого данного отрезка времени как можно больше рабочего времени. Тем самым он не только защищает себя от убытков, но и достигает существенных преимуществ.

Удлиненный рабочий день, хотя он теперь удлиняется совершенно без объяснений или под названием «сверхурочных часов», имеет для капиталиста то преимущество, что он может произвести больше товара, а следовательно, и большую прибавочную стоимость, не будучи обязанным увеличивать часть капитала, вложенную в здания и машинное оборудование.

Пока машинное оборудование применяется в отрасли производства только еще отдельными капиталистами, последние обладают монополией и обделывают, естественно, «очень хорошие дела»; но как только машинное производство распространилось, величина прибавочной стоимости зависит только от числа одновременно занятых рабочих и от степени их эксплуатации. Отсюда чудовищная тяга капитала к удлинению рабочего дня.

В то время как капиталистическое применение машинного оборудования столь односторонне удлиняет рабочий день и принуждает к службе производству множество новых рабочих сил (женщины, дети), оно, с другой стороны, беспрестанно делает рабочих «излишними», создает так называемое перенаселение, чья конкуренция понижает цену рабочей силы.

Машинное оборудование, которое делает рабочего способным в меньшее время производить больше, стало, следовательно, в руках капитала средством беспредельно удлинять рабочий день. Однако пока общество, над жизненным корнем которого нависла такая угроза, законодательно устанавливало нормальный рабочий день, капитал старался насколько возможно интенсивно эксплуатировать рабочую силу, т. е. принуждать рабочего в более короткое рабочее время быть настолько деятельным, как он был бы не в состоянии в течение более длительного времени.

Как достигается эта цель? Различными методами, рычагами которых одновременно служат различные способы оплаты, к примеру, поштучная заработная плата.

Вообще после сокращения рабочего времени среди мануфактурных рабочих Англии проявилась большая трудоспособность. На фабриках, где деятельность рабочих определяется машинным оборудованием, вначале полагали, что сокращенное рабочее время может сделать неосуществимым повышение напряжения рабочей силы, однако результаты научили, что это предположение ложное. При сокращенном рабочем дне отчасти увеличивается скорость машинного оборудования, отчасти отдельным рабочим предоставляется большее поле надзора. И того и другого требуют улучшения и изменения машинного оборудования.

Маркс на цифрах доказывает, что в Англии со времени законодательного сокращения рабочего дня рабочая сила отдельного рабочего была напряжена в такой высокой степени, что через немного лет существенно сократилось число занятых рабочих по отношению к колоссальному увеличению и расширению фабрик. Из каждого рабочего, следовательно, стало выжиматься намного больше труда, чем раньше, да и нажим становился шаг за шагом таким бессовестным, что рабочие увидели средство спасения от их ускоренного использования только в дальнейшем сокращении рабочего времени и теперь уже повсюду боролись за 9- и 8-часовой рабочий день.

Последствия развитого фабрично-заводского дела

В то время как при мануфактуре имеется полная градация рабочих различной умелости, на фабрике такие большие несходства исчезают; там, в общем, имеются только еще средние рабочие, которые отличаются друг от друга лишь возрастом и полом и потому также уровнем физической силы, а значит, и по-разному оплачиваются вне степени мастерства.

Фабрика использует по существу только двоякого сорта рабочих: тех, что действительно заняты при машинах (сюда относятся также обслуживающие паровые машины и др.), и подручных, которые подают машинам сырье (по преимуществу дети). Рядом с обоими этими главными классами появляется еще персонал, который занимается контролем и ремонтом машин, как инженеры, механики и др.

Рассматриваемый в неразрывной взаимосвязи и постоянном течении его обновления любой общественный процесс производства есть одновременно и процесс воспроизводства, сохранения. Имеет первый капиталистическую форму — имеет ее и последний.

Если при мануфактуре рабочий должен был всю свою жизнь обслуживать себя инструментом, то теперь фабрика обрекает его в течение жизни служить машине. Машинным оборудованием злоупотребляют, чтобы с детских лет превратить самого рабочего в часть частичной машины. Издержки производства рабочей силы, а значит, и ее цена сокращаются, и зависимость рабочего от капиталиста достигает высшей точки. Своим превращением в автоматы средства труда во время процесса труда противостоят самому рабочему как капитал, как мертвый труд, который порабощает и высасывает живую рабочую силу.

Ручной труд и умственный труд на фабрике полностью разобщены; имеются рабочие ручного труда и надсмотрщики за трудом. Царит казарменная дисциплина, деспотическая власть. Капиталист господствует, как абсолютный монарх, различные офицеры (директора, руководители предприятия и др.) приказывают, а рядовые, рабочие, должны молча повиноваться. На место бича погонщика рабов вступает штрафная книга надсмотрщика. Все штрафы естественно разрешаются в денежных штрафах и вычетах из заработной платы, и острый законодательный ум фабричных ликургов делает для них нарушение их же законов куда более выгодным, чем их исполнение.

Это, однако, не отдельные дурные стороны фабрики; напротив, рабочий ущемляется ею многочисленнейшими способами. Высокая температура, шум, пыль воздействуют на все органы чувств в высшей степени отрицательно, начиная с постоянной опасности для жизни, в которой витает рабочий и иллюстрацию которой бесчисленными несчастными случаями он получает из года в год. При таких обстоятельствах капиталистическое производство становится не только средством эксплуатации, но и систематическим грабежом жизненных условий рабочего во время труда, таких, как пространство, воздух, свет и личные средства защиты от опасного для жизни и вредного для здоровья устройства производства, о приспособлениях для удобства рабочего нечего и говорить. Напрасно ли Фурье называет фабрики «умеренными Bagnos»(каторжными тюрьмами)?

И какие страдания надо было вынести рабочим, когда новая отрасль предпринимательства переходила от ремесленного или мануфактурного предприятия к фабричному?! Либо такой переход совершается медленно и ручной труд пытается конкурировать с машинным трудом, либо он совершается быстро и внезапно выбрасывает массу рабочих на мостовую. В первом случае весь род рабочих десятилетиями борется с голодной смертью, как английские ручные ткачи-хлопчатобумажники в начале этого столетия (среди ручных ткачей Саксонии, Силезии, Богемии и др. сейчас разыгрывается подобная жуткая драма); в последних случаях голодающие часто умирают на месте тысячами. Губернатор Ост-Индии, где механическое хлопчатобумажное ткачество Англии неожиданно вытеснило тамошние ручные изделия, в 1834-1835 году писал гак: «Бедствию этому едва ли найдется аналоги в истории торговли. Равнины Индии белеют костями хлопкоткачей».

Каждое улучшение машинного оборудования выбрасывает часть рабочих на мостовую или же вытесняет мужчин женщинами и женщин — детьми. Чтобы сделать уже невозможным любое сопротивление рабочих и подвести под их рабство более прочный фундамент, капитал беспрерывно размышлял о том, чтобы посредством новых машин сделать излишним их умение.

Поэтому не нужно удивляться тому, что рабочие долгое время фанатически боролись против машин, основных условий фабрики, и очень часто освящали разрушение. Их ошибка состояла только в том, что они не видели, как выгодны машины для человечества и сами по себе, и что зло состоит только в господствующих извращенных отношениях собственности, которые делают возможным индивиду употреблять эти вещи исключительно в свою пользу.

Благодаря чудовищному, толчкообразному расширению фабрично-заводского дела и его зависимости от мирового рынка лихорадочное производство и переполнение рынка естественно чередуются со всеобщим застоем. Поэтому в высшей степени неустойчивы занятость и жизненное положение рабочих.

Между капиталистами, за исключением времен особенно благоприятного хода дел, ведется напряженная борьба за сферы сбыта, которая разрешается оружием наибольшей дешевизны товаров. Если улучшения машин и др. не содействуют понижению расходов, то за это вновь должен расплачиваться рабочий; цена его рабочей силы понижается.

Большей частью введение машинного оборудования в какой-либо отрасли предпринимательства непосредственно ведет к тому, что в ней сокращается число рабочих, в то время как в других отраслях предпринимательства, которые производят сырье для первых или перерабатывают далее их продукты, число рабочих прибавляется.

