Суриковский взгляд на историю. К 100-летию со дня смерти

Суриковский взгляд на историю. К 100-летию со дня смерти
~ 25 мин

Источник


«Мы вопро­шаем и допра­ши­ваем про­шед­шее, чтобы оно
объ­яс­нило нам наше насто­я­щее и намек­нуло о нашем будущем»

(В. Г. Белинский, 1847)

Василий Иванович Суриков родился 12 (24) января 1848 года в Красноярске. Оба его роди­теля про­ис­хо­дили из ста­рин­ных каза­чьих родов, при­чём далё­кий его пре­док по отцов­ской линии при­шёл в Сибирь с самим Ермаком — чем худож­ник все­гда без­мерно гор­дился. Василий рос в суро­вой сибир­ской атмосфере.

«Жёсткая жизнь в Сибири была. Совсем XVII век»,

— вспо­ми­нал он о своём непро­стом дет­стве Максимилиану Волошину, соби­рав­шему мате­ри­алы для био­гра­фии живописца.

Рано умер его отец — мел­кий чинов­ник, детей в тру­дах и лише­ниях под­ни­мала мать.

Волошин, знав­ший Сурикова тогда, когда тот был уже в пре­клон­ном воз­расте и болел, оста­вил яркое, харак­тер­ное опи­са­ние внеш­но­сти художника:

«Суриков был сред­него роста, креп­кий, силь­ный, широ­ко­пле­чий, моло­жа­вый. Густые волосы с русой про­се­дью лежали плот­ною шап­кой и не каза­лись седыми. В наруж­но­сти про­стой, народ­ной, но не кре­стьян­ской, чув­ство­ва­лась закалка креп­кая, кру­тая: ско­ван был он по-​казацки».

Точно: насто­я­щий сиби­ряк, интел­ли­гент из народа!

Подобно М. В. Ломоносову, Суриков отпра­вился поко­рять сто­лицу с рыб­ным обо­зом золо­то­про­мыш­лен­ника Кузнецова — сибир­ского меце­ната, сыг­рав­шего в жизни худож­ника реша­ю­щую роль: он опла­тил его обу­че­ние в Академии художеств.

Достигнув высо­чай­ших вер­шин в искус­стве, Василий Иванович нико­гда не поры­вал свя­зей с наро­дом, со своим род­ным краем, регу­лярно при­ез­жал на малую родину, под­пи­ты­вался её энер­гией. В 1888 году в его жизни про­изо­шла тра­ге­дия: после десяти лет сов­мест­ной жизни умерла от тяжё­лой болезни жена худож­ника. Суриков впал в жесто­кую депрес­сию, больше года вообще ничего не писал и в итоге при­нял реше­ние, забрав с собою двух доче­рей, навсе­гда вер­нуться в Красноярск.

Родная сто­рона и вер­нула его к жизни. Брат Сурикова Александр Иванович заста­вил его напи­сать «Взятие снеж­ного городка». Увлёкшись рабо­той, в 1890 году В. Суриков при­е­хал обратно в Москву.

«Необычайную силу духа я тогда из Сибири при­вёз»,

— рас­ска­зы­вал он Волошину.

Кстати, на этой кар­тине худож­ник запе­чат­лел и сво­его брата: это муж­чина в шубе справа на санях, наблю­да­ю­щий за моло­дец­кой заба­вой. А сама эта работа, что стоит несколько особ­ня­ком в твор­че­стве Сурикова, заво­е­вала в 1900 году сереб­ря­ную медаль на Всемирной выставке в Париже.

Василий Суриков — один из вели­чай­ших масте­ров исто­ри­че­ского жанра в миро­вой живо­писи, но его талант был мно­го­гра­нен: он писал также и пре­крас­ные порт­реты, и не менее заме­ча­тель­ные пей­зажи. И осо­бенно можно выде­лить именно порт­реты сиби­ря­ков и сибир­ские пей­зажи — мину­син­ская степь, могу­чий Енисей.

