«Страх»
Когда я писал свою заметку о начальном периоде приватизации в Москве, я выходил на источник по теме — статью журналиста Юрия Щекочихина «Страх», опубликованную в номере 24 (5401) «Литературной газеты» 10 июня 1992 г. Полного текста в открытом доступе не было, лишь его обрывки, а также отзывы тех, кто имел удовольствие прочесть его. По этим косвенным уликам можно было предварительно установить, что статья — ценное свидетельство происходившего тогда в Москве. До определённого момента приходилось верить им на слово, что только подстёгивало мой интерес к нашумевшему в своё время тексту.
Но рано или поздно в интернете найдётся всё вплоть до ископаемых реликвий мамонта. Третьего дня я в очередной раз вспомнил про данное поделие, решил попытать счастья, поискать его — а оно тут как тут. Только вот некий доброжелатель, как назло, выложил именно этот материал в виде скана плохого качества и неформатированной стены текста. В связи с этим пришлось потратить время, чтобы привести его в товарный вид.
И вот пожалуйста: ловите эксклюзив.
Не могу удержаться от пары слов про «лучшее полевое учебное пособие по журналистскому расследованию» — так, во всяком случае, оценивают продукты жизнедеятельности Щекочихина его братья по разуму и другие люди с хорошими лицами. Их лица в принципе в массе своей падки на форму и вообще на всё то, что лежит на поверхности. Действительно, по прочтении считающий себя просвещённым обыватель может испугаться, ну прямо как те анонимы, которым Щекочихин щекотал нервы во время добычи у них информации. Этого у автора не отнять: литературно текст действительно хорош.
Я же вижу в этом расследовании фундаментальный недостаток, проблему, которую для удобства разобью на два уровня.
Верхний уровень — профессиональный, и он на виду. Цель журналистского расследования — обнародовать все ранее неизвестные свидетельства правонарушения, которые журналисту удалось установить. Сюда, очевидно, относятся и лица, совершившие это правонарушение. Если обнародовал, что всё, оказывается, ой как плохо, но не сказал, кто конкретно накуролесил, то кого тогда общественность будет подвергать остракизму? А если общественное недовольство удастся облачить в уголовное дело, то кто будет подозреваемым и обвиняемым?
Из текста следует, что такое лицо — всем известный Владимир Гусинский, который уже в то время начал строить свою бизнес-империю «Группа „Мост“» и загребал себе нужные активы в том числе через Лужкова и других столичных чиновников. Почему следует? Потому что Гусинский почти сразу отреагировал и грозился подать в суд на борзописца. Но как анонсирует его Щекочихин? А никак:
«…„Мост“ и тех, кто за ним стоит».
Про самого Гусинского он даже не заикнулся ни здесь, ни далее по тексту. Наоборот, в «Мосте» он хочет найти следы присутствия мэра с кепкой и его команды. И вообще, почти вся фабула расследования строится вокруг разоблачения лужковской мэрии. Щекочихин пытается сделать из этого какую-то сенсацию: столичный орган исполнительной власти при капитализме, вот уж неожиданность, работает на получение прибыли! И это неприемлемо якобы потому, что внезапно главными капиталистами стали сплошь вчерашние номенклатурщики. Вот на либеральном Западе всё по-честному: государство отдельно, бизнес отдельно.
Данный наивняк вызван непониманием сути диктатуры буржуазии. Вот именно потому, что это диктатура, она должна представляться народу так, чтоб выглядеть не диктатурой, а демократией. Чтобы её бенефициары не отсвечивали среди масс, а вместо этого:
- Либо тихо реализовывали свои интересы, нанимая в органах власти нужных чиновников. В контексте нашего повествования это будет делаться, в частности, с помощью создания сети компаний. В них капиталисты и чиновники завязаны друг на друга, чтобы легче и быстрее делать деньги. Это нормальная буржуазная демократия.
- Либо организовывались в единую группировку и монопольно, внаглую заграбастывали под себя уже весь чиновничий аппарат сверху донизу. Это уже закручивание гаек в буржуазной демократии, или более лаконично — буржуазная демократура.
В первом случае, если что случится, всегда всё можно спихнуть на неправильных политиков, затем перетряхнуть их и поставить правильных. Далее — GOTO 1.
