Постановка проблемы
Данный материал своим рождением обязан дискуссии, которая совершенно случайно завязалась у меня в личной беседе с одним знакомым. Он утверждал, что деколлективизация в России не встретила никакого сопротивления со стороны сельских жителей. И если какое-либо недовольство и было, то в широкий протест не переходило. Я долго спорил, рассказывал про забастовки в сельском хозяйстве, нападениях на фермеров со стороны колхозного крестьянства, Аграрный союз… Но, увы, мои слова не вызвали у собеседника никакого доверия. Не верю, что такое было, и всё! Спор оказался бесплодным.
Но именно он натолкнул меня к созданию этого цикла статей. Я преследую две основные цели. Первая — дать материал в помощь пропагандистам. Я уверен, что фраза «аграрный кризис 1992 года» вам, скорее всего, ничего не говорит. Вот в этом и проблема. Реформы в сельском хозяйстве — самые провальные из всех затей первого срока Б. Н. Ельцина. Казалось бы — только сюда и надо бить! Увы, мало кто даже интересуется.
Вторая — подготовить почву для более масштабного исследования деколлективизации в России, которое когда-нибудь, да напишут сочувствующие нашему делу. Опираться я буду на материалы прессы, причём на немаленький такой массив (выпуски четырёх изданий за три полных года), обрабатывать который даже с наличием удобного дайджеста нужно несколько суток чистого времени. Так что моя работа должна существенно сэкономить время тому, кто возьмётся писать большую работу и при этом задействовать периодику. Этот будущий автор хотя бы будет иметь представление где и что искать по отдельным аспектам.
«Опять Прибой пишет про сельское хозяйство и опять без нужной глубины! Где анализ производства?». Да, вот так вот. Простой в своей сути обзор материалов, находящийся где-то на грани историографии и источниковедения, я предпочту пустому теоретизированию. Ведь я — ни разу не аграрий по образованию и таковых среди современных левых не знаю. Так что злорадствовать неуместно — беда-то общая.
Что не так с прессой?
Выше я уже упомянул, что основным источником для написания данного материала послужила пресса начала 1990-х. Конкретно — «Российская газета», «Известия», «Независимая газета» и «Московские новости». То, что можно было найти на сайте «Ельцин-центра» в отсканированном виде и с удобным дайджестом (последнее относится только к старой версии их сайта). Были планы задействовать «Сельскую жизнь» из местной библиотеки, но никаким дайджестом там даже не пахло, а потому от данной идеи я отказался. Конечный результат просто не оправдает временных затрат на просмотр огромных подшивок за три года. Тем более, что, в отличие от всех вышеназванных изданий, в «Сельской жизни» всё на аграрную тему, а значит, просматривать надо каждую газету предельно внимательно. Хотя не спорю — в то время это издание было оппозиционным, а потому составило бы неплохой контраст либеральной четвёрке крупнейших газет.
Так что, собственно говоря, не так? Почему бы на основе периодики не сделать «нормальную» работу? Во-первых, уже в рассматриваемое время об оперативности газет как СМИ говорить не приходится — радио и телевидение в тот период были всё же достаточно развиты. Уже тогда печатные издания больше стали ориентироваться на эксклюзивность материалов и аналитику, а не на оперативность. Вот как раз-таки «глубокой аналитикой» либеральных журналистов начала 1990-х как отдельным предметом исследования я интересуюсь в своей жизни меньше всего. Вы, думаю, тоже. Самое ценное, что я искал в печати тех лет — событийную сторону процессов. А её не так много, как хотелось бы.
Во-вторых, это проблема объективности. Все мы прекрасно понимаем, что в обществе, где идёт борьба классов, никаких беспристрастных СМИ быть не может. Газеты в этом плане не то что «не исключение», они — эталон. Именно в связи с этим фактом многие исследователи инстинктивно игнорируют периодику как источник. И очень, скажу я вам, зря. Как бы социальная борьба в обществе ни искажала функции прессы, а СМИ всё же таковым и остается. Бывают случаи умолчания, прямого подлога и намеренного искажения фактов. Но в целом газета существует благодаря донесению до читателя реальных событий, произошедших в стране и в мире, этого у неё не отнять. Свою «классовую» функцию она отрабатывает на таком поле как отбор новостей (разными вещами интересуются редакторы «Российской газеты» и «Учительской газеты», о разном напишет «Вестник Единой России» и «Тотальная мобилизация») и интерпретация событий.
Таким образом, информацию об объективной действительности прошлого из газет вполне себе реально вытащить, было бы желание пробираться через тернии интерпретаций. Более того, даже уникальную информацию, потому что некоторые события могли после себя и не оставить иных следов, кроме как единичные публикации. Но я особо отмечу, что историю нельзя писать только по прессе. Это уже автоматом выводит материал в сферу «исторической публицистики».
При чтении материала держите всегда эти вещи в уме, чтобы избегать слишком больших обобщений. Того же принципа постараюсь придерживаться и я.
«Вернись, товарищ, к нам в колхоз! По-хорошему…»
Приступим же к разбору того предубеждения, что с тотальной фермеризацией страны, начало которой было положено Законом РСФСР от 22.11.1990 «О крестьянском (фермерском) хозяйстве», колхозы и совхозы смирились безоговорочно, а то и вовсе её приветствовали. Ещё в 1991 году надежды на такой исход казались наиболее обоснованными. Реформаторы действительно надеялись, что сельские жители с радостью возьмут землю и убегут из «агрогулага». А уже на руинах уродливых гигантов от сельского хозяйства возникнет сеть небольших фермерств, которые дадут невиданную производительность труда, с помощью которой накормят Россию.
Вот, например, характерная для того времени статья под названием «Бархатная революция в отдельно взятом колхозе», опубликованная 20 февраля 1991 года в «Известиях»1 . С пафосом и нескрываемой радостью автор описывает самороспуск одного из колхозов Тульской области, призывая всех сознательных граждан брать с данного хозяйства пример. Сотни подобных панегириков мелким собственникам было написано в то время. А так писали о съезде АККОР (Ассоциация крестьянских (фермерских) хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России):
«…в атмосфере практически полного бесправия и бешеного противодействия возрождению самостоятельного крестьянина со стороны Системы…»2
Всё это скучно читать — позднесоветская пресса, только вывернутая наизнанку. Тот же стиль, те же штампы, только направленность диаметрально противоположная.
