~ 120 мин

Оглавление скрыть

Историческая школа «Анналов»

Ферна́н Броде́ль (1902–1985)

Иммануил Валлерстайн (1930–2018)

Джованни Арриги (1937–2009)

Теории зависимого развития

Самир Амин (1931–2018)

«Вирус либерализма», 2007

«Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016

Итоги

Предисловие

Работа Бориса Папазяна «Мир-системный анализ и марксизм»¹ была опубликована на сайте коллектива «Победитель», уже после того как настоящая статья была написана и передана в редакцию.

Мы в сущности согласны с критикой Папазяна и с его выводами, в некоторых моментах наши позиции полностью совпадают. Однако мы считаем некоторые аспекты его критики недостаточными и/или неудачными, а ряд моментов Борис и вовсе не раскрыл. В частности, можно выделить следующее:

Критика концепции «центр — периферия» здесь игнорирует объективное существование неэквивалентных отношений в современной международной общественно-экономической системе;
Теории зависимого развития в рамках этой работы не рассматриваются, хотя именно здесь находится ключ к пониманию того, почему марксизм и мир-системный анализ отождествляют;
При этом значительная часть материала посвящена критике Фернана Броделя, не являющегося представителем мир-системного анализа как такового, хотя его теория и была «источником» МСА;
Критика Самира Амина представлена весьма скупо. При этом зачастую она оказывается несправедливой: порой она буквально сводится к утверждениям, что Амин не коммунист, потому что он антисоветчик;
Некоторые моменты критики оказываются не совсем к месту: например, критикуются те отдельные рассуждения Валлерстайна, Амина, Броделя и Арриги, которые имеют под собой рациональное зерно (что мы отмечаем в нашей работе).

Тем не менее мы считаем, что критика таких представителей мир-системного анализа, как И. Валлерстайн, А. Г. Франк и Д. Арриги, здесь очень обстоятельна и намного более подробна, чем в нашей статье. Мы со своей стороны представляем читателю свой подход к критике теоретиков мир-системного анализа:

Мы критикуем только тех представителей этой теории, которые пытаются каким бы то ни было образом трактовать марксистскую теорию или критиковать её, поэтому мы почти не касаемся Броделя;
Мы обращаем более пристальное внимание на критику теории зависимого развития, отмечая в ней и прогрессивные идеи, и существование различных направлений, и негативное влияние её на современных марксистов, и марксистскую позицию её сторонников по вопросу о неэквивалентном обмене;
Мы более подробно останавливаемся на критике политэкономической составляющей теории Самира Амина, которая будет продолжена в наших дальнейших работах о современном империализме;
Мы упоминаем, что некоторые теоретические наработки Самира Амина совпадают с видением Ленина столетней давности, однако фиксируем внимание на том, что в ряде случаев совпадения эти лишь кажущиеся. Так, Амин использует казалось бы схожее с ленинской «сверхприбылью» понятие «империалистическая рента»; однако это не то же самое, что у Ленина, но другими словами, а абсолютно чуждая марксистской теории стоимости идея, противоречащая ленинской концепции сверхприбыли;
Также мы, к примеру, обращаем внимание на политэкономическую составляющую работы Д. Арриги «Долгий XX век», где он, например, неверно трактует Марксову теорию тенденции нормы прибыли к понижению.

Таким образом, мы считаем, что в нашей статье присутствует научная новизна как в части политэкономического разбора наработок представителей мир-системного анализа, так и с точки зрения позиционирования критики как таковой: мы критикуем не столько самих мир-системщиков за то, что они «не марксисты», сколько тех наших современников, кто утверждает, что мир-системный анализ является развитием марксизма и обязан быть в него интегрирован. Критика же мир-системного анализа, с нашей точки зрения, должна апеллировать не к тому, что рассуждения его теоретиков противоречат положениям классиков марксизма, а к тому, что теория, выработанная классиками марксизма, куда более полно и корректно отражает объективную действительность.

Введение

Теория мир-системного анализа (МСА) сегодня является, пожалуй, самым популярным из новейших течений мысли, описывающих зависимость в международных экономических отношениях. В нашей стране он широко известен среди левой аудитории, и одной из причин этого стала активная его пропаганда со стороны популярных левых блогеров российского сегмента YouTube.

В российской левой среде уже сравнительно давно распространена мысль о том, что МСА является негласным (а то и вовсе официальным) развитием марксистской теории, которое при помощи языка и метода, существенно более понятных для широкой аудитории, чем у классического марксизма, описывает международные отношения, основывающиеся на неэквивалентном обмене между развитыми капиталистическими и экономически развивающимися странами (странами центра/ядра и периферии плюс полупериферии, если пользоваться терминологией МСА). Наибольшую активность в пропаганде нарратива «мир-системный анализ = марксизм» проявляет коллектив «Простые числа» в лице Олега Комолова и Рафаэля Абдулова, а также социолог Б. Ю. Кагарлицкий*, экономист Р. С. Дзарасов и другие видные российские левые теоретики, причисляющие себя к школе мир-системного анализа.

*Признан иноагентом и включён в перечень террористов и экстремистов в России.

В риторике вышеперечисленных коллективов и деятелей господствует тезис о том, что марксизм является одним из источников теории мир-системного анализа, а следовательно, рассматриваемая нами теория вышла из марксизма в прошлом, совершенствует марксизм в настоящем и призвана преобразить его в будущем.

Но, как водится, отношение к этому вопросу в российском левом движении неоднородно: существует и противоположный лагерь, отрицающий связи между этими двумя теориями и порой открыто называющий МСА буржуазным, классово антагонистичным учением, вредным для пролетариата в целом и для левого движения в частности. Движение антимирсистемщиков (назовём его так для красного словца) сегодня «возглавил» известный левый российский блогер и журналист Константин Сёмин, автор и ведущий YouTube-канала «АгитПроп».

На момент написания статьи сколь-либо глубокого разбора вопроса о том, что такое этот самый мир-системный анализ, нам в левом инфополе не попадалось: ему просто дают общие оценки и временами используют характерные для него термины вперемешку с марксистской терминологией, впадая то в откровенную апологетику, то в закостенелый консерватизм. Мы же решили не делать пустых заявлений и как следует разобраться в сущности МСА, чтобы обоснованно [выделение здесь и ниже моё — ДР] рассудить, «наша» мир-системная теория или же не «наша». Мы рассмотрим работы основных теоретиков мир-системного анализа и дадим свою оценку этой популярной теории, претендующей, как считают некоторые, на почётную миссию «теоретического развития» марксизма.

* * *

«Путём критики враждебных взглядов мы не только непосредственно отражаем нападение врага, но и оттачиваем своё собственное оружие, прокритиковать противоположную систему — это значит, прежде всего, продумать свою».²

Николай Бухарин

Чтобы отнести мир-системный анализ к той или иной методологической традиции, мы должны сначала понять его сущность: что он изучает, как и, главное, зачем. И здесь критик мир-системного анализа сталкивается с проблемой: последний представляет из себя не единую чётко сформулированную теорию, а пёстрый ряд весьма различных направлений, которые имеют не так уж и много общего друг с другом. Чёткая классификация исследователей по школам и направлениям теоретической мысли здесь затруднена. В самом общем виде можно говорить о тех, кто ассоциирует себя с французской исторической школой «Анналов», и о тех, кто связан с латиноамериканскими теориями зависимого развития, которые подразделяются на структуралистскую, псевдомарксистскую [Обычно именно эту ветвь называют «марксистской»; далее для обозначения этой ветви мы будем использовать это название в кавычках] и марксистскую [Её мы не будем касаться в настоящей статье] ветви. Мы постараемся выделить то, что их объединяет, разногласия, разводящие их по разным течениям, а также выяснить, внесли ли теории мир-системного анализа вклад в теорию марксизма, о котором так много говорят некоторые российские левые.

Основателями и классиками мир-системного анализа можно назвать Иммануила Валлерстайна, Андре Гундера Франка, Самира Амина и Джованни Арриги. Отдельно выделим Фернана Броделя, который считается предтечей, вдохновителем и одним из основоположников исторической школы мир-системного анализа. Ниже мы рассмотрим работы трёх из четырёх основателей мир-системного подхода. Мы опускаем в настоящей статье работы Андре Гундера Франка, специалиста по Латинской Америке, считающегося представителем «марксистского» ответвления теории зависимого развития в мир-системном анализе. Однако мы не считаем, что это существенным образом скажется на итогах и выводах проводимого нами анализа. В статье будут приведены некоторые идеи Франка, что позволит в общих чертах понять направление его мысли.

Историческая школа «Анналов»

Здесь мы относим И. Валлерстайна и Д. Арриги к школе "Анналов" лишь условно, так как их теоретические воззрения в большей степени основаны на работах Броделя, совокупность которых справедливо считается одним из источников мир-системного анализа.

Ферна́н Броде́ль (1902–1985)

— один из основоположников мир-системной теории, французский историк, представитель французской историографической школы «Анналов», произведший «революцию» в исторической науке своим предложением учитывать экономические и географические факторы при анализе исторического процесса со своим «longue durée» («временем большой длительности»), то есть предложением изучать долговременные структуры в рамках человеческой истории в их непрерывности, единстве и целостности с извлечением выводов из исторических тенденций и закономерностей (в противоположность «событийной истории»).

«Рядом с Броделем, предложившим потрясающе эрудированный и элегантный разбор исторического капитализма, как способа накопления богатства и власти, Марксов анализ капитализма, как способа фабричного производства, кажется частным (т. е. ограниченно верным) случаем из западноевропейской практики XIX — начала ХХ вв.»³

Георгий Дерлугьян, Кеван Харрис

Чем же известны представители этой историографической школы, и, в частности, Бродель, на фоне теории которого Марксов анализ предстаёт лишь «частным случаем»?

Представители школы «Анналов» публиковали статьи, характеризующие историю «в целом»: не ограничивались её политическими, военными и дипломатическими аспектами. В их работах произошла замена классической «истории-повествования» «историей-проблемой», а также предпринимались попытки создать «тотальную» историю, описывающую все существующие в обществе связи: экономические, социальные, культурные. Представители школы стали ставить в центр своих исследований не деятельность великих людей, не описание событий, а общество в целом. Они пытались вскрыть глубинные структуры общественной жизни, существующие в течение больших временных отрезков. Такой подход потребовал привлечения данных смежных наук — социологии, этнографии, географии и других, — а также расширения круга исторических источников. Сторонники этой «новой исторической науки» привлекали результаты исследований археологии, истории техники, лингвистики, проповеди, жития святых и др. Их взгляды характеризовались понятием «беспрерывной истории», представляющей собой клубок сложных, многослойных и подчас противоречивых взаимоотношений.

Если говорить кратко, представители школы «Анналов», а в частности, Ф. Бродель, используя анализ экономики и материального производства общества, «переоткрыли» для мира материалистическое понимание истории в XX веке, хотя и не вполне избавились от идеализма в её трактовках.

Только вот именно та составляющая мир-системного анализа школы «Анналов», что выпячивается многими авторами в качестве «революционной» и «новаторской», — материалистическое понимание истории, — была впервые выработана Марксом и Энгельсом задолго до того, как её «переоткрыл» Фернан Бродель.

«Маркс основал новую науку — науку истории общественных формаций, или науку истории. <…> [Н]еобъятный континент, открытый Марксом, — континент Истории».⁴

Луи Альтюссер

Таким образом, научной новизны в подходе школы «Анналов» не было. Впрочем, будь он переоткрытием марксизма, всё было бы не так уж плохо: это давало бы надежду на то, что здесь нам будут предложены новые полезные мысли. Однако дальше мы увидим, что это не развитие теории марксизма и даже не её копия, а скорее её искажение.

Маркс рассматривал историю в виде формационных периодов, диалектически переходящих друг в друга, через подноготную общественно-экономических отношений: способа производства и классовых противоречий. А вот мир-системный анализ, выросший из школы Броделя, рассматривает исторический процесс как единую беспрерывную систему межгосударственных отношений, охватывающих продолжительные периоды, которые знаменуются гегемонией одного из участников глобального мира-экономики. Бродель разделяет капитализм на три слоя, выделяя нижний (розничный товарооборот), средний (классический капитализм свободного рынка) и верхний (международная мир-система) слои. Помимо стратифицирования классов, Бродель занимается ещё и стратифицированием этапов общественно-экономического развития, разделяя, например, феодальное общество на «по меньшей мере пять „обществ“, пять разных иерархий».

Далее мы переходим от общих положений теоретиков школы Фернана Броделя к более подробному анализу воззрений основателей мир-системного анализа на основе некоторых их работ.

Иммануил Валлерстайн (1930–2018)

— американский социолог-африканист, политолог, один из основателей мир-системного анализа и автор наиболее популярной теории в его рамках.

Справедливым будет отметить в качестве прогрессивного стремление Валлерстайна к консолидации смежных общественных наук в одну для более полного и многостороннего изучения проблем, которые ставят перед собой исследователи современного капиталистического мира-экономики. Однако содержание его теории, увы, назвать прогрессивным нельзя.

Согласно Валлерстайну, современная мир-система зародилась в Европе в так называемом «Длинном XVI веке» (приблизительно 1450–1650 годы) и постепенно охватила весь мир. До этого времени в мире одновременно сосуществовало множество «исторических систем» (термин, заменяющий у Валлерстайна слово «общество»). Эти «исторические системы» Валлерстайн подразделяет на два типа: минисистемы и миросистемы (мироэкономики и мироимперии).

«Современная миросистема есть и всегда была мироэкономикой. Она есть и всегда была капиталистической мироэкономикой».⁵

От системы Валлерстайна, к слову, заметно отличается вариант мир-системного анализа, развитый Андре Гундером Франком. Франк обращает внимание на то, что утверждения о возможности одновременного существования в мире десятков и сотен «мир-систем» во многом обессмысливают само понятие «Мир-Системы». Согласно Франку, речь должна идти лишь об одной Мир-Системе, которая возникла не менее 5000 лет тому назад, а затем через многочисленные циклы экспансии и консолидации охватила собой весь мир. В ходе эволюции Мир-Системы её центр неоднократно перемещался. Он многие века находился в Китае вплоть до его перемещения в XIX веке сначала в Европу, а затем в Северную Америку. В связи с этим наблюдающийся в последнее время подъём Китая Франк интерпретировал как начало возвращения центра Мир-Системы на его «естественное» место после кратковременной европейско-североамериканской «интерлюдии».

Однако же рассмотрение Валлерстайном единой мировой экономики в виде мир-системы — прогрессивный шаг только для тех, кто не читал Маркса, который рассматривал единый, внутренне связанный мировой капитализм ещё в середине XIX века, за 100-150 лет до всяких Валлерстайнов и иже с ними.

