Владение теорией марксизма нужно не только чтобы найти верный путь к слому капиталистического строя. Нужно — и это гораздо сложнее, — руководствуясь нашим методом, ещё и переходить к строительству нового общества. Организация плановой экономики, ликвидация противоречия между физическим и умственным трудом, между городом и деревней, остатков капитализма в виде формальной товарности, вопросы отмирания государства с развитием общественного самоуправления и изживанием бюрократизма, интернациональной борьбы с капитализмом — всё это встаёт на повестку дня. Марксисты должны будут уметь анализировать реальность, исходя из диалектико-материалистического метода, уметь руководить массами и включать их в социалистическое строительство. Обратный пример нам известен. О нём мы и поговорим далее.
После построения основ социалистического строя в 1930-х, преодоления капиталистической агрессии в 1940-х и восстановления страны остро назрел вопрос о программе дальнейших преобразований: «куда и как идти дальше?». Важную роль при выборе курса партии и государства имел новый генеральный секретарь, выражавший взгляды партийной группировки, выдвинувшей его и составлявшей его ближайшее окружение. В этом тексте речь пойдёт о Л. И. Брежневе и Ю. В. Андропове как лидерах и, что подразумевалось в то время, теоретиках коммунистической партии.
* * *
В конце 1960-х годов руководством СССР была выдвинута концепция «развитого социализма». Она должна была стать заменой нереалистичным планам, обозначенным на XXII съезде КПСС, по построению в Советском Союзе коммунизма к 1980 г., но имела противоречивый характер. С одной стороны, она позволила в некоторой мере определить, зафиксировать более высокий рубеж в развитии социалистического общества. С другой, она стала удобной формой отодвигания коммунистической перспективы, формулой односторонне интерпретируемой стабильности, самоуспокоенности, идейной стагнации. Не были определены критерии развитого социалистического строя, за исключением неуклонного роста количественных показателей материального благосостояния во всех сферах.
Эти показатели, конечно, важны, но ими развитие социализма от низшего этапа к высшему не исчерпывается и тем более не определяется. Не было ответа на вопросы: в чём развитой социализм стал более развитым именно как социализм, в смысле преодоления своих капиталистических элементов и продвижения к коммунизму? Что необходимо сделать для его полноценного перехода в коммунизм? Рост ряда макроэкономических показателей, социальные и культурные достижения необходимы, присущи социализму, но ещё не свидетельствуют о развитии подлинно социалистических начал в обществе. Капитализм в своём развитии, в конце концов, тоже добился немалых успехов в отношении улучшения жизни большинства населения стран первого эшелона. Концепция «развитого социализма», таким образом, фиксировала наличное положение дел, но не давала ему теоретического осмысления, не вела к вскрытию и разрешению противоречий советского общественного строя.
Ведь социализм — это не просто «строй социальной справедливости». Сводить социализм только к достаточно высокому уровню социальной защищённости трудящихся — значит не понимать его предназначения как средства перехода к коммунизму. Попытки партийного руководства не де-юре, так де-факто «законсервировать» имеющееся положение дел, придать социализму статус некой самодостаточной формации, которая может и должна развиваться, совершенствоваться, но в целом выполняет свою прогрессивную историческую миссию и без перехода в коммунизм, оказались непродуктивны с точки зрения исторической перспективы.
При этом негласно провозглашалась (и в реальности воплощалась) установка на то, чтобы не позволять идеологии выходить за рамки базовых постулатов марксизма (пускай и реализуемых противоречиво и формально). На этой основе путём неуклонного роста народного богатства, как считалось, должно было произойти «объективное», «естественное» вхождение в коммунизм.
К сожалению, всё советское руководство того времени слабо разбиралось в марксистской теории. А. Н. Косыгин, А. А. Громыко, Д. Ф. Устинов были хорошими профессионалами в своих областях, но вопросами идеологии не интересовались. К. У. Черненко — опытный аппаратчик, который, однако, и близко не имел теоретических познаний. Все эти советские руководители даже никогда не высказывались по вопросам марксистской теории. Ю. В. Андропов — пожалуй, единственный интеллектуал в брежневском окружении, кроме М. А. Суслова, кто хоть сколько-нибудь разбирался в марксизме. Но даже он полностью, всесторонне не осознавал, «куда мы движемся».