Второй случай рано или поздно приведёт к тому, что будет некого под себя подминать. Получится ситуация, при которой все политики в глазах народа неправильные настолько, что экономически активная его часть ещё и рождает альтернативу им в лице коммунистов марксистского образца. Приходит время окунуться в андеграунд, найти там самых отмороженных политических маргиналов любого цвета, простимулировать их финансово, чтобы те разрослись до значимой политической силы, и её руками скупить/интегрировать в себя всех неправильных политиков.
Одна проблема: альтернативу ни политически, ни экономически ассимилировать не прокатит, потому что она представляет враждебный класс — пролетариат. Поэтому её надлежит зачистить.
Это я рабоче-крестьянским языком описал фашизм. Но как показала история, даже открытую диктатуру буржуазии — не ретроспективно, а в режиме реального времени — распознать сможет далеко не каждый. На то, что фашизм появился как неизбежное следствие угрозы для буржуазного строя, когда финансовый капитал перестали устраивать демократические институты, указывали в 1920–30-х гг. только коммунисты. Социал-демократы же и прочие левые оказались политически недальновидны или коррумпированы, надеялись на внеклассовую демократию, связанные с ней «европейские ценности» и впоследствии за это поплатились. Где уж тогда современным либералам додуматься до сущности ситуации, в которой они живут? Вот и ищут 30 лет корень зла в коррупции — исследуют мир, стоя на ушах.
Вернёмся теперь к нашей водоплавающей дичи.
Так что же, боялся автор Гусинского? Да вроде б нет, сам же пишет в последней трети текста: название «Страх» — не про него, боятся невесть откуда взявшиеся честные чиновники, которые угощают его столичной кухней. Угощают в диетических порциях, чтобы не получить ответное угощение порцией в 9 граммов на персону. Впрочем, автор всё же выражает озабоченность, но чем-то более глобальным:
«…я очень боюсь, что на плечах нашей молодой демократии к власти пришли мафиозные структуры, которые уже поделили между собой сферу влияния в Москве, которые уже распродали друг другу лакомые куски столицы, которые наелись настолько, что та дымка демократии и августовской победы, которой они прикрывали свои подпольные операции, стала для них уже ненужной, лишней, уже мешающей им в своём поступательном движении».
Но буквально на следующий день после публикации статьи Щекочихин появился на РТР в «Совершенно секретно», где опять обошёлся только общими словами о выгодоприобретателях по московским сделкам, пошутил про эти самые мафиозные структуры, которые недооценивают в США и за которые он, как патриот, горд, а также про заказ на собственное убийство. Так боится или нет?
На первый взгляд, его поведение, его отношение к нарытой фактологии, довольно странно. Это от какой-нибудь Леси Рябцевой и иных современных представителей древнейшей профессии можно ожидать не соответствующие профессиональным навыкам поступки. Но — не от пионера журналистского расследования.
В чём же тут подвох? Давайте спустимся на нижний уровень, политико-экономический.
Наш герой оказался в нужное время в нужном месте — именно в этот момент стал развиваться конфликт между московской и федеральной группировками капитала, у которых были разные мнения по приватизации в Москве, точнее, по вопросу, между кем (!) пилить крупные куски столичных активов. Разумеется, федералам не нравилось то, как действует Гусинский через Лужкова, и они задействовали против него информационный ресурс: в частности, тогдашнее РТР было полностью проельцинским, а если конкретнее, под Чубайсом ходило. Все прикормленные журналисты бывшей Второй программы ЦТ были подряжены на трансляцию соответствующей точки зрения, в том числе их науськали на московское правительство по вопросу о московской приватизации.
Надо полагать, этого было недостаточно, и потому из кустов на рояле выкатывается Щекочихин со своим ломающим лонгридом. При этом он на тот момент мог быть хоть тысячу раз независимым, но это не имеет значения. Можно думать, что пишешь достижения общественной свободы ради, а на деле тебя используют втёмную токмо для продажи общественно значимой информации. При этом твой покупатель действует в условиях жёсткой конкуренции, а посему будет предлагать тебе всяческую защиту, создавать условия для успешного ведения расследовательской деятельности и пр. Пока ты ему нужен.
