![Краткая история равенства»[, или Долгий путь в никуда] Тома Пикетти. Рецензия](https://lenincrew.com/wp-content/uploads/2023/12/область-13.jpg)
«В борьбе за равенство мы прошли уже долгий путь, с которого нельзя сходить и в XXI веке — для этого на него должен ступить каждый из нас, положив конец разделению по принципу идентичности и дисциплин, которое зачастую мешает двигаться вперед. Экономические проблемы слишком важны, чтобы отдавать их на откуп единственно горстке специалистов и управленцев. Посвятив гражданское общество в соответствующее знание, мы сделаем важный шаг, жизненно необходимый для преобразования властных отношений».
Признаюсь: приступая к чтению книги «Краткая история равенства» Тома Пикетти, я был полон скептицизма и несколько заниженных ожиданий, не надеясь на объективное отражение автором заявленной темы. Однако, ознакомившись с работой знаменитого экономиста, я готов, хоть и не без некоторых оговорок, рекомендовать её каждому, кому интересна столь сложная, большая и вызывающая так много споров в мировом сообществе тема.
В этой короткой рецензии я постараюсь предоставить потенциальным читателям свою оценку «Краткой истории» Тома Пикетти, оставаясь по возможности в рамках объективного анализа, но при этом не скрывая своих политических взглядов и предпочтений.
* * *
О чём эта книга? Лучше меня об этом скажет сам автор:
«Данная книга предлагает читателю сравнительную историю неравенства между социальными классами в различных человеческих обществах. Точнее, историю равенства, поскольку в истории человечества, как мы увидим, давно существует долгосрочное движение к социальному, экономическому и политическому равноправию.
Этот процесс нельзя назвать ни безмятежным, ни тем более движущимся строго по прямой. В истории равенства, которую мы будем здесь изучать, ключевую роль играют революции, восстания, общественная борьба и всевозможные кризисы. К тому же она отмечена многочисленными фазами регресса, отхода на прежние позиции и изоляции в рамках собственной идентичности».
«Краткая история равенства» написана профессиональным учёным не для узкого круга экономистов, а для широких масс читателей. Поэтому сам стиль повествования выбран соответствующим. Пикетти говорит с читателем на одном языке, избегая сложного способа донесения информации с применением множества терминов, который используют современные экономисты.
В процессе ознакомления с книгой я просматривал лекции и интервью, в которых современные мейнстримные экономисты обсуждают проблемы экономического роста, неравенства и уровня счастья населения, падающего по неизвестной им причине, несмотря на продолжающийся рост ВВП. Скажу вам прямо: после просмотра этих материалов я проникся большим уважением к Тома Пикетти, который, являясь буржуазным экономистом, всё же имеет мужество и научную честность озвучивать и раскрывать одну из самых острых и одиозных проблем, разъедающих наше общество изнутри на протяжении многих сотен лет. Во многом благодаря его предыдущей небезызвестной книге «Капитал в XXI веке» в мировой общественный обиход вернулось понимание актуальности проблемы неравенства. Я советую всем экономистам ознакомиться с работами Тома Пикетти — как с более ранними, так и с последней; возможно, после этого «парадоксально» уходящая вниз параллельно с ростом ВВП «кривая счастья» перестанет быть для них объектом неведения.
Помимо основной темы, Пикетти не обходит стороной и такие глобальные проблемы человечества, как изменение климата и антропогенное влияние на окружающую среду, определяемое научно-техническим прогрессом и ускоренным промышленным развитием в XX–XXI вв. Всё это сопровождается анализом текущего противостояния между крупнейшими западными и китайской экономиками, посткризисных и постпандемийных явлений, финансовой политики ведущих центробанков мира и т. п., что вызывает особый интерес, учитывая те интересные статистические данные, которыми Пикетти всегда сдабривает своё изложение.
«Давайте обратимся к конкретному примеру. Страна, добывающая из своих недр нефти на 100 миллиардов евро в год, дополнительно производит ВВП в размере тех же 100 миллиардов. Но ее национальный доход равен нулю, потому что природный доход данного государства уменьшился точно на такую же величину. Если мы решим вычесть отсюда еще и общественные издержки от выбросов углерода при сжигании искомой нефти (что, как известно, обуславливает на планете глобальное потепление и вносит свой вклад в то, чтобы жизнь на ней со временем стала поистине адской), то национальный доход и вовсе уйдет в минус, хотя в действительности данный экологический фактор далеко не всегда принимается во внимание. Это демонстрирует, насколько важен выбор индикатора: одна и та же экономическая операция может дать нам положительный ВВП, но отрицательный чистый национальный доход. А это, в свою очередь, радикально меняет общественную оценку тех или иных инвестиционных решений в масштабах страны или отдельной компании».
В дополнение к глобальным вопросам, Пикетти также уделяет внимание проблемам дискриминации женщин (получивших во Франции избирательное право лишь в 1944 году!), расовой и социальной сегрегации, неравному доступу к образованию («Равенство в образовании: провозглашенное, но не реализованное»), отрицательной конфессиональной дискриминации (притеснение по религиозному признаку) и т. п. Он отмечает, что прогресс в решении этих вопросов хоть и наблюдается во многих странах мира, но всё же не отвечает тем ожиданиям, которые справедливо, с его точки зрения, можно выдвигать в обществе XXI века.