Валлерстайн ввёл в теорию мир-системного анализа дополнительное понятие «полупериферии», которое в какой-то мере перекликается с теорией субимпериализма, разрабатывавшейся в 1970-х годах латиноамериканскими марксистами — теоретиками зависимого развития: Руем Мауру Марини и его учеником и последователем Адрианом Сотело Валенсией. На развитие теории в этом направлении повлияло всё возрастающее значение вывоза капитала развивающимися странами в 1960–70-х гг. Поток прямых иностранных инвестиций из некоторых развивающихся стран в развитые капиталистические и другие развивающиеся страны начал явно обозначаться в последней четверти XX века, в первую очередь благодаря стремительному развитию капиталистического накопления в экспортоориентированных ресурсодобывающих странах Ближнего Востока и Латинской Америки⁶ . Впрочем, и здесь он не сказал ничего нового, на этот раз по сравнению с В.И. Лениным.

При этом у И. Валлерстайна наблюдается и даже выпячивается незнание не только марксизма, но и обыкновенной университетской мейнстримной экономической теории. Наиболее ярко это выражает следующая его цитата:

«Но на самом деле совершенно свободный рынок капиталистам не нужен, им вполне достаточно и частично свободного рынка. Причина ясна. Предположим, что, и правда, существует мировой рынок с по-настоящему свободными факторами производства, как обычно его определяют наши учебники по экономике, где обмен происходит без всяких ограничений, где участвует огромное количество продавцов и покупателей, где все — и продавцы, и покупатели — обладают исчерпывающей информацией об издержках производства. На таком идеальном рынке покупатели всегда смогут сбить уровень прибыли до абсолютного минимума, ну, скажем, до копейки, а с таким низким уровнем прибыли капиталистические игры потеряют для производителей всякий интерес, таким образом, будет уничтожена социальная основа всей системы».⁷

Понятие ценообразования сводится у Валлерстайна к вульгарному пониманию времён XIX века, подразумевающему обман продавцом покупателя при установлении цены на товар, что Маркс раскритиковал ещё в I-ом томе своего «Капитала».

Неэквивалентный обмен понимается Валлерстайном исключительно в узкой плоскости монополий, или, как он сам их называет, «квазимонополий», что исключает более глубокое марксистское понимание, основывающееся на присвоении прибавочной стоимости — фундаменте формирования общественно-экономических отношений между империалистическими странами глобального Севера и развивающимися странами глобального Юга. В марксистском же понимании неэквивалентный обмен строится на совокупности факторов, лишь одним из которых являются монополии (как в смысле захвата рынков, так и в смысле владения уникальными технологиями).

Современный неэквивалентный обмен (на стадии империализма конца XX — начала XXI века) рассматривается в работах таких авторов, как Руй Мауру Марини, Джон Смит и Энди Хиггенботтом. В процессе анализа неэквивалентного обмена они выработали такие связанные между собой понятия, как «третий способ повышения прибавочной стоимости», основанный на понижении цены рабочей силы ниже её стоимости, «глобальный трудовой арбитраж», позволяющий империалистическим странам Севера осуществлять сверхэксплуатацию трудящихся в странах глобального Юга, «глобальный аутсорсинг производства», являющийся квинтэссенцией и, пожалуй, основным критерием империализма в XXI веке, и другие концепции, глубоко раскрывающие суть неэквивалентного обмена — в противоположность барахтанью мир-системщиков на его поверхности.

Валлерстайн затрагивает проблему аутсорсинга как способа снижения издержек на затраты на рабочую силу, а также имеет в виду особенности глобализации, при которой свобода движения предоставляется капиталу, товарам, но не рабочей силе, что можно поставить ему в заслугу. Источник низкооплачиваемого труда в странах периферии он находит в преимущественно крестьянском населении этих стран, что он объясняет при помощи своей теории «полупролетария», который готов работать за меньшие деньги, потому что у него есть другие источники дохода — в данном случае натуральное хозяйство. В этом есть зерно истины, но он не объясняет, почему так называемые «полупролетарии» продолжают соглашаться на низкую оплату труда после потери этого дополнительного источника дохода при окончательном переезде в город или по иным причинам. Точнее, здесь Валлерстайн пускается в размышления о том, что рабочие якобы начинают «понимать», что могут требовать больше, — и тут-то капиталисту приходится снова перевозить свою фабрику в другое место.

Валлерстайн выделяет три вида издержек производства: компенсационные (заработная плата), операционные (средства производства) и налоговые. «Сужение прибыли», пишет он, заставляет капиталистов снижать все затраты и искать новые источники дохода.

«Всё чаще капиталисты стали искать источники прибыли в финансовых спекуляциях, а не в производстве. Такие финансовые манипуляции приносят некоторым игрокам огромные прибыли, но в то же время дестабилизируют мироэкономику, обеспечивая ей колебания курсов валют и безработицы. А это, кстати сказать, один из признаков нарастающего хаоса».⁸

Вышеуказанный подход не оставляет нам сомнений в совершенно поверхностных знаниях автора как в области марксистской политэкономии, в частности, трудовой теории стоимости, теорий кризисов и тенденции нормы прибыли к понижению, так и в ортодоксальной экономике. Подробный разбор подобного рода сложных теоретических вопросов выходит за рамки настоящей статьи. Поэтому мы остановимся лишь на небольшом уточнении в том, что стремление капиталиста к снижению затрат связано с имманентными чертами капитала, который нуждается в постоянном расширенном воспроизводстве и накоплении излишков, получаемых с помощью перманентного поглощения прибавочной стоимости, генерируемой трудом рабочих, величину которой капитал постоянно пытается увеличить.

* * *

С точки зрения классового анализа Валлерстайн — чистый веберианец, использующий теорию стратификации. Он говорит о «великом множестве» статусных групп, ранжирующихся даже по сексуальным предпочтениям. При этом культурные различия («мужчины имеют превосходство над женщинами, белые — над чёрными (или цветными), взрослые — над детьми (или стариками), образованные — над менее образованными, гетеросексуалы — над гомосексуалами и лесбиянками, буржуа и профессионалы — над рабочими, городские жители — над сельскими») приписываются «универсальному» или «дискриминационному» характеру существующей мир-системы. «Тот, кто контролирует производственные процессы, будет обязательно продвигать принципы универсализма». «Принцип универсализма» означает единые правила для всех, некую абстрактную справедливость: свободный конкурентный рынок, получение должности в соответствии с квалификацией и умениями (меритократия), свобода, равенство, демократия и т. п. Валлерстайн полагает, что это именно те принципы, которые всегда пытается навязать гегемон, контролирующий ход вещей. «Антиуниверсализм» же, напротив, предполагает принцип неприятия чужого (дискриминации), «определяет место труда, власти и привилегий в современной миросистеме. Его нормы оправдывают положение нижестоящих слоёв, закрепляют это положение и умудряются сделать его даже приятным для тех, кто его занимает». Правящие слои преподносят эти два принципа как «некие извечные истины, не подверженные никаким социальным изменениям»⁹ .

Этим категориям («универсализм» и «антиуниверсализм») приписываются некие дихотомические свойства, связанные с разделением мира на «ядро» и «периферию».

«Центральной, основополагающей чертой структуры современной миросистемы является одновременное существование и распространение принципов универсализма и антиуниверсализма. Этот парадоксальный дуэт так же внутренне присущ этой системе, как разделение труда по оси „ядро — периферия“»¹⁰ .

При этом само понятие класса у него явно не совпадает с таковым в марксизме. Вот что он пишет:

«Однако утверждение, что не может существовать три класса и более, не означает, что классов всего два. Классов может не быть вообще, хотя это редкая и преходящая ситуация. Но может быть всего один класс — вот наиболее распространённое положение дел. Если же мы имеем два класса, то такая ситуация наиболее взрывоопасна».¹¹

Всё потому, что классы он — вслед за Максом Вебером — определяет как некие противоборствующие статусные группы. Мы полагаем, что Валлерстайн приходит к этому по причине метафизического понимания Марксовой категории класса, которая, как он считает, путает самих марксистов. Им, как считает Валлерстайн, приходится дробить классы на различные межклассовые подкатегории, которые появляются вместе с развитием общества, такие как «новый рабочий класс», «мелкая буржуазия» и т. п., что указывает на несовершенство Марксовой категории класса. Он считает, что Маркс буквально пытался запихнуть понятие класса в прокрустово ложе своей собственной теории революционных общественных переходов, в то время как он сам (Валлерстайн), используя более гибкий веберианский подход, открывает нам глубокую сущность и подноготную классовых отношений в обществе.

Однако Маркс, очевидно, не ставил себе цели изучать всевозможные статусные разветвления и пути становления того или иного индивида в обществе (как он становится более успешным, как он переходит из одной статусной группы в другую и т. д.), используя понятие класса. Маркс рассматривал классы как фундаментальные составляющие общества в их главном общественно-экономическом противоречии — отношении к средствам производства. Он вычленил саму суть и общественный базис формаций, скелет, на который социологи уже могут «нанизывать мясо» из различных групп, «полупролетариев» и иже с ними.

Рассматривая представления Валлерстайна о классах далее, можно также обратить внимание на то, что классовая сущность у него отнимается у индивидов и переносится на домохозяйства. Понимание Валлерстайном Марксовых понятий «класс-в-себе» и «класс-для-себя» сводится к крайне поверхностному идеалистическому тезису: класс становится классом, только после того как осознает себя. В действительности же в марксистской теории класс является классом по объективным причинам, а развитие его из «класса-в-себе» в «класс-для-себя» является процессом его самопознания и понимания необходимости политической борьбы за свои интересы.

Замена Валлерстайном классовой сущности общества на веберовский суррогат в виде «множества статусных групп» размывает природу главного противоречия, движущего общественный прогресс. Определяющая же роль у Валлерстайна отводится историческому развитию международных политико-экономических отношений между странами, которые в зависимости от уровня оказываемого влияния занимают свои места в мировой капиталистической экономике, или мир-системе. Государству у Валлерстайна, как это принято в традиции мир-системного анализа в целом, отводится однозначная роль арбитра между классами, наделённого существенной субъектностью, то есть большой самостоятельностью и оторванностью от классов. Именно оно решает, «кому и сколько прибавочной стоимости достанется». [А словечки-то какие: прибавочная стоимость, и не иначе!]

Говоря о гегемонии в рамках мир-системы, он, опять же, говорит не о буржуазии тех или иных государств, а о самих этих государствах. Так, гегемон мир-системы, по его мнению, обречён на поражение из-за вынужденного финансирования непроизводительных функций в виде политического и военного аппарата. Смена гегемона у Валлерстайна происходит так же по-идеалистически, как и почти всё остальное: после «появления» того, «кто хочет его сменить» посредством «тридцатилетних войн».

Смену формаций после социальных революций и прочих реперных точек истории Валлерстайн связывает не с классовой борьбой, а с идеологическими концептами, которые он называет «либерализм», «консерватизм» и «антисистемные движения».

«К антисистемным движениям можно отнести организации, которые хотели, чтобы в общественном устройстве произошли серьёзные изменения. Внутри государств деятельность антисистемных движений сводилась главным образом к попыткам определённых группировок получить статус граждан для своих членов. Антисистемные движения, так же как и либералы, воплощали в жизнь принципы свободы, равенства и братства, только делали это по-своему. Первым серьёзное антисистемное движение создал городской рабочий класс, который стали называть пролетариатом. Эта группа базировалась в нескольких городах, что позволяло её отделениям легко общаться между собой. Когда пролетариат только начинал формировать свою организацию, было очевидно, что условия труда и уровень компенсации оставляли желать лучшего, хотя именно рабочие играли главную роль в производственных процессах, которые создавали прибавочную стоимость».¹²

«Антисистемные движения» Валлерстайн классифицирует следующим образом:

«Три основных направления — 1) рабочее/социалистическое; 2) этническое/национально-освободительное и 3) женское — так, в общем-то, и остались порознь, каждое отстаивало свои собственные интересы, игнорируя интересы остальных».¹³

Мир-системный анализ в вариантах как Валлерстайна, так и других представителей этой теории практически всегда либо игнорирует, либо искажает как классовую сущность общественных отношений, так и революционные переходы. Например, Валлерстайн не придаёт особого значения социалистическим революциям в России и Китае, особо отмечая лишь Великую французскую революцию 1789 г., Весну народов 1848 г. и «мировую революцию 1968 года» (sic!). СССР при этом зачастую отводится роль одного из империалистических участников хищнической мир-системы, охотящегося за «мобильным капиталом». Его коллега по цеху А. Г. Франк рассуждает в том же ключе, называя понятия феодализма, капитализма и социализма чисто идеалистическими конструктами в рамках единой, извечной «Мир-Системы».

Нельзя не отметить и отношение самого Валлерстайна к социальным революциям прошлого:

«Чем же в таком случае была Французская революция? Много шума из ничего? Определённо нет. <…> [Э]то была сравнительно сознательная попытка разнообразных групп правящих капиталистических страт форсировать крайне необходимые реформы французского государства в свете ощутимого британского рывка вперёд к позиции гегемона в мире-экономике <…> [Р]еволюция создала ситуацию краха правопорядка, которой оказалось достаточно, чтобы запустить подъём первого значительного антисистемного (то есть антикапиталистического) движения в истории мир-системы Модерна — движения французских „народных масс“. Как таковое оно, конечно, кончилось крахом, но, по сути, оказалось духовной основой для всех последующих антисистемных движений. Так произошло не потому, что Французская революция была буржуазной, а именно потому, что она ей не была».¹⁴

На этом мы закончим с Валлерстайном и перейдём к Джованни Арриги. Без краткого обзора его книги «Долгий XX век» критика мир-системного анализа исторической школы Фернана Броделя была бы неполной.

Джованни Арриги (1937–2009)

— итальянский экономист и социолог, родившийся в семье зажиточных буржуа (его предками были швейцарские банкиры и миланские коммерсанты), один из виднейших теоретиков мир-системного анализа. В настоящем разделе мы дадим обзорный анализ теоретических взглядов Арриги на основании его фундаментального труда «Долгий XX век» (1994), над которым он работал на протяжении пятнадцати лет, с 1979 г. по 1994 г. Арриги описывает в своей книге тот самый «верхний» уровень капитализма по Броделю: международную мир-систему.

