И вот вам боли портрет

И вот вам боли портрет
~ 15 мин

В авгу­сте 1968 года — во время съезда Демократической пар­тии в Чикаго — был миг, момент, не более пят­на­дцати секунд, когда накал бун­тар­ского духа достиг куль­ми­на­ции. Доля минуты, миг; это слу­чи­лось во втор­ник вече­ром в «Колизее», а на дру­гом конце города, в отеле «Хилтон», шел съезд… В «Колизее» тысячи демон­стран­тов соби­ра­лись на «Вечер-​не-​в-​честь-​неименинника Линдона Джонсона». Поскольку вечер был не в честь, сча­стья неиме­нин­нику, есте­ственно, не желали.

Что-​то должно было слу­читься в «Колизее», это «что-​то слу­чится» висело в воз­духе. Накануне в Линкольн-​парке была драка с поли­цией, и гор­дые лбы постра­дав­ших укра­шали заля­пан­ные кро­вью повязки — будто тер­но­вые венцы. Программа была в пол­ном раз­гаре, когда на сцену вышел Фил Окс. Срывающимся голо­сом начал он петь свои песни — ауди­то­рия сто раз слы­шала их на раз­ных митин­гах с начала шести­де­ся­тых. Только в тот вечер всё было иначе.

Он пел «В слу­чае удачи», пре­крас­ную и скорб­ную бал­ладу, пел «Я больше не хочу мар­ши­ро­вать», что стала гим­ном анти­во­ен­ного дви­же­ния. И в зале запо­лы­хали при­зыв­ные кар­точки, малень­кие дро­жа­щие огоньки бунта. С каж­дым новым огонь­ком ропот толпы ста­но­вился громче. Окс пел «Конец войне», и, когда дошел до стро­чек «Чтоб кон­чить это всё, быть может, стоит и госу­дар­ству изме­нить», зал взо­рвался. Зал вопил стоя, и в этом вопле было всё: жажда спра­вед­ли­во­сти, ярость, злость — на то, что их пре­дали, на жуль­ни­че­ства, грязь пре­ступ­ле­ния. В этот миг един­ства, небы­ва­лый миг, мно­гие удив­ля­лись себе, крича это — что, может, стоит изме­нить госу­дар­ству, если госу­дар­ство не хочет меняться. Крик набу­хал, вот уже воз­духа не оста­лось, был один крик.

И потом всё кончилось.

Поздно ночью Окс и я сто­яли на Мичиган-​авеню и смот­рели, как у «Хилтона» раз­во­ра­чи­ва­ются в бое­вые порядки отряды наци­о­наль­ной гвар­дии. Мы сто­яли у воен­ного «джипа». Мы говорили.

— До них наконец-​то дошло, — гово­рил Фил светло и мягко, — это было там, я чув­ство­вал это. Ты смот­рел на их лица? В них не было страха. Я нико­гда такого раньше не видел.

Я много раз вспо­ми­нал потом тот миг в «Колизее». Вспомнил я его в апреле 1976 года, когда узнал, что Фил умер. Ему было трид­цать пять лет.

Фил Окс был изве­стен как тру­ба­дур «новых левых», как самый ради­кально настро­ен­ный артист шести­де­ся­тых. Он писал песни про­те­ста, песни на злобу дня, злые песни, их пели потом все, и он был равно счаст­лив, испол­няя их на митин­гах и в кон­цер­тах. Его песни взы­вали к чув­ствам и при опре­де­лен­ных обсто­я­тель­ствах могли спро­во­ци­ро­вать дей­ствия (в глу­бине души он наде­ялся, что так и будет).

Песни, под кото­рые он рос? Элвис Пресли и дру­гие — про­сто рок, и кан­три, и вестерн. Он был меч­та­тель, оди­ночка, сын док­тора и мис­сис Джэкоб Окс, рож­ден­ный в Эль-​Пасо, взра­щен­ный в шта­тах Нью-​Йорк и Огайо. Три раза в неделю ходил в кино, забы­вая себя, рас­тво­ря­ясь в экран­ном сча­стье. (Потом он как-​то ска­зал, что в отро­че­стве был «обык­но­вен­ным аме­ри­кан­ским обол­ту­сом».) Политикой не инте­ре­со­вался. Упросил роди­те­лей опре­де­лить его в Стонтоновскую воен­ную школу — уви­дел в «Нью-​Йорк таймс» объ­яв­ле­ние о наборе. Друзья-​кадеты? Джеймс Дин и Мэкси Голдуотер, они сня­лись вме­сте для аль­бома выпуск­ни­ков, име­ну­е­мого «Шрапнель». Диплом Филу вру­чал Голдуотер-​старший, Барри1 .

