Куда приводят мечты
Пожалуй, мало кто назвал бы двадцатые годы XXI века эпохой романтиков и мечтателей. Мечты будто бы остались, но их узости в типичном случае позавидует и бутылочное горлышко. Мечты всё так же правят умами, но направление, по которому они ведут эти умы, определяют, как правило, совсем не прогрессивные силы. Однако до сих пор остаётся живым целый сегмент политико-мировоззренческого спектра, для которого «мечта», представление о лучшем будущем для всего человечества, была и остаётся неотъемлемой частью идейной базы.
Конечно, речь идёт о левом движении. Кому, как не людям левых взглядов, мечтать о будущем справедливом устройстве общества и развивать эти идеи творчески на основе реальной общественно-экономической практики и теоретических наработок мыслителей прошлого? Причём именно в таком порядке: объектом мечтаний о справедливом устройстве общества будут являться прежде всего общественная реальность и практика. К счастью для нас, в XXI веке соответствующего опыта предков у нас несоизмеримо больше, чем было у парижских коммунаров, якобинцев или альбигойцев.
Разумеется, из всех левых именно марксисты вооружены наиболее обширным и продвинутым материалистическим философским знанием. Марксисты обладают такими инструментами, как исторический и диалектический материализм, а также историческим наследием целых поколений мыслителей. Наконец, у них есть то, чем далеко не все левые могут похвастаться: настоящий опыт государственного строительства!
«Марксизм не догма, а руководство к действию» (с)1 .
Имея такую базу под своими идеями, разве не должны марксисты быть самыми пламенными мечтателями? Не они ли должны быть способны яснее и ярче прочих вообразить себе будущую общественно-экономическую формацию в её становлении и вдобавок увидеть сопряжённые с этим становлением проблемы? Безусловно, именно они.
Но всё не так просто.
В этой статье я предпринимаю попытку вступить в заочную товарищескую полемику со статьёй Андрея Смирнова (журнал «spichka.media») «Социализм в мечтах рабочих»2 , чтобы разобраться в некоторых аспектах восприятия социалистического опыта прошлого, весьма популярных в марксистской и левой среде уже не первый десяток лет. Ну и сказать пару слов о мечтах лишним не будет.
За кем и что доделывать коммунистам
В конце 1917 года свершилась Великая Октябрьская Социалистическая Революция. Впервые социалистические силы, вставшие в авангарде угнетённых слоёв населения, смогли взять власть в крупном государстве, полностью свергнув в нём господство эксплуататорского класса.
Однако не так уж часто вспоминают, что классики марксизма не надеялись на социалистическую революцию в Российской Империи. Рабочих восстаний ждали в Англии, во Франции, в Германии. Даже в Австро-Венгрии начало революции казалось куда более вероятным, чем в России.
Причиной такого скептицизма была отнюдь не русофобия. Маркс и Энгельс были уверены, что социалистическая революция станет возможна только при следующих условиях:
- капитализм уже успел созреть, окрепнуть и обострить в себе противоречия между общественным характером промышленного производства и частным характером присвоения;
- созрел и революционный класс — объединившийся и осознавший свои интересы пролетариат;
- имеется достаточно важнейших средств производства, социальной инфраструктуры, сельскохозяйственного производства, технологических достижений, институтов образования и науки — иначе говоря, развитая материальная база, которая должна достаться пролетариату в «наследство» от капитализма. Всё это необходимо, чтобы социализм смог пережить сопротивление буржуазии и продолжить собственное развитие.
Из всего этого Российская Империя могла похвастаться разве что действительно неплохим уровнем академической науки.
Россия до начала XX века оставалась абсолютной монархией, отягощённой феодальными рудиментами, не имела мощной индустрии, а основу её экономики составляло достаточно примитивное аграрное хозяйство. Отсюда низкая грамотность населения: всего 30%3 . Промышленный пролетариат составлял всего 9% от трудоспособного населения4 , в сельском же хозяйстве занято было до 75%. Для сравнения, в Германской Империи к 1900 г. доля промышленного пролетариата достигла 39%, а в Великобритании — аж 51% трудоспособного населения5 . К пресловутому 1913 году Россия хоть и проделала значительный путь, но всё ещё критически отставала от ведущих индустриальных держав как по развитию технологий, так и по объёму промышленного производства.