Что касается Суслова, то он имел марксистскую подготовку, но был предельно «сер» и догматичен. Будучи основным идеологом, он, однако, не написал ни одной научной работы по теории. М. А. Суслов видел в марксизме форму, букву, слово, а не содержание, жизнь, творчество. Он не понимал, что это наука, и что, как каждая другая наука, без развития, вне постоянного поиска, уточнений, дополнений, адекватного анализа новых реалий она будет чахнуть, превращаясь в схоластику.
Суслов не любил столкновений с реальностью, в которой теоретические постулаты нужно применять к жизни, был в значительной мере оторван от действительности. Он считал, что главное — «не раскачивать лодку», отсекая крайности, и этим будет сохранён марксизм-ленинизм. М. А. Суслов не был оппортунистом, радикалом, националистом или сторонником «жесткой линии» в каких-либо аспектах политики. Но, исходя из принципа «как бы чего не вышло», он, по существу, превратил марксизм в догму, канон, которому необходимо было следовать в идейной работе. Суслов исходил из того, что любая серьезная, концептуальная критика ошибок в советской истории опасна с точки зрения устойчивости режима, а значит, надо «согласиться» с прошлым в целом.
При этом такое согласие было достаточно эклектичным. Не произошло реабилитации Сталина, но была сведена к минимуму критика его ошибок. Боролись с авангардизмом в искусстве, но закрывали глаза на позитивизм в философии. Наиболее радикальных националистов и либералов снимали с постов, журили, проводили «профилактические беседы», но решающей идейной битвы с ними не происходило, а их взгляды просто замалчивались. Более того, идеи подспудных почвенничества и либерализма процветали на практике, в деятельности представителей власти.
Всё это способствовало разочарованию людей в идеалах и не делало им «прививки» от антикоммунистической пропаганды, которая рекой полилась с конца 1980-х годов, не развивало у них умения самостоятельно мыслить и делать выводы.
Необходимо было не загонять проблемы вовнутрь, искусственно убирая противоречия, а разрешать эти противоречия. Провести детальный, непредвзятый анализ советского прошлого. Выявить, что в деятельности И. В. Сталина способствовало торжеству социализма, а что социализму вредило, в чём Н. С. Хрущёв был прав, а в каких вопросах ошибался.
Щепетильный в вопросах морали, лично исключительно честный, М. А. Суслов исходил из абсолютно ложной идеи: неразрешённые ошибки и противоречия, если их не касаться в обсуждениях и не повторять их (а брежневское руководство в целом стремилось не повторять наиболее вопиющих ошибок своих предшественников), «рассосутся» сами по себе, забудутся под спудом времени — и это «сработает» на пользу социализму. К примеру, не перенося коррупцию, Суслов боялся ставить вопрос о разложении в партийно-государственных верхах, так как считал, что это (то есть правда, борьба с негативными явлениями!) нанесёт непоправимый вред авторитету партии в глазах масс.
* * *
Аналогичных взглядов придерживался и Брежнев.1 Объективный, беспристрастный анализ исторических проблем, связанный с критикой отдельных сторон нашего прошлого (как, например, в книге К. Симонова «Сто дней войны»), Брежнев рассматривал как «развенчивание истории нашей партии и нашего народа».2
Л. И. Брежнев откровенно слабо разбирался в марксистско-ленинской теории. Однажды при обсуждении идейных вопросов концептуального характера он искренне признался: «Мне трудно всё это усвоить. В общем-то говоря откровенно, я не по этой части».3 Относительно роли Суслова в советской идеологии Брежнев отзывался так: «Если Миша прочитал текст и нашёл, что всё в порядке, то я абсолютно спокоен».4 Генсек, не любивший в политике резких шагов, решительной постановки вопросов, крутых поворотов, любого радикализма и шторма, аналогичным образом относился и к идеологии, и осторожность Суслова в идейных вопросах ему импонировала.
