Введение (из экономических рукописей 1857–1859 годов (первоначальный вариант «Капитала»))

Введение (из экономических рукописей 1857–1859 годов (первоначальный вариант «Капитала»))
~ 80 мин

«Введение» напи­сано Марксом в конце авгу­ста 1857 г. в тет­ради, поме­чен­ной бук­вой «M» и снаб­жён­ной датой: «23 авгу­ста 1857 г.» Эта дата фик­си­рует, оче­видно, начало работы Маркса над «Введением». Маркс пре­рвал эту работу, по всей веро­ят­но­сти, в послед­них чис­лах авгу­ста, оста­вив «Введение» неза­кон­чен­ным. В пре­ди­сло­вии к пер­вому выпуску «К кри­тике поли­ти­че­ской эко­но­мии», поме­чен­ном янва­рём 1859 г., Маркс писал по поводу «Введения»:

«Общее вве­де­ние, кото­рое я было набро­сал, я опус­каю, так как по более осно­ва­тель­ном раз­мыш­ле­нии решил, что вся­кое пред­вос­хи­ще­ние выво­дов, кото­рые ещё только должны быть дока­заны, может поме­шать, а чита­тель, кото­рый вообще захо­чет сле­до­вать за мной, дол­жен решиться вос­хо­дить от част­ного к общему».

Несмотря на свой чер­но­вой и неза­кон­чен­ный харак­тер, «Введение» имеет исклю­чи­тельно боль­шое зна­че­ние ввиду того, что Маркс здесь более обсто­я­тельно, чем где бы то ни было, изла­гает свои мысли о пред­мете и методе поли­ти­че­ской эко­но­мии, а также выска­зы­вает ряд важ­ней­ших сооб­ра­же­ний по вопросу о соот­но­ше­нии между мате­ри­аль­ным бази­сом обще­ства и идео­ло­ги­че­ской над­строй­кой.
«Введение» было пред­по­слано Марксом пер­вому чер­но­вому наброску буду­щего «Капитала», содер­жа­ще­муся в тет­ра­дях I–VII, напи­сан­ных с октября 1857 по май 1858 года.

На обложке тет­ради «M», в кото­рой содер­жится «Введение», Маркс, кроме пометки «Лондон, 23 авгу­ста 1857 г.», запи­сал ещё пере­чень содер­жа­ния сво­его «Введения». Фигурирующие в этом перечне заго­ловки раз­де­лов «Введения» в отдель­ных дета­лях несколько отли­ча­ются от соот­вет­ству­ю­щих заго­лов­ков, име­ю­щихся в самом тек­сте «Введения». Вот этот пере­чень содер­жа­ния, запи­сан­ный на обложке тет­ради «M»:

«СОДЕРЖАНИЕ
A. Введение
1) Производство вообще
2) Общее соот­но­ше­ние между про­из­вод­ством, рас­пре­де­ле­нием, обме­ном и потреб­ле­нием
3) Метод поли­ти­че­ской эко­но­мии
4) Средства (силы) про­из­вод­ства и про­из­вод­ствен­ные отно­ше­ния; про­из­вод­ствен­ные отно­ше­ния и отно­ше­ния обще­ния и т. д.»

Так как это оглав­ле­ние «Введения» более чётко отра­жает общую логи­че­скую струк­туру «Введения», чем име­ю­щи­еся в самом тек­сте «Введения» заго­ловки неко­то­рых раз­де­лов, то можно думать, что оно состав­лено Марксом уже после того, как им был напи­сан текст «Введения».

Производство, потребление, распределение, обмен (обращение)


Заголовок «Производство, потреб­ле­ние, рас­пре­де­ле­ние, обмен (обра­ще­ние)», отсут­ству­ю­щий в состав­лен­ном Марксом на обложке тет­ради «M» оглав­ле­нии, отно­сится, строго говоря, только к пер­вым двум раз­де­лам «Введения»: к раз­делу «Производство» (на обложке тет­ради «M» этот раз­дел имеет более точ­ный заго­ло­вок: «Производство вообще») и к раз­делу «Общее отно­ше­ние про­из­вод­ства к рас­пре­де­ле­нию, обмену, потреб­ле­нию». Римской цифре «I», кото­рой у Маркса обо­зна­чен раз­дел «Производство, потреб­ле­ние, рас­пре­де­ле­ние, обмен (обра­ще­ние)», в даль­ней­шем тек­сте «Введения» ника­ких дру­гих рим­ских цифр не соответствует.


Производство

[M—1] а) Предмет иссле­до­ва­ния — это прежде всего мате­ри­аль­ное про­из­вод­ство.

Индивиды, про­из­во­дя­щие в обще­стве, — а сле­до­ва­тельно общественно-​определённое про­из­вод­ство инди­ви­дов, — таков, есте­ственно, исход­ный пункт. Единичный и обособ­лен­ный охот­ник и рыбо­лов, с кото­рых начи­нают Смит и Рикардо1 , при­над­ле­жат к лишён­ным фан­та­зии выдум­кам XVIII века. Это — робин­зо­нады, кото­рые отнюдь не явля­ются — как вооб­ра­жают исто­рики куль­туры — лишь реак­цией про­тив чрез­мер­ной утон­чён­но­сти и воз­вра­ще­нием к ложно поня­той при­род­ной, нату­раль­ной жизни. Ни в малей­шей сте­пени не поко­ится на таком нату­ра­лизме и contrat social Руссо2 , кото­рый уста­нав­ли­вает путём дого­вора вза­и­мо­от­но­ше­ние и связь между субъ­ек­тами, по своей при­роде неза­ви­си­мыми друг от друга. Натурализм здесь — види­мость, и только эсте­ти­че­ская види­мость, созда­ва­е­мая боль­шими и малыми робин­зо­на­дами. А в дей­стви­тель­но­сти это, ско­рее, — пред­вос­хи­ще­ние того «граж­дан­ского обще­ства», кото­рое под­го­тов­ля­лось с XVI века и в XVIII веке сде­лало гигант­ские шаги на пути к своей зре­ло­сти. В этом обще­стве сво­бод­ной кон­ку­рен­ции отдель­ный чело­век высту­пает осво­бож­дён­ным от при­род­ных свя­зей и т. д., кото­рые в преж­ние исто­ри­че­ские эпохи делали его при­над­леж­но­стью опре­де­лён­ного огра­ни­чен­ного чело­ве­че­ского кон­гло­ме­рата. Пророкам XVIII века, на пле­чах кото­рых ещё все­цело стоят Смит и Рикардо, этот инди­вид XVIII века — про­дукт, с одной сто­роны, раз­ло­же­ния фео­даль­ных обще­ствен­ных форм, а с дру­гой — раз­ви­тия новых про­из­во­ди­тель­ных сил, начав­ше­гося с XVI века, — пред­став­ля­ется иде­а­лом, суще­ство­ва­ние кото­рого отно­сится к про­шлому; он пред­став­ля­ется им не резуль­та­том исто­рии, а её исход­ным пунк­том, ибо именно он при­зна­ётся у них инди­ви­дом, соот­вет­ству­ю­щим при­роде, согласно их пред­став­ле­нию о чело­ве­че­ской при­роде, при­зна­ётся не чем-​то воз­ни­ка­ю­щим в ходе исто­рии, а чем-​то дан­ным самой при­ро­дой. Эта иллю­зия была до сих пор свой­ственна каж­дой новой эпохе. Стюарт, кото­рый во мно­гих отно­ше­ниях нахо­дится в оппо­зи­ции к XVIII веку и, как ари­сто­крат, в боль­шей сте­пени стоит на исто­ри­че­ской почве, избе­жал этой ограниченности.

Чем дальше назад ухо­дим мы в глубь исто­рии, тем в боль­шей сте­пени инди­вид, а сле­до­ва­тельно и про­из­во­дя­щий инди­вид, высту­пает неса­мо­сто­я­тель­ным, при­над­ле­жа­щим к более обшир­ному целому: сна­чала ещё совер­шенно есте­ствен­ным обра­зом он свя­зан с семьёй и с семьёй, раз­вив­шейся в род; позд­нее — с воз­ни­ка­ю­щей из столк­но­ве­ния и сли­я­ния родов общи­ной в её раз­лич­ных фор­мах. Лишь в XVIII веке, в «граж­дан­ском обще­стве», раз­лич­ные формы обще­ствен­ной связи высту­пают по отно­ше­нию к отдель­ной лич­но­сти как всего лишь сред­ство для её част­ных целей, как внеш­няя необ­хо­ди­мость. Однако эпоха, порож­да­ю­щая эту точку зре­ния — точку зре­ния обособ­лен­ного оди­ночки, — есть как раз эпоха наи­бо­лее раз­ви­тых обще­ствен­ных (с этой точки зре­ния все­об­щих) отно­ше­ний. Человек есть в самом бук­валь­ном смысле ζῷον πoλιτικόν3 , не только живот­ное, кото­рому свой­ственно обще­ние, но живот­ное, кото­рое только в обще­стве [M—2] и может обособ­ляться. Производство обособ­лен­ного оди­ночки вне обще­ства — ред­кое явле­ние, кото­рое, конечно, может про­изойти с циви­ли­зо­ван­ным чело­ве­ком, слу­чайно забро­шен­ным в необи­та­е­мую мест­ность и потен­ци­ально уже содер­жа­щим в себе обще­ствен­ные силы, — такая же бес­смыс­лица, как раз­ви­тие языка без сов­местно живу­щих и раз­го­ва­ри­ва­ю­щих между собой инди­ви­дов. На этом можно больше не оста­нав­ли­ваться. Этого пункта можно было бы вовсе не касаться, если бы неле­по­сти, вполне понят­ные у людей XVIII века, не были снова все­рьёз при­вне­сены в новей­шую поли­ти­че­скую эко­но­мию Бастиа, Кэри4 , Прудоном5 и т. д. Прудону и дру­гим, конечно, при­ятно давать историко-​философское объ­яс­не­ние про­ис­хож­де­нию какого-​либо эко­но­ми­че­ского отно­ше­ния, исто­ри­че­ского воз­ник­но­ве­ния кото­рого он не знает, путём созда­ния мифов о том, что Адаму или Прометею дан­ная идея яви­лась в гото­вом и закон­чен­ном виде, а затем она была вве­дена и т. д. Нет ничего более сухого и скуч­ного, чем фан­та­зи­ру­ю­щее locus communis6 .

Итак, когда речь идёт о про­из­вод­стве, то все­гда о про­из­вод­стве на опре­де­лён­ной сту­пени обще­ствен­ного раз­ви­тия — о про­из­вод­стве обще­ствен­ных инди­ви­дов. Может поэтому пока­заться, что для того, чтобы вообще гово­рить о про­из­вод­стве, мы должны либо про­сле­дить про­цесс исто­ри­че­ского раз­ви­тия в его раз­лич­ных фазах, либо с самого начала заявить, что мы имеем дело с опре­де­лён­ной исто­ри­че­ской эпо­хой, напри­мер, с совре­мен­ным бур­жу­аз­ным про­из­вод­ством, кото­рое и на самом деле явля­ется нашей под­лин­ной темой. Однако все эпохи про­из­вод­ства имеют неко­то­рые общие при­знаки, общие опре­де­ле­ния. Производство вообще — это абстрак­ция, но абстрак­ция разум­ная, поскольку она дей­стви­тельно выде­ляет общее, фик­си­рует его и потому избав­ляет нас от повто­ре­ний. Однако это все­об­щее или выде­лен­ное путём срав­не­ния общее само есть нечто мно­го­об­разно рас­чле­нён­ное, выра­жа­ю­ще­еся в раз­лич­ных опре­де­ле­ниях. Кое-​что из этого отно­сится ко всем эпо­хам, дру­гое явля­ется общим лишь неко­то­рым эпо­хам. Некоторые опре­де­ле­ния общи и для новей­шей, и для древ­ней­шей эпохи. Без них немыс­лимо ника­кое про­из­вод­ство. Однако хотя наи­бо­лее раз­ви­тые языки имеют законы и опре­де­ле­ния, общие с наи­ме­нее раз­ви­тыми, всё же именно отли­чие от этого все­об­щего и общего и есть то, что состав­ляет их раз­ви­тие. Определения, име­ю­щие силу для про­из­вод­ства вообще, должны быть выде­лены именно для того, чтобы из-​за един­ства, кото­рое про­ис­те­кает уже из того, что субъ­ект, чело­ве­че­ство, и объ­ект, при­рода — одни и те же, не были забыты суще­ствен­ные раз­ли­чия. В забве­нии этого заклю­ча­ется, напри­мер, вся муд­рость совре­мен­ных эко­но­ми­стов, кото­рые пока­зы­вают веч­ность и гар­мо­нич­ность суще­ству­ю­щих соци­аль­ных отно­ше­ний. Они дока­зы­вают, напри­мер, что ника­кое про­из­вод­ство невоз­можно без ору­дия про­из­вод­ства, хотя бы этим ору­дием была только рука, что ника­кое про­из­вод­ство невоз­можно без про­шлого, накоп­лен­ного труда, хотя бы этот труд был всего лишь сно­ров­кой, кото­рую рука дикаря при­об­рела и нако­пила путём повто­ря­ю­щихся [M—3] тре­ни­ро­вок. Капитал есть, между про­чим, также и ору­дие про­из­вод­ства, также и про­шлый, объ­ек­ти­ви­ро­ван­ный труд. Стало быть [заклю­чают совре­мен­ные эко­но­ми­сты], капи­тал есть все­об­щее, веч­ное, есте­ствен­ное отно­ше­ние. Это полу­ча­ется потому, что отбра­сы­вают как раз то спе­ци­фи­че­ское, что одно только и делает «ору­дие про­из­вод­ства», «накоп­лен­ный труд», капи­та­лом. Вся исто­рия про­из­вод­ствен­ных отно­ше­ний пред­став­ля­ется поэтому, напри­мер, у Кэри, лишь фаль­си­фи­ка­цией, зло­на­ме­ренно учи­нён­ной правительствами.

Если не суще­ствует про­из­вод­ства вообще, то не суще­ствует также и все­об­щего про­из­вод­ства. Производство все­гда есть та или иная осо­бая отрасль про­из­вод­ства, напри­мер, зем­ле­де­лие, живот­но­вод­ство, обра­ба­ты­ва­ю­щая про­мыш­лен­ность и т. д., или оно есть их сово­куп­ность. Однако поли­ти­че­ская эко­но­мия — не тех­но­ло­гия. Отношение все­об­щих опре­де­ле­ний про­из­вод­ства на дан­ной обще­ствен­ной сту­пени раз­ви­тия к осо­бен­ным фор­мам про­из­вод­ства над­ле­жит раз­вить в дру­гом месте (впо­след­ствии).