«В 2018 году доступ к высшему образованию (процентное соотношение молодых людей и девушек в возрасте от 19 до 21 года, учащихся в университете, колледже либо другом высшем учебном заведении) для детей из 10 % самых бедных семей в США едва дотягивал до 30 %, в то время как для выходцев из 10 % самых богатых семей достигал 90 %».
…
«Полагать, что столь ощутимое лицемерие в отношении высшего образования существует единственно в США, было бы большой ошибкой».
Но всё же важнейшая проблематика, волнующая Пикетти, вращается вокруг общемирового неравенства.
«С одной стороны, в мире действительно давно существует движение за равенство, в данном случае преследующее цель снижения концентрации собственности и, как следствие, урезания власти ее владельцев в экономике и социальной сфере; с другой, неравенство, несмотря ни на что, остается на очень высоком и даже нетерпимом уровне, поэтому довольствоваться этой ситуацией и тем более утверждать, что она служит интересам большинства, очень и очень трудно. В конкретных цифрах, доля 1% самых богатых в общем объеме частной собственности сегодня вдвое ниже, чем сто лет назад, но при этом все равно примерно в 5 раз превышает долю собственности 50% самых бедных, которым на сегодняшний день принадлежит чуть более 5% от общего объема собственности (невзирая на тот факт, что в количественном выражении их по определению в 50 раз больше по сравнению с 1% богатых). Да, если учесть, что в XIX веке и вплоть до начала XX века доля 50% самых неимущих едва дотягивала до 2%, сегодняшний показатель действительно говорит о некотором прогрессе за истекший век, хотя на деле это ничтожно мало. По сути, перераспределение собственности почти всегда осуществляется в пользу социальных групп, занимающих промежуточное положение между 1% самых богатых и 50% самых бедных, причем последним этот процесс не приносит практически никакой пользы по той простой причине, что у них почти ничего нет».
В обществе конца XX — начала XXI века, где теория марксизма стала чудовищно дискредитированной, открытые заявления о факте наличия неравенства во всех без исключения развитых странах стали чем-то вроде глотка свежего воздуха после долгого пребывания в тёмном чулане неолиберализма. Даже по сравнению с весьма популярными в России представителями нашумевшего мир-системного анализа, такими как Иммануил Валлерстайн и Джованни Арриги, Пикетти в отношении рельефного отображения проблемы неравенства кажется большим «марксистом».
Тома Пикетти повсюду в своём исследовании обращает наше внимание на то, что в период между 1780 и 1980 годами «можно констатировать один и тот же факт»: «мы наблюдаем устойчивый прогресс в деле достижения равноправия во всем, что касается статуса, владения средствами производства, уровня доходов, расовой и половой принадлежности». Ему делает честь то, что он не предлагает на этом останавливаться, а призывает к продолжению борьбы за права, отмечая, что в вопросах равенства, несмотря на видимый прогресс, мировое сообщество ещё находится только в начале своего пути.
«В конце XVIII века в мире родилось движение за равенство, существующее и по сей день. Оно стало следствием восстаний и борьбы с несправедливостью, которая позволила преобразовать властные отношения и низвергнуть поддерживаемые правящими классами институты, чтобы, преодолев существующее в обществе неравенство, заменить их новыми социальными, экономическими, политическими структурами и правилами, более справедливыми и служащими интересам самого широкого большинства. В общем случае самые фундаментальные трансформации режимов, основанных на общественном неравенстве, базируются на масштабных социальных конфликтах и политических кризисах. Ведь к упразднению привилегий французской знати привели именно крестьянские восстания 1788–1789 годов и последовавшая за ними революция. Аналогичным образом начало краха рабовладельческой системы в регионе Атлантического океана положили не вялые дебаты в парижских салонах, а мятеж рабов в Санто-Доминго в 1791 году. В XX веке социальная и профсоюзная мобилизация сыграла важную роль в установлении новых отношений между капиталом и рабочей силой и в сокращении неравенства».
Хотя Пикетти беспрестанно апеллирует к абстрактной «справедливости» и борьбе за неё, он всё же не опускается до того, чтобы оперировать этим словом как термином, не обозначив его чёткого смысла. Вместо этого автор настаивает на определении исторического понятия справедливости путём научной дискуссии.
«Все исследования, результаты которых имеются в нашем распоряжении, красноречиво свидетельствуют о том, что развитие западного промышленного капитализма неразрывно связано с системами международного разделения труда, безудержной эксплуатации природных ресурсов, а также военного и колониального доминирования ведущих европейских держав, начавшегося в XV–XVI веках, а в XVIII–XIX значительно ускорившегося. В более широком смысле, написать историю равенства и неравенства в мире без оценки колониального наследия попросту невозможно».
Автор смело использует весьма яркие и красноречивые примеры колониального гнёта в отношении стран так называемого третьего мира. Примеры протекционистской политики Британской Империи, направленной против Индии, строительства железной дороги Конго — Океан, а более всего — история угнетения народа Гаити длиною в 125 лет несомненно заставят многих задуматься о генезисе успешного развития Европы прошлых веков. Этот же вопрос рассматривает и Пикетти, и им движет взгляд, устремлённый в будущее, а не односторонняя рефлексия по прошлому.
«После того, как в 1802 году Наполеон под нажимом плантаторов восстановил рабство на всех рабовладельческих островах — за исключением Гаити, который в 1804 обрел независимость, опять отбросив французские войска, — хозяева явились вернуть принадлежащее им имущество. Независимость Гаити была признана королем Карлом X лишь в 1825 году, а новый закон об отмене рабства на ряде других территорий, включая Мартинику, Гваделупу и Реюньон, был принят только в 1848 году».