Но на фоне этих победных реляций «сверху», резко бросаются в глаза материалы «с мест». Они по своему тону куда менее позитивные, хотя выдержаны всё в том же неистово либеральном духе. Именно из регионов раздались первые уверения, что на деле деколлективизация буксует. Причём не по вине одних лишь «недобитых бюрократов-консерваторов». Уже весной 1992 года «Российская газета» (официальное издание Верховного совета России) в материале со звучным названием «Либо прорыв к новому обществу, либо возврат к лагерям» не без сожаления отмечала:
«Против приватизации земли выступают сейчас не только сторонники „социалистического выбора“ в лице сельской бюрократии, но и сами колхозники»3 .
Весьма скромное замечание для разворачивавшихся событий. Пожалуй, приведу свой «дайджест» событий в советско-российских (время-то переходное) сёлах и деревнях на тот период.
В апреле 1991 года на страницах «Известий» публиковали следующее:
«Наотрез отказался дальше разговаривать с нами молодой удмуртский фермер, едва узнав, что мы журналисты:
— Если мою фамилию в газете назовёте — может случиться большая беда. Хватит того, что хозяйство моего друга сожгли колхозники. Защитить меня всё равно не сможете, а людей ещё сильнее обозлите»4 .
Через несколько месяцев аналогичные сообщения были опубликованы в «Российской газете». Согласно её материалам в Смоленской области колхозники устраивают фермерам поджоги и травят скот5 . Фермер В. Рождественский из под Пскова также рассказал в своём письме о травле скота со стороны колхозного крестьянства6 . А это уже осень 1992 года, Ярославская область. Интервьюируемые фермеры также говорят об угрозах поджогов7 .
Обстоятельное письмо по поводу преследований со стороны остальных селян пришло в «Известия» летом 1991 года от карагандинского фермера. Любопытно то, какие именно мотивы данный фермер видит за учинённым ему поджогом:
«В ноябре минувшего года глубокой ночью вдруг заполыхала моя усадьба. Несколькими минутами раньше кто-то прогромыхал по металлической крыше, и эти неосторожные шаги, разбудившие мою семью, в сущности спасли нас от гибели. Мы едва успели выскочить из дома. Всё, что могло сгореть, сгорело. Кто совершил поджог и, главное, почему? Следствие так и не докопалось. Но нетрудно предположить, что это сделал кто-то из тех, кто ещё раньше по ночам обстреливал меня из ружья [! — В. П.], тот, в чьём сознании крепко засел образ кулака-мироеда, высасывающего из людей последние соки.
<…>
Естественно, что я со своими высокими доходами не вписывался в идеологию деревенского большинства, бедного в массе своей вовсе не из-за лености, а из-за насильственного отчуждения от земли и другой собственности.
Не берусь гадать, как глубоко она проникла в души селян. Одно очевидно: после пожара особого сочувствия к себе я не испытывал»8 .
Это сообщение не уникально не только в качестве сведения о поджоге. Покушения на убийство, по-видимому, также стали если не массовым, то, по крайней мере, знакомым для фермеров явлением. Осенью 1991 года сообщение о стрельбе пришло уже из Ставрополья, то есть практически с другого конца страны9 .
В 1993 году корреспондент «Российской газеты» сообщал, что члены колхоза «Заветы Ильича» Тамбовской области ведут борьбу с местным сельхозкооперативом не совсем легальными методами: колхозники портят поля и организованно воруют10 .
Довольно необычная жалоба в газету была у фермера А. И. Ельцова: местные «люмпены» не только мешают частникам, но и сбивают с пути истинного «сознательных» граждан. Такая цитата:
«За попытку помочь фермеру вспахать его поле бригадиром с товарищем был избит механизатор совхоза „за дискредитацию колхозно-совхозного строя“»11 .
И такие замечания тоже не уникальны. Условная «линия фронта» проходила и внутри самих колхозов. Вот что писали «Известия» о колхозе с символичным названием «Путь социализма» Орловской области осенью 1991 года. Председатель данного коллективного хозяйства слыл активным поборником реформ, помогал в становлении фермерства и сам уже примерял на себя роль предпринимателя. А именно — создал частное предприятие, которому передал часть колхозной техники. Это вызвало пристальное внимание ОБХСС, но произошёл августовский путч и расследование сдулось. Тем более, что Министерство сельского хозяйства было совсем не против подобных перемен. Решающее слово, неожиданно для всех, было за колхозным собранием, которое сместило председателя и вернуло колхоз к прежним формам хозяйствования12 .
Конечно, в материале председатель изображён как жертва, а колхозники — как деградировавшие, вечно пьяные люмпены, которые не понимают, что им волю дают. Но в этом и в иных материалах весь подобный оценочный мусор я намеренно опускаю. Если есть желание, то ссылки на конкретные статьи везде есть и вы вполне можете ознакомиться с ними самостоятельно. В принципе, отдельное рассмотрение пропагандистского обеспечения земельной реформы в России тех лет и впрямь могло бы стать темой самостоятельной работы.
Нам же тут примечателен сам факт, что движение колхозного крестьянства не было «движением молчаливых». Данные издания не дают слова сторонникам старых форм хозяйствования, но, по-видимому, угроза со стороны переиздания капитализма в России колхозниками в тех или иных формах осознавалась. Хотя нельзя сбрасывать со счетов, что могла быть и доля приукрашивания, намеренного выпячивания именно противозаконных методов.
Действительно уникальным свидетельством, аналогов которому я не нашёл, является статья Ивана Прыха «Очень нужен конь буланый». Тут описана ситуация, которая каждому, кто хоть сколько-нибудь знаком с историей коллективизации, кое-что напомнит:
«Куда же делась шестая часть лошадиного стада области? Начальник облстатуправления Н. Зеболов, в прошлом руководящий сельхозработник, при разговоре со мной сказал, что более пяти тысяч лошадей были сданы колхозами и совхозами на мясокомбинаты. А почему же не проданы людям, нарождающимся крестьянским и фермерским хозяйствам?
Если говорить коротко, то виновата во всём классовая борьба, или, точнее, классовая сознательность, которую активно проявляет руководящая агробюрократия»13 .