Наконец, про­из­вод­ство не есть и только осо­бен­ное про­из­вод­ство: все­гда име­ется опре­де­лён­ный обще­ствен­ный орга­низм, обще­ствен­ный субъ­ект, дей­ству­ю­щий в более обшир­ной или более скуд­ной сово­куп­но­сти отрас­лей про­из­вод­ства. Отношение науч­ного изло­же­ния к реаль­ному дви­же­нию опять-​таки сюда еще не отно­сится. Производство вообще. Особые отрасли про­из­вод­ства. Производство как сово­куп­ное целое. Стало модой изло­же­нию поли­ти­че­ской эко­но­мии пред­по­сы­лать общую часть, и как раз такую, кото­рая фигу­ри­рует под загла­вием «Производство» (смотри, напри­мер, Дж. Ст. Милля7 ) и в кото­рой рас­смат­ри­ва­ются общие усло­вия вся­кого производства. 

Эта общая часть состоит или должна, как утвер­ждают, состоять:

  1. Из рас­смот­ре­ния усло­вий, без кото­рых про­из­вод­ство невоз­можно, т. е. таких усло­вий, кото­рые фак­ти­че­ски всего лишь отме­чают суще­ствен­ные моменты вся­кого про­из­вод­ства. Это, однако, сво­дится фак­ти­че­ски, как мы уви­дим, к немно­гим очень про­стым опре­де­ле­ниям, раз­ду­ва­е­мым в плос­кие тавтологии.
  2. Из рас­смот­ре­ния усло­вий, в боль­шей или мень­шей сте­пени спо­соб­ству­ю­щих про­из­вод­ству, каковы, напри­мер, про­грес­си­ру­ю­щее и стаг­на­ци­он­ное состо­я­ния обще­ства у Адама Смита8 . То, что об этом гово­рит А. Смит, имеет свою цен­ность в каче­стве бег­лого заме­ча­ния, но для того, чтобы это под­нять до науч­ного зна­че­ния, были бы необ­хо­димы иссле­до­ва­ния о сте­пе­нях про­из­во­ди­тель­но­сти, по пери­о­дам, в ходе раз­ви­тия отдель­ных наро­дов, — иссле­до­ва­ния, кото­рые лежат вне рамок нашей темы; поскольку же эти иссле­до­ва­ния отно­сятся к ней, они должны быть изло­жены при рас­смот­ре­нии кон­ку­рен­ции, накоп­ле­ния и т. д. В общей поста­новке ответ сво­дится к общему поло­же­нию, что про­мыш­лен­ная нация дости­гает высо­кого уровня сво­его про­из­вод­ства в тот момент, когда она вообще нахо­дится на высо­ком уровне сво­его исто­ри­че­ского раз­ви­тия. И дей­стви­тельно, высо­кий уро­вень про­мыш­лен­ного раз­ви­тия народа имеет место до тех пор, пока глав­ным для него явля­ется не при­быль [Gewinn], а добы­ва­ние [Gewinnen]. Постольку янки стоят выше англи­чан. Или же здесь ука­зы­вают на то, что, напри­мер, извест­ные расо­вые осо­бен­но­сти, кли­мат, при­род­ные усло­вия, как-​то: бли­зость к морю, пло­до­ро­дие почвы и т. д., более бла­го­при­ятны для про­из­вод­ства, чем дру­гие. Это опять-​таки сво­дится к тав­то­ло­гии, что богат­ство созда­ётся тем легче, чем в боль­шей сте­пени име­ются налицо его субъ­ек­тив­ные и объ­ек­тив­ные элементы.
[M—4] Однако всё это не явля­ется тем, что для эко­но­ми­стов состав­ляет дей­стви­тель­ную суть дела в этой общей части. Суть дела заклю­ча­ется ско­рее в том, что про­из­вод­ство, — смотри, напри­мер, Милля9 , — в отли­чие от рас­пре­де­ле­ния и т. д., изоб­ра­жа­ется как заклю­чён­ное в рамки неза­ви­си­мых от исто­рии веч­ных зако­нов при­роды, чтобы затем, поль­зу­ясь этим удоб­ным слу­чаем, совер­шенно неза­метно в каче­стве непре­лож­ных есте­ствен­ных зако­нов обще­ства in abstracto10 под­су­нуть бур­жу­аз­ные отно­ше­ния. Такова более или менее созна­тель­ная цель всего этого при­ёма. При рас­пре­де­ле­нии, напро­тив, люди якобы дей­стви­тельно поз­во­ляют себе вся­кого рода про­из­вол. Не говоря уже о том, что здесь грубо раз­ры­ва­ется дей­стви­тель­ная связь, суще­ству­ю­щая между про­из­вод­ством и рас­пре­де­ле­нием, с самого начала должно быть ясно, что, каким бы раз­лич­ным ни было рас­пре­де­ле­ние на раз­лич­ных сту­пе­нях обще­ствен­ного раз­ви­тия, в нём, так же как и в про­из­вод­стве, могут быть выде­лены общие опре­де­ле­ния, и все исто­ри­че­ские раз­ли­чия точно таким же обра­зом могут быть сме­шаны и стёрты в обще­че­ло­ве­че­ских зако­нах. Например, раб, кре­пост­ной, наём­ный рабо­чий — все они полу­чают извест­ное коли­че­ство пищи, кото­рое даёт им воз­мож­ность суще­ство­вать как рабу, как кре­пост­ному, как наём­ному рабо­чему. Завоеватель, живу­щий за счёт дани, или чинов­ник, живу­щий за счёт нало­гов, или земель­ный соб­ствен­ник — за счёт ренты, или монах — за счёт мило­стыни, или свя­щен­но­слу­жи­тель — за счёт деся­тины, — все они полу­чают долю обще­ствен­ного про­дукта, опре­де­ля­е­мую дру­гими зако­нами, чем доля раба и т. д. Два основ­ных пункта, кото­рые все эко­но­ми­сты ста­вят под этой руб­ри­кой, — это: 1) соб­ствен­ность, 2) её охрана юсти­цией, поли­цией и т. д.

На это сле­дует весьма кратко ответить:

ad 1)11 Всякое про­из­вод­ство есть при­сво­е­ние инди­ви­дом пред­ме­тов при­роды в рам­ках опре­де­лён­ной формы обще­ства и посред­ством неё. В этом смысле будет тав­то­ло­гией ска­зать, что соб­ствен­ность (при­сво­е­ние) есть усло­вие про­из­вод­ства. Смешно, однако, делать отсюда пры­жок к опре­де­лён­ной форме соб­ствен­но­сти, напри­мер, к част­ной соб­ствен­но­сти (что к тому же пред­по­ла­гало бы в каче­стве усло­вия рав­ным обра­зом ещё и про­ти­во­по­лож­ную форму — отсут­ствие соб­ствен­но­сти). История, наобо­рот, пока­зы­вает нам общую соб­ствен­ность (напри­мер, у индий­цев, сла­вян, древ­них кель­тов и т. д.) как более изна­чаль­ную форму, — форму, кото­рая ещё долго играет зна­чи­тель­ную роль в виде общин­ной соб­ствен­но­сти. Мы здесь ещё совер­шенно не каса­емся вопроса о том, рас­тёт ли богат­ство лучше при той или дру­гой форме соб­ствен­но­сти. Но что ни о каком про­из­вод­стве, а стало быть, и ни о каком обще­стве, не может быть речи там, где не суще­ствует ника­кой формы соб­ствен­но­сти, — это тав­то­ло­гия. Присвоение, кото­рое ничего не при­сва­и­вает, есть contradictio in subjecto12 .
ad 2) Охрана при­об­ре­тён­ного и т. д. Если эти три­ви­аль­но­сти све­сти к их дей­стви­тель­ному содер­жа­нию, то они озна­чают больше, чем известно их про­по­вед­ни­кам. А именно: что каж­дая форма про­из­вод­ства порож­дает свой­ствен­ные ей пра­во­вые отно­ше­ния, формы прав­ле­ния и т. д. Грубость и поверх­ност­ность взгля­дов в том и заклю­ча­ется, что явле­ния, орга­ни­че­ски [M—5] между собой свя­зан­ные, ста­вятся в слу­чай­ные вза­и­мо­от­но­ше­ния и в чисто рас­су­доч­ную связь. У бур­жу­аз­ных эко­но­ми­стов здесь на уме только то, что при совре­мен­ной поли­ции можно лучше про­из­во­дить, чем, напри­мер, при кулач­ном праве. Они забы­вают только, что и кулач­ное право есть право и что право силь­ного в дру­гой форме про­дол­жает суще­ство­вать также и в их «пра­во­вом государстве».

Когда обще­ствен­ные порядки, соот­вет­ству­ю­щие опре­де­лён­ной сту­пени про­из­вод­ства, только воз­ни­кают или когда они уже исче­зают, есте­ственно про­ис­хо­дят нару­ше­ния про­из­вод­ства, хотя и в раз­лич­ной сте­пени и с раз­лич­ным результатом.

Резюмируем: есть опре­де­ле­ния, общие всем сту­пе­ням про­из­вод­ства, кото­рые фик­си­ру­ются мыш­ле­нием как все­об­щие; однако так назы­ва­е­мые все­об­щие усло­вия вся­кого про­из­вод­ства суть не что иное, как эти абстракт­ные моменты, с помо­щью кото­рых нельзя понять ни одной дей­стви­тель­ной исто­ри­че­ской сту­пени производства.

Общее отношение производства к распределению, обмену, потреблению

Прежде чем вда­ваться в даль­ней­ший ана­лиз про­из­вод­ства, необ­хо­димо рас­смот­реть те раз­лич­ные руб­рики, кото­рые эко­но­ми­сты ста­вят рядом с производством.

Первое поверх­ност­ное пред­став­ле­ние: в про­цессе про­из­вод­ства члены обще­ства при­спо­саб­ли­вают (создают, пре­об­ра­зо­вы­вают) про­дукты при­роды к чело­ве­че­ским потреб­но­стям; рас­пре­де­ле­ние уста­нав­ли­вает долю каж­дого инди­вида в про­из­ве­дён­ном; обмен достав­ляет ему те опре­де­лён­ные про­дукты, на кото­рые он хочет обме­нять достав­шу­юся ему при рас­пре­де­ле­нии долю; нако­нец, в потреб­ле­нии про­дукты ста­но­вятся пред­ме­тами потреб­ле­ния, инди­ви­ду­аль­ного при­сво­е­ния. Производство создаёт пред­меты, соот­вет­ству­ю­щие потреб­но­стям; рас­пре­де­ле­ние рас­пре­де­ляет их согласно обще­ствен­ным зако­нам; обмен снова рас­пре­де­ляет уже рас­пре­де­лён­ное согласно отдель­ным потреб­но­стям; нако­нец, в потреб­ле­нии про­дукт выпа­дает из этого обще­ствен­ного дви­же­ния, ста­но­вится непо­сред­ственно пред­ме­том и слу­гой отдель­ной потреб­но­сти и удо­вле­тво­ряет её в про­цессе потреб­ле­ния. Производство высту­пает, таким обра­зом, как исход­ный пункт, потреб­ле­ние — как конеч­ный пункт, рас­пре­де­ле­ние и обмен — как сере­дина, кото­рая, в свою оче­редь, заклю­чает в себе два момента, поскольку рас­пре­де­ле­ние опре­де­ля­ется как момент, исхо­дя­щий от обще­ства, а обмен — как момент, исхо­дя­щий от инди­ви­дов. В про­из­вод­стве объ­ек­ти­ви­ру­ется лич­ность; в потреб­ле­нии субъ­ек­ти­ви­ру­ется вещь; в рас­пре­де­ле­нии обще­ство берёт на себя, в форме гос­под­ству­ю­щих все­об­щих опре­де­ле­ний, опо­сред­ство­ва­ние между про­из­вод­ством и потреб­ле­нием; в обмене они опо­сред­ству­ются слу­чай­ной опре­де­лён­но­стью индивида.

Распределение опре­де­ляет отно­ше­ние (коли­че­ство), в кото­ром про­дукты доста­ются инди­ви­дам; обмен опре­де­ляет те про­дукты, в кото­рых инди­вид [M—6] тре­бует себе свою часть, уде­лён­ную ему распределением.

Производство, рас­пре­де­ле­ние, обмен, потреб­ле­ние обра­зуют, таким обра­зом, пра­виль­ный сил­ло­гизм: про­из­вод­ство состав­ляет в нём все­общ­ность, рас­пре­де­ле­ние и обмен — осо­бен­ность, а потреб­ле­ние — еди­нич­ность, замы­ка­ю­щую собой целое. Это, конечно, связь, но поверх­ност­ная. Производство [согласно политико-​экономам] опре­де­ля­ется все­об­щими зако­нами при­роды, рас­пре­де­ле­ние — обще­ствен­ной слу­чай­но­стью, и его вли­я­ние на про­из­вод­ство может поэтому быть или более бла­го­при­ят­ным, или менее бла­го­при­ят­ным; обмен нахо­дится между ними обо­ими как фор­мально обще­ствен­ное дви­же­ние, а заклю­чи­тель­ный акт — потреб­ле­ние, рас­смат­ри­ва­е­мое не только как конеч­ный пункт, но также и как конеч­ная цель, — лежит, соб­ственно говоря, вне поли­ти­че­ской эко­но­мии, за исклю­че­нием того, что оно, в свою оче­редь, ока­зы­вает обрат­ное воз­дей­ствие на исход­ный пункт и вновь даёт начало всему процессу.

Противники политико-​экономов, — будь то про­тив­ники из среды самой этой науки или вне её, — упре­ка­ю­щие политико-​экономов в вар­вар­ском раз­ры­ва­нии на части еди­ного целого, либо стоят с ними на одной и той же почве, либо ниже их. Нет ничего более баналь­ного, чем упрёк, будто политико-​экономы обра­щают слиш­ком боль­шое, исклю­чи­тельно боль­шое вни­ма­ние на про­из­вод­ство, рас­смат­ри­вая его как само­цель. Распределение имеет, мол, столь же боль­шое зна­че­ние. В основе этого упрёка лежит как раз пред­став­ле­ние политико-​экономов, будто рас­пре­де­ле­ние суще­ствует как само­сто­я­тель­ная, неза­ви­си­мая сфера рядом с про­из­вод­ством. Или политико-​экономам делают упрёк, что, дескать, у них эти моменты не охва­ты­ва­ются в их един­стве. Как будто бы это раз­ры­ва­ние еди­ного целого на части про­никло не из дей­стви­тель­но­сти в учеб­ники, а наобо­рот, из учеб­ни­ков — в дей­стви­тель­ность и как будто здесь дело идёт о диа­лек­ти­че­ском при­ми­ре­нии поня­тий, а не о пони­ма­нии реаль­ных отношений!

[Потребление и производство]


В изда­нии 1933 года назва­ние этого раз­дела зву­чало как «Производство есть непо­сред­ственно также и потреб­ле­ние», что в боль­шей сте­пени соот­вет­ство­вало смыслу этого фраг­мента руко­писи Карла Маркса.