Рядом с мануфактурным и фабричным трудом протекает еще так называемый домашний труд, вид труда, при котором эксплуатация рабочего производится самым диким образом. В результате распыленности домашних рабочих они намного менее способны к сопротивлению, чем занятые в мануфактурах и на фабриках. Сверх того они большей частью работают устаревшими инструментами и притесняются различными агентами между собой и капиталистами, истощаются ими.

Тем временем домашний труд шаг за шагом, как правило, превращается в мануфактурный, а этот — в фабричный труд. Его хоронит принудительно установленный законом нормальный рабочий день, так как он вообще устойчив рядом с фабричным трудом только при совершенно неограниченной эксплуатации рабочего.

Фабричные законы вызвали к жизни многочисленные изобретения, благодаря которым не только стали возможными внезапное начало и прекращение труда, как это оговаривает нормальный рабочий день, но и удешевляется весь процесс производства. Так, к примеру, произошло в гончарнях, обойных печатнях, на спичечных фабриках и др.

Чаще всего теперь устанавливается срок, в который подобные законы должны войти в силу, и фабриканты используют промежуточное время, чтобы в течение такового побудить пролетариев науки к изысканию новых изобретений, с тем чтобы одновременно с соответствующим законом, а значит, и более коротким рабочим днем вступили в действие также устройства, которые приносят возможно больше прибыли по сравнению с прежними.

В среднем мелкие капиталисты не могут в этом отношении держать ногу рядом с крупными и потому идут ко дну. Следствием этого является постоянная концентрация капитала.

Что капитал вопит против каждого нового фабричного закона и объявляет его осуществление абсолютно невозможным до тех пор, пока его к этому не принудят, содержится уже в его вампирской натуре. И все же фабричное законодательство — это совершенно естественный продукт капитализма, собственное дальнейшее существование которого оно обусловливает.

При этом надо помнить, что многие из этих законов могут быть легко обойдены и на деле в бесчисленных случаях обходятся, что все еще мало принимается профилактических мер для здоровья рабочего и воспитания детей и что все еще существует бездна зла, чтобы совершенно не печалиться о фабричном законодательстве. (Маркс имеет здесь в виду преимущественно Англию; в большинстве других государств рабочий может эксплуатироваться почти без всякого ограничения.)

Для времени ремесленных цехов известны усилия жесточайшим образом оградить способы изготовления различных товаров от изменений. Иначе — в крупной индустрии, которая не признает ни одну форму производственного процесса окончательной, более того, постоянно революционизирует отрасли производства.

Не только более старые машины беспрестанно вытесняются более новыми, но и претерпевает постоянные изменения общественное разделение труда.

Если распространение фабричного законодательства стало неизбежным как физическое и духовное средство защиты рабочего класса, то оно, с другой стороны, распространяет и ускоряет, как уже разъяснено, превращение раздробленного процесса труда в карликовом масштабе в комбинированный процесс труда на высокой ступени, концентрацию капитала и самого фабричного режима. Оно разрушает все устаревшие и переходные формы, за которыми все еще частично скрывалось господство капитала, и заменяет их своим прямым неприкрытым господством. Оно обобществляет тем самым также прямую борьбу против этого господства!

Преобразование сельского хозяйства крупной индустрией, хотя оно и не причиняет рабочим физический ущерб, который присущ фабричному труду, зато делает их тем самым более «излишними», лишая иного применения.

В сфере агрикультуры крупная индустрия действует настолько революционно, что уничтожает фольварк (хутор, небольшая усадьба. Ред.) старого общества, «крестьянина» и заменяет его наемным рабочим. Так уравновешивается противоположность между городом и деревней, а их социальная потребность в перевороте становится общей.

Чем больше агрикультура ведется как крупная индустрия, тем решительнее эксплуатируется не только рабочий, но и земля. Поэтому капиталистический способ производства развивает только технику и комбинацию общественного производственного процесса, одновременно подрывая источник всякого богатства: землю и рабочего.

Заработная плата

Изделие, которое капиталист получает от рабочего, есть определенное количество труда, за которое он платит определенное количество денег, совершенно так же, как за определенные количества любого другого изделия, за фунт железа, локоть сукна, шеффель пшеницы и др. Деньги, которые рабочий со своей стороны получает в оплату, выглядят, следовательно, так же, как в случае со всеми другими товарами, возмещением стоимости и, соответственно, цены доставленного товара, а значит, стоимостью и, соответственно, ценой труда. Потому эти деньги называют заработной платой. Если принять в расчет, насколько прочно запечатлелись в человеческом мозгу представления, которые вырастают непосредственно из хода повседневного обмена и приобрели для него значение само собой разумеющихся истин, то легко понять, почему капиталисты и рабочие, политэкономы и социалисты никогда так и не поднимали вопрос: действительно ли существует стоимость и, соответственно, цена труда, а потому и заработная плата, которая есть не что иное, как превращение в деньги той данной стоимости и, соответственно, цены?

Наш читатель уже знает, что заработная плата является не чем иным, как просто видимой формой, превратным способом выражения эквивалента, которым оплачивается стоимость и, соответственно, цена рабочей силы, не труд, что на деле сама рабочая сила имеет только стоимость, потому что она тоже является продуктом труда, потому что ее производство и содержание стоит труда. Но надо уяснить себе, что все прокуроры, полицейские и солдаты, вместе взятые, не предоставляют «обществу» такую большую услугу, как эта форма — заработная плата.

Рабочий, как мы видели, получает вообще только позволение работать, а значит, и жить, если он выполняет принудительный труд для капиталиста, ибо весь труд, который один человек должен предоставить другому человеку даром, при наказании голодной смертью или же только опасности оказаться заключенным как бродяга, есть по природе принудительный труд и показывает, что этот человек находится в отношении зависимости к отдельному другому человеку или к определенному классу других людей, что он, следовательно, на деле раб и несвободный. Посмотрим теперь, как это действительное состояние вещей обряжается в общепринятую форму заработной платы.

Обратимся опять к нашему прежнему примеру, согласно которому рабочий должен ежедневно трудиться 12 часов — первые 6 часов, чтобы приобрести свое жизненное содержание, т.е. возместить выплаченную ему капиталистом дневную стоимость своей рабочей силы в сумме 1 талер, вторые 6 часов — чтобы доставить тому же самому капиталисту прибавочную стоимость в 1 талер. Если теперь дневная стоимость и, соответственно, дневная цена его рабочей силы в 1 талер выражается как стоимость и, соответственно, цена его дневного труда, то 1 талер представляет заработную плату за двенадцатичасовой труд, а именно точно соответствующую этому количеству труда заработную плату, ни пфеннига больше, ни пфеннига меньше. Согласно видимости, рабочий поэтому не отдал ни минуты своего труда даром. Так сглаживается любой след его принудительного труда, а тем самым и его зависимого отношения. И это еще не все. Если труд, вместо того чтобы быть творцом стоимости, скорее сам является стоимостной вещью, он не может также, подобно любому другому средству производства, продукту, для изготовления которого он использовался, доставить больше стоимости, чем сам обладает, а значит, в нашем случае больше, чем стоимость 1 талера. Второй талер, который прирос к продукту и как прибавочная стоимость отправляется в карман капиталиста, решительно не может появиться при этой предпосылке из двенадцатичасового, уже вознагражденного заработной платой в 1 талер по его полной стоимости труда рабочего: она должна поступить из другого источника, будь то из таинственного самооплодотворения капитала, будь то из геркулесова труда капиталистов, и была бы в этом случае лишь иным наименованием его собственной заработной платы.

При кабальном труде положение вещей наглядно осязаемо. Так или иначе кабальный много дней работает на самого себя и так или иначе много дней должен исполнять принудительную работу. При рабском труде даже та часть рабочего времени, в которую раб возмещает только стоимость своих собственных средств существования, выглядит как неоплаченная. В то время как здесь отношение собственности, в котором находится раб, скрывает его труд на самого себя, при заработной плате даровая работа наемного рабочего прикрывается денежным отношением.

Однако если однажды проникнуть в тайну стоимости и, соответственно, цены труда, а потому и в тайну заработной платы, то можно в этих превратных способах выражения представить также законы, которые определяют стоимость и, соответственно, цену рабочей силы.