Из материала невозможно понять, было ли поддержано данное действие рядовыми колхозниками. Всё же председатель председателю рознь — мотивы подобного поступка действительно могли лежать в сфере заинтересованности «агробюрократии». Но здесь очень сложно без дополнительных источников отделить оценочные суждения от фактов. Почти любые социальные волнения в деревне тех лет газеты списывали на происки «недобитой бюрократии». Тот же «Крестьянский союз», затем переименованный в «Аграрный Союз», в своё время считали искусственно созданным детищем КПСС, которое призвано противостоять свободному фермерству. «Союзу коммунистов на селе», как называли эту организацию её противники, предрекали скорую политическую смерть после провала путча. А по итогу? Данная структура не только выжила и занималась координацией аграрных стачек, но и превратилась в знакомую некоторым «Аграрную партию России». Эта левая (условно, конечно же) партия долгое время была союзником КПРФ на парламентских выборах. Внушительная история для чисто бюрократической структуры, созданной по указке сверху и якобы никогда не имевшей широкой социальной базы.
Перенесёмся в 1992 год. В Ярославской области трое членов совхоза «Родина» избили бывшего коллегу, который, как и ещё 9 человек во главе с бывшим председателем, выделились из совхоза. Драка была частью большого и длительного конфликта, вызванного желанием этой девятки «обособиться». Новый председатель совхоза, выбранный вместо ренегата (что лично у меня вызывает удивление, так как речь о совхозе, а не о колхозе), Н. Лапин, начал борьбу с единоличниками. Отщепенцам была выделена не вся положенная земля, а имущественный пай не дали совсем. Николай Лапин, по заверениям корреспондента, в своих действиях активно опирался на поддержку членов совхоза, устраивал митинги и забастовки, призванные повлиять на власти в вопросе выделения этим фермерам земли. В конце концов, не добившись своего правовым путём, совхоз просто захватил фермерские поля и засеял их. Сам Лапин заявил газете, что ещё сдерживает людей, так как члены коллектива угрожают фермерам поджогами и физической расправой14 .
В том же году в Чувашском колхозе произошёл конфликт, в чём-то похожий на события в Ярославской области: несколько десятков человек решили отделиться от колхоза и создать своё предприятие. Утверждённое властями, это решение было опротестовано колхозным собранием. Но протест принят не был, после чего состоялась массовая драка, в результате которой руководители с обеих сторон оказались в больнице. В конфликт вмешались силы местного МВД15 . Корреспондент отмечает, что данный случай в регионе уже не первый.
Всем этим вещам соответствовали и определённые политические настроения. «Российская газета» в 1991 году отмечала, что именно аграрники составляют основной костяк групп «Коммунисты России» и «Россия» (обе входили в условно левый блок «Российское единство») в Верховном совете16 .
Эти же настроения отразились и на выборах Президента РСФСР в 1991 году.
Кандидаты от КПСС, конечно же, были разгромлены в масштабах страны (отдельное спасибо Руцкому и его блоку «Коммунисты за демократию», оторвавшему на сторону Ельцина весомую долю «консервативного» левого электората), но по регионам ситуация была не столь однозначна17 . Весьма и весьма неплохой результат левый спектр политических сил (А. Макашов и Н. Рыжков) показал в сельской местности. В городах и пригородных районах, конечно же, без шансов — полное лидерство Ельцина. Здесь голоса за иных кандидатов в рамках статистической погрешности. А если посмотреть на сельские районы, особенно в аграрных регионах, то левые могли рассчитывать на ¼ или даже ⅓ голосов. Сравните даже результаты по областному центру и удалённым районам аграрных областей: по городам Краснодарского края и сельским районам, по городам Оренбургской области и сельским районам… Очень большой контраст. Но сельское население в стране к тому времени было уже не так значительно и не могло серьёзно повлиять на исход борьбы.
Мне не удалось найти результаты референдума от 25 апреля 1993 года по отдельным территориальным избирательным комиссиям, но, судя по публикациям прессы, конкретно сельское население страны Ельцина очень мощно прокатило18 . Либеральная пресса буквально брызгала ядовитой слюной19 .
Но это всё статистика. А своими ушами кто-либо нечто подобное слышал? И такие свидетельства тоже есть. А. Пушкарь из «Известий», пребывая в Калужской области, отмечал следующее:
«Когда я был на сельсовете, мимо прошли две тётки. Демонстративно матерясь, они кричали, что землю не возьмут, а каждого, кто приедет сюда за землёй, спалят немедленно. Когда я встретился с механизаторами, бывший детдомовец А. Цветков, Сан Саныч в просторечии, коллективист от рождения, заявил чётко: мы не хотим выделяться, будем работать сообща, как наказывал дедушка Ленин»20 .
Автор глубоко разочарован в «тёмной массе» и все перспективы реформы связывает с председательским корпусом. Условно «хороший» председатель-реформатор сможет провести деколлективизацию, а «плохой» легко затормозит её, опираясь на настроения самих работников.
В той же газете, но хронологически позже, один из фермеров Татарстана передавал следующие слова директора местного совхоза:
«Для нас урожая и без твоего хватит, а Россию больше кормить не собираемся. И вообще, можешь везти свою пшеницу-картошку прямо Ельцину, который возрождает старое и таких кулаков-единоличников поддерживает»21 .
Такое отношение нельзя связывать только лишь с тем, что среди формирующегося слоя собственников почти половина была городских, получивших землю от государства по специальным программам22 . Как видно из вышеприведённых материалов, неприязнь распространялась и на бывших соседей, решивших отойти от коллектива.
Вот ещё одна характерная цитата из «Российской газеты»:
«Недавно жена сообщила, что наш депутат, Лидия Николаевна, собирала тех, кто входит в её округ, и спрашивала, кто хочет купить землю в собственность. Какое возмущение это вызвало у крестьян! А жена попросила записать нас, так её все на смех подняли»23 .
Все представленные материалы наглядно показывают нам, что деколлективизация российской деревни отнюдь не была процессом быстрым и бесконфликтным. И далеко не все её ждали как «освобождения». Лучшее признание этого — Указ Президента Российской Федерации № 1342 «О разрешении приобретения, хранения и использования гладкоствольного охотничьего оружия гражданами, ведущими крестьянское (фермерское) хозяйство» от 8 ноября 1992 года24 . Никаких отмазок про охоту, сказано прямо:
«…для защиты жизни, здоровья и собственности от противоправных посягательств».