Но вот революция в России происходит. Она выживает в огне Гражданской войны, а восстания в Германии и Венгрии терпят поражение. История перехитрила классиков? Возможно. Но у этого была своя цена: революционерам пришлось доделывать работу за буржуазией и модернизировать бывшую Империю.
Вынужденная модернизация — первый пункт, на котором автор статьи «Социализм в мечтах рабочих» начинает оспаривать значение Октябрьской революции как революции пролетарской:
«…революция может быть разной в зависимости от того, какие задачи она выполняет: политической, социальной, культурной, научной — и кто является её гегемоном: рабовладельческой, феодальной, буржуазной, пролетарской.
К примеру, советская историография признавала, что большевикам пришлось оживотворять российский капитализм, проводя „догоняющую модернизацию“, но при этом она считала Октябрьскую революцию не буржуазно-демократической, а истинно социалистической революцией — только из-за того, что её „руководителем“ выступил рабочий класс».
Смирнов вполне верно передал позицию советской историографии относительно задачи, с которой столкнулись строители социализма: перед ними действительно в первую очередь встала задача догоняющей модернизации страны. Правда, называть этот процесс «оживотворением российского капитализма» было бы неверно.
Какие задачи стояли перед ранним СССР? Нужно было освоить технологии, которые развились в странах промышленного центра за предыдущее столетие; нужно было возродить пострадавшую экономику, поднять научно-технический уровень страны, ликвидировать безграмотность. Во времена нэпа также стояла задача поддержать мелкое предпринимательство, которое первым оправилось от разрушений двух войн и стало локомотивом восстановления хозяйства. Однако перед большевиками не стояло задачи создать класс крупных собственников и действующий в их интересах государственный аппарат, хотя как раз это и есть ключевые элементы капитализма.
Но дальше — больше:
«На самом деле Октябрьская революция первоначально проявлялась как буржуазная, но в сущности она оставалась социалистической и пролетарской — в связи с тем, что пролетариат, выступив в ней гегемоном, стремился достичь социализма.
Но Гапоненко не задумывается о таких нюансах. Оно и верно: что-то переосмысляя, ненароком можно отойти от общепринятой концепции и стать „историком, неприятным во всех отношениях“. Хотя он мог искренне считать, будучи человеком своего времени, что задумываться здесь попросту не о чем».
Что ж, автор по крайней мере не оспаривает социалистическую сущность революции. Но здесь уже возникает вопрос: с чего бы ему вообще обвинять Гапоненко в пренебрежении «нюансами»? Тот совершенно точно признавал догоняющую модернизацию первых десятилетий советской власти. Неужели дело лишь в том, что он не называл это «буржуазным проявлением революции» и не подвергал через это сомнению её социалистический характер?
Правда в том, что необходимость модернизации из постфеодального состояния для социалистического государства оказывается намного острее, чем для буржуазного. Капитализм, особенно вне стран центра, показал способность успешно сосуществовать с пережитками феодальной, а подчас даже рабовладельческой формации, вытесняя их крайне медленно. Для социализма же институты и рудименты этого строя несут перманентную угрозу отката назад, к капитализму. История России в XX веке наглядно продемонстрировала это важное различие между двумя формациями.
«Сегодня считается, что в Советском Союзе построили социализм. Так считалось и раньше. Но нам кажется, что его там всё-таки не построили», — так автор пишет сразу же, во введении, вполне чётко обозначая цель статьи. Что ж, пока что нам не удалось найти достаточно весомых камней в огород существования советского социализма, но мы проследуем за «Спичкой» дальше и попробуем поискать ещё.
Демократия и сознательность
Несомненно, автор статьи провёл серьёзную комплексную работу, собрав из различных источников мозаику, позволяющую с достаточной точностью определить «генеральную линию» советской исторической науки в отношении классового механизма Революции.
«Оттого российский пролетариат и мог добиться власти, только если познал и осознал марксистские идеи до той степени, чтобы смочь не только уничтожить старый строй и расправиться с реакцией, но и сплотиться вокруг своей коммунистической партии и начать самому создавать социалистическое государство, успешно управляя им одновременно».