Два главных вида заработной платы — повременная плата и сдельная плата. Поскольку рабочая сила постоянно продается лишь на определенный отрезок времени, заработная плата также принимает прежде всего форму дневной платы, недельной платы и др. При сдельной плате, напротив, представляется, что труд должен оплачиваться не по его количеству, а по отношению к доставленному им продукту.

Чтобы правильно оценить при повременной оплате так называемую цену труда, надо принять в качестве единицы измерения час, а значит, разделить дневную заработную плату на число часов рабочего дня. Не делая этого, получают ложный результат. Если, к примеру, один рабочий ежедневно трудится 10, а другой — 12 часов, но оба получают по 1 талеру, то хотя их дневная заработная плата одинакова, не одинакова цена их труда, ибо один получает за час 1/10, другой — 1/12 талера.

Там, где господствует так называемая почасовая плата, легко может возникнуть опасная для рабочего ситуация. А именно капиталист может скоро потребовать, чтобы ежедневно работали то необычно много, то совсем мало часов, так что один раз имеет место перенапряжение, в другой раз не получают даже такой заработной платы, какая абсолютно необходима лишь для голого жизненного прозябания.

Если устанавливается рабочий день определенной продолжительности и, кроме того, еще вводится так называемое сверхурочное время, что является весьма любимой привычкой, то совокупная дневная заработная плата, включая оплату сверхурочного времени, покрывает не больше, а очень часто меньше дневной стоимости рабочей силы.

Чем длиннее рабочий день (считается часть его сверхурочным временем или нет), тем ниже заработная плата. Как раз чем больше производит один рабочий, тем меньше нужно рабочих для выпуска определенного количества товаров и предложение рабочей силы должно повышаться, а ее цена — падать. В отраслях предпринимательства, где рабочий день в виде исключения долог и поэтому капиталист получает необычную прибыль как путем расширения прибавочного труда, так и путем сокращения нормальной заработной платы, — в таких отраслях предпринимательства посредством конкуренции постепенно сбиваются до их нормального уровня также цены товаров, почему возврат к более короткому рабочему дню и более высокой заработной плате с двойным упорством оспаривается со стороны капиталистов.

Сдельная плата — это только превращенная форма повременной платы, хотя существует видимость, будто при этом виде заработной платы цена труда определяется количеством доставленного продукта. При установлении сдельной платы всегда спрашивают себя о следующем: насколько продолжителен обычный рабочий день? Сколько товара изготавливает рабочий среднего прилежания и умелости за это время? Как высока при этих обстоятельствах дневная заработная плата? Если, к примеру, оказывается, что в среднем за 12-часовой рабочий день производится 30 штук товара одним рабочим, который получает дневную плату в 1 талер, то сдельная плата составляет за 1 штуку этого товара 1 зильбергрош, за 30 штук — 1 талер. Таким образом, для рабочего из этой смены форм заработной платы не вырастает никакой пользы, зато капиталист умеет извлекать отсюда многие выгоды.

В то время как при повременной плате возможно, чтобы рабочий иногда производил меньше товара, чем должен добиваться в среднем, следовательно, в то время как рабочий может много раз — говоря языком капитала -«обмануть» капиталиста, при сдельной плате он должен при всех обстоятельствах за определенную сумму платы изготовить также определенное количество товаров. В отношении качества товара дело обстоит точно так же; он должен быть определенной добротности. Придирчивость к товару и вычеты из заработной платы находятся со сдельной платой в тесном родстве и применяются капиталистом в виде систематического надувательства. Капиталист может также больше экономить средства на надзор.

При прежнем, уже упоминавшемся домашнем труде вообще господствует сдельная плата, так как она замещает надзор, который здесь невозможен.

В мануфактурах и на фабриках капиталист на основе сдельной платы заключает контракты с так называемыми главными рабочими (вожак артели и др.), которые с помощью некоторого числа других рабочих производят определенное количество товаров за определенную сумму заработной платы и, естественно, насколько возможно надувают своих подсобных рабочих. Рабочий, таким образом, эксплуатируется рабочим, для капиталиста же эксплуатация облегчается.

Рабочий-сдельщик, чтобы повысить свой доход, напрягает свои силы до отказа и стремится к удлинению рабочего времени, что на схожих основаниях, как и при повременной плате, имеет в конце концов следствием понижение заработной платы. При господстве сдельной платы рабочие зарабатывают себе болезни и раннюю смерть и оттого оказываются в результате еще несчастнее, чем если бы они умеренно трудились при повременной плате. Главную вину за это несет неведение рабочих относительно законов капиталистического способа производства.

Сдельная плата, хотя она появляется уже в 14-м столетии, получила, однако, более широкое применение только со введением крупной индустрии, которая использовала ее ко времени своего первого натиска главным образом как рычаг для удлинения рабочего времени и понижения заработной платы.

Процесс сохранения и накопления капитала

Как общество не может перестать потреблять, так оно не может перестать производить. Рассматриваемый в неразрывной взаимосвязи и постоянном течении его обновления любой общественный процесс производства есть одновременно и процесс воспроизводства, сохранения. Имеет первый капиталистическую форму — имеет ее и последний.

Процесс производства начинается с купли рабочей силы на определенное время, и это начало постоянно возобновляется, пока подлежит оплате срок продажи труда и вместе с тем не истек определенный производственный период, неделя, месяц и др. Рабочий оплачивается лишь после того, как потрудилась его рабочая сила. Это часть самим рабочим произведенного продукта, которая постоянно возвращается к нему в форме заработной платы.

Предположим теперь, что капиталист первоначально, к примеру, был владельцем 1 000 талеров, источник которых мы не хотим исследовать, но которые он теперь применяет по-капиталистически, а именно так, что они приносят ему ежегодно прибавочную стоимость в 200 талеров, которую он проедает, так за 5 лет он проедает сумму, которая равновелика первоначально авансированному капиталу. Хотя капиталист теперь тоже полагает, будто он съел прибыль, просто сохранив свой первоначальный капитал, и хотя часть этого капитала, к примеру, здания, машинное оборудование и др., еще продолжает наглядно существовать в ее прежней форме, все это не имеет к делу никакого отношения. Капиталист проел ранее созданную капитальную стоимость в 1000 талеров. Если он завладел ею не через неоплаченный труд, то, значит, либо весь его капитал израсходован, либо это сумма его долга третьему лицу. Следовательно, в этом случае капитал восстанавливается за 5 лет. Ранее созданная капитальная стоимость, деленная на ежегодно проедаемую прибавочную стоимость, устанавливает срок, или периоды воспроизводства, в течение которых капиталистом проедена, а потому исчезла первоначально созданная капитальная стоимость. Произошел капитал из собственного труда или же где всегда, он раньше или позже превращается в воплощение неоплаченного чужого труда.

Первоначальные предпосылки превращения денег в капитал находятся не только в производстве товаров и товарообращении. На товарном рынке должны противостоять друг другу как покупатель и продавец владелец стоимости или денег и владелец созидающей стоимость субстанции, владелец средств производства и средств существования и владелец рабочей силы. Это данное основание процесса капиталистического производства сохраняется и дальше им самим. Сам рабочий поэтому постоянно производит вещественное богатство как капитал, чуждую ему, порабощающую и эксплуатирующую его силу, и капиталист так же постоянно производит рабочую силу как только личный, оторванный от средств его собственного опредмечивания и осуществления, в голой телесности рабочего пребывающий источник богатства, короче — рабочего как наемного рабочего.

Само индивидуальное потребление рабочего принадлежит к производству и воспроизводству капитала только до тех пор, пока оно поддерживает в надлежащем состоянии рабочую силу, как, к примеру, машины поддерживаются в надлежащем состоянии смазкой, чисткой и др. Что рабочий должен лично проесть, чтобы мочь работать, он проедает к выгоде капиталиста, так же как вьючные животные едят к выгоде своего хозяина.

Итак, с общественной точки зрения рабочий класс и вне непосредственного процесса производства является такой же принадлежностью капитала, что и мертвые рабочие инструменты. Римский раб привязывался к своему хозяину цепями, наемный рабочий — невидимыми нитями.