Здесь таким покупателем оказалась группировка Ельцина, к которому Щекочихин обращается за поддержкой целых восемь раз по ходу пьесы. Исходя из этого, становится понятным и:
Благородный же жест со стороны самого РТР, которое пригласило Щекочихина в прайм-тайм в одну из главных тогда «телекиллерских» передач, говорит о согласии федералов с точкой зрения журналистского коллектива газеты и является их (федералов) гарантией защиты от потенциальной агрессии «московских».
Получается, что реальная цель прямых (если известно, что журналист сотрудничает с заказчиком) или косвенных (если материал журналиста неожиданно пришёлся ко двору покупателей информации) заказчиков журналистского расследования при капитализме 90-х — не устранить тех, кто прямо или косвенно обличается в таком расследовании, а временно выбить их из русла конкретных, интересующих тебя на данный момент, финансовых потоков. В этой связи абстрактный страх Щекочихина за будущее России трактуется прозрачно и конкретно: страх за спрос на свой товар, ибо сегодня его покупают, а будут ли завтра — большой вопрос.
При этом выбившиеся недолго будут горевать по сему поводу. Это подтверждается тем, что в результате все противники остались при своих.
Гусинский спустя пару лет не приватизировал, а получил абсолютно бесплатно из рук федеральной исполнительной власти 4-ю метровую частоту для своего НТВ. А до того — иными словами, параллельно с приватизацией московской собственности… Не надо думать, что диктатура буржуазии строится так, что определённые капиталисты доят только собственный круг чиновников и не лезут в другие сферы, которые контролируются другими капиталистами. Гусинский выходил на общероссийский уровень, в частности, завязался с Борисом Фёдоровым из Минфина, и тот выдал его банку карт-бланш на продажу своих золотых сертификатов. Помимо этого «МОСТ-Банк» стал кредитовать ВПК, в частности, «Росвооружение» (кредитные отношения в размере 1 трлн рублей), то есть Гусь настучал клювом ещё и по фуражкам1 .
Чубайс оставил Москву в покое, но продолжил заниматься приватизацией по всей остальной стране, затем вместе с Потаниным успешно опробовал прокачанный вид приватизации — залоговые аукционы.
Вслед за ними со стороны федеральной же группировки подтянулся и наш старый знакомый Борис Березовский. Этот был не так дальновиден, как Гусинский, в части выбора основного вида экономической деятельности, вокруг которого следует строить остальные бизнесы: ну не догадался он первым, какой разрушительной силой обладает оружие в виде собственного федерального канала при молодом капитализме. Потому и начал с ЛогоВАЗа, за что его чуть не убили в 1994 около его же офиса. Зато он был дальновиднее в политическом плане и покупал сразу федеральных чиновников.
При этом до президентских выборов 1996 года включительно все вчерашние противники особо не скандалили. Или, во всяком случае, не предъявляли друг другу экономические требования публично. Опять же, диктатура буржуазии — не последовательный процесс, а стихийный, особенно на этапе относительно равной конкуренции группировок за власть. К примеру, Потанин одной рукой должен был сообща (в одиночку не смог бы финансово) с остальной «Семибанкирщиной» «греть» чиновников под главное политическое событие эпохи, а другой — прощупывать почву под приватизацию средств производства для будущего Интернета уже не общими усилиями, а личными бизнес-структурами.
В данном случае на первый план встали общие политические проблемы. Поэтому пока что долой былые обиды: пришло время всем объединяться против коммунистов!
До следующего витка конкурентной борьбы.
Вернёмся к нашему борцу за справедливость. Он тоже не остался в дураках и получил от сильных мира сего взаимовыгодное сотрудничество: «мы тебе защиту и административный ресурс, а ты для нас становишься информационным напёрсточником». И так сложились звёзды, что качество щекочихинского товара весь ельцинский период было в цвет покупателю. Да и как могло быть по-другому?
Вспомните: я в начале заметки сказал, что если результаты журналистского расследования получится прокачать до уголовного дела… Такая роскошь была возможна где бы вы думали?
«Статья 108. Поводы и основания к возбуждению уголовного дела
Поводами к возбуждению уголовного дела являются:
<…>
4) статьи, заметки и письма, опубликованные в печати <…>».