И не поспорить. Но далее…
«Раз многие рабочие, а по заверениям советских историков — большинство из них, всё осознавали как минимум в необходимой мере, то отсюда вытекает два вывода: первый — официальный, советский, а второй пусть будет неофициальным, несоветским:
1. Новый, советский госаппарат возводила не бюрократия, не партия, а сами трудящиеся. Тогда РСФСР и СССР — в том виде, в котором мы их знаем, — надо по праву считать подлинными социалистическими государствами; по сути говоря — организованным в господствующий класс пролетариат. Тогда и верхушка КПСС не узурпировала власть, а правомерно руководила обществом, ведь она являлась плотью от плоти пролетариата.
Следовательно, советская модель социализма — истинная и верная; именно её предвещали Маркс с Энгельсом.
2. Новый, советский госаппарат возводила бюрократия, руководимая коммунистической партией. Рабочие осознавали, что тогда строить социализм всем классом они не могли».
Цугцванг, не правда ли? Впрочем, только для тех, кто видит здесь необходимость делать выбор.
Первый вывод доводится до абсурда в последнем предложении. Мы знаем, как погиб СССР: старые кадры ушли на пенсию, не справившись с вызовами времени, более молодые благополучно заняли ключевые посты в постсоветских государствах и влились в новую буржуазию. Странно было бы говорить, что партия правомерно руководила обществом и не отдалялась от пролетариата вплоть до полного «перерождения».
Значит, советская историография нам врала или как минимум недоговаривала. Но постойте! Ведь окончательная контрреволюция в высших эшелонах партийной бюрократии и реставрация капитализма случились только через 74 года после Революции. Положим, что советский госаппарат возводился с основания СССР в 1922 году до принятия Конституции 1936 года. Бюрократия тогда, конечно, уже появилась — вместе с государственным аппаратом, а её верхушкой фактически стал ЦК ВКП(б). Именно его члены решали вопросы государственного строительства. Но разве являлись они той же изолированной от трудового народа прослойкой, которой стала высокая бюрократия под занавес советского строя?
Сказать так было бы форменным издевательством над правдой. Биографии первого поколения советских руководителей — это истории решительных революционеров, из которых лишь некоторые, как сам Ленин, происходили из революционной части интеллигенции. Даже в самом ЦК было множество людей пролетарских профессий и пролетарского же происхождения, которые занимали посты народных комиссаров в соответствии со своим опытом в тех или иных отраслях. Они были ещё молоды. Именно революционная волна вынесла их на руководящие должности из цехов, университетов и ссылок. И они действительно руководили обществом вполне правомерно, покинув в итоге сцену по причинам не всегда естественным.
Таким образом, несмотря на всю свою выхолощенность, советская «генеральная линия» историографии в целом не грешила против правды. Однако, судя по выводу №2, автор всё же ищет более скептическое объяснение революционным процессам:
«На наш взгляд, Советскому строю много чего не хватало для того, чтобы стать социализмом, в том числе уже затронутой прямой демократии. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы доказать тот факт, что в СССР её не существовало. Посему мы склоняемся больше ко второму выводу. Но с небольшим уточнением.
Рабочие не изобрели никаких средств, с помощью которых они смогли бы контролировать бюрократию так, чтобы она не отрывалась от своих корней и оставалась истинно пролетарской. Рабочие и чиновники закрепили свою договорённость лишь честным словом, заключив негласный „социальный компромисс“. Пролетариат не стал противиться тому, что бюрократия начала постепенно овладевать госаппаратом и создавать для себя благоприятные условия, но взамен он просил, чтобы чиновники выводили его из отсталости и предоставляли ему жизненные блага. Тот компромисс, который они невольно нашли, оказался ненадёжным и не мог вечно спасать страну от реставрации».
Насчёт средств контроля бюрократии нельзя не согласиться. В СССР были механизмы связки партии с народом, но все они оказались замкнуты либо на саму же партию, либо на отдельных смертных. Этот изъян советской системы действительно оказался фатален.
Но… Прямая демократия как необходимый признак социализма? Пожалуй, здесь марксизм автора приобретает специфику. Однако это также делает более понятной суть «несоветского вывода».
Действительно, какой же это социализм, когда решения принимает бюрократия, которая потом перерождается в буржуазию, реставрируя капитализм? Тут получается нечто по умолчанию нежизнеспособное. А прямая демократия по образцу греческих полисов, безусловно, решила бы проблему в корне. Или нет?
