Источ­ник

Пред­став­ляем вашему вни­ма­нию пере­вод вве­де­ния и пер­вой части круп­ной работы китай­ского кол­лек­тива «Chuǎng», опи­сы­ва­ю­щей пере­ход Китая от так назы­ва­е­мого про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима к капи­та­лизму. Эта работа — свое­об­раз­ное про­дол­же­ние ста­тьи тех же авто­ров «Сорго и сталь» о стро­и­тель­стве соци­а­лизма в КНР; к сожа­ле­нию, послед­няя пока не пере­ве­дена на рус­ский. Ори­ги­наль­ное назва­ние можно интер­пре­ти­ро­вать дво­яко: «dust» — не только «пыль» (как в китай­ской пого­ворке), но и «прах» (про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима).

В пер­вой главе авторы уде­ляют вни­ма­ние не столько Китаю, сколько окру­жа­ю­щим его стра­нам и их раз­ви­тию в XX веке. При­ве­дён­ные ими све­де­ния необ­хо­димы для кор­рект­ного ана­лиза ситу­а­ции, кото­рый пуб­ли­ци­сты про­во­дят в после­ду­ю­щих гла­вах. Кроме того, они будут инте­ресны чита­телю, не зани­ма­ю­ще­муся тема­ти­кой Даль­него Востока, и сами по себе.

Обитель отшельника

Отшельничество

Когда коче­вые армии при­шли с севера, дабы заво­е­вать то, что ещё оста­лось от импе­рии Запад­ной Цзинь, часть пра­вя­щего класса пере­шла Хуанхэ, напра­вив­шись в южные рай­оны своей раз­ва­ли­ва­ю­щейся импе­рии. Там они вос­со­здали импе­ра­тор­ский двор в Цзянь­кане (совре­мен­ном Нан­кине), объ­явив его новой сто­ли­цей дина­стии. Но новая импе­рия так назы­ва­е­мой Восточ­ной Цзинь суще­ство­вала ско­рее на бумаге, чем в дей­стви­тель­но­сти. Власть оста­ва­лась децен­тра­ли­зо­ван­ной, что обу­слов­ли­ва­лось посто­ян­ными тре­ни­ями между раз­лич­ными груп­пи­ров­ками бежав­ших севе­рян. Обос­но­вав­шись в раз­ных реги­о­нах юга, пред­ста­ви­тели пра­вя­щего класса замкну­лись в авто­ном­ные воен­ные и эко­но­ми­че­ские еди­ницы. Сами эти груп­пи­ровки зави­сели от хруп­ких сою­зов с южными фео­да­лами (отли­чав­ши­мися от них в куль­тур­ном плане) и раз­лич­ными груп­пами корен­ных наро­дов, посте­пенно спа­ян­ных друг с дру­гом через бра­ко­со­че­та­ния и воен­ные походы. В раз­гар этой «бал­ка­ни­за­ции» стрем­ле­ние вер­нуть уте­рян­ные север­ные земли лишь незна­чи­тельно спла­чи­вало охва­чен­ный пара­нойей двор. Едва спо­соб­ный моби­ли­зо­вать власт­ный ресурс, необ­хо­ди­мый для сбора нало­гов, он был ещё меньше спо­со­бен собрать армию, спо­соб­ную про­ти­во­сто­ять «вар­вар­ским» коро­лев­ствам, воз­ник­шим на севере. Огля­ды­ва­ясь назад, можно ска­зать, что недол­гое прав­ле­ние этой дина­стии озна­ме­но­вало собой один из послед­них эта­пов в мно­го­по­ко­лен­че­ском упадке импе­рии, сле­до­вав­шем за кра­хом дина­стии Хань и пред­ше­ство­вав­шем вос­хож­де­нию дина­стии Тан¹ .

Но именно в кон­тек­сте этого упадка и децен­тра­ли­за­ции и появился архе­тип восточ­но­ази­ат­ского «отшель­ника». Несмотря на то, что прак­тика отшель­ни­че­ства имеет дол­гую исто­рию, вос­хо­дя­щую ещё ко вре­ме­нам задолго до импе­рии² , именно в период Восточ­ной Цзинь импе­рия и отшель­ни­че­ство стали нераз­рывно свя­зан­ными явле­ни­ями. Остав­шись без дела при немощ­ном дворе в Цзянь­кане, боль­шин­ство севе­рян бежали в свои огром­ные вла­де­ния во влаж­ных лесах Юга в сопро­вож­де­нии слуг, рабов и налож­ниц, где они создали отно­си­тельно авто­ном­ные сель­ско­хо­зяй­ствен­ные ком­плексы с пре­красно воз­де­лан­ными про­гу­лоч­ными марш­ру­тами и пар­ками. Сво­бод­ные от тягот импер­ского адми­ни­стри­ро­ва­ния, они про­во­дили время с дру­зьями в пре­крас­ных рез­ных пави­льо­нах, постро­ен­ных над их пар­ками и план­та­ци­ями, пре­да­ва­ясь пир­ше­ствам и воз­ли­я­ниям и сочи­няя стихи о кра­со­тах про­стой жизни в еди­не­нии с при­ро­дой. Такие поэты, как Се Линъ­юнь (он при­над­ле­жал к двум вид­ным родам Восточ­ной Цзинь), могли пред­ста­вить себя в образе отшель­ни­ков и древ­них муд­ре­цов, даже несмотря на то, что их (часто желан­ная) ссылка про­хо­дила в рос­кош­ных особ­ня­ках, постро­ен­ных руками под­не­воль­ных рабо­чих. Таким обра­зом, пра­вильно было бы ска­зать, что отно­ше­ния между отшель­ни­ками и импе­рией в дей­стви­тель­но­сти нико­гда не носили анта­го­ни­сти­че­ский харак­тер. Сам Се видел эти вла­де­ния как мини­а­тюр­ные импе­рии, постро­ен­ные по образцу пав­шей дина­стии Хань³ . Тем вре­ме­нем, почти все круп­ней­шие поэты этого пери­ода посто­янно цир­ку­ли­ро­вали между дво­ром и дерев­ней, а отшель­ни­че­ство всё более пре­вра­ща­лось в типич­ный этап жизни импер­ского чиновничества.

К моменту окон­ча­тель­ного вос­со­еди­не­ния под эги­дой дина­стии Тан отшель­ни­че­ство стало повсе­мест­ной прак­ти­кой: буду­щие долж­ност­ные лица сорев­но­ва­лись между собой в доб­ро­де­те­лях уеди­не­ния в надежде запо­лу­чить ту или иную долж­ность при дворе. Такие зна­ме­ни­тые поэты, учё­ные и чинов­ники, как Ли Бай, соби­ра­лись, к при­меру, в ски­тах в горах Чжун­нань, часто в сопро­вож­де­нии импер­ских вер­бов­щи­ков. Цен­тра­ли­за­ция поли­ти­че­ской вла­сти, таким обра­зом, сопро­вож­да­лась ещё более энер­гич­ным сли­я­нием отшель­ни­че­ского и импер­ского, сли­я­нием, в кото­ром даже отшель­ни­кам, отстра­нён­ным от при­двор­ной жизни, пору­ча­лось сле­дить за бес­пе­ре­бой­ным пото­ком дани из пери­фе­рий­ных рай­о­нов импе­рии. Тем не менее, в про­дол­же­ние этого про­цесса лите­ра­торы по-преж­нему исполь­зо­вали внеш­ние атри­буты своих пред­ше­ствен­ни­ков из Восточ­ной Цзинь, вос­хва­ляя духов­ное уеди­не­ние дере­вен­ской жизни и осуж­дая сто­лич­ные и при­двор­ные интриги. Несмотря на то, что Ли Бай был вер­ным слу­гой импе­ра­тора при дина­стии Тан, он мог пред­ста­вить себя в «мире, нахо­дя­щемся за пре­де­лами крас­ной пыли жизни» — это мета­фора для состо­я­ния отстра­нён­но­сти, так харак­тер­ного и для буд­дист­ского уче­ния, и для сель­ского отшель­ни­че­ства вда­леке от суеты город­ских улиц.

Нация отшельников

На ана­ло­гич­ных про­ти­во­ре­чиях стро­ился и про­цесс фор­ми­ро­ва­ния Китая в рам­ках соци­а­ли­сти­че­ского про­екта. Изо­ля­ци­о­низм Китая, одно­вре­менно плац­дарма для миро­вой рево­лю­ции и автар­ки­че­ской нации, закры­той для капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­мики (а позже и для тор­говли с быв­шими совет­скими союз­ни­ками), носил про­ти­во­ре­чи­вый и обман­чи­вый харак­тер. На излёте соци­а­ли­сти­че­ского изо­ля­ци­о­низма лозунг «опоры на соб­ствен­ные силы» (自力更生) педа­ли­ро­вался с осо­бым усер­дием. Стрем­ле­ние к само­до­ста­точ­но­сти, однако, сопро­вож­да­лось око­сте­не­нием про­из­вод­ства, вслед­ствие кото­рого на местах всё чаще раз­да­ва­лись при­зывы к устра­не­нию автар­кии как на наци­о­наль­ном, так и на меж­ду­на­род­ном уровне. Эко­но­мика под­верг­лась все­про­ни­ка­ю­щей децен­тра­ли­за­ции, кол­хозы и город­ские про­мыш­лен­ные зоны пре­вра­ти­лись в подо­бие затвор­ни­че­ских мона­сты­рей: рабо­чие и кре­стьяне стали зави­сеть от мест­ных про­из­вод­ствен­ных цен­тров, предо­став­ля­ю­щих им про­пи­та­ние, жильё и основ­ные потре­би­тель­ские товары. Они ото­рва­лись и от непо­сред­ствен­ного обес­пе­че­ния со сто­роны пра­ви­тель­ства, и от кос­вен­ного — со сто­роны наци­о­наль­ного рынка. В то же время самое широ­кое рас­про­стра­не­ние полу­чил чёр­ный рынок, важ­ней­шие виды средств про­из­вод­ства ста­но­ви­лись всё менее доступ­ными или про­сто исче­зали, а китай­ско-совет­ский рас­кол пре­вра­тил почти всю гра­ницу в потен­ци­аль­ный воен­ный фронт. Эти позд­ние отшель­ни­че­ские деся­ти­ле­тия соци­а­ли­сти­че­ской эпохи были одно­вре­менно пери­о­дом под­го­товки к гря­ду­щему «откры­тию» Китая для гло­баль­ного рынка.

Эпоха реформ часто изоб­ра­жа­ется как неслы­хан­ный пово­рот, осу­ществ­лён­ный узкой про­слой­кой пар­тий­ной элиты и закон­чив­шийся «китай­ским чудом», — ката­пуль­ти­ро­ва­нием страны на пере­до­вую гло­баль­ного про­из­вод­ства. В дей­стви­тель­но­сти же стре­ми­тель­ное под­чи­не­ние Китая капи­талу было под­го­тов­лено струк­тур­ными усло­ви­ями, про­ни­зы­ва­ю­щими и опо­я­сы­ва­ю­щими отшель­ни­че­скую нацию, её автар­ки­че­скими устрем­ле­ни­ями в рам­ках соци­а­ли­сти­че­ского про­екта, кото­рые, в конеч­ном счёте, были отде­лены от устрем­ле­ний гло­баль­ного капи­тала лишь в той же мере, в кото­рой прак­тика отшель­ни­че­ства среди китай­ских сред­не­ве­ко­вых лите­ра­то­ров была отде­лена от при­двор­ных интриг их капи­та­лов в сто­лице. И если работа «Сорго и сталь», пер­вая часть нашего иссле­до­ва­ния эко­но­ми­че­ской исто­рии страны⁴ , иссле­до­вала внут­рен­ний харак­тер соци­а­ли­сти­че­ского про­екта и фор­ми­ро­ва­ние китай­ской нации, то в дан­ной работе мы фоку­си­ру­емся на тех гло­баль­ных усло­виях, кото­рые в конеч­ном счёте сумели зата­щить отшель­ни­че­скую страну соци­а­ли­сти­че­ского про­екта в крас­ную пыль капи­та­ли­сти­че­ского про­из­вод­ства. Наш основ­ной тезис заклю­ча­ется в том, что, так же, как в слу­чае с отшель­ни­ками Восточ­ной Цзинь, прак­тика отшель­ни­че­ства и импер­ский экс­пан­си­о­низм совсем не обя­за­тельно должны про­ти­во­ре­чить друг другу. Воз­вы­ше­ние рефор­мист­ской фрак­ции в Ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии Китая (КПК) пред­став­ля­ется вне­зап­ным только для тех, кто при­ни­мает поэ­зию отшель­ника за чистую монету, забы­вая о том, что часто отшель­ни­че­ство явля­ется лишь одним из эта­пов в жизни импер­ских бюрократов.

Здесь мы обра­ща­емся к исто­рии Китая с учё­том её места в гло­баль­ной сети резер­вов рабо­чей силы и сто­и­мост­ных цепо­чек. Наше вни­ма­ние, таким обра­зом, сме­ща­ется с внут­рен­них вопро­сов, рас­смот­рен­ных в работе «Сорго и сталь», на внут­рен­ний и внеш­ний ракурсы, кото­рые будут необ­хо­димы нам для пони­ма­ния тех парал­лель­ных орга­ни­за­ци­он­ных струк­тур, функ­ци­о­ни­ро­ва­ние кото­рых спо­соб­ство­вало посте­пен­ным рефор­мам в Китае. Мы изу­чим как внут­рен­ние, так и внеш­ние фак­торы, кото­рые под­тал­ки­вали Китай к откры­тию своей эко­но­мики в послед­ние годы соци­а­ли­сти­че­ской эпохи, а также нерав­но­мер­ный и непол­ный харак­тер запу­щен­ного в 70-е пере­хода к капи­та­лизму. Эта исто­рия, несмотря на неко­то­рый туман, напу­щен­ный «еван­ге­ли­че­ским» либе­ра­лиз­мом про­шлого века, не была под­верг­нута столь зна­чи­тель­ным иска­же­ниям, как это было с исто­рией пред­ше­ство­вав­шего ей про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима. Бо́льшая часть исто­рии эры реформ уже отлично задо­ку­мен­ти­ро­вана в науч­ных рабо­тах эко­но­ми­че­ского мейн­стрима. Таким обра­зом, здесь мы попы­та­емся обоб­щить суще­ству­ю­щие иссле­до­ва­ния и поме­стить их в рамки каче­ствен­ного марк­сист­ского ана­лиза, особо под­чёр­ки­вая те аспекты, кото­рые могли бы помочь нам понять миро­вой капи­та­лизм в его нынеш­ней форме.

Сходящиеся кризисы

Ниже мы попы­та­емся после­до­ва­тельно разо­брать клю­че­вые темы, сво­бодно сгруп­пи­ро­ван­ные в тема­ти­че­ские раз­делы. Эти раз­делы в общем отра­жают хро­но­ло­гию пере­хода к капи­та­лизму в Китае. Так или иначе, глав­ной темой нашей работы явля­ется идея схо­дя­щихся кри­зи­сов. Мы стре­мимся рас­ска­зать исто­рию мно­же­ства непред­ви­ден­ных обсто­я­тельств, кото­рые легли в основу «китай­ского чуда», явле­ния, кото­рое не было ни чудес­ным, ни в пол­ной мере китай­ским. В рам­ках подоб­ной интер­пре­та­ции «чудо» пони­ма­ется нами как обыч­ная реак­ция на двой­ствен­ный кри­зис, пере­жи­ва­е­мый, с одной сто­роны, про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ским режи­мом Китая, с дру­гой, — гло­баль­ной капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­ми­кой. Эндо­ген­ный кри­зис китай­ского режима достиг своей выс­шей точки в 70-е, что в зна­чи­тель­ной сте­пени было обу­слов­лено внут­рен­ними огра­ни­че­ни­ями соци­а­ли­сти­че­ского про­екта, уже изу­чен­ными в работе «Сорго и сталь»⁵ ; кри­зис этот, однако, уси­ли­вался за счёт уси­ли­ва­ю­щейся гео­по­ли­ти­че­ской изо­ля­ции вкупе с мая­ча­щей угро­зой войны с СССР. В то же время гло­баль­ное капи­та­ли­сти­че­ское про­из­вод­ство столк­ну­лось с пер­вым зна­чи­тель­ным замед­ле­нием тем­пов роста со вре­мён Вели­кой депрес­сии. К концу 70-х все попытки спра­виться с нарож­да­ю­щимся кри­зи­сом при помощи обыч­ных для после­во­ен­ного пери­ода сти­му­ли­ру­ю­щих мер про­ва­ли­лись. По мере того как рост замед­лялся, без­ра­бо­тица росла, а инфля­ция гало­пи­ро­вала, струк­тур­ные реформы, кото­рые были про­ве­дены в бли­жай­шее время в попытке вос­ста­но­вить уро­вень при­бы­лей (позже эти реформы полу­чили назва­ние «нео­ли­бе­раль­ные»), начали выри­со­вы­ваться на гори­зонте. Но наряду с этим в среде пра­вя­щего класса было и пони­ма­ние того, что если эти реформы охва­тят только страны капи­та­ли­сти­че­ского ядра, то это при­ве­дёт к пони­же­нию зар­плат, выхо­ла­щи­ва­нию системы соци­аль­ного обес­пе­че­ния, создаст опас­ные объ­ёмы дол­гов и тем самым спро­во­ци­рует мас­со­вое недо­воль­ство. Соци­аль­ные дви­же­ния и вос­ста­ния позд­них 60-х уже могли дать общее пред­став­ле­ние о послед­ствиях такой деста­би­ли­за­ции; в кон­тек­сте же Холод­ной войны деста­би­ли­за­ция несла с собой реаль­ную угрозу ката­стро­фи­че­ского воору­жён­ного конфликта.

Чтобы капи­та­ли­сти­че­ское накоп­ле­ние смогло про­дол­жаться, эко­но­мика должна была совер­шить небы­ва­лый ска­чок, под­чи­няя сла­бо­раз­ви­тые страны и созда­вая такие про­мыш­лен­ные ком­плексы, кото­рые соот­вет­ство­вали бы всё уве­ли­чи­ва­ю­щимся объ­ёму и ско­ро­сти про­из­вод­ства. Ожи­да­лось, что эти про­цессы смо­гут вос­ста­но­вить (хотя бы на время) пада­ю­щую при­быль­ность и помо­гут осла­бить недо­воль­ство в стра­нах ядра, предо­став­ляя дешё­вые потре­би­тель­ские товары и доступ­ные кре­диты в обмен на уре­за­ние соци­аль­ных рас­хо­дов и паде­ние зар­плат. Этот про­цесс уже был запу­щен в Восточ­ной Азии с опо­рой на эко­но­ми­че­ский подъём Япо­нии и актив­ную под­держку Соеди­нён­ных Шта­тов. По мере того как кри­зис нарас­тал, капи­тал всё более скло­нялся в сто­рону Тихо­оке­ан­ского рубежа. Важ­ную роль в обо­зна­чен­ном про­цессе сыг­рали гео­по­ли­тика Холод­ной войны в соче­та­нии с той новой эко­но­ми­че­ской ролью, кото­рую играла Япо­ния в вос­хож­де­нии «ази­ат­ских тиг­ров», осу­ществ­ляв­шемся под руко­вод­ством анти­ком­му­ни­сти­че­ских дик­та­тур (или коло­ни­аль­ных режи­мов, как в Гон­конге), а также при помощи при­то­ков аме­ри­кано-япон­ских инвестиций.

Это момент, когда внут­рен­ний кри­зис китай­ского режима пере­се­ка­ется с затяж­ным кри­зи­сом гло­баль­ного капи­та­лизма. Если поль­зо­ваться тер­ми­но­ло­гией эко­но­ми­че­ского мейн­стрима, китай­ская дешё­вая рабо­чая сила могла предо­ста­вить «срав­ни­тель­ное пре­иму­ще­ство» на клю­че­вых эта­пах про­из­вод­ствен­ного про­цесса в лёг­кой про­мыш­лен­но­сти. Но этот взгляд отра­жает только часть кар­тины. Откры­тие Китая было нача­лом широ­ко­мас­штаб­ного про­цесса под­чи­не­ния китай­ского труда гло­баль­ному капи­талу, про­цесса, дви­жи­мого нарас­та­ю­щей потреб­но­стью экс­пор­ти­ро­вать товары пер­вой необ­хо­ди­мо­сти, а позже и капи­тал, из раз­ви­тых эко­но­мик, стра­да­ю­щих пере­про­из­вод­ством. Вслед за ран­ним раз­ви­тием капи­та­ли­сти­че­ского про­из­вод­ства в дру­гих восточ­но­ази­ат­ских стра­нах Китай смог предо­ста­вить огром­ные про­стран­ства для инве­сти­ций, а также обу­чен­ную и дешё­вую рабо­чую армию, бес­пре­це­дент­ную по своим раз­ме­рам. Тру­до­вой ресурс, бро­шен­ный в гло­баль­ное капи­та­ли­сти­че­ское про­из­вод­ство, по своей чис­лен­но­сти почти рав­нялся сумме всех тру­до­вых ресур­сов раз­ви­тых стран⁶ . Более того, эта рабо­чая сила была про­дук­том соци­а­ли­сти­че­ского про­екта, поэтому зна­чи­тель­ная часть пер­во­на­чаль­ных издер­жек не сто­ила капи­та­ли­сти­че­ской системе ров­ным счё­том ничего. В то же время издержки, свя­зан­ные с её (рабо­чей силы) вос­про­из­вод­ством, можно было спих­нуть во внут­рен­ние рай­оны, где всё ещё гос­под­ство­вало нату­раль­ное хозяй­ство (по край­ней мере, на пер­вых порах). Таким обра­зом, огром­ная масса китай­ского рабо­чего насе­ле­ния помогла воз­ро­дить ста­рую, вос­хо­дя­щую к вре­ме­нам импе­рии Мин, мечту Запада о без­гра­нич­ном рынке, спо­соб­ном не только дви­гать капи­та­ли­сти­че­ское про­из­вод­ство, но и погло­щать рас­ту­щий изли­шек, обра­зу­ю­щийся в этом процессе.