С непод­дель­ной любо­вью и инте­ре­сом, с глу­бо­ким пони­ма­нием пси­хо­ло­гии и быта дру­гих наро­дов напи­саны им порт­реты пред­ста­ви­те­лей корен­ных этно­сов Сибири (напри­мер, «Портрет хакаски», 1909). По его сло­вам, «гре­че­скую кра­соту можно и в остяке [Устаревшее назва­ние народ­но­сти ханты. — К. Д.] найти».

Суриков обла­дал даром «выхва­ты­вать из толпы» яркие типажи; он очень тща­тельно рабо­тал над сво­ими исто­ри­че­скими полот­нами: «рас­спра­ши­вал» вещи, изу­чая пред­меты ста­рины, выпол­нял мно­же­ство эски­зов и этю­дов. Известно, что, отыс­ки­вая иде­аль­ную ком­по­зи­цию, Суриков напи­сал не менее 5 эски­зов к «Боярыне Морозовой», 6 — к «Переходу Суворова через Альпы», 11 — к «Покорению Сибири Ермаком» и 10 — к «Степану Разину». Путешествуя по Европе, он вни­ма­тельно изу­чал ста­рых масте­ров, осо­бенно Тициана, Паоло Веронезе, Якопо Тинторетто, Диего Веласкеса. Хотя и совре­мен­ного ему запад­ного искус­ства он не чурался: ему нра­ви­лись, к при­меру, неко­то­рые работы Эдуара Мане и моло­дого Пабло Пикассо.

Человек огром­ной силы воли, Суриков, опять же, подобно Ломоносову, был импуль­си­вен, порою крут. Известен полу­а­нек­до­ти­че­ский слу­чай, когда он спу­стил с лест­ницы Льва Толстого: писа­тель про­яв­лял нездо­ро­вый инте­рес к про­блеме смерти и пова­дился ходить к уми­ра­ю­щей супруге живо­писца бесе­до­вать на эти темы!

В общем, худож­ник из народа, с «мужиц­кой душой», Суриков видел слож­ную и про­ти­во­ре­чи­вую исто­рию России именно таким — народ­ным — взглядом.

Трагедия исторического процесса: «Утро стрелецкой казни» (1881)

Исторический жанр наи­бо­лее вос­тре­бо­ван и оттого порож­дает наи­выс­шие свои про­яв­ле­ния в пери­оды про­грес­сив­ных обще­ствен­ных дви­же­ний и подъ­ёма наци­о­наль­ного само­со­зна­ния. В России такой подъём про­ис­хо­дил в 1870-​е — 80-​е годы и выра­зился в твор­че­стве пере­движ­ни­ков. 1880-​е — «пик» и в твор­че­стве В. Сурикова, создав­шего в это деся­ти­ле­тие три свои наи­луч­шие работы — три­ло­гию из исто­рии России конца XVII — начала XVIII века, пере­лом­ного момента её истории.

1

Интересное обсто­я­тель­ство: два круп­ней­ших в России мастера исто­ри­че­ской живо­писи — Суриков и Виктор Михайлович Васнецов, одно­го­док, кстати, Сурикова (годы жизни: 1848-1926) — состо­я­лись в этом жанре после того как пере­ехали из Петербурга в Москву. Видимо, дух Первопрестольной лучше спо­соб­ство­вал тому, чтобы про­ник­нуться глу­би­нами наци­о­наль­ной исто­рии, чем кос­мо­по­ли­ти­че­ский город на Неве. Но как же раз­нится твор­че­ство этих двух вели­ко­леп­ных живописцев!

Васнецов — как сын сель­ского свя­щен­ника и чело­век кон­сер­ва­тив­ного склада, про­тив­ник рево­лю­ци­он­ных пре­об­ра­зо­ва­ний — из страха перед их неиз­беж­но­стью ушёл в мир рус­ского эпоса и сказки, пока­зы­вал геро­и­че­ское про­шлое сво­его народа, избе­гая касаться про­ти­во­ре­чий, иде­а­ли­зи­руя ста­рину, доходя порою (напри­мер — в про­па­ган­дист­ских рабо­тах, создан­ных им в годы Первой миро­вой) до «лубоч­но­сти».