Раньше капитал там, где ему представлялось нужным, осуществлял свое право собственности на «свободного рабочего» посредством принудительного закона. Так, к примеру, в Англии до 1815 года была запрещена под угрозой штрафа эмиграция машинных рабочих. Ко времени Американской буржуазной революции, когда английская хлопчатобумажная индустрия находилась в полном упадке, рабочие потребовали национального вспомоществования для облегчения эмиграции. Тогда хлопковые лорды повели себя как бешеные и рассуждали в том духе, что следует оказывать хотя бы незначительную «поддержку» рабочим определенных занятий (камнебойцы и др.), чтобы они не погибли, но не облегчать же эмиграцию. Они довольно недвусмысленно высказывались, что рабочие являются их дойными коровами, которые им позднее опять понадобятся, а без таковых немыслимо никакое комбинаторство с прибавочной стоимостью. И капиталистический парламент отнюдь не осознал свое призвание и поступил так, как желали хлопковые рыцари.

Итак, капиталистический процесс производства воспроизводит своим собственным ходом разделение между рабочей силой и условиями труда. Тем самым он воспроизводит и увековечивает условия эксплуатации рабочего. Он постоянно принуждает рабочего к продаже своей рабочей силы, чтобы жить, и постоянно делает капиталиста способным к ее купле, чтобы обогащаться. Это больше не случайность, какой капиталист и какой рабочий противопоставляются в качестве покупателя и продавца на товарном рынке. Это тигель самого процесса, который постоянно возвращает одного как продавца своей рабочей силы на товарный рынок и постоянно превращает его собственный продукт в средство купли для другого. На деле рабочий принадлежит капиталу, прежде чем он продал себя капиталисту. Его зависимость одновременно и опосредуется и прикрывается периодическим возобновлением его самопродажи, сменой его индивидуального работодателя и колебаниями рыночной цены труда. Капиталистический процесс производства, рассматриваемый во взаимосвязи, или как процесс воспроизводства, производит не только товары, не только прибавочную стоимость, он производит и сохраняет само отношение капитала, на одной стороне — капиталиста, на другой — наемного рабочего.

До сих пор речь шла о том, как из капитала возникает прибавочная стоимость, посмотрим теперь, как из прибавочной стоимости возникает капитал!

Предположим, что капитал составляет 10 000 талеров, что он приносит прибавочную стоимость в 2 000 талеров и она постоянно при остающихся одинаковыми отношениях снова используется для производства, так из этих 2 000 талеров ежегодно опять появляется 400 талеров прибавочной стоимости. Можно теперь установить, откуда берутся первые 10 000 талеров, можно предположить, что их владелец (он, вероятно, современный Геркулес) создал их своим трудом, но совершенно точно известно, как возникли 2 000 талеров прибавочной стоимости, что они превращенный в деньги чужой неоплаченный труд. И теперь только 400 талеров! Чтобы их произвести, капиталист авансировал (рисковал? ) то, что он уже заведомо присвоил из чужого труда. Поэтому чем больше капиталист присваивает неоплаченного труда, тем больше он способен и в дальнейшем присваивать себе неоплаченный труд. Иными словами: чем бесстыднее капиталист эксплуатирует рабочего, тем легче ему быть в состоянии все больше эксплуатировать рабочего. «Труд, — говорит Уэкфильд, — создает капитал, прежде чем капитал применяет труд».

Сперва мы предположили, что капиталист использует всю сумму прибавочной стоимости на потребительские цели, затем мы установили, что он превратил всю прибавочную стоимость в новый капитал. В действительности не бывает исключительно либо одно, либо другое, а прибавочная стоимость используется в обоих случаях.

Сумма производимой в стране прибавочной стоимости, которая могла бы превратиться в капитал, поэтому всегда больше, чем та, которая фактически будет превращена в капитал. Чем развитее капиталистический способ производства, чем больше возникает прибавочной стоимости, тем больше также роскошь и расточительность капиталистов.

Но капиталист имеет историческую ценность и историческое право на существование лишь до тех пор, пока он из производимой прибавочной стоимости проедает сам как можно меньше и как можно больше — капитализирует. Если он это делает, он и далее вынуждает человечество к производству ради производства и к созданию таких условий производства, которые единственно могут образовать основу более высокой общественной формы. Впрочем, уже конкуренция вынуждает капиталистов к постоянному расширению своего капитала. С увеличением его капитала возрастает также господство капиталиста, так что жажда власти связывается с тягой к обогащению.

В историческом начале капиталистического способа производства — а каждый капиталистический выскочка проделывает эту историческую стадию индивидуально — господствуют тяга к обогащению и алчность как абсолютные страсти.

Но прогресс капиталистического производства создает не только мир наслаждений. Он открывает с помощью спекуляции, и кредита тысячу источников внезапного обогащения. На определенной ступени развития общепринятый уровень расточительности, которая одновременно является показателем и потому средством кредита, становится даже производственной необходимостью для капиталиста.

Алчность и страсть к наслаждениям становятся, таким образом, двойной душой в груди капиталиста. Сама алчность тем временем побуждает капиталиста к знаменитому «отказу» от наслаждений не так сильно, как к наивозможнейшему усилению эксплуатации рабочих, понижению заработной платы и др.

Капиталистический закон народонаселения

Поскольку, как мы видели, часть прибавочной стоимости постоянно прибавляется к капиталу и, соответственно, используется в процессе производства, а значит, капитал — и с ним также объем производства — непрерывно растет, постольку должна увеличиваться и та часть капитала, которая служит для купли рабочей силы: фонд заработной платы.

Если принять в расчет, что капиталистическим способом производства воспроизводится само капиталистическое отношение, на одной стороне которого — капиталист и на другой стороне — наемный рабочий, то понятно, что с воспроизводством капитала в расширенном масштабе должны также возникать на одной стороне больше или крупнее капиталисты и на другой стороне — больше наемные рабочие. Хотя много раз складывались такие обстоятельства, как открытие новых рынков, появление новых производственных отраслей и др., которые усиливали рост капитала в столь высокой степени, что за ним не поспевает прирост труда и тогда повышается заработная плата, и это причиняет капиталистам ужасную скорбь, только такие исключения никак не изменяют правило. (И при этих исключениях капиталист не ждет, пока рабочие путем размножения так сильно увеличат свое число, что снизится цена рабочей силы. Он спокойно предоставляет теоретикам внушать себе подобное терпение; как ловкий практик, он охотнее назначает премию тому, кто изобретет машину, с помощью которой рабочий мог бы быть высвобожден.)

Ранее было показано, что методы, которые повышают продуктивность труда, предполагают производство в постоянно расширяющемся масштабе, и само собой разумеется, что последнее, предполагая общество, где средства производства являются частной собственностью, расширяемо только в той степени, в какой средства производства и средства существования накапливаются в руках индивидуальных капиталистов.

Переход от ремесла и вообще мелкого производства к капиталистическому способу производства мог совершиться только потому, что перед началом собственно капиталистической эпохи производства уже имело место определенное накопление (аккумуляция) капитала в руках индивидуальных товаропроизводителей. Можно назвать его первоначальным образованием капитала: как оно проходило, будет показано позднее.

Итак, накопление капитала делает возможным капиталистический способ производства, а он в свою очередь делает возможным накопление капитала. Но теперь отдельные капиталисты постоянно воюют между собой, и их оружием является удешевление товаров. Чем крупнее капитал, тем выгоднее он может быть использован для производства, а вместе с тем более мелкие капиталисты вновь и вновь становятся жертвой более крупных в конкурентной борьбе. Мелкие капиталисты истощаются более крупными, капитал все больше концентрируется, производство имеет место во все большем масштабе, сам процесс производства претерпевает беспрестанные перевороты, все мыслимые отрасли производства постепенно начинают действовать по-капиталистически, и благодаря всему этому постоянно повышается производительность.

В противовес этому одновременно с возрастанием капитала постоянно большая часть его вкладывается неколебимо в средства труда и меньшая часть, переменчиво, в рабочую силу. Необходимым следствием этого прогрессирующего изменения крупнейшего отношения обеих его составных частей является то, что в той самой степени, в какой возрастает производительная сила общественного труда и в какой рабочий класс увеличивает богатство капитала, она одновременно создает средства делать избыточным, высвобождать, превращать в так называемое перенаселение постоянно возрастающее число своих собственных членов.