Пыта­ясь выяс­нить при­роду обо­зна­чен­ных про­цес­сов, мы все­гда рис­куем при­пи­сать слиш­ком боль­шую роль пре­зи­ден­там, дирек­то­рам и мил­ли­ар­де­рам. Реаль­ность, однако, такова, что реше­ния, при­ни­ма­е­мые за штур­ва­лом госу­дарств и кор­по­ра­ций, чаще всего явля­ются лишь ответ­ной реак­цией на те реаль­ные пре­делы, с кото­рыми стал­ки­ва­ются слож­ные поли­тико-эко­но­ми­че­ские системы. «Пра­вя­щий класс» — это лишь кодо­вое слово для неод­но­род­ной группы лиц, зани­ма­ю­щих руко­во­дя­щие пози­ции в этих цита­де­лях поли­тико-эко­но­ми­че­ской вла­сти, для кото­рых сохра­не­ние ста­тус-кво явля­ется пер­во­сте­пен­ной зада­чей. Тем не менее, поло­же­ние этих лиц нахо­дится в пря­мой зави­си­мо­сти как от поже­ла­ний акци­о­не­ров (ради повы­ше­ния при­были), так и от тре­бо­ва­ний пра­вя­щих кру­гов (сохра­нить мини­маль­ный уро­вень ста­биль­но­сти и бла­го­со­сто­я­ния — тре­бо­ва­ние не столько того, чтобы поло­же­ние вещей стало лучше, сколько того, чтобы оно не ухуд­ши­лось слиш­ком быстро). За подоб­ными реше­ни­ями мы не обна­ру­жим какого-то злого умысла. Более того, те, кто при­ни­мают подоб­ные реше­ния, вообще не спо­собны изме­нить эту систему или выйти за её рамки. Они при­ко­ваны к ней так же, как и мы, только вот при­ко­ваны они к её вершине.

Весь про­цесс, таким обра­зом, пред­став­ляет собой ско­рее после­до­ва­тель­ный ряд при­спо­соб­ле­ний, нежели некий заго­вор пра­вя­щего класса. Резуль­таты этого про­цесса офор­ми­лись в про­цессе дли­тель­ного экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ния, в ходе кото­рого раз­лич­ные фрак­ции пра­вя­щего класса пыта­лись раз­ре­шить про­блему нарас­та­ю­щего кри­зиса. Не спра­вив­шись с этой зада­чей, они усту­пили своё место новому поко­ле­нию лиде­ров с прин­ци­пи­ально новыми реше­ни­ями, кото­рые, в свою оче­редь, имели свои далеко иду­щие послед­ствия. Весь про­цесс пред­став­лял собой дли­тель­ный мета­мор­фоз, совер­шав­шийся в ответ на мест­ные про­яв­ле­ния гло­баль­ного пони­же­ния при­быль­но­сти. «Нео­ли­бе­ра­лизм», таким обра­зом, явля­ется не пол­но­стью про­ду­ман­ной поли­ти­че­ской про­грам­мой, как счи­тают неко­то­рые авторы⁷ , но ско­рее лишь тер­ми­ном, обо­зна­ча­ю­щим рых­лый кон­сен­сус вокруг ряда локаль­ных реше­ний по поводу уре­гу­ли­ро­ва­ния кри­зиса, — реше­ний, кото­рые на тот момент, как каза­лось, рабо­тали. Тем не менее, про­дол­жи­тель­ный рост и уси­ли­ва­ю­ща­яся мили­та­ри­за­ция гос­ап­па­рата явля­лись симп­то­мами зна­чи­тель­ной шат­ко­сти такого кон­сен­суса, поскольку регу­ли­ро­ва­ние вечно рас­ту­щего, вечно откла­ды­ва­е­мого, однако вечно при­сут­ству­ю­щего кри­зиса с каж­дым годом ста­но­ви­лось всё более тяжё­лой зада­чей. Сего­дня мы, нако­нец, достигли той точки, когда этот кон­сен­сус раз­ру­ша­ется на фоне ухуд­ше­ния состо­я­ния миро­вой тор­говли и рас­ту­щего попу­лизма. Но раз­ви­тие этого ухо­дя­щего ныне в про­шлое кон­сен­суса оста­ётся исто­ри­че­ским фоном для про­цесса под­чи­не­ния эко­но­мики Китая цик­лам гло­баль­ного накоп­ле­ния капитала.

В период, кото­рый мы рас­смат­ри­ваем ниже, гео­по­ли­тика играла клю­че­вую роль в сбли­же­нии двух кри­зи­сов. Более того, это был один из тех корот­ких момен­тов в китай­ской исто­рии, когда реше­ния отдель­ных лиде­ров (хотя и дей­ству­ю­щих в ответ на вызовы сво­его вре­мени) дей­стви­тельно изме­нили курс исто­рии на после­ду­ю­щие деся­ти­ле­тия. И если в дей­стви­тель­но­сти был момент, когда схо­дя­щийся кри­зис при­об­рёл ося­за­е­мые черты, то этот момент сле­дует отне­сти к собы­тиям погра­нич­ного кон­фликта на ост­рове Даман­ский в 1969 году. В нём было задей­ство­вано два­дцать пять диви­зий совет­ской армии (порядка 200 тысяч сол­дат), раз­вёр­ну­тых на китай­ской гра­нице. Эти собы­тия при­вели Китай и СССР на грань пол­но­мас­штаб­ной ядер­ной войны, и, даже несмотря на то, что войны уда­лось избе­жать, именно после этого инци­дента совет­ско-китай­ские отно­ше­ния были окон­ча­тельно разо­рваны, что поло­жило конец пяти­де­сяти годам сомни­тель­ной дипло­ма­тии между двумя круп­ней­шими дер­жа­вами в соци­а­ли­сти­че­ском блоке. В кон­тек­сте Холод­ной войны эти собы­тия также озна­ме­но­вали собой ран­ний пово­рот Китая в сто­рону Соеди­нён­ных Штатов.

В про­ти­во­вес тем, кто счи­тает нача­лом эпохи реформ 1976 г., год смерти Мао Цзэ­дуна, а также тем, кто этим нача­лом счи­тает при­ход к вла­сти Дэн Сяо­пина в 1978 году, мы наста­и­ваем на том, что пово­рот к капи­та­лизму в дей­стви­тель­но­сти начался в 1969 году, в конце «корот­кой» Куль­тур­ной рево­лю­ции, когда погра­нич­ный кон­фликт на ост­рове Даман­ский при­вёл к окон­ча­тель­ному раз­рыву отно­ше­ний с СССР и ини­ци­и­ро­вал начало нефор­маль­ного диа­лога с Соеди­нён­ными Шта­тами, за кото­рым уже в 1971 г. после­до­вал диа­лог офи­ци­аль­ный. Несмотря на то, что про­ве­де­ние реформ нача­лось только при Чжоу Энь­лае и завер­ши­лись под руко­вод­ством Дэн Сяо­пина, важно пони­мать, что важ­ней­шие гео­по­ли­ти­че­ские реше­ния, кото­рые были при­няты ещё при жизни Мао, под­вели доста­точно широ­кую базу для тех дей­ствий, кото­рые были пред­при­няты пар­тий­ной вер­хуш­кой после его смерти. Будучи изна­чально эле­мен­том более гло­баль­ной поли­ти­че­ской стра­те­гии, наце­лен­ной на обре­те­ние пере­до­вых средств про­из­вод­ства для того, чтобы при­оста­но­вить эко­но­ми­че­скую стаг­на­цию про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима — частич­ное «откры­тие», дабы сохра­нить ста­тус-кво, — эти меры вызвали к жизни некон­тро­ли­ру­е­мый про­цесс, в ходе кото­рого эко­но­мика страны ста­но­ви­лась всё более зави­си­мой от поста­вок с миро­вого рынка (в основ­ном сель­ско­хо­зяй­ствен­ных средств про­из­вод­ства), что в даль­ней­шем при­вело к тре­бо­ва­ниям ещё боль­шей либе­ра­ли­за­ции. Несмотря на то, что подоб­ный поли­ти­че­ский манёвр быстро обра­тился в пол­но­мас­штаб­ную капи­ту­ля­цию перед гло­баль­ным рын­ком, поли­тика частич­ного откры­тия ухо­дила сво­ими кор­нями в соци­а­ли­сти­че­скую эпоху, к неод­но­крат­ным попыт­кам пра­ви­тель­ства пре­одо­леть огра­ни­че­ния пере­ход­ного режима.

Камень за камнем

Вслед за тем как регион пере­стра­и­вался под дав­ле­нием капи­тала, Китай начал пере­ори­ен­ти­ро­ваться на восток, на побе­ре­жье. Несмотря на то, что рыноч­ные реформы про­хо­дили в форме корот­ких цик­лов (2−4 года) экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ния и эко­но­мии, нам пред­став­ля­ется воз­мож­ным раз­де­лить этот период на три ста­дии при­мерно по десять лет. Ни в коем слу­чае они не были про­ду­ман­ными эта­пами какой-то еди­ной стра­те­гии. Но завер­ша­ясь, каж­дая ста­дия вно­сила в систему всё новые эле­менты, под­тал­ки­вав­шие страну к про­дол­же­нию реформ. Пер­вая ста­дия, с 1969-го по 1978-й, опре­де­ля­лась поли­ти­че­скими реше­ни­ями. Внутри это был период рас­ту­щего око­сте­не­ния. После кру­ше­ния «корот­кой» Куль­тур­ной рево­лю­ции в 1969-м про­из­вод­ство, рас­пре­де­ле­ние, а с ними и само обще­ство всё больше регу­ли­ро­ва­лись госу­дар­ством при помощи воен­ных сил. Кад­ро­вый состав в этот период вырос до небы­ва­лых раз­ме­ров, а эко­но­мика страны при­об­рела отчёт­ливо вое­ни­зи­ро­ван­ный харак­тер. Все эти изме­не­ния про­хо­дили в рам­ках т. н. стра­те­гии «Тре­тьего фронта», направ­лен­ной на то, чтобы пере­не­сти про­мыш­лен­ность Китая в более защи­щён­ные гор­ные рай­оны. Это деся­ти­ле­тие было озна­ме­но­вано послед­ним «боль­шим рыв­ком» про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима. В то же время были пред­при­няты пер­вые попытки импор­ти­ро­вать обо­ру­до­ва­ние из капи­та­ли­сти­че­ских стран — этот про­цесс стал воз­мож­ным только бла­го­даря более зна­чи­тель­ным гео­по­ли­ти­че­ским сдви­гам, упо­мя­ну­тым ранее. Страна всё ещё сохра­няла черты соци­а­ли­сти­че­ского про­екта, но этот период стал вре­ме­нем поли­ти­че­ского откры­тия и пер­вых осто­рож­ных эко­но­ми­че­ских реформ. Тем не менее, если не счи­тать неболь­шого импорта в клю­че­вых отрас­лях, вза­и­мо­дей­ствие с гло­баль­ной капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­ми­кой по сути пока ещё не имело места.

Вто­рая ста­дия оха­рак­те­ри­зо­ва­лась рефор­мами наци­о­наль­ной эко­но­мики. Этот период может быть при­мерно дати­ро­ван от при­хода Дэн Сяо­пина к вла­сти в 1978-м до собы­тий на пло­щади Тянь­а­ньм­энь в 1989-м. Глав­ными вехами этих реформ можно назвать вве­де­ние системы ответ­ствен­но­сти домо­хо­зяйств в аграр­ной сфере, воз­рож­де­ние сель­ских рын­ков и вос­хож­де­ние сель­ских, посёл­ко­вых и дере­вен­ских пред­при­я­тий (乡镇企业) в каче­стве наи­бо­лее быстро рас­ту­щего сек­тора про­мыш­лен­но­сти. Внут­рен­ний рост всё ещё зна­чи­тельно пре­вы­шал внеш­нюю тор­говлю. Китай сохра­нил несколько слоёв изо­ля­ции от гло­баль­ного рынка, лока­ли­зи­руя пря­мые кон­такты в спе­ци­аль­ных эко­но­ми­че­ских зонах (СЭЗ), самой глав­ной из кото­рых был Шэнь­чж­энь, поскольку он играл роль буфера между мате­ри­ком и Гон­кон­гом. В этот период у Китая не было своей фон­до­вой биржи, права соб­ствен­но­сти на мест­ные ком­па­нии зача­стую оста­ва­лись раз­мы­тыми, а ино­стран­ные права соб­ствен­но­сти всё ещё суще­ство­вали только в пре­де­лах СЭЗ — и даже там они были сильно огра­ни­чены. Гон­конг был основ­ным источ­ни­ком пря­мых инве­сти­ций на про­тя­же­нии всего этого пери­ода. На него при­хо­ди­лось более поло­вины всех пря­мых ино­стран­ных инве­сти­ций за каж­дый год с 1979-го по 1991-й, и он обо­гнал в этом Япо­нию с боль­шим отры­вом⁸ . Помимо пря­мых инве­сти­ций, зна­чи­тель­ная часть вло­же­ний в Гон­конг состо­яла из кос­вен­ных инве­сти­ций с Тай­ваня и капи­тала, при­над­ле­жав­шего чле­нам китай­ской диас­поры за рубе­жом. Эти инве­сти­ции эти про­во­ди­лись через слож­ную финан­со­вую систему Гон­конга, дабы избе­жать запре­ти­тель­ных мер со сто­роны пра­ви­тель­ства. Таким обра­зом, вто­рая ста­дия реформ про­хо­дила при актив­ном содей­ствии как ази­ат­ского капи­тала, так и капи­тала, извле­чён­ного из более широ­кого «Китай­ского мира» и зача­стую коор­ди­ни­ру­е­мого сетями, про­сти­рав­ши­мися за гра­ницу⁹ . Именно в этот период обрела свою окон­ча­тель­ную форму вер­хушка капи­та­ли­сти­че­ского класса, поскольку раз­рос­ши­еся сети капи­тала начали сли­ваться со ста­рым бюро­кра­ти­че­ским клас­сом, сумев­шим закре­питься у рыча­гов власти.

Тре­тья ста­дия реформ дати­ру­ется при­мерно с 1990-го до ран­них 2000-х. Этот период отчёт­ливо харак­те­ри­зу­ется меж­ду­на­род­ным харак­те­ром вза­и­мо­от­но­ше­ний и может рас­смат­ри­ваться как окон­ча­тель­ный пере­ход к капи­та­лизму с точки зре­ния как инте­гри­ро­ва­ния в рынок, так и фор­ми­ро­ва­ния клас­сов, несмотря на остатки нату­раль­ного хозяй­ства в деревне¹⁰ . Подав­ле­ние про­те­стов в 1989-м закон­чи­лось выбо­роч­ным вклю­че­нием мятеж­ных сту­ден­тов в ряды пар­тии и отныне кон­тро­ли­ру­е­мого ею пра­вя­щего класса. Это было деся­ти­ле­тие, когда вер­хушка про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима начала дей­ство­вать как руко­во­дя­щий центр капи­та­ли­сти­че­ского класса в соот­вет­ствии с основ­ным инте­ре­сом капи­тала — непре­рыв­ным накоп­ле­нием. И это несмотря на пря­мое сли­я­ние этого пра­вя­щего класса с госу­дар­ством (по факту же — бла­го­даря ему). Этот период также озна­ме­но­вался пол­ной инте­гра­цией китай­ского про­из­вод­ства в систему гло­баль­ного капи­та­лизма. После­до­вав­шие за рез­нёй на пло­щади Тянь­а­ньм­энь девя­но­стые откры­лись всплес­ком инве­сти­ций из Япо­нии, Тай­ваня и Рес­пуб­лики Корея. Важ­ную роль про­дол­жал играть и Гон­конг. Пер­вые фон­до­вые биржи были офи­ци­ально открыты в Шэнь­чж­эне и Шан­хае в 1990-м¹¹ . Несмотря на то, что пря­мое инве­сти­ро­ва­ние из Европы и США всё ещё состав­ляло лишь малую долю от общего числа инве­сти­ций, эко­но­мика Китая ста­но­ви­лась всё более экс­портно-ори­ен­ти­ро­ван­ной, а пункты назна­че­ния для её про­дук­ции всё чаще нахо­ди­лись на Западе. Мно­же­ство этих сель­ских пред­при­я­тий, нахо­див­шихся в при­бреж­ной зоне, под­верг­лись серьёз­ной реор­га­ни­за­ции, чтобы как можно лучше обслу­жи­вать новые сто­и­мост­ные цепочки. Это, в свою оче­редь, при­вело к мас­со­вой волне инду­стри­а­ли­за­ции при­го­ро­дов, в про­цессе чего обра­зо­ва­лись рас­пол­за­ю­щи­еся китай­ские мега­по­лисы, кото­рые мы можем наблю­дать сегодня.

Этот период — как и вообще эра реформ — был отме­чен потро­ше­нием ста­рого соци­а­ли­сти­че­ского про­мыш­лен­ного пояса на северо-востоке. Закры­ва­лись фаб­рики, про­во­ди­лись мас­со­вые уволь­не­ния. Вслед за рефор­мой сель­ского хозяй­ства, начи­ная с 1997 года, после­до­вало уни­что­же­ние системы «желез­ной миски риса», при­ви­ле­ги­ро­ван­ное поло­же­ние про­мыш­лен­ных рабо­чих, питав­шихся зер­ном, быстро сошло на нет, а клас­со­вая струк­тура ста­рого режима была окон­ча­тельно раз­ру­шена. Пра­ви­тель­ство сумело осла­бить урон, нане­сён­ный рабо­чим рефор­мой, вре­менно уста­но­вив твёр­дые заку­поч­ные цены на зерно и пере­ло­жив часть груза реформ на плечи сель­ского насе­ле­ния, но это был лишь так­ти­че­ский ход, пред­при­ня­тый, дабы умень­шить риск бес­по­ряд­ков в горо­дах. В то же время мно­гие сель­ские пред­при­я­тия, воз­ник­шие в бед­ных рай­о­нах в 1980-х, обанк­ро­ти­лись, после чего были при­ва­ти­зи­ро­ваны или про­сто закрыты госу­дар­ством в рам­ках более широ­кой волны лик­ви­да­ции фаб­рик. Сель­ские пред­при­я­тия, таким обра­зом, высту­пали в каче­стве пере­ход­ного звена, сыг­рав тем самым клю­че­вую роль в про­цессе рефор­ми­ро­ва­ния про­мыш­лен­ного сек­тора, поскольку при­ва­ти­за­ция этих пред­при­я­тий спо­соб­ство­вала росту рыноч­ной эко­но­мики в неко­то­рых сфе­рах и краху в дру­гих, что спо­соб­ство­вало фор­ми­ро­ва­нию зна­чи­тель­ных скоп­ле­ний резерв­ной рабо­чей силы в сель­ской мест­но­сти, кото­рая затем могла быть погло­щена про­из­вод­ствен­ными узлами побе­ре­жья. Потро­ше­ние «ржа­вого пояса» сопро­вож­да­лось зна­чи­тель­ной реструк­ту­ри­за­цией госу­дар­ствен­ных отрас­лей: пред­при­я­тия и отделы пла­ни­ро­ва­ния были объ­еди­нены в несколько боль­ших «кон­гло­ме­ра­тов» (集团). Эти «кон­гло­ме­раты» были спро­ек­ти­ро­ваны при под­держке запад­ных финан­со­вых кру­гов и про­фи­нан­си­ро­ваны путём пуб­лич­ного раз­ме­ще­ния акций (IPO) на миро­вых бир­жах. Пред­при­я­тия, ещё оста­вав­ши­еся госу­дар­ствен­ными, вме­сте с пред­при­я­ти­ями из част­ного сек­тора всё чаще дей­ство­вали по логике капи­та­ли­сти­че­ских отно­ше­ний. В то же время окон­ча­тельно офор­ми­лась китай­ская рабо­чая сила — ком­би­на­ция из про­ле­та­риев-пере­се­лен­цев, запо­ло­нив­ших част­ные пред­при­я­тия восточ­ного побе­ре­жья, и новых про­ле­та­риев, нани­ма­е­мых c санк­ции бур­жуа-бюро­кра­тов из КПК кон­гло­ме­ра­тами, финан­си­ру­е­мыми из-за рубежа.

Мы можем (конечно же, при­мерно) назвать кон­цом этой финаль­ной ста­дии реформ 2001 год, когда Китай нако­нец-то вошёл во Все­мир­ную тор­го­вую орга­ни­за­цию, а заня­тость в обра­ба­ты­ва­ю­щей про­мыш­лен­но­сти из-за оче­ред­ной реструк­ту­ри­за­ции достигла сво­его исто­ри­че­ского мини­мума (11% от чис­лен­но­сти рабо­чей силы), после чего новая волна экс­портно-ори­ен­ти­ро­ван­ного роста на восточ­ном побе­ре­жье вер­нула её на новую, уже в пол­ной мере капи­та­ли­сти­че­скую, высоту. Но пери­о­ди­за­ция все­гда харак­те­ри­зу­ется нерав­но­мер­ным харак­те­ром раз­ви­тия. Утвер­ждая, что пере­ход к капи­та­лизму в Китае был завер­шён к пер­вым годам нового тыся­че­ле­тия, мы не хотим тем самым ска­зать, что капи­та­ли­сти­че­ские отно­ше­ния окон­ча­тельно про­никли во все сферы обще­ства. В деревне и неболь­ших внут­рен­них горо­дах пол­ный пере­ход всё ещё не был в пол­ной мере завер­шён к 2008-му и даже позже. Мы выбрали 2001 год, хоть эта дата в неко­то­рой сте­пени и условна, поскольку он явля­ется доста­точно пока­за­тель­ным во всём ряде лет пере­хода к капи­та­лизму. Гео­гра­фи­че­ски про­цесс этот был сосре­до­то­чен в круп­ней­ших при­бреж­ных горо­дах, но не огра­ни­чи­вался ими. Тем не менее, именно в ука­зан­ный период эти города стали цен­траль­ным зве­ном китай­ской эко­но­мики. Пере­ход был завер­шён именно в эти годы, поскольку уни­что­же­ние системы «желез­ной миски риса» и зна­чи­тель­ный рост мигра­ции из деревни спо­соб­ство­вали окон­ча­тель­ному обра­зо­ва­нию нового класса про­ле­та­риев. Закон­чился период созре­ва­ния капи­та­лизма, и теперь, когда окон­ча­тельно сло­жился новый клас­со­вый состав китай­ского обще­ства, раз­вёр­ты­ва­ние капи­та­ли­сти­че­ских про­ти­во­ре­чий смогло полу­чить ход. Пере­ход на боль­шей тер­ри­то­рии Китая ока­зался завер­шён, и рано или поздно при­бреж­ные города всё равно бы зата­щили даже самые упря­мые обла­сти страны на рынок. Попытка Китая осто­рожно зайти на орбиту капи­та­ли­сти­че­ского мира потер­пела неудачу, и рез­кое откры­тие эко­но­мики стало неминуемо.