…
«Официально долг 1825 года, постоянно переуступаемый одним кредитором другому, был окончательно погашен в начале 1950-х годов. Франция заставила Гаити заплатить за свою свободу огромную цену: больше ста лет, с 1825 по 1950 год, экономическое развитие страны так или иначе определялось вопросом возмещения этих убытков, то напрочь отвергаемых, то с неохотой признаваемых в нескончаемой череде политических циклов».
…
«Те, кто рождается на планете сегодня, не несут за это трудное наследие прямой ответственности, но каждый из нас ответственен за то, какой он делает выбор — учитывать или нет колониализм в анализе нынешней мировой экономической системы со всей его несправедливостью и вносить ли в соответствии с этим в свои выкладки коррективы».
Пикетти справедливо привлекает наше внимание к тому нелицеприятному факту, что правительство Франции упорно игнорирует вопрос репараций Гаити вот уже многие десятки лет. Однако он всё же не без доли иронии отмечает: не следует терять надежду на то, что когда-нибудь более сердобольное правительство всё же восстановит честь Пятой Республики.
И, конечно же, автор не преминул упомянуть об истории рабства в США, бросая камень в огород заокеанского гегемона нынешней мировой системы.
«Из пятнадцати президентов, сменивших друг друга до избрания Линкольна в 1860 году, рабами владели не меньше одиннадцати, в том числе Вашингтон и Джефферсон, оба выходцы из штата Вирджиния, который на заре юной федерации выступал в роли ее сердцевины».
Объективный анализ автора книги подкупает смелым противопоставлением строгого научного анализа пропагандистской шумихе неолиберальных СМИ, демонизировавших социалистические страны XX века.
«Голод в Ирландии в 1845–1848 годах (около 1 миллиона умерших и 1,5 миллиона эмигрировавших при населении в 8 миллионов человек) нередко сравнивают с голодом в Бенгалии в 1943–1944 годах (4 миллиона умерших при населении в 50 миллионов человек). И в Ирландии, и в Бенгалии британские элиты были в курсе событий, но не предпринимали никаких мер к тому, чтобы избежать трагедии, в ряде случаев явно преследуя цель сократить численность бедных, да к тому же еще мятежно настроенных местных жителей. После голода в Ирландии не одно десятилетие зрела злоба на британских собственников, на фоне которой возникло мощное движение самозахвата земельных участков и отказа платить арендную плату, в конечном счете приведшее к перераспределению сельскохозяйственных угодий и обретению страной независимости».
В отдельной главе «Как выйти из неоколониализма» Тома Пикетти также не проходит мимо экономического анализа неоколониализма, в том числе по вопросам неэквивалентного обмена, связанного с низкой ценой труда рабочих Глобального Юга, что однозначно повышает его репутацию в наших глазах в качестве учёного и исследователя, старающегося объективно смотреть на вещи.
«Надо заметить, что неравенство в доходах за один час работы еще выше общего неравенства доходов: в среднем в бедных странах надо трудиться больше часов, хотя это лишь незначительно компенсирует недостаточный образовательный и экономический капитал, которым они располагают. См. L. Chancel, T. Piketty, Global Income Inequality 1820–2020, WID, 2021».
…
«После кризиса 2008 года стало хорошим тоном утверждать, что этот консенсус больше не в ходу, что МВФ, Всемирный банк и правительства западных государств осознали чрезмерность либерализации, равно как и проблемы, связанные с ростом неравенства и кризисом окружающей среды. Однако на деле, в отсутствие альтернативного консенсуса, либеральный дискурс продолжает оказывать свое огромное давление — особенно на страны Глобального Юга».
…
«Если конкретно, то при анализе налоговых поступлений в пропорции от ВВП можно прийти к выводу, что в период с 1970–1980-х по 1990–2000-е годы самые бедные страны планеты обеднели еще больше, а к 2010–2020-м годам немного поднялись, хотя так и не достигли прежнего уровня (и без того очень низкого)».
…
«Начиная с 1970-х годов разрыв в фискальных возможностях продемонстрировал явный рост: если налоговые поступления в самых бедных странах замерли на уровне 15 % ВВП, то в богатых этот показатель превысил 30 %, а то и 40 % (см. График 37). Это чрезвычайно низкий уровень, ко всему прочему демонстрирующий огромный диспаритет. Во многих африканских странах, таких как Нигерия, Чад или Центральноафриканская Республика, налоговые сборы составляют от 6 % до 8 % ВВП».
Он открыто и честно говорит о «масштабе ущерба, нанесенного государствам Глобального Юга из-за мощного роста свободного обращения капитала, создания по всему миру уголков налогового рая и финансовой непрозрачности на мировом уровне в последние несколько десятилетий». Не избегает его критики и империалистическая политика стран Глобального Севера, выражающаяся в «невероятном лицемерии, окружающим само понятие международной помощи. Во-первых, государственная помощь в развитии куда более ограничена, чем порой принято считать, и в целом не дотягивает даже до 0,2 % от мирового ВВП (а если говорить о срочной гуманитарной помощи, и вовсе составляет 0,03 %). Для сравнения можно сказать, что один только климатический ущерб, причиненный бедным странам выбросами парниковых газов со стороны богатых государств, оценивается в несколько процентов мирового ВВП».