Это из Уголовно-процессуального кодекса РСФСР 1960 г., и сей 4 пункт просуществовал аж до 2001 г. Применительно к СССР, где со свободой слова была напряжёнка, это значило следующее:
- Любой советский гражданин, в том числе простой трудящийся, а не только профессиональный журналист, мог написать сообщение о том, что где-то что-то не так, в любую зарегистрированную советскую прессу.
- Такое сообщение получало собственную юридическую силу общесоюзного уровня. De jure оно не имело преимуществ по сравнению с заявлением в милицию в части срока рассмотрения: на оба основания давалось для рассмотрения 3–10 суток. Фактически же дело обстояло так:
- Если строитель из Крыжополя подал заявление в милицию на оборзевшего начальника, по которому возбудилось дело, либо сами дяди Стёпы нарыли на этого начальника материалы, позволяющие такое дело сшить, то оно будет расследоваться строго в границах Крыжополя. Кроме того, ранг нашкодившего чиновника может оказаться следователю не по зубам, и дело замнётся.
- А вот если строитель дал сигнал об этом же в «Правду», то помимо местного уголовного дела по безобразию в Крыжополе будет общественный резонанс на всю страну, дело могут переквалифицировать на более тяжёлое, а следователь, уполномоченный его расследовать, будет более высокого уровня, вплоть до КГБ. Замять дело уже не получится, и преступника безотносительно его положения настигнет справедливая кара!
- Когда следствие уже идёт, публикацию в газете, в отличие от информации, указанной в заявлении в милицию или найденной самими милиционерами, не надо проверять, чтобы она получила доказательную силу. Следовательно оно уже является доказательством и ещё больше повышает шансы фигуранта такой публикации понести заслуженную кару.
Это лирическое отступление:
В 90-х, повторюсь, УПК РСФСР всё ещё действовал и формально основание № 4 в 108 статье осталось. Но на практике журналистские расследования, как и любой другой контент в СМИ, игнорировались правоохранительными органами и потеряли былую общественную мощь. Что касается сообщений простых граждан в газеты — тут понятно, капитализм не предполагает такой борзоты от черни. Но вместе с ней могло экономически пострадать и прогрессивное меньшинство в лице Щекочихина. Это подтверждается, в частности, тем, что ни на Лужкова, фамилией которого «Страх» просто нашпигован и который прямо называется виновником торжества, ни на московскую мэрию никаких уголовных дел заведено не было. Не завели бы его и на Гусинского, включи его наш разгребатель грязи в повествование. В этот раз, впрочем, пронесло: и без уголовки материал выполнил свою функцию.
А ну как в следующие разы не пронесёт?
Тут я пытаюсь донести простую истину: чтобы товар не потерял в ликвидности и конкурентоспособности, его надо обложить подушками безопасности. Одной из таких подушек для нашего героя оказалось депутатское кресло, которое придало его расследованиям значительно бóльший вес, потому что Щекочихин стал облачать их в форму депутатских запросов. Это уже были официальные документы федерального органа законодательной власти. Адресаты депутатских запросов, уличённые в безобразии, обязаны их рассматривать и давать официальный ответ не позднее, чем через 15 суток. Кроме того, расценки на депутатские запросы и другие официальные депутатские услуги и на просто качественную джинсý в газете несоизмеримы. Наш герой особо и не скрывал это. В одном из интервью он прямо сказал, что, как только он стал депутатом, ему «за подпись предлагали машину». Разумеется, Щекочихин отказался: заказчик не тот, бывший чекист, а он-то в то время «крутил» как раз ФСБшников.
И вдруг всё кончилось.
И дело даже не в уходе Ельцина: мы знаем, что личность, субъективный фактор играет ровно ту роль в истории, какую ей позволяет играть объективный фактор. В данном случае этим фактором была постоянная борьба внутри класса капиталистов и смежных с ними чиновников и депутатов из высшего эшелона. То есть не ельцинская группировка, так какая-нибудь другая, ставшая после 2000 года в оппозицию к динамично развивающимся олигархам из Санкт-Петербурга, отоварила бы талантливого человека. Дело в другом: «питерские» посчитали, что теперь конкурентов экономически выгоднее не отодвигать, а устранять, да не информационными, а, скажем так, оперативными методами. В этом случае конкуренты будут не выдёргиваться из интересующего финансового русла на время, а насовсем перемещаться оттуда либо в казённые учреждения, либо в просторные квартиры в Лондоне или на родине, но чуть ниже уровня земли. После проведения сих оперативных мероприятий цементировать правящий класс станет легче.