Мы раз­де­лили этот мате­риал на четыре части, чере­дуя повест­во­ва­ние о внеш­них и внут­рен­них собы­тиях этих трёх деся­ти­ле­тий. Каж­дая часть охва­ты­вает опре­де­лён­ный период вре­мени без чёт­ких раз­гра­ни­че­ний между ними, чтобы чита­тель мог лучше сори­ен­ти­ро­ваться в тек­сте, однако мы часто делаем прыжки во вре­мени, дабы лучше осве­тить неко­то­рые общие тен­ден­ции. В целом же повест­во­ва­ние будет вестись в хро­но­ло­ги­че­ском порядке. В пер­вой части мы рас­смат­ри­ваем серию исто­ри­че­ских пре­це­ден­тов в реги­оне (начи­ная с XIX века), мед­лен­ное пере­ме­ще­ние капи­тала на Восток и кри­зисы, кото­рые ему спо­соб­ство­вали, закан­чи­вая вос­хож­де­нием Япо­нии и эко­но­мик при­мкнув­ших к ней стран в 1970-е. Во вто­рой части мы обра­ща­емся к внут­рен­ним про­бле­мам, ана­ли­зи­руя кри­зис про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима в 60-х, затем иссле­дуем деся­ти­ле­тие око­сте­не­ния, реформ и ряда гео­по­ли­ти­че­ских кон­флик­тов. Затем мы дви­жемся через после­до­вав­ший этап частич­ных реформ 80-х, когда рынок ещё только начал скла­ды­ваться. В тре­тьей части мы воз­вра­ща­емся к меж­ду­на­род­ной ситу­а­ции в конце 70-х, иссле­дуя вос­хож­де­ние «бам­бу­ко­вой сети» капи­та­ли­стов, сумев­ших создать про­ти­во­вес геге­мо­нии Япо­нии в реги­оне и завер­шить серию эко­но­ми­че­ских кри­зи­сов, спо­соб­ство­вав­ших вкли­ни­ва­нию мате­ри­ко­вого Китая в сердце про­из­вод­ствен­ных цепо­чек, закан­чи­вая пери­о­дом, сле­до­вав­шим за ази­ат­ским финан­со­вым кри­зи­сом 1997−1998 гг. Далее, в чет­вёр­той части, мы завер­шаем мате­риал, воз­вра­ща­ясь к обста­новке в самом Китае в послед­ние два деся­ти­ле­тия пере­хода к капи­та­лизму, и рас­смат­ри­ваем те циклы взлё­тов и паде­ний, кото­рые в конеч­ном счёте при­вели к опу­сто­ше­нию деревни, мас­со­вому пере­се­ле­нию в новые при­бреж­ные цен­тры про­из­вод­ства, потро­ше­нию ста­рых про­мыш­лен­ных рай­о­нов и скла­ды­ва­нию нового, капи­та­ли­сти­че­ского, клас­со­вого состава в начале 2000-х.

Материальная общность

В наши дни эпоха отшель­ни­че­ского соци­а­лизма канула в Лету. Все отшель­ники вер­ну­лись к крас­ной пыли города, а их уто­пии рас­па­лись и были инте­гри­ро­ваны в мате­ри­аль­ную общ­ность капи­тала. Но это также зна­чит, что суще­ству­ю­щая струк­тура гло­баль­ной капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­мики была сфор­ми­ро­вана под вли­я­нием погло­ще­ния им про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима. Дабы понять бли­жай­шее буду­щее капи­та­ли­сти­че­ского спо­соба про­из­вод­ства, нам, сле­до­ва­тельно, необ­хо­димо понять этот пере­ход­ный про­цесс. Осо­бый инте­рес пред­став­ляют те эле­менты соци­а­ли­сти­че­ского режима, кото­рые про­шли про­цесс экзапта­ции в рам­ках пере­хода к капи­та­лизму. Тер­мин «экзапта­ция», поза­им­ство­ван­ный из эво­лю­ци­он­ной био­ло­гии¹² , обо­зна­чает про­цесс, когда у какого-либо вида те или иные струк­туры, изна­чально при­спо­соб­лен­ные для одних целей (напр. перья, исполь­зо­вав­ши­еся для регу­ли­ро­ва­ния тем­пе­ра­туры) впо­след­ствии задей­ству­ются для того, чтобы слу­жить совер­шенно дру­гим целям (перья для полёта). Схо­жим обра­зом мно­гие осо­бен­но­сти про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима были задей­ство­ваны, дабы играть важ­ную роль в капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­мике. Учёт успеш­ного исполь­зо­ва­ния этих экзапти­ро­ван­ных меха­низ­мов помо­жет нам объ­яс­нить уди­ви­тель­ные темпы роста в капи­та­ли­сти­че­ский пере­ход­ный период, а также задать направ­ле­ние для пони­ма­ния того, как само капи­та­ли­сти­че­ское про­из­вод­ство про­хо­дит ряд эво­лю­ци­он­ных сту­пе­ней в ответ на про­дол­жи­тель­ный кризис.

Опи­сы­вая внут­рен­ний кри­зис и после­до­вав­шие за ним реформы, мы уде­ляем про­цессу экзапта­ции цен­траль­ное место в нашем повест­во­ва­нии. Экзапта­ция этих черт, позже став­ших пре­дельно важ­ными для китай­ского капи­та­лизма, была в зна­чи­тель­ной сте­пени свя­зана с пере­ком­по­нов­кой клас­со­вого состава Китая на капи­та­ли­сти­че­ский манер. Внизу это пред­по­ла­гало исполь­зо­ва­ние системы hùkǒu (реги­стра­ции права на житель­ство) для того, чтобы создать попу­ля­цию сель­ских пере­се­лен­цев-про­ле­та­риев, кото­рыми можно было бы нашпи­го­вать стре­ми­тельно раз­ви­ва­ю­щи­еся про­мыш­лен­ные пред­при­я­тия восточ­ного побе­ре­жья. Точно так же кол­лек­тив­ное хозяй­ство сохра­ни­лось в виде системы ответ­ствен­но­сти домо­хо­зяйств до тех пор, пока права на землю окон­ча­тельно не вошли в обо­рот в 2008-м. Подоб­ный манёвр сильно облег­чил пра­ви­тель­ству про­ве­де­ние рыноч­ных реформ на селе. Вверху все эти про­цессы были сопря­жены с опри­хо­до­ва­нием соци­а­ли­сти­че­ской пар­тий­ной системы; этот про­цесс харак­те­ри­зо­вался сли­я­нием поли­ти­че­ских и про­фес­си­о­наль­ных элит в еди­ный пра­вя­щий класс, тесно свя­зан­ный с КПК, и закон­чился наплы­вом пред­при­ни­ма­те­лей в пар­тию в конце 90-х.

Рядом с этими изме­не­ни­ями имела место дру­гая клю­че­вая экзапта­ция — в про­мыш­лен­ной сфере. В то время как в госу­дар­ствен­ном сек­торе про­ис­хо­дила реструк­ту­ри­за­ция, мно­гие пред­при­я­тия в таких клю­че­вых сфе­рах про­мыш­лен­но­сти, как метал­лур­ги­че­ская, гор­но­до­бы­ва­ю­щая и энер­ге­ти­че­ская, так и не были окон­ча­тельно при­ва­ти­зи­ро­ваны. Вме­сто этого госу­дар­ствен­ная соб­ствен­ность была экзапти­ро­вана, и новые кон­гло­ме­раты были пере­обо­ру­до­ваны и река­пи­та­ли­зи­ро­ваны, дабы оста­ваться кон­ку­рен­то­спо­соб­ными на меж­ду­на­род­ном рынке. В то же время эти кон­гло­ме­раты сохра­няли поли­ти­че­скую лояль­ность пар­тии, став­шей теперь руко­во­дя­щим орга­ном капи­та­ли­сти­че­ского класса. Несмотря на то, что пред­ста­ви­тели ста­рого рабо­чего класса посте­пенно выхо­дили на пен­сию или про­ле­та­ри­зи­ро­ва­лись, а мно­гие малень­кие или нерен­та­бель­ные пред­при­я­тия про­сто-напро­сто закры­ва­лись, гос­пред­при­я­тия в конеч­ном счёте сыг­рали клю­че­вую роль на позд­них эта­пах пере­хода. Сего­дня эти пред­при­я­тия имеют нема­ло­важ­ное зна­че­ние для миро­вой экс­пан­сии китай­ской эко­но­мики. В то же время они явля­ются местами, в кото­рых одно­вре­менно схо­дится мно­же­ство кри­зи­сов: рас­ту­щий долг, пере­про­из­вод­ство и эко­ло­ги­че­ские ката­строфы вытес­ня­ются за пре­делы част­ного сек­тора и кон­цен­три­ру­ются на участ­ках, более-менее под­кон­троль­ных правительству.

Это исто­рия о том, как мно­гие черты отшель­ни­че­ского соци­а­лизма Китая стали фун­да­мен­таль­ными ком­по­нен­тами его кос­мо­по­ли­ти­че­ского капи­та­лизма. Ана­лиз соци­а­ли­сти­че­ской эпохи, предо­став­лен­ный нами в работе «Сорго и сталь», явля­ется недо­ста­точ­ным, поскольку рас­смат­ри­ва­е­мый период ни в коем слу­чае не про­ис­хо­дил в ваку­уме. Отшель­ник вер­нулся из леса, но теперь, по про­ше­ствии вре­мени, можно с уве­рен­но­стью ска­зать, что уход этот нико­гда не носил абсо­лют­ного харак­тера. В обще­стве капи­тала не может быть ника­кого насто­я­щего отшель­ни­че­ского коро­лев­ства. Всё окру­жено капи­та­ли­сти­че­ским накоп­ле­нием — этой крас­ной пылью живых мерт­ве­цов, и все, кто пыта­ется сбе­жать, в конце кон­цов воз­вра­ща­ются к нему. Буду­щему ком­му­ни­сти­че­скому про­екту, таким обра­зом, не найти спа­се­ния в отшель­ни­че­стве. В этой части нашей эко­но­ми­че­ской исто­рии мы пыта­емся лучше понять совре­мен­ное обще­ство в надежде на то, что такое пони­ма­ние помо­жет нам покон­чить с ним раз и навсегда.

Тихоокеанский рубеж. Мировая обстановка с 1870-х по 1980-е

Обзор. Окружение

Дабы пол­но­стью понять схо­дя­щи­еся кри­зисы, в резуль­тате кото­рых Китай был инкор­по­ри­ро­ван в капи­та­ли­сти­че­скую систему, нам нужно соста­вить себе чёт­кое пред­став­ле­ние как об общих тен­ден­циях гло­баль­ного капи­та­лизма, так и о тео­ре­ти­че­ских нара­бот­ках на тему того, как сле­дует пони­мать обо­зна­чен­ный пере­ход. В пер­вой части мы акцен­ти­руем вни­ма­ние на мас­штабе этой исто­рии и рас­смат­ри­ваем общее раз­ви­тие капи­та­лизма в Восточ­ной Азии. В то же время мы зна­ко­мим чита­теля с неко­то­рыми клю­че­выми поня­ти­ями, име­ю­щими реша­ю­щее зна­че­ние для нашего повест­во­ва­ния, поскольку они свя­заны с цен­траль­ными про­ти­во­ре­чи­ями, с необ­хо­ди­мо­стью при­су­щими капи­та­ли­сти­че­скому спо­собу производства.

Общее поло­же­ние дел можно оха­рак­те­ри­зо­вать сле­ду­ю­щим обра­зом: воз­мож­ность пере­хода к капи­та­лизму при дина­стии Цин была задав­лена быст­рым раз­ви­тием капи­та­лизма в Япо­нии — глав­ном кон­ку­ренте в реги­оне в конце XIX века. В резуль­тате обра­зо­вался регион, поде­лён­ный между тор­го­выми полу­ан­кла­вами, с пре­об­ла­да­нием евро­пей­ского капи­тала и быстро инду­стри­а­ли­зи­ру­ю­щи­мися коло­ни­ями Япон­ской импе­рии. Пер­вая миро­вая война только уси­лила наме­тив­шу­юся тен­ден­цию, что в даль­ней­шем при­вело к битве за Тихо­оке­ан­ский регион между Япон­ской импе­рией и вос­хо­дя­щим геге­мо­ном в лице США. Несмотря на пора­же­ние Япо­нии, начи­на­ю­ща­яся Холод­ная война обес­пе­чила даль­ней­шее раз­ви­тие япон­ского про­мыш­лен­ного про­екта, теперь, правда, под кры­лыш­ком аме­ри­кан­ской воен­щины. В резуль­тате всего этого был зало­жен фун­да­мент для оче­ред­ного этапа стре­ми­тель­ной меж­ду­на­род­ной экс­пан­сии. Эта экс­пан­сия обрела мате­ри­аль­ную форму в Тихо­оке­ан­ском тер­ри­то­ри­ально-про­из­вод­ствен­ном ком­плексе, в кото­ром всё боль­шую роль играли новые логи­сти­че­ские тех­но­ло­гии, самой важ­ной из кото­рых было кольцо кон­тей­нер­ных пор­тов и при­ле­га­ю­щих к ним инду­стри­аль­ных узлов.

Поскольку наше вни­ма­ние в этом раз­деле заост­рено на дол­го­сроч­ных тен­ден­циях капи­та­ли­сти­че­ской системы, норма при­были и её отно­ше­ние к кри­зи­сам будет играть здесь глав­ную роль. Мы не зани­маем одно­знач­ных, жёст­ких пози­ций по вопро­сам, каса­ю­щимся нормы при­были: как лучше всего её изме­рять, насколько силь­ной явля­ется её тен­ден­ция к пони­же­нию, каковы отно­ше­ния между мик­ро­эко­но­ми­че­скими про­цес­сами, свя­зан­ными с функ­ци­о­ни­ро­ва­нием отдель­ных ком­па­ний, и мак­ро­уров­не­выми тен­ден­ци­ями в норме при­были. Вме­сто этого мы делаем упор на самых базо­вых тео­ре­ти­че­ских поня­тиях. Как уже было неод­но­кратно эмпи­ри­че­ски дока­зано, норма при­были имеет тен­ден­цию со вре­ме­нем умень­шаться (дви­же­ние это вол­но­об­разно). Осо­бенно под­чёр­ки­ва­лось её паде­ние в про­из­вод­ствен­ном сек­торе эко­но­мики — паде­ние, кото­рое неод­но­кратно вызы­вало кри­зисы. Стоит пом­нить и о неко­то­рых про­ти­во­дей­ству­ю­щих при­чи­нах, таких как рас­ши­ре­ние рын­ков и поиск новых источ­ни­ков рабо­чей силы, кото­рые могут быть под­вер­жены сверх­экс­плу­а­та­ции, — это явле­ние часто обо­зна­ча­ется как «про­стран­ствен­ная при­вязка» (spatial fix).

Эта про­стран­ствен­ная при­вязка при­во­дит к появ­ле­нию новых тер­ри­то­ри­ально-про­из­вод­ствен­ных ком­плек­сов. Так как абстракт­ная логика капи­тала все­гда раз­во­ра­чи­ва­ется в реаль­ном мире, она неиз­бежно раз­во­ра­чи­ва­ется про­стран­ственно. Под дав­ле­нием, кото­рое ока­зы­вает паде­ние нормы при­были, фор­ми­ру­ются отдель­ные блоки основ­ного капи­тала. В более широ­ком мас­штабе это дви­же­ние часто при­ни­мает форму меж­на­ци­о­наль­ного сопер­ни­че­ства, поскольку новые эко­но­ми­че­ские игроки, не обре­ме­нён­ные ста­рыми поме­ще­ни­ями и обо­ру­до­ва­нием, могут исполь­зо­вать самую луч­шую тех­нику, чтобы бро­сить вызов про­мыш­лен­ни­кам дру­гих стран. Это, в свою оче­редь, при­во­дит к уста­ре­ва­нию заво­дов и машин «ста­рой гвар­дии» и, сле­до­ва­тельно, к паде­нию уровня её дохо­дов, что вле­чёт за собой локаль­ные кри­зисы, часто про­яв­ля­ю­щи­еся в виде тор­го­вых войн между бло­ками, даже несмотря на часто про­дол­жа­ю­щу­юся гло­баль­ную экс­пан­сию. Но те же самые про­цессы про­ис­хо­дят на более локаль­ном уровне: внутри самих стран новые тер­ри­то­ри­ально-про­из­вод­ствен­ные ком­плексы меняют эко­но­ми­че­скую гео­гра­фию реги­она в соот­вет­ствии с тре­бо­ва­ни­ями капи­тала. Этот про­цесс часто при­во­дит к мас­со­вой мигра­ции в клю­че­вые цен­тры дея­тель­но­сти, узлы и кори­доры. Тем не менее, когда такие ком­плексы уста­ре­вают, они быстро пре­вра­ща­ются в «ржа­вые пояса», а их в корне бес­че­ло­веч­ная при­рода ста­но­вится ещё более наглядной.

Вос­хож­де­ние Япо­нии и «ази­ат­ских тиг­ров» (Гон­конга, Син­га­пура, Тай­ваня и Рес­пуб­лики Корея) было не столько про­дук­том вза­и­мо­вы­год­ного сотруд­ни­че­ства, сколько резуль­та­том кри­зиса, войн и коло­ни­за­ции. Ниже мы иссле­дуем их исто­рию, осве­щая то, как вос­хож­де­ние стран Тихо­оке­ан­ского рубежа было свя­зано с паде­нием при­быль­но­сти и посте­пен­ным пере­ме­ще­нием капи­тала на восток, пере­ме­ще­нием, созда­ю­щим вдоль своих гра­ниц новые тер­ри­то­ри­аль­ные ком­плексы и остав­ля­ю­щим на своём пути выпо­тро­шен­ные «ржа­вые пояса». Именно этот про­цесс «окру­же­ния» и после­до­вав­ших за этим кри­зи­сов открыл окно, сквозь кото­рое око­сте­нев­ший китай­ский про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ский режим смог попасть в маня­щий мир капитала.

Неудавшийся переход

Китай начал мед­лен­ный и нерав­но­мер­ный пере­ход к капи­та­лизму в период позд­ней Цин. Про­цесс этот был отме­чен низ­ким уров­нем инду­стри­а­ли­за­ции и про­дол­жи­тель­ной поли­ти­че­ской неста­биль­но­стью. Эта пер­вая попытка пере­хода при­вела в даль­ней­шем к поли­ти­че­скому кол­лапсу, граж­дан­ской войне и росту рево­лю­ци­он­ного дви­же­ния, кото­рое затем офор­ми­лось в соци­а­ли­сти­че­ский про­ект, тем самым при­оста­но­вив погло­ще­ние реги­она капи­та­ли­сти­че­ским рын­ком. Несмотря на неудач­ный исход, этот пер­вый период пере­хода необ­ра­тимо изме­нил мигра­ци­он­ную струк­туру, тор­го­вые марш­руты и про­мыш­лен­ную гео­гра­фию реги­она, высво­бо­див такую инер­ци­он­ную силу, кото­рую не смог сдер­жать даже про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ский режим. Этот период (дати­ру­е­мый от позд­ней Цин до рес­пуб­ли­кан­ской эры и япон­ской окку­па­ции) оста­вил после себя глу­боко раз­дроб­лен­ную струк­туру про­мыш­лен­но­сти, спо­соб­ствуя мно­же­ству пери­о­ди­че­ских кри­зи­сов, кото­рые в даль­ней­шем тер­зали про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ский режим¹³ . В каком-то смысле эта инер­ци­он­ная сила пере­жила и сам этот режим. Когда в начале 70-х начался вто­рой период пере­хода к капи­та­лизму, Китай стал сви­де­те­лем воз­рож­де­ния мно­гих ста­рых про­мыш­лен­ных кла­сте­ров, тор­го­вых марш­ру­тов и сетей мигра­ции, опре­де­ляв­ших пер­вый период веком ранее.

Этот пер­вый пере­ход­ный период опре­де­лялся как отно­си­тельно новыми исто­ри­че­скими собы­ти­ями, так и более ста­рыми тор­го­выми струк­ту­рами в реги­оне. Южная бере­го­вая линия очень долго играла важ­ную роль в реги­о­наль­ной тор­говле, и после упадка Шёл­ко­вого пути (и паде­ния дина­стии Тан в 907 г. н. э.) при­бреж­ная тор­говля заняла доми­ни­ру­ю­щее поло­же­ние в дока­пи­та­ли­сти­че­ских тор­го­вых отно­ше­ниях. В период прав­ле­ния каж­дой дина­стии, однако, суще­ство­вали и про­ти­во­дей­ству­ю­щие тен­ден­ции, помо­гав­шие осла­бить силу нарас­та­ю­щей тор­говли¹⁴ . Посто­ян­ная угроза того, что эти полу­ле­галь­ные тор­го­вые сети пре­вра­тятся в неза­ви­си­мые пират­ские флоты, все­гда нави­сала над дина­сти­ями китай­ских импе­ра­то­ров. В период Цин (1644−1912) эта угроза обрела форму борьбы про­тив мань­чжур­ских заво­е­ва­те­лей. Эта борьба велась под пред­во­ди­тель­ством пре­дан­ного дина­стии Мин Чжэн Чэн­гуна (также извест­ного на Западе как Кок­синга), бежав­шего в море, когда армии Цин вторг­лись в Фуц­зянь. Чжэн сверг­нул гол­ланд­ское прав­ле­ние на Фор­мозе (Тай­вань), пре­вра­тив ост­ров в базу для сво­его повстан­че­ского флота. В ответ пра­ви­тель­ство Цин не только запре­тило всю мор­скую тор­говлю (поста­вив, таким обра­зом, бо́льшую часть меж­ду­на­род­ной тор­говли вне закона), но и опу­сто­шило при­бреж­ную линию, высы­лая насе­ле­ние в глубь страны и уни­что­жая опу­стев­шие деревни, дабы отре­зать Чжэна от про­до­воль­ствен­ных поста­вок¹⁵ . 