«Для большинства стран Африки, Южной Азии и целого ряда других государств, якобы получающих международную помощь, исходящие финансовые потоки, состоящие из прибылей транснациональных корпораций и бегства капитала, в действительности во много раз превышают входящие финансовые потоки международной помощи (даже если ограничиться финансовыми потоками, фигурирующими в официальных национальных отчетах и, судя по всему, значительно заниженными)».
Отдельно стоит отметить невероятно важную составляющую критики неолиберального империализма, заключающуюся в крайне злободневном сегодня факте эксплуатации развитыми странами не только развивающихся стран Африки и Азии, но и, казалось бы, ближайших своих союзников в лице государств Восточной Европы, ещё недавно бывших частью соцблока, канувшего в лету вместе с развалом СССР.
«В период с 2010 по 2018 год чистый входящий поток средств ЕС (разница между средствами, полученными на внутренние расходы, и взносами в бюджет Европейского Союза) в Польше в среднем достиг 2,7 %; отток прибылей и иных доходов от вложений и собственности (аналогичный исходящий поток) увеличился до 4,7 % от ВВП. Для Венгрии эти показатели составили соответственно 4,0 % и 7,2 %».
В предпоследней главе своей книги Тома Пикетти выдаёт один из своих ключевых посылов, который снова ставит его на несколько голов выше абсолютного большинства коллег по цеху:
«Самая большая проблема понятия международной помощи на сегодняшний день заключается в том, что оно предполагает существование справедливого в своей основе баланса рынка, при котором каждая страна на законных основаниях владеет богатствами, произведенными либо накопленными в прошлом отдельно от всех остальных. Однако на практике ничего подобного просто не бывает. Западные страны никогда не смогли бы так обогатиться после промышленной революции без международного разделения труда и необузданной эксплуатации природных и человеческих ресурсов планеты».
…
«Если в XVIII–XIX веках двигателем экономического развития были рабы, хлопок, дерево, а потом и уголь, то в XX столетии, как и сейчас, в начале XXI века, оно опирается на масштабное использование мировых богатств и дешевой рабочей силы в странах периферии, а также на запасы нефти и газа, накопленные за миллионы лет в недрах Земли, ускоренное сжигание которых подвело нас к той черте, за которой планета станет просто нежилой, причем в первую очередь от этого пострадают самые бедные страны»
Впрочем, Пикетти никогда и не скрывал своей левой, основанной на гуманизме, позиции. В одной из глав он цитирует работу К. Померанца «Великое расхождение: Китай, Европа и создание современной мировой экономики», в которой автор утверждает, что «развитие западного промышленного капитализма неразрывно связано с международной системой разделения труда, необузданной эксплуатацией природных ресурсов, а также с военно-колониальным доминированием ведущих европейских государств над всей остальной планетой». Пикетти даже выделяет здесь — помимо «средств производства, жилья и государства», о которых он говорит повсюду, — отдельный вид собственности: «владение остальным миром, то есть активами в других странах».
«Это может быть Суэцкий канал, каучуковые плантации в Индокитае, долговые обязательства России или Аргентины».
Будет нелишним также отметить, что к тем же выводам приходили и латиноамериканские исследователи, сторонники теории зависимого развития и многие другие авторы, занимавшиеся проблемой неэквивалентного обмена, по всему миру.
Не менее важным представляется и то, что Пикетти порой чрезвычайно проницательно улавливает политэкономическую подоплёку истории развития международных торговых отношений.
«На данном этапе мне представляется полезнее ограничиться констатацией того факта, что развитие западного и в более широком смысле мирового капитализма опиралось на международное разделение труда, а также на безудержную эксплуатацию природных и человеческих ресурсов планеты, а основополагающую роль во всей этой истории сыграли властные отношения между государствами».
Тома Пикетти очень аккуратно подходит к использованию статистических данных, стараясь обходиться без выдёргивания фактов из контекста, так называемого черри-пикинга. Это хорошо видно на примере разбора вопроса распределения собственности:
«Если бы мы ограничились единственно собственностью на средства производства, определяющей распределение экономической власти и иерархию взаимоотношений на рабочих местах, этот показатель был бы еще выше (особенно на уровне самых крупных состояний, составляющих 0,1 или 0,01 % от общего объема собственности по стране, которые за последние несколько десятилетий значительно укрепили свое положение*).
* В 1 % самых богатых входят 500 тысяч человек (из порядка 50 миллионов взрослых, живущих во Франции). По данным журнала Challenges, 500 самых крупных состояний во Франции выросли с 200 миллиардов евро в 2010 году (10 % ВВП) до 710 миллиардов евро в 2020 году (30 % ВВП), то есть примерно с 2 % до 6 % от общего объема частной собственности».
Хирургически меткие и интересные исторические справки Пикетти раскрывают новые грани исследуемой проблемы, а также дают много пищи для размышлений, преподнося порой давно известные факты под необычным углом переплетения истории и экономики в лучших традициях знаменитой французской историографической школы «Анналов». Книга пестрит любопытнейшими цитатами и эмпирическими данными, которые можно использовать как в повседневных отвлеченных размышлениях и дискуссиях, так и научных дебатах.