Когда к пятидесятилетию Октябрьской революции Брежневу предложили в аккуратной, завуалированной форме начать реабилитацию сподвижников В. И. Ленина, расстрелянных при Сталине, генеральный секретарь ответил: «Ребята … вы поймите, партия ещё не готова. Не поймут нас. Не пришло ещё время».5 Уже из одной этой ремарки понятно, что Брежнев, как и Хрущёв, понимал, что обвинения в шпионаже, терроризме и т. д. в адрес Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева, Н. И. Бухарина и других видных большевиков — чушь. Но, слабо разбираясь в идейной борьбе тех лет и, главное, не желая ничего обострять, Леонид Ильич здесь, как и в других идейных, политических вопросах, предпочел оставить всё как есть и не «будоражить» историю. Увы, история расплатилась с нами за такое пренебрежение не лучшим образом…
Л. И. Брежнев не интересовался теорией, не хотел, не стремился в неё вникнуть. У нас осталось не так много записей и речей, принадлежащих непосредственно Брежневу. Материалы из личного фонда генерального секретаря, частично опубликованные в «Вестнике Архива Президента РФ» в 2006 г., и «Рабочие и дневниковые записи», опубликованные в 2016 г., убедительно демонстрируют, что теоретическая составляющая в записках, выступлениях, подготовительных материалах генерального секретаря ЦК КПСС в основном отсутствует. А ведь теория — это не абстрактная «надстройка», а метод решения проблем социалистического переустройства общества.
К примеру, в своих дневниках Л. И. Брежнев указывает, что в 1967 г. лидер Болгарии Т. Живков предлагал СССР выйти на новый уровень сотрудничества. Подразумевалось сближение, кооперирование производства на уровне непосредственного взаимодействия советских и болгарских предприятий, чтобы преодолеть конкуренцию в рамках СЭВ. С аналогичными идеями выступал и лидер ГДР В. Ульбрихт.6 Это могло бы стать реальным шагом к снятию противоречий между странами социализма, к ликвидации разделения труда в социалистической системе, привести к формированию мировой социалистической экономики, намного более эффективной, чем частные, обособленные экономические системы отдельных государств. Однако СЭВ так и не перешел на новую, углублённую систему сотрудничества.
Брежнев видел недостатки советского общества. В конфиденциальных выступлениях и записках он признавал отставание СССР от США в области НТР, передового производства, рост управленческого аппарата и связанного с ним бюрократизма, нигилизм и демагогию в рядах творческой интеллигенции. Предлагал и проработать меры для ликвидации этих и других отрицательных тенденций в развитии страны.7 Принимались постановления, создавались комиссии, устранялись отдельные недостатки, но проблемы в целом не решались. Инерция и подчас неэффективность управленческого аппарата, отсутствие должной требовательности и контроля за претворением в жизнь принятых решений, серьезные упущения в связке «производительные силы — производственные отношения» приводили к «размыванию» и выхолащиванию важнейших задач совершенствования социалистической практики.
Борьба с негативными явлениями нередко рассматривалась Брежневым односторонне и поверхностно. Предлагалось воспитывать людей в духе трудолюбия, бережливости, органам власти — усилить контроль.8 При этом не учитывалось, что многие отрицательные моменты в советском обществе связаны с присутствием в нём капиталистических элементов. Били по следствиям, а не причинам.
Правда, в первой половине своего руководства Л. И. Брежнев хоть и изредка, «по касательной», но обращал внимание на теоретические вопросы, принимал активное участие в обсуждении своих докладов, партийных документов. В этой связи примечательны замечания Леонида Ильича при подготовке отчётного доклада XXIV съезду КПСС в феврале 1971 г.