Можно, конечно, сказать, что для охраны полей от любителей покопать чужую картошку. Да, вполне возможно, но факты свидетельствуют, что ружьё висело на стене не от одних лишь «несунов»…
В принципе, для использования в качестве контраргумента в дискуссии уже достаточно. Но этого мало. Если вы помните, у нас есть и вторая цель — сделать своеобразный набросок для более крупной работы по теме, которая современным левым очень и очень даже нужна. Потому не мешало хотя бы попытаться более глубоко рассмотреть те причины, которые приводили к подобным столкновениям. Вопрос ведь не праздный, так как для данного периода, когда мы говорим о фермерах, речь идёт прежде всего о семейных хозяйствах без наёмной рабочей силы. Происходившее нельзя рассматривать как стандартный конфликт между работниками и работодателями.
Но прежде чем мы перейдем к следующему разделу, нужно сделать пару замечаний. Во-первых, не одними только неправовыми методами колхозники высказывали неприятие «фермеризации». В одном из предыдущих очерков я упоминал, что вполне сознательным шагом со стороны колхозного крестьянства была формальная перерегистрация колхоза в АО (акционерное общество) или производственный кооператив, что позволяло предприятию найти своё место в новой правовой системе, сохраняя внутренний уклад по сути не тронутым. Это замечали и современники, которые также толковали данный факт как форму сопротивления властям. Для того времени эти вещи были общим местом, но на всякий случай приведу конкретные публикации.
Людмила Леонтьева в своей статье приводит следующие слова одного из председателей:
«Вся Россия пройдёт через испытание голодом, если будет выполнен указ Ельцина о реорганизации колхозов и совхозов, который, по существу, означает их практическую ликвидацию. Самоспасаясь, село идёт на грандиозный камуфляж: во исполнение указа хозяйства меняют вывески. Но и только».
Ознакомившись с ситуацией на месте, журналистка приходит к следующим выводам:
«Хотя гнев демократической печати на решение шестого съезда, „забодавшего“ вопрос о частной собственности на землю, не ослабевает, некоторые отмечают удивительное сходство того, что происходило на съезде, с настроениями на местах. То есть ситуация в хлебных провинциях России не столь революционна, как полагают демократы, настаивающие на проведении референдума по частной собственности на землю (выделение авторское)»25 .
С тем же сожалением в статье «Диктатура ленивых» пишет и корреспондент «Известий»:
«Но на практике, не скрывает Надежда Ивановна, большого различия между старыми и новыми хозяйствами нет. Фактически кооператив — тот же колхоз. Земля разделена условно, коллективная собственность осталась незыблемой»26 .
Во-вторых, за рамками нашего рассмотрения оказалось чисто бюрократическое сопротивление местных властей указам из Центра. Ведь весь государственный аппарат демократам достался от позднего СССР, все эти люди в многочисленных исполкомах — те же советские чиновники, члены КПСС, убравшие партбилет на антресоли. Подобные явления нами вообще мало осмыслены. Принято считать, что все они были идейные демократы-ренегаты, с радостью взяли под козырёк и продолжили работать на новую власть без лишних вопросов.
Не стоит впадать в иную крайность и переоценивать провинциальное советское чиновничество, речь совсем не о верности идее. Она на тот момент потерпела тотальный провал, от которого до сих пор не может оправиться. Речь о том, всегда ли совпадали их интересы с Центром в отношении проводимых в стране мероприятий. Некоторые факты свидетельствуют, что нет. В частности, тот, что большую часть публикаций по аграрной реформе в газетах тех лет составляют сообщения о саботаже земельного передела со стороны местных властей. Причём поток этот идёт непрерывно, что до событий августа 1991, что после. Так что, быть может, в конфликте был ещё один аспект — местная бюрократия, не выступающая принципиально против частной собственности на землю, но не расположенная отдавать её фермерам, видя в качестве будущего собственника районной землицы себя и своих родственников.
Вот хороший пример из Вологодской области:
«Совхоз — „государственный монстр“, как ему и предписывали теоретики, превратился в товарищество с ограниченной ответственностью. Сначала руководство совхоза и специалисты расписали за собой парк машин, потом лучшую землю — на себя и пенсионеров-родственников, потом лучший телятник. Всё на законной основе, притом, конечно, что своя рука — владыка. Это бы ладно, но хозяйство уже несколько лет нерентабельно, живёт на кредит коммерческого банка. Подо что же дан кредит, спрашивается? Оказывается, земля теми же людьми заложена и перезаложена в то время, как её продолжали делить между рядовыми работниками. Понятно, что проценты банку заплатят именно они»27 .
Думаю, в данной ситуации предельно ясно, что образование фермерства кое-кому сильно спутало бы карты.
В-третьих, сопротивление реформам на селе приобретало и системный характер, переходя в противостояние с государством в целом. Но этот вопрос мы затронем подробнее в следующем материале.
Почему мёртвый душит живого? О трактовках причин конфликта
Конечно же, возникающую ситуацию пытались осмыслить уже в то время. Это было попросту необходимо, ведь реформа идёт с трудом, надо что-то делать. Сразу отмечу, что попытки этого осмысления не отличались особой глубиной, но как сказал когда-то один мой знакомый: «На безрыбье и статьи — историография».
Самой тиражируемой и расхожей версией пробуксовки реформы была «природа советского колхозника». Этакая отрицательная селекция в действии. Мол, истребили мы когда-то работящего собственника-кулака, и остались в деревне одни лентяи и их потомки. Проще говоря — народ не тот.
«Вполне закономерный итог. Бороться с массой, не желающей никаких перемен, не только тяжело, но и безнадёжно… Дело как раз в этих самых простых людях, в их головах, которые, как известно, самые неприступные крепости и есть… Вспомните, как уничтожали мелкобуржуазность в 30-е, в пору коллективизации? С корнем, то есть вместе с головами, в которых она сидела. Как теперь эту мелкобуржуазность задвинуть в головы, „просветлённые“ 60 годами равенства в бедности? Вот это вопрос»28 .