Из интересного у Арриги можно выделить любопытные замечания, касающиеся горизонтальных отношений между государствами и корпорациями. Например, на заметку можно взять его рассуждения о том, что Британия не выдержала конкуренцию с США и Германией из-за недостаточной концентрации капиталов и организации «интернализации» соответствующих издержек в необходимой степени. Фритредерский империализм не смог перестроиться и был в итоге повержен корпорациями США.

Присутствуют у Арриги и небезынтересные рассуждения относительно роста доли труда в ВВП и критическом противоречии этого роста с прибылью капитала в XX веке.

«Это усиление транснационализации американского и неамериканского капитала произошло в контексте растущего давления на закупочные цены сырья. В 1968–1973 годах основным проявлением давления к росту было то, что Э. Г. Фелпс Браун (Phelps Brown 1975) метко назвал „взрывом платежей“. Реальная заработная плата в Западной Европе и Северной Америке росла на всём протяжении 1950–1960-х годов. Но если до 1968 года она росла медленнее производительности труда (в Западной Европе) или наравне с ней (в Соединённых Штатах), то в 1968–1973 годах она стала расти намного быстрее, вызвав тем самым резкое сокращение прибыли на капитал, вложенный в торговлю и производство (Itoh 1990: 50–53; Armstrong, Glyn and Harrison 1984: 269–276; Armstrong and Glyn 1986)».¹⁵

Тут можно даже провести некоторые аналогии с СССР. Но это уже, как говорится, тема для отдельного исследования.

Кстати, СССР у Арриги, как и у Валлерстайна, зачастую будто бы отсутствует в мир-системе и в глобальных мировых отношениях — от слова совсем. Также совпадает позиция Арриги и Валлерстайна по Советскому Союзу в том, что он, по их мнению, соперничал с США за пресловутый «мобильный капитал». Всё по Веберу.

«Не случайно, что отмеченное Коткиным и Кишимото „опровержение“ изречения Маркса произошло во время внезапной эскалации гонки вооружений и политико-идеологической борьбы между Соединёнными Штатами и СССР — второй „холодной войны“, по выражению Фреда Холлидея (Halliday 1986). Не случайно, что финансовая экспансия 1970–1980-х годов достигла своего апогея как раз во время этой внезапной эскалации. Перефразируя Маркса, именно в это время отчуждение американского государства происходило быстрее, чем когда бы то ни было, и, перефразируя Вебера, именно в это время соперничество за мобильный капитал между двумя крупнейшими политическими структурами в мире создало необычайные новые возможности для дальнейшей экспансии капитализма».¹⁶

Теперь поговорим о проблемах.

* * *

Арриги в своём труде разделяет государства на основании используемого ими метода накопления капитала на «территориалистские» и «капиталистические». Здесь он использует интересный способ натягивания «Капитала» на ~~глобус~~ мир-систему, вводя для обоснования своей теории бессмысленные формулы Терр — Д — Терр' и Д — Терр — Д'. Арриги, используя довольно метафизическую дихотомию, разделяет системы накопления капитала на те, которые развивались посредством территориальной экспансии, и те, что предпочитали экспансию капиталов. Он также настаивает на термине «постсовременное гиперпространство», который ввёл в обиход Фредерик Джеймисон¹⁷ для обозначения «„интернализации“ международных отношений в собственных институциональных формах глобального капитализма». Для Арриги, как и для упоминаемого им Джона Ругги¹⁸ ¹⁹ , это символизирует некое единое внетерриториальное пространство существования капитала: примерами этому служат генуэзский опыт и современные транснациональные корпорации, подрывающие, с его точки зрения, «территориалистские» режимы:

«Наиболее важно здесь определение „капитализма“ и „территориализма“ как противоположных способов правления или логик власти. Территориалистские правители отождествляют власть с протяжённостью и населённостью своих владений и считают богатство / капитал средствами или побочным продуктом стремления к территориальной экспансии. Капиталистические правители, напротив, отождествляют власть со степенью своего контроля над редкими ресурсами и считают территориальные приобретения средствами и побочным продуктом накопления капитала. Перефразируя общую формулу капиталистического производства у Маркса (Д — Т — Д'), можно провести различие между двумя логиками власти при помощи формул Терр — Д — Терр' и Д — Терр — Д' соответственно. Согласно первой формуле, абстрактная экономическая власть или деньги (Д) представляет собой средство или промежуточное звено в процессе, направленном на приобретение дополнительных территорий (Терр' — Терр = +ΔТерр). Согласно второй формуле, территория (Терр) представляет собой средство или промежуточное звено в процессе, направленном на приобретение дополнительных средств платежа (Д' — Д = +ΔД)».²⁰

Буквалистское понимание схемы Д — Д’, конечно же, связано с тем, что Арриги не понимает, для чего вообще Маркс ввёл эту схему. Он перетрактовывает её в вульгарно-материалистическом ключе: сначала происходит материальная экспансия (Д — Т), а затем финансовая экспансия (Т — Д’). Прибавочная стоимость в уравнении отсутствует. Впрочем, Арриги сам говорит, что его цель — описать систему «контроля, а не производства и обмена». То что у Маркса за этими формулами скрывается совершенно иное содержание, автора не смущает. Арриги можно сравнить с фермером, который, решив заняться математикой, умножает 10 кочанов капусты на 3 мешка с картошкой и получает 30 килограммов моркови. Хотя само равенство «10 х 3 = 30» не будет противоречить математическим законам, содержание, которым насытил это равенство фермер, не будет иметь никакого смысла. Но именно этим и занимается Арриги, жонглируя «Д — Т», «Т — Д’» и другими «марксоподобными» формулами. (Похожие ошибки, к слову, допустил Владислав Борткевич в своих статьях, положивших начало дискуссиям о так называемой «проблеме трансформации»: см. статью Д. Перевозова «Конец „проблемы трансформации“ стоимости в цену производства».)

«Таким образом, общая формула капитала у Маркса (Д — Т — Д') может быть понята как отражение не только логики индивидуальных капиталистических инвестиций, но и повторяющейся закономерности исторического капитализма как миросистемы. Основная особенность этой закономерности состоит в чередовании эпох материальной экспансии (Д — Т этапов накопления капитала) с фазами финансового возрождения и экспансии (Т — Д' стадии). На фазах материальной экспансии денежный капитал „приводит в движение“ растущую массу товаров, включая товаризованную рабочую силу и природные ресурсы; а на фазах финансовой экспансии растущая масса денежного капитала „освобождается“ от своей товарной формы, и накопление осуществляется посредством финансовых сделок, как в сокращённой формуле у Маркса: Д — Д'. Вместе эти две эпохи, или фазы, составляют полный системный цикл накопления (Д — Т — Д')».²¹

Воспользуемся выражением Дерлугьяна и Харриса о Марксе из введения к книге «Долгий XX век» и скажем, что «ограниченно верные» рассуждения Арриги над схемами Маркса приводят его к бесконечно ошибочным выводам.

Текст Арриги изобилует оборотами по типу «Маркс не заметил», «Маркс не понял», «Маркс не обратил внимания». При этом ни одна из попыток критики не попадает даже близко к цели, потому что Арриги критикует Маркса за частности, которые он даже не рассматривал в своих трудах. Это излюбленный приём критиков Маркса: вменять ему то, чего он не говорил и даже не намеревался рассматривать. Маркс в «Капитале» анализировал наиболее общие законы и тенденции капиталистического способа производства. Он и не собирался описывать «мир-системные» «горизонтальные» взаимоотношения между государствами. Но, по всей видимости, Арриги этот уровень понимания недоступен.

«Внимание Маркса к внутренним аспектам накопления капитала помешало ему оценить сохраняющееся значение государственных долгов в системе государств, ведущих постоянное соперничество друг с другом за помощь со стороны капиталистов в своих властных устремлениях. Для Маркса отчуждение активов и будущих доходов государств было одним из аспектов „первоначального накопления“ („предшествующего накопления“ — у Адама Смита), „являющегося не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом“ (Маркс 1960: 725). Тем не менее Маркс признавал сохраняющееся значение государственных долгов не как выражение межгосударственного соперничества, а как средство „невидимого“ межкапиталистического сотрудничества, которое раз за разом „начинало“ накопление капитала в пространстве и времени капиталистической мировой экономики с самого начала до сегодняшнего дня. Вместе с государственными долгами возникла система международного кредита, которая зачастую представляет собой один из скрытых источников первоначального накопления у того или другого народа. Так, гнусности венецианской системы грабежа составили подобное скрытое основание капиталистического богатства Голландии, которой пришедшая в упадок Венеция ссужала крупные денежные суммы. Таково же отношение между Голландией и Англией. Уже в начале XVIII века <…> Голландия перестала быть господствующей торговой и промышленной нацией. Поэтому в период 1701–1776 гг. одним из главных предприятий голландцев становится выдача в ссуду громадных капиталов, в особенности своей могучей конкурентке — Англии. Подобные же отношения создались в настоящее время между Англией и Соединёнными Штатами (Маркс 1960: 765–766).

Но Маркс не заметил, что последовательность ведущих капиталистических государств, описанная в этом отрывке, состоит из единиц, обладающих всё большим размером, ресурсами и мировой властью. Все четыре государства — Венеция, Голландия, Англия и Соединённые Штаты — были великими державами сменявших друг друга эпох, в течение которых их правящие группы одновременно играли ведущую роль в процессах формирования государств и накопления капитала. При последовательном рассмотрении выяснится, что эти четыре государства были очень разными великими державами. Как будет показано подробнее в ходе этого исследования, центральные области каждого последующего государства из этой последовательности занимали бóльшую территорию и обладали бóльшим многообразием ресурсов, чем государство-предшественник. И — что ещё более важно — сети власти и накопления, позволявшие этим государствам реорганизовывать и контролировать мировую систему в рамках, в которых действовали они, последовательно росли по своим масштабам и возможностям».²²

С чего Арриги вообще решил, что Маркс не заметил последовательности государств? С чего Арриги вообще решил, что Марксу что-то помешало оценить значение государственных долгов? Маркс не только видел значение и последовательность: он видел и соперничество как между государствами, так и между капиталистами и ясно давал это понять. Не увидеть этого у Маркса мог лишь победитель конкурса интеллектуальной нищеты, подобный Джованни Арриги. Да, порой Маркс абстрагируется от частностей, но делает он это тогда, когда эти частности не влияют на общую суть его теории. Арриги же, стремясь объяснить всю подноготную капиталистического мира-экономики, абстрагируется от всего сущностного: социальных революций, классовых противоречий, закона стоимости и т. п. К примеру, сам Арриги объясняет открытие рынка Британией стремлением снизить цену на хлеб, но не может усмотреть, что основная причина этого шага кроется в намерении снизить цену на рабочую силу для сокращения издержек производства промышленной продукции в стране.²³

Также наш «знаток» марксистской теории не понимает, чем отличается тенденция нормы прибыли к понижению в изложении Маркса от неё же в изложении Адама Смита, у которого она объяснялась воздействием конкуренции, заставляющей производителей снижать цены:

«Идея о том, что всякий рост торговли и производства содержит в себе тенденцию к снижению нормы прибыли и, следовательно, к подрыву своей главной основы, впервые была выдвинута не Марксом, а Адамом Смитом. На самом деле Марксова версия „закона“ о тенденции к снижению нормы прибыли призвана была показать, что оригинальная версия этого „закона“ у Смита была излишне пессимистичной в том, что касалось долгосрочного потенциала капитализма в развитии производительных сил общества. В смитовской версии „закона“, рост торговли и производства неразрывно связан с постоянным ростом конкуренции между его основными участниками — ростом, который повышает реальную заработную плату и ренту и ведёт к сокращению нормы прибыли. Вслед за Смитом Маркс признавал, что рост торговли и производства неразрывно связан с постоянным ростом конкуренции между его основными участниками. Но он считал этот рост конкуренции связанным с ростом концентрации капитала, который ограничивал рост реальной заработной платы и открывал новые возможности для торгового и агропромышленного роста, несмотря на сокращение нормы прибыли. Безусловно, в Марксовой схеме эта тенденция становится источником ещё больших противоречий. Между тем накопление капитала способствовало ещё большему росту торговли и производства, чем казалось возможным Смиту. Для наших нынешних целей Смитова версия этого „закона“ больше полезна для объяснения внутренней динамики системных циклов накопления, тогда как Марксова версия более полезна при объяснении перехода от одного цикла к другому.»²⁴

«Как правило, поворотный момент между А-фазой возрастания прибыли и ускорения экспансии и Б-фазой сокращения прибыли и замедления экспансии был связан не с нехваткой капитала, ищущего инвестиций в товары, как в „кризисах перепроизводства“ у Маркса, а с огромным избытком такого капитала, как в „кризисах перенакопления“ у Маркса. И, пока часть этого избыточного капитала не была вытеснена, наблюдалась тенденция к снижению общей нормы прибыли и усилению конкуренции между отдельными местами и отраслями».²⁵

Для тех, кто не читал III-ий том «Капитала», поясним, что Карл Маркс выводит тенденцию нормы прибыли к понижению из роста органического строения капитала, а отнюдь не из действия конкуренции.

Отдельно необходимо указать на тот факт, что, читая работу Арриги, нужно держать в голове то, что пёстрый букет марксистских терминов и выражений может оказаться совсем не тем, чем может показаться на первый взгляд. К примеру, в главе «Диалектика рынка и плана» под словом «план» Арриги подразумевает не что иное, как протекционизм.

«Верхний, средний и нижний этажи» капитализма Броделя предстают перед нами из-под пера Арриги в настолько извращённом виде, что даже ссылка на Маркса не может спасти его наукоподобную писанину от фиаско. Согласно Арриги, именно Бродель «открыл» «верхний этаж» капитализма, явив миру все его «тайны».