«Если говорить в теоретическом плане, у меня возникает два <…> вопроса. Первое: что нового в системе социализма, что нового в системе капитализма и каковы перспективы борьбы с ним; что нового в национально-освободительном движении и каковы перспективы там; и, наконец, что нового в учении о партии, в идеологических вопросах и на чём надо сосредоточиться. <…>
Мы третий съезд подряд все говорим, что создаем материально-техническую базу коммунизма. <…> Нельзя ли немножко приоткрыть скобки, что это такое, что мы вкладываем в это понятие? <…> Вот мы создаем материально-техническую базу, и, как попугаи, больше никто ничего не добавляет, и отрываем от будущего. Одно время успокоились: это там, при коммунизме всё будет распределяться по потребности и как всё это будет. Потом бросили это дело. Вот такие шараханья были у нас. Необходимо раскрыть скобки, чтобы простой народ понимал, что это значит, что это за процесс. Чтобы он был нов и постепенно приближал нас к тому, что он создавался…».9
В этом высказывании чувствуется стремление к действительным преобразованиям и совершенствованию социализма, желание уйти от схем и анализировать текущую обстановку. Очень важна мысль о том, что необходимо обозначить и раскрыть конкретные шаги по переходу от социализма к коммунизму, по преобразованию переходного этапа высшей ступени человеческого развития в её завершённый, целостностный вариант.
Беда заключалась в том, что эти грамотные размышления не находили развития и реализации. В силу своего отношения к идеологии и теоретической подготовке, а затем и болезни Л. И. Брежнев не понимал до конца важнейшую роль теории в построении коммунизма.
При анализе основополагающих выступлений Брежнева (отчётных докладов на партийных съездах, выступлений, посвященных пятидесятилетию Октября и пятидесятилетию образования СССР, на Совещании коммунистических и рабочих партий в 1969 г., о проекте конституции 1977 г. и др.) становится ясно: мысль партийных идеологов (референтов, помощников, других идеологических работников, писавших эти доклады) шла как бы параллельно с общественно-политической и экономической ситуацией в стране, но не вклинивалась в смысл событий. Затрагивала её, влияла на неё, но не вскрывала противоречий в реальности; не вела за собой, не выдвигала внятной концепции завершения социалистического строительства.
Повторялись тезисы предыдущих эпох о стирании границ между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, о расширении роли Советов и социалистической демократии, о неуклонном сближении всех советских народов, о росте благосостояния людей и необходимости борьбы с «отдельными» негативными тенденциями, о национально-освободительной и революционной борьбе в различных странах и прочее. Но конкретики не было. Никак не объяснялось, каким образом происходит уничтожение разделения труда в масштабах социалистического производства в целом, как идёт процесс ликвидации социального расслоения и классового деления общества, в чём заключается и как происходит реальное обобществление, то есть перетекание государственной собственности в общенародную, наконец, в чем государство уже передало свои функции обществу и какие меры планируется предпринять на этом пути в дальнейшем.
К примеру, отвечая на высказывания западных критиков, заявлявших, что СССР «отбросил коммунистический принцип отмирания государства», Л. И. Брежнев в докладе «О проекте Конституции СССР» в октябре 1977 г. говорил:
«…По мере развития и совершенствования социалистического государства миллионы граждан всё более активно участвуют в работе органов власти, народного контроля, в управлении производством и распределением, в социальной и культурной политике, в осуществлении правосудия. Словом, с развитием социалистической демократии происходит постепенное перерастание нашей государственности в коммунистическое общественное самоуправление».10
Здесь должны были возникнуть закономерные вопросы. Насколько граждане активно, искренне и подготовлено участвуют в деятельности Советов и различных общественных организациях? Насколько эта деятельность независима от вышестоящих органов власти? Как решения масс воплощаются в жизнь? Какие конкретные управленческие функции перешли от государства к обществу? Если всё это не реализуется должным образом, вся социалистическая демократия превращается в фарс и становится по сути тем же демократическим фасадом, что и выборы, общественные слушания, электронное голосование в буржуазном государстве. Однако, кроме общих слов и благих пожеланий вне контекста коммунистического продвижения, ничего сделано не было.
Еще в 1968 и 1973 годах Леонид Брежнев предлагал «обеспечить ещё большее влияние на политику и общественную жизнь рабочего класса как класса, а не только как отдельных выходцев из его рядов… Чтобы он ежедневно находил доказательства тому, что наша внешняя и внутренняя политика это его собственная политика». Предлагал, чтобы рабочие на пленумах ЦК партии прямо говорили «это не годится, а это годится», чтобы существовал действенный рабочий контроль на производстве, а народу было понятно, что делает Политбюро.11 Фактически это была, пусть неполная и обрывистая, но программа расширения рабочего самоуправления. Её необходимо было совершенствовать, конкретизировать и воплощать в жизнь. Однако благие пожелания так и остались благими пожеланиями.