Когда вос­ста­ние Чжэна было подав­лено (с захва­том Тай­ваня в 1663 году), при­бреж­ная зона была посте­пенно засе­лена, а судо­ход­ство — вос­ста­нов­лено. Это при­вело к откры­тию мате­ри­ко­вого рынка для зарож­да­ю­щихся евро­пей­ских тор­го­вых сетей, и этот про­цесс вскоре начал при­ни­мать отчёт­ливо капи­та­ли­сти­че­ский харак­тер¹⁶ . В годы рас­цвета дина­стии мате­ри­ко­вый Китай не только вёл сба­лан­си­ро­ван­ную тор­говлю с Запа­дом, экс­пор­ти­руя чай, фар­фор, шёлк и раз­лич­ные ману­фак­тур­ные изде­лия, но также зани­мал цен­траль­ное место в реги­о­наль­ной тор­говле, и даже изо­ля­ци­о­нист­ская Япо­ния зави­села от импорта сырья из Цин¹⁷ . Но со вре­ме­нем госу­дар­ство стало более насто­ро­женно отно­ситься к тор­говле, испы­ты­вая страх перед рас­ту­щими воз­мож­но­стями купе­че­ства, веро­ят­но­стью нового вос­ста­ния и рас­ту­щей силой евро­пей­цев. Адми­ни­стра­ция решила вве­сти жёст­кую моно­по­лию на клю­че­вые товары и огра­ни­чила меж­ду­на­род­ную тор­говлю несколь­кими тамо­жен­ными пор­тами. Этот курс достиг сво­его пика с вве­де­нием кан­тон­ской системы, дей­ство­вав­шей с 1757 по 1842 гг., когда вся меж­ду­на­род­ная тор­говля велась через один порт с при­мы­ка­ю­щими к нему склад­скими поме­ще­ни­ями («три­на­дца­тью фаб­ри­ками») в Кан­тоне (Гуан­чжоу). Система эта была уни­что­жена только после совер­шенно бес­це­ре­мон­ного втор­же­ния евро­пей­цев, стре­мив­шихся напря­мую выйти на рынок мате­ри­ко­вого Китая. Резуль­та­том этих втор­же­ний, самые дра­ма­тич­ные из кото­рых вошли в исто­рию под назва­нием «Опи­ум­ные войны» (1838−1842 и 1856−1860), стало заклю­че­ние нерав­ных дого­во­ров между Цин и евро­пей­скими дер­жа­вами. Одним из пунк­тов этих согла­ше­ний явля­лось воз­об­нов­ле­ние тор­говли через несколько «дого­вор­ных пор­тов», раз­бро­сан­ных вдоль бере­го­вой линии¹⁸ .

Всё более частые воен­ные пора­же­ния вкупе с внут­рен­ними вос­ста­ни­ями со вре­ме­нем свели Цин в могилу. Волны бежен­цев с мате­рика были бро­шены для удо­вле­тво­ре­ния всё силь­нее рас­ту­щих аппе­ти­тов ран­ней капи­та­ли­сти­че­ской про­мыш­лен­но­сти (осо­бенно это каса­ется Аме­рики). В то же время внут­рен­ние тру­до­вые ресурсы (а также сырьё и земля) всё силь­нее при­вле­кали евро­пей­ских коло­ни­стов и сосед­ние госу­дар­ства. В круп­ней­ших при­бреж­ных горо­дах были осно­ваны новые про­мыш­лен­ные рай­оны. Осо­бую роль в этом про­цессе играли Шан­хай и Гуан­чжоу. Мед­ленно вли­ва­ясь в гло­баль­ную сеть капи­тала, такие города де-факто ста­но­ви­лись авто­ном­ными от Цин обра­зо­ва­ни­ями. Именно эти города и стали цен­трами про­дол­жи­тель­ной модер­ни­за­ции как при мили­та­ри­стах, так и при рес­пуб­лике. В то же время часть тер­ри­то­рии Шань­дуна по факту была пере­дана нем­цам, финан­си­ро­вав­шим мно­же­ство новых про­мыш­лен­ных пред­при­я­тий по всему миру. Ран­няя капи­та­ли­сти­че­ская инфра­струк­тура в реги­оне, таким обра­зом, по боль­шей части нахо­ди­лась в руках ино­стран­цев, а при­бреж­ные города были по сути своей высоко интер­на­ци­о­на­ли­зи­ро­ван­ными коло­ни­ями, свя­зан­ными с сетью внут­рен­них про­из­водств. Доми­ни­ру­ю­щее поло­же­ние в этих «коло­ниях» зани­мали евро­пей­ский и япон­ский капи­талы: рядом с чрез­вы­чайно при­быль­ной тор­гов­лей опи­умом «к 1907 году 84% пере­во­зок, 34% хлоп­ко­пря­де­ния и 100% про­из­вод­ства нахо­ди­лись в руках ино­стран­цев. Евро­пейцы кон­тро­ли­ро­вали даже самые жиз­ненно важ­ные отрасли, вла­дея не менее чем 93% желез­ных дорог»¹⁹ . Даже несколько круп­ных внут­рен­них про­мыш­лен­ных кон­гло­ме­ра­тов, таких как Hanyeping Coal и Iron Company, пол­но­стью зави­сели от немецко-япон­ского импорта обо­ру­до­ва­ния и капи­тала²⁰ . 

К меж­во­ен­ному пери­оду Шан­хай стал цен­тром как тор­го­вого капи­тала, так и ран­него рабо­чего дви­же­ния, а Гуан­чжоу (также извест­ный как «крас­ный Кан­тон») нена­много отста­вал от него. Но без свя­зу­ю­щей силы силь­ного наци­о­наль­ного госу­дар­ства эти ран­ние цен­тры пере­хода к капи­та­лизму ста­но­ви­лись вот­чи­нами ино­стран­ного капи­тала или исклю­чи­тельно пара­зи­ти­че­ского класса наци­о­наль­ных капи­та­ли­стов, дей­ству­ю­щих в каче­стве посред­ни­ков и суб­под­ряд­чи­ков для евро­пей­ских и япон­ских фирм. Неудав­шийся пере­ход к капи­та­лизму на мате­рике, таким обра­зом, был не только резуль­та­том уду­ша­ю­щей поли­тики Цин, но и про­дук­том капи­та­ли­сти­че­ского раз­ви­тия в Европе, дав­ших начало эпохе импе­ри­а­лизма. Про­вод­ни­ками этой эпохи стали жесто­чай­шие режимы гра­бежа и экс­плу­а­та­ции, рас­ки­нув­ши­еся по всему Тихо­оке­ан­скому реги­ону. Совер­шенно звер­ский харак­тер таких режи­мов спро­во­ци­ро­вал ряд анти­им­пе­ри­а­ли­сти­че­ских вос­ста­ний, кото­рые на время засто­по­рили пере­ход к капи­та­лизму на мате­рике. Тем не менее, насле­дие этого пер­вого неудав­ше­гося пере­хода в даль­ней­шем повли­яло на харак­тер и гео­гра­фию вто­рого пере­хода, после­до­вав­шего за эпо­хой социализма.

Создавая Восточную Азию

В Япо­нии, напро­тив, дав­ле­ние евро­пей­ских дер­жав при­вело не к поли­ти­че­скому кол­лапсу, а к Рестав­ра­ции Мэйдзи (1868−1912), поло­жив­шей начало пол­но­мас­штаб­ному пере­ходу к капи­та­лизму, вклю­чая уско­рен­ную инду­стри­а­ли­за­цию и осу­ществ­ле­ние широ­ких поли­ти­че­ских и соци­аль­ных реформ²¹ . Успех реформ там стал оче­ви­ден после победы Япо­нии в японо-китай­ской войне (1894−1895). Эта война, кото­рая велась за гос­под­ство над Корей­ским полу­ост­ро­вом (на тот момент — госу­дар­ство, нахо­дя­ще­еся в дан­ни­че­ской зави­си­мо­сти от Цин), про­ти­во­по­ста­вила неболь­шую, но модер­ни­зи­ро­ван­ную япон­скую армию воен­ным силам дина­стии, кото­рая на про­тя­же­нии сто­ле­тий явля­лась геге­мо­ном в реги­оне. На тот момент мно­гие про­ро­чили Япо­нии ско­рое пора­же­ние. Но самая пере­до­вая воен­ная сила Цин, Бэй­ян­ская армия, не могла про­ти­во­сто­ять захват­чи­кам, сумев­шим при­брать к рукам не только Корей­ский полу­ост­ров, но и Ляо­дун­ский, про­тя­нув свои щупальца глу­боко в Мань­чжу­рию, родину пра­вя­щей дина­стии. Под конец войны Цин была вынуж­дена усту­пить своё вли­я­ние в Корее и пере­дать япон­цам Тай­вань, несмотря на силь­ней­шее мест­ное сопро­тив­ле­ние. Япо­ния захва­тила ост­ров в 1895 г., после чего на про­тя­же­нии несколь­ких лет вела войну про­тив пар­ти­зан­ских отря­дов, подав­ляя целый ряд вос­ста­ний в начале XX века.

Победа в Корее и втор­же­ния в Мань­чжу­рию были вос­при­няты сосед­ними импе­ри­а­ли­сти­че­скими дер­жа­вами, Рос­сией и Гер­ма­нией (послед­няя кон­тро­ли­ро­вала Цин­дао непо­да­лёку), как пря­мая угроза их инте­ре­сам в реги­оне. На тот момент Япо­ния заняла при­ми­ри­тель­ную пози­цию, усту­пив Ляо­дун­ский полу­ост­ров, при­няв уча­стие в обра­зо­ва­нии фор­мально неза­ви­си­мой Корей­ской импе­рии и ока­зав запад­ным стра­нам актив­ную под­держку при подав­ле­нии Ихэту­ань­ского (Бок­сёр­ского) вос­ста­ния в 1900 году. Но рас­ту­щая напря­жён­ность вскоре выли­лась в рус­ско-япон­скую войну (1904−1905), закон­чив­шу­юся ещё одной неожи­дан­ной побе­дой япон­цев, на этот раз — над одной из круп­ней­ших импе­ри­а­ли­сти­че­ских дер­жав. Мир­ный дого­вор, заклю­чён­ный с рус­скими, был, однако, всё равно направ­лен на уми­ро­тво­ре­ние про­тив­ника. Ника­ких зна­чи­тель­ных тер­ри­то­рий Япо­нии пере­дано не было, и Рос­сии не при­шлось пла­тить каких-то серьёз­ных репа­ра­ций. Это спро­во­ци­ро­вало широ­кие наци­о­на­ли­сти­че­ские про­те­сты в Япо­нии, сиг­на­ли­зи­руя не только о широ­кой оппо­зи­ции запад­ному коло­ни­а­лизму в реги­оне, но и о сли­я­нии этого анти­ко­ло­ни­а­лизма с соб­ствен­ным импе­ри­а­ли­сти­че­ским про­ек­том Японии. 

Несмотря на то, что Япо­ния не предъ­яв­ляла откры­тых коло­ни­аль­ных пре­тен­зий на Корею или Мань­чжу­рию, Корея пози­ци­о­ни­ро­ва­лась как «про­тек­то­рат», и вскоре на её тер­ри­то­рии была сфор­ми­ро­вана полу­ав­то­ном­ная Кван­тун­ская армия. Вскоре она стала эффек­тив­ным инстру­мен­том для того, чтобы вме­ши­ваться во внут­рен­нюю поли­тику реги­она, не при­бе­гая к откры­той интер­вен­ции. В то же время в Корее посте­пенно про­во­ди­лись реформы, кото­рые предо­став­ляли Япо­нии всё больше и больше поли­ти­че­ской и эко­но­ми­че­ской вла­сти, пока нако­нец в 1910 г. тер­ри­то­рия не была аннек­си­ро­вана пол­но­стью. Нечто похо­жее про­ис­хо­дило и в Мань­чжу­рии: за ростом эко­но­ми­че­ского вли­я­ния после­до­вало несколько воен­ных интер­вен­ций про­тив мест­ных клик. Втор­же­ние 1931 г. закон­чи­лось уста­нов­ле­нием мари­о­не­точ­ного пра­ви­тель­ства Маньчжоу-го. 

В Япо­нии всё это сопро­вож­да­лось быст­рым ростом мили­та­рист­ских настро­е­ний, отра­зив­шихся в кон­цеп­ции «Вели­кой восточ­но­ази­ат­ской сферы сопро­цве­та­ния», кото­рая должна была быть орга­ни­зо­вана в стро­гой этни­че­ской иерар­хии, во главе с Япо­нией и под пред­во­ди­тель­ством «расы Ямато». Несмотря на то, что эти пред­став­ле­ния ухо­дили кор­нями в само­быт­ные тео­рии рас, широко рас­про­стра­нён­ные в Восточ­ной Азии, явле­ние япон­ского импе­ри­а­лизма нельзя све­сти к его куль­тур­ным ком­по­нен­там, так же как его сущ­ность нельзя выве­сти из авто­ри­тар­ного харак­тера пере­жит­ков «фео­даль­ного» класса Япо­нии²² . Япон­ская импе­рия ни в коем слу­чае не была оче­ред­ным изда­нием ста­рых дан­ни­че­ских госу­дарств, кото­рые так долго гос­под­ство­вали в реги­оне. Напро­тив, она опре­де­лённо явля­лась резуль­та­том пере­хода к капи­та­лизму в рам­ках Рестав­ра­ции Мэйдзи, схо­жим с тем, что мы видели на Западе. В тече­ние несколь­ких деся­ти­ле­тий капи­та­ли­сти­че­ское раз­ви­тие в Япо­нии при­вело к пере­на­сы­ще­нию наци­о­наль­ного рынка, росту гос­ап­па­рата и доми­ни­ро­ва­нию в эко­но­мике четы­рёх круп­ных кор­по­ра­ций-моно­по­лий — «дзай­бацу». Все эти эле­менты спо­соб­ство­вали осу­ществ­ле­нию воен­ной и эко­но­ми­че­ской экс­пан­сии по всем кано­нам импе­ри­а­лизма. Как в Гер­ма­нии и Ита­лии, япон­ский мили­та­ризм и импер­ская экс­пан­сия были резуль­та­тами капи­та­ли­сти­че­ского кри­зиса и ослаб­ле­ния поли­ти­че­ской геге­мо­нии Бри­тан­ской империи.

В новой реги­о­наль­ной иерар­хии япон­ский капи­тал (всё более срас­та­ю­щийся с госу­дар­ством) был дви­жу­щей силой, сто­яв­шей за тер­ри­то­ри­аль­ной экс­пан­сией, стро­и­тель­ством круп­ных инфра­струк­тур­ных про­ек­тов и финан­си­ро­ва­нием коор­ди­ни­ро­ван­ного про­цесса инду­стри­а­ли­за­ции. Пер­вые коло­нии на Тай­ване, в Корее и в Мань­чжу­рии стали наи­бо­лее пред­по­чти­тель­ными местами для такого инве­сти­ро­ва­ния, в то время как пери­фе­рий­ные страны Юго-Восточ­ной Азии и отдель­ные части Китая рас­смат­ри­ва­лись в каче­стве под­чи­нён­ных госу­дарств-мари­о­не­ток, кото­рые должны были предо­став­лять новые рынки сбыта и постав­лять в мет­ро­по­лию необ­хо­ди­мое сырьё (напри­мер, нефть из Индо­не­зии и сель­ско­хо­зяй­ствен­ную про­дук­цию с Филип­пин). Зна­чи­тель­ное сокра­ще­ние гло­баль­ной тор­говли, при­шед­шее с Вели­кой депрес­сией, ещё более сти­му­ли­ро­вало импе­ри­а­ли­сти­че­скую экс­пан­сию, поскольку уси­ли­ва­ю­ща­яся поли­тика про­тек­ци­о­низма отре́зала Япо­нию от аль­тер­на­тив­ных источ­ни­ков сырье­вых това­ров²³ . В раз­гар этого общего упадка тор­говля между стра­нами сфор­ми­ро­ван­ной Япо­нией «зоны иены», коло­ни­ями и раз­лич­ными мари­о­не­точ­ными режи­мами, а также более сла­быми стра­нами «Вели­кой восточ­но­ази­ат­ской сферы сопро­цве­та­ния» воз­росла в разы²⁴ . Если в 1895 г. экс­порт с Тай­ваня в Япо­нию состав­лял 20% от всего экс­порта, то к концу 1930-х этот пока­за­тель вырос до 88%²⁵ . Меж­ре­ги­о­наль­ная тор­говля была орга­ни­зо­вана по прин­ципу высо­кой цен­тра­ли­за­ции, где Япо­ния зани­мала цен­траль­ное место, в то время как коло­ниям и ниже­сто­я­щим тор­го­вым парт­нё­рам пред­ла­га­лось спе­ци­а­ли­зи­ро­ваться в узких отрас­лях про­из­вод­ства в соот­вет­ствии с япон­скими инте­ре­сами. Веде­ние тор­говли напря­мую с дру­гими стра­нами не поощ­ря­лось. Сле­до­ва­ние прин­ци­пам воз­на­граж­да­лось инфра­струк­тур­ными инвестициями.

Иерар­хия эта была постро­ена в соот­вет­ствии как с расо­выми харак­те­ри­сти­ками, так и с гео­гра­фией реги­она, но глав­ной мерой этни­че­ской чистоты была куль­тур­ная бли­зость с Япо­нией. Лже­на­уч­ные тео­рии расы и наци­о­наль­но­сти, таким обра­зом, отра­жали мате­ри­аль­ные раз­ли­чия между тер­ри­то­ри­ями, кото­рые до недав­него вре­мени, несмотря на раз­ли­чия в куль­туре, оста­ва­лись при­мерно на одном уровне раз­ви­тия. Пред­ста­вив «Восточ­ную Азию» как иерар­хи­че­ски орга­ни­зо­ван­ный расово-куль­тур­ный кон­ти­нуум, объ­еди­нён­ный заим­ство­ва­нием китай­ской системы письма и неокон­фу­ци­ан­скими пред­став­ле­ни­ями о древ­но­сти, япон­ский импер­ский про­ект создал из новых зве­ньев капи­та­ли­сти­че­ского про­из­вод­ства узна­ва­е­мый ныне регион²⁶ . Несмотря на про­вал импер­ского про­екта, этот ран­ний япон­ский экс­пан­си­о­низм пре­успел в созда­нии нового цен­тра тяже­сти для гло­баль­ного капи­тала. С самого начала этот центр осно­вы­вался на отно­ше­ниях нерав­ного обмена между ост­ро­вами архи­пе­лага и при­бреж­ными стра­нами Тихого оке­ана. Во время Холод­ной войны этот центр тяже­сти ста­нет засло­ном про­тив рас­про­стра­не­ния ком­му­низма. Позд­нее капи­та­ли­сти­че­ская часть Восточ­ной Азии посте­пенно окру­жила про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ский режим и начала при­тя­ги­вать его к цик­лам накоп­ле­ния, облег­чив тем самым пере­ход Китая к капитализму.

Тотальные войны

Вос­хож­де­ние уль­тра­пра­вых в Япо­нии было след­ствием отчёт­ливо капи­та­ли­сти­че­ской дина­мики, харак­тер кото­рой опре­де­лялся общим кри­зи­сом при­быль­но­сти. Япон­ская эко­но­мика про­шла бес­пре­це­дент­ный бум в позд­ние 1910-е за счёт того, что удо­вле­тво­ряла рыноч­ный спрос Запада и уве­ли­чи­вала своё вли­я­ние в реги­оне, остав­лен­ном евро­пей­скими импе­ри­ями, ослаб­лен­ными вой­ной. С 1914 по 1919 гг. реаль­ный ВНП рос в сред­нем на 6,2% в год, хотя такими же тем­пами росла и инфля­ция. Но за этим ран­ним бумом после­до­вал такой же ран­ний кри­зис. Рост стал замед­ляться в 20-е, а затем после­до­вал обвал во время финан­со­вого кри­зиса Сёва 1927-го²⁷ . Для изме­ре­ния нормы при­были в Япо­нии за этот период исполь­зо­ва­лись раз­лич­ные методы²⁸ , но все они демон­стри­руют рез­кое паде­ние в 20-х, за кото­рым сле­до­вали даль­ней­шее паде­ние²⁹ или стаг­на­ция³⁰ . Отно­ше­ние инве­сти­ций к ВНП также падает в эти годы: с мак­си­маль­ного зна­че­ния, достиг­ну­того в начале 20-х, до пери­ода стаг­на­ции в тече­ние сле­ду­ю­щего деся­ти­ле­тия с рез­ким паде­нием во время депрес­сии Сёва, вызван­ной миро­вым кри­зи­сом в 1930 г.³¹

Но, поскольку Япо­ния столк­ну­лась с кри­зи­сом чуть раньше дру­гих стран, ещё в конце 20-х пра­ви­тель­ство повело курс на зна­чи­тель­ные финан­со­вые реформы, кото­рые спо­соб­ство­вали более быст­рому оздо­ров­ле­нию эко­но­мики после депрес­сии Сёва. Банки были кон­со­ли­ди­ро­ваны, а пра­ви­тель­ство встало на путь уси­лен­ного сти­му­ли­ро­ва­ния эко­но­мики за счёт госу­дар­ствен­ных рас­хо­дов. Депрес­сия Сёва, вызван­ная как миро­вым эко­но­ми­че­ским кол­лап­сом, так и несвое­вре­мен­ным воз­вра­ще­нием Япо­нии к золо­тому стан­дарту, про­шла тяжело, но быстро. Уже зимой 1931 г. в Япо­нии начали про­во­дить поли­тику, кото­рую позже назвали поли­ти­кой Така­хаси. Это была поли­тика кон­тро­ли­ру­е­мого обес­це­ни­ва­ния денеж­ной массы и госу­дар­ствен­ных рас­хо­дов по кейн­си­ан­скому типу. Про­во­ди­лась она под руко­вод­ством мини­стра финан­сов Така­хаси Кор­экиё. Бюд­жет­ное сти­му­ли­ро­ва­ние соче­та­лось с «рас­щеп­ле­нием» золо­того стан­дарта (сна­чала был отказ от золо­того стан­дарта, а затем ста­би­ли­за­ция деваль­ва­ции через при­вязку обмен­ного курса к фунту стер­лин­гов), что поз­во­лило повы­сить кон­ку­рен­то­спо­соб­ность бла­го­даря пони­жен­ному курсу иены, а также обес­пе­чить фор­ми­ро­ва­ние «зоны иены» в Восточ­ной Азии. В период с 1932 по 1936 гг., когда поли­тика Така­хаси рабо­тала на пол­ную катушку, рост ВНП снова под­нялся до 6,1% в год, почти как во вре­мена преды­ду­щего бума; инфля­ция же была гораздо уме­рен­нее³² . Отно­ше­ние инве­сти­ций к ВНП вос­ста­но­ви­лось в тече­ние 30-х, вер­нув­шись к пико­вому докри­зис­ному уровню к концу деся­ти­ле­тия³³ . 