Таков присущий капиталистическому способу производства закон народонаселения, подобно тому как на деле каждый особый исторический способ производства имеет свой особый исторически значимый закон народонаселения. От природы окончательный закон размножения существует только для растений и животных.

Но если накопление капитала делает рабочих излишними, излишние со своей стороны опять становятся рычагом накопления капитала. Так как крупная индустрия беспрерывно преобразуется, она должна часто внезапно расширять свое данное оперативное поле и постоянно завоевывать новые оперативные поля, т.е. более или менее не занятые, готовые к ее услугам массы рабочих. Капитал, следовательно, нуждается не только в активных рабочих, но и в индустриальной резервной армии, которую он в любой момент мог бы вбросить в производство и мог опять вытолкнуть по мере надобности. Естественно, что эта резервная армия не состоит постоянно из одних и тех же рабочих; каждый рабочий, который временно не занят, принадлежит к ней в период своей безработицы.

Итак, форма движения современной индустрии в целом вырастает из постоянного превращения части рабочего населения в незанятые или же занятые наполовину «руки». Этот специфический капиталистический закон народонаселения и, соответственно, перенаселения, есть жизненное условие капиталистического производства.

Как видно, развитие капиталистического способа производства и производительности труда — одновременно причина и следствие возрастания капитала — делает капиталистов способными с теми же издержками переменного капитала пустить в оборот больше труда благодаря большей эксплуатации отдельной рабочей силы. Видно далее, что капиталист с той же самой стоимостью капитала покупает больше рабочей силы, вытесняя в постоянно увеличивающейся пропорции умелых неумелыми, зрелых — незрелыми, мужчин — женщинами, взрослых — молодыми. Отсюда получается, что высвобождение рабочих проходит быстрее, чем и без того обусловлено техническим переворотом производственного процесса, который ускорен прогрессом воспроизводства капитала, и соответствующим ему увеличением постоянной (вложенной в средства труда) и уменьшением переменной (вложенной в рабочую силу) частей капитала.

Часть рабочих трудится сверх средней продолжительности времени с более чем средней отдачей сил, тем самым увеличивая численность излишних, а эти вынуждают первых (посредством конкуренции) к сверхурочной работе! Это отношение становится могущественным средством обогащения отдельных капиталистов и одновременно ускоряет создание индустриальной резервной армии в масштабе, соответствующем прогрессу увеличения общественного капитала.

В общем и целом всеобщие законы движения заработной платы регулируются исключительно наступлением и отходом индустриальной резервной армии, которые соответствуют периодической (в определенное время постоянно обновляемой) смене среднего уровня производства, перепроизводства, застоя, кризиса, среднего уровня производства и др., смене, которая протекает все быстрее с прогрессом крупной индустрии и сама вновь пресекается нерегулярными слабыми колебаниями.

Итак, повышение и понижение заработной платы определяется не движением всей численности рабочего населения, а изменяющимся отношением, в котором рабочий класс распадается на активную армию и резервную армию, приростом и убылью объема, в котором бывают заняты излишние.

При этом современная индустрия также очень плохо бы велась, если бы спрос на труд и его предложение регулировались не повседневными потребностями реализации капитала, а, наоборот, движение капитала зависело бы от абсолютной массы народонаселения.

Однако профессора-экономисты представляют себе процесс следующим образом. Согласно им, возрастание капитала имеет следствием повышение заработной платы, которое со своей стороны способствует такому сильному увеличению рабочего населения, что возрастание капитала не может продолжительное время идти с ним в ногу, поэтому многие рабочие в конце концов должны остаться незанятыми и заработная плата опять снижается. Наоборот, низкая заработная плата постепенно вызвала бы такую убыль рабочего населения, что спрос на труд обогнал бы его прирост или же падающая заработная плата и одновременное усиление эксплуатации рабочей силы ускорили бы возрастание капитала, в то время как увеличение численности рабочих удерживалось бы низкой заработной платой под шахом. Оба случая в конечном счете опять вызывают подъем заработной платы до тех пор, пока последствия этого подъема вновь не приводят к падению.

(Эта теория, по-видимости, так ясна, что, к примеру, Лассаль сильно было соблазнился ею и взял на себя инициативу существеннейшее из нее вложить в сердце рабочих как исключительно «экономический закон заработной платы».)

Маркс, напротив, смотрит глубже и является на деле первым, кто исследовал и изложил специфически капиталистический закон народонаселения. Еще никогда по причине нужды рабочих — а она поистине скверно проявляет себя в отдельных округах и часто длится десятилетиями — не наступало такое уменьшение рабочего населения, чтобы из-за этого должна была подскочить заработная плата. Человек может терпеть просто невероятное, прежде чем он вообще сойдет в могилу. Сходите же в ткацкие округа и справьтесь, не вопреки ли плачевнейшему бедственному положению здесь находятся почти сплошь многочисленные семьи! В случае необходимости осуществляется помощь бедным, которая поддерживает беднейших из бедных между жизнью и смертью. Точно так же нужда рабочих не вызывает никакого повышения заработной платы. Там, где не хватает рабочих, выявляется как раз настоятельная потребность в улучшении средств труда, изобретаются новые машины и др., короче — процесс производства преобразуется так, что оказывается достаточно имеющихся рабочих, а часть их, соответственно, становится излишней. Такими скучными вещами, как ожидание, пока рабочие посредством высокой заработной платы позволят соблазнить себя на быстрое размножение и поэтому со временем создадут такое многочисленное рабочее население, что заработная плата должна опять снизиться, такими скучными вещами капитал никогда в жизни не занимается. Если он нуждается в большем числе рабочих, он нуждается в них тотчас, а не только в период 10 — 20 лет.

Число занятых рабочих растет не в том же самом отношении, что и капитал, а скорее в постоянно убывающем отношении с прогрессом крупной индустрии. Если накопление капитала, с одной стороны, увеличивает спрос на труд, то оно одновременно, с другой стороны, толчком, который дает расширение и дальнейшее развитие капиталистического способа производства, увеличивает прирост «высвобожденных» рабочих и давление их на занятых. Движение закона предложения и спроса на этом базисе (основе) завершает деспотию капитала.

Поэтому как только рабочие организуются, чтобы бороться против этого закона, а значит, уничтожить или ослабить его следствия, капитал приходит в бешенство, вопит о нарушении «вечного и священного закона» спроса и предложения и создает принудительные законы. (Подумайте, к примеру, о проекте закона против «разрыва контрактов»!)

Различные формы капиталистического увеличения народонаселения. Массовая бедность

Создание излишних рабочих происходит в различных формах.

Во многих отраслях крупной индустрии рабочие-мужчины в массе своей используются только до определенного возраста, после которого только еще малая их часть продолжает применяться в подобных отраслях производства, а большая часть постоянно выбрасывается. Часть этих «излишних» эмигрирует, а значит, следует за вывозимым капиталом. Следствием этого является то, что женское население увеличивается быстрее, чем мужское.

Кажущееся противоречие, что могут одновременно существовать нехватка и излишек рабочих, также объясняется свойствами капиталистического способа производства. Отчасти капитал нуждается в сравнительно большей массе молодых рабочих-мужчин, чем взрослых, отчасти разделение труда приковывает рабочих к определенным отраслям производства. Так, в 1866 году в Лондоне было выброшено на мостовую от 80 000 до 90 000 рабочих и одновременно в фабричных округах жаловались на нехватку «рук».

При быстром потреблении рабочей силы капиталом рабочий среднего возраста чаще всего уже переживает себя и попадает в ряды излишних или должен снизойти до исполнения, вместо прежних, более сложных, простых (хуже оплачиваемых) работ. В интересах капитала — чтобы быстро менялись поколения рабочих, так, чтобы, несмотря на раннее изнашивание, всегда имелась в достаточном количестве свежая рабочая сила. Это достигается благодаря ранним бракам, являющимся необходимым следствием отношений, в которых живут рабочие крупной индустрии, и тому обстоятельству, что дети рабочих уже очень скоро начинают эксплуатироваться, помогают «зарабатывать», что побуждает к их производству или, по меньшей мере, не отпугивает от него.