Пикетти не единожды упоминает великих мыслителей прошлого, изучавших проблемы общественно-экономического развития. В частности, ему, очевидно, знакомы труды Жан-Жака Руссо, Жана Бувье, Эрнеста Лабрусса, Владимира Ильича Ленина и других авторов прошлого, исследовавших схожую проблематику. В том числе он приводит достаточно много любопытных источников, где делается акцент на изучении распределения богатств, наследственных архивов и т. п. Конечно, до знания, а уж тем более до понимания марксистской политэкономии Пикетти очень далеко. К сожалению, мейнстримный экономикс давно и, по всей видимости, окончательно предал учение Маркса забвению, тем самым обрекая себя на вечное блуждание в потёмках из-за неспособности понять фундаментальные законы капиталистического способа производства, которые Карл Маркс лучше и проницательнее иных разобрал по косточкам в своём «Капитале».
Также Пикетти посвящает целую главу процессу классового расслоения общества, погружая нас в исторический контекст Франции XVIII века с её отмирающими феодальными порядками в виде оброка, закона «О хозяевах и слугах», избирательным имущественным цензом (к примеру, в Швеции отменённым лишь после Первой мировой войны!) и иными проявлениями классового антагонизма, который, хоть и не в столь средневековом виде, но существует и поныне.
Исторический эскалатор Пикетти, поднимающий читателя от феодального права до капиталистической гегемонии, в итоге довозит нас до «государства всеобщего благосостояния» середины XX столетия (или, как он называет это сам, «Великом перераспределении 1914–1980 годов», которому посвящена отдельная глава рассматриваемой нами книги). Исследуя этот крайне противоречивый период мировой истории, автор порой не замечает, что все эти законы («в 1884 году — о свободе профсоюзов, в 1898 году — о несчастных случаях на производстве, в 1919 году — о коллективных трудовых договорах и восьмичасовом рабочем дне, в 1936 году — об оплачиваемых отпусках, а в 1945 году — о социальном страховании») были, несомненно, приняты правительствами капиталистических стран под прессом социалистических революционных тенденций XIX–XX вв. в Европе, набравших силу по причине чудовищных противоречий между производительными силами и производственными отношениями, созревшими в недрах господствующего способа производства и ставшими катализатором и движущей силой того периода, что зовётся в Европе «Славным тридцатилетием».
* * *
Отставляя в сторону положительные моменты данной книги, остановимся на критике предложений и выводов, вносимых Пикетти на повестку дня.
На протяжении всего повествования меня не покидало ощущение, что автор пытается усидеть на двух стульях. С одной стороны, он орудует острой шпагой критики и нелицеприятных фактов, рассказывающих о колониальном прошлом ведущих европейских держав, не боится даже пройтись по бывшему премьер-министру Великобритании. С другой же стороны, всё это у Пикетти сопрягается со старательным обходом вопроса о влиянии социальных революций XX века, о том, как существование СССР и соцблока способствовало становлению «welfare state» на Западе с сопутствующим ему колоссальным увеличением доли труда (то есть доли, достающейся наёмным рабочим) в общественном богатстве развитых стран. В одних главах своей книги он признаёт и даже подчёркивает влияние революционной борьбы, в частности, большевиков и Советского Союза, на тенденцию к увеличению равенства (о чём уже упоминалось выше), в других же то умаляет этот важнейший фактор, то вовсе забывает про него, в конце концов скатываясь в выводах к тому, что главную роль тут сыграли демократические инструменты.
Стоит отметить, что Пикетти отличает довольно объективный, хоть и несколько демонизирующий (в духе европейских левых), взгляд на советский социализм в XX веке и российский капитализм в веке XXI.
«Опыт советского коммунизма (1917–1991), не только ставшего главным явлением XX века, но и в определенной степени его определившего, самым замечательным образом иллюстрирует два этих подводных рифа. С одной стороны, именно общественная борьба и властные отношения позволили революционерам-большевикам свергнуть царский режим, заменив его «первым в истории пролетарским государством», которое на первом этапе действительно добилось значительных успехов в сфере образования, здравоохранения и индустриализации страны, а также внесло более чем весомый вклад в победу над нацизмом. Если бы не давление со стороны СССР и международного коммунистического движения, совсем не факт, что имущие классы на Западе согласились бы ввести социальное обеспечение и прогрессивный налог, пойти на деколонизацию и расширить гражданские права. С другой стороны, возведение властных отношений в ранг божества и непоколебимая уверенность большевиков, что в деле определения справедливых институтов именно им принадлежит истина в последней инстанции, и привели ко всем известной тоталитарной катастрофе. Установленные институциональные механизмы (однопартийная система, бюрократическая централизация, гегемония государства в отношении собственности, отказ от кооперативной собственности, выборы и профсоюзы и т. д.) должны были быть более эмансипаторскими, чем буржуазные или социал-демократические институты. Они обеспечили высокий уровень угнетения и тюремные заключения, что полностью дискредитировало этот режим и привело к его падению, одновременно способствуя возникновению новой формы гиперкапитализма. Таким образом, Россия, в XX веке полностью упразднившая частную собственность, в начале XXI столетия стала мировой столицей олигархии, финансовой непрозрачности, а заодно и настоящим налоговым раем. По этой причине мы должны внимательно изучать генезис всех этих институциональных инструментов, равно как и структуры, созданные китайским коммунизмом, вероятно, более живучие, но не менее деспотичные».