Но несмотря на то, что кейн­си­ан­ская поли­тика поз­во­лила эко­но­мике пре­одо­леть самый тяжё­лый период кри­зиса путём уве­ли­че­ния инве­сти­ций, уси­ле­ния госу­дар­ствен­ного сек­тора эко­но­мики и ста­би­ли­за­ции иены (в то время как она оста­ва­лась кон­ку­рен­то­спо­соб­ной), эффект, кото­рый имела эта поли­тика на норму при­были, был гораздо сла­бее³⁴ . Это, а также всё более рас­ту­щая зави­си­мость фирм от госу­дар­ствен­ных рас­хо­дов, гово­рило о том, что япон­ская эко­но­мика 30-х так и не сумела до конца пре­одо­леть кри­зис. Отве­том на эту про­блему стала экс­пан­си­о­нист­ская про­грамма, схо­жая с тогда ещё пред­сто­яв­шими про­грам­мами Гер­ма­нии, Ита­лии и, чуть позже, США. Паде­ние при­были могло быть ком­пен­си­ро­вано лишь нара­щи­ва­нием гос­ап­па­рата, про­тек­ци­о­нист­скими мерами, а также уси­ле­нием (и, де-факто, уве­ли­че­нием необ­хо­ди­мо­сти) роста армии и сти­му­ля­ции коло­ни­аль­ной экс­пан­сии. Так кейн­си­ан­ская эпоха Така­хаси взрас­тила кро­во­жад­ный мили­та­ризм позд­ней Импе­рии. Когда в 1935 г., боясь вызвать без­удерж­ную инфля­цию, министр финан­сов решил сокра­тить госу­дар­ствен­ные рас­ходы, он вызвал беше­ный гнев уси­лив­шейся воен­щины и вскоре был убит чле­нами «Кодохи» («Фрак­ции импе­ра­тор­ского пути») во время путча моло­дых офи­це­ров. Несмотря на пора­же­ние, попытка пере­во­рота при­вела к тому, что воен­ным было пере­дано больше вла­сти, а пра­ви­тель­ство отка­за­лось от попы­ток уре́зать воен­ный бюд­жет. Это поло­жило начало эпохе военно-команд­ной эко­но­мики, кото­рая сопро­вож­да­лась про­дол­жи­тель­ным ростом ВНП, но также и ростом инфля­ции³⁵ .

Огром­ные моно­по­лии дзай­бацу сохра­няли свою власть на про­тя­же­нии всего кри­зиса, кроме того, несколько новых дзай­бацу выросли на почве ново­при­об­ре­тён­ных коло­ний. Эко­но­ми­че­ское нера­вен­ство достигло непо­мер­ных раз­ме­ров, в то время как воору­жён­ные силы в гла­зах мно­гих стали един­ствен­ным спа­се­нием от раз­гула круп­ных финан­си­стов. Пра­вые настро­е­ния захва­ты­вали обще­ство. «Кодоха», несмотря на своё фор­маль­ное отстра­не­ние от дел после 1936 г., открыто высту­пала за уста­нов­ле­ние фашист­ского режима, при кото­ром демо­кра­тия была бы уни­что­жена, кор­рум­пи­ро­ван­ные бюро­краты и жад­ные капи­та­ли­сты дзай­бацу — стёрты с лица земли, а госу­дар­ство встало бы под непо­сред­ствен­ное управ­ле­ние импе­ра­тора. Их поли­тика осно­вы­ва­лась на мифи­че­ских пред­став­ле­ниях о воз­вра­ще­нии к есте­ствен­ной иерар­хии дока­пи­та­ли­сти­че­ской Япо­нии, поэтому они, есте­ственно, были также и ярыми анти­ком­му­ни­стами, высту­пав­шими за немед­лен­ное напа­де­ние на Совет­ский Союз³⁶ . Менее ради­каль­ная коа­ли­ция, сфор­ми­ро­ван­ная про­тив «Кодохи», назы­ва­лась «Тос­эйха» («Фрак­ция кон­троля»). Она при­зы­вала к более осто­рож­ной поли­тике по отно­ше­нию к СССР и высту­пала за сотруд­ни­че­ство с дзай­бацу, но в осталь­ном была по сущ­но­сти такой же фашист­ской груп­пи­ров­кой. После уни­что­же­ния «Кодохи» в 1936 г. воен­ное управ­ле­ние было пере­дано «Тос­эйхе».

Боль­шин­ство умов во главе пра­вя­щей фрак­ции (теперь уже не имев­шей кон­ку­рен­тов на поли­ти­че­ской арене) были после­до­ва­тель­ными сто­рон­ни­ками тео­рии тоталь­ной войны, кон­цеп­ции цен­тра­ли­зо­ван­ного эко­но­ми­че­ского и воен­ного пла­ни­ро­ва­ния по образу и подо­бию Гер­ма­нии, а также при­зы­вали к про­дол­же­нию воен­ной экс­пан­сии в Китае и далее³⁷ . Эти тео­ре­тики уже очень долго сотруд­ни­чали с груп­пой рефор­ма­то­ров-бюро­кра­тов под пред­во­ди­тель­ством Киси Нобу­сукэ, хозяй­ствен­ного руко­во­ди­теля Мань­чжоу-го и после­до­ва­тель­ного сто­рон­ника фашист­ских тео­рий Икки Кита. Именно в среде этих рефор­ма­то­ров-бюро­кра­тов и мили­та­ри­стов роди­лась эко­но­ми­че­ская про­грамма япон­ского импе­ри­а­лизма («Вели­кая восточ­но­ази­ат­ская сфера сопро­цве­та­ния»). Экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ние с про­мыш­лен­ным раз­ви­тием и орга­ни­за­цией хозяй­ствен­ной дея­тель­но­сти в стра­нах «Сферы сопро­цве­та­ния» при­ни­мало самые раз­лич­ные формы, от госу­дар­ствен­ной команд­ной эко­но­мики в Мань­чжу­рии до более сво­бод­ных (для инве­сти­ро­ва­ния со сто­роны дзай­бацу, конечно же) режи­мов в мет­ро­по­лии и пери­фе­рий­ных коло­ниях. Тем не менее, все эти модели были объ­еди­нены общей верой в раз­рас­та­ю­ще­еся тота­ли­тар­ное госу­дар­ство, сто­я­щее у штур­вала коло­ни­аль­ной экс­пан­сии³⁸ .

Каж­дая из про­грамм раз­ви­тия, осу­ществ­ляв­шихся Япо­нией, имела про­дол­жи­тель­ный эффект на регион в целом. В «Сорго и стали» мы иссле­до­вали, как круп­ные воен­ные фирмы в Мань­чжу­рии спо­соб­ство­вали фор­ми­ро­ва­нию ран­ней струк­туры про­мыш­лен­но­сти про­то­со­ци­а­ли­сти­че­ского режима. Но именно рефор­ма­торы-бюро­краты под руко­вод­ством Киси, дей­ство­вав­шие в соот­вет­ствии с прин­ци­пами «Тос­эйхи», сыг­рали клю­че­вую роль в созда­нии капи­та­ли­сти­че­ской Восточ­ной Азии после войны. После корот­кого пери­ода после­во­ен­ного упадка под окку­па­цией США, с нача­лом Корей­ской войны эко­но­мика Япо­нии стала вос­ста­нав­ли­ваться, поскольку поли­тика Шта­тов была направ­лена на актив­ное эко­но­ми­че­ское раз­ви­тие реги­она с целью создать заслон про­тив рас­про­стра­не­ния ком­му­низма. Дабы гаран­ти­ро­вать этот эко­но­ми­че­ский рост, Соеди­нён­ные Штаты вер­нули бразды прав­ле­ния мно­гим из тех, кто руко­во­дил стра­ной в период Импе­рии, в том числе Киси, к тому вре­мени — обще­при­знан­ному воен­ному пре­ступ­нику³⁹ . Выпу­щен­ный из тюрьмы, Киси при актив­ной под­держке США создал Либе­рально-демо­кра­ти­че­скую пар­тию. Он был избран пре­мьер-мини­стром в 1957 г., после чего неод­но­кратно полу­чал деньги на пред­вы­бор­ные кам­па­нии от ЦРУ, зару­чив­шись под­держ­кой пре­зи­дента США Эйзен­хау­эра⁴⁰ . В каче­стве пер­вого япон­ского лидера, кото­рый пред­при­нял поездку в страны Юго-Восточ­ной Азии после войны, Киси высту­пил с широ­ким пла­ном раз­ви­тия реги­она. Основ­ные идеи были, конечно, прямо поза­им­ство­ваны им из его виде­ния «Сферы сопро­цве­та­ния». При актив­ной под­держке США он и его тех­но­краты нако­нец-то могли про­во­дить в жизнь свою ста­рую эко­но­ми­че­скую поли­тику под эги­дой нового анти­ком­му­ни­сти­че­ского блока, вед­шего уже совер­шенно дру­гую тоталь­ную войну⁴¹ . 

Экспорт капитала на Восток

Соеди­нён­ные Штаты также давно имели коло­ни­аль­ные инте­ресы в реги­оне, о чём сви­де­тель­ство­вали аннек­сия Гавай­ских ост­ро­вов и окку­па­ция Филип­пин, обе — в конце 1890-х. Эти инте­ресы подо­гре­ва­лись теми же эко­но­ми­че­скими при­чи­нами, кото­рые сто­яли за япон­ским коло­ни­аль­ным про­ек­том. Эко­но­мика, стагни­ро­вав­шая под дав­ле­нием тяже­ло­про­мыш­лен­ных моно­по­лий эпохи «позо­ло­чен­ного века», искала дешё­вые источ­ники при­род­ных ресур­сов и новые рынки. Пол­века спу­стя (вслед за пора­же­нием Япо­нии и вхож­де­нием Китая в соц­ла­герь) США сумели закре­питься в реги­оне. Но инте­ресы их пре­тер­пели корен­ные изме­не­ния. Частично это было свя­зано с новыми усло­ви­ями Холод­ной войны: про­граммы эко­но­ми­че­ского раз­ви­тия счи­та­лись неотъ­ем­ле­мой частью более обшир­ной стра­те­гии сдер­жи­ва­ния соц­ла­геря. Дру­гой же при­чи­ной этому было изме­не­ние орга­ни­че­ского стро­е­ния капи­тала. В США война при­вела к воз­рож­де­нию тяжё­лой про­мыш­лен­но­сти из пепла кри­зиса и стаг­на­ции, всплеску иссле­до­ва­ний и раз­ви­тия тех­но­ло­гий. В то же время именно война создала пере­да­точ­ные меха­низмы для того, чтобы сде­лать новые тех­но­ло­гии, накоп­лен­ные за послед­ние деся­ти­ле­тия, досто­я­нием широ­кой обще­ствен­но­сти, и обес­пе­чила эко­но­ми­че­скую ста­биль­ность, необ­хо­ди­мую для этого. Ново­вве­де­ния кос­ну­лись авиа­ци­он­ной про­мыш­лен­но­сти, неф­те­хи­мии, агро­хи­мии, элек­тро­энер­ге­тики и авто­мо­би­ле­стро­е­ния⁴² . Одно­вре­менно с этим логи­стику воен­ного вре­мени пере­во­дили на мир­ные рельсы. Созда­ва­лись тор­го­вые связи, кото­рые вскоре стали глав­ной опо­рой эко­но­мики в реги­оне⁴³ . 

В то время как всё больше аме­ри­кан­ских фирм дви­га­лись вверх по про­из­вод­ствен­ной цепочке, испы­тав­шие бум воен­ного вре­мени отрасли, кото­рые зани­ма­лись про­из­вод­ством средств про­из­вод­ства, искали новые рынки для сбыта своей про­дук­ции, что резко кон­тра­сти­ро­вало с тра­ди­ци­он­ной поли­ти­кой экс­порта потре­би­тель­ских това­ров, гос­под­ство­вав­шей в тор­говле США с её тер­ри­то­ри­ями вне мет­ро­по­лии вроде Филип­пин. Но, в то время как для экс­порта потре­би­тель­ских това­ров необ­хо­димо было лишь откры­тие внеш­них рын­ков, экс­порт средств про­из­вод­ства тре­бо­вал от при­ни­ма­ю­щей сто­роны сти­му­ли­ро­ва­ния круп­ных струк­тур­ных изме­не­ний. Таким обра­зом, США были напря­мую заин­те­ре­со­ваны (как в эко­но­ми­че­ском, так и в поли­ти­че­ском плане) в уста­нов­ле­нии дик­та­тор­ских режи­мов, кото­рые сле­дили бы за нор­маль­ным капи­та­ли­сти­че­ским раз­ви­тием в реги­оне. По тем же самым при­чи­нам США под­дер­жи­вали госу­дар­ства все­об­щего бла­го­ден­ствия в Европе в рам­ках плана Мар­шалла. Вос­ста­но­ви­тель­ные работы при­несли с собой рез­кий эко­но­ми­че­ский ска­чок, создав­ший огром­ные рынки сбыта для аме­ри­кан­ской про­мыш­лен­но­сти, стра­дав­шей от пере­про­из­вод­ства в после­во­ен­ные годы. Сто­ле­тия жесто­кой коло­ни­за­ции уже создали под­мостки для по-насто­я­щему гло­баль­ной капи­та­ли­сти­че­ской системы, и кро­пот­ли­вый труд по нара­щи­ва­нию импе­ри­а­ли­сти­че­ского вли­я­ния мог теперь быть све­дён к ком­би­на­ции рыноч­ных и военно-поли­цей­ских механизмов.

В Восточ­ной и Юго-Восточ­ной Азии новая модель про­из­вод­ства имела довольно чёт­кую иерар­хию. Теперь за штур­ва­лом сто­яли Штаты, но в конеч­ном счёте они вос­поль­зо­ва­лись теми же про­мыш­лен­ными узлами и тор­го­выми свя­зями, кото­рые были созданы Япон­ской импе­рией (за выче­том тер­ри­то­рий, при­мкнув­ших к соц­ла­герю). Это было сопря­жено с нерав­но­мер­ным рас­пре­де­ле­нием инве­сти­ций по стра­нам, что при­вело к выстра­и­ва­нию свое­об­раз­ной стра­ти­фи­ка­ции, в кото­рой раз­лич­ные страны начали спе­ци­а­ли­зи­ро­ваться в той или иной сфере про­из­вод­ства в соот­вет­ствии с тор­го­выми запро­сами стран более высо­кого ранга. Если учи­ты­вать более раз­ви­тую про­мыш­лен­ность и злост­ный анти­ком­му­низм её истеб­лиш­мента, Япо­ния была самым оче­вид­ным пре­тен­ден­том на инве­сти­ции с Запада и, сле­до­ва­тельно, на лидер­ство в новой реги­о­наль­ной иерар­хии — иерар­хии, в кото­рой она бы рас­пре­де­ляла финан­си­ро­ва­ние и насаж­дала свою поли­ти­че­скую модель дру­гим стра­нам региона. 

В то же время именно исход войны поз­во­лил Япо­нии обно­вить её про­из­вод­ствен­ную базу. Утрата коло­ний и уни­что­же­ние армии даже сыг­рали в этом про­цессе поло­жи­тель­ную роль, осво­бо­див страну от доро­го­сто­я­щих пост­ко­ло­ни­аль­ных интер­вен­ций, пред­при­ня­тых Фран­цией, Бри­та­нией и США, в то же время поз­во­лив ей поль­зо­ваться пло­дами этих войн — новыми тех­но­ло­ги­ями и тор­го­выми свя­зями. Раз­ви­тие судо­ход­ства было осо­бенно выгод­ным для ост­ров­ной нации и спо­соб­ство­вало стро­и­тель­ству новых про­мыш­лен­ных ком­плек­сов по всему тихо­оке­ан­скому побе­ре­жью. Потеря коло­ний — в осо­бен­но­сти Мань­чжу­рии — озна­чала также, что зна­чи­тель­ная пор­ция основ­ного капи­тала была без­воз­вратно уте­ряна. В дол­го­сроч­ном плане это зна­чило, что япон­ские фирмы не воз­ла­гали ника­ких надежд на воз­мож­ные при­были от этих утра­чен­ных пред­при­я­тий и не несли больше ника­кой ответ­ствен­но­сти за под­дер­жа­ние стре­ми­тельно уста­ре­ва­ю­щих заво­дов в реги­оне. Пара­док­сально, но именно это поз­во­лило япон­ской эко­но­мике в самые сжа­тые сроки совер­шить неви­дан­ный тех­но­ло­ги­че­ский ска­чок в про­из­вод­стве и капи­таль­ном стро­и­тель­стве, в то время как США и подоб­ные им страны ста­но­ви­лись всё более обре­ме­нён­ными мас­сами уста­рев­шего основ­ного капи­тала, накоп­лен­ного за преды­ду­щие десятилетия.

Эпоха «тоталь­ной войны» оста­вила после себя массу сол­дат и рабо­чих, по боль­шей части гра­мот­ных и обла­дав­ших раз­лич­ными тех­ни­че­скими навы­ками. Из насе­ле­ния в 72 мил­ли­она в 1948 г. при 34,8 мил­ли­о­нах тру­до­устро­ен­ных 7,6 мил­ли­она состав­ляли демо­би­ли­зо­ван­ные сол­даты, 4 мил­ли­она — демо­би­ли­зо­ван­ные рабо­чие, заня­тые до этого в воен­ной про­мыш­лен­но­сти, и 1,5 мил­ли­она — японцы, вер­нув­ши­еся из-за гра­ницы; резерв­ная армия труда насчи­ты­вала, таким обра­зом, 13,1 мил­ли­она чело­век, целых 18% от всего насе­ле­ния. В это время в стране про­во­ди­лись аграр­ные реформы, направ­лен­ные на повы­ше­ние про­из­во­ди­тель­но­сти в сель­ско­хо­зяй­ствен­ном сек­торе, в резуль­тате чего на про­тя­же­нии несколь­ких деся­ти­ле­тий резерв­ная армия труда попол­ня­лась посто­янно при­бы­ва­ю­щими пере­се­лен­цами из деревни. Но, вме­сто того чтобы вызвать рез­кий ска­чок без­ра­бо­тицы, эти реформы при­вели к росту нефор­маль­ной заня­то­сти и повсе­мест­ному рас­про­стра­не­нию неболь­ших сооб­ществ, создан­ных для того, чтобы добы­вать необ­хо­ди­мые сред­ства к суще­ство­ва­нию. В 1950 г. само­за­ня­тые, кре­стьяне и работ­ники семей­ных пред­при­я­тий состав­ляли около 60,6% рабо­чей силы Япо­нии, в то время как фор­мально тру­до­устро­ен­ные — лишь 39,4%⁴⁴ . Таким обра­зом, налицо было раз­рас­та­ние резерв­ной армии труда, кото­рую можно было исполь­зо­вать в каче­стве источ­ника дешё­вой рабо­чей силы, и именно этот избы­ток предо­ста­вил базу для буду­щего скачка япон­ской про­мыш­лен­но­сти. С 1951 по 1973 гг. «япон­ский ВВП неуклонно рос в сред­нем на 9,2% в год и в конеч­ном итоге вырос в 7 раз»⁴⁵ . Именно этот про­цесс поро­дил дис­кус­сии о «япон­ском чуде», в ходе кото­рых, правда, часто игно­ри­ро­ва­лись те или иные струк­тур­ные осо­бен­но­сти, кото­рые лежали в основе такого «чудес­ного» роста.