Пока капиталистическое производство овладевает сельским хозяйством, спрос на сельское рабочее население сокращается в том самом отношении, в каком в этой области совершается возрастание капитала.Чем больше земледелие ведется машинным способом, тем, естественно, меньше требуется рабочих, и здесь дело идет не так, как при фабричной индустрии, где высвобожденные, по меньшей мере частично, опять находят пристанище на вновь возникающих фабриках, в то время как ведущееся фабричным способом земледелие превращает все большую часть земли в выгоны для скота. Часть сельскохозяйственных рабочих находится поэтому продолжительное время на перепутье от земледелия к индустрии и так образует постоянно текущий источник увеличения численности городских рабочих.

Это, естественно, предполагает постоянный, хотя и скрытый избыток рабочих на земле, который в своем полном объеме становится видимым только тогда, когда индустрия порой поглощает необычно много рабочей силы. (Перенаселение сельскохозяйственных рабочих и их постоянный приток в индустрию пока особенно наглядно наблюдались только в Англии, но с распространением капиталистического способа производства это должно вновь и вновь обнаруживаться повсюду в сходных вариациях.)

Застойное перенаселение образует собственно часть действующей рабочей армии, но, тем не менее, занято лишь в высшей степени нерегулярно.

Его жизненное положение опускается ниже среднего положения трудящихся классов, и именно это обстоятельство делает его широкой основой собственной эксплуататорской отрасли капитала. Продолжительнейшее рабочее время и нижайшая заработная плата здесь у себя дома. Мы познакомились с главными чертами этого сорта рабочих при упоминании так называемого домашнего труда.

Как раз именно этот элемент рабочего класса увеличивается быстрее всех. Это странно, но все же это факт, наибольшие семьи имеют те самые категории рабочих, чья зарплата является нижайшей. Это напоминает массовое размножение слабых и особенно затравленных видов животных.

Цокольный этаж перенаселения образует тотальное обнищание, пауперизм. Если оставить в стороне бродяг, преступников, проституток и др., то здесь находятся в сущности три различных группы. Во-первых, трудоспособные, т. е. такие, которые могут найти работу только на время, а временами живут подаянием, являются нищими. Во-вторых, сироты и дети бедняков, настоящие кандидаты в индустриальную резервную армию, которые во времена хорошего хода дел массами втягиваются в производство. В-третьих, опустившиеся, люмпенизированные, нетрудоспособные и др. Это отчасти такие, которые гибнут из-за вызванных разделением труда односторонностей, отчасти такие, которые пережили нормальный возраст рабочего, отчасти жертвы индустрии, чья численность растет с опасной механизацией, горным делом, химическими фабриками и др., к примеру, калеки, заболевшие, вдовы и др.

Создание, а значит, увековечивание этой нищеты заключается в создании перенаселения и вместе с ним образует условие существования капиталистического производства и развития богатства. Капитал, тем не менее, всегда умеет переложить содержание производимых его эксплуатацией обнищавших на плечи трудящегося народа.

При рассмотрении производства прибавочной стоимости оказывается, что все методы повышения общественной производительности труда в капиталистической форме развиваются за счет индивидуального рабочего, что все средства обогащения производства обращаются в средства порабощения и эксплуатации производителя, рабочего, что они калечат его, делая частичным человеком, унижают его до придатка машины, уничтожают вместе с мукой труда его содержание, отчуждают у рабочего духовные силы процесса труда в том объеме, в каком он воплощает в себе науку как производительную силу, постоянно делают более неупорядоченными условия, в которых он трудится, подчиняют его во время исполнения труда самой мелочной ненавистной деспотии, превращают время его жизни в рабочее время и бросают его жену и дитя в пасть капитала. Но все методы создания прибавочной стоимости есть одновременно методы накопления капитала, а любое накопление капитала, наоборот, становится средством развития тех же методов.

Отсюда следует, что в том объеме, в каком возрастает капитал, ухудшается положение рабочего и, как всегда (следовательно, и тогда, когда по видимости наступает улучшение), его оплата. В конечном счете, закон, который постоянно держит в равновесии индустриальную резервную армию и объем и энергию расширения капитала, приковывает рабочего к капиталу прочнее, чем (по греческому сказанию) Прометея к скале — клин Гефеста. Это обусловливает соответствующее увеличению капитала увеличение нищеты. Увеличение капитала на одном полюсе есть, следовательно, одновременно увеличение нищеты, мук труда, рабства, невежества, озверения и моральной деградации — на противоположном полюсе, т.е. на стороне того класса, который создает свой собственный продукт как капитал.

(Узкоограниченные рамки брошюры, которая рассчитана на массовое распространение, к сожалению, не позволяют воспроизвести многие статистические и иные данные марксова труда; однако для любого рабочего не составило бы труда собственными глазами убедиться, как повышается богатство эксплуататоров и как одновременно рабочие все глубже опускаются в кабалу, нужду и нищету.)

Происхождение современного капитала

Мы уже видели, как деньги превращаются в капитал и через прибавочную стоимость обратно делаются капиталом. Между тем образование капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость — капиталистический способ производства, а он — наличие все больших масс капитала в руках товаропроизводителей. Весь процесс, следовательно, представляется как подчиненный образованию капитала, которое является результатом не капиталистического способа производства, а его исходного пункта: первоначального накопления капитала.

Буржуазные экономисты делают это привычно легко. Они просто объясняют, что издавна имелось некоторое число прилежных людей, которые трудом шаг за шагом приобрели богатство, в то время как прочие люди были лентяями, скоро впали в горькую нужду и поэтому не владели ничем, кроме своей рабочей силы, которую они в конце концов, чтобы иметь возможность жить, должны были продавать, почему и попали в отношение зависимости. И это отношение должно теперь наследоваться до наших дней. Все, что касается экономического развития, представляется происходившим поистине идиллически, в то время как в истории, как известно, решающими являются завоевание, покорение, разбойничье убийство, короче — насилие.

Предпосылки капиталистического способа производства читателям известны. Они знают, что на одной стороне должны стоять владельцы средств производства и на другой стороне — владельцы рабочей силы, которые могут свободно ими распоряжаться. Известно далее, что владельцы рабочей силы должны быть свободны не только в том смысле, что они лично никому не принадлежат, но и свободны от всякого другого имущества, так как они иначе не были бы вынуждены добровольно продавать свою рабочую силу. Наконец, известно, как поддерживается это отношение. Его создание не может быть ничем иным, как отделением рабочего от средств производства. Оттого эта операция образует первоначальное» образование капитала. Оно включает целый ряд исторических процессов, и притом двоякий ряд, с одной стороны, разложения отношений, которые делали самого рабочего собственностью третьих лиц, с другой стороны, разложения собственности непосредственного производителя на его средства производства.

Этот процесс отделения охватывает всю историю развития современного буржуазного общества, которое объясняется самим делом, если исторические писатели хотят представить не только эмансипацию рабочего от феодального принуждения, но и превращение феодального способа эксплуатации в современный. Исходным пунктом этого развития было закабаление рабочего. Его продолжение состоит в смене форм этого закабаления.

Хотя капиталистический способ производства уже в 14-м и 15-м столетиях походя обосновался в странах на Средиземном море, его эра все же датируется 16-м столетием. Там, где он расцветает, давно совершилась ликвидация крепостного права и средневековый город уже вступил в стадию своего упадка.

Исторически эпохосозидающими в истории процесса отделения являются те моменты, в которые большие массы людей внезапно и насильственно отделяются от своих средств существования и производства и в качестве вольных, как птица, пролетариев выбрасываются на рынок труда. Насильственное уничтожение всякого землевладения рабочих образует основу всего процесса. Таковое проводилось в разных странах и в различных формах. Мы берем в качестве примера Англию, так как там этот процесс протекал нагляднее всего.

В Англии около конца 14-го столетия исчезло крепостное право. Большая часть населения занималась земледелием, главным образом имелись самостоятельно хозяйствующие крестьяне и только незначительная часть наемных рабочих, которые, однако, одновременно держали несколько моргенов (земельная мера 0,25-0,36 га. — Ред.) для самостоятельной обработки и имели долю в общинных землях. К феодалам крестьяне находились только еще в подданническом отношении.