«Мы не можем попасть на верхний и нижний этаж одновременно. Поколения историков и социологов вслед за Марксом экстенсивно исследовали нижний этаж. Занимаясь этим, они, может, и не открыли тайны добывания прибыли на промышленной фазе капитализма, но они наверняка открыли многие его другие тайны. Затем теоретики и практики зависимого развития и исследования мировых систем призвали нас взглянуть на средний этаж рыночной экономики, чтобы увидеть, как её „законы“ поляризуют сокровенные недра производства на центр и периферию. Так было открыто ещё больше тайн добывания прибыли. Но немногие рискнули подняться на верхний этаж „противорынка“, где, по словам Броделя, находится „царство изворотливости и права сильного“ и где сокрыты тайны longue durée исторического капитализма».²⁶

На протяжении всего «долгого XX века» у Арриги красной лентой вьётся бросающаяся в глаза несхожесть между различными «циклами накопления капитала». Он пытается найти закономерности, но не может этого сделать. Иногда, впрочем, он находит у нескольких циклов что-то общее. Тогда он обозначает эту находку в качестве закономерности, не обращая внимания на то, что следующий цикл уже предательски не вписывается в стройную схему, сконструированную у него в голове. Закономерность у него лишь одна: капиталы централизуются, потом борются между собой в процессе конкуренции, а затем перераспределяются. Ничего сверх того, о чём уже было сказано классиками марксизма задолго до Арриги. Лучше меня отношение к подобного рода циклам кризисов с марксистской точки зрения выразит советский экономист Михаил Кукс:

«В теории кризисов, как она сложилась в работах Маркса, необходимо различать две отдельные, хотя и связанные взаимно теснейшим образом, части: 1) учение о возможности кризисов и 2) учение о необходимости кризисов. Обычно выделяют ещё в качестве особой самостоятельной части вопрос о периодичности кризисов. Это неправильно. Вопрос о причинах периодичности кризисов лишь в том случае представляет самостоятельную проблему, если рассматривать циклическое движение как обусловленное экзогенными факторами, если, следовательно, отрицать внутреннюю обусловленность смены фаз, имманентность цикла. В действительности периодичность кризисов содержится в его [По всей видимости, здесь имеет место опечатка и должно быть слово «их»] необходимости. Эта последняя должна быть представлена, однако, не как дурная, т. е. лишённая закономерности, но, наоборот, как конкретно развившаяся, следовательно, включающая закономерность, необходимость. Именно констатирование только абстрактной (дурной) необходимости в качестве причины кризисов и вынуждает ставить особо вопрос о периодичности».²⁷

Да, он находит точки бифуркации системы в виде «сигнальных» (означающих фазу начала преобладания финансового капитала над производственно-торговым) и «терминальных» (кризис финансового господства и гегемонии, характеризующий закат действующего системного цикла накопления) кризисов очередного цикла, что небезынтересно. Однако, не зная и не понимая глубинных закономерностей развития капитализма, он не может уловить суть происходящих изменений, их причины, их движущие силы, присущие им противоречия. И всё это, помимо прочего, приправлено изрядной долей идеалистических утверждений.

* * *

Арриги делает акцент на фритредерской сущности империализма, существовавшего до монополистической стадии капитализма, описанного Лениным. Однако он не понимает сущности введённого Лениным понятия и доходит до того, что противопоставляет британский «империализм» американскому «антиимпериализму» по той причине, что США выступали за деколонизацию мир-системы. Так форма вступает в противоречие с содержанием и… одерживает безоговорочную победу в голове у Арриги.

Примечательно также, что Арриги своеобразно трактует термин «финансовый капитал», введённый в оборот Рудольфом Гильфердингом в начале XX века. Арриги возвышает ростовщичество средних веков до уровня финансового капитала, по Ленину, являющегося базой, на которой формируется новейшая стадия капитализма — империализм. Он также подразделяет финансовый капитал на государственно-монополистический и некий «космополитический», что с точки зрения марксистского анализа не имеет ни малейшего смысла, поскольку, даже если такое разделение имело место, оно не даёт в понимании сущности этого явления ничего сверх того, что уже раскрывали в своих работах марксисты начала XX века во главе с Лениным. И это даже было бы не так фатально, если бы на основе этого утверждения Арриги не выстроил всю свою теорию циклов накопления, которую он отчаянно пытается связать с марксизмом.

«Это, конечно, период, который марксисты вслед за Рудольфом Гильфердингом назвали стадией „финансового капитала“. Как и можно было ожидать, Бродель спорит с описанием Гильфердингом „финансового капитала“ как новой стадии капиталистического развития. Гильфердинг <…> рассматривал [мир капитала] как развернутый спектр, в котором финансовая форма — совсем недавняя, на взгляд исследователя, — станет будто бы стремиться возобладать над прочими, проникнуть в них, господствовать над ними. Эта точка зрения, под которой я бы без труда подписался, если допустить, что финансовый капитализм — дело старинное, что финансовый капитализм не был новорожденным 1900-х годов. В Генуе или Амстердаме он уже умел (после сильного роста торгового капитализма и накопления капитала, превышавшего нормальные инвестиционные возможности) овладеть рынком и какое-то время господствовать над всем деловым миром (Бродель 1992: 622)».[Последние два предложения дополнительно отредактированы LC, поскольку при прочтении предложения в оригинале перевода теряется смысл сказанного Дж. Арриги. По всей видимости, мы столкнулись с неверным переводом оригинала]²⁸

«Представление о финансовом капитале у Гильфердинга не только отличается, но и в ключевых отношениях противоречит представлению о финансовом капитале, предложенному тогда же Джоном Гобсоном в своём исследовании империализма. Вслед за Лениным (Ленин 1962) марксисты и их критики обычно сводили гобсоновское представление к гильфердинговскому, упуская тем самым возможность проведения различий между противоположными формами финансового капитализма, которые содержатся в этих представлениях, и раскрытия диалектических отношений, которые связывают их между собой».²⁹

«По сути, эти две формы финансового капитализма представляют собой не что иное, как расширенные и более сложные варианты двух элементарных форм капиталистической организации, которые мы назвали государственным (монополистическим) капитализмом и космополитическим (финансовым) капитализмом. Представление Гильфердинга соответствует первому и, как будет показано в четвёртой главе, даёт довольно точную картину стратегий и структур немецкого капитала в конце XIX — начале XX века. Представление Гобсона, напротив, соответствует второму и описывает важные черты стратегии и структуры британского капитала в тот же период. По сути, при анализе финансовой экспансии конца XIX века как заключительного этапа третьего (британского) системного цикла накопления оно оказывается гораздо полезнее гильфердинговского».³⁰

Арриги заимствует у Броделя следующее замечание: особенностью капитализма является невероятная «эклектичность³¹ и гибкость», присущая ему с самого начала. Но, — в этом читатели смогут убедиться ниже, — после крошечного вкрапления вполне адекватных наблюдений о гибкости капитализма невежество вновь вступает в свои права.

«Отправной точкой нашего исследования было утверждение Фернана Броделя, что основной особенностью исторического капитализма на протяжении его longue durée, то есть всего его существования, были „гибкость“ и „эклектичность“ капитала, а не конкретные формы, принимаемые последним в разных местах и в разное время. Подчеркнём ещё раз это важнейшее для общей истории капитализма качество: его испытанную гибкость, его способность к трансформации и к адаптации. Если, как я полагаю, существует определённое единство капитализма от Италии XIII века до сегодняшнего Запада, то как раз здесь его следует помещать и наблюдать».³²

Здесь Арриги демонстрирует полное непонимание того, что такое конкретные формы и что такое основная особенность. В этом отрывке он, по-видимому, использует термин «основная особенность» как синоним термина «сущность», что, очевидно, некорректно. Если приводить аналогию логике Арриги, мы могли бы сказать, что основной особенностью человека на протяжении его существования была гибкость интеллекта, а не конкретные формы научных трудов каждого конкретного индивида. Конечно, гибкость интеллекта является особенностью человека, но мы не можем назвать это именно его сущностью. Более того, в нашем примере не только не схвачена сущность, но и форма некорректно противопоставляется этой «основной особенности». В итоге, руководствуясь именно такой логикой, Арриги получает бессмысленное суждение, которое не может дать для анализа капитализма ничего, кроме тезиса «при капитализме может случиться что угодно».

Отличный пример того, насколько Арриги последователен в своём «материалистическом» понимании истории — его трактовка Октября 1917 года.

«Русская революция 1917 года вскоре стала основным очагом этой волны недовольства. Отстаивая право всех народов на самоопределение („антиимпериализм“) и первенство прав на средства к существованию перед правами собственности и правами правления („пролетарский интернационализм“), вожди русской революции пробудили призрак куда более радикального участия в деятельности межгосударственной системы, чем когда-либо прежде. Поначалу влияние революции 1917 года было схоже с влиянием американской революции 1776 года, то есть оно вызвало реваншизм великой державы, которая только что потерпела поражение в борьбе за мировое господство (в данном случае — Германии) и тем самым пришла к новому кругу открытого противостояния между великими державами».³³

Совершенно идеалистическое понимание исторического развития снова толкает автора в сторону от объективных факторов к абстрактным тезисам, согласно которым, революционная большевистская партия и реакционное царское правительство сливаются воедино в «великую державу», одержимую «реваншизмом», вызванным поражением в Первой мировой войне. А катализатором этих процессов у Арриги является протест России против империализма «ядра», который он именует «антиимпериализмом». Так он пытается связать историю развития международных отношений и мир-системный анализ.

При этом Арриги помешан на аналогиях настолько, что зачастую они у него граничат с конспирологией. Остаётся только догадываться, как ему удалось в неё не скатиться по примеру Андрея Фурсова — кстати, российского представителя того же мир-системного анализа. На протяжении всей книги прослеживается довольно неисторичный и идеалистический подход. Приведём несколько примеров.

По мнению Арриги, США «изобрели» «холодную войну» и «коммунистическую угрозу» [стр. 375] и убедили в этом всех своих союзников. Социальные революции? Возникновение и развал СССР? Соцблок? Классовая борьба? Нет, не слышали. У Арриги их или нет и не было, или эти явления никак не повлияли на историю его «долгого XX века». Много путаницы чувствуется и в попытках натянуть свои фантазии на глобус мировой политики, опять-таки используя аналогии: у Арриги СССР направил свои войска в Афганистан, чтобы «сделать то, чего не удалось сделать» США во Вьетнаме [стр. 406]. Буквально так. Без предыстории. Без анализа. Без разъяснений.

* * *

«Долгий XX век», как и остальные труды теоретиков мир-системного анализа, безусловно, содержит некоторые интересные исторические и эмпирические данные, а также любопытные наблюдения изменений и трансформаций, происходящих в международных экономических отношениях на протяжении «циклов накопления капитала», впервые выделяемых на уровне мир-системы именно у Арриги. Однако мы рассматриваем теоретическую ценность этой работы именно с точки зрения её целостности и связности, а не отдельных верных замечаний и наблюдений.

«Маркс (Маркс 1960: 186–187) призывает нас оставить „шумную сферу, где всё происходит на поверхности и на глазах у всех людей, и вместе с владельцем денег и владельцем рабочей силы спуститься в сокровенные недра производства, у входа в которые начертано: No admittance except on business“. Здесь, обещает он, „тайна добывания прибыли должна, наконец, раскрыться перед нами“. Бродель также призывает нас оставить шумную и прозрачную сферу рыночной экономики и вместе с владельцем денег спуститься в другие сокровенные недра, которые открыты только для обитателей верхнего этажа и закрыты для тех, кто ниже рынка. Здесь владелец денег встретит владельца не рабочей силы, а политической власти. И здесь, как обещает Бродель, тайна добывания огромной и регулярной прибыли, которая позволила капитализму процветать и „бесконечно“ расширяться на протяжении последних пяти-шести веков до и после его спускания в сокровенные недра производства, должна раскрыться перед нами».³⁴

После подобных высказываний ещё большее недоумение вызывают некоторые авторы, которые выдают, бесспорно, увлекательный, но не имеющий ничего общего с теорией Маркса исторический экскурс Арриги за развитие марксизма. И действительно: кто может ответить нам на вопрос о том, как связано с теоретическим развитием марксизма маниакальное, граничащее с конспирологическим утрированием стремление Арриги везде искать и подмечать исторические аналогии, сопряжённое с постоянными бесплодными попытками преодоления Маркса и интерпретирования его теории с точки зрения Фернана Броделя или иных «гигантов» политэкономической мысли? Мы не уверены, что можно сколько-нибудь удовлетворительно ответить на этот вопрос, не выходя за рамки литературных выражений.

Теории зависимого развития

Далее мы переходим наконец к следующему источнику теории мир-системного анализа. В заголовке не случайно указано множественное число, так как различные теории зависимого развития зачастую постулируют диаметрально противоположные положения. Однако в данной работе мы будем рассматривать и критиковать только те направления, которые связывают себя с мир-системным анализом. Оставшегося, марксистского, направления, заслуживающего нашего внимания как марксистское в полном смысле этого слова, мы коснёмся в дальнейших работах.

«Я употребляю множественное число, потому что, как мы увидим, теория зависимости в конечном счёте разделилась на (реформистский) „зависимостный подход“ и марксистскую теорию зависимости, сильно различающиеся в концептуальном и методологическом смысле и приходящие к различным оценкам и выводам».³⁵

Адриан Сотело Валенсия, мексиканский социолог и экономист

Теория зависимого развития (ТЗР) [Имеется в виду именно общепринятое определение, исключающее марксистскую теорию зависимости Марини] — это теория, в основании которой лежит утверждение о том, что экономическая отсталость и политическая нестабильность слаборазвитых/развивающихся стран является результатом их интеграции в мировую экономику и систематического давления на них развитых держав. Центральное положение теории зависимости заключается в том, что неразвитые государства «периферии» беднеют или развиваются не столь быстро, как могли бы, из-за того что их ресурсы и капитал вследствие неэквивалентного обмена утекают в богатые страны «центра». Эта теория имеет нечто общее с концепцией неоколониализма.

Теория зависимости берёт своё начало в 1949 г. в публикациях Ханса Зингера и Рауля Пребиша, которые независимо друг от друга разработали концепцию, известную как гипотеза Пребиша-Зингера. Эти авторы утверждали, что баланс внешней торговли слаборазвитых стран по отношению к развитым с течением времени только ухудшался: они покупали всё меньше и меньше промышленных товаров, произведённых развитыми державами, в обмен на свои полезные ископаемые. Пребиш, аргентинский экономист, методологически — структуралист, секретарь Экономической комиссии по Латинской Америке при ООН (ЭКЛАК), и немецкий еврей Ханс Зингер предложили объяснение отсталости слаборазвитых стран в рамках теоретической модели «центр — периферия», доказав, что существенная часть доходов «периферии» «выкачивается» через механизмы международной торговли развитыми державами. Они пришли к выводу, что неразвитым государствам, желающим вырваться из состояния зависимости, следует активно использовать политику протекционизма, полагая, что не экспортоориентированная, а импортозамещающая индустриализация (ИЗИ) является оптимальной стратегией для самостоятельного развития. Катализатором же разработки этой концепции стала пресловутая теория модернизации, которая воочию показала, что страны, становящиеся на этот путь, не получают ничего, кроме «ловушки зависимого развития». В дальнейшем Пребиш, указывая на специфику экономической ситуации в латиноамериканских странах, чей капитализм, как он считал, значительно отличается от капитализма «центра», заявлял и о необходимости более радикальных преобразований. Высказанные им положения далее активно разрабатывались в рамках развития обоих направлений теории зависимости, — о которых мы расскажем ниже, — особенно коллегами Пребиша из ЭКЛАК, продолживших использовать его структуралистский подход; также они прямо повлияли на возникновение мир-системного анализа.