Более того, помощники и референты генсека (А. Бовин, А. Александров-Агентов, В. Голиков и др.) также не были марксистски подготовленными деятелями. (исключением, пожалуй, был Р. Косолапов, вошедший в окружение советского руководства только на короткий период при Черненко). При анализе выступлений Брежнева, естественно, подготовленных его помощниками, и мемуаров этих помощников видно, что они критикуют конкретные действия советского руководства, низкий культурно-образовательный уровень вождей, но теоретического анализа причин поражения социализма у них нет. А ведь, даже если лидер государства не теоретик, необходим был мощный интеллектуальный партийный центр «второго звена», состоящий из людей, не только беззаветно преданных марксистско-ленинской идее, но и умеющих её применить, раскрыть применительно к сегодняшнему дню.
В итоге в стране возникла достаточно парадоксальная ситуация. И. В. Сталин, хоть он и отклонялся от марксизма на практике, интересовался теорией и пытался (другое дело, насколько сумел) её развивать. Он стимулировал научные поиски, разработку новой программы партии.12 Он понимал, что необходимо двигаться к коммунизму, что эта цель должна формировать актуальную, ближайшую перспективу
Аналогичных взглядов придерживался и слабо разбиравшийся в теории Н. С. Хрущёв. Он повторил ошибку Сталина, когда заявил о наступлении коммунизма в ближайшее время, не представляя (и не понимая) механизмов достижения этой глобальной задачи. Однако Хрущёв также воспринимал социализм как незаконченный, «грубый» коммунизм.
При Л. И. Брежневе же уже к началу 1970-х годов материально-техническая мощь Советского Союза в целом создала объективные предпосылки для завершения социалистического строительства. Но консерватизм и умеренность советского руководства, помноженные на пренебрежение марксистскими научными изысканиями, привели к размыванию перспективы.
* * *
Думается, будет неверным разделять политику Л. И. Брежнева и Ю. В. Андропова.
В одном из своих последних выступлений, на заседании Политбюро 9 сентября 1982 г., Леонид Ильич предлагал присмотреться к дальнейшей децентрализации экономики и использованию экономических рычагов её стимулирования; расширить права республик, краев и областей, самостоятельность предприятий и трудовых коллективов в решении народнохозяйственных вопросов; укрепить трудовую дисциплину.13 По сути эти предложения и стали социально-экономической программой деятельности Андропова. Новый лидер Советского государства дал ей идеологическое обоснование и проводил эти меры в жизнь более последовательно и твёрдо, чем его предшественник.
Дневниковые записи Ю. В. Андропова весьма рутинны, безличны, официальны.14 Ю. В. Андропов, тем не менее, пытался заострить внимание на ряде основополагающих положений марксизма, «размывавшихся», упускавшихся в предыдущие десятилетия. В своей основополагающей теоретической работе «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» он отмечал:
«Исторический опыт реального социализма показывает, что превращение „моего“, частнособственнического в „наше“, общее — дело непростое. Переворот в отношениях собственности отнюдь не сводится к единовременному акту, в результате которого основные средства производства становятся общенародным достоянием. Получить право хозяина и стать хозяином — настоящим, мудрым, рачительным — далеко не одно и то же. Народу, свершившему социалистическую революцию, приходится ещё долго осваивать своё новое положение верховного и безраздельного собственника всего общественного богатства — осваивать и экономически, и политически, и, если угодно, психологически, вырабатывая коллективистское сознание и поведение. <…> Переворот в отношениях собственности сам по себе не устраняет всех столетиями накапливавшихся негативных черт человеческого общежития».
Также он подчёркивал необходимость реализации положения, выдвинутого на XXVI съезде КПСС в 1981 г., «о становлении в главном и основном бесклассовой структуры общества в исторических рамках развитого социализма».15
Андропов неоднократно подчеркивал, что трудности и проблемы советского строя связаны не с сущностью социализма.