К концу 15-го и началу 16-го столетия там, где монархия добилась абсолютной власти, она провела упразднение феодальных дружин, вследствие чего много людей было выброшено на рынок труда. Но то был только маленький пролог переворота. Несравненно больший пролетариат феодалы создали, быстро сгоняя для этого крестьян со всех земель и аннексируя общинные земли, а значит, крадя землю по произволу.

Тогдашний расцвет фламандской шерстяной мануфактуры вызвал повышение цены на шерсть, почему феодалы превратили огромные пространства пашни в пастбище. Бесчисленные крестьянские дворы распались или были сломаны, но цвела страсть к овцам!

Так рабочий класс был без перехода вышвырнут из золотого века в железный. Хотя законодательство и предостерегало от последствий этого переворота, однако средства противодействия, которые оно применяло, были столь же безуспешными, как и нецелесообразными.

Ко времени реформации были расхищены также церковные имения, а их подданные разогнаны и, соответственно, выброшены в пролетариат. При господстве Вильгельма III Оранского к власти пришли также капиталмахеры, которыми сразу было начато то, что воровство государственного имущества, до сих пор практиковавшееся лишь умеренно, стало совершаться в колоссальном масштабе. Наконец дело зашло так далеко, что и общинные земли были посредством законов переданы разбойничьим лендлордам, т.е. лорды, которые фабриковали эти законы, подарили сами себе народную собственность!

На место независимых крестьян пришли наряду с немногими крупными арендаторами многочисленные мелкие, зависимые, низкопоклонствующие. Систематически практиковавшаяся кража земель создала грандиозные имения для лендлордов, вместе с тем она одновременно «высвободила» сельский люд как пролетариат для индустрии, высвободила тем быстрее, чем решительнее шло в ногу с земельными разбойниками преобразование сельского хозяйства из мелкого в крупное. Когда толпами изгоняли сельское население, это называли «очищением»! В 18-м столетии запретили работающим еще и эмиграцию в другие страны, чтобы насильственно загнать их в индустрию.

Таким образом, грабеж церковных имений (которые, конечно, первоначально тоже приобретались обманом и надувательством), мошенническое присвоение государственного имущества, воровство общинной и превращение феодальной собственности в современную государственную собственность вместе со связанным с этим изгнанием сельского люда были распространенными «высокоблагородными методами первоначального образования капитала. Ими было завоевано поле для капиталистического сельского хозяйства, присвоена капиталом земля и создан для городской индустрии нужный приток вольного как птица пролетариата.

Этот согнанный с клочка земли в результате роспуска феодальных дружин и земельного грабежа, этот вольный как птица пролетариат не мог быть использован поднимающейся мануфактурой так же быстро, как он возник. С другой стороны, внезапно выбитые из своего привычного жизненного положения не могли так же внезапно приспособиться к дисциплине нового состояния. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг и др. Поэтому в конце 15-го и в течение всего 16-го столетия в Западной Европе в целом существовало кровавое законодательство против бродяжничества. Согнанные с земли из-за «уклонения от работы» и др. клеймились, избивались кнутом, подвергались пыткам, делались рабами, даже казнились. А земельные разбойники были респектабельными людьми! Недостаточно того, чтобы на одном полюсе выступали условия труда как капитал и на другом полюсе — люди, которым нечего продавать, кроме своей рабочей силы. Недостаточно также принудить их продаваться «добровольно». В дальнейшем ходе капиталистического производства развивается рабочий класс, который от рождения живет в отношениях своей зависимости, организация капитала ломает всякое сопротивление, и постоянное создание излишних поддерживает заработную плату на возможно низком уровне. Так сохраняется господство капиталистов над рабочими благодаря «естественному закону капиталистического производства. Иначе было при возникновении такового. Поднимающаяся буржуазия нуждается в государственной власти и применяет ее, чтобы «регулировать» заработную плату, т.е. устанавливать ее на возможно низком уровне, чтобы удлинять рабочий день, а самих рабочих — держать в подзависимости. Это играет главную роль также при так называемом первоначальном образовании капитала.

В 14-м и 15-м столетиях наемные рабочие были еще не очень многочисленными и в социальном отношении стояли довольно близко к мастерам. Но законодательство о заработной плате было неизменно враждебно рабочим и чеканилось ради их эксплуатации.

О насильственном удлинении рабочего дня речь шла уже раньше, поэтому здесь надо только упомянуть, что и заработная плата в первое время капиталистического производства «регулировалась» законом. А именно устанавливались высшие ставки оплаты, и тяжкое наказание угрожало каждому, кто давал бы или брал больше, мог бы по произволу меньше давать или брать.Рабочие объединения рассматривались в Англии с 14-го столетия и до 1825 года как тяжкое преступление.

После того как мы рассмотрели насильственное создание вольного как птица пролетария, кровавую дисциплину, которая превращает его в наемного рабочего, грязные уголовные и государственные акции, которые вместе со степенью эксплуатации труда полицейскими мерами усиливают увеличение капитала, спрашивается: откуда первоначально взялись капиталисты! Ибо земельный разбой непосредственно создал только крупных землевладельцев.

Арендаторы, которые пришли на место крестьян, были большей частью чистыми бедняками, которых лендлорды ссужали семенами, скотом и земледельческими орудиями и за это выговаривали себе определенную часть земельного дохода. Как только арендатор посредством эксплуатации наемных рабочих и использования награбленных землевладельцами общинных пастбищ достиг того, чтобы иметь возможность самому применять оборотный капитал, этот первоначальный способ оплаты уступил место установленной договором земельной ренте. Тому, чтобы этот новый вид арендаторов шаг за шагом обогащался, способствовали различные благоприятные обстоятельства. Таковы, к примеру, еще для 16-го столетия обычные контракты об аренде на 99 лет, одновременное падение стоимости благородных металлов, связанное с этим повышение цен на земельную продукцию и понижение заработной платы и т.д. и т.п. Наконец, крупная индустрия предоставляет прочную основу сельскому хозяйству посредством машин и осуществляет его полное отделение от индустрии. Часть арендаторов превращается в «арендаторов капитала», другая — в пролетариев.

Возникновение индустриальных капиталистов происходило менее постепенно. Несомненно, многие мелкие цеховые мастера, самостоятельные ремесленники или наемные рабочие превратились в мелких капиталистов. Мелкие капиталисты энергично эксплуатировали наемных рабочих, увеличивали так свой капитал и стали, в конце концов, капиталистами в подлинном смысле слова. В детский период капиталистического производства дело шло часто, как и в детский период средневековых городов, когда вопрос: кто из разбежавшихся крепостных должен быть мастером, а кто — слугой? — решался большей частью более ранней или более поздней датой их бегства. Между тем улитий ход этого метода никоим образом не соответствовал торговым потребностям нового мирового рынка, который создали открытия конца 15-го столетия. Но средневековье дало две различные формы капитала, которые существовали почти в каждом исторически известном нам обществе: ростовщический и купеческий капитал.

Образованный ростовщичеством и торговлей и, соответственно, всякого рода обманом денежный капитал при своем превращении в индустриальный капитал встретил препятствие со стороны феодального права на селе и цехового права в городах. Эти ограничения пали с роспуском феодальных дружин, захватом земель и частичным изгнанием сельского люда, упадком цеховых городов. В торговых портах и на пашне, где члены цехов были бессильны, теперь сооружались мануфактуры.

Открытие золотых и серебряных стран в Америке, истребление и порабощение и др. тамошних коренных жителей, завоевание и разграбление Ост-Индии, превращение Африки в заповедник для торговой охоты на чернокожих обозначают зарю эры капиталистического производства. Эти чистоплотные процессы внесли существеннейший вклад в первоначальное капиталмахерство. По пятам следует торговая война европейских наций с земным шаром как ареной. Методы первоначального капиталмахерства распределяются более или менее в исторической последовательности, а именно на Испанию, Португалию, Голландию. Францию и Англию. В Англии в конце 17-го столетия они систематически соединились в колониальную систему, систему государственных долгов, современную налоговую систему и систему протекционизма. Отчасти они покоятся на жесточайшем насилии, как, к примеру, колониальная система; но все нуждаются в государственной власти, централизованном и организованном насилии общества, чтобы тепличным методом ускорить превращение и сократить переход феодального способа производства в капиталистический. Насилие есть акушер старого общества, которое вынашивает новое.