А вот мнение социолога Ильи Штейнберга:
«…за нарушение „равенства нищих“. До людей дошло, что чем больше свободы, тем меньше равенства. А поскольку в советской деревне произошли серьёзные генокультурные изменения (ведь после раскулачивания там остались в основном потомки бедняков) идея равенства, а вернее, уравнительности — очень даже жива»29 .
Рассматривать подобные версии всерьёз — не уважать свою работу. Тем более, что они были не единственными. Надо отдать должное, многие авторы пытались найти и более прозаичные причины неприятия селянами массовой деколлективизации.
Например, директор Центра гуманитарных исследований Сергей Никольский в 1993 году делал следующее заключение:
«Простой человек не понимает новую власть: зачем ей понадобилось разваливать колхозно-совхозную систему? Пусть и не очень эффективно, она всё же кормила-поила страну, защищала его самого социально. Объявленное фермерство — оно ясно понимает это — ещё долго будет существовать некой экзотикой… Люди эту пустоту ощущают как пропасть, и нет над ней моста. Они видят хаос и то, что наиболее ловкие греют на нём руки. Всё это не может не сказываться на душевном настрое.
<…>
Знаете, чего люди опасаются более другого? Перспективы стать наёмными работниками у соседа, с которым ещё недавно рядом работали, переживали одни и те же лишения… Фермер, по их мнению, хочет жить лучше соседа за его же счёт, потому что получает государственные льготы, которых остальные лишены. В феврале (1993 года — В. П.) Центральный банк по решению Верховного Совета выделил деревне 140 миллиардов рублей, в марте — 150, из них каждый шестой рубль идёт фермерам. А произвели они в прошлом году всего 0,9 процента объёма всей продукции. Кроме того, колхозник, ставший фермером, не фермер в западном понимании. Это человек переходного периода, он корнями в советских реалиях, и в лучших условиях оказывается тот, кто хищнически использует потенциал колхозов и совхозов»30 .
По поводу первого момента (зачем эти реформы вообще были нужны) в прессе тех лет мне встретилось всего одно откровенное мнение, исходящее от помощника вице-президента Руцкого, Николая Радугина:
«…страстное желание сломать, а не реформировать применительно к рыночным условиям имеющуюся систему сельскохозяйственного производства вызвано исключительно политическими причинами — создать слой собственников, который стал бы опорой правительства на селе при любом экономическом и социальном ущербе»31 .
Это из «Российской газеты», официального органа Верховного Совета РФ. На дворе был май 1993 года, так что откровенность объяснима. Но доверять этому суждению без оглядки я бы всё же не стал, хотя история и знала подобные «реформы сверху». Нужно куда больше работать с фактическим материалом, чтобы подтвердить или опровергнуть подобное обобщение.
Остальные оценки варьируются от «ради эффективности» до «ради исторической справедливости». Ни того, ни другого не намечалось, но это не мешало выдвигать подобные аргументы снова и снова.
Что касается тезиса о «хищническом» покушении новых собственников на общее имущество, которое колхозники, вопреки расхожим штампам, по-видимому, и впрямь рассматривали как общее, то это замечательно подмеченный момент. Очень и очень показательно, что подобную связь не смогла игнорировать даже буржуазная социология.
Замечателен он в двух аспектах. Первый, это то, что приведённые данные (не только в вышеупомянутом социологическом исследовании, но и в данном материале в целом) позволяют как минимум усомниться в том, что трудящиеся в рамках колхозно-совхозной системы ощущали себя отчуждёнными от коллективного хозяйства. Проще говоря, им было совсем не всё равно, что с ним будет. Да, вырезки из газет — ещё ни разу не железобетонное доказательство, особенно в связи с наличием и совершенно противоположных фактов, но повод для дискуссии точно есть. Разбор этой проблемы в будущем может быть очень важен для трезвой оценки советского опыта.
А второй аспект в том, что данные Никольского о «хищническом» отношении новых собственников к колхозам-совхозам подтверждаются иными свидетелями. Довольно быстро «крепкий хозяин», лишённый в результате бюджетных проблем реальной поддержки государства, по сути оказался фикцией. Это вынуждены были признать даже либеральные обозреватели.
В 1993 году один из председателей коллективных хозяйств Липецкой области прямо заявлял:
«На 10 фермеров надо оставить один совхоз, чтобы было у кого воровать»32 .
Людмила Леонтьева также в одной из вышеупомянутых статей сочувственно констатирует:
«Единоличник может выжить только за счёт тех же колхозов, воруя их корма, технику… Больше брать неоткуда».
Причём в этом ей признаются сами фермеры с мест, а не «враги демократии»33 .
Очень любопытным можно считать мнение бывшего председателя колхоза, который сам подался в фермеры. Так сказать, видел дело с обеих сторон баррикад.
«Самостоятельное развитие крестьянского хозяйства без помощи колхоза и совхоза возможно только для мелкого хозяина с землёй 10-20 гектаров [средний надел на 1991 год в СССР, по данным той же статьи, 45 га — В. П.]. Крупные хозяйства, и особенно семейные, насчитывающие подчас более 100 га, без помощи колхоза и совхоза обойтись не могут.
<…>
Руководитель хозяйства не имеет никакой заинтересованности в работе фермера, так как она не даёт никакой пользы совхозу, кроме хлопот по его созданию и становлению. Землю колхоза отбирают, а госзаказ не сокращают… Конфронтация фермера и председателя зависит не только от их характеров, но и от объективных экономических позиций. Поменять их местами, и они также будут защищать свои позиции, ибо так диктует их экономический интерес…»34
Автор считает, что решение главной проблемы — обеспеченности техникой — может быть достигнуто через изъятие этой техники у колхозов-совхозов, создание прокатных МТС на коммерческой основе равно для фермеров и коллективных хозяйств. Констатация факта выглядит весьма достоверной, а вот решение наивное. На практике получилось иначе — никто ни с кем «примиряться» не стал. Началось тотальное навязывание дележа собственности.
Хочу привести один пример, которому место в другом разделе статьи, но больно уж он детализирован. Как раз сгодится для иллюстрации всего вышесказанного. В годы перестройки, ещё до появления фермерства, начало распространяться такое явление, как «внутрихозяйственная аренда». В чём был её смысл? Из членов коллективного предприятия формируется отдельная бригада, которой под персональную ответственность даётся участок земли или определённое число голов скота. Есть обязанность перед всем коллективным предприятием. Её надо выполнить за стандартную заработную плату, а то, что бригада получит сверх плана, можно либо оставить себе (для личного потребления или продажи), либо сдать тому же колхозу-совхозу, но уже по завышенной цене.