В дей­стви­тель­но­сти рез­кий рост япон­ской эко­но­мики был обу­слов­лен не только удачно сло­жив­ши­мися обсто­я­тель­ствами в стране, но и непре­рыв­ным сти­му­ли­ро­ва­нием со сто­роны союз­ных Аме­рике режи­мов. С нача­лом экс­плу­а­та­ции ближ­не­во­сточ­ных неф­тя­ных место­рож­де­ний и откры­тием при­ду­шен­ных вой­ной тор­го­вых путей цены на энер­го­ре­сурсы, как и на про­чие сырье­вые товары, рух­нули. В то же время из-за начи­нав­шейся Холод­ной войны США были вынуж­дены зна­чи­тельно сокра­тить репа­ра­ци­он­ные тре­бо­ва­ния и вза­мен начать пред­ла­гать деньги на рекон­струк­цию. Но клю­че­вым момен­том в этом про­цессе стала Корей­ская война. Поскольку Япо­ния была бли­жай­шим к линии фронта источ­ни­ком про­мыш­лен­ных това­ров, США дали начало спе­ци­аль­ной про­грамме заку­пок, про­су­ще­ство­вав­шей с 1950 по 1953 гг., запо­ло­нив тем самым япон­скую про­мыш­лен­ность зака­зами с опла­той по твёр­дым ценам. В 1952−1953 гг. товары по заку­поч­ным кон­трак­там соста­вили при­мерно 60−70% от всего экс­порта Япо­нии, удвоив объ­ёмы про­из­вод­ства основ­ных япон­ских отрас­лей про­мыш­лен­но­сти в тече­ние одного года. Этот опыт дока­зал, что Япо­ния смо­жет стать как эко­но­ми­че­ским лиде­ром в реги­оне, так и проч­ным поли­ти­че­ским парт­нё­ром в борьбе про­тив соц­ла­геря. Окку­па­ция Япо­нии фор­мально закон­чи­лась с заклю­че­нием Сан-Фран­цис­ского мир­ного дого­вора. Воен­ный союз между двумя стра­нами был окон­ча­тельно закреп­лён японо-аме­ри­кан­ским дого­во­ром о без­опас­но­сти. При этом оба дого­вора были под­пи­саны в 1951 г., после вступ­ле­ния Китая в Корей­скую войну и после­до­вав­шего за этим вывода войск ООН с полу­ост­рова⁴⁶ .

После Корей­ской войны ста­рые эко­но­ми­че­ские силы в реги­оне начали отсту­пать на вто­рой план: объём меж­ду­на­род­ной тор­говли в 1955−1970 гг. в сред­нем рос всего на 7,6% в год. В резуль­тате для Япо­нии откры­лись новые рынки сбыта. Полу­чен­ная при­быль шла на закупку важ­ней­ших импорт­ных това­ров, вклю­чая как сырьё, так и пере­до­вое обо­ру­до­ва­ние из США. В то же время в рам­ках финан­со­вой и кре­дитно-денеж­ной системы, создан­ной на Брет­тон-Вуд­ской кон­фе­рен­ции, дол­лар был при­вя­зан к иене по фик­си­ро­ван­ному валют­ному курсу, что спо­соб­ство­вало росту наци­о­наль­ной про­мыш­лен­но­сти в 1950-х, сде­лав япон­скую обра­ба­ты­ва­ю­щую про­мыш­лен­ность неве­ро­ятно кон­ку­рен­то­спо­соб­ной на миро­вом рынке в начале 1960-х, после того как импор­ти­ро­ван­ный ранее основ­ной капи­тал начал при­но­сить свои плоды в виде уве­ли­чи­ва­ю­щейся про­из­во­ди­тель­но­сти⁴⁷ . В резуль­тате норма при­были япон­ской про­мыш­лен­но­сти за этот период взле­тела⁴⁸ , достиг­нув ярко выра­жен­ного пика в конце 1960-х в обра­ба­ты­ва­ю­щей про­мыш­лен­но­сти⁴⁹ . 

Одно­вре­менно с ростом меж­ду­на­род­ного спроса на япон­ские товары рос и наци­о­наль­ный рынок Япо­нии. Это вызвало потре­би­тель­ский бум среди япон­ских рабо­чих (осо­бенно в среде высо­ко­опла­чи­ва­е­мых рабо­чих в клю­че­вых отрас­лях, поскольку они заво­е­вали гаран­тии пожиз­нен­ного найма в резуль­тате острой эко­но­ми­че­ской борьбы в конце 1940-х). В то же время миро­вые рынки посте­пенно были запол­нены япон­ской про­дук­цией, начи­ная с тек­стиля и основ­ных видов сырья, закан­чи­вая обо­ру­до­ва­нием и элек­тро­ни­кой. Между 1957 и 1973 гг. доля япон­ского экс­порта про­мыш­лен­ных това­ров на всём рынке повы­си­лась с 5,5% до 11,5%, в то время как за период между 1956 и 1973 гг. част­ные внут­рен­ние инве­сти­ции в основ­ной капи­тал (здесь — заводы и обо­ру­до­ва­ние) росли в сред­нем на 22% в год. Финан­си­ро­ва­лись они за счёт про­мыш­лен­ной при­были и быст­ро­рас­ту­щих лич­ных сбе­ре­же­ний, пере­на­прав­ля­е­мых через банки, кото­рые предо­став­ляли нуле­вые или отри­ца­тель­ные реаль­ные про­цент­ные ставки по депо­зи­там. Непре­рыв­ные госу­дар­ствен­ные рас­ходы на про­мыш­лен­ную инфра­струк­туру, таким обра­зом, сопро­вож­да­лись чрез­мер­ным кре­ди­то­ва­нием про­мыш­лен­ных фирм с целью создать усло­вия для доселе небы­ва­лого роста основ­ного капи­тала. Это был период, когда соот­но­ше­ние инве­сти­ций к ВНП в Япо­нии достигло сво­его исто­ри­че­ского пика. И вало­вое накоп­ле­ние основ­ного капи­тала, и (осо­бенно) нежи­лищ­ные инве­сти­ции охва­ты­вали 12% ВНП в 1950 г. К тому вре­мени, когда соот­но­ше­ние достигло сво­его пика между 1970 и 1975 гг., вало­вое накоп­ле­ние основ­ного капи­тала состав­ляло почти 35% ВНП, в то время как нежи­лищ­ные инве­сти­ции состав­ляли чуть меньше 25%; ослаб­ле­ние связи между этими пока­за­те­лями гово­рило о том, что где-то в глу­бине начал обра­зо­вы­ваться пузырь на рынке недви­жи­мо­сти, кото­рый позд­нее сыг­рает нема­ло­важ­ную роль в ката­стро­фи­че­ском кол­лапсе пер­вых «чудес­ных» эко­но­мик Азии⁵⁰ . 

Стагнация

Тео­ре­тики по-раз­ному назы­вали дол­гий период стаг­на­ции эко­но­ми­че­ского роста, охва­тив­шей страны капи­та­ли­сти­че­ского цен­тра после окон­ча­ния после­во­ен­ного бума⁵¹ . Неко­то­рые, как япон­ский марк­сист Макото Ито, назы­вали его оче­ред­ной «Вели­кой депрес­сией»⁵² . Дру­гие, про­водя парал­лели с пер­вой «Вели­кой депрес­сией» в 1873 г., исполь­зо­вали тер­мин «Дол­гая депрес­сия», под­чёр­ки­вая харак­тер­ный для этого пери­ода вялый рост эко­но­мики, а не пол­ный её крах⁵³ . Мно­гие же про­сто назы­вали его «про­дол­жи­тель­ной стаг­на­цией»⁵⁴ или «дли­тель­ным спа­дом»⁵⁵ . Вне зави­си­мо­сти от того, как назы­вать этот про­цесс, как рост ВВП, так и нормы при­были во мно­гих стра­нах Цен­тра стали падать уже к сере­дине 1960-х⁵⁶ , в то время как норма при­были в про­мыш­лен­но­сти США достигла пика в сере­дине этого деся­ти­ле­тия⁵⁷ . В Япо­нии как обще­на­ци­о­наль­ная норма при­были, так и норма при­были в обра­ба­ты­ва­ю­щей сфере про­мыш­лен­но­сти достигли пика где-то между сере­ди­ной 1960-х⁵⁸ и 1970 г.⁵⁹

Замед­ле­ние не уда­рило по эко­но­мике всех стран сразу, как не уда­рило оно по всем в оди­на­ко­вой сте­пени. Да и сам после­во­ен­ный бум носил отнюдь не рав­но­мер­ный харак­тер, с самого начала оста­вив страны с высо­ким ВВП отя­го­щён­ными мас­сами уста­ре­ва­ю­щего основ­ного капи­тала, пре­пят­ству­ю­щими инве­сти­ро­ва­нию на внут­рен­нем рынке. В то же время этот капи­тал не был настолько убы­точ­ным, чтобы от него можно было изба­виться с помо­щью мас­со­вых уволь­не­ний и закры­тий фаб­рик. В резуль­тате этого бо́льшая часть эко­но­ми­че­ского бума под­дер­жи­ва­лась за счёт роста в раз­ви­ва­ю­щихся стра­нах, вклю­чая вос­ста­но­ви­тель­ные работы в Европе и после­во­ен­ное раз­ви­тие Япо­нии. Когда изна­чаль­ные пре­делы роста были достиг­нуты, стаг­на­цию, уже начав­шу­юся в круп­ней­ших стра­нах Цен­тра, больше нельзя было ком­пен­си­ро­вать за счёт роста меж­ду­на­род­ной тор­говли. После этого как раз­ви­тые (ещё до войны), так и быв­шие раз­ви­ва­ю­щи­еся страны (теперь уже тоже став­шие раз­ви­тыми) не только столк­ну­лись с про­дол­жа­ю­щейся стаг­на­цией и паде­нием нормы при­были, но и ока­за­лись в обста­новке актив­ной борьбы за всё более сужа­ю­щу­юся долю гло­баль­ного накоп­ле­ния. Это при­вело к рас­ту­щей без­ра­бо­тице, бюд­жет­ным кри­зи­сам и необыч­ному явле­нию стаг­ф­ля­ции. Всё это усу­губ­ля­лось неф­тя­ным кри­зи­сом и уве­ли­че­нием рас­хо­дов на воору­жён­ные силы. 

На миро­вом уровне меж­ду­на­род­ная кон­ку­рен­ция про­яв­ля­лась в форме быстро меня­ю­щихся ста­дий «пороч­ного круга» рецес­сии. Теперь, когда рост замед­лился и та часть сто­и­мо­сти, кото­рая могла быть захва­чена эко­но­ми­ками раз­лич­ных стран, зна­чи­тельно умень­ши­лась, и этот «пороч­ный круг» всё чаще при­ни­мал форму анта­го­ни­сти­че­ских «тор­го­вых» или «валют­ных войн» между США и их кон­ку­рен­тами. Каж­дая ста­дия «круга», таким обра­зом, под­стё­ги­ва­лась гео­по­ли­ти­че­скими сдви­гами в меж­ду­на­род­ных валю­тах и тариф­ных систе­мах. В то же время общий харак­тер кон­ку­рен­ции опре­де­лялся откры­тием новых цен­тров тру­до­ём­кой про­мыш­лен­но­сти, каж­дый из кото­рых предо­став­лял крат­ко­сроч­ную про­стран­ствен­ную при­вязку к про­блеме низ­кой при­быль­но­сти, в то же время спо­соб­ствуя (в дол­го­сроч­ной пер­спек­тиве) появ­ле­нию на рынке новых игро­ков. Два года были осо­бенно важ­ными: 1971, поло­жив­ший начало отходу Соеди­нён­ных Шта­тов от золо­того стан­дарта и Брет­тон-Вуд­ской системы искус­ственно под­дер­жи­ва­е­мых валют­ных кур­сов, и 1985, год, когда было заклю­чено согла­ше­ние «Плаза», уве­ли­чив­шее сто­и­мость япон­ской иены и гер­ман­ской марки, одно­вре­менно деваль­ви­ро­вав дол­лар. Тем не менее, важно пом­нить о том, что стра­те­ги­че­ские реше­ния не могут по-насто­я­щему смяг­чать и, тем более, порож­дать кри­зисы капи­та­ли­сти­че­ской системы. Эти реше­ния могут лишь направ­лять их в то или иное русло или, в луч­шем слу­чае, отсро­чить их (тем самым уси­ли­вая мас­штаб кру­ше­ния, когда они всё-таки про­изой­дут). Гео­по­ли­тика — слу­жанка капи­та­ли­сти­че­ской системы, но никак не её гос­пожа. Подоб­ные реше­ния, таким обра­зом, ни в коей мере не поро­дили общий кри­зис, но именно они опре­де­лили суще­ствен­ные сдвиги в том, каким стра­нам при­дётся взять на себя основ­ной удар от него.

Конец Брет­тон-Вуд­ской системы сде­лал обмен­ные курсы менее устой­чи­выми и на пер­вых порах пони­жен­ными в обла­сти кон­ку­рен­то­спо­соб­но­сти аме­ри­кан­ской про­мыш­лен­но­сти, спо­соб­ствуя экс­портно-ори­ен­ти­ро­ван­ному росту в дру­гих стра­нах в период 1970-х. Это при­вело к сме­ще­нию тор­го­вого баланса Шта­тов, а также стре­ми­тель­ному росту инфля­ции и без­ра­бо­тицы, при­чём послед­няя достигла свыше 9% в 1982 и 1983 гг. Япо­ния в это время встре­тила первую фазу кри­зиса круп­но­мас­штаб­ными госу­дар­ствен­ными рас­хо­дами и рас­ши­ре­нием экс­порта. Бюд­жет­ный дефи­цит США в конце 1970-х и в начале 1980-х, таким обра­зом, в зна­чи­тель­ной сте­пени опи­рался на поло­жи­тель­ное сальдо Япо­нии, а рост госу­дар­ствен­ного и част­ного долга в США обес­пе­чи­вал рынок для япон­ских това­ров. Резуль­та­том этого стало «небы­ва­лое зре­лище того, как япон­ские финан­си­сты предо­став­ляли кре­диты, необ­хо­ди­мые пра­ви­тель­ству США, чтобы про­фи­нан­си­ро­вать дефи­цит бюд­жета, тем самым спо­соб­ствуя даль­ней­шему росту япон­ского экс­порта»⁶⁰ . В США между 1980 и 1985 про­мыш­лен­ный экс­порт рух­нул, уве­ли­чи­ва­ясь лишь на 1% в год. Импорт за тот же период рос на 15% в год, а импорт из Япо­нии вырос с 12,5% от всего импорта в 1980 г. до 22,2% в 1986 г.⁶¹ . Но, несмотря на это сти­му­ли­ро­ва­ние япон­ского экс­порта, норма при­были в про­мыш­лен­но­сти так больше и не достигла сво­его докри­зис­ного рекорда, вме­сто этого дойдя до более низ­кого мак­си­мума в сере­дине 1980-х, перед тем как рух­нуть в позд­ние 1980-е после под­пи­са­ния согла­ше­ния «Плаза»⁶² . В то же время общая норма при­были тоже так больше и не вос­ста­но­ви­лась, стагни­руя вплоть до сво­его сле­ду­ю­щего кру­того паде­ния в 1990-х⁶³ . 

Поло­же­ние дел в аме­ри­кан­ской про­мыш­лен­но­сти нена­долго улуч­ши­лось после заклю­че­ния согла­ше­ния «Плаза» в 1985, кото­рое уве­ли­чило сто­и­мость япон­ской иены и немец­кой марки, а также деваль­ви­ро­вало дол­лар. Про­мыш­лен­ность США стала на время более кон­ку­рен­то­спо­соб­ной на миро­вом рынке, но новая система посе­яла хаос в дру­гих местах. В раз­гар общей стаг­на­ции миро­вая про­мыш­лен­ная тор­говля всё больше начи­нала напо­ми­нать игру с нуле­вой сум­мой, где выгоды одной страны дости­га­лись за счёт убыт­ков дру­гих⁶⁴ . Годо­вое изме­не­ние ВВП Япо­нии умень­ши­лось вдвое с 10,2% в 1960−1969 до 5,2% в 1970-х и 4,6% в 1980-х. Уро­вень без­ра­бо­тицы в Гер­ма­нии вырос с 0,8% в сред­нем в 1960-х до 2,5% в 1970-х, 5,8 % в 1980-х и выше 8% в 1990-х вслед за обще­ев­ро­пей­ской тен­ден­цией⁶⁵ . В Япо­нии уро­вень без­ра­бо­тицы оста­вался низ­ким как за счёт зани­же­ния ста­ти­стики, так и за счёт стре­ми­тель­ного роста сферы услуг, а также зна­чи­тель­ных рас­хо­дов, кото­рые брали на себя госу­дар­ство и круп­ные ком­па­нии, дабы сохра­нить рабо­чие места⁶⁶ . Напро­тив, в США без­ра­бо­тица сокра­ти­лась в два раза — с 9% в 1982−1983 гг. до 5% в конце 1980-х и 4% в конце 1990-х⁶⁷ . 

Несмотря на то, что согла­ше­ние «Плаза» ни в коем слу­чае не вызвало кри­зис в Япо­нии, оно отчёт­ливо дало понять, что страна всё-таки не сумела избе­жать про­блемы пере­про­из­вод­ства, кото­рая при­вела к обвалу нормы при­были в начале 1970-х. Про­блему вновь попы­та­лись решить за счёт при­тока новых госу­дар­ствен­ных инве­сти­ций в уже и без того пере­на­сы­щен­ное инве­сти­ци­ями про­из­вод­ство. Суще­ству­ю­щие рынки пере­на­сы­ти­лись, поэтому экс­портно-ори­ен­ти­ро­ван­ный рост стал един­ствен­ным спо­со­бом вос­ста­но­вить при­быль­ность в про­мыш­лен­но­сти. Однако един­ствен­ным местом при­ло­же­ния избы­точ­ного капи­тала за пре­де­лами про­мыш­лен­ной сферы являлся спе­ку­ля­тив­ный рынок, быстро рас­ту­щий за счёт уве­ли­че­ния сомни­тель­ных финан­со­вых опе­ра­ций (дзай­теку) и кейн­си­ан­ских инфра­струк­тур­ных про­ек­тов. В то же время, дабы не дать при­бы­лям упасть ещё силь­нее, зар­платы были сокра­щены. Когда согла­ше­ние «Плаза» деваль­ви­ро­вало дол­лар в 1985 г., цена иены взле­тела, и экс­портно-ори­ен­ти­ро­ван­ное про­из­вод­ство Япо­нии немало постра­дало. В то время как США пере­жи­вали недол­гое вос­ста­нов­ле­ние своей про­мыш­лен­но­сти, япон­ским фир­мам не оста­ва­лось ничего, кроме как направ­лять всё больше и больше праздно лежа­щего капи­тала в спе­ку­ля­ции «дзай­теку», парал­лельно вли­вая деньги в миро­вой рынок недви­жи­мо­сти и рас­ши­ряя про­из­вод­ство за гра­ни­цей, дабы исполь­зо­вать низ­кие обмен­ные курсы в дру­гих стра­нах Азии (мно­гие из кото­рых были при­вя­заны к дол­лару). Это при­вело к бес­пре­це­дент­ному росту на фон­до­вом рынке, при­току ино­стран­ного спе­ку­ля­тив­ного капи­тала в иену и обра­зо­ва­нию огром­ного пузыря в ценах на активы. Ито­гом этому стал окон­ча­тель­ный крах «чудес­ной» эко­но­мики во время кри­зиса начала 1990-х, раз и навсе­гда поло­жив­ший конец всем надеж­дам эко­но­ми­стов⁶⁸ на то, что Япо­ния ока­жется вос­хо­дя­щим геге­мо­ном, каким-то обра­зом невос­при­им­чи­вым к осно­во­по­ла­га­ю­щим зако­нам капи­та­ли­сти­че­ского про­из­вод­ства⁶⁹ .

Летящие гуси

Несмотря на то, что вос­хож­де­нию япон­ской эко­но­мики в нема­лой сте­пени посо­дей­ство­вали Соеди­нён­ные Штаты, а само это вос­хож­де­ние про­хо­дило при бла­го­при­ят­ной конъ­юнк­туре меж­ду­на­род­ной валют­ной системы, реги­о­наль­ный харак­тер этой экс­пан­сии в конеч­ном счёте опре­де­лялся ста­рыми моде­лями импер­ского про­екта. Как было отме­чено выше, реа­би­ли­ти­ро­ван­ный США воен­ный пре­ступ­ник Киси Нобу­сукэ, став пре­мьер-мини­стром в 1957 г., совер­шил поездку по Юго-Восточ­ной Азии, закла­ды­вая основы того, что в буду­щем ста­нет Ази­ат­ским бан­ком раз­ви­тия. На тот момент он носился с пред­ло­же­нием (тогда не встре­тив­шим отклика) про­екта Ази­ат­ского фонда раз­ви­тия, смо­де­ли­ро­ван­ного по образцу Сферы сопро­цве­та­ния⁷⁰ . В это же время Тай­вань и Рес­пуб­лика Корея сумели вос­поль­зо­ваться сред­ствами, полу­чен­ными от США, и про­мыш­лен­ной и финан­со­вой инфра­струк­ту­рой, остав­лен­ной япон­цами, дабы запу­стить свою соб­ствен­ную про­мыш­лен­ность. Обе страны ско­пи­ро­вали япон­скую модель раз­ви­тия. В Рес­пуб­лике Корея объ­еди­нён­ными уси­ли­ями госу­дар­ства и круп­ных про­мыш­лен­ных кон­гло­ме­ра­тов на манер пер­вых «дзай­бацу» были созданы «чеболи». На Тай­ване стра­те­гия импор­то­за­ме­ще­ния дала тол­чок аграр­ным рефор­мам, а также поз­во­лила обес­пе­чить защиту наци­о­наль­ной про­мыш­лен­но­сти и начать импорт новой тех­ники, во мно­гом повто­ряя стра­те­гию раз­ви­тия Япо­нии эпохи рестав­ра­ции Мэйдзи, а также её после­во­ен­ной эпохи.