Производство есть непо­сред­ственно также и потреб­ле­ние. Двоякое потреб­ле­ние — субъ­ек­тив­ное и объ­ек­тив­ное. [Во-​первых:] инди­вид, раз­ви­ва­ю­щий свои спо­соб­но­сти в про­цессе про­из­вод­ства, в то же время рас­хо­дует, потреб­ляет их в акте про­из­вод­ства, точно так же, как есте­ствен­ный акт созда­ния потом­ства пред­став­ляет собой потреб­ле­ние жиз­нен­ных сил. Во-​вторых: про­из­вод­ство есть потреб­ле­ние средств про­из­вод­ства, кото­рые исполь­зу­ются, изна­ши­ва­ются, а отча­сти (как, напри­мер, при сжи­га­нии топ­лива) вновь рас­па­да­ются на основ­ные эле­менты. Точно так же про­из­вод­ство есть потреб­ле­ние сырья, кото­рое не сохра­няет сво­его есте­ствен­ного вида и свойств, а, наобо­рот, утра­чи­вает их. Поэтому сам акт про­из­вод­ства, во всех своих момен­тах, есть также и акт потреб­ле­ния. Но со всем этим эко­но­ми­сты согла­ша­ются. Производство, как непо­сред­ственно иден­тич­ное с потреб­ле­нием, потреб­ле­ние, как непо­сред­ственно сов­па­да­ю­щее с про­из­вод­ством, они назы­вают про­из­во­ди­тель­ным потреб­ле­нием. Эта иден­тич­ность про­из­вод­ства и потреб­ле­ния сво­дится к поло­же­нию Спинозы: «determinatio est negatio»13 .

[M—7] Однако это опре­де­ле­ние про­из­во­ди­тель­ного потреб­ле­ния как раз и выдви­га­ется эко­но­ми­стами только для того, чтобы отде­лить потреб­ле­ние, иден­тич­ное с про­из­вод­ством, от соб­ственно потреб­ле­ния, кото­рое, наобо­рот, пони­ма­ется как уни­что­жа­ю­щая про­ти­во­по­лож­ность про­из­вод­ства. Итак, рас­смот­рим соб­ственно потреб­ле­ние.

Потребление есть непо­сред­ственно также и про­из­вод­ство, подобно тому как в при­роде потреб­ле­ние хими­че­ских эле­мен­тов и веществ есть про­из­вод­ство рас­те­ния. Что, напри­мер, в про­цессе пита­ния, пред­став­ля­ю­щем собой одну из форм потреб­ле­ния, Человек про­из­во­дит своё соб­ствен­ное тело — это ясно; но это же имеет силу и отно­си­тельно вся­кого дру­гого вида потреб­ле­ния, кото­рый с той или с дру­гой сто­роны, каж­дый в своём роде про­из­во­дит чело­века. Это — потре­би­тель­ское про­из­вод­ство. Однако, гово­рит поли­ти­че­ская эко­но­мия, это иден­тич­ное с потреб­ле­нием про­из­вод­ство есть вто­рой вид про­из­вод­ства, про­ис­те­ка­ю­щий из уни­что­же­ния про­дукта пер­вого. В пер­вом про­из­во­ди­тель себя ове­ществ­ляет, во вто­ром — пер­со­ни­фи­ци­ру­ется про­из­ве­дён­ная им вещь. Таким обра­зом, это потре­би­тель­ное про­из­вод­ство, — хотя оно есть непо­сред­ствен­ное един­ство про­из­вод­ства и потреб­ле­ния, — суще­ственно отли­ча­ется от соб­ственно про­из­вод­ства. То непо­сред­ствен­ное един­ство, в кото­ром про­из­вод­ство сов­па­дает с потреб­ле­нием и потреб­ле­ние — с про­из­вод­ством, сохра­няет их непо­сред­ствен­ную раздвоенность.

Итак, про­из­вод­ство есть непо­сред­ственно потреб­ле­ние, потреб­ле­ние есть непо­сред­ственно про­из­вод­ство: Каждое непо­сред­ственно явля­ется своей про­ти­во­по­лож­но­стью. Однако в то же время между обо­ими имеет место опо­сред­ству­ю­щее дви­же­ние. Производство опо­сред­ствует потреб­ле­ние, для кото­рого оно создаёт мате­риал, без чего у потреб­ле­ния отсут­ство­вал бы пред­мет. Однако и потреб­ле­ние опо­сред­ствует про­из­вод­ство, ибо только оно создаёт для про­дук­тов субъ­екта, для кото­рого они и явля­ются про­дук­тами. Продукт полу­чает своё послед­нее завер­ше­ние только в потреб­ле­нии. Железная дорога, по кото­рой не ездят, кото­рая не исполь­зу­ется, не потреб­ля­ется, есть желез­ная дорога только δυνάμει14 , а не в дей­стви­тель­но­сти. Без про­из­вод­ства нет потреб­ле­ния, но и без потреб­ле­ния нет про­из­вод­ства, так как про­из­вод­ство было бы в таком слу­чае бесцельно.

Потребление создаёт про­из­вод­ство дво­я­ким образом:

  1. Тем, что только в потреб­ле­нии про­дукт ста­но­вится дей­стви­тель­ным про­дук­том. Например, пла­тье ста­но­вится дей­стви­тельно пла­тьем лишь тогда, когда его носят; дом, в кото­ром не живут, фак­ти­че­ски не явля­ется дей­стви­тель­ным домом. Таким обра­зом, про­дукт, в отли­чие от про­стого пред­мета при­роды, про­яв­ляет себя как про­дукт, ста­но­вится про­дук­том только в потреб­ле­нии. Потребление, уни­что­жая про­дукт, этим самым при­даёт ему завер­шён­ность, ибо про­дукт есть [резуль­тат] про­из­вод­ства не про­сто как ове­ществ­лён­ная дея­тель­ность, а лишь как пред­мет для дея­тель­ного субъекта.
  2. Тем, что потреб­ле­ние создаёт потреб­ность в новом про­из­вод­стве, стало быть, иде­аль­ный, внут­ренне побуж­да­ю­щий мотив про­из­вод­ства, явля­ю­щийся его пред­по­сыл­кой. Потребление создаёт вле­че­ние к про­из­вод­ству; оно создаёт также и тот пред­мет, кото­рый в каче­стве цели опре­де­ля­ю­щим обра­зом дей­ствует в про­цессе про­из­вод­ства. И если ясно, что про­из­вод­ство достав­ляет потреб­ле­нию пред­мет в его внеш­ней форме, то [M—8] столь же ясно, что потреб­ле­ние пола­гает пред­мет про­из­вод­ства иде­ально, как внут­рен­ний образ, как потреб­ность, как вле­че­ние и как цель. Оно создаёт пред­меты про­из­вод­ства в их ещё субъ­ек­тив­ной форме. Без потреб­но­сти нет про­из­вод­ства. Но именно потреб­ле­ние вос­про­из­во­дит потребность.

Этому соот­вет­ствует со сто­роны про­из­вод­ства то, что оно:

  1. Доставляет потреб­ле­нию мате­риал, пред­мет. Потребление без пред­мета не есть потреб­ле­ние. Таким обра­зом, с этой сто­роны про­из­вод­ство создаёт, порож­дает потребление.
  2. Но про­из­вод­ство создаёт для потреб­ле­ния не только пред­мет, — оно при­даёт потреб­ле­нию также его опре­де­лён­ность, его харак­тер, его отшли­фо­ван­ность. Как потреб­ле­ние отшли­фо­вы­вает про­дукт как про­дукт, точно так же про­из­вод­ство отшли­фо­вы­вает потреб­ле­ние. Прежде всего, пред­мет не есть пред­мет вообще, а опре­де­лён­ный пред­мет, кото­рый дол­жен быть потреб­лён опре­де­лён­ным спо­со­бом, опять-​таки пре­ду­ка­зан­ным самим про­из­вод­ством. Голод есть голод, однако голод, кото­рый уто­ля­ется варё­ным мясом, поеда­е­мым с помо­щью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при кото­ром про­гла­ты­вают сырое мясо с помо­щью рук, ног­тей и зубов. Поэтому не только пред­мет потреб­ле­ния, но также и спо­соб потреб­ле­ния созда­ётся про­из­вод­ством, не только объ­ек­тивно, но и субъ­ек­тивно. Производство. таким обра­зом, создает потребителя.
  3. Производство достав­ляет не только потреб­но­сти мате­риал, но и мате­ри­алу потреб­ность. Когда потреб­ле­ние выхо­дит из своей пер­во­на­чаль­ной при­род­ной гру­бо­сти и непо­сред­ствен­но­сти, — а дли­тель­ное пре­бы­ва­ние его в воз­мож­но­сти на этой сту­пени само было бы резуль­та­том закос­нев­шего в при­род­ной гру­бо­сти про­из­вод­ства, — то оно само, как вле­че­ние, опо­сред­ству­ется пред­ме­том. Потребность, кото­рую оно ощу­щает в том или ином пред­мете, создана вос­при­я­тием послед­него. Предмет искус­ства — то же самое про­ис­хо­дит со вся­ким дру­гим про­дук­том — создаёт пуб­лику, пони­ма­ю­щую искус­ство и спо­соб­ную насла­ждаться кра­со­той. Производство создаёт поэтому не только пред­мет для субъ­екта, но также и субъ­ект для предмета.

Итак, про­из­вод­ство создаёт потреб­ле­ние: 1) про­из­водя для него мате­риал, 2) опре­де­ляя спо­соб потреб­ле­ния, 3) воз­буж­дая в потре­би­теле потреб­ность, пред­ме­том кото­рой явля­ется созда­ва­е­мый им про­дукт. Оно про­из­во­дит поэтому пред­мет потреб­ле­ния, спо­соб потреб­ле­ния и вле­че­ние к потреб­ле­нию. Точно так же потреб­ле­ние порож­дает спо­соб­но­сти про­из­во­ди­теля, воз­буж­дая в нём направ­лен­ную на опре­де­лён­ную цель потребность.

Идентичность потреб­ле­ния и про­из­вод­ства про­яв­ля­ется, сле­до­ва­тельно, трояко:

  1. Непосредственная иден­тич­ность: про­из­вод­ство есть потреб­ле­ние; потреб­ле­ние есть про­из­вод­ство. Потребительное про­из­вод­ство. Производительное потреб­ле­ние. Политико-​экономы назы­вают то и дру­гое [M—9] про­из­во­ди­тель­ным потреб­ле­нием, но делают ещё одно раз­ли­чие: пер­вое фигу­ри­рует как вос­про­из­вод­ство. вто­рое — как про­из­во­ди­тель­ное потреб­ле­ние. Все иссле­до­ва­ния отно­си­тельно пер­вого явля­ются иссле­до­ва­ни­ями о про­из­во­ди­тель­ном и непро­из­во­ди­тель­ном труде; иссле­до­ва­ния отно­си­тельно вто­рого — иссле­до­ва­ни­ями о про­из­во­ди­тель­ном и непро­из­во­ди­тель­ном потреблении.
  2. Каждое из этих двух высту­пает как сред­ство для дру­гого, одно опо­сред­ству­ется дру­гим, что нахо­дит своё выра­же­ние в их вза­им­ной зави­си­мо­сти друг от друга. Это — такое дви­же­ние, бла­го­даря кото­рому они всту­пают в отно­ше­ния друг к другу, высту­пают как насто­я­тельно необ­хо­ди­мые друг для друга, но в кото­ром они оста­ются, тем не менее, ещё внеш­ними по отно­ше­нию друг к другу. Производство создаёт мате­риал как внеш­ний пред­мет для потреб­ле­ния; потреб­ле­ние создаёт потреб­ность как внут­рен­ний пред­мет, как цель для про­из­вод­ства. Без про­из­вод­ства нет потреб­ле­ния, без потреб­ле­ния нет про­из­вод­ства. Это поло­же­ние фигу­ри­рует в поли­ти­че­ской эко­но­мии в раз­лич­ных формах.
  3. Производство — не только непо­сред­ственно потреб­ле­ние, а потреб­ле­ние — непо­сред­ственно про­из­вод­ство; про­из­вод­ство также — не только сред­ство для потреб­ле­ния, а потреб­ле­ние — цель для про­из­вод­ства, т. е. в том смысле, что каж­дое достав­ляет дру­гому его пред­мет: про­из­вод­ство — внеш­ний пред­мет для потреб­ле­ния, потреб­ле­ние — мыс­ленно пред­став­ля­е­мый пред­мет для про­из­вод­ства. Каждое из них есть не только непо­сред­ственно дру­гое и не только опо­сред­ствует дру­гое, но каж­дое из них, совер­ша­ясь, создаёт дру­гое, создаёт себя как дру­гое. Только потреб­ле­ние и завер­шает акт про­из­вод­ства, при­да­вая про­дукту закон­чен­ность его как про­дукта, погло­щая его, уни­что­жая его самостоятельно-​вещную форму, повы­шая посред­ством потреб­но­сти в повто­ре­нии спо­соб­ность, раз­ви­тую в пер­вом акте про­из­вод­ства, до сте­пени мастер­ства; оно, сле­до­ва­тельно, не только тот завер­ша­ю­щий акт, бла­го­даря кото­рому про­дукт ста­но­вится про­дук­том, но и тот, бла­го­даря кото­рому про­из­во­ди­тель ста­но­вится про­из­во­ди­те­лем. С дру­гой сто­роны, про­из­вод­ство создаёт потреб­ле­ние, созда­вая опре­де­лён­ный спо­соб потреб­ле­ния и затем созда­вая вле­че­ние к потреб­ле­нию, саму спо­соб­ность потреб­ле­ния как потреб­ность. Эта послед­няя, отно­ся­ща­яся к пункту 3-​му, иден­тич­ность мно­го­кратно разъ­яс­ня­ется в поли­ти­че­ской эко­но­мии в виде соот­но­ше­ния спроса и пред­ло­же­ния, пред­ме­тов и потреб­но­стей, потреб­но­стей есте­ствен­ных и создан­ных обществом.

Поэтому для геге­льянца нет ничего проще, как отож­де­ствить про­из­вод­ство и потреб­ле­ние. И это дела­ется не только соци­а­ли­сти­че­скими бел­ле­три­стами15 , но и самыми про­за­и­че­скими эко­но­ми­стами, напри­мер, Сэем, в той форме, что если рас­смат­ри­вать какой-​нибудь народ в целом или также чело­ве­че­ство in abstracto, то его про­из­вод­ство будет его потреб­ле­нием. Шторх, ука­зы­вая на ошибку Сэя, напом­нил16 , что, напри­мер, народ не потреб­ляет свой про­дукт цели­ком, но создаёт и сред­ства про­из­вод­ства, основ­ной капи­тал и т. д. Кроме того, рас­смат­ри­вать обще­ство как один-​единственный субъ­ект, — зна­чит рас­смат­ри­вать его непра­вильно, умо­зри­тельно. У еди­нич­ного субъ­екта про­из­вод­ство и потреб­ле­ние высту­пают как моменты одного акта. Здесь важно [M—9′] под­черк­нуть только то, что, будем ли мы рас­смат­ри­вать про­из­вод­ство и потреб­ле­ние как дея­тель­ность одного субъ­екта или как дея­тель­ность мно­гих инди­ви­дов, они во вся­ком слу­чае высту­пают как моменты такого про­цесса, в кото­ром про­из­вод­ство есть дей­стви­тельно исход­ный пункт, а поэтому также и гос­под­ству­ю­щий момент. В каче­стве нужды, в каче­стве потреб­но­сти, потреб­ле­ние само есть внут­рен­ний момент про­из­во­ди­тель­ной дея­тель­но­сти. Но послед­няя есть исход­ный пункт реа­ли­за­ции, а потому и её гос­под­ству­ю­щий момент — акт, в кото­рый снова пре­вра­ща­ется весь про­цесс. Индивид про­из­во­дит пред­мет и через его потреб­ле­ние воз­вра­ща­ется опять к самому себе, но уже как про­из­во­дя­щий и вос­про­из­во­дя­щий себя самого инди­вид. Потребление высту­пает, таким обра­зом, как момент производства.