В начале 1989 года в колхозе имени Капустина Курской области был заключён подобный договор аренды. Бригада из 11 человек взяла у колхоза 943 гектара земли. Была арендная плата, обязательные платежи, а сверхплановую продукцию по зерну колхоз обязался закупать по двойной цене. Запомните этот момент, это важно.
Итак, производительность труда в советском сельском хозяйстве была не ахти. Данная схема, по разумению её авторов в верхах, должна резко замотивировать колхозника к труду. Не за «спасибо», а за самые что ни на есть настоящие деньги. Это в теории, а на практике получилось немного неожиданно.
Замотивированная возможными выплатами бригада дала очень много зерна сверх плана. Итоговый доход арендаторов на конец 1989 года — 421 015 рублей. Цены — 1989 года! Без малого — 40 тысяч рублей на человека за год. Чтобы вы понимали масштабы — среднемесячная зарплата в 1989 году по стране составляла 240 рублей35 . За год это около 3 тысяч рублей, не считая «тринадцатой зарплаты». Таков был доход среднестатистического гражданина.
Платить по договору колхоз отказался. И в этом намерении правление оказалось единогласно поддержано остальными колхозниками. Колхозное собрание постановило — каждому выплатить по 3 тысячи рублей на человека, как и всем. И на этом разговор закончить.
Арендаторы обратились в суд. Последний, будучи ещё советским, но уже скованным новыми нормами, смог различными манёврами «скосить» долю каждого арендатора до чуть более 23 тысяч рублей. Почти вполовину, но общая сумма всё равно чудовищная.
Колхозники с таким решением не согласились. Собрав подписи 260 членов, коллектив выдвинул ультиматум — либо арендаторы получают по 3 тысячи рублей каждый, либо колхоз объявит забастовку. Да и не было их, таких сумм, в колхозе.
Работники арендной бригады также заявили корреспонденту «Известий», что со стороны колхозников отношение к ним агрессивное. Председатель колхоза распорядился не кормить их во время полевых работ, запретил выдавать зерно и сахар в виде натуральной оплаты, угрожал прогнать их подсобных коров и овец с колхозных выпасов. Принуждал арендаторов (коли они уж такие до чёртовой матери трудолюбивые) выйти из колхоза и начать работать на себя. При этом заявлял, что отдаст только земельный пай, но не имущественный36 .
На первый взгляд, перед нами история про людей, которые всего достигли своим трудом, но инициативе которых вставляет палки в колёса командно-административная система. И последнюю надо ломать. Этот вывод автор статьи, собственно говоря, и делает. Но ситуация не такая простая, как кажется на первый взгляд.
Прежде всего замечу, что из материала неясно, на кой чёрт колхоз имени Капустина вообще полез в арендные отношения. Исходя из реалий того времени, варианта три:
- Заставили сверху. Вокруг перестройка, а у вас всё по-прежнему. Хотите вы или нет, а надо. Либо по законам того времени правление не могло отказаться от инициативы конкретного коллектива.
- Председатель был достаточно наивен, чтобы думать, что не желавшие работать ударными темпами за формальные награды и привыкшие к размеренному труду мужики сохранят подобный подход, когда на кон будут поставлены огромные суммы.
- Председатель был очень даже не глуп. Понимая, что за прежние деньги никто усердно работать уже не хочет, а за огромные суммы будут, и ещё как, он заранее всё просчитал. Денег у колхоза нет, но и развалить его государство не даст. Стало быть, платить не придётся. Потому эти 11 человек могут на бумаге высчитывать себе любые суммы, а по факту получат как и все. Но просчитался он в том, что перестройка это не «всерьёз и надолго», а только лишь пролог к совершенно другой истории… А ведь стоило просто оставить сверхплановую продукцию на реализацию самим арендаторам, и ситуация была бы как минимум иной. Но обязательство колхоза скупить её, да ещё и по двойной цене, было просто провальным.
Но всё это гипотезы. По факту мы имеем пустую кассу колхоза (это особо подчёркивается в статье) и 11 человек, которым колхоз должен почти полмиллиона советских рублей в ценах 1989 года. Есть ещё зерно, отданное арендаторами колхозу по той самой двойной цене. Но вот незадача — купив его сверх плана, коллективное предприятие должно ещё и сбыть это зерно. Да так, чтобы выйти в плюс. Это уже можно, но рыночной инфраструктуры пока нет, она в самом зачаточном состоянии. То есть по сути это почти мёртвый груз. Можно сдать государству, но это, учитывая хронический диспаритет между ценами на промышленные товары и закупочными ценами на продукцию сельского хозяйства, — дело гиблое. Государство на то колхозы и создавало, чтобы «изымать», а не покупать по себестоимости, тем более ещё и компенсируя двукратную наценку.
Что вся эта конфигурация значит, в случае, если бы расчёт произошёл по закону? Распад колхоза и его ликвидацию как фатально убыточного. А ещё 11 человек молодых сельских капиталистов, имеющих полмиллиона рублей на руках. И расчёт с ними пришёлся бы как раз на 1990 год, когда и был подписан закон о фермерстве. Возможно, что произошёл бы он даже не деньгами, а прямо колхозным имуществом. Быть может, компенсировало бы и государство — сложно найти информацию о правовых тонкостях советской внутрихозяйственной аренды. Это явление активно просуществовало по сути всего несколько лет (с 1989 года и до начала 1990-х). Факт в том, что все арендаторы сами были членами колхоза, были в курсе его плачевного финансового состояния и, тем не менее, отчаянно судились за выплаты. Уже одно это свидетельствует, что на какую-то процедуру ликвидации (или иные способы получения своих денег) они рассчитывали.
Надеюсь, вы уловили ход моих мыслей. Эти арендаторы судились, по сути, не просто за полмиллиона, они судились за фактическую ликвидацию предприятия. Согласитесь, подобный расклад резко меняет взгляд на данную историю. Тогда нам сразу становится понятна позиция подавляющего большинства колхозников, единодушно выступивших на стороне правления. И дело не в их забитости, консерватизме, «генокультурных изменениях» или какой-то «общинности», как составляющей русской национальной идеи, русского духа, или что там ещё выдумают метафизики.