А теперь вспомним, о какой стране мы говорим. Я уже приводил процент пролетариев в России на 1906 год и давал общую характеристику экономике и политическому режиму страны в тот период. Российские пролетарии жили при абсолютизме с декоративным парламентом безо всякой надежды на продвижение по социальной лестнице. И вот проходит пара десятков лет — и что рабочие получают при большевиках? Всеобщие демократические Советы. Настоящие социальные лифты, которые действительно ходили быстро и часто, да ещё и шли до самого верха. Однажды лифты сломаются, но ведь это будет потом!
Это неплохо, хоть и не идеал прямой рабочей демократии. Но можно ли говорить о прямой демократии в масштабах целой огромной страны? Наверное, можно. Даже если в стране три четверти населения — полуграмотные крестьяне. Даже если страна требует тяжёлого труда не то что для модернизации, а для восстановления после военных лет. Даже когда в стране до сих пор множество враждебных пролетарской власти сил, а за её пределами — ещё больше. Говорить про демократию можно сколько угодно.
Сознательным пролетариям раннесоветского времени же нужно было что-то делать в таких условиях. Сам же автор статьи писал:
«Если встретите воспоминания рабочего, в которых он божится, что осознавал, почему ему так плохо жилось, но при этом не стремился что-либо делать, то не верьте ему: он явно мало чего осознавал»
Вот и пришлось авангарду рабочего класса в тех условиях выбирать между демократией и политическим единством — и второе в тех суровых условиях оказалось важнее. Сталинский период был не чем иным, как затянувшейся фазой диктатуры пролетариата посредством диктатора — что вполне допускал, например, В.И. Ленин:
«Что диктатура отдельных лиц очень часто была в истории революционных движений выразителем, носителем, проводником диктатуры революционных классов, об этом говорит непререкаемый опыт истории… Решительно никакого противоречия между советским (т.е. социалистическим) демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет… Как может быть обеспечено строжайшее единство воли? Подчинением воли тысяч воле одного.»6 .
Тем не менее, негативные последствия такой политики остаются на совести вождей и — вдвойне — на совести тех партийцев, которые пришли им на смену и не сумели сделать лучше.
«Пролетариат не стал противиться тому, что бюрократия начала постепенно овладевать госаппаратом и создавать для себя благоприятные условия, но взамен он просил, чтобы чиновники выводили его из отсталости и предоставляли ему жизненные блага. Тот компромисс, который они невольно нашли, оказался ненадёжным и не мог вечно спасать страну от реставрации.
Но ведь советские историки утверждали, что рабочие совершали революцию, будучи социалистически сознательными! Стало быть, они строили социалистическое государство и управляли им. Значит, наличествовала прямая демократия и никакой рестраврации, во всяком случае изнутри, произойти не могло.
Одно из двух: либо реальность выдаёт себя не за ту, какой является, либо кто-то врёт и не краснеет».
А теперь следите за руками.
Сначала автор вполне справедливо критикует партийную бюрократию — за то, что допустила отрыв от рабочих, предательство их интересов и реставрацию капитализма. И тут вдруг оказывается, что дело-то вовсе не в партии, а в самих рабочих! Якобы именно их недостаточная сознательность помешала построить «настоящий социализм», а остальное — уже следствия.
И можно было бы долго спорить с такой точкой зрения, когда б всё уже не было так хорошо написано у Ленина:
«Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. <…> Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции.
Классовое политическое сознание может быть принесено рабочему только извне, т. е. извне экономической борьбы, извне сферы отношений рабочих к хозяевам»7 .
Именно авангард рабочего движения, вооружённый научным знанием и организованный в партию, способен привести массы к подлинной социалистической революции. Можно иметь сколь угодно предпосылок к социализму, от развитого капиталистического базиса до успехов самих рабочих в борьбе за свои права, но без авангарда любое пролетарское восстание будет обречено на поражение. Без такой организованной структуры оно не смогло бы даже после своей победы удержать завоевания, погрязнув в расколах, наделав ошибок и оказавшись неспособным противостоять саботажу со стороны реакции. Октябрьская революция, революция в Германии 1918 года и Гражданская война в Испании наглядно продемонстрировали истинность ленинских суждений.