Посте­пенно фразы о «япон­ском чуде» рас­про­стра­ни­лись на эко­но­мики четы­рёх восточ­но­ази­ат­ских «тиг­ров»: Рес­пуб­лику Корея, Тай­вань, Гон­конг и Син­га­пур. Эти страны пред­став­ля­лись теперь в каче­стве «летя­щих гусей», где Япо­ния летит во главе клина и пере­даёт тех­но­ло­гии и финан­си­ро­ва­ние ниже по цепи, обес­пе­чи­вая обо­ю­до­вы­год­ные воз­мож­но­сти бла­го­даря кас­каду срав­ни­тель­ных пре­иму­ществ: когда цена рабо­чей силы в одной сфере про­мыш­лен­но­сти дости­гает непо­мерно высо­ких раз­ме­ров, сфера эта может без остатка быть выве­зена в менее раз­ви­тую сосед­нюю страну вме­сте с самым пере­до­вым обо­ру­до­ва­нием и инфра­струк­ту­рой, финан­си­ру­е­мой госу­дар­ством⁷¹ . Раз­ви­тие это, таким обра­зом, в зна­чи­тель­ной сте­пени было при­вя­зано к про­из­вод­ствен­ным цик­лам и рас­смат­ри­ва­лось как посте­пен­ная эво­лю­ция про­из­вод­ства, игра­ю­щая на руку обеим стра­нам. Поли­тика импорта основ­ного капи­тала в Япо­нию из США дала начало этому про­цессу, и к 1970-м уже Япо­ния пред­при­няла схо­жую попытку экс­порта капи­тала в эко­но­мики «тиг­ров», а к 1990-м всё уже гово­рило о том, что схо­жее явле­ние имеет место в Юго-Восточ­ной Азии и даже мате­ри­ко­вом Китае. 

Модель «летя­щих гусей» не рас­смат­ри­вает эко­но­ми­че­ские кри­зисы в каче­стве важ­ной пере­мен­ной, если не счи­тать несколь­ких корот­ких рецес­сий, с необ­хо­ди­мо­стью сопро­вож­да­ю­щих круп­ные сдвиги в про­из­вод­ствен­ном цикле. Недо­ста­точно учи­ты­вает она и вли­я­ние США, будь то непо­сред­ствен­ные инве­сти­ции (на воен­ные цели) или опо­сре­до­ван­ное вли­я­ние на тор­говлю (согла­ше­ние «Плаза») и поли­тику (под­держка анти­ком­му­ни­сти­че­ских дик­та­тур). В своём ана­лизе транс­фера тех­но­ло­гий модель в зна­чи­тель­ной сте­пени игно­ри­рует как выстро­ен­ные в реги­оне иерар­хии, так и суще­ство­вав­шие на тот момент мест­ные эко­но­ми­че­ские связи, кото­рые вообще поз­во­лили про­ве­сти этот транс­фер. И это неслу­чайно. Пер­во­на­чально модель «летя­щих гусей» была сфор­му­ли­ро­вана япон­ским эко­но­ми­стом Канамэ Ака­мацу в 1930-е, дабы попы­таться выстро­ить тео­рию миро­вой тор­говли в период рас­ту­щего про­тек­ци­о­низма и япон­ской экс­пан­сии⁷² . Несмотря на то, что в своё время эта кон­цеп­ция не нашла зна­чи­тель­ного отклика, она, тем не менее, была постро­ена в уни­сон с кон­цеп­цией «Сферы сопро­цве­та­ния», а сам Канамэ зани­мал ряд высо­ких постов в Бюро рас­сле­до­ва­ний Импе­ра­тор­ской армии (ответ­ствен­ном за ста­ти­стику и раз­ведку). После войны он был судим за воен­ные пре­ступ­ле­ния и при­знан неви­нов­ным, после чего в 1962 г. опуб­ли­ко­вал свою тео­рию в офи­ци­аль­ном жур­нале Инсти­тута раз­ви­ва­ю­щихся эко­но­мик, кото­рый был создан по ини­ци­а­тиве япон­ского Мини­стер­ства эко­но­мики, тор­говли и про­мыш­лен­но­сти⁷³ . Кон­цеп­ция полу­чила самое широ­кое рас­про­стра­не­ние в среде япон­ских эко­но­ми­стов, где она была объ­еди­нена с новыми тео­ри­ями про­из­вод­ствен­ного цикла и пря­мых ино­стран­ных инве­сти­ций⁷⁴ . По мере того как миро­вая тор­говля росла на фоне затяж­ного кри­зиса, тео­рия вскоре была взята на воору­же­ние эко­но­ми­че­ским мейн­стри­мом на Западе, предо­став­ляя идео­ло­ги­че­ское обос­но­ва­ние для поли­тики Все­мир­ного банка и МВФ при под­держке США.

Во всей этой модели раз­ви­тия про­гля­ды­вает опре­де­лён­ная зако­но­мер­ность. Япо­ния пред­при­няла первую попытку пря­мого инве­сти­ро­ва­ния в Тай­вань в конце 1950-х, по боль­шей части в сфере элек­тро­ники и маши­но­стро­е­ния, пере­жи­вав­ших бум в период заку­поч­ных про­грамм Корей­ской войны, но поте­ряла свой веду­щий рынок после окон­ча­ния войны⁷⁵ . Вто­рой раунд про­мыш­лен­ной реструк­ту­ри­за­ции по типу «сне­сти и постро­ить», теперь гораздо более зна­чи­тель­ный по своим мас­шта­бам, имел место в сере­дине 1960-х и во время неф­тя­ного кри­зиса 1973 г. Начало этому про­цессу было поло­жено под­пи­са­нием Базо­вого дого­вора об отно­ше­ниях между Япо­нией и Кореей в 1965 г., кото­рое поз­во­лило не только уста­но­вить офи­ци­аль­ные эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния между двумя стра­нами, но и обес­пе­чило Рес­пуб­лику Корея рядом гран­тов и кре­ди­тов (на общую сумму 800 млн долл. США), направ­лен­ных на стро­и­тель­ство инфра­струк­туры и созда­ние Pohang Iron & Steel Company (ныне POSCO, один из круп­ней­ших про­из­во­ди­те­лей стали в мире⁷⁶ ). Лёг­кая про­мыш­лен­ность была выве­зена из Япо­нии в Рес­пуб­лику Корея, Тай­вань, Гон­конг и т. д., в то время как япон­ская эко­но­мика начала пере­ори­ен­ти­ро­ваться на тяжё­лую и хими­че­скую про­мыш­лен­ность (и снова при актив­ной под­держке США и Европы). Тре­тья фаза реструк­ту­ри­за­ции после­до­вала за неф­тя­ным кри­зи­сом и общим паде­нием при­быль­но­сти в про­мыш­лен­но­сти. Тяжё­лая про­мыш­лен­ность была выве­зена в новые страны Цен­тра — Рес­пуб­лику Корея и Тай­вань. Япон­ская эко­но­мика, в свою оче­редь, совер­шила зна­чи­тель­ный эко­но­ми­че­ский сдвиг, перейдя к про­из­вод­ству элек­тро­ники, транс­порта и точ­ному маши­но­стро­е­нию на экс­порт в США⁷⁷ . 

В резуль­тате этой тре­тьей фазы у Япо­нии обра­зо­ва­лось поло­жи­тель­ное сальдо с США. Помимо этого, дан­ный пере­ход при­вёл к небы­ва­лому скачку пря­мого инве­сти­ро­ва­ния из Япо­нии. Столк­нув­шись с неподъ­ём­ными огра­ни­че­ни­ями для накоп­ле­ния у себя на родине, Япо­ния уве­ли­чила объ­ёмы экс­порта сво­его капи­тала, дабы обес­пе­чить себе бо́льшую долю от всё умень­ша­ю­щейся массы при­были. Еже­год­ные темпы роста япон­ских пря­мых инве­сти­ций соста­вили 28,1% в период между 1970 и 1982 гг., а к 1984 г. на Япо­нию при­хо­ди­лось 17,8 % от общей массы пря­мых инве­сти­ций — больше, чем у США. Сово­куп­ная сто­и­мость её инве­сти­ций за рубеж в период между 1951 и 1986 гг. состав­ляла около 106 млрд долл. США, и боль­шая часть их при­хо­ди­лась на рынки Север­ной Аме­рики (глав­ным обра­зом на обли­га­ции, цен­ные бумаги, недви­жи­мость и высо­ко­тех­но­ло­гич­ное про­из­вод­ство), за ними шли инве­сти­ции в Азию и Латин­скую Аме­рику⁷⁸ . После под­пи­са­ния согла­ше­ния «Плаза» эта тен­ден­ция лишь уси­ли­ва­лась. Между 1986 и 1989 гг. япон­ские ПИИ при­рас­тали на 50 про­цен­тов в год с еже­год­ным отто­ком, состав­ля­ю­щим около 48 млрд долл. США⁷⁹ . Офи­ци­аль­ная помощь в целях раз­ви­тия (как, напри­мер, гранты, предо­став­лен­ные Рес­пуб­лике Корея) также выросла за этот период: с 1 млрд долл. США в 1973 г. до 7,45 млрд долл. США в 1987 г. При­мерно 70% из них были направ­лены в дру­гие страны Азии, зна­чи­тель­ная часть — в форме кре­ди­тов (часто пре­под­но­сив­шихся как после­во­ен­ные репа­ра­ции)⁸⁰ . 

Но эти тор­го­вые поставки не осу­ществ­ля­лись в ваку­уме. В Япо­нии они были лишь зако­но­мер­ной реак­цией на пере­про­из­вод­ство, демо­гра­фи­че­ские про­блемы и после­до­вав­шее за этим паде­ние нормы при­были⁸¹ . Каж­дому циклу реструк­ту­ри­за­ции пред­ше­ство­вало пере­про­из­вод­ство в основ­ных отрас­лях про­мыш­лен­но­сти, а также дости­же­ние пре­де­лов демо­гра­фи­че­ского роста. Раз­ви­тие тек­стиль­ной про­мыш­лен­но­сти, напри­мер, было осно­вано на стре­ми­тель­ном росте чис­лен­но­сти жен­ской рабо­чей силы. Но к сере­дине 1960-х этот избы­ток достиг своих пре­де­лов; вкупе с дав­ле­нием, кото­рое ока­зы­вала на рынок инфля­ция, это при­вело к тому, что зар­платы жен­щин стали расти⁸² . К концу 1960-х остав­шихся резер­вов дешё­вой и неза­ня­той рабо­чей силы ста­но­ви­лось всё меньше, и в период между 1970 и 1973 номи­наль­ные зар­платы в про­мыш­лен­но­сти выросли на 63 процента:

«Впер­вые за всю исто­рию капи­та­ли­сти­че­ского раз­ви­тия Япо­нии накоп­ле­ние капи­тала стало избы­точ­ным по отно­ше­нию к огра­ни­чен­ному ресурсу рабо­чей силы»⁸³ .

С умень­ше­нием мигра­ции в Япо­нии демо­гра­фи­че­ский диви­денд ста­но­вился всё меньше⁸⁴ , спо­соб­ствуя нынеш­нему демо­гра­фи­че­скому кризису.

Театр теней

За деся­ти­ле­тия непре­рыв­ной рекламы кон­цеп­ция «летя­щих гусей» окон­ча­тельно заво­е­вала себе место в эко­но­ми­че­ской науке. Её коло­ни­аль­ные корни (мили­та­рист­ский режим XX века) забыты, в то время как поли­тика тор­го­вого транс­фера стала в пред­став­ле­нии эко­но­ми­стов про­сто необ­хо­ди­мым реа­ген­том для про­грамм раз­ви­тия в бед­ных стра­нах. Но летя­щие гуси лучше всего видятся на рас­сто­я­нии, в иде­але — с дру­гого конца зем­ного шара, в удоб­ном кресле Вест­мин­стер­ского офиса газеты «Эко­но­мист» или же в про­стор­ных залах зда­ния ООН в Нью-Йорке — зда­ния, постро­ен­ного на земле, так щедро предо­став­лен­ной Рок­фел­ле­рами. V-образ­ная форма раз­ви­тия Восточ­ной Азии не может выгля­деть отчёт­ли­вее, чем на таком рас­сто­я­нии, и един­ствен­ным заня­тием для таких наблю­да­те­лей ста­но­вится игра в спе­ку­ля­ции на свое­об­раз­ной гонке гусей, в кото­рой инве­сторы делают ставки на рын­ках валюты и недви­жи­мо­сти, пыта­ясь уга­дать, какая из стран выдви­нется впе­рёд в постро­е­нии «клина». Но если посмот­реть чуть ближе, летя­щие гуси ста­но­вятся всё тоньше и про­зрач­нее. Более того, при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии они ока­зы­ва­ются совсем не живыми суще­ствами, а вырез­ками из бумаги и кожи, исполь­зу­е­мыми в китай­ском театре теней (皮影戏). И, как и в слу­чае с любой хоро­шей пье­сой, исто­рия, кото­рую они рас­ска­зы­вают, — миф, про­еци­ру­е­мый на хруп­кий экран для апло­ди­ру­ю­щей аудитории. 

За экра­ном, однако, нахо­дятся лишь бумаж­ные гуси, кук­ло­вод и огни факе­лов. Если про­де­лать в бумаге отвер­стие, перед зри­те­лями откро­ется лишь пустота. Неслы­хан­ным было бы заяв­лять о том, что «чудеса» Восточ­ной Азии совсем не чудесны или что их модель не явля­ется такой уж судь­бо­нос­ной. Но если доста­точно долго смот­реть в отвер­стие, можно уви­деть те нити, что свя­зы­вают летя­щих гусей: все страны, кото­рые ока­зы­ва­лись в наи­боль­шем выиг­рыше в про­цессе транс­фера капи­тала, до этого играли зна­чи­тель­ную роль в импер­ском про­екте Япо­нии и про­дол­жали играть её в совре­мен­ном той эпохе воен­ном ком­плексе США. V-образ­ное постро­е­ние было не более чем поли­ти­че­ской иерар­хией, навя­зан­ной Тихо­оке­ан­скому реги­ону воен­ной силой, а её струк­тура и форма в конеч­ном счёте опре­де­ля­лись потреб­но­стями Холод­ной войны. Нити, свя­зы­вав­шие бумаж­ные мари­о­нетки вме­сте, вели прямо в руки кук­ло­вода: после Вто­рой миро­вой войны Соеди­нён­ные Штаты «кон­тро­ли­ро­вали поло­вину всех про­из­вод­ствен­ных мощ­но­стей, выра­ботки элек­три­че­ской энер­гии и денеж­ных резер­вов в мире, вла­дели двумя тре­тями золо­того запаса и добы­вали две трети всей нефти», и в тече­ние всего лишь несколь­ких лет после конца войны они стали «кон­тро­ли­ро­вать 48% миро­вой тор­говли»⁸⁵ . Основ­ной инте­рес США заклю­чался в сохра­не­нии геге­мо­нии в реги­оне, что открыто при­зна­ва­лось работ­ни­ком Госдепа США Джор­джем Кен­на­ном, создав­шим стра­те­гию сдер­жи­ва­ния соци­а­лизма. Кен­нан счи­тал, что, поскольку США вла­деет «около 50% миро­вого богат­ства, в то время как их насе­ле­ние состав­ляет всего лишь 6,3% от миро­вого», страна в своей меж­ду­на­род­ной поли­тике должна руко­вод­ство­ваться импе­ра­ти­вом «сохра­не­ния этого дис­па­ри­тета»⁸⁶ . Было бы крайне легко оста­но­виться на этом, тыча паль­цем в сто­рону поли­ти­ков и их про­ис­ков, как будто именно США были тем ухмы­ля­ю­щимся кук­ло­во­дом, сто­я­щим за всем этим. Такой вывод отлично демон­стри­рует всю ущерб­ность «анти­им­пе­ри­а­ли­сти­че­ской» поли­тики, кото­рая удо­вле­тво­ря­ется любым про­ти­во­дей­ствием США и назы­вает это про­ти­во­дей­ствие «анти­ка­пи­та­ли­сти­че­ским». Такой ана­лиз, однако, оста­нав­ли­ва­ется лишь на руках кук­ло­вода, не обра­щая взгляд на его тело.

Правда же куда более ужасна. Про­коли экран из шел­ко­вич­ной бумаги — и пьеса про­дол­жится, даже несмотря на то, что на краю откро­ется без­дна. Посмотри в без­дну — и ты уви­дишь, как кра­си­вая исто­рия ока­зы­ва­ется лишь хорошо про­де­лан­ной махи­на­цией, а роман­тика этого мифа — на поверку не более чем заву­а­ли­ро­ван­ной исто­рией заво­е­ва­ний и убийств. Но даже вся мощь Шта­тов, изме­ря­е­мая в уда­рах бес­пи­лот­ни­ков или эко­но­ми­че­ских сам­ми­тах, явля­ется не более чем меха­низ­мом. Гео­по­ли­ти­че­ская мощь импе­ри­а­ли­сти­че­ского геге­мона в конеч­ном итоге явля­ется не более чем руками кук­ло­вода, чуть более живыми, чем мари­о­нетки, кото­рыми они управ­ляют. Про­дол­жай смот­реть в без­дну — и ты уви­дишь, как кош­мар­ное тело кук­ло­вода обре­тает плоть. Вме­сто ухмы­ля­ю­ще­гося поли­ти­кана мы видим лишь без­го­ло­вое тело: его мерт­венно-блед­ная кожа осве­щена оран­же­вым све­че­нием факела, а мёрт­вые конеч­но­сти дви­жимы некро­ман­ти­че­ской логи­кой капи­тала. Гео­по­ли­тика Холод­ной войны в конеч­ном счёте опре­де­ля­лась эко­но­ми­че­скими импе­ра­ти­вами; это зна­чит, что про­граммы раз­ви­тия, осу­ществ­ляв­ши­еся в таких стра­нах, как Япо­ния, были чуть менее гро­мозд­кими (но от этого не менее пря­мыми) фор­мами импе­ри­а­ли­сти­че­ского дав­ле­ния, вызван­ного потреб­но­стью круп­ней­шей миро­вой эко­но­мики про­дол­жать накоп­ле­ние во имя мате­ри­аль­ной общ­но­сти капи­тала. Потреб­ность, кото­рая теперь, на фоне рас­ши­ре­ния соц­ла­геря, сто­яла осо­бенно остро. Кажется нело­гич­ным то, что эти про­граммы раз­ви­тия в конце кон­цов спо­соб­ство­вали созда­нию ряда вну­ши­тель­ных кон­ку­рен­тов для импе­ри­а­ли­сти­че­ского геге­мона. Однако усмат­ри­вать здесь про­ти­во­ре­чие — это зна­чит не пони­мать насто­я­щую при­роду геге­мо­нии, путая руки с голо­вой. Как и в слу­чае с Бри­тан­ской импе­рией ранее, Штаты сумели сохра­нить зна­чи­тель­ную эко­но­мико-поли­ти­че­скую власть даже в про­цессе под­го­товки почвы для соб­ствен­ного паде­ния. Но у кук­ло­вода нет головы. Каж­дый геге­мон — это лишь сши­тый набор частей, дви­жу­щихся в инте­ре­сах более обшир­ной, раз­ру­ша­ю­щей мир геге­мо­нии капитала. 

Даль­ней­шее раз­ви­тие, таким обра­зом, опре­де­ля­лось готов­но­стью дей­ство­вать в соот­вет­ствии с поли­ти­че­скими инте­ре­сами США, теперь — при под­держке япон­ских инве­сти­ций. Так же, как япон­ская про­мыш­лен­ность была бро­шена на пере­до­вую гло­баль­ного про­из­вод­ства бла­го­даря Корей­ской войне, про­мыш­лен­ное раз­ви­тие в Тай­ване и Гон­конге опре­де­ля­лось воен­ным сдер­жи­ва­нием мате­ри­ко­вого Китая. После того как КПК выиг­рала граж­дан­скую войну, пра­ви­тель­ство Гоминь­дана бежало на Тай­вань, где оно при актив­ной под­держке США уста­но­вило режим воен­ной дик­та­туры. В связи с собы­ти­ями Корей­ской войны и двумя кри­зи­сами в Тай­вань­ском про­ливе в 1950-х Тай­вань стал важ­ней­шим фрон­том в пер­вые годы Холод­ной войны. США не только начали пат­ру­ли­ро­вать Тай­вань­ский про­лив, но и выде­лили зна­чи­тель­ные сред­ства для того, чтобы ста­би­ли­зи­ро­вать дик­та­туру Чан Кайши. Эти инве­сти­ции и в после­во­ен­ные годы были довольно зна­чи­тельны, теперь же, в период Корей­ской войны, они выросли в несколько раз, при этом зна­чи­тель­ная их доля при­хо­ди­лась на воен­ную помощь (см. Гра­фик 1)⁸⁷ .

Один бумаж­ный гусь сле­до­вал за дру­гим. Гон­конг, гораздо более малень­кий, оста­вав­шийся к тому же бри­тан­ской коло­нией, тем не менее, полу­чил 27 млн долл. США в период с 1953 по 1961 гг. от Агент­ства США по меж­ду­на­род­ному раз­ви­тию⁸⁸ . Сумма, полу­чен­ная Южной Кореей в период между 1953 и 1961 гг., соста­вила более 4 млрд долл. США⁸⁹ . Затем, в 1963 г., вос­хож­де­ние дик­та­тора Пак Чон Хи вызвало стре­ми­тель­ное про­мыш­лен­ное раз­ви­тие, неви­дан­ное со вре­мён япон­ской коло­ни­за­ции. В каче­стве образца была выбрана про­грамма инду­стри­а­ли­за­ции после­во­ен­ной Япо­нии, дви­жу­щей силой кото­рой была про­грамма заку­пок в период Корей­ской войны, но теперь основ­ной спрос воз­ник с нача­лом Вто­рой Индо­ки­тай­ской войны. Пять­де­сят тысяч южно­ко­рей­ских сол­дат были пере­бро­шены в цен­траль­ный Вьет­нам к 1967⁹⁰ . Их зар­плата была в два­дцать два раза выше той, что они полу­чали бы на родине⁹¹ . Это не только помогло вер­нуть упла­чен­ные им деньги в корей­скую эко­но­мику, но и зало­жило базу для заклю­че­ния воен­ных дого­во­ров о закуп­ках для корей­ских чебо­лей. В неко­то­рых из этих дого­во­ров гово­ри­лось лишь о поставке про­стых потре­би­тель­ских това­ров, но во мно­гих из них упо­ми­на­лись и воен­ные инфра­струк­тур­ные про­екты в Юго-Восточ­ной Азии. С Hyundai, напри­мер, был заклю­чён дого­вор на постройку несколь­ких взлётно-поса­доч­ных полос, а также целого шоссе Пат­тани — Наратхи­ват в южном Таи­ланде. Ком­па­ния полу­чала из США не только финан­си­ро­ва­ние, но и спе­ци­а­ли­стов из Инже­нер­ных войск США. Всё это поз­во­лило фирме зна­чи­тельно рас­ши­рить мас­штаб своих про­ек­тов, после того как война закон­чи­лась, при­ме­ром чему может послу­жить выпол­не­ние несколь­ких дого­во­ров стро­и­тель­ного под­ряда на Гуаме и в Сау­дов­ской Ара­вии⁹² . 