Ведущими представителями теории были латиноамериканцы, азиаты, африканцы — одним словом, представители стран третьего мира, включённых в отношения неэквивалентного обмена со странами так называемого первого мира.

Крайне поучительно замечание Джона Смита об итогах той самой импортозамещающей индустриализации, которую пропагандировали сторонники рассматриваемой нами теории зависимости в последней четверти XX века и которую в том или ином виде продолжают попытки всучить доверчивому российскому читателю «левопатриотические силы» в России в первой четверти XXI века.

«До вмешательства США ЭКЛАК продвигала стратегию импортозамещающей индустриализации, которую с разной степенью интенсивности и эффективности проводили большинство стран Латинской Америки и многие государства Африки и Азии. После резкого повышения процентных ставок в 1979 г. Федеральная резервная система выбила почву из-под ног у стран, осуществляющих стратегию импортозамещающей индустриализации, спровоцировав долговой кризис в третьем мире и цепную реакцию мучительных экономических кризисов по всему глобальному Югу».³⁶

Джон Смит, британский марксист

Так как структуралистская теория зависимого развития подразумевала сохранение капиталистического способа производства, её теоретики снискали поддержку национально-ориентированной буржуазии³⁷ . При этом вместе с увеличением числа сторонников теории зависимого развития начали появляться и марксисты, разделяющие идею о значимости неэквивалентного обмена, но переносящую акценты критики в сторону антиимпериалистической и антиколониальной борьбы сотен миллионов людей.

Теорию зависимого развития принято подразделять на два течения:

Структуралистская школа (девелопменталисты), представленная работами Р. Пребиша, Ф. Кардозу, С. Фуртадо и А. Пинто;
Более леворадикальное, так называемое «марксистское» течение, к которому относятся представители мир-системного анализа: П. Баран, П. Суизи, А. Г. Франк и С. Амин. К «марксизму» этих авторов, впрочем, есть большие вопросы³⁸ .

Предтечей как «марксистского» течения теории зависимого развития, так и мир-системного анализа в целом часто называют теорию империализма В. И. Ленина и теорию накопления капитала Розы Люксембург. И если относительно последней есть все основания для того, чтобы с этим согласиться³⁹ — хоть мы её в нашей статье и не рассматриваем в качестве самостоятельного источника мир-системного анализа, — то справедливость этой точки зрения в отношении Владимира Ильича стоит на глиняных ногах. Но здесь мы не будем останавливаться на этом вопросе.

Разбирая далее теорию зависимого развития в лице её наиболее популярного в российской левой среде представителя, мы вплотную приблизимся к пониманию корня заблуждения некоторых представителей левого движения, видящих в мир-системном анализе марксизм XXI века. По нашему мнению, именно теория зависимого развития явилась своего рода пропуском для «марксистов» Латинской Америки и сторонников популярного ныне мир-системного анализа в легальную сферу. Очевидно, это было связано с господством полуфашистских диктаторских режимов и наличием «четвёртой власти» в этих странах⁴⁰ ⁴¹ . Когда тебе запрещено использовать марксистский классовый подход для описания международной несправедливости, которую ты видишь за окном, ты начинаешь искать способы выразить его в несколько иной форме, используя новую терминологию, стараясь, конечно, не менять содержания. По этой же причине мир-системный анализ позже нашёл своё место и в российской академической среде, откуда он успешно перекочевал в отечественное несистемное левое движение. Но, как показывает история и наш дальнейший анализ, отказ от марксизма по форме привёл приверженцев теории зависимого развития к выхолащиванию содержания марксизма. Так, с нашей точки зрения, эта теория стала легализмом или, если угодно, оппортунизмом второй половины XX века.

В отличие от структуралистов, «марксисты» — приверженцы теории зависимого развития сфокусировались на проблеме так называемого неэквивалентного обмена во взаимоотношениях между странами третьего мира (в современной терминологии — глобальный Юг) и первого мира (глобальный Север). Второй мир — соцблок, — как известно, распался в конце XX века, в основном пополнив ряды того, что мир-системщики называют полупериферией. К последней относятся также страны Латинской Америки и ЮАР.

Ещё раз повторим, что эта статья посвящена обзору и критике именно тех представителей теории зависимого развития, которые относят себя к традиции мир-системного анализа. Мы не рассматриваем пласт довольно видных латиноамериканских теоретиков, работавших над теми же проблемами с опорой на работы Маркса и Ленина.

Наиболее популярным в России представителем мир-системного анализа школы теории зависимого развития является Самир Амин. Именно поэтому мы решили подробнее рассмотреть его работы, переведённые на русский язык.

Самир Амин (1931–2018)

— франкоязычный египетский политолог, социолог, исследователь зависимого развития, считающийся видным теоретиком проблем глобализации. Амин считается одним из основателей мир-системного анализа и теоретиком, глубоко знакомым с марксистской теорией. Возможно, именно под влиянием известной марксистской фразы о том, что нужно не просто объяснить мир, но и изменить его, Амин, в отличие от остальных представителей мир-системного анализа, пытается найти практическое решение существующих проблем общества. Этим практическим решением, по его мнению, является так называемый делинкинг (англ. de-linking, т. е. отцепление или отъединение), о котором мы поговорим ниже.

Перу Амина также принадлежат, например, теоретические исследования об «излишке при монополистическом капитализме» (где он идёт по стопам Р. Люксембург⁴² и П. Барана и П. Суизи⁴³ ), который он связывает с понятиями «империалистической ренты» и «глобальной трудовой стоимости»⁴⁴ .

В исследованиях Амина прослеживается неприкрытый антиамериканизм и много политического анализа и прогнозов. Присутствует несколько апологетическое отношение к Российской Империи, которая — наряду с СССР — представляется им в виде так называемой «антиимперии», якобы не занимавшейся угнетением малых народов, в отличие от империалистов в лице Великобритании и США.

Также стоит отметить, что популярная ныне в кругах (социал-)шовинистов теория «фашизма на экспорт», идущая от М. В. Попова, по всей видимости, является повторением идей Амина, работы которого пестрят сравнениями США с гитлеризмом.

Рассмотрим подробнее две наиболее популярные в России работы Самира Амина, чтобы познакомиться с его идеями поближе.

«Вирус либерализма», 2007

Начнём, пожалуй, с того положительного, что есть в этой книге⁴⁵ . Самир Амин утверждает, что поздний капитализм ставит вопрос «объективного ослабевания закона стоимости», что, с нашей точки зрения, является верным утверждением, унаследованным у Ленина с его «подрывом закона стоимости» (см. также Хессин Н. В. «В. И. Ленин о сущности и основных признаках товарного производства»).

В «Вирусе либерализма» Амин совершенно справедливо указывает на крайне опасную трансформацию огромных масс трудящихся глобального Юга в рабочих с очень нестабильным положением. В XX веке подобная трансформация затрагивала лишь четверть всех трудящихся, но со временем добрая половина городского населения мира, сосредоточенного в развивающихся странах, стала относиться к категории «нестабильных рабочих». Он совершенно верно замечает, что в XIX веке эта проблема была куда менее серьёзной: ограничение мобильности рабочей силы было крайне незначительным, что позволяло избытку рабочей силы уезжать в Новый Свет, тем самым разгружая резервную армию труда и выравнивая цену рабочей силы в международном масштабе. Амин говорит о том, что текущую политику необходимо менять на более рациональную, правда, не объясняет, что именно более рационально, и по сути не предлагает ничего, кроме протекционизма.

* * *

Остальные оригинальные мысли в этой книге, увы, куда более сомнительны. Несмотря на то, что Самир Амин сам называл себя ни много ни мало марксистом, это не спасает его от весьма спорных утверждений и заблуждений.

Так, «множественный» империализм он заменяет на «коллективный» — в лице Триады, состоящей из США, ЕС и Японии. Это не соответствует букве ленинской теории империализма, и одновременно противоречит ей по духу, потому что понятие «империализм» у Ленина не относится к политике главных «империалистских хищников», а обозначает стадию развития мировой капиталистической системы вообще. А у Амина — как и у его предшественников из XX века, Каутского и Плеханова, — империализм есть политика, присущая некоторым странам.

В качестве средства противодействия коллективному империализму Амин предлагает остальным странам вышеупомянутый «делинкинг». Это основная гипотеза Амина, которая подразумевает не автаркию, но максимальное отгорожение от глобализованного развития. Хоть в этой теории и присутствует оригинальное изложение автора, но всё же в общих чертах идея откола периферии от центра, сопряжённого с углублением внутрипериферийного сотрудничества между зависимыми странами, принадлежит ещё позднему Раулю Пребишу, одному из основателей девелопментистской (структуралистской) теории зависимого развития.

* * *

У Амина гораздо более адекватное восприятие СССР, чем у его западных коллег по цеху. Он вполне обоснованно объясняет советский «тоталитаризм» объективными условиями отсталости и необходимости догоняющего развития, с которым столкнулись ранние большевики. Тоталитаризмом же развитого Запада он называет «консьюмеризм».

Впрочем, СССР он отнюдь не идеализирует (о чём мы подробнее поговорим в следующем разделе), отождествляя раскрестьянивание отсталых аграрных стран посредством повышения производительности труда на селе с геноцидом, говоря о миллионах жертв, которые понесли такие страны, как Россия, после принудительной коллективизации и экспроприации земли у крестьян. Именно поэтому он считает путь конвергенции крестьянского хозяйства и индустриального развития, который избрал Китай Мао Цзэдуна, наиболее приемлемым для переходного к социализму периода — что неудивительно, так как Амин — бывший маоист.

В отличие от своих коллег по цеху, таких как Валлерстайн или Арриги, Амин в полной мере отдаёт дань великим социальным революциям прошлого: французской, русской (которую называет «Великой») и китайской. На наш взгляд, он справедливо отмечает, что вслед за всеми тремя революциями следовала реставрация, но французскую он отмечает особо, по всей видимости, из-за своего пристрастия к гуманистическим оценкам, ведь её лозунгом был «Свобода. Равенство. Братство».

Главным злодеем же у него становится американское общество, «презирающее равенство». США у Амина — наиболее одиозный актор мир-системы. Он объясняет его отступление от моральных норм европейцев основанием Новой Англии «экстремистскими протестантскими сектами», которые затем организовали «геноцид индейцев, рабство чернокожих» и т. п. Рассуждая о завоевании Израилем «Земли обетованной», он говорит, что здесь мы видим то же, что в случае становления американского экспансионизма, который американцы «распространили на весь мир». И конечно же, Амин не упускает случая сравнить «исключительность американской нации» с расистской теорией нацистов, что в какой-то степени не лишено смысла.

Амин в принципе рассматривает битву против экспансии капитала в первую очередь с точки зрения гуманизма, который, по его мнению, должен стать двигателем прогресса. Взгляд Амина на проблему — это взгляд со стороны третьего мира. Именно это отводит его размышления в сторону от марксизма в направлении поиска «плохих» и «хороших» акторов мир-системы.

Американскую революцию 1776 г. он нарекает — не без доли истины — не более чем политическим переворотом с целью исключения лишнего звена для получения большего дохода и возможностей экспансии на запад. Он обращает внимание на то, что в 1871 году в Париже готовились к «штурму небес» (так Маркс образно назвал попытку трудящихся Парижа взять власть), а в США «банды гангстеров» истребляли иммигрантов. Сегодня же США, по мнению Амина, навязали [более прогрессивной] Европе чуждые ей либеральные ценности.

Американский коммунитаризм⁴⁶ отождествляется у Амина с расизмом («вписывается в его общий контекст»). Партия капитала в США называется у него единственной партией⁴⁷ и уродливым порождением симбиоза «господствующей библейской идеологии» и «отсутствия рабочей партии».

Не обходится Амин и без критики американского здравоохранения, которое обходится дороже европейского (14 % ВВП против 7 %), при этом прибыли капиталистам приносит больше, и американской судебной системы, которая основывается на прецедентном праве и трактуется в пользу имущих классов, притесняя чернокожих и остальные малозащищенные слои населения.

Перечисление пяти глобальных целей США по Амину позволит нам убедиться в излишней демонизации им гегемона сегодняшней мир-системы:

Подчинить себе партнёров по Триаде (Японию и ЕС);
Установить военный контроль над странами бывшего СССР посредством НАТО. «Латиноамериканизировать» их;
Установить безраздельный контроль над Ближним Востоком и Центральной Азией и их нефтью;
Развалить Китай и обеспечить подчинённость больших государств (Индия, Бразилия и т. п.). Не допустить формирования региональных блоков;
Вытеснить на обочину регионы Юга, которые не представляют интереса для США.

Одним словом, абсолютное зло. Прямо песня для отечественных (социал-)шовинистов.

По мнению Амина, для США все являются «краснокожими», которые имеют право жить, только если это не противоречит интересам Соединённых Штатов. Он предлагает термины «западный расизм» и «режим апартеида в глобальных масштабах». И снова отождествление «милитаристской политики США», проводимой в интересах Herrenvolk (с нем. — «Раса господ»), с политикой Гитлера. США даже хуже Гитлера («он хотя бы был избран»), потому что Соединёнными Штатами, по Амину, правит «военная хунта», захватившая власть. Амин считает, что борьба с гегемонией США должна осуществляться с использованием всех возможных методов (дипломатический, военный, политический), но главным условием для вступления в борьбу он называет избавление от идеологии либерализма.

Европейцев он делит на четыре группы:

Те, кто с США;
Те, кто поддерживают либерализм, но хотят независимости от США;
Те, кто борется за «социальную Европу», но их не волнует остальной мир;
Те, кто за «социальную Европу» вместе с Россией, Китаем и всем Югом.

Конечно же, «хорошие», по мнению автора этой классификации, именно последние.

С. Амин предлагает политический союз Парижа, Берлина, Москвы, Пекина и Дели и видит в нём перспективу избавления от гнёта США. Он утверждает, что для эффективной борьбы против международного ига США необходимо: (1) избавиться от вируса либерализма и (2) евровалюты, (3) составить проект Европейской конституции и далее (4) настаивать на выводе всех военных баз США из всех частей света.

В Европе, по мнению Амина, всегда есть альтернатива в виде левого поворота: «Европа станет левой или её не станет», — а в США этой альтернативы нет.

По Амину, новый интернационализм для глобального Юга возможен. Но только без США, конечно же.