Оперативные мероприятия были проведены в каких-то три года, и в новых условиях у информации Щекочихина внезапно пропал главный покупатель. Хотя свои расследования он производил исправно, и все они были громкими вплоть до последнего — «Мебельного дела».
Вот тут-то и пришла пора удостоить нашего героя не почестями за преданное огласке злодеяние, а чайком с таллием2 .
А посему моё резюме будет простым: такие памятники журналистского творчества (может, даже искусства) нужно изучать и ценить, брать в чём-то пример с них, если занимаешься вещами со схожей методологией, например, исследованием/расследованием чего-то с марксистских позиций. Но всегда надо помнить, что журналисты и публицисты, встроенные в нынешнюю политическую систему капитализма, могут рассчитывать максимум на включение себя в одну из трёх категорий прислуги правящего класса:
- Клоны лесь рябцевых и евгениев понасенковых, нужные потехи ради. Эти боятся потерять положение клоуна на своём участке, ибо они — капля в море паражурналистских недорослей, которые закономерно повылезали изо всех щелей, чтобы заполнить пустующую информационную нишу качественной журналистики и публицистики. Пустует она потому, что разоблачения адекватны молодому капитализму, когда ими действенно трясти конкурентов, но не в тему к нынешним временам, когда конкурентов нет. В итоге они всё равно очень быстро теряют статус и тут же заменяются на других ввиду сильной конкурентной текучки внутри категории и очень короткого срока общественной годности на каждую говорящую голову и каждые пишущие трусы.
- Журналисты и публицисты как таковые, вынужденные скакать от одного спонсора к другому в течение всей карьеры. Рабочие лошадки сообщества специалистов боятся того же, чего любой другой высокооплачиваемый наёмный работник, — потерять работу. Срок общественной годности средний, потому что первая категория подбирается и к обычной, «не-радикальной» журналистике и публицистике и рано или поздно её поглотит. Ну и ещё потому, что корпоративная этика (что можно писать, а что нет) каждого современного СМИ находится в прямой зависимости от ситуации на улице: сегодня то, что ты делаешь для «RT», хорошо, завтра — нет. Ты нам не подходишь, иди-ка пригуби «Политуры», если нравятся такие напитки. И так всю трудовую жизнь. А ещё им (о ужас!) задерживают зарплаты.
- Лучшие журналисты и публицисты, которые продаются один раз. Они в любом случае, прямо или косвенно, работают на одних конкурентов против других, но не выходят за рамки службы правящему классу, не делают в своих статьях выводы, что это он — источник всех проблем. Они, выходит, оставляют лодку стабильной по всем осям и потому выглядят для массового потребителя информации не фанатиками, а паладинами, не инфокиллерами, а разгребателями грязи. В итоге они имеют самый высокий срок общественной годности, даже если их давно нет в живых. Это, однако, компенсируется страхом того, что спрос одних лиц на твой эксклюзивный товар может неожиданно смениться на спрос с тебя за этот товар другими лицами, и потерей работы ты не отделаешься.
Именно к третьей категории и относился Юрий Щекочихин. И он тоже имел свой собственный страх.
Публицисты и теоретики марксистского толка же вне этих категорий, потому что находятся вне сферы влияния правящего класса, а представляют тот класс, который рано или поздно скинет своих противников с корабля современности.
И потому работать надо не за страх, который для нас пустое слово. А за совесть и движение к коммунизму.
Примечания
- Александр Головков, Григорий Нехорошев. Гусь // Независимая газета, № 109 (2171) 16 июня 2000 г. ↩
- Официально Щекочихин умер от тяжёлой и очень редкой аллергической реакции. Однако по симптомам его недуг смахивал на отравление таллием. Отсюда и двукратная отсылка на «химию». — Ф. К. ↩