Соответственно, само по себе понятие пролетарской сознательности немыслимо без партии рабочего класса. Поэтому возведение социализма, повышение грамотности масс и их вовлечение в управление государством, изобретение средств контроля бюрократии — дела в первую очередь партии рабочего класса и Советов, в которых заседают в основном сторонники авангардной партии. Безусловно, эти структуры должен формировать трудовой народ из числа своих наиболее сознательных, достойных и опытных представителей. Качество партийных кадров напрямую зависит от среднего уровня сознательности рабочего класса. Но эта зависимость работает и в обратную сторону: перед революционерами встаёт задача повышения этого среднего уровня. Партия-авангард должна образовывать массы трудящихся до уровня, на котором они могли бы вникать в теорию и делать правильные выборы, участвуя в государственном управлении, избирая и избираясь. И никто другой их этому не научит.
Перекладывание ответственности за эти задачи на массы простых рабочих есть в лучшем случае грубая ошибка.
К сожалению, эта ошибка в статье Смирнова повсюду. Более того, чтобы точно доказать нам, что простые рабочие не могли тягаться в теоретической базе с Владимиром Ильичом, автор приводит отрывки из мемуаров нескольких реальных рабочих-революционеров.
И мемуары эти действительно любопытны. Попробуем разобраться, так ли плохо всё было с сознательностью у этих людей.
Их мечты
Листая мемуары рабочих-большевиков из провинциальных городов, вчитываясь в их биографии, мы понимаем, как мыслили себе лучшее будущее совершенно разные люди, относившиеся, тем не менее, к одному и тому же классу. Ради этого будущего они покидали родные города и сёла, подвергали свои жизни опасности, занимаясь агитацией и борьбой за права трудящихся, когда безопаснее и проще было не подставляться и тихо влачить жизнь смиренного трудяги. Их теоретический багаж, как и уровень образования, не впечатлили бы сегодня среднего марксиста. Но именно такие люди сделали возможной революцию, стали её движущей силой, а после её победы — активными строителями социализма.
И эта часть статьи, на мой взгляд, демонстрирует одну из причин, почему вышло у них, а у нас пока — не очень. Дело в том, что каждый из этих большевиков… умел правильно мечтать.
Да, именно так. Мечта — нечто созданное воображением, мысленно представляемое 8 . Мечта стоит на вершине всего механизма отражения и осознания, который описан в первой главе статьи Смирнова. Мечта — это образ, перспектива будущего, к которому необходимо прийти. То есть мечтающий человек не только осознаёт необходимость перемен к лучшему, но и может представить себе лучший мир — то, как он будет выглядеть и работать.
Рабочие, каждый по-своему, представляли себе лучшее будущее и дорогу к нему. Каждый из них мечтал о социализме, основываясь на своём трудовом, творческом и мыслительном опыте:
«Самый вопрос об осуществимости социалистического строя, окутанный народовольческой туманной фразой, в объяснении, даваемом марксистами, выступил в более ясных, отчётливых формах, как высшая стадия экономического процесса, на основах развития техники машинного производства» — пишет путиловец Александр Сидорович Шаповалов.
«Нужно на всех заводах создать такие же трудовые республики, как у нас на заводе» — считает рабочий Александр Карпович Петров.
«У нас тоже много оружия… Оно лежит в царских арсеналах. Оно смазано, не ржавеет, прекрасно сохраняется. Мы это оружие, когда придёт время, а оно не за горами, возьмём и при помощи солдат и крестьян уничтожим самодержавие, помещиков и капиталистов» — обещает офицер Армии Эразм Кадомцев.
И чем же им отвечает автор? Либо цитатами классиков, либо чем-то в таком ключе:
«Рабочие, мечтая о «трудовых республиках», представляли их не как трудовые коммуны, с помощью которых они смогли бы руководить предприятием, контролировать производственные процессы и вести учёт произведённой продукции, то есть не как принципиально новое по характеру производство, при котором начнёт исчезать отчуждение труда, — они представляли «трудовые республики» как производства, прекрасно им знакомые и на которых они работали, то есть как капиталистическое производство…
Они связывали природу «трудовых республик» не с чем-то принципиально новым, что закладывается в основание производства, а с надстроечным и недолговечным налётом — хозяйственным укладом своего цеха».
Ну каково, а? Вместо логичной критики его видения социалистического производства он сходу противопоставляет ему некие трудовые коммуны, а само производство презрительно называет капиталистическим «недолговечным налётом».