Предварительный итог после прочтения книги выражается нами в одном предложении:

Самир Амин предлагает нам вакцину от «вируса либерализма», но эта, на первый взгляд, монокомпонентная («антилиберальная») вакцина на деле состоит в основном из частиц, заражающих читателя «вирусом патриотизма» с примесями протекционизма и народничества.

«Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016

Крайне примечательно то, что многое из написанного в этой книге мы не раз встречали у наших заклятых «друзей», относящих себя к «левопатриотическим силам» — читай, у (социал-)шовинистов. И речь даже не о фактах, а именно об идеологемах.

С точки зрения Амина, Российская Империя не применяла политику угнетения населения зависимых регионов, как, например, Европа, и эта особенность была унаследована Советским Союзом, не подвергавшим нацменьшинства экономической эксплуатации, несмотря на гегемонию русского населения. Как говорится, апологетика — наше всё. (Социал-)шовинисты ликуют. И отсылка на Бердяева от Амина тут как нельзя кстати:

«Некоторые, например, Николай Бердяев, считали, что советский коммунизм не отказывался от мессианской [!] роли России в продвижении прогресса всего человечества».

«Русские не уничтожали землевладельцев („феодалов“) Украины и Белоруссии, они были объединены в систему, где доминировала Великая Россия [Вероятно, автор имеет в виду Великороссию]. К крепостным, а после 1865 г. [Вероятно, автор имеет в виду 1861 год] и к свободным крестьянам Украины и Белоруссии относились так же, как к крестьянам Великой России, т. е. одинаково плохо».⁴⁸

Именно большевики, по мнению Амина, из классово-идеологических «уважительных» соображений «окрасили чёрным» историю царизма. Думается, в понимании Амина огромные территории, присоединённые к России, например, во время покорения Сибири, являются заслугой «вежливых людей» XVI века.

Амин противопоставляет действия «плохих» империалистов Великобритании, — приводя пример зверств, чинившихся в Ирландии, — и «хороших» русских, которые, покорив страны Балтии, действовали куда гуманнее. По всей видимости, исключительно из добросердечных свойств русской души, а не по объективным причинам. Хотя надежда на то, что Амин не совсем идеалист, всё же остаётся: «Именно потому, что царская система ещё не была капиталистической, территории завоёвывались без разорения жителей».

Итак, русские имеют «менее чёрную» историю завоеваний и угнетения. Выходит, они менее реакционные? Надеюсь, что российские (социал-)шовинисты это читают, потому что мы, кажется, нашли за них теоретическую квинтэссенцию их мировоззрения.

Понимание Амином советского прошлого России на первый взгляд кажется куда более адекватным (хотя при этом его понимание сущности капитала остаётся относительно поверхностным):

«Советское правительство сделало гораздо больше: оно создало систему перевода капитала из богатых регионов Союза (западной части России, Украины, Белоруссии, а затем стран Балтии) в развивающиеся регионы на востоке и юге. Это стандартизировало систему оплаты труда и социальные права на всей территории Союза, чего западные державы никогда не делали для своих колоний. Другими словами, Советы разработали систему настоящей помощи в целях развития, что разительно контрастирует с ложной „помощью в целях развития“ от так называемых стран-доноров сегодня».⁴⁹

«Конечно, крах [СССР — прим. ДР] не является исключительно результатом катастрофического выбора правящих классов в 1990–1991 гг. Советская система загнивала, по крайней мере, лет двадцать. Отказ от революционной демократии 1917 г. в пользу авторитарного управления в новом советском государственном капитализме явился следствием [Здесь, по всей видимости, должно быть слово «причиной» — прим. ДР] косности и жёсткости брежневской эпохи, стремления политического правящего класса к капитализму, что привело к катастрофе».⁵⁰

(Про госкапитализм мы ещё поговорим ниже.)

Однако, когда мы лавируем среди его описаний нашей российской действительности, мы неминуемо ловим восхищённые взгляды наших «дорогих» (социал-)шовинистов:

«Путинская Россия сохранила неолиберальную капиталистическую модель внутреннего экономического управления (в виде „Парка Юрского периода“, по выражению Александра Бузгалина), несмотря на это „коллективный империализм“ („Большая семёрка“ — США, Европа и Япония) не принял её в качестве равноправного партнёра. Цель Вашингтона и Брюсселя — уничтожение российского (и украинского) государств, превращение их в регионы экспансии капитализма западных олигополий. Путин узнал об этом позже, когда западные державы подготовили, профинансировали и поддержали то, что можно описать только как еврофашистский государственный переворот в Киеве».⁵¹

«Сейчас вопрос ставится так: порвёт ли Путин с экономическим неолиберализмом, чтобы приступить, как другие (в частности Китай), к проекту экономического и социального возрождения, „евразийской“ альтернативе, о намерении запустить который он объявил? Следует понимать, что этот проект можно реализовать, только если „стоять на двух ногах“: проводить как независимую внешнюю политику, так и экономические и социальные преобразования».⁵²

Даже когда мысль Амина явно согласуется с объективной действительностью, современником которой он являлся, он не может избавиться от назойливой идеи объединения стран периферии против гегемона в лице США. То, что мы находим в его размышлениях так популярное нынче у «левопатриотических сил» слово «многополярность», уже не вызывает удивления. Складывается устойчивое ощущение, что весь современный оппортунизм основан на теоретических изысканиях Самира Амина.

«СССР, однако, использовал свою политическую (и военную) мощь, чтобы заставить господствующий империализм отступиться от третьего мира, открывая возможность автономии для господствующих классов (и народов) Азии и Африки, которую они потеряли с распадом СССР. Не случайно гегемонистский военный натиск Соединённых Штатов, развивавшийся с применением насилия, мы наблюдали начиная с 1990 г. В 1945–1990 гг. советское присутствие обеспечивало многополярную организацию мира».⁵³

Дальше следуют советы автора по воссозданию российской военной мощи и суверенной экономики, утверждению истинной демократии и реализации глобального проекта «от Атлантики до Тихого океана».

«Россия ищет своё место в мировой системе. В настоящее время она окружена силами НАТО. Существующая угроза не является продуктом галлюцинаций Путина, она реальна и была создана США и Европой, которые нарушили своё обязательство не интегрировать в НАТО Восточную Европу, в частности страны Балтии. Сегодня существует угроза включения Украины в эту агрессивную организацию. Мы должны знать, что невыполнение обещаний — в порядке вещей, когда дело доходит до империалистической политики (с 1492 г.)».⁵⁴

«В ответ на экспансионистский проект Соединённых Штатов и немецкой Европы Путин, кажется, принял идею создания огромного союза народов из бывшего СССР. Этот союз известен как евразийский. Это — не новое искусственное изобретение, эта идея отвечает на многовековые попытки России определить своё место в мире. Почему в этом праве должно быть отказано русским и другим народам бывшего СССР?»⁵⁵

«Ставки в этой битве огромны: кто победит? Будет ли это коллективный империализм, который ведёт всю планету к самоуничтожению (экологическому коллапсу, в том числе) путём создания системы апартеида в мировом масштабе (включая геноцид, когда это необходимо)? Или второе пробуждение Юга заставит империалистический Север отступить, тем самым открывая дверь к возможному согласованию борьбы народов периферий и борьбы, в которую готовы вступить рабочие на Севере? К какому из этих двух лагерей примкнёт Россия? Россия 1990-х гг. испытывала иллюзию её принятия триадой, в частности, благодаря действиям своего европейского партнёра. Наивный проект Горбачёва об „общем европейском доме“ был основан на этой иллюзии. Европа (в основном Германия, Великобритания и Франция) не хотела и не хочет этого, она имеет виды на создание своей „Латинской Америки“ в отвоёванной Восточной Европе. Её амбиции идут дальше — вместе (но на вторых ролях) с Соединёнными Штатами колонизировать Россию, начиная с Украины».⁵⁶

Трактовка сущности Советского Союза и социализма у Амина, впрочем, далека от совершенства. Приведём ниже несколько тезисов для формирования у читателя понимания того, как Амин видит политико-экономическую сущность СССР, и более детального ознакомления с его положительными лозунгами.

Самир Амин понимал советский строй как нечто, что нельзя назвать ни капитализмом, ни социализмом⁵⁷ :

«Советская система может быть определена пятью основными характеристиками: корпоративизм, авторитарная власть, социальная стабилизация, экономический разрыв с мировой капиталистической системой и интеграция в мировую капиталистическую систему в качестве сверхдержавы».⁵⁸

«События показали, что в СССР деполитизация зашла столь далеко, что люди считают режим, от которого они избавились, социалистическим и простодушно признают, что капитализм лучше».⁵⁹

Для описания общественно-экономических отношений в СССР он выводит ещё один новый термин (Больше, больше терминов! Всё как любят мир-системщики!):

«Я не придавал большого значения позитивному описанию системы. Я использовал различные термины, такие как „государственный капитализм“ и „государственно-монополистический капитализм“, неоднозначность которых я критиковал, и остановился на нейтральном термине „советский способ производства“. Мне более важными казались вопросы происхождения, формирования и эволюции системы и в этом контексте — её будущего».⁶⁰

«Главный вопрос относительно советского способа производства — было ли это неуравновешенное решение, характерное для переходного периода к капитализму (или социализму), или новый и стабильный способ, который, несмотря на свои недостатки, указывал будущее другим нормальным капиталистическим обществам».⁶¹

Отметим и негативное отношение Амина к коллективизации (хотя, думаем, искушённый читатель уже об этом догадался и без наших разглагольствований):

«Коллективизация, как её проводил Сталин после 1930 г., разрушила рабоче-крестьянский союз 1917 г., укрепила авторитарный государственный аппарат и открыла путь к формированию „нового класса“ — советской государственной буржуазии».⁶²

Амин, как мы уже говорили ранее, какое-то время считал себя маоистом и поддерживал идеи Мао о «следовании конечной цели». Но вот как он её понимал (конечно же, в духе народного патриотизма!):

«Я объяснял цель с точки зрения реализации закона стоимости: 1 — сдаться правящему в мире капитализму и тем самым принять развитие в условиях периферийного капитализма; 2 — предусмотреть построение самоориентированной национальной экономики, обособленной от мировой системы, но аналогичной экономике развитого капитала (закон стоимости, регулирующий советский государственный способ производства и породивший советскую национальную буржуазию); 3 — установить отношения между населением на основе закона стоимости социалистического перехода».⁶³

«Я до сих пор считаю, что Мао был прав, даже если кажется, что последующая эволюция Китая противоречит этому. Напротив, эволюция подтверждает, что уступки капитализму усиливают буржуазию и ослабляют шансы населения. Это несомненно так, и необходимо, даже сегодня, оглядываясь назад, начать дискуссию по исторической ограниченности Мао, как это было сделано в отношении Ленина (его недостаточный разрыв с экономизмом) и даже Маркса (его недооценка поляризации, присущей всемирной капиталистической экспансии)».⁶⁴

Амин, помимо всего, был открытым «рыночным социалистом» и ярым сторонником буржуазно-демократических преобразований и борьбы против монополии партии:

«Рынок должен быть включён в государственную политику, основанную строго на законе стоимости, при переходе к социализму».⁶⁵

Идя на поводу у своих идеалистических воззрений, он считал, что советский народ благодаря своему менталитету восстанет против попрания своих прав и поднимет волну сопротивления новой буржуазии, но оказался неправ и признал это.

Надо признать, что, несмотря на несколько прокитайский взгляд, у Амина всё-таки наблюдается более верное понимание советской экономики, чем у коллег по мир-системному цеху.

«Советская система давно вступила в фазу острого кризиса, который стал завершающим. Система никак не могла перейти от успешного экстенсивного накопления на первой фазе своего существования к интенсивному накоплению. Неудача показала, что в Советском Союзе был не капиталистический способ производства, который по определению основан на интенсивном накоплении».⁶⁶

Амин в своей работе утверждает, что надо было «либо продолжать „левую“ критику сталинизма, либо ускорять „правую“ эволюцию в сторону обычного капитализма или элитарной модернизации по типу стран третьего мира». Он называет позднесоветские реформы попыткой создать «капитализм без капиталистов». Утопией, мечтой.

Тем не менее предвзятость Амина иногда приводит его к верным, на наш взгляд, выводам:

«Очевидно, что гонка вооружений была навязана СССР его реальными врагами и ложными друзьями среди капиталистических держав».⁶⁷

Впрочем, нужно отдать должное Самиру Амину: он, несмотря на некоторую дифференциацию населения Земли на имеющих левую альтернативу и генетически не предрасположенных к полевению, иногда всё же пытается хотя бы казаться марксистом:

«Как освободиться от капитализма и выйти за его пределы — вот центральный вопрос для русских, китайцев и всех других народов мира».⁶⁸

Как мы уже говорили, Самир Амин является, пожалуй, единственным из основателей мир-системного анализа, кто, помимо описательных выводов, делает более-менее конкретные предложения. Ниже мы приводим три урока Амина для построения социалистического общества будущего:

«1. Создание альтернативы должно предшествовать догоняющему развитию любой ценой.

2. Полярный мир означает, что ослабление зависимости является единственным выбором, даже если средства должны постоянно пересматриваться в свете ограничений общей эволюции.

3. Систематические действия должны предприниматься для восстановления многополярного мира, обеспечивая широкие возможности для автономного развития народов».⁶⁹

Однако куда же всё это приводит? Всё верно: к национально-патриотическому «делинкингу» в соответствии с тем «вирусом», которым он заразил читателей ранее:

«Капиталистический путь является тупиковым для 80 % человечества. Следовательно, периферия остаётся „неспокойной зоной“. Какие же есть варианты? Альтернатива одна — построить автономную национальную систему, основанную на создании самодостаточной промышленности в сочетании с обновлённым сельским хозяйством, обеспечивающим продовольственный суверенитет. Это не вопрос ностальгии о прошлом (советском или национальном), речь идёт о создании условий для второй волны пробуждения народов Юга, которые могли бы объединиться в своей борьбе с народами Севера — тоже жертвами дикого капитализма в условиях кризиса (и появляющаяся глобализированная производственная система производства им также ничего не предлагает). Тогда человечество сможет продвинуться на длинном пути к коммунизму, к более высокой ступени развития человеческой цивилизации».⁷⁰

Точкой отсчёта для сопротивления глобального Юга империализму Севера для С. Амина является Бандунгская конференция стран Азии и Африки 1955 года, провозгласившая принципы «панча шила» («Пять принципов мирного сосуществования»), и «Движение неприсоединения».