В штате Огайо — там он учился в кол­ле­дже на отде­ле­нии жур­на­ли­стики — жил в одной ком­нате с Джоном Гловером. Именно он позна­ко­мил Окса с гита­рой и поли­ти­кой. (Гловер потом стал извест­ным фолк-певцом.)

«Мой отец был ком­му­ни­стом, увлекся марк­сиз­мом и я, — гово­рит Гловер, — вме­сте с Филом мы читали «Коммунистический мани­фест». Фил был наде­лен мучи­тель­ным чув­ством спра­вед­ли­во­сти и состра­да­нием к сла­бым, оди­но­ким и уни­жен­ным. Книгой его юно­сти стала «О мышах и людях» Стейнбека».

Начал писать ста­тьи в газету кол­ле­джа. Когда пред­ло­жил ста­тью, в кото­рой назы­вал Фиделя Кастро одним из вели­чай­ших людей века, газета от его услуг отка­за­лась, и Фил поду­мал, что смо­жет сде­лать свою мысль более доход­чи­вой и про­хо­ди­мой, выра­зив ее в песне. Так он напи­сал свою первую поли­ти­че­скую песню «Баллада о бло­каде Кубы». С успе­хом испол­нил ее в дуэте с Гловером в сту­ден­че­ском кафе.

Сделал еще несколько поли­ти­че­ских песен, тоже удач­ных. Бросил кол­ледж и уехал в Гринвич-​Виллидж2 .

В то время в Гринвич-​Виллидж начи­нали сте­каться моло­дые никому пока не извест­ные авторы песен про­те­ста — Боб Дилан, Том Пакстон, Эрик Андерсен, Питер ла Фарж, Джон Себастьян, Ричард Фаринья.

Дремотные пяти­де­ся­тые кон­чи­лись. Окс и его моло­дые дру­зья пели о граж­дан­ских пра­вах, о бомбе и — уже — о Вьетнаме.

Как-​то сразу поре­шили, что Боб Дилан — звезда, а Окс — вто­рой, но дистан­ция между ними велика. (Фила это мне­ние бесило — кого бы не бесило? — но тем не менее он все­гда оста­вался самым ярост­ным защит­ни­ком Дилана, назы­вая его «вели­чай­шим поэтом среди всех нас».)

Поворотным пунк­том в карьере Окса был Ньюпортский фести­валь народ­ной музыки 1963 года. Пит Сигер зара­нее уго­во­рился с Оксом, что во время выступ­ле­ния вызо­вет его из зала и попро­сит спеть несколько вещей. На сле­ду­ю­щий год его при­гла­сили уже в каче­стве веду­щего певца.

Сигер даро­вал моло­дым титул «Дети Вуди», и титул этот при­шелся кстати. Да, в пес­нях они были после­до­ва­те­лями Вуди Гатри3 , но во всем осталь­ном — из дру­гого пле­мени. Гатри, Джо Хилл, Слепой Лемон Джефферсон, Тетушка Молли Джексон, Лидбелли — они сами стра­дали от бед­но­сти, голода, болез­ней, жесто­ко­сти зем­ле­вла­дель­цев, шери­фов и бос­сов. «Дети Вуди» пели о граж­дан­ских пра­вах и Вьетнаме, но сами-​то они, почти без исклю­че­ния, выходцы из «белого сред­него класса» и во Вьетнаме нико­гда не были.

Гатри любил гово­рить: «Вы не смо­жете напи­сать сто­я­щую песню о пыль­ной буре, если не побы­вали в ней». А это поко­ле­ние моло­дых аме­ри­кан­цев под­вер­гало сомне­нию цен­но­сти соб­ствен­ного класса, стра­дая от созер­ца­ния стра­да­ний. Это был искрен­ний про­тест, но все же реши­мость их — и это пока­зало время — не была необ­хо­димо твер­дой. Мальчики-​пророки. Красивые маль­чики. Вихри, водо­во­роты, вол­не­ния вра­ща­лись вокруг них. Их обо­жали, их ими­ти­ро­вали, их награж­дали солид­ными сум­мами. Арло Гатри полу­чал за один кон­церт больше, чем его отец зара­бо­тал за всю жизнь. Их поко­ла­чи­вали, но не доби­вали. Их не боялись.

И все же именно певцы шли в пер­вых рядах рас­ту­щего дви­же­ния про­те­ста. Перед лицом таких вра­гов, как Линдон Джонсон и война во Вьетнаме, «Движение» спло­ти­лось вокруг своих лиде­ров. Искры мятежа и страха потрес­ки­вали в воздухе.