Но в обще­стве отно­ше­ние про­из­во­ди­теля к про­дукту, когда он уже изго­тов­лен, чисто внеш­нее, и воз­вра­ще­ние про­дукта к субъ­екту зави­сит от отно­ше­ния послед­него к дру­гим инди­ви­дам. Он не всту­пает непо­сред­ственно во вла­де­ние про­дук­том. Точно так же непо­сред­ствен­ное при­сво­е­ние про­дукта не состав­ляет его цели, если он про­из­во­дит в обще­стве. Между про­из­во­ди­те­лем и про­дук­том встаёт рас­пре­де­ле­ние, кото­рое при помощи обще­ствен­ных зако­нов опре­де­ляет его долю в мире про­дук­тов; сле­до­ва­тельно, рас­пре­де­ле­ние ста­но­вится между про­из­вод­ством и потреблением. 

Стоит ли рас­пре­де­ле­ние, как само­сто­я­тель­ная сфера, рядом с про­из­вод­ством и вне его?

Распределение и производство

Если обра­титься к обыч­ным сочи­не­ниям по поли­ти­че­ской эко­но­мии, то прежде всего не может не бро­ситься в глаза, что всё в них даётся в двой­ном виде. Например, в раз­деле о рас­пре­де­ле­нии фигу­ри­руют земель­ная рента, зара­бот­ная плата, про­цент и при­быль, в то время как в раз­деле о про­из­вод­стве в каче­стве его фак­то­ров фигу­ри­руют земля, труд, капи­тал. Относительно капи­тала с самого начала ясно, что он фигу­ри­рует дво­яко: 1) как фак­тор про­из­вод­ства, 2) как источ­ник дохода, как фак­тор, опре­де­ля­ю­щий извест­ные формы рас­пре­де­ле­ния. Процент и при­быль фигу­ри­руют поэтому как тако­вые также и в про­из­вод­стве, поскольку они пред­став­ляют собой те формы, в кото­рых уве­ли­чи­ва­ется, воз­рас­тает капи­тал, сле­до­ва­тельно пред­став­ляют собой моменты самого про­из­вод­ства капи­тала. Процент и при­быль как формы рас­пре­де­ле­ния пред­по­ла­гают капи­тал как фак­тор про­из­вод­ства. Они — спо­собы рас­пре­де­ле­ния, име­ю­щие своей пред­по­сыл­кой капи­тал как фак­тор про­из­вод­ства. Они суть также и спо­собы вос­про­из­вод­ства капитала.

Заработная плата пред­став­ляет собой также наём­ный труд, рас­смат­ри­ва­е­мый под дру­гой руб­ри­кой: та опре­де­лён­ность, кото­рую труд имеет здесь как фак­тор про­из­вод­ства, высту­пает там как опре­де­ле­ние рас­пре­де­ле­ния. Если бы труд не был опре­де­лён как наём­ный труд, то и тот спо­соб, кото­рым он участ­вует в про­дук­тах, не высту­пал бы в каче­стве зара­бот­ной платы, как, напри­мер, при раб­стве. Наконец, земель­ная рента — если взять сразу ту наи­бо­лее раз­ви­тую форму рас­пре­де­ле­ния, в кото­рой [M—10] при­ни­мает уча­стие в про­дук­тах земель­ная соб­ствен­ность, — пред­по­ла­гает круп­ную земель­ную соб­ствен­ность (соб­ственно говоря, круп­ное сель­ское хозяй­ство) в каче­стве фак­тора про­из­вод­ства, но не землю как тако­вую, так же как зара­бот­ная плата не имеет своей пред­по­сыл­кой труд как тако­вой. Отношения рас­пре­де­ле­ния и спо­собы рас­пре­де­ле­ния высту­пают поэтому лишь как обо­рот­ная сто­рона фак­то­ров про­из­вод­ства. Индивид, при­ни­ма­ю­щий уча­стие в про­из­вод­стве в форме наём­ного труда, участ­вует в про­дук­тах, в резуль­та­тах про­из­вод­ства, в форме зара­бот­ной платы. Структура рас­пре­де­ле­ния пол­но­стью опре­де­ля­ется струк­ту­рой про­из­вод­ства. Распределение само есть про­дукт про­из­вод­ства — не только по рас­пре­де­ля­е­мому пред­мету, ибо рас­пре­де­ляться могут только резуль­таты про­из­вод­ства, но и по форме, ибо опре­де­лён­ный спо­соб уча­стия в про­из­вод­стве опре­де­ляет осо­бые формы рас­пре­де­ле­ния, те формы, в кото­рых люди при­ни­мают уча­стие в рас­пре­де­ле­нии. В пол­ней­шую иллю­зию впа­дают те, кото­рые в про­из­вод­стве гово­рят о земле, в рас­пре­де­ле­нии — о земель­ной ренте и т. д.

Поэтому такие эко­но­ми­сты, как Рикардо, кото­рых чаще всего упре­кали в том, будто они обра­щают вни­ма­ние только на про­из­вод­ство, опре­де­ляли рас­пре­де­ле­ние как един­ствен­ный пред­мет поли­ти­че­ской эко­но­мии, ибо они инстинк­тивно рас­смат­ри­вали формы рас­пре­де­ле­ния как наи­бо­лее точ­ное выра­же­ние, в кото­ром фик­си­ру­ются фак­торы про­из­вод­ства в дан­ном обществе.

По отно­ше­нию к отдель­ному инди­виду рас­пре­де­ле­ние, конечно, высту­пает как обще­ствен­ный закон, обу­слов­ли­ва­ю­щий то его поло­же­ние в про­из­вод­стве, в рам­ках кото­рого он про­из­во­дит и кото­рое поэтому пред­ше­ствует про­из­вод­ству. Например, дан­ный инди­вид с самого начала не имеет ни капи­тала, ни земель­ной соб­ствен­но­сти. С самого рож­де­ния в силу обще­ствен­ного рас­пре­де­ле­ния ему пред­на­зна­чен наем­ный труд. Однако это пред­на­зна­че­ние само есть резуль­тат того, что капи­тал и земель­ная соб­ствен­ность суще­ствуют как само­сто­я­тель­ные фак­торы производства.

Если рас­смат­ри­вать целые обще­ства, то пред­став­ля­ется, будто рас­пре­де­ле­ние еще с одной сто­роны пред­ше­ствует про­из­вод­ству и опре­де­ляет его в каче­стве как бы доэко­но­ми­че­ского факта. Народ-​завоеватель раз­де­ляет землю между участ­ни­ками заво­е­ва­ния и уста­нав­ли­вает таким обра­зом извест­ное рас­пре­де­ле­ние земель­ной соб­ствен­но­сти и ее форму, а тем самым опре­де­ляет и про­из­вод­ство. Или он обра­щает побеж­ден­ных в рабов и делает таким обра­зом раб­ский труд осно­вой про­из­вод­ства. Или народ путем рево­лю­ции раз­би­вает круп­ную земель­ную соб­ствен­ность на пар­целлы и, сле­до­ва­тельно, этим новым рас­пре­де­ле­нием при­дает про­из­вод­ству новый харак­тер. Или зако­но­да­тель­ство уве­ко­ве­чи­вает земель­ную соб­ствен­ность в руках извест­ных семей или рас­пре­де­ляет труд как наслед­ствен­ную при­ви­ле­гию и фик­си­рует его таким обра­зом в касто­вом духе. Во всех этих слу­чаях — а все они явля­ются исто­ри­че­скими — кажется, что не рас­пре­де­ле­ние орга­ни­зу­ется и опре­де­ля­ется про­из­вод­ством, а, наобо­рот, про­из­вод­ство орга­ни­зу­ется и опре­де­ля­ется распределением.

[M—11] Распределение в самом поверх­ност­ном пони­ма­нии высту­пает как рас­пре­де­ле­ние про­дук­тов и, таким обра­зом, пред­став­ля­ется отсто­я­щим далеко от про­из­вод­ства и якобы само­сто­я­тель­ным по отно­ше­нию к нему. Однако прежде чем рас­пре­де­ле­ние есть рас­пре­де­ле­ние про­дук­тов, оно есть: 1) рас­пре­де­ле­ние ору­дий про­из­вод­ства и 2) — что пред­став­ляет собой даль­ней­шее опре­де­ле­ние того же отно­ше­ния — рас­пре­де­ле­ние чле­нов обще­ства по раз­лич­ным родам про­из­вод­ства (под­чи­не­ние инди­ви­дов опре­де­лен­ным про­из­вод­ствен­ным отно­ше­ниям). Распределение про­дук­тов есть, оче­видно, лишь резуль­тат этого рас­пре­де­ле­ния, кото­рое заклю­чено в самом про­цессе про­из­вод­ства и кото­рое опре­де­ляет струк­туру про­из­вод­ства. Рассматривать про­из­вод­ство, отвле­ка­ясь от этого заклю­ча­ю­ще­гося в нем рас­пре­де­ле­ния, есть, оче­видно, пустая абстрак­ция, в то время как рас­пре­де­ле­ние про­дук­тов, наобо­рот, дано само собой вме­сте с этим рас­пре­де­ле­нием, состав­ля­ю­щим с самого начала момент про­из­вод­ства. Рикардо, кото­рый стре­мился понять совре­мен­ное про­из­вод­ство в его опре­де­лен­ной соци­аль­ной струк­туре и кото­рый явля­ется эко­но­ми­стом про­из­вод­ства par excellence17 , именно поэтому объ­яв­ляет не про­из­вод­ство, а рас­пре­де­ле­ние под­лин­ным пред­ме­том совре­мен­ной поли­ти­че­ской эко­но­мии. Отсюда опять-​таки явствует край­няя огра­ни­чен­ность тех эко­но­ми­стов, кото­рые изоб­ра­жают про­из­вод­ство в каче­стве веч­ной истины, тогда как исто­рию они ссы­лают в сферу рас­пре­де­ле­ния.

В каком отно­ше­нии к про­из­вод­ству нахо­дится это опре­де­ля­ю­щее его рас­пре­де­ле­ние, есть, оче­видно, вопрос, отно­ся­щийся к самому про­из­вод­ству. Если ска­жут, что тогда, по край­ней мере, — поскольку про­из­вод­ство необ­хо­ди­мым обра­зом исхо­дит из извест­ного рас­пре­де­ле­ния ору­дий про­из­вод­ства, — рас­пре­де­ле­ние в этом смысле пред­ше­ствует про­из­вод­ству и обра­зует его пред­по­сылку, то на это сле­дует отве­тить, что про­из­вод­ство дей­стви­тельно имеет свои усло­вия и пред­по­сылки, кото­рые обра­зуют собой его моменты. Последние могут на пер­вых порах высту­пать как есте­ственно вырос­шие. Самим про­цес­сом про­из­вод­ства они пре­вра­ща­ются из есте­ственно вырос­ших в исто­ри­че­ские, и если для одного пери­ода они высту­пают как есте­ствен­ная пред­по­сылка про­из­вод­ства, то для дру­гого пери­ода они были его исто­ри­че­ским резуль­та­том. В самом про­цессе про­из­вод­ства они посто­янно изме­ня­ются. Например, при­ме­не­ние машин изме­нило рас­пре­де­ле­ние как ору­дий про­из­вод­ства, так и про­дук­тов. Современная круп­ная земель­ная соб­ствен­ность сама есть резуль­тат как совре­мен­ной тор­говли и совре­мен­ной про­мыш­лен­но­сти, так и при­ме­не­ния послед­ней к сель­скому хозяйству.

Все наме­чен­ные выше вопросы сво­дятся в послед­нем счете к вли­я­нию обще­ис­то­ри­че­ских усло­вий на про­из­вод­ство и к отно­ше­нию между про­из­вод­ством и исто­ри­че­ским раз­ви­тием вообще. Вопрос, оче­видно, отно­сится к рас­смот­ре­нию и ана­лизу самого производства.

[M—12] Однако в той три­ви­аль­ной форме, в какой все эти вопросы были постав­лены выше, на них можно дать столь же крат­кий ответ. При всех заво­е­ва­ниях воз­мо­жен тро­я­кий исход. Народ-​завоеватель навя­зы­вает побеж­ден­ным свой соб­ствен­ный спо­соб про­из­вод­ства (напри­мер, англи­чане в этом сто­ле­тии в Ирландии, отча­сти в Индии); или он остав­ляет ста­рый спо­соб про­из­вод­ства и доволь­ству­ется данью (напри­мер, турки и рим­ляне); или про­ис­хо­дит вза­и­мо­дей­ствие, из кото­рого воз­ни­кает нечто новое, некий син­тез (отча­сти при гер­ман­ских заво­е­ва­ниях). Во всех слу­чаях именно спо­соб про­из­вод­ства, будь то побе­ди­те­лей, будь то побеж­ден­ных, будь то воз­ник­ший из соеди­не­ния обоих, опре­де­ляет то новое рас­пре­де­ле­ние, кото­рое уста­нав­ли­ва­ется. Хотя послед­нее высту­пает как пред­по­сылка для нового пери­ода про­из­вод­ства, само оно опять-​таки есть про­дукт про­из­вод­ства — и не только исто­ри­че­ского вообще, но опре­де­лен­ного исто­ри­че­ского про­из­вод­ства.

Например, мон­голы, про­из­водя опу­сто­ше­ния в России, дей­ство­вали сооб­разно с их спо­со­бом про­из­вод­ства, паст­бищ­ным ско­то­вод­ством, для кото­рого боль­шие необи­та­е­мые про­стран­ства явля­ются глав­ным усло­вием. Германские вар­вары, для кото­рых зем­ле­де­лие при помощи кре­пост­ных было обыч­ным спо­со­бом про­из­вод­ства, так же как и изо­ли­ро­ван­ная жизнь в деревне, тем легче могли под­чи­нить этим усло­виям рим­ские про­вин­ции, что про­ис­шед­шая там кон­цен­тра­ция земель­ной соб­ствен­но­сти уже совер­шенно опро­ки­нула преж­ние отно­ше­ния земледелия.