Вот что он пишет про начало эпохи неолиберализма и крах советской системы:
«Впервые в истории государство в столь огромном масштабе вышло из-под тотального контроля доминирующих классов. Это заслуга таких достижений, как всеобщее голосование, представительная, парламентская демократия, свободные выборы, чередование политиков, независимая печать и профсоюзные движения. Сложившуюся в результате политическую систему вполне можно совершенствовать и далее, при необходимости ценой значимых конституционных изменений, но сегодня каждый знает, что если мы хотим двигаться дальше, нам в обязательном порядке надо опираться на уже достигнутые завоевания. В 1970–1980-х годах признание данного факта привело к окончательной делегитимизации антагонистичной коммунистической модели: если при таком строе снижение уровня политических свобод сопровождается одновременным снижением экономики и общественного благосостояния, то в чем тогда вообще смысл его существования?»
Однако его размышления не идут дальше, не поднимают, казалось бы, логически вытекающий отсюда вопрос о том, необходимо ли делегитимизировать нынешнюю неолиберальную систему. Устойчивая тенденция падения доли труда в ВВП, доходах и собственности; урезание свобод, даже в странах западной демократии; падение уровня жизни рабочего и «среднего» классов; повсеместная прекаризация труда; чудовищная гуманитарная ситуация во многих странах догоняющего развития; сверхэксплуатация рабочих в странах Глобального Юга; мировой экономический кризис 2008 года, продолжающийся до сих пор; колоссальное нагнетание неразрешимых противоречий в мировой политике с звенящим в воздухе напряжением преддверия Третьей мировой войны — ничто из этого не побуждает его поднять эту проблему.
Тома Пикетти, как честный исследователь, упоминает о факторе социальных революций, профсоюзной борьбы и народных восстаний, оказавших решающее влияние на мировую историю, но делает это крайне беззубо и обтекаемо. Тем не менее, история нам показывает, что призывы к равенству, начиная с XVIII века, слышали лучше всего, когда они были обозначены «стуком прикладов винтовок в ворота дворцов», и он не может не признать этого.
«Великая французская революция, так и не сотворив общество всеобщего равенства (отнюдь), оставила нам в наследство несравненные данные о богатстве, сохранившиеся в архивах ее наследственных дел благодаря передовой системе регистрации собственности и ее перехода в другие руки».
Пикетти видит решение проблемы неравенства в политической плоскости, с чем, несомненно, трудно не согласиться, но решающую роль он отдаёт реформизму, осторожно обходя вариант политического снятия вопроса с помощью коренной смены общественно-экономических отношений. Тут он постоянно пользуется уже упоминавшемся приёмом — пытается усидеть на двух стульях:
«Через несколько лет — в политической атмосфере, радикально изменившейся после войны и произведенных ею разрушений, после миллионов убитых и покалеченных, в тот самый момент, когда покупательская способность наемных рабочих еще не вернулась к уровню 1914 года, а многочисленные забастовки сначала в мае-июне 1919 года, а потом и весной 1920 года угрожали парализовать страну — складывалось впечатление, что политический окрас не имел никакого значения. Тогда требовалось обеспечить налоговые поступления, и в этом плане никому даже в голову не приходило щадить самых богатых. Здесь угроза со стороны социалистов и коммунистов сыграла вполне очевидную роль: элитам было лучше согласиться на прогрессивную шкалу налогообложения, чем рисковать в один прекрасный день нарваться на всеобщую экспроприацию. Но это никоим образом не отменяет факта, что та же самая угроза в конце концов материализовалась в виде убийства в Сараево и взятия Зимнего дворца. Мобилизация на борьбу за введение прогрессивной шкалы налогообложения, набравшая силу еще до войны, в значительной мере подожгла этот фитиль».
Ставя повозку впереди лошади, Пикетти говорит о главенстве социальных реформ в процессе прогрессивной трансформации общественно-экономической жизни, но не погружается в вопрос генезиса объективных исторических обстоятельств, которые явились истинной мотивацией правящей верхушки западных держав, решившейся на столь радикальный шаг для империализма начала XX века.
«Главный урок сводится к тому, что социальное государство всеобщего благосостояния и прогрессивный налог позволяют коренным образом преобразовать капитализм. Движение к равенству может возобновиться только в том случае, если эти институты станут предметом широкой мобилизации и инструментом коллективного использования. Не менее важно также определить пределы, которых эти два института достигли в XX веке, и выявить причины, приведшие к их ослаблению после 1980 года. В первую очередь я хочу подчеркнуть пагубную роль финансовой либерализации и свободного обращения капитала, а потом сделать акцент на стратегических выводах, сделав которые мы можем сойти с этого пути».
Пикетти порицает или хвалит следствия, но не видит причин. Зачастую он ограничивается одними эфемерными объяснениями с использованием слов-филлеров, из которых оказывается выхолощен смысл: борьба, революция, мобилизация, равенство, свобода и т. п. Тут нет погружения в действительные причины: мы видим лишь смутные силуэты, которые автор обозначает словами «демократия», «социализм» («демократический, экологический и смешанный») и «справедливость». Он плавает на поверхности, наблюдая лишь верхушку айсберга, довольствуясь только красочным описанием его основания без каких-либо значимых аргументов.
«В 1914–1980 годах институциональные перемены осуществлялись благодаря социально-политической борьбе. Без активной мобилизации общества с целью реализации нового этапа ничего этого просто бы не было. После 1980-х годов революция, инициированная Рейганом и Тэтчер, оказала столь огромное воздействие не только благодаря широкой поддержке правящих классов и мощной империи влияния, действовавшей через СМИ, аналитические центры и политическое финансирование (хотя свое влияние эти факторы, конечно, тоже оказали). Важнейшую роль в этом сыграла слабость коалиции равенства, которая не смогла опереться на альтернативный нарратив и обеспечить достаточно энергичную мобилизацию вокруг социального государства и прогрессивного налога.