«Наоборот, значительная доля недостатков, нарушающих порой нормальную работу на тех или иных участках нашего народного хозяйства, имеет своей причиной отступления от норм, требований экономической жизни, основа основ которой — социалистическая собственность на средства производства». 16
А вот что говорил Ю. В. Андропов на июньском пленуме ЦК КПСС в 1983 г.
«… Программа партии в современных условиях должна быть прежде всего программой планомерного и всестороннего совершенствования развитого социализма, а значит, дальнейшего продвижения к коммунизму».17
В узком кругу генсек высказывался ещё более откровенно: «Какой там, к черту, развитой социализм, нам до простого социализма ещё пахать и пахать».18
Он отмечал, что «мы ещё не изучили в должной степени общество, в котором живем», что необходимо достраивать социализм через ликвидацию негативных явлений в обществе. Можно представить, насколько сильно деградировала коммунистическая партия, если её кадры впадали в растерянность при анализе действительности и сознавались, что не понимают существующего общества.
«А это означает, что понадобится определенное время, чтобы подтянуть отставшие тылы и двинуться дальше. Нам надо трезво представлять, где мы находимся. Забегать вперёд — значит выдвигать неосуществимые задачи; останавливаться только на достигнутом — значит не использовать всё то, чем мы располагаем».19
Андропов считал, что о развитом социализме не может идти речи, если доля ручного, немеханизированного труда в промышленности достигает 40 процентов.
«Решением задач механизации и автоматизации производства нам необходимо настойчиво заниматься и в силу их социально-политического значения. Ведь избавленный от тяжёлого, утомительного ручного труда человек, как правило, проявляет и большую инициативу, ответственность за порученное дело. Он получает дополнительные возможности для учёбы и отдыха, для участия в общественной деятельности, управлении производством. Тем самым он может полнее осуществлять и свои политические, демократические права, предоставленные людям труда социалистической революцией, — права полновластных хозяев своего общества, своего государства».20
Выступая на совещании секретарей ЦК КПСС в январе 1983 г., генсек обозначил следующие задачи: укрепление трудовой дисциплины с опорой на трудовые коллективы; сокращение заседаний и волокиты; расширение гласности и внутрипартийной демократии; усиление личной ответственности руководителей всех звеньев. Главное экономическое требование — опережающий рост производительности труда.21
Согласно «Закону о трудовых коллективах» (июнь 1983 г.), работникам разрешалось участвовать в обсуждении планов и коллективных договоров, определении принципов расходования фондов оплаты труда. Вскоре были расширены права руководителей предприятий в расходовании фондов. Зарплата стала сильнее зависеть от реализации продукции. С производства снимались изделия, не прошедшие аттестацию по высшей или первой категории качества. Одновременно происходила жёсткая и масштабная борьба с коррупцией на всех уровнях.22
Попытки стимулировать демократию были призваны решить накопившиеся проблемы. Но одновременное расширение хозрасчета означало дальнейшее усиление капиталистических элементов в социализме.23 Это обстоятельство являлось очень опасной стороной социалистического механизма. Любое крупное негативное явление могло стать таким же началом конца, как и «перестройка».
Люди, выдвинутые Андроповым в качестве смелых, инициативных реформаторов, стали предателями социализма. Это многие его выдвиженцы и помощники: Г. Шахназаров, А. Вольский, М. Горбачёв, Н. Рыжков и другие. Конечно, Андропов не делал ставку на Горбачёва: он находился в постоянном поиске, советовался, присматривался. Он отсекал от руководства откровенных антикоммунистов вроде А. Яковлева. Но в итоге он попал в ту же ловушку, что и предыдущие советские лидеры. Несмотря на то, что он энергичнее, чем Брежнев, пытался вести преобразования, многие базовые отрицательные черты развития общества сохранились: устаревшие механизмы планирования, господство партийно-государственных верхов и бюрократии, формальность и недостаточность расширения внутрипартийной и общественной демократии.
Курс на расширение прав различных субъектов единого хозяйственного механизма страны вне увязки этой линии с продвижением социалистической парадигмы развития, как и ранее, объективно вёл к дальнейшему усилению капиталистических элементов в стране, а значит, и к дальнейшему отдалению от коммунизма.