В 1965 году Дилан начал отхо­дить от «Движения», его песни ста­но­ви­лись неяс­ными и лич­ными. «Политика — чушь», — при­зна­вался он Оксу. Друзья цити­руют его выска­зы­ва­ния того вре­мени: «Пришла оче­редь Фила. Он может занять мое место, если поже­лает». «Синг Аут»4 назвал Дилана дезер­ти­ром и про­воз­гла­сил пев­цом «Движения» Окса.

В шесть­де­сят седь­мом Окс выпу­стил «Радости гавани», его самый успеш­ный аль­бом поли­ти­че­ских песен. Но каким бы звон­ким в целом аль­бом ни был, две песни выпа­дали из кон­тек­ста, отра­жали сомне­ния Фила. «Перечеркни мое сердце» — песня о мечте, что пре­вра­ща­ется в кош­мар, о радо­сти, кото­рая стала муче­нием. «Я был с ней» — о несбыв­шейся надежде на любовь и кра­соту, о девушке: «Я меч­тал о ней; я был с ней. Я понял — она ничто».

«Фил любил эту свою песню больше всех, — гово­рит Майкл Окс, млад­ший брат Фила и его быв­ший мене­джер. — Она выра­жала его фило­со­фию — «Всё тщетно». Это миф о Сизифе: стоит вам достичь вер­шины, и вы непре­менно ска­ти­тесь вниз и должны тол­кать свой камень, свое бремя к вер­шине вновь и вновь».

Тогда Оксу было два­дцать шесть. Был женат, недолго, брак рас­пался, и он боялся новых встреч. Дочка — она роди­лась в шесть­де­сят тре­тьем — жила с быв­шей женой в Калифорнии. Сам он коче­вал между Чикаго и Нью-Йорком.

Город Чикаго вообще при­об­рел осо­бое зна­че­ние для Окса. В тот корот­кий миг в «Колизее» про­те­сту­ю­щие больше не были лояль­ной оппо­зи­цией; они стали жерт­вами. Избитые поли­цией, пре­дан­ные, они почув­ство­вали жела­ние воз­звать «К ору­жию!». Но это было лишь иллю­зией, сте­че­нием обсто­я­тельств, и вряд ли эта иллю­зия могла повто­риться. Окс понял это, он понял, что те пере­мены, на кото­рые он наде­ялся, не произойдут.

После Чикаго всё пока­ти­лось под откос — и для «Движения», и для самого Фила Окса. К тому же он почув­ство­вал, что твор­че­ская сила осла­бе­вает. Стихи уже не нака­ты­вали на него будто волна, как это было раньше. Мир Фила начал дро­биться, рассыпаться.

Он решил вер­нуться к своим музы­каль­ным кор­ням, к мело­диям кан­три. В 1970-​м дал кон­церт в «Карнеги-​холл» — вышел на сцену в пар­чо­вом костюме и пел ста­рые хиты Пресли и Бадди Холли. Надеялся, что его слу­ша­те­лям — под­черк­нем, его слу­ша­те­лям — эти песни понра­вятся, что они пой­мут его ува­же­ние к ним — как к опре­де­лен­ному куль­тур­ному насле­дию. Его высмеяли.

«Если и есть какой-​то шанс для Америки, — ска­зал он тогда, — то этот шанс — рево­лю­ция», Фил счи­тал, что, если бы уда­лось при­влечь к «Движению» моло­дых рабо­чих, тот миг в Чикаго не был бы таким коротким.

Если бы Окс был после­до­ва­тель­ным в этой своей линии, он мог бы достичь каких-​то резуль­та­тов. Хотя бы как артист. Написал две отлич­ные песни в стиле «кантри-​энд-​вестерн» для сле­ду­ю­щего аль­бома, но послед­няя вещь из этой пла­стинки носила сим­во­ли­че­ское назва­ние «Нет больше песен». Он про­сто не мог их писать. У него больше не было темы.

Окс пытался найти себя в дру­гом. Сдал несколько ста­тей в лос-​анджелесские «под­поль­ные» газеты, их опуб­ли­ко­вали, но все же это было не его делом. Попробовал себя в каче­стве мене­джера — когда в Чили про­изо­шел пере­во­рот, Фил орга­ни­зо­вал кон­церт в Нью-​Йорке, весь сбор от кото­рого пошел в фонд помощи чилий­ским демократам.