Амин до конца настаивает на своём «инновационном» национально-патриотическом «делинкинге» в противовес политике догоняющего развития (импортозамещающей индустриализации, которую постулировали целью для стран третьего мира представители структуралистской ветви теории зависимости) за счёт интеграции страны в мир-систему, ущербность которой продемонстрировал крах экономик латиноамериканских стран в конце 1970-х гг. Но, как мы уже успели убедиться выше, «делинкинг» Амина представляет собой не более чем утопическую теорию, подкреплённую химерами идеалистических деформаций, которыми он наградил, например, экономику Советского Союза.

Мы утверждаем, что предполагаемая «многополярность», пропагандируемая Амином, на деле означает — как и сто лет назад — империалистическую мировую войну. Это убедительно доказала Первая мировая война, в которой сошлись в кровавой резне миллионы людей, живших в эпоху «многополярности» начала XX века, в которой пять великих держав не смогли договориться о том, каким образом им следует перейти в фазу «ультраимпериализма» Каутского, несколько опередившего Самира Амина в выявлении «прогрессивных» стадий развития капитализма.

* * *

Впрочем, в этой книге Самир Амин рассуждает не только о России и «делинкинге», но и о более фундаментальных вопросах, касающихся темы империализма, в частности, о глобализации экономики. Как представитель теории зависимого развития, он пришёл к ясному пониманию процессов глобализации уже на заре новой эпохи, свидетелем которой он являлся:

«В 1970-х гг. Суизи, Магдофф и я выдвигали этот тезис, сформулированный Андре Гундером Франком и мной в работе, опубликованной в 1978 г. Мы утверждали, что монополистический капитализм вступает в новую эру, характеризующуюся постепенным — но быстрым — разрушением национальных систем производства. Производство растущего числа рыночных товаров не может больше определяться маркой „Сделано во Франции“ (или в Советском Союзе, или в Соединенных Штатах), на смену приходит — „Сделано в мире“, потому что производство в настоящее время разбито на сегменты, расположенные по всему миру».⁷¹

Трансформацию национальных экономик в субподрядные (аутсорсинг) Амин называет источником империалистической ренты — «прибыли всеобщих монополий триады». Мы согласны с тем, что понятие «империалистическая рента» имеет право на существование, но не с тем, как её понимает Амин. Относительно теоретической составляющей, предлагаемой Амином, мы выскажемся более подробно в наших следующих работах. Сейчас же можно констатировать, что Амин понимает империализм в плоскости, предложенной Розой Люксембург, а позднее — П. Бараном и П. Суизи: в разрезе перераспределения излишка в рамках схемы воспроизводства капитала. Этот подход, с нашей точки зрения, является глубоко ошибочным, что было убедительно доказано ещё Лениным в «Развитии капитализма в России» (1899).

Есть у этого автора, впрочем, и правильные замечания:

«Идея, что объективная причина — появление глобализированной системы производства — с необходимостью влечёт за собой появление глобализированного господствующего класса, основана на базовой гипотезе о целостности системы. В действительности, она может и не быть целостной; она на самом деле не является целостной, следовательно, эта хаотичная система нежизнеспособна».⁷²

Здесь Амин пытается солидаризоваться с точкой зрения Владимира Ильича, который именно по этому вопросу сто лет назад полемизировал с Карлом Каутским и его «ультраимпериализмом». Но в итоге его рассуждения получаются крайне туманными и размытыми; они не ведут читателя к верным выводам, а заставляют его плутать в дебрях лабиринта, конечным пунктом которого с большой вероятностью станет (социал-)шовинизм. А для того чтобы выявить ту толику здравого смысла, которая иногда мимолётом проскальзывает в его текстах, приходится напрягать всё внимание.

С одной стороны, данные многих современных эмпирических исследований подтверждают: центры управления транснациональных корпораций в основном концентрируются именно в империалистических странах глобального Севера⁷³ . Но с другой стороны, несмотря на глобализацию производственных цепочек и наличие общей для капиталистов всех стран цели — эксплуатации пролетариата, — внутри класса буржуазии всё равно сохраняются значительные противоречия, не позволяющие капиталистам интегрироваться в нечто монолитное. Именно эту вторую, «центробежную» особенность глобализированной экономики верно подмечает Амин, хоть и делает это крайне неумело, открывая лазейки для разного рода расхождений в интерпретациях.

И, — что в лишний раз подтверждает наши опасения, — не проходит и пяти минут, как мы снова сталкиваемся с апологетикой третьего мира по Амину:

«Есть враги, с которыми господствующие империалистические державы вынуждены сосуществовать, по крайней мере, на данный момент. Например, Китай, который отвергает (до сих пор) неокомпрадорский выбор и реализует свой независимый проект комплексного и последовательного национального развития. Россия стала врагом, как только Путин отказался от политического сотрудничества с триадой и захотел заблокировать её экспансионистские амбиции на Украине, даже если он не рассматривал (или ещё не рассматривал?) выход из колеи экономического либерализма».⁷⁴

Ну что тут сказать? (Социал-)шовинисты одобряют! Классовый подход вышел из чата!

* * *

Как мы уже отмечали выше, Самир Амин, называющий себя марксистом, вслед за Джованни Арриги демонстрирует нам полное непонимание ленинского термина «империализм» (как и марксизма вообще). Теорию Ленина мы рассмотрим более подробно в дальнейших статьях.

«Ленин и Бухарин считали империализм новым этапом („высшей стадией“), связанным с переходом к капитализму монополий. Я подвергаю этот тезис сомнению и утверждаю, что исторический капитализм всегда был империалистическим, он привёл к поляризации между центрами и периферией с момента своего возникновения в XVI в., которая в течение последующего глобального развития только увеличилась. Домонополистическая система XIX в. была не менее империалистической, и Великобритания поддерживала свою гегемонию именно за счёт колониального господства над Индией. Ленин и Бухарин считали, что революция, начавшись в России („слабое звено“), продолжится в центрах, в частности в Германии. Но они недооценили последствия империалистической поляризации, которые разрушили революционные перспективы в центрах».⁷⁵

Вопреки мнению Самира Амина и присоединившегося к нему в «обновлении» Ленина нашего современника Олега Комолова, Владимир Ильич прекрасно понимал, что империалистическая политика существовала до империалистической стадии капитализма, что и указывал в своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» в 1916 году:

«Колониальная политика и империализм существовали и до новейшей ступени капитализма и даже до капитализма. Рим, основанный на рабстве, вёл колониальную политику и осуществлял империализм. Но „общие“ рассуждения об империализме, забывающие или отодвигающие на задний план коренную разницу общественно-экономических формаций, превращаются неизбежно в пустейшие банальности или бахвальство, вроде сравнения „великого Рима с великой Британией“. Даже капиталистическая колониальная политика прежних стадий капитализма существенно отличается от колониальной политики финансового капитала.

Основной особенностью новейшего капитализма является господство монополистических союзов крупнейших предпринимателей. Такие монополии всего прочнее, когда захватываются в одни руки все источники сырых материалов, и мы видели, с каким рвением международные союзы капиталистов направляют свои усилия на то, чтобы вырвать у противника всякую возможность конкуренции, чтобы скупить, например, железорудные земли или нефтяные источники и т. п. Владение колонией одно даёт полную гарантию успеха монополии против всех случайностей борьбы с соперником — вплоть до такой случайности, когда противник пожелал бы защититься законом о государственной монополии. Чем выше развитие капитализма, чем сильнее чувствуется недостаток сырья, чем острее конкуренция и погоня за источниками сырья во всём мире, тем отчаяннее борьба за приобретение колоний».⁷⁶

(В каком состоянии читали эти строки Амин и его последователи — остаётся загадкой.)

Для более полного понимания «вклада» Амина приведём его цитату о теории глобализированной стоимости.

«Маркс не завершил свой труд, и это не позволило ему включить „глобальное измерение“ капитализма в свой анализ. Я попытался сделать это. Главным результатом моих умозаключений на этом пути стало выведение „закона глобализированной стоимости“, который с одной стороны согласуется с присущим капитализму законом стоимости, открытым Марксом, и с другой — с реальностью неравномерности мирового развития.

Мой главный вклад связан с переходом от закона стоимости к закону глобализированной стоимости, основанному на иерархическом выстраивании цен на рабочую силу в мировом масштабе. Глобализация стоимости связана с административными практиками, регламентирующими доступ к природным богатствам, и составляет основу империалистической ренты».⁷⁷

Как мы видим, Амин начал «обновлять» классиков, ещё до того как это стало мейнстримом в 2023 г. Здесь мы считаем необходимым отметить, что теория стоимости Маркса всегда была «глобализированной» и рассматривала капитализм в целом, не разрезая его на «триаду» империалистов и остальные страны. Более подробный анализ и критику теоретических работ Амина мы дадим в наших следующих статьях.

Итоги

Отличие Маркса от большинства мыслителей заключается в том, что он объясняет и логически выводит каждый свой тезис: у него ничего не появляется из ниоткуда и ничего не исчезает в никуда. Как заметил Ленин, «К. Маркс не написал учебника по диалектической логике, но зато оставил Логику „Капитала“». Именно в силу этого читать пустые, построенные на произвольно выбранных аксиомах, появляющиеся из ниоткуда и следующие в никуда постулаты мир-системных «марксистов», на каждом шагу использующих слова «диалектика», «капитал» и «прибавочная стоимость», представляется довольно бессмысленным занятием, так как из этого вы не получите ни грана глубокого понимания современной «мир-системы».

Хоть все работы теоретиков мир-системного анализа и пестрят цитатами Маркса, классовый анализ и влияние социальных революций на ход истории в них зачастую полностью игнорируются. Марксистская терминология применяется лишь в виде пустой формы, напрочь лишённой всякого содержания. Всюду сквозит вульгарное, примитивное понимание «Капитала» Маркса и «Империализма» Ленина, под личиной которых проталкивается совершенно не марксистская мысль.

Марксизм — это всеобъемлющая революционная теория переустройства общества, служащая цели освобождения пролетариата от классового угнетения.

Целью же мир-системного анализа, очевидно, является выявление очередного центра накопления капитала и очередного гегемона, который будет эксплуатировать остальных участников мира-экономики, — и поиск способов этому противостоять, не меняя сути самой системы, для этих самых «остальных». При этом речь идёт о государствах; классы же, по-видимому, в идеале должны находиться в мире друг с другом, чтобы не мешать «начальству» (читай, буржуазии) бороться против страны-гегемона.

Государству мир-системный анализ приписывает чрезмерную субъектность и обособленность от правящего класса, осуществляющего экономическую экспансию. В отличие от «комитета по управлению делами буржуазии» у Маркса и Энгельса, мир-системщики признают государство исключительно самостоятельным актором, который действует в союзе с буржуазией, но не от её лица. Для понимания этих отношений можно обратиться к теории «превосходства в силе» Адама Смита, которую за ним повторяет Бродель, где государство выступает детерминантой расстановки сил в рамках мировой системы капитализма.

Таким образом, мир-системный анализ, изучая империалистический характер взаимоотношений между развитыми и развивающимися странами, — но отнюдь не империализм в ленинском понимании этого термина, — не способен дать нам сколь-либо полный научный анализ причин и источников этого явления, оставаясь скорее в роли посредственного художника-натуралиста, рисующего то, что он видит перед собой, не погружаясь в истинную сущность вещей.

Даёт ли теория мир-системного анализа нечто ценное рабочему классу? Это важный вопрос, на который нам надлежит ответить отрицательно.

К. Маркс в союзе с Ф. Энгельсом вывели наиболее общие законы исторического общественного развития. Также Маркс подробнейшим образом изучил законы капиталистического способа производства, опираясь на диалектику Гегеля, которые он в процессе «перевернул с головы на ноги», французскую социологию и британскую политэкономию, которые он существенно развил и дополнил, заложив фундамент научного социализма.

В. И. Ленин наиболее доходчивым образом объяснил теорию Маркса — Энгельса авангарду рабочего класса, затем — широкой массе населения. Опираясь на теорию предшественников, он развил и обогатил марксизм в таких фундаментальных моментах, как вопросы философии, теории социалистического государства и построения революционной партии, вопрос о развитии капитализма до его новейшей стадии — империализма — и пр. Ленин развивал именно те аспекты теории, которые отвечали духу и нерву времени, то, что было актуальным и служило цели, которую он перед собой ставил как лидер партии и вождь рабочего движения.

Делает ли нечто подобное мир-системный анализ?

Ниже мы дадим тезисный, развёрнутый ответ на этот вопрос, который расставит все точки над «i» в отношении нашей позиции по мир-системному анализу.

У мир-системного анализа (МСА) нет целостной однородной теории;
МСА в целом нельзя считать ни преемником, ни продолжателем, ни теоретическим развитием марксизма;
В критике МСА необходимо избегать догматического подхода. Критиковать нужно не МСА как таковой за его немарксистскость, потому что теоретики классического МСА (кроме С. Амина) никогда и не утверждали, что они марксисты (они лишь использовали те сомнительные знания марксизма, которые у них были, для того чтобы говорить о преодолении марксизма). Критиковать нужно тех, кто утверждает, что МСА вышел из марксизма и/или теоретически развивает его;
Мы считаем, что в данный момент гораздо более актуальной задачей для марксистов является изучение и критика мейнстрима, а не неортодоксальной теории, которая стала популярной в левой среде лишь благодаря группе публицистов, тиражирующих на широкую аудиторию свои заблуждения в области понимания Марксовой теории;
Особое внимание читателей мы хотели бы обратить на вред пропаганды МСА в качестве «развития марксизма». Эта пропаганда может привести к таким негативным последствиям, как:

порождение и усугубление теоретических заблуждений в левой среде;
выхолащивание классового анализа и формационного подхода в сознании коммунистов;
затушёвывание теоретической ценности и сущности теории ленинского империализма;
подмена содержания марксизма пустой формой, использование марксистских терминов без понимания их значения и места в системе Маркса;
иллюзия возможности изучения политэкономии посредством чтения популярных текстов без знания «Капитала» Маркса;

Прочтение сочинений теоретиков мир-системного анализа без знания базовых трудов Маркса — Энгельса — Ленина с большой вероятностью приведёт к тому, что эти работы и заложенные в них идеи, довольно занимательные для неподготовленного читателя и приправленные множеством марксистских терминов, сыграют с ним плохую шутку в деле изучения действительной марксистской теории и толкнут его не на те политические рельсы;
Анализ тем, которые поднимает МСА, необходим в рамках современной марксистской теории. Но это следует, не плодя сущности, называть теорией империализма, что сегодня, — как и 100 лет назад, — куда лучше будет отражать наличное состояние общественно-экономических отношений.