Существует тра­ди­ци­он­ное пред­став­ле­ние, будто в извест­ные пери­оды люди жили только гра­бе­жом. Однако, чтобы можно было гра­бить, должно быть налицо нечто для гра­бежа, стало быть про­из­вод­ство. И спо­соб гра­бежа сам опять-​таки опре­де­ля­ется спо­со­бом про­из­вод­ства. Например, какая-​нибудь stockjobbing nation18 не может быть ограб­лена таким же спо­со­бом, как пас­ту­ше­ский народ.

Когда пред­ме­том гра­бежа явля­ется раб, то в его лице похи­ща­ется непо­сред­ственно ору­дие про­из­вод­ства. Однако в этом слу­чае про­из­вод­ство той страны, для кото­рой он похи­ща­ется, должно быть орга­ни­зо­вано так, чтобы оно допус­кало при­ме­не­ние раб­ского труда, или (как в Южной Америке и т. д.) дол­жен быть создан соот­вет­ству­ю­щий раб­скому труду спо­соб производства.

Законы могут уве­ко­ве­чить какое-​либо сред­ство про­из­вод­ства, напри­мер землю, в руках извест­ных семей. Эти законы только тогда полу­чают эко­но­ми­че­ское зна­че­ние, когда круп­ная земель­ная соб­ствен­ность нахо­дится в гар­мо­нии с обще­ствен­ным про­из­вод­ством, как, напри­мер, в Англии. Во Франции велось мел­кое сель­ское хозяй­ство, несмотря на круп­ную земель­ную соб­ствен­ность, поэтому послед­няя и была раз­бита рево­лю­цией. А уве­ко­ве­че­ние пар­цел­ля­ции, напри­мер посред­ством зако­нов? Вопреки этим зако­нам, соб­ствен­ность снова кон­цен­три­ру­ется. Влияние зако­нов, направ­лен­ных на закреп­ле­ние отно­ше­ний рас­пре­де­ле­ния, и их воз­дей­ствие этим путем на про­из­вод­ство сле­дует опре­де­лить особо.

Наконец, обмен и обращение. Обмен и производство

[M—13] Обращение само есть лишь опре­де­лён­ный момент обмена или обмен, рас­смат­ри­ва­е­мый в целом.

Поскольку обмен есть лишь опо­сред­ству­ю­щий момент между про­из­вод­ством и обу­слов­лен­ным им рас­пре­де­ле­нием, с одной сто­роны, и потреб­ле­нием, с дру­гой сто­роны, а потреб­ле­ние само высту­пает как момент про­из­вод­ства, постольку и обмен, оче­видно, заклю­чён в про­из­вод­стве как его момент.

Ясно, во-​первых, что обмен дея­тель­но­стей и спо­соб­но­стей, совер­ша­ю­щийся в самом про­из­вод­стве, прямо в него вхо­дит и состав­ляет его суще­ствен­ную сто­рону. Во-​вторых, то же самое верно и отно­си­тельно обмена про­дук­тов, поскольку он есть сред­ство для про­из­вод­ства гото­вого про­дукта, пред­на­зна­чен­ного для непо­сред­ствен­ного потреб­ле­ния. Постольку сам обмен есть акт, вхо­дя­щий в про­из­вод­ство. В-​третьих, так назы­ва­е­мый обмен между дело­выми людьми и дело­выми людьми19 по своей орга­ни­за­ции все­цело опре­де­ля­ется про­из­вод­ством, да и сам пред­став­ляет собой про­из­вод­ствен­ную дея­тель­ность. Обмен высту­пает неза­ви­си­мым и индиф­фе­рент­ным по отно­ше­нию к про­из­вод­ству только в послед­ней ста­дии, когда про­дукт обме­ни­ва­ется непо­сред­ственно для потреб­ле­ния. Однако 1) не суще­ствует обмена без раз­де­ле­ния труда, будь это послед­нее чем-​то пер­во­быт­ным или уже резуль­та­том исто­ри­че­ского раз­ви­тия; 2) част­ный обмен пред­по­ла­гает част­ное про­из­вод­ство; 3) интен­сив­ность обмена, его рас­про­стра­не­ние, так же как и его форма, опре­де­ля­ются раз­ви­тием и струк­ту­рой про­из­вод­ства. Например, обмен между горо­дом и дерев­ней; обмен в деревне, в городе и т. д. Обмен, таким обра­зом, во всех своих момен­тах или непо­сред­ственно заклю­чён в про­из­вод­стве, или опре­де­ля­ется производством.

Результат, к кото­рому мы при­шли, заклю­ча­ется не в том, что про­из­вод­ство, рас­пре­де­ле­ние, обмен и потреб­ле­ние иден­тичны, а в том, что все они обра­зуют собой части еди­ного целого, раз­ли­чия внутри един­ства. Производство гос­под­ствует как над самим собой, если его брать в про­ти­во­по­став­ле­нии к дру­гим момен­там, так и над этими дру­гими момен­тами. С него каж­дый раз про­цесс начи­на­ется снова. Что обмен и потреб­ле­ние не могут иметь гос­под­ству­ю­щего зна­че­ния — это ясно само собой. То же самое отно­сится к рас­пре­де­ле­нию как к рас­пре­де­ле­нию про­дук­тов. В каче­стве же рас­пре­де­ле­ния фак­то­ров про­из­вод­ства оно само есть момент про­из­вод­ства. Определённое про­из­вод­ство обу­слов­ли­вает, таким обра­зом, опре­де­лён­ное потреб­ле­ние, опре­де­лён­ное рас­пре­де­ле­ние, опре­де­лён­ный обмен и опре­де­лён­ные отно­ше­ния этих раз­лич­ных момен­тов друг к другу. Конечно, и про­из­вод­ство в его одно­сто­рон­ней форме, со своей сто­роны, опре­де­ля­ется дру­гими момен­тами. Например, когда рас­ши­ря­ется рынок, т. е. сфера обмена, воз­рас­тают раз­меры про­из­вод­ства и ста­но­вится глубже его диф­фе­рен­ци­а­ция. С изме­не­нием рас­пре­де­ле­ния изме­ня­ется про­из­вод­ство, — напри­мер, с кон­цен­тра­цией капи­тала, с раз­лич­ным рас­пре­де­ле­нием насе­ле­ния между горо­дом и дерев­ней и т. д. Наконец, нужды потреб­ле­ния опре­де­ляют про­из­вод­ство. Между раз­лич­ными момен­тами имеет место вза­и­мо­дей­ствие. Это свой­ственно вся­кому орга­ни­че­скому целому.

Метод политической экономии

[M—14] Когда мы с точки зре­ния поли­ти­че­ской эко­но­мии рас­смат­ри­ваем какую-​нибудь дан­ную страну, то мы начи­наем с её насе­ле­ния, его раз­де­ле­ния на классы, рас­пре­де­ле­ния насе­ле­ния между горо­дом, дерев­ней и мор­скими про­мыс­лами, между раз­лич­ными отрас­лями про­из­вод­ства, с вывоза и ввоза годо­вого про­из­вод­ства и потреб­ле­ния, товар­ных цен и т. д.

Кажется пра­виль­ным начи­нать с реаль­ного и кон­крет­ного, с дей­стви­тель­ных пред­по­сы­лок, сле­до­ва­тельно, напри­мер, в поли­ти­че­ской эко­но­мии, с насе­ле­ния, кото­рое есть основа и субъ­ект всего обще­ствен­ного про­цесса про­из­вод­ства. Однако при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии это ока­зы­ва­ется оши­боч­ным. Население — это абстрак­ция, если я оставлю в сто­роне, напри­мер, классы, из кото­рых оно состоит. Эти классы — опять-​таки пустой звук, если я не знаю тех основ, на кото­рых они поко­ятся, напри­мер, наём­ного труда, капи­тала и т. д. Эти послед­ние пред­по­ла­гают обмен, раз­де­ле­ние труда, цены и т. д. Капитал, напри­мер, — ничто без наём­ного труда, без сто­и­мо­сти, денег, цены и т. д. Таким обра­зом, если бы я начал с насе­ле­ния, то это было бы хао­ти­че­ское пред­став­ле­ние о целом, и только путём более деталь­ных опре­де­ле­ний я ана­ли­ти­че­ски под­хо­дил бы ко всё более и более про­стым поня­тиям: от кон­крет­ного, дан­ного в пред­став­ле­нии, ко всё более и более тощим абстрак­циям, пока не при­шёл бы к про­стей­шим опре­де­ле­ниям. Отсюда при­шлось бы пуститься в обрат­ный путь, пока я не при­шёл бы, нако­нец, снова к насе­ле­нию, но на этот раз не как к хао­ти­че­скому пред­став­ле­нию о целом, а как к неко­то­рой бога­той сово­куп­но­сти мно­го­чис­лен­ных опре­де­ле­ний и отношений.

Первый путь — это тот, по кото­рому поли­ти­че­ская эко­но­мия исто­ри­че­ски сле­до­вала в период сво­его воз­ник­но­ве­ния. Например, эко­но­ми­сты XVII сто­ле­тия все­гда начи­нают с живого целого, с насе­ле­ния, нации, госу­дар­ства, несколь­ких госу­дарств и т. д., но они все­гда закан­чи­вают тем, что путём ана­лиза выде­ляют неко­то­рые опре­де­ля­ю­щие абстракт­ные все­об­щие отно­ше­ния, как раз­де­ле­ние труда, деньги, сто­и­мость и т. д. Как только эти отдель­ные моменты были более или менее зафик­си­ро­ваны и абстра­ги­ро­ваны, стали воз­ни­кать эко­но­ми­че­ские системы, вос­хо­див­шие от про­стей­шего, — труд, раз­де­ле­ние труда, потреб­ность, мено­вая сто­и­мость и т. д. — к госу­дар­ству, меж­ду­на­род­ному обмену и миро­вому рынку.

Последний метод есть, оче­видно, пра­виль­ный в науч­ном отно­ше­нии. Конкретное потому кон­кретно, что оно есть син­тез мно­гих опре­де­ле­ний, сле­до­ва­тельно един­ство мно­го­об­раз­ного. В мыш­ле­нии оно поэтому высту­пает как про­цесс син­теза, как резуль­тат, а не как исход­ный пункт, хотя оно пред­став­ляет собой дей­стви­тель­ный исход­ный пункт и, вслед­ствие этого, также исход­ный пункт созер­ца­ния и пред­став­ле­ния. На пер­вом пути пол­ное пред­став­ле­ние под­верг­лось испа­ре­нию путем пре­вра­ще­ния его в абстракт­ные опре­де­ле­ния, на вто­ром пути абстракт­ные опре­де­ле­ния ведут к вос­про­из­ве­де­нию кон­крет­ного посред­ством мышления.

Гегель поэтому впал в иллю­зию, пони­мая реаль­ное как резуль­тат себя в себе син­те­зи­ру­ю­щего, в себя углуб­ля­ю­ще­гося и из самого себя раз­ви­ва­ю­ще­гося мыш­ле­ния, между тем как метод вос­хож­де­ния от абстракт­ного к кон­крет­ному есть лишь тот спо­соб, при помощи кото­рого мыш­ле­ние усва­и­вает себе кон­крет­ное, вос­про­из­во­дит его как духовно кон­крет­ное. Однако это ни в коем слу­чае не есть про­цесс воз­ник­но­ве­ния самого кон­крет­ного. Простейшая эко­но­ми­че­ская кате­го­рия, напри­мер, мено­вая сто­и­мость, пред­по­ла­гает насе­ле­ние — насе­ле­ние, про­из­во­дя­щее в опре­де­лён­ных усло­виях, — а также [M—15] опре­де­лён­ные формы семьи, общины или госу­дар­ства и т. д. Меновая сто­и­мость может суще­ство­вать только как абстракт­ное, одно­сто­рон­нее отно­ше­ние неко­то­рого уже дан­ного кон­крет­ного живого целого.

Напротив, как кате­го­рия, мено­вая сто­и­мость ведёт допо­топ­ное суще­ство­ва­ние. Поэтому для такого созна­ния (а фило­соф­ское созна­ние именно таково), для кото­рого пости­га­ю­щее в поня­тиях мыш­ле­ние есть дей­стви­тель­ный чело­век и поэтому только постиг­ну­тый в поня­тиях мир как тако­вой есть дей­стви­тель­ный мир, — дви­же­ние кате­го­рий высту­пает как дей­стви­тель­ный (хотя, к сожа­ле­нию, и полу­ча­ю­щий неко­то­рый тол­чок извне) акт про­из­вод­ства, резуль­та­том кото­рого явля­ется мир; и это — здесь, однако, мы опять имеем тав­то­ло­гию — постольку пра­вильно, поскольку кон­крет­ная целост­ность, в каче­стве мыс­лен­ной целост­но­сти, мыс­лен­ной кон­крет­но­сти, дей­стви­тельно есть про­дукт мыш­ле­ния, пони­ма­ния; но это ни в коем слу­чае не про­дукт поня­тия, порож­да­ю­щего само себя и раз­мыш­ля­ю­щего вне созер­ца­ния и пред­став­ле­ния, а пере­ра­ботка созер­ца­ния и пред­став­ле­ния в поня­тия. Целое, как оно пред­став­ля­ется в голове в каче­стве мыс­ли­мого целого, есть про­дукт мыс­ля­щей головы, кото­рая осва­и­вает для себя мир един­ственно воз­мож­ным для неё спо­со­бом, — спо­со­бом, отли­ча­ю­щимся от худо­же­ствен­ного, рели­ги­оз­ного, практически-​духовного осво­е­ния этого мира. Реальный субъ­ект всё время оста­ётся вне головы, суще­ствуя во всей своей само­сто­я­тель­но­сти, пока голова отно­сится к нему лишь умо­зри­тельно, лишь тео­ре­ти­че­ски. Поэтому и при тео­ре­ти­че­ском методе субъ­ект — обще­ство — дол­жен посто­янно витать перед нашим пред­став­ле­нием как предпосылка.

Однако не имело ли место также и неза­ви­си­мое исто­ри­че­ское или есте­ствен­ное суще­ство­ва­ние этих про­стых кате­го­рий до появ­ле­ния более кон­крет­ных кате­го­рий? Ça dépend20 . Например, Гегель пра­вильно начи­нает фило­со­фию права с вла­де­ния как про­стей­шего пра­во­вого отно­ше­ния субъ­екта. Но ника­кого вла­де­ния не суще­ствует до семьи или до отно­ше­ний гос­под­ства и под­чи­не­ния, кото­рые суть гораздо более кон­крет­ные отно­ше­ния. Напротив, было бы пра­вильно ска­зать, что суще­ствуют такие семьи, роды, кото­рые ещё только вла­деют, но не имеют соб­ствен­но­сти. Более про­стая по срав­не­нию с соб­ствен­но­стью кате­го­рия высту­пает, таким обра­зом, как отно­ше­ние, свой­ствен­ное про­стым семей­ным или родо­вым сооб­ще­ствам. В более раз­ви­том обще­стве она высту­пает как более про­стое отно­ше­ние раз­вив­ше­гося орга­низма. Однако тот кон­крет­ный суб­страт, отно­ше­ние кото­рого есть вла­де­ние, посто­янно пред­по­ла­га­ется. Можно пред­ста­вить себе еди­нич­ного дикаря вла­де­ю­щим. Но тогда вла­де­ние не есть пра­во­вое отно­ше­ние. Неверно, будто вла­де­ние исто­ри­че­ски раз­ви­ва­ется в семью. Наоборот, оно все­гда пред­по­ла­гает эту «более кон­крет­ную пра­во­вую кате­го­рию». При этом, однако, здесь име­ется та доля истины, что про­стые кате­го­рии суть выра­же­ния таких отно­ше­ний, в кото­рых менее раз­ви­тая кон­крет­ность могла найти себе реа­ли­за­цию ещё до уста­нов­ле­ния более мно­го­сто­рон­ней связи или более мно­го­сто­рон­него отно­ше­ния, мыс­ленно выра­жен­ного в более кон­крет­ной кате­го­рии,— в то время как более раз­ви­тая кон­крет­ность сохра­няет более про­стую кате­го­рию как под­чи­нён­ное отношение.