В то время Фила начали мучить ост­рые желу­доч­ные боли. Врачи долго не могли поста­вить диа­гноз. Фил был уве­рен, что у него рак. Ему понра­ви­лась эта мысль, логич­ность смерти: «Фил Окс, певец «Движения», умер от рака».

Война во Вьетнаме кон­чи­лась. Окс орга­ни­зо­вал еще один кон­церт в Сентрал-​парке, это было летом семь­де­сят пятого года. Пел свою «Конец войне», собра­лась пяти­де­ся­ти­ты­сяч­ная толпа, толпа одоб­ри­тельно шумела в такт песне, но это было лишь печаль­ное про­щаль­ное «ура». На строчки «Чтоб кон­чить это всё, быть может, стоит и госу­дар­ству изме­нить» отклика не было.

Вскоре после этого кон­церта врачи наконец-​то опре­де­лили — нет, не рак. Начали лечить, успешно. С мыс­лью о смерти при­шлось вре­менно рас­статься, и это рас­ста­ва­ние Фила не обра­до­вало. Вершина была позади. Ничего уже не мог с собой поде­лать, опус­кался, бро­дил по Гринвич-​Виллиджу зарос­ший, гряз­ный, полу­пья­ный. (У Фила была при­вычка бор­мо­тать строчки из своих песен. В то время он повто­рял одну: «И вот вам боли порт­рет» — это из его песни «Распятие».)

Бурные воды «Движения» успо­ка­и­ва­лись, Фил тонул. Он дал свой послед­ний кон­церт — в «Фолк-​сити», в зале, где когда-​то впер­вые высту­пил как про­фес­си­о­наль­ный артист. К концу чет­вер­того отде­ле­ния стал забы­вать слова. Последней спе­той им пес­ней было «Распятие» — «И вот вам боли порт­рет». «Я спел ее нарочно, — ска­зал он вла­дельцу зала. — В один пре­крас­ный момент вы про­чтете в газе­тах: «Фил Окc покон­чил с собой в трид­цать пять лет»».

В декабре он пере­брался к своей сестре Сонни, школь­ной учи­тель­нице. Попросил при­ютить его на несколько дней, остался на три месяца. Проводил дни у теле­ви­зора и часами играл со сво­ими пле­мян­ни­ками в карты. Когда про­иг­ры­вал, пла­тил пес­нями. У него опять нача­лись боли. Врач опять разо­ча­ро­вал — нет, не рак.

Утром вось­мого апреля стар­ший пле­мян­ник, четыр­на­дца­ти­лет­ний Дэвид вышел в кухню. Увидел, что не хва­тает одного стула. Дверь в ван­ную была при­от­крыта. Стул валялся на полу.

Спасти Фила не удалось.

В конце мая состо­ялся вечер памяти Фила Окса. На вечере пела Одетта, ее гитара была пере­вя­зана тра­ур­ной лен­той; Эбби Хоффман при­слал пленку с запи­сью слов про­ща­ния; Джерри Рубин5 , с тру­дом сдер­жи­вая слезы, читал послед­нее письмо Фила; Дэйв Ван Ронк пел «Он был моим дру­гом»; при­шел Аллен Гинзберг; при­шли Пит Сигер, Эрик Андерсен, дру­гие певцы. Шесть часов пять тысяч чело­век сто­яли и ждали, что при­дет Боб Дилан. Он не пришел.

После кон­церта все собра­лись в баре в Гринвич-​Виллидже. Музыкальный авто­мат был заря­жен глу­по­ва­тыми мело­ди­ями «диско». Вспоминали слова Окса: «Как мирно стало и как скучно. Конечно, хорошо, что война кон­чи­лась. Только, зна­ете, она застав­ляла людей думать».

Нашли ошибку? Выделите фраг­мент тек­ста и нажмите Ctrl+Enter.

Примечания

  1. Сенатор от штата Аризона, один из лиде­ров аме­ри­кан­ских «яст­ре­бов».
  2. Район Нью-​Йорка, где по тра­ди­ции селятся арти­сты, худож­ники, поэты.
  3. Известный испол­ни­тель народ­ных песен Америки 30-​х годов.
  4. Журнал, посвя­щён­ный про­бле­мам народ­ной музыки.
  5. Эбби Хоффман, Джерри Рубин вхо­дили в «Чикагскую семёрку» (так назы­вали руко­во­ди­те­лей анти­во­ен­ной демон­стра­ции моло­дежи в Чикаго во время съезда Демократической пар­тии). В 1969 году вла­сти США устро­или судеб­ную рас­праву над ними. Фил Окс высту­пал на суде в каче­стве сви­де­теля защиты.