Всё куда прозаичнее. Колхоз позднесоветского времени — это не колхоз эпохи Сталина. В село, начиная с середины века, всё-таки вкладывались. Колхоз — это дом культуры, это дороги, это поддержка пенсионеров, это социальная защита. Фермер тоже может заниматься этим. Но тут ключевое слово может. Если хочет. Но он не должен.
Возможно, свою роль сыграло и нежелание становится наёмными рабочими у соседа, как отмечал это вышеупомянутый Никольский. Хотя тут уже требуются более масштабные изыскания для подтверждения. Потому что такое утверждение значит то, что колхозники того времени весьма чётко проводили разницу между своим текущим положением и участью батрака без собственности, продающего свои рабочие руки.
Конечно, ещё можно пытаться кивать в сторону того, что арендаторы из данной истории «заработали всё своим трудом». На самом деле, сомнительное утверждение. Вернитесь к материалам, на которые я ссылался выше. Если даже фермеры, которые были совершенно отдельными правовыми субъектами, паразитировали на коллективных хозяйствах, то арендаторы — это пионеры данного дела во всех смыслах слова. Ведь они не несли расходов на ГСМ, на амортизацию фондов, на семена, на хранение урожая, не несли социальных расходов (напротив, до начала конфликта сами пользовались всеми благами колхоза) и так далее. Весьма сомнительным видится утверждение, что эти 11 человек остальным 260 членам колхоза ничем из этих четырёхсот с лишним тысяч рублей не обязаны. Кто же тогда вообще додумался до такой системы оплаты, которая явно была регламентирована какими-то иными правовыми актами — вопрос отдельный.
В рассмотренном случае на дворе был 1991 год, а расчёта бригада так и не увидела. По-видимому, не вышло. А в скольких же хозяйствах вышло?
В пензенской области вышло у семейного кооператива «Ока», который был с местным совхозом «Светлый путь» в арендных отношениях, а ближе к концу перестройки оттяпал у него 238 гектаров земли37 . Фактическая сторона дела нам неизвестна, статья ведь о том, что этот фермер стал поставщиком первого советского Макдональдса. Но описывая «трудную стезю предпринимателя», корреспондент не забывает упомянуть и то, что совхоз на момент весны 1991 года всё ещё судится с фермером.
В Селтинском районе Удмуртии бывшим председателем колхоза А. Поторчиным было организовано крупное фермерское хозяйство на 1200 га. Оно влезло в долги, и по итогу колхоз затребовал всё арендованное имущество обратно. Но в связи с тем, что договор был уже между двумя формально независимыми правовыми субъектами, а не внутрихозяйственной арендой, то решение вопроса получилось утопить в бюрократии. Тем более, что уже совсем скоро государство без всяких оговорок встанет на сторону собственников. К слову, это та самая статья, где упоминалось про поджоги хозяйств местных фермеров38 .
В принципе, истинная природа раннего фермерства была ясна специалистам с самого начала. Редким исключением из общего хора хвалебных отзывов стала одна из статей в «Независимой газете», которая вышла под звучным заголовком «Фермеры-недоучки „зарыли в землю“ миллиард рублей». Автор (опираясь на мнения советских и израильских экспертов) отмечал, что значительная часть фермеров Нижегородской области (прибывшие из города — в особенности) просто мошенники. Они берут бесплатную землю у местных земельных комиссий и технику по самым льготным расценкам, чтобы продать последнюю по рыночной цене в 3-10 раз дороже. Это не только покрывает все кредиты, но и даёт прибыль. Не получая ни рубля дохода и не вспахав ни одного гектара, такие «хозяева» ждут частной собственности на землю, чтобы и её можно было продать. Причём банки находятся на стороне мошенников, охотно кредитуя именно их, а не реально вышедших из колхоза. Потому что мошенник точно расплатится, распродав государственную помощь, а реальное малое семейное хозяйство, какова ни будь его рентабельность, будет платить долго и муторно39 .
Главный вывод один — земельная реформа превращается просто в биржу по законному выводу средств из сельского хозяйства и почти никак не связана с подъёмом сельскохозяйственного производства. Реально обрабатывающий землю фермер настолько обделён ресурсами, что… Да, должен вступать в борьбу за существование, объедая по мере своих сил и средств колхоз-совхоз. Я бы не искал именно в этом причину всего социального конфликта, он бы произошёл неизбежно в силу классовых противоречий, но именно такая политика стала катализатором, ускорившим созревание этого антагонизма.
В связи с такими подробностями вот этот эпизод, опубликованный в «Известиях» в репортаже с заседания Омского стачкома, выглядит отнюдь не популистской речью:
«„Не нужны нам фермеры!“ — выкрикнул сидящий в президиуме знаменитый председатель колхоза, Герой Соцтруда А. Жогликов. И, тыча пальцем в зал, в Саулина, добавил с сарказмом и под аплодисменты: „Пусть их коммерсанты-кооператоры тракторами и сеялками снабжают!“»40 .
А в 1993 году, как указано в одном из материалов, опубликованных в газете «Московские новости», процесс пошёл ещё дальше. Номинальные фермеры, получив изъятые у колхозов государством участки земли, зачастую даже не знали, где именно располагается их надел. Но они его и не для собственноручной обработки оформляли. После получения участка заключался договор найма с тем же самым колхозом-совхозом (зачастую, бывшим же владельцем!) для его обработки. Далее получаем прибыль или ждём разрешения на куплю-продажу земли и смотрим, есть ли хороший спрос41 . Вы только вдумайтесь в изящность приведённой схемы пролетаризации сельских тружеников. Она позволяла формировать с правовой точки зрения совершенно «фермерское» хозяйство на плечах «ленивых и неэффективных» колхозников и одновременно писать разгромные статьи о бесперспективности этих самых колхозов.
Заключение
Какие же наиболее важные выводы мы можем сделать из прочитанного?
- Безвольное принятие колхозным крестьянством новых форм хозяйствования, навязанных сверху, — не более чем миф. Сопротивление деколлективизации действительно имело место и принимало разнообразные формы. От пассивного сохранения прежних порядков вопреки государственной политике до насильственных действий в отношении представителей нового уклада. Хотя не лишним будет обратить внимание на региональную специфику — практически нет упоминаний о неправовых методах борьбы колхозного крестьянства, исходящих из района Поволжья или Дальнего Востока.