Деньги могут суще­ство­вать и исто­ри­че­ски суще­ство­вали раньше капи­тала, раньше бан­ков, раньше наём­ного труда и т. д. С этой сто­роны можно, стало быть, ска­зать, что более про­стая кате­го­рия может выра­жать собой гос­под­ству­ю­щие отно­ше­ния менее раз­ви­того целого или под­чи­нён­ные отно­ше­ния более раз­ви­того целого, т. е. отно­ше­ния, кото­рые исто­ри­че­ски уже суще­ство­вали раньше, чем целое раз­ви­лось в ту сто­рону, кото­рая выра­жена в более кон­крет­ной кате­го­рии. В этом смысле ход абстракт­ного мыш­ле­ния, вос­хо­дя­щего от про­стей­шего к слож­ному, соот­вет­ствует дей­стви­тель­ному [M—16] исто­ри­че­скому процессу.

С дру­гой сто­роны, можно ска­зать, что встре­ча­ются весьма раз­ви­тые и всё-​таки исто­ри­че­ски менее зре­лые формы обще­ства, где имеют место выс­шие эко­но­ми­че­ские формы, напри­мер, коопе­ра­ция, раз­ви­тое раз­де­ле­ние труда и т. д., но не суще­ствует ника­ких денег, как это было, напри­мер, в Перу21 . Точно так же в сла­вян­ских общи­нах деньги и обу­слов­ли­ва­ю­щий их обмен или совсем не высту­пают, или играют незна­чи­тель­ную роль внутри отдель­ных общин, но зато высту­пают на гра­ни­цах послед­них, в сно­ше­ниях с дру­гими общи­нами; вообще, оши­бочно при­ни­мать обмен внутри одной и той же общины за пер­во­на­чально кон­сти­ту­и­ру­ю­щий эле­мент. Напротив, вна­чале обмен воз­ни­кает чаще между раз­лич­ными общи­нами, чем между чле­нами одной и той же общины. Далее: хотя деньги начали играть извест­ную роль очень рано и все­сто­ронне, однако в древ­но­сти они высту­пают как гос­под­ству­ю­щий эле­мент только у одно­сто­ронне опре­де­лив­шихся наций, у тор­го­вых наций. И даже в наи­бо­лее раз­ви­той древ­но­сти, у гре­ков и рим­лян, пол­ное раз­ви­тие денег, состав­ля­ю­щее пред­по­сылку совре­мен­ного бур­жу­аз­ного обще­ства, отме­ча­ется только в период раз­ло­же­ния. Таким обра­зом, эта совер­шенно про­стая кате­го­рия исто­ри­че­ски высту­пает в своей пол­ной силе только в наи­бо­лее раз­ви­тых состо­я­ниях обще­ства. Она отнюдь не про­ни­кает во все эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния. Например, в Римской импе­рии, в период наи­боль­шего её раз­ви­тия, осно­вой оста­ва­лись нату­раль­ные подати и повин­но­сти. Денежное хозяй­ство было там вполне раз­вито, соб­ственно говоря, только в армии. Оно нико­гда не охва­ты­вало всю сферу труда в целом.

Итак, хотя более про­стая кате­го­рия исто­ри­че­ски могла суще­ство­вать раньше более кон­крет­ной, она в своем пол­ном интен­сив­ном и экс­тен­сив­ном раз­ви­тии может быть при­суща как раз более слож­ной форме обще­ства, в то время как более кон­крет­ная кате­го­рия была пол­нее раз­вита при менее раз­ви­той форме общества.

Труд кажется совер­шенно про­стой кате­го­рией. Представление о нём в этой все­общ­но­сти — как о труде вообще — явля­ется тоже весьма древним. Тем не менее, «труд», эко­но­ми­че­ски рас­смат­ри­ва­е­мый в этой про­стой форме, есть столь же совре­мен­ная кате­го­рия, как и те отно­ше­ния, кото­рые порож­дают эту про­стую абстрак­цию. Монетарная система, напри­мер, рас­смат­ри­вает богат­ство ещё как нечто все­цело объ­ек­тив­ное, пола­гая его, как вещь, вовне — в день­гах. По срав­не­нию с этой точ­кой зре­ния было боль­шим шагом впе­рёд, когда ману­фак­тур­ная или ком­мер­че­ская система пере­несла источ­ник богат­ства из пред­мета в субъ­ек­тив­ную дея­тель­ность, в ком­мер­че­ский и ману­фак­тур­ный труд, однако сама эта дея­тель­ность всё ещё пони­ма­лась огра­ни­ченно, как дея­тель­ность, про­из­во­дя­щая деньги. Этой системе про­ти­во­стоит физио­кра­ти­че­ская система, кото­рая при­знаёт в каче­стве труда, созда­ю­щего богат­ство, опре­де­лён­ную форму труда — зем­ле­дель­че­ский труд, а самый объ­ект она видит уже не в денеж­ном обла­че­нии, а в про­дукте вообще, во все­об­щем резуль­тате труда. Этот про­дукт, однако, соот­вет­ственно огра­ни­чен­ному харак­теру дея­тель­но­сти, всё ещё рас­смат­ри­ва­ется как про­дукт, опре­де­ля­е­мый при­ро­дой, как про­дукт зем­ле­де­лия, про­дукт земли par excellence.

[M—17] Огромным шагом впе­рёд Адама Смита яви­лось то, что он отбро­сил вся­кую опре­де­лён­ность дея­тель­но­сти, созда­ю­щей богат­ство; у него фигу­ри­рует про­сто труд, не ману­фак­тур­ный, не ком­мер­че­ский, не зем­ле­дель­че­ский труд, а как тот, так и дру­гой. Вместе с абстракт­ной все­общ­но­стью дея­тель­но­сти, созда­ю­щей богат­ство, при­зна­ётся также и все­общ­ность пред­мета, опре­де­ля­е­мого как богат­ство; это — про­дукт вообще или опять-​таки труд вообще, но уже как про­шлый, ове­ществ­лён­ный труд. Как тру­ден и велик был этот пере­ход, видно из того, что Адам Смит сам ещё время от вре­мени ска­ты­ва­ется назад к физио­кра­ти­че­ской системе. Здесь могло бы пока­заться, будто таким путём най­дено лишь абстракт­ное выра­же­ние для про­стей­шего и древ­ней­шего отно­ше­ния, в кото­ром люди, при любой форме обще­ства, высту­пают как про­из­во­ди­тели про­дук­тов. Это верно с одной сто­роны, но неверно — с дру­гой.

Безразличие к опре­де­лён­ному виду труда пред­по­ла­гает весьма раз­ви­тую сово­куп­ность дей­стви­тель­ных видов труда, ни один из кото­рых уже не явля­ется гос­под­ству­ю­щим над всеми осталь­ными. Таким обра­зом, наи­бо­лее все­об­щие абстрак­ции воз­ни­кают вообще только в усло­виях наи­бо­лее бога­того кон­крет­ного раз­ви­тия, где одно и то же явля­ется общим для мно­гих или для всех. Тогда оно пере­стаёт быть мыс­ли­мым только в осо­бен­ной форме. С дру­гой сто­роны, эта абстрак­ция труда вообще есть не только мыс­лен­ный резуль­тат неко­то­рой кон­крет­ной сово­куп­но­сти видов труда. Безразличие к опре­де­лён­ному виду труда соот­вет­ствует такой форме обще­ства, при кото­рой инди­виды с лёг­ко­стью пере­хо­дят от одного вида труда к дру­гому и при кото­рой дан­ный опре­де­лён­ный вид труда явля­ется для них слу­чай­ным и потому без­раз­лич­ным. Труд здесь не только в кате­го­рии, но и в реаль­ной дей­стви­тель­но­сти стал сред­ством для созда­ния богат­ства вообще и утра­тил ту сра­щён­ность, кото­рая раньше суще­ство­вала между опре­де­лён­ными инди­ви­дами и опре­де­лён­ными видами труда. Такое состо­я­ние в наи­бо­лее раз­ви­том виде имеет место в самой совре­мен­ной из суще­ству­ю­щих форм бур­жу­аз­ного обще­ства — в Соединённых Штатах. Таким обра­зом, лишь здесь абстрак­ция кате­го­рии «труд», «труд вообще», труд sans phrase22 , этот исход­ный пункт совре­мен­ной поли­ти­че­ской эко­но­мии, ста­но­вится прак­ти­че­ски истинной.

Итак, про­стей­шая абстрак­ция, кото­рую совре­мен­ная поли­ти­че­ская эко­но­мия ста­вит во главу угла и кото­рая выра­жает древ­ней­шее отно­ше­ние, име­ю­щее силу для всех форм обще­ства, высту­пает, тем не менее, в этой абстракт­но­сти прак­ти­че­ски истин­ной только как кате­го­рия наи­бо­лее совре­мен­ного обще­ства. Можно было бы ска­зать, что то, что в Соединённых Штатах явля­ется исто­ри­че­ским про­дук­том, — это без­раз­ли­чие к опре­де­лён­ному виду труда, — у рус­ских, напри­мер, высту­пает как при­ро­дой дан­ное пред­рас­по­ло­же­ние. Однако, во-​первых, суще­ствует огром­ная раз­ница в том, вар­вары ли могут быть ко всему при­спо­соб­лены или же циви­ли­зо­ван­ные люди сами себя ко всему при­спо­соб­ляют. А затем у рус­ских этому без­раз­ли­чию к какому-​либо опре­де­лён­ному виду труда прак­ти­че­ски соот­вет­ствует тра­ди­ци­он­ная при­ко­ван­ность к вполне опре­де­лён­ной работе, от кото­рой они отры­ва­ются только в резуль­тате воз­дей­ствия извне.

[M—18] Этот при­мер с тру­дом убе­ди­тельно пока­зы­вает, что даже самые абстракт­ные кате­го­рии, несмотря на то, что они — именно бла­го­даря своей абстракт­но­сти — имеют силу для всех эпох, в самой опре­де­лён­но­сти этой абстрак­ции пред­став­ляют собой в такой же мере и про­дукт исто­ри­че­ских усло­вий и обла­дают пол­ной зна­чи­мо­стью только для этих усло­вий и в их пре­де­лах.

Буржуазное обще­ство есть наи­бо­лее раз­ви­тая и наи­бо­лее мно­го­об­раз­ная исто­ри­че­ская орга­ни­за­ция про­из­вод­ства. Поэтому кате­го­рии, выра­жа­ю­щие его отно­ше­ния, пони­ма­ние его струк­туры, дают вме­сте с тем воз­мож­ность загля­нуть в струк­туру и про­из­вод­ствен­ные отно­ше­ния всех тех погиб­ших форм обще­ства, из облом­ков и эле­мен­тов кото­рых оно было постро­ено. Некоторые ещё не пре­одо­лён­ные остатки этих облом­ков и эле­мен­тов про­дол­жают вла­чить суще­ство­ва­ние внутри бур­жу­аз­ного обще­ства, а то, что в преж­них фор­мах обще­ства име­лось лишь в виде намёка, раз­ви­лось здесь до пол­ного зна­че­ния и т. д. Анатомия чело­века — ключ к ана­то­мии обе­зьяны. Намёки же на более высо­кое у низ­ших видов живот­ных могут быть поняты только в том слу­чае, если само это более высо­кое уже известно. Буржуазная эко­но­мика даёт нам, таким обра­зом, ключ к антич­ной и т. д. Однако вовсе не в том смысле, как это пони­мают эко­но­ми­сты, кото­рые сма­зы­вают все исто­ри­че­ские раз­ли­чия и во всех фор­мах обще­ства видят формы бур­жу­аз­ные. Можно понять оброк, деся­тину и т. д., если известна земель­ная рента, однако нельзя их отож­деств­лять с последней.

Так как, далее, бур­жу­аз­ное обще­ство само есть только анта­го­ни­сти­че­ская форма раз­ви­тия, то отно­ше­ния пред­ше­ству­ю­щих форм [обще­ства] встре­ча­ются в нём часто лишь в совер­шенно захи­рев­шем или даже шар­жи­ро­ван­ном виде, как, напри­мер, общин­ная соб­ствен­ность. Поэтому, если верно, что кате­го­рии бур­жу­аз­ной эко­но­мики заклю­чают в себе какую-​то истину для всех дру­гих форм обще­ства, то это надо пони­мать лишь cum grano salis23 . Они могут содер­жать в себе эти послед­ние в раз­ви­том, в захи­рев­шем, в кари­ка­тур­ном и т. д., во вся­ком слу­чае в суще­ственно изме­нён­ном виде. Так назы­ва­е­мое исто­ри­че­ское раз­ви­тие поко­ится вообще на том, что послед­няя по вре­мени форма рас­смат­ри­вает преды­ду­щие формы как сту­пени к самой себе и все­гда пони­мает их одно­сто­ронне, ибо лишь весьма редко и только при совер­шенно опре­де­лён­ных усло­виях она бывает спо­собна к само­кри­тике; здесь, конечно, речь идёт не о таких исто­ри­че­ских пери­о­дах, кото­рые самим себе пред­став­ля­ются как вре­мена упадка. Христианская рели­гия лишь тогда ока­за­лась спо­соб­ной содей­ство­вать объ­ек­тив­ному пони­ма­нию преж­них мифо­ло­гий, когда её само­кри­тика была до извест­ной сте­пени, так ска­зать, δυνάμει, уже готова. Так и бур­жу­аз­ная поли­ти­че­ская эко­но­мия лишь тогда подо­шла к пони­ма­нию фео­даль­ной, антич­ной, восточ­ной эко­но­мики, когда нача­лась само­кри­тика бур­жу­аз­ного обще­ства. В той мере, в какой бур­жу­аз­ная поли­ти­че­ская эко­но­мия цели­ком не отож­деств­ляет себя на мифо­ло­ги­че­ский манер с эко­но­ми­кой минув­ших вре­мён, её кри­тика преж­них обще­ствен­ных форм, осо­бенно фео­да­лизма, с кото­рым ей ещё непо­сред­ственно при­хо­ди­лось бороться, похо­дила на ту кри­тику, с кото­рой хри­сти­ан­ство высту­пало про­тив язы­че­ства или про­те­стан­тизм — про­тив католицизма.