А ведь Петров, мечтая о трудовых республиках, основывается на реальных знаниях о техническом укладе производства, о его структуре, проблемах и особенностях. Александр Карпович своими глазами видел, чего может добиться человек с помощью слаженного машинного труда. Видел он и то, как продукты труда достаются эксплуататорам, и как рабочие из людей превращаются в придатки машин. Вот Петров и мыслит себе будущее, исходя из этого: национализированные предприятия работают на благо всего народа, планомерно развиваясь технологически, а рабочие имеют время на интеллектуальное развитие.
«А некоторые говорили, что слесарная мастерская стала похожа на университет.
Действительно, не было такого инструментального ящика у слесаря, в котором бы не валялась брошюрка или толстая книга»9 .
И мечта Александра Карповича в известной степени осуществилась. Благодаря ему и таким как он, у рабочих Страны Советов действительно появилось больше прав, больше времени и возможностей для саморазвития. Это же подталкивало рабочих к тому, чтобы самим предлагать улучшения для производства. Так сознательные большевики существенно снизили глубину разделения труда и его последствий. А для того чтобы оно исчезло полностью, технологический уровень производств и автоматизация даже спустя век ещё остаются слишком неразвитыми. Так что об этом мечтать впору уже нам, а не Петрову.
Читаем далее. Вот предисловие к краткой биографии Э. Кадомцева:
«„…но народ подавить эксплуататоров может и при очень простой „машине“, почти что без „машины“, без особого аппарата, простой организацией вооружённых масс“, — писал Ленин в „Государстве и революции“.
При социализме вместо публичной власти: судов, тюрем и армии, стоящих над обществом, — возникнут органы „примитивной“, как говорят противники марксизма, демократии — органы, созданные по принципу Советов рабочих депутатов. Беря пример с Парижской коммуны, они станут одновременно и законодательными, и исполнительными структурами. Каждый человек, вооружённый винтовкой, будет так или иначе в них входить, то есть управлять государством, в том числе охранять общественный порядок».
Но на практике радикальное упрощение машины не сработало. Для победы над реакционными силами внутри страны и защиты социалистического отечества от угроз извне потребовались и армия, и суды, и тюрьмы с лагерями. Признавал это и сам Владимир Ильич — и словом, и делом. Неужели и его обвинять в недостаточной сознательности? Даже классики Маркс и Энгельс в течении жизни пересматривали некоторые позиции своей теории. Что уж говорить о Ленине и Сталине, деятельных революционерах, претворявших теорию в жизнь и развивавших её на основании стремительно поступающего опыта? Фактически автор сам это признаёт:
«Пока социализм возводиться не начал, можно лишь научно предвидеть, опираясь на что-то уже известное, общие принципы и методы, прибегая к которым придётся его строить. Ничего конкретнее, чем благопожелания и абстрактные фразы, классики предложить и не сумели бы».
Что, однако, не мешает ему отказывать советскому социализму в существовании:
«Низкая сознательность российского пролетариата — одна из причин того, почему ему не удалось возвести социализм по заветам классиков…»
Неправильно возвели?
Что не так с этой формулировкой, к которой автор неизбежно приходит снова, мы уже написали в третьем пункте. Как бы низко ни оценивалась сознательность российского пролетариата, её хватило на то, чтобы Революция состоялась и победила, и один этот факт говорит больше любых оценок.
А вот построен ли был социализм «по заветам классиков»…
Что ж, довольно ходить вокруг да около. Чтобы подвести черту под вопросом о существовании в СССР социализма, неизбежно придётся вспомнить, какие научные определения ему давали классики — главные марксистские теоретики и практики.
А был ли мальчик?