В целом дого­воры с корей­скими стро­и­тель­ными фир­мами в период с 1966 по 1969 гг. соста­вили около 20 млн долл. США в год (в дол­ла­рах по курсу на 1966 г.), снова достиг­нув пика в 17 млн долл. США в год (также по курсу на 1966 г.) в 1979−1985 гг., когда корей­ские чеболи при под­держке США запо­лу­чили дого­воры на Ближ­нем Востоке⁹³ . С 1964 по 1969 гг. сово­куп­ная воен­ная помощь и закупки за рубе­жом соста­вили 30−60% от общего вало­вого накоп­ле­ния в Рес­пуб­лике Корея, что было зна­чи­тельно больше, чем в какой-либо дру­гой стране реги­она⁹⁴ . В этом вос­хож­де­нии не было ничего есте­ственно воз­ник­шего, и успех этой инду­стри­а­ли­за­ции нельзя объ­яс­нить лишь рыноч­ным спро­сом. Это ста­но­вится оче­видно, если срав­нить слу­чай Рес­пуб­лики Корея с Филип­пи­нами той эпохи. Обе страны нахо­ди­лись на при­мерно оди­на­ко­вом уровне раз­ви­тия в 1950-х, обе были захва­чены Япо­нией и втис­нуты в «Сферу сопро­цве­та­ния». Но они не были рав­ными игро­ками в импе­ри­а­ли­сти­че­ском про­екте Япо­нии. Пред­по­чте­ние было отдано заво­ё­ван­ной раньше корей­ской коло­нии, более низ­кое поло­же­ние Филип­пин же обос­но­вы­ва­лось при помощи лже­на­уч­ных расо­вых тео­рий. Затем, уже после войны, неза­ин­те­ре­со­ван­ность США в Филип­пи­нах озна­чала, что страна так и не сумела запу­стить широ­кую про­грамму земель­ных реформ, как в Япо­нии, Рес­пуб­лике Корея и на Тай­ване. Это при­вело к поли­ти­че­ской неста­биль­но­сти прямо в сердце ново­об­ра­зо­ван­ного режима Фер­ди­нанда Мар­коса — конечно же, союз­ника США, но ни в коем слу­чае не такого же надёж­ного, как Пак, Чан Кайши или Киси. Несмотря на то, что режим Мар­коса неод­но­кратно изъ­яв­лял жела­ние заклю­чить с США заку­поч­ные кон­тракты, похо­жие на те, что в своё время заклю­чили Япо­ния и Рес­пуб­лика Корея, Филип­пины отка­за­лись предо­ста­вить своих сол­дат для войны в страхе перед обще­ствен­ной реак­цией. Уже уве­рен­ная в при­вер­жен­но­сти Мар­коса аме­ри­кан­ским инте­ре­сам и зна­ю­щая о бушу­ю­щем недо­воль­стве в связи с про­ва­лом земель­ной реформы, адми­ни­стра­ция Лин­дона Джон­сона про­игно­ри­ро­вала просьбы Мар­коса⁹⁵ . 

Бо́льшая часть кон­трак­тов, таким обра­зом, доста­лась Рес­пуб­лике Корея, мень­шая часть — Таи­ланду, кото­рый предо­ста­вил США за время войны один­на­дцать тысяч сол­дат⁹⁶ . 

Огром­ные инве­сти­ции вкупе с тех­ни­че­ским обра­зо­ва­нием и прак­ти­че­ским опы­том работы, полу­чен­ным южно­ко­рей­скими фир­мами в ходе войны, были важ­ней­шей частью вос­хож­де­ния эко­но­мики РК. Рост её ВВП (на 14,5% в 1969 г. и на 14,82% в 1973 г.) даже пре­взо­шёл япон­ский рост в период после­во­ен­ного бума⁹⁷ ; рез­кий рост нормы при­были также пре­взо­шёл япон­ский, демон­стри­руя оче­вид­ную кор­ре­ля­цию с ходом войны, достиг­нув пика в конце 1960-х, падая парал­лельно с ходом заку­пок за рубе­жом, а затем вновь под­няв­шись вверх в конце 1970-х, после того как опыт, полу­чен­ный фир­мами в ходе войны, был при­ме­нён в граж­дан­ской эко­но­мике⁹⁸ . Ста­тус Рес­пуб­лики Корея как вто­рого «летя­щего гуся» в постро­е­нии был не более чем игрой теней. «Ази­ат­ские тигры», как и в слу­чае с Япо­нией до этого, были лишь мари­о­нет­ками, под­ве­шен­ными на нитях поли­ти­че­ского покро­ви­тель­ства и изряд­ного коли­че­ства заку­поч­ных кон­трак­тов. Постро­е­ние Восточ­ной Азии в каче­стве эко­но­ми­че­ского реги­она, таким обра­зом, несло в себе поли­ти­че­скую и эко­но­ми­че­скую иерар­хии, встро­ен­ные туда с самого начала. Но конеч­ный облик реги­она ни в коем слу­чае не дол­жен пони­маться как тво­ре­ние аме­ри­кан­ских поли­ти­ков или же каких-либо поли­ти­ков вообще. Напро­тив, реструк­ту­ри­за­ция Тихо­оке­ан­ского рубежа была лишь одним из теат­ров в широ­кой экс­пан­сии мате­ри­аль­ной общ­но­сти капитала. 

Логистика

После­до­вав­шая волна эко­но­ми­че­ских бумов в реги­оне, начи­ная с «ази­ат­ских тиг­ров» и закан­чи­вая Таи­лан­дом, Малай­зией и Индо­не­зией, очень сильно зави­села от про­дол­жав­шейся войны в Юго-Восточ­ной Азии и отча­ян­ных попы­ток запад­ных и япон­ских фирм сохра­нить при­быль­ность в раз­гар дол­гой стаг­на­ции. С тече­нием вре­мени норма при­были в Япо­нии падала, а зна­чит, про­дол­же­ние накоп­ле­ния могло быть обес­пе­чено лишь с помо­щью экс­порта капи­тала в те новые раз­ви­ва­ю­щи­еся страны, кото­рые сумели полу­чить поли­ти­че­ское покро­ви­тель­ство Соеди­нён­ных Шта­тов. Конеч­ным рын­ком для зна­чи­тель­ной доли япон­ской про­дук­ции явля­лись Аме­рика и Европа. Там про­блема стагни­ру­ю­щих норм роста и при­были вкупе с замед­лив­шимся или стагни­ру­ю­щим ростом зар­плат была на время решена с помо­щью рас­ту­щей зави­си­мо­сти от кре­ди­тов, как част­ных, так и госу­дар­ствен­ных. Несмотря на то, что уде­шев­ле­ние това­ров бла­го­даря повы­ше­нию про­из­во­ди­тель­но­сти труда явля­ется нор­маль­ной тен­ден­цией капи­та­ли­сти­че­ского раз­ви­тия, кре­дит­ный бум на пару со стагни­ру­ю­щими зар­пла­тами уско­рил этот про­цесс в разы. Всё более мобиль­ные ТНК сумели найти новые нетро­ну­тые резервы рабо­чей силы, кото­рые на корот­кий период про­мыш­лен­ного бума можно было бы под­верг­нуть сверх­экс­плу­а­та­ции, что при­во­дило, однако, к рез­кому росту инфля­ции, а также рабо­чим бес­по­ряд­кам. Этот период сверх­экс­плу­а­та­ции мог быть лишь вре­мен­ным. Нередко он опи­рался на нетро­ну­тые резервы рабо­чей силы, создан­ной пере­жит­ками дока­пи­та­ли­сти­че­ских отно­ше­ний в неко­то­рых стра­нах. Бес­по­рядки росли по мере того, как эти резервы исчер­пы­ва­лись: это был про­цесс, часто отме­чен­ный окон­ча­тель­ным под­чи­не­нием деревни капи­талу на пару с ростом мини­маль­ной оплаты труда в горо­дах. Этот период неста­биль­но­сти часто закан­чи­вался воен­ными пере­во­ро­тами или свер­же­ни­ями мест­ных дик­та­то­ров одно­вре­менно с паде­нием при­быль­но­сти, про­дол­жи­тель­ным ростом зар­плат и корот­ким бумом роста ВВП, харак­те­ри­зу­ю­щимся лихо­ра­доч­ным пери­о­дом спе­ку­ля­ций и в конце кон­цов закан­чи­ва­ю­щимся эффект­ным паде­нием, остав­ля­ю­щим за собой стаг­на­цию роста и рас­ту­щее нера­вен­ство. Задолго до того, как это про­ис­хо­дило, тру­до­ём­кие отрасли про­мыш­лен­но­сти, кото­рые давали начало всему про­цессу, выво­зи­лись в дру­гие страны, запус­кая тем самым весь цикл заново, в новых про­мыш­лен­ных цен­трах — часто в гораздо бо́льших мас­шта­бах⁹⁹ .

Но весь этот про­цесс стал воз­мо­жен лишь бла­го­даря ряду новых тех­ни­че­ских дости­же­ний, бо́льшая часть кото­рых была создана в нед­рах военно-про­мыш­лен­ного ком­плекса США. Пер­выми в этом списке можно назвать рост ком­пью­те­ри­за­ции и циф­ро­вых тех­но­ло­гий вообще. Несмотря на то, что явле­ние ком­пью­те­ри­за­ции часто осве­щают в кон­тек­сте роста рын­ков быто­вой элек­тро­ники и вос­хож­де­ния ПО-гиган­тов — США и Япо­нии, зна­чи­тель­ная часть полу­чен­ных при­бы­лей при­шла на рынок именно после того, как ком­пью­те­ри­за­ция была при­ме­нена к самому про­цессу про­из­вод­ства. Крат­ко­вре­мен­ное вос­ста­нов­ле­ние нормы при­были в про­мыш­лен­но­сти США воз­никло лишь после широ­кой волны закры­тий фаб­рик с уста­рев­шей, избы­точ­ной и доро­го­сто­я­щей тех­ни­кой. Это про­ис­хо­дило в годы завы­шен­ного курса дол­лара и бес­пре­це­дентно высо­ких про­цент­ных ста­вок, кото­рые уста­но­вил пред­се­да­тель ФРС Пол Вол­кер в начале 1980-х. К моменту под­пи­са­ния согла­ше­ния «Плаза» про­из­во­ди­тель­ность зна­чи­тельно уве­ли­чи­лась (на 3,5% в год в период с 1979 по 1985 гг.) не только за счёт закры­тия непро­из­во­ди­тель­ных пред­при­я­тий, но и бла­го­даря повсе­мест­ным сокра­ще­ниям на новых ком­пью­те­ри­зи­ро­ван­ных фаб­ри­ках. После того как согла­ше­ние «Плаза» спо­соб­ство­вало повы­ше­нию кон­ку­рен­то­спо­соб­но­сти про­из­вод­ства США на миро­вом рынке, инве­сти­ции посте­пенно начали воз­вра­щаться в про­мыш­лен­ность и как про­из­во­ди­тель­ность, так и при­быль­ность в ней про­шли период воз­рож­де­ния (хотя по исто­ри­че­ским мер­кам нена­долго и не все­рьёз)¹⁰⁰ . Необ­ра­ба­ты­ва­ю­щие отрасли про­мыш­лен­но­сти в зна­чи­тель­ной сте­пени отста­вали во внед­ре­нии новых про­из­вод­ствен­ных тех­но­ло­гий, но к сере­дине 1990-х даже в этих отрас­лях про­из­во­ди­тель­ность дошла в сред­нем до 2,4% за год, что чуть ниже уров­ней роста в период после­во­ен­ного бума¹⁰¹ . 

Но само это вос­ста­нов­ле­ние в зна­чи­тель­ной сте­пени стало воз­мож­ным бла­го­даря тому, что аме­ри­кан­ская про­мыш­лен­ность стала кон­ку­рен­то­спо­соб­ной на миро­вом уровне. Это, в свою оче­редь, стало воз­мож­ным бла­го­даря ряду тех­ни­че­ских дости­же­ний в мор­ских пере­воз­ках и логи­стике, дости­же­ний, раз­ра­бо­тан­ных аме­ри­кан­скими воен­ными в период между Вто­рой миро­вой и Корей­ской вой­нами и вой­ной в Индо­ки­тае. Клю­че­вым среди них явля­лась кон­тей­нер­ная пере­возка (кон­тей­не­ри­за­ция), начав­ша­яся с изоб­ре­те­нием и рас­про­стра­не­нием стан­дар­ти­зи­ро­ван­ных гру­зо­вых кон­тей­не­ров, — «тех­но­ло­гия, кото­рую мно­гие назы­вали важ­ней­шим тех­ни­че­ским дости­же­нием, поло­жен­ным в основу гло­ба­ли­за­ции тор­говли»¹⁰² . Кон­тей­нер — наряду с новыми ком­пью­те­ри­зи­ро­ван­ными систе­мами управ­ле­ния «точно в срок» (JIT) и коор­ди­на­цией боль­ших пор­тов и склад­ских поме­ще­ний — сни­зил издержки даль­них мор­ских пере­во­зок и создал новую систему тор­говли, сосре­до­то­чен­ную вокруг сети круп­ней­ших мор­ских пор­тов. В этом смысле Тихо­оке­ан­ский рубеж полу­чил совер­шенно новую роль в Азии и США тепе́рь, когда сме­шан­ные сети по типу «океан — желез­ная дорога — гру­зо­вик» стали вытес­нять (хотя так и не вытес­нили пол­но­стью) крат­ко­сроч­ные системы при­бреж­ной, реч­ной и желез­но­до­рож­ной тор­говли, кото­рые слу­жили эко­но­ми­че­скому росту по обеим сто­ро­нам Тихого оке­ана в преды­ду­щие эпохи. Неболь­шие порты побе­ре­жья посте­пенно лиши­лись дохода, и с тече­нием вре­мени мел­кие при­бреж­ные города в США и Канаде обра­ти­лись в мор­ские «ржа­вые пояса». 

Сего­дня девять из десяти круп­ней­ших кон­тей­нер­ных тер­ми­на­лов нахо­дятся в стра­нах Тихо­оке­ан­ского рубежа, и при этом шесть из них при­хо­дится на мате­ри­ко­вый Китай. Но самые пер­вые кон­тей­нер­ные порты нахо­ди­лись в после­во­ен­ных при­бреж­ных про­мыш­лен­ных ком­плек­сах Япо­нии и, позд­нее, в пор­то­вых горо­дах «ази­ат­ских тиг­ров». В 1967 г. Nippon Container Terminals открыла пред­при­я­тие в порту Токио, что сде­лало его одним из пер­вых, задей­ство­вав­ших кон­тей­нер­ные пере­возки. К 1970-м порт Кобэ (в агло­ме­ра­ции Осаки) ста­нет одним из самых загру­жен­ных в мире, только чтобы затем быть вытес­нен­ным пор­тами Гон­конга, Син­га­пура и Пусана в сере­дине 1980-х, а с наступ­ле­нием 2000-х — при­бреж­ными пор­тами Китая. В Север­ной Аме­рике круп­ные пор­то­вые города про­цве­тали даже несмотря на то, что их более мел­кие парт­нёры, не под­верг­ши­еся кон­тей­не­ри­за­ции, мед­ленно ухо­дили в небы­тие. К началу 1970-х порты Лонг-Бич и Лос-Андже­леса раз­рос­лись до ужа­са­ю­щих раз­ме­ров, порт Окленда заме­нил порт Сан-Фран­циско, в то время как тор­го­вые порты Лонг­вью, Такомы и Сиэтла вытес­нили систему мор­ских пере­во­зок по тече­нию реки Колум­бия на Тихо­оке­ан­ском северо-западе. Зна­чи­мость этого явле­ния нельзя недо­оце­ни­вать: без раз­ви­той судо­ход­ной инфра­струк­туры на побе­ре­жье Китай так нико­гда и не смог бы начать своё пре­вра­ще­ние в гло­баль­ный про­мыш­лен­ный узел. 

Несмотря на необ­хо­ди­мость, гео­гра­фия этого логи­сти­че­ского ком­плекса не была слу­чай­ной, и роль, кото­рую играли в этом про­цессе аме­ри­кан­ские Воору­жён­ные силы, нельзя отри­цать. Кон­тей­не­ри­за­ция (и «логи­сти­че­ская рево­лю­ция» в более широ­ком смысле) полу­чила своё начало как свое­об­раз­ный экс­пе­ри­мент в системе воен­ных заку­пок: пер­вые наброски были сде­ланы ещё во Вто­рую миро­вую, инфра­струк­тура создана в Корей­скую войну, а сто­и­мост­ные цепочки Тихого оке­ана нала­жены во Вьет­наме¹⁰³ . Уча­стие Япо­нии, а затем и Кореи в про­грам­мах воен­ных заку­пок США озна­чало, что про­мыш­лен­ные бумы эко­но­мик этих стран не только могли извлечь выгоду из вли­ва­ний капи­тала, но также с самого начала созда­ва­лись так, чтобы наи­бо­лее луч­шим обра­зом удо­вле­тво­рять запросы гло­баль­ной тор­говли. Япон­ские фирмы исполь­зо­вали это в свою пользу, соеди­няя быст­рое про­из­вод­ство «на заказ» с эффек­тив­ным рас­пре­де­ле­нием через свои при­бреж­ные про­мыш­лен­ные ком­плексы. Эти сто­и­мост­ные цепочки были свя­заны с потре­би­тель­ским рын­ком Аме­рики систе­мой даль­них мор­ских пере­во­зок. Отлич­ным при­ме­ром этому может послу­жить порт Лонг-Бич, кото­рый стал запад­ным рас­пре­де­ли­тель­ным цен­тром для Toyota в начале 1970-х.

В то время как корей­ские чеболи, подоб­ные Hyundai, быстро росли на дого­во­рах стро­и­тель­ного под­ряда с ВС США, такие фирмы как Hanjin, обес­пе­чи­вали Штаты сухо­пут­ными, мор­скими и воз­душ­ными транс­порт­ными услу­гами. Это дало Hanjin опыт работы с пер­выми кон­тей­нер­ными пере­воз­ками, а затем — со стро­и­тель­ством кон­тей­нер­ных судов, что поз­во­лило этому чеболю пре­вра­титься в одного из круп­ней­ших миро­вых кон­тей­нер­ных пере­воз­чи­ков, кото­рым он оста­вался до сво­его банк­рот­ства в 2017 г. В то же время Син­га­пур и Гон­конг пустили в экс­плу­а­та­цию свои боль­шие глу­бо­ко­вод­ные порты и хорошо отла­жен­ные меж­куль­тур­ные дело­вые сети с целью уско­рить соб­ствен­ную инду­стри­а­ли­за­цию. Оба города-госу­дар­ства довольно быстро сумели осу­ще­ствить вывоз сво­его про­из­вод­ства (в Малай­зию и мате­ри­ко­вый Китай), став, таким обра­зом, гло­баль­ными цен­трами управ­ле­ния, логи­стики и финан­сов. Гон­конг вскоре стал играть клю­че­вую роль в экс­порте капи­тала в Китай и экс­порте това­ров из Шэнь­чж­эня и дру­гих осо­бых эко­но­ми­че­ских зон. 

Рево­лю­ция в логи­стике в зна­чи­тель­ной сте­пени была про­дук­том дол­гого паде­ния при­быль­но­сти по всему миру. Раз­ви­тие Тихо­оке­ан­ского рубежа не только спо­соб­ство­вало пере­ме­ще­нию про­из­вод­ства на тер­ри­то­рии с неза­тро­ну­тыми резер­вами дешё­вого труда, но и уси­лило ско­рость обо­рота капи­тала. Оба фак­тора сумели на время осла­бить тен­ден­цию нормы при­были к пони­же­нию. Дешё­вый труд поз­во­лил накап­ли­вать больше сто­и­мо­сти в непо­сред­ствен­ном про­цессе про­из­вод­ства, в то время как уско­ре­ние обо­рота капи­тала (от инве­сти­ро­ва­ния к про­из­вод­ству товара, а затем к реа­ли­за­ции при­были, или Д — Т — Д′ в схеме Маркса) поз­во­лило фир­мам извле­кать больше сто­и­мо­сти за период вре­мени посред­ством уве­ли­че­ния ско­ро­сти, с кото­рой про­из­ве­дён­ная сто­и­мость реа­ли­зу­ется на рынке. Вме­сте с тех­ни­че­скими инно­ва­ци­ями в самом про­из­вод­стве эти фак­торы поз­во­лили замед­лить и даже нена­долго обра­тить вспять гло­баль­ное паде­ние нормы при­были, по край­ней мере, на время. На локаль­ном уровне они также спо­соб­ство­вали быст­рому уве­ли­че­нию тем­пов роста и наци­о­наль­ных норм при­бы­лей, в основ­ном, в стра­нах Тихо­оке­ан­ского рубежа. Но без того мас­со­вого уни­что­же­ния, кото­рое пред­ше­ство­вало после­во­ен­ному буму, общее вос­ста­нов­ле­ние нормы при­были ока­за­лось бы недол­го­веч­ным, а мест­ные всплески роста в стра­нах Тихо­оке­ан­ского рубежа закон­чи­лись кас­ка­дом кри­зи­сов по всему реги­ону, начи­ная с япон­ского кри­зиса в 1990-м.