…
«Если довести их логику до победного конца, эти механизмы представляют основополагающий этап на пути к новой форме демократического, децентрализованного, экологичного, многогранного, основанного на самоуправлении социализма, позволяющего создать новый мир, в котором будет гораздо больше равенства и свободы, чем в нынешнем».
Тем не менее, хотя речи Пикетти о том, как работают политические факторы, не отличаются глубиной, на уровне экономики он даёт очень взвешенную оценку причин перераспределения собственности в XX веке:
«Наконец, третья, самая значимая часть падения общего объема собственности, для Франции и Германии составляющая от одной трети до половины, а в Великобритании достигающая двух третей, объясняется ликвидацией сначала иностранных активов, а потом и государственных долгов. В этом случае речь тоже больше идет не столько об уничтожении, сколько о перераспределении: на этом фоне после Второй мировой войны свободу обрели не только народы колонизованных стран, но и налогоплательщики. Эта ликвидация осуществлялась в два этапа: сначала активы либо уничтожались, либо обращались в государственный долг, а потом ликвидировался и он. Для полного понимания тех событий для начала следует вспомнить, что в начале XX века международные активы достигли невиданного в истории уровня, на который не вернулись и по сей день (см. График 25). В 1914 году чистые зарубежные активы британских собственников достигали национального дохода почти за два года (что составляло больше четверти от общего объема принадлежащего им имущества), а французских — национального дохода за полтора года (т. е. пятую часть их совокупных владений)».
Автор, по всей видимости, невольно судя людей по себе, упорно пытается нас убедить в том, что пресловутое движение к равенству, хоть и подталкиваемое протестными движениями и борьбой угнетённых классов, всё же является в основном следствием развития общества в сторону неких абстрактных справедливости и гуманизма, которые он пытается представить в виде своего рода самостоятельной материальной силы. В качестве эталона Пикетти приводит трансформацию общественного уклада, происходившую в период после Первой мировой войны и вплоть до 1980-х годов XX века. На всех его графиках мы видим любопытную параболу, аккуратно огибающую с разных сторон период, чрезвычайно подозрительно совпадающий с фазой социальных метаморфоз по итогам Октября 1917 года, социалистических революций начала и середины XX века, произошедших по всему миру, и послевоенной эпохой подъёма мирового коммунистического движения после победы над фашизмом. Без сомнений, причина этих явлений — становление и расцвет первого в мире рабочего государства в лице Советского Союза.
«Разве прогрессивный налог можно было бы ввести в отсутствие шока Первой мировой войны и того давления, которое на элиты капиталистических стран оказывал большевистский режим? Ответить со всей уверенностью на этот вопрос не представляется возможным. После 1914 года первый конфликт общемирового масштаба и обусловленные им события, начиная с революции 1917 года, настолько потрясли историю, что пытаться представить XX век без периода между Первой и Второй мировыми войнами, без Советского Союза и холодной войны нет никакого смысла. В то же время в долгосрочной перспективе введение прогрессивного налога следует рассматривать как следствие общественно-политической борьбы и движения трудящихся за выполнение их требований, тоже имеющих свою давнюю историю. Да, на ход этого процесса оказали влияние самые разные события (войны, революции, кризисы), однако их относительная значимость в немалой степени варьируется как от конкретной страны, так и от характера самих этих явлений, которые отнюдь не появились на голом месте, потому как в огромной степени были итогом огромного накала в обществе и существовавшего на тот момент неравенства».
В своей книге Тома Пикетти предлагает различные авторские модели демократического реформирования различных государственных и общественных институтов для преодоления рассмотренной им глобальной проблемы. Однако точка зрения автора настоящей рецензии заключается в том, что все решения, предлагаемые господином Пикетти — «партисипаторный социализм», прогрессивное налогообложение, положительная дискриминация, гарантированные рабочие места, безусловный базовый доход, минимальный капитал, система квот и «зарплатный социализм», — могут возыметь силу лишь при условии одновременного строительства обновлённого материально-экономического базиса в виде социалистического способа производства. В эту же копилку отправляются и индивидуальная углеродная карта вместе с прочими по-своему хорошими инструментами, которые, однако, не способны существовать при текущей формации, в отрыве от принципов планомерного развития общества, которое будет разумно распределять как ресурсы, так и доходы между всеми членами общества. Эти факты игнорируются автором, но, строго говоря, это неудивительно: понимание социализма у мейнстримного, хоть и левого, экономиста сильно отличается от понимания научного социализма в классической марксистской политэкономии. Пока же можно констатировать, что все кажущиеся прогрессивными реформы, предлагаемые настроенными на гуманистический лад экономистами, остаются лишь красивыми декорациями на сцене, где господствуют капитал, частная собственность и разделение труда, порождающие зависимое развитие, наёмное рабство и деградацию общества.