Суриков же, как под­лин­ный демо­крат и пат­риот, напро­тив, вскры­вает всю глу­бину про­ти­во­ре­чий, можно ска­зать — пока­зы­вает оте­че­ствен­ную исто­рию во всём её непри­гляд­ном вели­чии. Исследуя пет­ров­скую эпоху, он изоб­ра­жает один из самых её жесто­ких, мрач­ных и тра­ги­че­ских эпи­зо­дов — казнь стрель­цов после подав­ле­ния их послед­него бунта 1698 года. Картина «Утро стре­лец­кой казни» была выстав­лена на пере­движ­ной выставке 1881 года и про­из­вела неот­ра­зи­мое впе­чат­ле­ние на всех.

«…Она — наша гор­дость на этой выставке. Могучая картина!»

— напи­сал тогда Илья Ефимович Репин Павлу Третьякову.

Противостояние двух миров: Петра, осо­зна­ю­щего свою госу­дар­ствен­ни­че­скую правоту, — и стрель­цов, неслом­лен­ных, непо­ко­рён­ных, силь­ных духом, силь­ных самим своим заблуж­де­нием. Чёткий строй пре­об­ра­жен­цев — про­тив хаоса стре­лец­кой массы и пла­чу­щих жён-детишек.

Потрясающая дуэль взгля­дов моло­дого само­держца и рыже­бо­ро­дого стрельца! С пора­зи­тель­ным мастер­ством «ком­по­зи­тора» (в смысле — мастера ком­по­зи­ции) Суриков создаёт дви­же­ние: слева свечи горят в руках при­го­во­рён­ных, в сере­дине полотна сол­дат заду­вает свечу, а справа они, потух­шие, уже валя­ются на земле — дви­же­ние от жизни к смерти, от ухо­дя­щего, нет — уни­что­жа­е­мого! — ста­рого мира к миру новому, рож­да­ю­ще­муся в страш­ных муках. При этом ведь на кар­тине нет каз­нён­ных! Репин сове­то­вал Сурикову при­ри­со­вать хоть одного пове­шен­ного, но тот не стал этого делать — это была б ошибка, кото­рая только испор­тила бы замы­сел: пока­зать всю неот­вра­ти­мость исто­ри­че­ского движения.

Никто не дал более ёмкой харак­те­ри­стики пет­ров­ским пре­об­ра­зо­ва­ниям, чем Карл Маркс:

«Пётр Великий вар­вар­ством побе­дил рус­ское вар­вар­ство».

Чтобы пре­одо­леть эко­но­ми­че­ское, поли­ти­че­ское, воен­ное, куль­тур­ное отста­ва­ние от Запада и убе­речь Россию от пора­бо­ще­ния её более раз­ви­тыми и силь­ными дер­жа­вами, необ­хо­димо было жестоко и бес­по­щадно «рубить» ста­рину, резать бороды и сечь головы её при­вер­жен­цам! Вот, кстати, «контр­при­мер»: сосед­няя с Россией Польша, кото­рая не знала в те вре­мена силь­ного монарха-​самодура, там царила «демо­кра­тия» маг­на­тов с их пра­вом вето, никто не мог обуз­дать ста­рин­ную шля­хет­скую воль­ницу, укре­пив этим цен­траль­ную власть, — и в XVIII сто­ле­тии Речь Посполитая при­шла в упа­док и в итоге была раз­де­лена более силь­ными сосе­дями, утра­тив независимость.