Колониальная система содействовала созреванию торговли и мореплавания и обеспечила появившимся мануфактурам рынки сбыта, равно как высокие товарные цены. Прямо награбленное, извлеченное из рабства и убийства вне Европы сокровище текло назад, в метрополию, и превращалось здесь в капитал.

Одновременно с государственными долгами появилось международное кредитное дело, которое часто прикрывало источник первоначального возникновения капитала в данной стране.

Подлости венецианской грабительской системы, к примеру, образуют скрытую основу богатства капитала в Голландии, которому слабеющая Венеция одолжила крупные денежные суммы. Точно так же обстояло дело между Голландией и Англией в 18-м столетии и теперь — между Англией и Соединенными Штатами Северной Америки.

Многие капиталы, которые сегодня без метрик появились в Соединенных Штатах, есть только вчера капитализированная в Англии детская кровь.

Система протекционизма (система защиты и благоприятствования) была искусным средством фабрикантов производить, превращать в свою собственность независимых рабочих, капитализировать национальные средства производства и средства существования и насильственно сокращать переход от старомодного способа производства к современному. На европейском континенте первоначальный капитал промышленников частично тек даже прямо из государственной казны.

«Зачем, — восклицает Мирабо, — так далеко искать причины мануфактурного расцвета Саксонии перед Семилетней войной? Достаточно обратить внимание на 180 миллионов государственного долга!»

Колониальная система, государственные долги, груз налогов, протекционизм, торговые войны и др. — эти побеги собственно мануфактурного периода гигантски разбухли во время детского периода крупной индустрии. Рождение последней было отпраздновано большим иродаическим похищением детей. Дети бедняков и изгнанников толпами распродавались фабрикантам и наполовину замучены продолжительной работой днем и ночью, наполовину — вымерли от голода. С развитием капиталистического способа производства шаг за шагом утрачивалось всякое чувство стыда у общественного мнения. Прославляли все, что вызывало увеличение капитала, даже гнусную торговлю неграми.

Одновременно с введением детского рабства в Европе усилилось рабство негров в Соединенных Штатах, так как подъем английских хлопчатобумажных фабрик сделал необходимым увеличение хлопчатобумажного производства.

Осуществление отделения рабочих от средств труда, на одной стороне которого общественные средства производства и средства существования превращаются в капитал, а на другой стороне народные массы превращаются в неимущих наемных рабов («свободных рабочих»), — произведение искусства современной истории.

Если деньги, по Ожье, «рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке», то капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят.

Итак, откуда берется первоначальное капиталмахерство? Поскольку оно не является непосредственным превращением рабов и крепостных в наемных рабочих, а значит, неприкрытой сменой форм, оно означает только разложение покоящейся на собственном труде частной собственности.

Заключительные соображения

Частная собственность работника на свои средства производства есть основа мелкого предприятия, необходимое условие развития общественного производства и свободной индивидуальности самого работника. Однако со временем мелкое предприятие в результате им же вызванного развития производства встает у него на пути; оно должно уступить место крупной индустрии. Последняя не может использовать распыленные средства производства, а, напротив, нуждается в их концентрации и потому приводит к таковой. Карликовая собственность многих переходит в руки немногих, и притом с беспощаднейшим применением всевозможных средств насилия.

Когда этот преобразовательный процесс достигает определенной ступени, начинается новая форма ограбления частных собственников, которое теперь осуществляется посредством законов собственно капиталистического производства. Соответственно один капиталист побивает многих. На место многих мелких капиталистов вступает все уменьшающееся число крупных капиталистов.

Одновременно растет как масса нищеты, гнета, закабаления, хирения и эксплуатации, так и возмущение постоянно пополняемого и самим механизмом капиталистического процесса производства обученного, объединенного и организованного рабочего класса.

Преимущество капитала становится оковами способа производства, который расцвел вместе с ним и под ним. Концентрация средств производства и обобществление труда достигает пункта, где они становятся несовместимыми со своей капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Присвоители чужой собственности лишаются присвоенного.

Так опять восстанавливается индивидуальная собственность, но на основе достижений современного способа производства. Возникает объединение свободных работников, которые сообща владеют землей и созданными самим трудом средствами производства.

Превращение распыленной собственности в капиталистическую тянулось очень долго, так как здесь дело шло о захвате собственности народных масс немногими власть имущими; превращение капиталистической собственности в общественную будет происходить быстрее, так как при этом дело идет лишь о вытеснении народными массами немногих власть имущих (железных королей, хлопковых баронов и иных промышленных юнкеров, а также земельных тиранов).

***

Благодаря сообщаемым в предлагаемом издании в виде извлечений марксовым высказываниям читатель достаточно осведомлен, чтобы осознать, что собственно капиталистический способ производства является только переходной формой, которая органически должна привести к более высокому, товарищескому способу производства, к социализму.

Тем не менее может возникнуть вопрос: каким образом в конце концов реализуется упомянутый высокий результат? Хотя дальнейшее развитие капиталистического производства ускоренным шагом как бы устремляется к этому, однако спелый плод не упадет человечеству в рот сам собой; более того, таковой надо вовремя сорвать.

Окажется ли желательным постепенное устранение обществом капиталистической собственности, или же изъятие капитала, одним ударом либо надо как-то иначе запечатлеть переворот и осуществить открытие новой культурной эпохи, проявится и зависит от обстоятельств, которые невозможно предвидеть.

Что, однако, твердо установлено, так это то, что в любом случае народ должен овладеть политической властью во всей ее полноте, прежде чем он сможет совершить свое социальное возрождение.

К тому же это полновластие не может состоять просто лишь в том, что каждый обладает свободным правом голоса и избирательным правом, ибо «свобода» «покоящегося на всеобщем избирательном праве государства» есть только приманка, на которую бонапартистские и пруссаческие агенты ловят легковерных простаков. Напротив, самоуправление народа должно вступить на место его управляемости.

И народ завоюет такую политическую власть тем раньше, чем скорее он осознает внутреннюю сущность нынешнего общества и чем тверже будет держать в поле зрения зовущую цель.

Каждый индивид, который проникся убеждением, что нынешнее общество должно пасть и уступить место более высокому, благородному и что трудящиеся классы призваны с помощью всесильного рычага политической власти дать отставку (у автора буквально: «снять с петель». — Ред.) теперешнему общественному зданию, не смеет и не может иметь иного жизненного призвания, чем внушать свои принципы и другим, непрерывно стуча в призывный барабан, собирая вокруг красного знамени, символа всеобщего братания человечества, новых и новых солдат социальной революции и взращивая в их сердцах страстное воодушевление желанным идеалом.

Надо агитировать на фабриках и в мастерских, в мансардах и подвальных обиталищах пролетариата, в гостиницах и на гуляньях, короче — всюду, где есть рабочие, знание из городов должно распространиться по всей стране. Пролетарий в робе должен открыть глаза своему брату в солдатском мундире. Мужья должны в этом духе просвещать своих жен, родители — своих детей. Должны быть развеяны все рассчитанные на закабаление народа, искусно созданные врагами человечества предубеждения, к примеру, национальная кичливость, и на их место должна прийти братская любовь. Рабочие должны протянуть друг другу руки над межевыми камнями и княжескими коронами и все крепче сплачиваться до тех пор, пока международная рабочая ассоциация не станет свершившимся фактом.

Если однажды осуществится дело всеобщего братания, кто после этого еще захочет сопротивляться народам? Кто захочет препятствовать им не обращать внимания в силу исторического права на все так называемые «приобретенные права»? Никто. Классовое господство может существовать только до тех пор, пока одна часть народа позволяет другой части преступно использовать себя для порабощения, т.е. пока господствует массовая глупость. До тех пор, пока та не исчезнет, все впередстремящие должны, напрягая все свои силы, распространять просвещение и никогда не ослаблять борьбы, чей пароль гласит: Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Нашли ошибку? Выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Капитал и труд

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Ваш комментарий (необязательно):