[M—19] Как вообще во вся­кой исто­ри­че­ской, соци­аль­ной науке, при рас­смот­ре­нии посту­па­тель­ного дви­же­ния эко­но­ми­че­ских кате­го­рий нужно посто­янно иметь в виду, что как в дей­стви­тель­но­сти, так и в голове субъ­ект — здесь у нас совре­мен­ное бур­жу­аз­ное обще­ство — есть нечто дан­ное и что кате­го­рии выра­жают поэтому формы налич­ного бытия, опре­де­ле­ния суще­ство­ва­ния, часто только отдель­ные сто­роны этого опре­де­лён­ного обще­ства, этого субъ­екта, и что оно поэтому также и для науки начи­на­ется отнюдь не там только, где речь идёт о нем как тако­вом. Это сооб­ра­же­ние сле­дует иметь в виду, потому что оно сразу же даёт реша­ю­щие ука­за­ния отно­си­тельно рас­чле­не­ния пред­мета.

Например, ничто не кажется более есте­ствен­ным, как начать с земель­ной ренты, с земель­ной соб­ствен­но­сти, так как ведь она свя­зана с зем­лёй, этим источ­ни­ком вся­кого про­из­вод­ства и вся­кого суще­ство­ва­ния, и с зем­ле­де­лием, этой самой пер­вой фор­мой про­из­вод­ства во всех сколько-​нибудь прочно сло­жив­шихся обще­ствах. Однако нет ничего более оши­боч­ного. Каждая форма обще­ства имеет опре­де­лён­ное про­из­вод­ство, кото­рое опре­де­ляет место и вли­я­ние всех осталь­ных про­из­водств и отно­ше­ния кото­рого поэтому точно так же опре­де­ляют место и вли­я­ние всех осталь­ных отно­ше­ний. Это — то общее осве­ще­ние, в сферу дей­ствия кото­рого попали все дру­гие цвета и кото­рое моди­фи­ци­рует их в их осо­бен­но­стях. Это — тот осо­бый эфир, кото­рый опре­де­ляет удель­ный вес всего того, что в нём имеется.

Возьмём, напри­мер, пас­ту­ше­ские народы (народы, зани­ма­ю­щи­еся исклю­чи­тельно охо­той и рыбо­лов­ством, нахо­дятся позади того пункта, откуда начи­на­ется дей­стви­тель­ное раз­ви­тие). У них спо­ра­ди­че­ски встре­ча­ется извест­ная форма зем­ле­де­лия. Этим опре­де­ля­ется земель­ная соб­ствен­ность. Она кол­лек­тивна и сохра­няет эту форму в боль­шей или мень­шей сте­пени, смотря по тому, в боль­шей или мень­шей сте­пени эти народы дер­жатся своих тра­ди­ций; напри­мер, общин­ная соб­ствен­ность у сла­вян. У наро­дов с осед­лым зем­ле­де­лием — эта осед­лость уже боль­шой про­гресс, — где зем­ле­де­лие пре­об­ла­дает, как в антич­ном и фео­даль­ном обще­стве, сама про­мыш­лен­ность, её орга­ни­за­ция и соот­вет­ству­ю­щие ей формы соб­ствен­но­сти имеют в боль­шей или мень­шей сте­пени зем­ле­вла­дель­че­ский харак­тер; про­мыш­лен­ность или цели­ком зави­сит от зем­ле­де­лия, как у древ­них рим­лян, или, как в сред­ние века, она в городе и в город­ских отно­ше­ниях ими­ти­рует прин­ципы орга­ни­за­ции деревни. Сам капи­тал в сред­ние века — в той мере, в какой он не есть чисто денеж­ный капи­тал, — имеет в виде тра­ди­ци­он­ных ору­дий ремесла и т. д. этот зем­ле­вла­дель­че­ский характер.

В бур­жу­аз­ном обще­стве дело обстоит наобо­рот. Земледелие всё более и более ста­но­вится всего лишь одной из отрас­лей про­мыш­лен­но­сти и совер­шенно под­па­дает под гос­под­ство капи­тала. Точно так же и земель­ная рента. Во всех фор­мах обще­ства, где гос­под­ствует земель­ная соб­ствен­ность, пре­об­ла­дают ещё отно­ше­ния, опре­де­ля­е­мые при­ро­дой. В тех же фор­мах обще­ства, где гос­под­ствует капи­тал, пре­об­ла­дает эле­мент, создан­ный обще­ством, исто­рией. Земельная рента не может быть понята без капи­тала, но капи­тал вполне может быть понят без земель­ной ренты. Капитал — это гос­под­ству­ю­щая над всем эко­но­ми­че­ская сила бур­жу­аз­ного обще­ства. Он дол­жен состав­лять как исход­ный, так и конеч­ный пункт и его сле­дует ана­ли­зи­ро­вать до земель­ной соб­ствен­но­сти. После того как то и дру­гое рас­смот­рено в отдель­но­сти, должно быть рас­смот­рено их взаимоотношение.

[M—20] Таким обра­зом, было бы неосу­ще­стви­мым и оши­боч­ным трак­то­вать эко­но­ми­че­ские кате­го­рии в той после­до­ва­тель­но­сти, в кото­рой они исто­ри­че­ски играли реша­ю­щую роль. Наоборот, их после­до­ва­тель­ность опре­де­ля­ется тем отно­ше­нием, в кото­ром они нахо­дятся друг к другу в совре­мен­ном бур­жу­аз­ном обще­стве, при­чём это отно­ше­ние прямо про­ти­во­по­ложно тому, кото­рое пред­став­ля­ется есте­ствен­ным или соот­вет­ствует после­до­ва­тель­но­сти исто­ри­че­ского раз­ви­тия. Речь идёт не о том поло­же­нии, кото­рое эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния исто­ри­че­ски зани­мают в раз­лич­ных сле­ду­ю­щих одна за дру­гой фор­мах обще­ства. Ещё меньше речь идёт о их после­до­ва­тель­но­сти «в идее» (Прудон24 ), этом мисти­фи­ци­ро­ван­ном пред­став­ле­нии об исто­ри­че­ском про­цессе. Речь идёт о том месте, кото­рое они зани­мают в струк­туре совре­мен­ного бур­жу­аз­ного обще­ства.

Та чистота (абстракт­ная опре­де­лён­ность), с кото­рой в древ­нем мире высту­пают тор­го­вые народы — фини­кийцы, кар­фа­ге­няне, — обу­слов­лена как раз самим пре­об­ла­да­нием зем­ле­дель­че­ских наро­дов. Капитал, как тор­го­вый или денеж­ный капи­тал, высту­пает в такой именно абстракт­но­сти там, где капи­тал ещё не стал гос­под­ству­ю­щим эле­мен­том обще­ства. Ломбардцы и евреи зани­мают такое же поло­же­ние по отно­ше­нию к зем­ле­дель­че­ским обще­ствам средневековья.

Другим при­ме­ром раз­лич­ного поло­же­ния, кото­рое одни и те же кате­го­рии зани­мают на раз­лич­ных сту­пе­нях обще­ствен­ного раз­ви­тия, может слу­жить сле­ду­ю­щее: одна из самых послед­них форм бур­жу­аз­ного обще­ства, joint-​stock companies25 , высту­пает также и в начале послед­него в виде боль­ших при­ви­ле­ги­ро­ван­ных и наде­лён­ных моно­по­лией тор­го­вых компаний.

Само поня­тие наци­о­наль­ного богат­ства про­кра­ды­ва­ется у эко­но­ми­стов XVII века в таком виде — это пред­став­ле­ние отча­сти сохра­ня­ется и у эко­но­ми­стов XVIII века, — что богат­ство созда­ётся только для госу­дар­ства и что мощь послед­него зави­сит от этого богат­ства. Это была ещё та бессознательно-​лицемерная форма, в кото­рой само богат­ство и его про­из­вод­ство про­воз­гла­ша­лись как цель совре­мен­ных госу­дарств, а послед­ние рас­смат­ри­ва­лись лишь как сред­ство для про­из­вод­ства богатства.

Расчленение пред­мета, оче­видно, должно быть таково:

1) Всеобщие абстракт­ные опре­де­ле­ния, кото­рые поэтому более или менее при­сущи всем фор­мам обще­ства, однако в выше разъ­яс­нён­ном смысле. 2) Категории, кото­рые состав­ляют внут­рен­нюю струк­туру бур­жу­аз­ного обще­ства и на кото­рых поко­ятся основ­ные классы. Капитал, наём­ный труд. земель­ная соб­ствен­ность. Их отно­ше­ние друг к другу. Город и деревня. Три боль­ших обще­ствен­ных класса. Обмен между ними. Обращение. Кредит (част­ный). 3) Концентрированное выра­же­ние бур­жу­аз­ного обще­ства в форме госу­дар­ства. Рассмотрение послед­него в его отно­ше­нии к самому себе. «Непроизводительные» классы. Налог. Государственный долг. Публичный кре­дит. Население. Колонии. Эмиграция. 4) Международные отно­ше­ния про­из­вод­ства. Международное раз­де­ле­ние труда. Международный обмен. Вывоз и ввоз. Вексельный курс. 5) Мировой рынок и кризисы.

Производство. Средства производства и производственные отношения. Производственные отношения и отношения общения. Формы государства и формы сознания в их отношении к отношениям производства и общения. Правовые отношения. Семейные отношения

[M—21] Заметки в отно­ше­нии тех пунк­тов, кото­рые сле­дует здесь упо­мя­нуть и кото­рые не должны быть забыты.
  1. Война раньше достигла раз­ви­тых форм, чем мир; спо­соб, каким на войне и в армиях и т. д. такие эко­но­ми­че­ские отно­ше­ния, как наём­ный труд, при­ме­не­ние машин и т. д., раз­ви­лись раньше, чем внутри граж­дан­ского обще­ства. Также и отно­ше­ние между про­из­во­ди­тель­ными силами и отно­ше­ни­ями обще­ния осо­бенно наглядно в армии.
  2. Отношение преж­него иде­а­ли­сти­че­ского изло­же­ния исто­рии к реа­ли­сти­че­скому, осо­бенно так назы­ва­е­мой исто­рии куль­туры, кото­рая цели­ком явля­ется исто­рией рели­гий и госу­дарств (При слу­чае можно также ска­зать кое-​что о раз­лич­ных суще­ство­вав­ших до сих пор мето­дах изло­же­ния исто­рии. Так назы­ва­е­мый объ­ек­тив­ный. Субъективный (мораль­ный и про­чие). Философский.)
  3. Вторичные и тре­тич­ные, вообще про­из­вод­ные, пере­не­сён­ные, непер­вич­ные про­из­вод­ствен­ные отно­ше­ния. Роль, кото­рую здесь играют меж­ду­на­род­ные отношения.
  4. Упрёки по поводу мате­ри­а­лизма этой кон­цеп­ции. Отношение к нату­ра­ли­сти­че­скому мате­ри­а­лизму.
  5. Диалектика поня­тий про­из­во­ди­тель­ные силы (сред­ства про­из­вод­ства) и про­из­вод­ствен­ные отно­ше­ния, диа­лек­тика, гра­ницы кото­рой под­ле­жат опре­де­ле­нию и кото­рая не уни­что­жает реаль­ного различия.
  6. Неодинаковое отно­ше­ние раз­ви­тия мате­ри­аль­ного про­из­вод­ства к раз­ви­тию, напри­мер, искус­ства. Вообще, поня­тие про­гресса не сле­дует брать в его обыч­ной абстракт­но­сти. В отно­ше­нии искус­ства и т. д. эта дис­про­пор­ция ещё не так важна и не так трудна для пони­ма­ния, как дис­про­пор­ции в сфере самих прак­ти­че­ских соци­аль­ных отно­ше­ний. Например, срав­ни­тель­ное состо­я­ние обра­зо­ва­ния в Соединённых Штатах и в Европе. Но соб­ственно труд­ный вопрос, кото­рый над­ле­жит здесь разо­брать, заклю­ча­ется в сле­ду­ю­щем: каким обра­зом в неоди­на­ко­вое раз­ви­тие всту­пают про­из­вод­ствен­ные отно­ше­ния как отно­ше­ния пра­во­вые. Следовательно, напри­мер, отно­ше­ние рим­ского част­ного права (в уго­лов­ном и [вообще] пуб­лич­ном праве это имеет место в мень­шей сте­пени) к совре­мен­ному производству.
  7. Это пони­ма­ние26 высту­пает как необ­хо­ди­мое раз­ви­тие. Однако пра­во­ме­рен и слу­чай. В каком смысле (Среди про­чего пра­во­мерна и сво­бода.) (Влияние средств сооб­ще­ния. Всемирная исто­рия суще­ство­вала не все­гда; исто­рия как все­мир­ная исто­рия — результат.). 

Исходный пункт, есте­ственно, — при­род­ная опре­де­лён­ность; субъ­ек­тивно и объ­ек­тивно. Племена, расы и т. д.

1)27 Относительно искус­ства известно, что опре­де­лён­ные пери­оды его рас­цвета отнюдь не нахо­дятся в соот­вет­ствии с общим раз­ви­тием обще­ства, а сле­до­ва­тельно, также и с раз­ви­тием мате­ри­аль­ной основы послед­него, состав­ля­ю­щей как бы ске­лет его орга­ни­за­ции. Например, греки в срав­не­нии с совре­мен­ными наро­дами, или также Шекспир. Относительно неко­то­рых форм искус­ства, напри­мер, эпоса, даже при­знано, что они в своей клас­си­че­ской форме, состав­ля­ю­щей эпоху в миро­вой исто­рии, нико­гда уже не могут быть про­из­ве­дены, как только нача­лось про­из­вод­ство искус­ства как тако­вое; что, таким обра­зом, в обла­сти самого искус­ства извест­ные зна­чи­тель­ные формы его воз­можны только на низ­кой сту­пени раз­ви­тия искусств. Если это в пре­де­лах самого искус­ства имеет место в отно­ше­ниях между раз­лич­ными его видами, то тем менее пора­зи­тельно, что это обсто­я­тель­ство имеет место и в отно­ше­нии всей обла­сти искус­ства к общему раз­ви­тию обще­ства. Трудность заклю­ча­ется только в общей фор­му­ли­ровке этих про­ти­во­ре­чий. Стоит лишь опре­де­лить их спе­ци­фику, и они уже объяснены.