Пикетти постоянно взывает к разуму верхов и к научной дискуссии, на основе которой можно было бы добиться оптимального вектора развития общества. Мотивирующая же составляющая, то есть интересы, он зачастую упускает из поля зрения. Складывается ощущение, что автор живёт в сочинённом им же самим мире, где эдакие капиталисты-добряки, обладатели громадных состояний, без какого бы то ни было внешнего стимула согласятся распределить своё богатство между остальными людьми, влачащими порой жалкое существование, просто потому что Тома Пикетти считает это более справедливым и оптимальным с точки зрения прогрессивного развития общества. Необходимо лишь сесть за стол переговоров и договориться: «Нужно всего лишь заменить чисто коммерческие и финансовые договоры, до настоящего времени обеспечивающие глобализацию, другими соглашениями, способствующими долгосрочному и справедливому совместному развитию». Надо также полагать, что транснациональные корпорации с большим удовольствием только и ждут, чтобы вся мировая общественность в едином порыве приняла «Проект BEPS» (подразумевает борьбу с размыванием налогооблагаемой базы и выводом прибыли из-под налогообложения) и им пришлось отказаться от своих сверхприбылей в пользу беднейших стран Азии и Африки.
«Тот факт, что дискуссия о налогообложении транснациональных корпораций ведется в ОЭСР, а не в ООН, указывает на то, что богатые страны хотят и далее контролировать этот процесс. Он должен затрагивать все легитимные правительства, признанные ООН. Если бы он стал предметом широкого консенсуса в ООН, его можно было бы дополнить и другими условиями».
Согласитесь, эта наивность, граничащая с политическим невежеством, несколько портит репутацию известного экономиста.
* * *
Размышления Тома Пикетти сопровождаются прекрасным фактологическим материалом, изложение у него вышло занимательным и доступным, а выводы не лишены зерна истины. К сожалению, его мысль завершается крайне травоядными предложениями реформ в худших традициях западной социал-демократии и еврокоммунизма.
Пикетти в очередной раз обращает внимание мировой общественности на всё ещё актуальную проблему неравенства, которая, несмотря на заверения большинства мейнстримных экономистов и сторонников неолиберальной теории модернизационного развития, и теперь являет собой краеугольный камень беспросветного тупика, в который попала человеческая цивилизация в XXI веке. Стоило ли ожидать иного после демонтажа мировой социалистической системы и начавшегося в 1980-е гг. отката к состоянию начала XX века в отношении распределения доходов? Вопрос, как вы понимаете, скорее риторический.
Тома Пикетти в очередной раз предстаёт перед нами настолько выдающимся, насколько и наивным гуманистом современности. Автор кажется оптимистом, желающим заразить нас своей «болезнью», выводя положительный лейтмотив даже в названии своей книги. Но мне здесь видится подтекст, который Пикетти, видимо, держал в уме: заменив название на «Долгая история неравенства», мы всё же окажемся ближе к истине.
«Наконец, движение к универсализму и суверенитету имеет смысл только в том случае, если в его основе лежит постоянное стремление к созданию заслуживающих доверия международных коалиций, способных ускорить переход к социалистическому, демократическому федерализму, который и должен оставаться нашей высшей целью».
Пикетти пишет об эволюции капитализма, не понимая материальной основы этой трансформации, не зная диалектики, раскрывающей нам логику развития общества и смены хозяйственных систем, которая происходит революционным путём. Отчаянно стараясь нащупать твёрдый грунт под зыбким песком своего персонального утопического социализма, он не способен объять весь комплекс процессов, происходящих у него за спиной. Пикетти, к глубокому сожалению, не знает марксистской политэкономии, научно объясняющей, почему общественный обмен веществ, который он пытается исследовать, таков, каков он есть.
«Краткая история равенства» являет собой прекрасную иллюстрацию к тому, что стало ясно ещё в середине XIX века: никакой, даже самый искренний, гуманизм не способен изменить мир без материальной базы в виде объективных исторических процессов и без строгой научной теории. Именно разобравшись с этими двумя моментами, марксистский научный коммунизм, сместив утопический социализм прошлого, смог породить те тектонические сдвиги XX века, которые тщетно пытается объяснить Пикетти.
Подводя итог, выскажу свою уверенность в том, что всем, кто хоть сколько-нибудь интересуется современной политикой, стоит отправиться в увлекательное путешествие во времени с Тома Пикетти к истокам движения нашего общества к равенству, проверить его тезисы и посмотреть на громадный пласт эмпирических данных, собранных знаменитым экономистом и сконцентрированных в этой небольшой, но крайне любопытной книге. Однако при этом я рекомендую вам захватить с собой критическое отношение к изучаемому материалу, вооружившись некоторыми знаниями в области политэкономии, материалистического понимания истории и научного социализма.
«Борьба за равенство продолжится и в XXI веке, в первую очередь опираясь на память о сражениях прошлого. Историческое движение за выход на новый уровень социального, экономического и политического равенства в мире в последние два столетия существовало в первую очередь благодаря целой череде восстаний, революций и масштабной мобилизации общества на борьбу. То же самое ждет нас и в будущем».
Тома Пикетти прав в том, что движение к равенству началось в XVIII веке. Он лишь не замечает той существенной детали, что движение это было продиктовано объективными материальными обстоятельствами, которые исторически складываются из общественно-производственных противоречий, являющихся двигателем прогресса рода человеческого. Сегодня мы вступаем на очередной этап, который, возможно, станет предтечей смены текущей эпохи на ту, что закончит «предысторию человечества» и начнет его «подлинную историю» — историю всеобщего равенства, процветания и мирного прогресса, которого заслуживают все земляне.
«И если данная книга подняла читателю боевой дух, ориентировав его в данном направлении, значит, цель, которую я перед собой ставил, в полной мере достигнута».