Сложно сказать, что бы было дальше, если бы Андропов остался у руля хоть немного подольше. Но примечательно, что при К. У. Черненко и «раннем» М. С. Горбачеве продолжался «андроповский курс», однако, несмотря на определённые положительные подвижки и тенденции, коренных преобразований не произошло. Андропов лучше всех своих соратников знал марксизм, но не являлся его теоретиком, новатором в плане выдвижения концептуальных идей. Не было у него и глубокого осознания логики существования социализма.
* * *
Как мы видим, партийное руководство стремилось законсервировать проблемы или решить их осторожно, эволюционно, сглаживая углы и не допуская решительных действий. Решались следствия проблем, а болезненные преобразования старались затянуть. Безвременье длилось свыше двадцатилетия, а проблемы копились. Разложение марксистской партии достигло предела, в то время как противоречия в базисе и надстройке СССР обострились до крайней степени. Назревала реставрация капитализма, и партия оказалась бессильна противопоставить ей обоснованную программу действий.
Мы же обязаны сделать выводы из ошибок предшественников. Наша задача — не допустить перерождения партии и размывания собственных рядов в сложный и противоречивый период строительства социализма.
Примечания
- Леонид Брежнев в воспоминаниях, размышлениях, суждениях. Ростов-на-Дону, 1998. С. 259; Майсурян А. Другой Брежнев. С.289. ↩
- Брежнев Леонид Ильич. // Вестник Архива Президента Российской Федерации. М.,2006. С.60–61,141–143. ↩
- Цит.по: Леонид Брежнев в воспоминаниях, размышлениях, суждениях. С.146. ↩
- Цит по: Александров-Агентов А.М. От Коллонтай до Горбачева. М.,1994. С.262. ↩
- Цит. по: Майсурян А. Другой Брежнев. С.162. ↩
- Брежнев Л.И. Рабочие и дневниковые записи. В 3-х томах. М., 2016. Т.1. С.195,258. ↩
- Брежнев Леонид Ильич. С.72, 186,73. ↩
- Брежнев Л.И. Рабочие и дневниковые записи. Т.1. С.432. ↩
- Брежнев Леонид Ильич. С.99,101–102. ↩
- Брежнев Л.И. Актуальные вопросы идеологической работы КПСС. В 2-х т. М.,1979. Т.2. С.292. ↩
- Брежнев Леонид Ильич. С.73,134. ↩
- О теоретических взглядах И.В. Сталина см.: Черняков С.Ф. История и теория социализма XX века: Новый взгляд на актуальные вопросы. М.,2022. С. 124–146. ↩
- Брежнев Леонид Ильич. С.189–190. ↩
- Болдовский К.А., Джалилов Т.А., Пивоваров Н.Ю. Ю. В. Андропов: два года на вершине власти (рабочие записи 1980–1983 гг.) // Новейшая история России, СПб., 2018. Том 8. N. 1. С.232–279. ↩
- Ю.В. Андропов. Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР. // Коммунист.1983. №3. С.12,14,20. ↩
- Там же. С.12. ↩
- Андропов Ю.В. Ленинизм – неисчерпаемый источник революционной энергии и творчества масс. Избранные речи и статьи. М.,1984. С.473. ↩
- Цит. по: Корниенко Г.М. Холодная война. Свидетельство ее участника. М.,1994. С.232. ↩
- Ю.В. Андропов. Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР. С.20. ↩
- Там же. С.15,17. ↩
- Источник. 2001. №5. С.132–142; Ю.В. Андропов. Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР. С.15. ↩
- Шубин А. Истоки перестройки. Т. I. М., 1997. С. 145–151, 163–164. ↩
- Эксперимент по расширению хозрасчета и самостоятельности предприятий уже в 1984г. выявил те же противоречия, что и реформа 1965 г.: незначительное повышение производительности труда было сопряжено с приписками, занижением плановых заданий и другими элементами теневой экономики (Митрохин Н. Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. М., 2023.Т. 2. С. 385). ↩