- Даже те немногие материалы, что может предоставить периодика, указывают нам на то, что причина социальных столкновений между сельскими жителями и представителями нового уклада лежит в сфере отношений собственности.
- Безусловно важное значение для нас имеет объяснение того факта, почему именно сельское население, в отличие от рабочего класса, проявило наибольшее упорство в борьбе за сохранение прежних производственных отношений. Природа политических симпатий колхозного крестьянства к левой политической платформе в столь неблагоприятный для неё исторический период также представляет собой довольно интригующий вопрос, прямо связанный с возвращением влияния левых в сельской местности и аграрных регионах страны в целом.
Примечания
- ЖдакаевС. Бархатная революция в отдельно взятом колхозе // Известия. 20 февраля 1991. № 44 (23310). ↩
- Гавричкин В. И вот пришли крестьяне // Известия. 1 февраля 1991. № 28 (23294). ↩
- Ракитов В. Либо прорыв к новому обществу, либо возврат к лагерям. Третьего не дано // Российская газета. 5 марта 1992. № 53 (389). ↩
- Коновалов В., Сабиров А. Земельный передел // Известия. 17 апреля 1991. № 92 (23358). ↩
- Миронихина Л. Над Энгельгардтом смеялась вся деревня… // Российская газета. 25 июля 1991. № 154-155 (200-201). ↩
- Рождественский В. Жизнь в кредит // Российская газета. 15 февраля 1991. № 31 (77). ↩
- Овчаров М. После стажировки в Голландии участники международного фермерского проекта сажают картошку и покупают ружья // Известия. 30 сентября 1992. № 217 (23791). ↩
- Стефашин О. Их всех не одолеешь… // Известия. 10 июля 1991. № 163 (23429). ↩
- Олиянчук В. Крестьяне просят у депутатов защиты // Известия. 28 сентября 1991. № 232 (23498). ↩
- Писарев Е. За землю, волю, лучшую долю. Игра такая // Российская газета. 20 августа 1993. № 160 (776). ↩
- Ельцов А. И. Нас, фермеров, гоняют по кругу и ждут, когда выдохнемся // Российская газета. 16 июля 1991. № 147 (193). ↩
- Петров М. Путь социализма // Известия. 18 ноября 1991. № 274 (23540). ↩
- Прых И. Очень нужен конь буланый // Российская газета. 24 июня 1992. № 143 (479). ↩
- Овчаров М. «Красным петухом» // Известия. 4 июня 1992. № 130 (23704). ↩
- Разбойников В. Идет война колхозная… // Известия. 30 января 1992. №25 (23599). ↩
- Токарева Е. Мечта о крестьянском царе // Российская газета. 28 мая 1991. №111-112 (157-158). ↩
- Россия. Президентские выборы, 1991. Результаты выборов в разрезе ТИК // Электоральная география. ↩
- Яковлева Е. Почему на референдуме село не поддержало Ельцина // Известия. 18 мая 1993. № 91 (23946). ↩
- Кислов А. После года свободы пензенским крестьянином вновь начинают управлять // Известия. 11 июня 1993. №109 (23964). ↩
- Пушкарь А. Серж едет в поместье деда // Известия. 20 декабря 1991. № 302 (23568). ↩
- Савельева Л. Второе лето Мухаметшины приезжают в Москву за правдой // Известия. 31 августа 1992. № 195 (23769). ↩
- Филоненко И. Колхозники, военные и аферисты формируют новый класс // Независимая газета. 29 апреля 1992. № 83 (254). ↩
- Сычёв А. Кого обманываем // Российская газета. 26 января 1991. № 17 (63). ↩
- Указ Президента Российской Федерации № 1342 «О разрешении приобретения, хранения и использования гладкоствольного охотничьего оружия гражданами, ведущими крестьянское (фермерское) хозяйство» // Российская газета. 21 ноября 1992. № 252 (588). ↩
- Леонтьева Л. «Россия» меняет вывеску. И только? // Московские новости. 14 июня 1992. № 24 (619). ↩
- Ждакаев С. Диктатура ленивых // Известия. 13 ноября 1992. № 248 (23822). ↩
- Крамюинова Н. В России крестьяне лишние люди? [интервью с Сергеем Никольским] // Московские новости. 4 апреля 1993. № 14 (661). ↩
- Петров М. Путь социализма // Известия. 18 ноября 1991. № 274 (23540). ↩
- Яковлева Е. Почему на референдуме село не поддержало Ельцина? // Известия. 18 мая 1993. № 91 (23946). ↩
- Краминова Н. В России крестьяне лишние люди? [интервью с Сергеем Никольским] // Московские новости. 4 апреля 1993. № 14 (661). ↩
- Сельхозракурс // Российская газета. 14 мая 1993. № 91 (707). ↩
- Кознова И. Колхоз убыточен фатально // Независимая газета. 27 июля 1993. № 139 (563). ↩
- Леонтьева Л. «Россия» меняет вывеску. И только? // Московские новости. 14 июня 1992. № 24 (619). ↩
- Штепо В. Фермера обрекают на разорение и страдания // Российская газета. 12 июля 1991. № 145 (191). ↩
- История Отечества в документах, 1917 — 1993 гг. Ч. 4. Сер. 1940-х — нач. 1990 гг. М.: ИЛБИ, 1995. С. 153 — 154. ↩
- Кулагин В. Слишком много заработали // Известия. 15 августа 1991. № 194 (23460). ↩
- Коновалов В. Пензенский фермер — партнёр «Макдональдса» // Известия. 19 марта 1991. № 67 (23333). ↩
- Коновалов В., Сабиров А. Земельный передел // Известия. 17 апреля 1991. № 92 (23358). ↩
- Дмитриева О. «Фермеры-недоучки „зарыли в землю“ миллиард рублей» // Независимая газета. 21 декабря 1991. №165. ↩
- Сусликов С. Чтобы уцелеть, аграрное ведомство готовилось к перевороту // Известия. 12 сентября 1991. № 218 (23484). ↩
- Какоткин А. Подснежники // Московские новости. 14 марта 1993. № 11 (658). ↩