[M—22] Возьмём, напри­мер, отно­ше­ние гре­че­ского искус­ства и затем Шекспира к совре­мен­но­сти. Известно, что гре­че­ская мифо­ло­гия состав­ляла не только арсе­нал гре­че­ского искус­ства, но и его почву. Разве тот взгляд на при­роду и на обще­ствен­ные отно­ше­ния, кото­рый лежит в основе гре­че­ской фан­та­зии, а потому и гре­че­ской [мифо­ло­гии], воз­мо­жен при нали­чии сель­фак­то­ров, желез­ных дорог, локо­мо­ти­вов и элек­три­че­ского теле­графа? Куда уж тут Вулкану про­тив Робертса и К028 , Юпитеру29 про­тив гро­мо­от­вода и Гермесу про­тив Crédit Mobilier!30 Всякая мифо­ло­гия пре­одо­ле­вает, под­чи­няет и пре­об­ра­зо­вы­вает силы при­роды в вооб­ра­же­нии и при помощи вооб­ра­же­ния; она исче­зает, сле­до­ва­тельно, вме­сте с наступ­ле­нием дей­стви­тель­ного гос­под­ства над этими силами при­роды. Что оста­ётся от Фамы31 при нали­чии Printing House Square?32 Предпосылкой гре­че­ского искус­ства явля­ется гре­че­ская мифо­ло­гия, т. е. такая при­рода и такие обще­ствен­ные формы, кото­рые уже сами бессознательно-​художественным обра­зом пере­ра­бо­таны народ­ной фан­та­зией. Это его мате­риал. Но пред­по­сыл­кой тут явля­ется не любая мифо­ло­гия, т. е. не любая бессознательно-​художественная пере­ра­ботка при­роды (здесь под при­ро­дой пони­ма­ется всё пред­мет­ное, сле­до­ва­тельно, вклю­чая и обще­ство). Египетская мифо­ло­гия нико­гда не могла бы быть поч­вой или мате­рин­ским лоном гре­че­ского искус­ства. Но, во вся­ком слу­чае, неко­то­рая мифо­ло­гия. Следовательно, отнюдь не такое раз­ви­тие обще­ства, кото­рое исклю­чает вся­кое мифо­ло­ги­че­ское отно­ше­ние к при­роде, вся­кое мифо­ло­ги­зи­ро­ва­ние при­роды, и, стало быть, тре­бует от худож­ника неза­ви­си­мой от мифо­ло­гии фан­та­зии.

С дру­гой сто­роны, воз­мо­жен ли Ахиллес в эпоху пороха и свинца? Или вообще «Илиада» наряду с печат­ным стан­ком и тем более с типо­граф­ской маши­ной? И разве не исче­зают неиз­бежно ска­зи­тель­ство, былин­ное пение и Муза, а тем самым и необ­хо­ди­мые усло­вия эпи­че­ской поэ­зии, с появ­ле­нием печат­ного слова?

Однако труд­ность заклю­ча­ется не в том, чтобы понять, что гре­че­ское искус­ство и эпос свя­заны с извест­ными фор­мами обще­ствен­ного раз­ви­тия. Трудность состоит в том, что они всё ещё достав­ляют нам худо­же­ствен­ное насла­жде­ние и в извест­ном отно­ше­нии при­зна­ются нор­мой и недо­ся­га­е­мым образцом.

Взрослый чело­век не может снова стать ребён­ком, не впа­дая в дет­ство. Но разве его не радует наив­ность ребёнка и разве сам он не дол­жен стре­миться к тому, чтобы на более высо­кой сту­пени вос­про­из­ве­сти при­су­щую ребенку правду? Разве в дет­ской натуре в каж­дую эпоху не ожи­вает её соб­ствен­ный харак­тер в его нату­раль­ной правде? И почему исто­ри­че­ское дет­ство чело­ве­че­ства там, где оно раз­ви­лось всего пре­крас­нее, не должно обла­дать для нас веч­ной пре­ле­стью, как нико­гда не повто­ря­ю­ща­яся сту­пень? Бывают невос­пи­тан­ные дети и стар­че­ски умные дети. Многие из древ­них наро­дов при­над­ле­жат к этой кате­го­рии. Нормальными детьми были греки. Обаяние, кото­рым обла­дает для нас их искус­ство, не нахо­дится в про­ти­во­ре­чии с той нераз­ви­той обще­ствен­ной сту­пе­нью, на кото­рой оно выросло. Наоборот, это оба­я­ние явля­ется её резуль­та­том и нераз­рывно свя­зано с тем, что незре­лые обще­ствен­ные усло­вия, при кото­рых это искус­ство воз­никло, и только и могло воз­ник­нуть, нико­гда уже не могут повто­риться вновь.

[Здесь руко­пись обрывается] 

Написано в конце авгу­ста 1857 г.
Впервые опуб­ли­ко­вано в жур­нале
«Die Neue Zeit», Bd. 1, № 23–25, 1902–1903 гг.

Нашли ошибку? Выделите фраг­мент тек­ста и нажмите Ctrl+Enter.

Примечания

  1. См. Введение к труду А. Смита «An Inquiry into the Nature an Causes of the Wealth of Nations» (London, 1776) и отдел III в пер­вой главе труда Д. Рикардо «On the Principles of Political Economy, and Taxation» (Third edition, London, 1821).
  2. Contrat Social (обще­ствен­ный дого­вор) — по уче­нию Руссо — то доб­ро­воль­ное согла­ше­ние между пер­во­быт­ными людьми, жив­шими пер­во­на­чально в «есте­ствен­ном состо­я­нии», кото­рое при­вело к обра­зо­ва­нию госу­дар­ства. Эта тео­рия подробно раз­вита в книге Руссо «Du Contrat Social; ou, Principles du droit politique» Amsterdam, 1762.
  3. Zῷον πoλιτικόν в латин­ской тран­скрип­ции: zoon politikon) — бук­вально: «поли­ти­че­ское живот­ное», в более широ­ком смысле: «обще­ствен­ное живот­ное» — этими сло­вами опре­де­ляет чело­века Аристотель в начале I книги своей «Политики». В 13-​м при­ме­ча­нии к 11-​й главе I тома «Капитала» Маркс сле­ду­ю­щим обра­зом рас­кры­вает более узкий смысл этого ари­сто­те­лев­ского опре­де­ле­ния чело­века: «Аристотелевское опре­де­ле­ние утвер­ждает, строго говоря, что чело­век по самой своей при­роде есть граж­да­нин город­ской рес­пуб­лики» (см. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-​е изд. Т. 23, с. 338).
  4. См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-​е изд. Т. 46. Ч. I. С. 9, 12–13.
  5. О фигу­ри­ру­ю­щем в сле­ду­ю­щей фразе пру­до­нов­ском Прометее Маркс гово­рит в конце пер­вой главы своей «Нищеты фило­со­фии» (см. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-​е изд. Т. 4, с. 123–127).
  6. Общее место, баналь­ность (лат.).
  7. J. St. Mill. «Principles of Political Economy». Vol. I, London, 1848. Book I, «Production» (Дж. Ст. Милль. «Начала поли­ти­че­ской эко­но­мии». Т. I, Лондон, 1848. Книга I, «Производство»).
  8. О про­грес­си­ру­ю­щем и стагни­ру­ю­щем состо­я­ниях обще­ства А. Смит гово­рит в главе VIII и в заклю­че­нии к главе XI пер­вой книги сво­его труда «An Inquiry into the Nature and Causes of the Wrath of Nations» (London, 1776).
  9. J. St. Mill. «Principles of Political Economy». Vol. I, London, 1848. Book I, «Production».
  10. Вообще (лат.).
  11. К пункту 1.
  12. Противоречие в самом пред­мете (лат.).
  13. Determinatio est negatio — опре­де­ле­ние есть отри­ца­ние. Маркс при­во­дит здесь это поло­же­ние Спинозы в тол­ко­ва­нии Гегеля, при­об­рет­шем широ­кую извест­ность. У Спинозы это выра­же­ние упо­треб­ля­ется в смысле «огра­ни­че­ние есть отри­ца­ние» (см. Б. Спиноза. «Переписка», письмо № 50). У Гегеля (см. Гегель. «Наука логики», кн. I, отд. I, гл. 2, Примечание «Реальность и отри­ца­ние» и Гегель. «Энциклопедия фило­соф­ских наук». Часть пер­вая: «Логика», § 91, Добавление) здесь под­чёр­ки­ва­ется момент отри­ца­ния, внут­ренне при­су­щий вся­кому опре­де­лён­ному бытию, вся­кому «нечто».
  14. В воз­мож­но­сти (греч.).
  15. Имеется в виду, в част­но­сти, «истин­ный соци­а­лист» К. Грюн, взгляды кото­рого на соот­но­ше­ние между про­из­вод­ством и потреб­ле­нием Маркс под­верг кри­тике в «Немецкой идео­ло­гии» (см. ПСС 2-​е изда­ние, том 3, стр. 519–523).
  16. H. Storch. «Considerations sur la nature du revenu national». Paris, 1824, p. 144–159 (А. Шторх. «Соображения о при­роде наци­о­наль­ного дохода». Париж, 1824, стр. 144–159).
  17. По пре­иму­ще­ству (фр.).
  18. Нация с раз­ви­той бир­же­вой спе­ку­ля­цией.
  19. Говоря о «так назы­ва­е­мом обмене между дело­выми людьми и дело­выми людьми» («zwischen dealers und dealers»), Маркс имеет в виду про­во­ди­мое А. Смитом раз­де­ле­ние всей сферы обра­ще­ния на две раз­лич­ные обла­сти: обра­ще­ние, совер­ша­ю­ще­еся только между дело­выми людьми, и обра­ще­ние, совер­ша­ю­ще­еся между дело­выми людьми и инди­ви­ду­аль­ными потре­би­те­лями. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-​е изд. Т. 26, ч. I, с. 104.
  20. Смотря по обсто­я­тель­ствам (фр.).
  21. Сведения о Перу, каким оно было до испан­ского заво­е­ва­ния, Маркс почерп­нул из книги аме­ри­кан­ского исто­рика Прескотта «History of the Conquest of Peru, with a Preliminary View of the Civilisation of the Incas». Forth edition. In three volumes. London, 1850. Выписки из I тома этой книги содер­жатся в XIV запис­ной тет­ради Маркса, нача­той в 1851 году в Лондоне. О том, что инки не знали денег, гово­рится на с. 147 пер­вого тома книги Прескотта.
  22. Без ого­во­рок (фр.).
  23. Дословно: «с кру­пин­кой соли»; в пере­нос­ном смысле: «с ого­вор­кой», «не вполне бук­вально» (лат.).
  24. Маркс имеет в виду двух­том­ное сочи­не­ние Прудона «Système des contradictions économiques ou Philosophie de la misère», Tomes I–II. Paris, 1846, в част­но­сти стра­ницы 145–146 пер­вого тома, кото­рые он цити­рует и под­вер­гает кри­ти­че­скому раз­бору во II главе своей работы «Нищета фило­со­фии» (см. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-​е изд. Т. 4, с. 129–133). Ср. также Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-​е изд. Т. 26, ч. I, с. 36.
  25. Акционерные ком­па­нии.
  26. По-​видимому, Маркс здесь имеет в виду исто­рию в этом её пони­ма­нии
  27. Этот пер­вый пункт так и остался един­ствен­ным и к тому же неза­кон­чен­ным, поскольку выра­жен­ное в нём наме­ре­ние Маркса пого­во­рить также и об отно­ше­нии Шекспира к совре­мен­но­сти не полу­чило реа­ли­за­ции. Работа над «Введением» была Марксом пре­кра­щена сразу же после набро­сан­ных здесь при­ме­ча­ний о гре­че­ском искус­стве.
  28. С 1843 г. англий­ский изоб­ре­та­тель Ричард Робертс воз­глав­лял ман­че­стер­скую фирму «Робертс и К0», кон­стру­и­ро­вав­шую раз­ного рода инстру­менты, машины и локо­мо­тивы. Робертс был одним из самых выда­ю­щихся изоб­ре­та­те­лей XIX века в обла­сти меха­ники; в част­но­сти, ему при­над­ле­жит изоб­ре­те­ние сель­фак­тора.
  29. Юпитер — древ­не­рим­ское боже­ство неба, отож­деств­лён­ное рим­ля­нами с древ­не­гре­че­ским богом Зевсом. Основной эпи­тет его — «гро­мо­вер­жец», т. е. мета­тель грома, так как, согласно антич­ным веро­ва­ниям, он управ­лял всеми небес­ными явле­ни­ями и прежде всего гро­мом и мол­нией.
  30. Crédit Mobilier (пол­ное назва­ние Société générale de Crédit Mobilier) — круп­ный фран­цуз­ский акци­о­нер­ный банк, учре­ждён­ный бра­тьями Перейра и уза­ко­нен­ный декре­том от 18 ноября 1852 года. Основной целью Crédit Mobilier было посред­ни­че­ство в кре­дите и грюн­дер­ство (уча­стие в учре­ди­тель­стве про­мыш­лен­ных и дру­гих пред­при­я­тий). Банк широко участ­во­вал в желез­но­до­рож­ном стро­и­тель­стве во Франции, Австрии, Венгрии, Швейцарии, Испании и России. Главным источ­ни­ком его дохо­дов была спе­ку­ля­ция на бирже цен­ными бума­гами учре­ждён­ных им акци­о­нер­ных обществ. На сред­ства, полу­чен­ные от выпуска своих соб­ствен­ных акций, гаран­ти­ру­е­мых только име­ю­щи­мися у него цен­ными бума­гами дру­гих пред­при­я­тий, Crédit Mobilier ску­пал акции раз­ных ком­па­ний, гаран­ти­ру­е­мые сто­и­мо­стью их иму­ще­ства. Таким обра­зом, одна и та же реаль­ная соб­ствен­ность вызы­вала к жизни фик­тив­ный капи­тал в двой­ном раз­мере: в форме акций дан­ного пред­при­я­тия и в форме акций Crédit Mobilier, кото­рый финан­си­ро­вал это пред­при­я­тие и ску­пал его акции. Банк был тесно свя­зан с пра­ви­тель­ством Наполеона III и поль­зо­вался его покро­ви­тель­ством. В 1867 г. банк обанк­ро­тился и в 1871 г. был лик­ви­ди­ро­ван. Появление в 50-​х годах XIX в. Crédit Mobilier как финан­со­вого пред­при­я­тия нового типа было вызвано спе­ци­фи­че­скими осо­бен­но­стями эпохи реак­ции, кото­рая харак­те­ри­зо­ва­лась неве­ро­ят­ным раз­гу­лом бир­же­вого ажи­о­тажа и спе­ку­ля­ции. По образцу фран­цуз­ского Crédit Mobilier ана­ло­гич­ные учре­жде­ния были созданы в ряде дру­гих стран Центральной Европы.
  31. Фама — рим­ское назва­ние гре­че­ской богини молвы Оссы, слу­жит оли­це­тво­ре­нием быстро рас­про­стра­ня­ю­щихся слу­хов.
  32. Printing House Square — неболь­шая пло­щадь в Лондоне, место­на­хож­де­ние редак­ции и типо­гра­фии круп­ней­шей англий­ской еже­днев­ной газеты «The Times» («Времена»), а в пере­нос­ном смысле — сама эта редак­ция и типо­гра­фия, сла­вив­ши­еся в сере­дине XIX века своей пре­вос­ход­ной орга­ни­за­цией газет­ного дела.