Фундаментальная ошибка современных евромарксистов и мир-системщиков заключается в игнорировании того, что неверное истолкование действительности с опорой на ошибочную теорию помешает дальнейшему анализу и борьбе рабочего класса. Декларирование избитых штампов о центре и периферии с попытками приспособить их, как в прокрустово ложе, к какой-нибудь стране, если вы не разберётесь с тем, как всё в действительности работает в экономике и политике, всегда будет ограничиваться описательным анализом без проникновения вглубь вопроса.

Валлерстайн был прав в том, что любая наука со временем должна развиваться и дополняться смежными науками для более глубокого изучения всё усложняющихся общественно-экономических отношений. Однако выхолащивающая из марксизма его содержание теория мир-системного анализа видится нам лишь вредным для пролетариата и левого движения направлением мысли, не только не приближающим марксистов к цели, но и мешающим им в её достижении, выставляя тех, кто использует наработки этой теории, в неприглядном свете как для ортодоксальных марксистов, владеющих методом Маркса, так и для апологетов мейнстримной экономики, получающих в лице подобных искажений сильные козыри для критики марксистской идеи (и неважно, что у Маркса всё иначе: для пропаганды это безразлично!).

Подытоживая, можно отметить, что все предложения представителей мир-системного анализа крутятся вокруг изменений внутри самой мир-системы или выхода из неё, а также предсказаний, связанных с этими предположениями.

Валлерстайн в соответствии со своей теорией множественности мир-систем ставит вопрос о сохранении концепции мир-системы в будущем. Он говорит о том, что после исчезновения существующей миросистемы, началом которой он назначает 1968 год, возможно, не будет наследующей ей системы. Арриги, в свою очередь, просто ставит на следующий центр накопления в лице Японии или иного игрока в Юго-Восточной Азии. Франк и вовсе выступает за вечность Мир-Системы и радуется тому, что центр её возвращается в родные пенаты — Китай. Амин предлагает «отцепиться» от существующей мир-системы, но он не только опирается в бо́льшей степени на самоценность национально-освободительных движений и протекционизм, чем на марксизм, но и не понимает того элементарного факта, что даже Советский Союз не был независим от мировой капиталистической системы, что и послужило одной из причин его исчезновения с карты мира.

Все они работают с существующей мир-системой, которая метафизически полагается незыблемой. Одни относятся к ней с бо́льшей или меньшей степенью фатализма, другие предлагают яростно ей сопротивляться, но все они представляют её имманентной нашему бытию, не терпящей манипуляций с собой, как фундаментальные законы физики.

Марксизм же предполагает и предрекает слом старой системы и построение новой. Не выход из неё, не гадание о следующем «центре накопления» или «гегемоне», не созерцание битвы титанов с пачкой попкорна в руках, а именно разрушение существующей системы, её основных структур и законов, и воздвижение на её месте новой, более прогрессивной, как следующего витка эволюционного развития человечества.

Мир-системная теория для марксизма может представлять интерес лишь в качестве науки, стремящейся к более подробному эмпирическому исследованию, имеющему целью познание деталей и нюансов развития общества на том или ином его этапе. Следует, правда, отметить, что основную массу данных нам всё-таки дают мейнстримные экономисты: у них несравнимо больше ресурсов для их сбора и обработки.

Как бы то ни было, без марксистского метода мир-системный анализ, как и любая общественно-экономическая наука, является мертворождённым. Наши впечатления о мир-системщиках, работы которых мы успели изучить в той или иной мере, можно описать одним предложением:

Буржуазные учёные, играющие в марксизм.

«С учением Маркса происходит теперь то, что не раз бывало в истории с учениями революционных мыслителей и вождей угнетённых классов в их борьбе за освобождение. Угнетающие классы при жизни великих революционеров платили им постоянными преследованиями, встречали их учение самой дикой злобой, самой бешеной ненавистью, самым бесшабашным походом лжи и клеветы. После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для „утешения“ угнетённых классов и для одурачения их, выхолащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное остриё, опошляя его. На такой „обработке“ марксизма сходятся сейчас буржуазия и оппортунисты внутри рабочего движения. Забывают, оттирают, искажают революционную сторону учения, его революционную душу. Выдвигают на первый план, прославляют то, что приемлемо или что кажется приемлемым для буржуазии».⁷⁸

В. И. Ленин

Нашли ошибку? Выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Примечания

Б. Папазян. Мир-системный анализ и марксизм. ↩
Николай Бухарин, «Политическая экономия рантье», 1925. ↩
Георгий Дерлугьян, Кеван Харрис, «Эволюция командных высот капитализма: Венеция — Амстердам — Лондон — Нью-Йорк» из предисловия к книге Джованни Арриги «Долгий XX век», 2006. ↩
Луи Альтюссер, лекция «О связи между Марксом и Гегелем», 1968. ↩
И. Валлерстайн, «Миросистемный анализ. Введение», 2006. ↩
«Ленинская теория империализма и современность», под редакцией Н. Н. Иноземцева, 1977. ↩
И. Валлерстайн, «Миросистемный анализ. Введение», 2006. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
И. Валлерстайн, «Мир-система Модерна I», 1974. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
И. Валлерстайн, «Мир-система Модерна III», 1989. ↩
Джованни Арриги, «Долгий XX век», 1994. ↩
Там же. ↩
Американский литературный критик, философ. ↩
Американский специалист в области международных отношений и политической экономии. ↩
«Ругги сомневается насчёт того, что именно имел в виду Джеймисон под термином „гиперпространство“. Тем не менее он считает его подходящим для обозначения тенденции, благодаря которой „транснационализированные микроэкономические связи <…> создали нетерриториальный „регион“ в мировой экономике, децентрированное, хотя и интегрированное пространство потоков, работающее в режиме реального времени, которое существует наряду с пространствами мест, которые мы называем национальными экономиками“». Джованни Арриги, «Долгий XX век», 1994. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
«9-го января 1848 года в Брюсселе Карл Маркс говорил в публичном собрании "речь о свободе торговли"*. В противоположность романтизму, заявлявшему, что "политическая экономия не наука расчета, а наука морали", он поставил исходным пунктом своего изложения именно простой трезвый подсчёт интересов. Вместо того, чтобы взглянуть на вопрос о хлебных законах как на вопрос "системы", избираемой нацией, или как на вопрос законодательства (так смотрел Сисмонди), оратор начал с того, что представил этот вопрос столкновением интересов фабрикантов и землевладельцев и показал, каким образом английские фабриканты пытались выставить вопрос общенародным делом, пытались уверить рабочих в том, что они действуют в интересах народного блага. В противоположность романтику, излагавшему вопрос в форме соображений, которые должен иметь в виду законодатель при осуществлении реформы, — оратор свёл вопрос к столкновению реальных интересов различных классов английского общества.
Он показал необходимость удешевления сырых материалов для фабрикантов, как основание всего вопроса. Он охарактеризовал недоверчивое отношение английских рабочих, видевших "в людях, полных самоотвержения, в каком-нибудь Боуринге (Bowring), Брайте (Bright) и их сотоварищах — своих величайших врагов".
* "Discours sur le libre échange" ("Речь о свободе торговли". Ред.). Мы пользуемся немецким переводом: "Rede über die Frage des Freihandels"91.

91 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 4, стр. 404—418. — 254».

«Английские работники прекрасно поняли значение борьбы между землевладельцами и фабрикантами. Они прекрасно знают, что цену хлеба хотят понизить для того, чтобы понизить заработную плату, и что прибыль на капитал поднимется на столько же, на сколько упадет рента"93.
Таким образом, уже самая постановка вопроса даётся совсем иначе, чем у Сисмонди. Задачей ставится, во-1-х, объяснить отношение к вопросу различных классов английского общества с точки зрения их интересов; во-2-х, осветить значение реформы в общей эволюции английского общественного хозяйства.

93 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 4, стр. 404, 409. — 255».

«"Не думайте, однако, господа, — говорил оратор, — что, критикуя свободную торговлю, мы намерены защищать покровительственную систему"102.

И оратор указал на одинаковое основание свободной торговли и протекционизма в современном строе общественного хозяйства, указал вкратце на тот процесс "ломки" старой хозяйственной жизни и старых полупатриархальных отношений в западноевропейских государствах, который совершал капитализм в Англии и на континенте, указал на тот общественный факт, что, при известных условиях, свободная торговля ускоряет эту "ломку"*. "И вот, господа, — заключил оратор, — только в этом смысле и подаю я свой голос за свободу торговли"104.

* На это прогрессивное значение отмены хлебных законов указывал ясно и автор "Die Lage" ещё до этой отмены (l. с, р. 179), подчеркивая особенно влияние её на самосознание производителей103.

102 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 4, стр. 417. — 261.

103 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 2, стр. 488— 489. — 262.

104 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2 изд., т. 4, стр. 418.

По цензурным соображениям Ленин здесь видоизменил (или исключил) отдельные слова из цитируемой части "Речи о свободе торговли" Маркса. Так, слова "ускоряет социальную революцию" он перевел "ускоряет эту "ломку""; фраза "только в этом революционном смысле" переведена "только в этом смысле". — 262.». В. И. Ленин, «К характеристике экономического романтизма», 1897 ↩
Джованни Арриги, «Долгий XX век», 1994. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
М. Кукс, «Основные моменты абстрактной теории кризисов», 1930. ↩
Джованни Арриги, «Долгий XX век», 1994. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Бродель под этим имеет в виду то, что капитализм принимает в себя всё что угодно, лишь бы сохранить свою суть. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Адриан Сотело Валенсия, «Марксизм Марини и теория зависимости сегодня». Глава 2 из книги «К проблеме субимпериализма. Теория зависимости в представлениях Руя Мауру Марини». ↩
Джон Смит, «Империализм в XXI веке», 2016. ↩
Здесь стоит сделать следующую оговорку. Понятие «национально-ориентированная буржуазия» здесь не несёт положительной «моральной» окраски, которую любят ей придавать сторонники (социал-)шовинизма, противопоставляющие национально-ориентированную буржуазию «компрадорской» буржуазии. Национально-ориентированная буржуазия лишь ввиду случайных обстоятельств имеет больше выгод от торговли внутри «своего» отечества. При смене обстоятельств национально-ориентированная буржуазия вмиг превращается в «компрадорскую». ↩
Также к этой группе относят Руя Мауру Марини; однако его мы выделяем отдельно, так как этот марксистский экономист бразильского происхождения отделился от структуралистской школы и разработал свою марксистскую теорию зависимости, опиравшуюся на марксизм как таковой, а не на его сомнительные изводы. ↩
Александр Бирюков, «Актуальные моменты теории накопления капитала Розы Люксембург». ↩
См. Руй Мауру Марини, «Диалектика зависимости», 1972. ↩
«Под государством четвёртой власти Марини имеет в виду следующее. В конце 1970-х гг. для стран центра стало очевидно, что откровенно силовые, диктаторские политические методы из-за суровых ограничений, накладываемых на общественную жизнь, и непредсказуемости авторитарного правления недостаточно эффективны для соблюдения интересов центральных капиталистических элит и интегрированной буржуазии, т. е. для поддержки необходимой интенсивности предпринимательской деятельности и уровня потребления в целях масштабного переноса стоимости. Новая модель накопления в интересах центра, неолиберальная глобализация, требовала формально конституционных правительств, „управляемых демократий“. Это наложилось на стремление населения латиноамериканских стран избавиться от диктатур, поэтому цикл последних подошёл к концу, и начался их демонтаж — „(ре)демократизация“, которая, согласно периодизации, предложенной упомянутым выше Куэвой Давилой, стартовала в 1979 г. в Эквадоре и завершилась в 1990 г. в Чили (сам Сотело в начале главы пишет об окончании цикла в середине 80-х, а далее в книге приводит периодизацию Куэвы Давилы). Возникли режимы с закреплённым в законодательстве традиционным для буржуазного конституционализма разделением на три ветви власти. Однако силы, на которых держались контрреволюционные государства (военные, полиция, спецслужбы, неофициальные вооружённые группировки и пр.), практически не были привлечены к ответственности и тем более разгромлены или значительно переформированы: напротив, они остались в тени конституций как „четвёртая власть“, сохраняя мощное влияние на различные сферы и полностью контролируя вопросы „национальной безопасности“. То есть контрреволюционное государство как таковое никуда не исчезло, а сохранилось в недрах „демократий“». Р. Павлов, Д. Баринов, Сборник «Зависимое развитие и сверхэксплуатация труда», Санкт-Петербург, 2023. ↩
См. Роза Люксембург, «Накопление капитала», 1913. ↩
См. Пол Баран, Пол Суизи, «Монополистический капитал», 1966. ↩
Самир Амин, «Излишек при монополистическом капитализме и империалистическая рента», 2012. ↩
Все цитаты в разделе приведены из: Самир Амин, «Вирус либерализма», 2007. ↩
Термин, под которым Амин понимает идеологию конца XX века, стремящуюся к сильному гражданскому обществу, основой которого являются местные сообщества и неправительственные общественные организации, а не отдельные личности. ↩
Здесь Амин приводит остроумную цитату Джулиуса Ньерере о демократической и республиканской партиях США: «Две единственные партии». ↩
Самир Амин, «Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Подобный подход, в рамках которого о «промежуточных формациях» говорится как о чём-то устойчивом, критикуется в заметке Николая Белкина. ↩
Самир Амин, «Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Там же. ↩
Vitali S., Glattfelder J.B., Battiston S. The Network of Global Corporate Control. // PLoS ONE. Vol. 6, N2 10. 2011. ↩
Самир Амин, «Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016. ↩
Там же. ↩
В. И. Ленин, «Империализм, как высшая стадия капитализма», 1916. ↩
Самир Амин, «Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016. ↩
В. И. Ленин, «Государство и революция», 1917. ↩

Критика мир-системного анализа. Марксистский подход

Предисловие

Введение

Историческая школа «Анналов»

Ферна́н Броде́ль (1902–1985)

Иммануил Валлерстайн (1930–2018)

Джованни Арриги (1937–2009)

Теории зависимого развития

Самир Амин (1931–2018)

«Вирус либерализма», 2007

«Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016

Итоги

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Ваш комментарий (необязательно):

Предисловие

Введение

Историческая школа «Анналов»

Ферна́н Броде́ль (1902–1985)

Иммануил Валлерстайн (1930–2018)

Джованни Арриги (1937–2009)

Теории зависимого развития

Самир Амин (1931–2018)

«Вирус либерализма», 2007

«Россия: долгий путь от капитализма к социализму», 2016

Итоги

Похожее

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Ваш комментарий (необязательно):