Карл Маркс, который впервые научно обосновал историческую закономерность перехода к социализму, рассматривал его прежде всего как первую фазу коммунизма. Социализм закладывает главное: новую общественно-экономическую формацию, новый способ производства. В своей «Критике Готской программы» Маркс пишет:
«Мы имеем дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет ещё родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло.»10
В. И. Ленин был вполне согласен с таким определением. Он писал следующее:
«То, что обычно называют социализмом, Маркс назвал «первой» или низшей фазой коммунистического общества. Поскольку общей собственностью становятся средства производства, постольку слово «коммунизм» и тут применимо, если не забывать, что это не полный коммунизм…»11
Как минимум один чёткий признак социализма уже можно выделить: это общественная собственность на средства производства. Но их, безусловно, больше. Поскольку признаки коммунизма содержат в себе и признаки социализма, обратимся к той краткой характеристике коммунистического общества, которую дал товарищ Сталин:
«Если дать вкратце анатомию коммунистического общества, то это будет такое общество:
а) где не будет частной собственности на орудия и средства производства, а будет собственность общественная, коллективная;
б) где не будет классов и государственной власти, а будут труженики индустрии и сельского хозяйства, экономически управляющиеся, как свободная ассоциация трудящихся;
в) где народное хозяйство, организованное по плану, будет базироваться на высшей технике как в области индустрии, так и в области сельского хозяйства;
г) где не будет противоположности между городом и деревней, между индустрией и сельским хозяйством;
д) где продукты будут распределяться по принципу старых французских коммунистов: «от каждого по способностям, каждому по потребностям»;
е) где наука и искусство будут пользоваться условиями достаточно благоприятными для того, чтобы добиться полного расцвета;
ж) где личность, свободная от забот о куске хлеба и необходимости подлаживаться к «сильным мира», станет действительно свободной.»12
Пункт «б» для социализма не характерен, поскольку отмирание государства как института возможно только при переходе к коммунизму. Капиталистическая государственная машина разрушается, однако на её месте создаётся новая, отвечающая задачам рабочего класса. Пункт «д» также относится к числу ключевых различий коммунизма и социализма. Материальная база социализма недостаточно развита для распределения по потребностям, и коммунисты на этом этапе вынуждены воздавать каждому лишь по его труду. То же можно сказать про «е» и «ж»: в условиях недостатка ресурсов и неоконченной классовой войны наука и искусство ещё будут так или иначе стеснены как в ресурсном, так и в идеологически плане, а материальное и социальное положение одних людей тут может быть поставлено в зависимость от воли других.
Таким образом, остаются несколько моментов, характеризующих именно социалистическую общественно-экономическую формацию. Три из них — классические признаки социализма:
- Общественная собственность на средства производства.
- Плановое народное хозяйство на основе механизации, автоматизации и научного подхода к планированию и нормированию.
- Диктатура пролетариата — т. е. государственная власть, систематически действующая в объективных интересах пролетариата, — необходимая для противодействия внутренним и внешним контрреволюционным силам.
К прочим характерным чертам социализма следует отнести:
- Устранение острого антагонизма между городом и деревней.
- Распределение заработка по труду (или как минимум тенденция к этому).
А вот теперь, положа руку на сердце, можете ли вы сказать, что СССР не сделал и этого? Безусловно, каждый пункт заслуживает отдельного разбора, но в конечном счёте можно сказать, что все три в СССР реализовать хоть и с большим трудом, но получилось.
Хотите другой социализм? Стройте, приглашайте меня помогать. Пока что был только этот, но был совершенно точно и вопреки любым спекуляциям.
О наболевшем
Но почему тогда сразу было не обратиться к базовым определениям? Почему вместо этого надо было копаться в надстройке, искать (и не то чтобы находить) несостыковки в генеральной линии советской историографии, снисходительно комментировать измышления рабочих более чем вековой давности?
А потому, что автор сам мечтает о социализме. У него в мечтах — настоящий социализм с прямой демократией, трудовыми коммунами и многими другими приятными вещами. Мы сами уже убедились, что это ни в коем случае не плохо: мечтать можно и нужно. Однако представления Смирнова о социализме слишком наивны и оторваны от реальности. При этом ему крайне неприятно смотреть на историческую ретроспективу, где семена социалистических же идей упали в землю и проросли, дав совсем не такие прекрасные и непорочные всходы, какие ему бы хотелось видеть.
Реакция проста и понятна — свершившийся факт социализма такие, как он, объявляют «неправильным» социализмом или вообще никаким не социализмом, а, например, «госкапом» или даже азиатским способом производства. А настоящий социализм — он пока не построен. Настоящий — он пока существует только в голове и на бумаге, не спешит воплощаться в реальность, а значит, прекрасно работает, не ошибается, остаётся чистым и незапятнанным.
Отрицание реального социализма позволяет ещё и остаться чистым и незапятнанным самому. «Неправильный» социализм избавляет от бремени попыток его оправдания. Не нужно спорить с другими людьми об ошибках и трагедиях социализма, в том числе тех, которые ему приписывают идеологические противники. Причём последние редко покупаются на такой трюк: правые неохотно разбираются в сортах левых и наоборот. Для антикоммунистов нет, в сущности, никакой разницы, либертарный вы социалист или авторитарный, советский или не советский, сталинист или троцкист. Это именно вы построили ГУЛаг, уничтожили культуру [вставить народ] и учинили геноцид десятку гордых маленьких наций, а всё остальное — оправдания.
Так что, будучи левым, отмежеваться от реального социализма невозможно. А попытки этого могут разве что помочь выглядеть рукопожатно в беззубом леволиберальном сообществе современного типа и ощущать себя умнее и морально выше тех, кто своей преемственности от социалистических движений прошлого не стыдится.
Это особенно расстраивает меня, ещё и потому что статья Андрея Смирнова написана удобочитаемо, идеологические выкладки в ней приведены достаточно уместно. Его попытка деконструкции социальной психологии эпохи революции заслуживает внимания, а приведённые им позитивные примеры из истории полезно было бы изучить каждому левому. Если бы только всё это не служило для выведения такой избитой и наивной идеи, как «неправильный социализм»! Риторика, которой не удивляешься у изданий вроде «Голгофы» или «Безымянной коммуны», на «Спичке» заставляет взгрустнуть и долго стучать по клавиатуре.
Почему отрицание советского социализма можно считать не только некорректной и ненаучной, но и очень вредной тенденцией? Во-первых, это делает строго «виртуальным» само представление о социализме, что позволяет протащить в идейном поле под это понятие что угодно: от «скандинавской модели» до, прости Господи, Третьего Рейха [автор и коллектив LC осуждают нацизм]. Левые лишаются возможности аргументации от сравнения других режимов с пусть не идеальным, но реальным примером социализма. Вторая причина — следствие первой: отрицая социализм в СССР, левые тем самым неизбежно отмежёвываются и от его неоспоримых исторических достижений. И это особенно важно в наше время как для коммунистической агитации на постсоветском пространстве, где СССР многие всё ещё вспоминают с теплотой, так и для идейной работы за пределами СНГ.
За хорошей мечтой и демонстрацией реальных достижений ведомых ею людей рабочие следуют куда охотнее, чем просто за хорошей мечтой. И чем дальше от нас уходит СССР, чем сильнее ветшает, рушится, разносится в щебень снарядами его наследие, тем больше людей начинают осознавать, что достижения вообще-то были, вместо того чтобы воспринимать их как должное и незыблемое свойство окружающего мира.
Советский социализм может заслуживать критики слева и, быть может, даже справа. Минусы и родовые травмы у него были такие, что свели его в могилу. И «Социализм в мечтах рабочих» затрагивает главные из них. Но фальсификация через них сущности советского социализма не способствует ни победе коммунистических идеалов, ни формированию имиджа самих левых в глазах их идейных противников.
Совершенно точно не стоит бояться моральной ответственности за объявление такой преемственности. Потому что коммунистам подозрительно редко противостоят святые люди.
А мечтать очень полезно. Мечты ведут далеко. Но только тех, кто способен сперва разобраться в том, как устроен мир, а затем перейти к действию, чтобы суметь изменить его.
Примечания
- Ленин В.И. «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», 1921. ↩
- Смирнов А. «Социализм в мечтах рабочих», «spichka media», 18.07.2022. ↩
- Статистический ежегодник России. 1913 г. Издание ЦСК МВД. СПб., 1914 (данные переписи 1897 г.) ↩
- Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. » Гл. III,§15. ↩
- Лохова В.И. «Положение рабочих в Германии в последней трети XIX — начале XX вв. и отношение политической элиты страны к решению рабочего вопроса», стр.49. ↩
- Ленин В.И. Сочинения, т. 27, 4 изд., стр. 238-239 ↩
- Ленин В.И. «Что делать?», (1902 г.), Соч., т. IV, стр. 422, изд. 3-е.) ↩
- Определение слова «мечта» согласно толковому словарю Ожегова. ↩
- А. К. Рабочий-большевик в подполье. — М. : Новая Москва, 1925. ↩
- Маркс К. «Критика Готской программы», 1875. ↩
- Ленин В.И. «Государство и революция», 1917, гл. V. ↩
- Сталин И.В. Собрание сочинений, т.10, с.134. ↩