Петровские пре­об­ра­зо­ва­ния совер­ша­лись ценой запре­дель­ного напря­же­ния сил народа, уже­сто­че­ния экс­плу­а­та­ции кре­стьян­ства, ценой огром­ных мате­ри­аль­ных и люд­ских потерь в вой­нах про­тив Швеции и Турции за выход к морям. Мы знаем: Санкт-​Петербург стро­ился «на костях». Всё это вызы­вало воз­му­ще­ние и вос­ста­ния народ­ных масс, идео­ло­ги­че­ски при­ни­мав­шие форму отста­и­ва­ния при­выч­ных народу «ста­рин­ных поряд­ков», борьбы про­тив «нем­чуры», «ино­зем­щины». Но анта­го­низм нового и ста­рого не мог не раз­ре­шиться побе­дой пер­вого и гибе­лью второго!

Категорию тра­ги­че­ского при­нято трак­то­вать так: тра­ге­дия — это кол­ли­зия, воз­ни­ка­ю­щая тогда, когда лич­ность или обще­ствен­ный класс стре­мятся к такому уровню сво­боды, кото­рый недо­сти­жим в дан­ный кон­крет­ный момент, при дан­ном уровне раз­ви­тия обще­ства. Т.е. когда некто опе­ре­жает своё время — чем и обре­кает себя на пора­же­ние, на тра­ги­че­ский конец. Однако помимо тра­ге­дии «опе­ре­див­ших своё время» суще­ствует ещё и вто­рой вид тра­ге­дии: тра­ге­дия тех, чьё «время ухо­дит или должно неми­ну­емо уйти», тра­ге­дия тех, кто упрямо цеп­ля­ется за про­шлое, не пони­мая или не желая понять его обре­чён­ность — и тем тоже обре­кая себя на гибель.

Такими были стрельцы, под­няв­шие бунт про­тив царя-«западника». Таким же было и бело­гвар­дей­ское дви­же­ние. Мы готовы при­знать, что среди «беля­ков» было немало достой­ных людей; они защи­щали свои иде­алы, свой образ жизни. В конце кон­цов, белые офи­церы оста­лись верны при­сяге — чего, заме­тим, в массе своей не сде­лали совет­ские офи­церы в 1991 году. Но они пошли про­тив объ­ек­тив­ного хода раз­ви­тия, про­тив дви­же­ния «колеса исто­рии» — и были им без­жа­лостно пере­мо­лоты. В этом-​то и состоит тра­ге­дия белого дви­же­ния — как это пока­зал М. А. Булгаков.

Вообще, это, навер­ное, зву­чит цинично, но, подобно тому, как добро «должно быть с кула­ками», так и про­грессу слиш­ком часто иль даже обычно при­хо­дится «быть с висе­ли­цами». Этого не пони­мают те, кто судит о тех или иных собы­тиях и эпо­хах исто­рии с пози­ций абстракт­ного мора­ли­за­тор­ства. Этого не пони­мают как те, кто раз­ду­вают мас­штабы и живо­пи­суют ужасы репрес­сий и про­чего, так и те, кто, напро­тив, из кожи вон лезут, дабы дока­зать, что ничего такого и не было, или же что раз­мах репрес­сий был неве­лик, или же оправ­дать их орга­ни­за­то­ров и участников.

Историю нужно видеть, вос­при­ни­мать и пони­мать такой, какая она есть, — т. е. про­ти­во­ре­чи­вой, тво­ря­щейся в ходе жесто­кой клас­со­вой борьбы, столк­но­ве­ния непри­ми­ри­мых инте­ре­сов раз­ных групп обще­ства; чуж­дой чёрно-​белого кон­тра­ста. Именно такой учат видеть её и нашу совре­мен­ность глу­бо­кие полотна В. Сурикова.

Противоречивость социального протеста: «Боярыня Морозова» (1887)

Коренные обще­ствен­ные пре­об­ра­зо­ва­ния Петра I, разу­ме­ется, не воз­никли на пустом месте. Они были под­го­тов­лены посте­пен­ными про­цес­сами модер­ни­за­ции рус­ского обще­ства, про­ис­хо­див­шими в послед­ние деся­ти­ле­тия XVII века, и стали каче­ствен­ным скач­ком, «пере­ры­вом посте­пен­но­сти». В част­но­сти, идео­ло­ги­че­ской под­го­тов­кой буду­щих реформ, их «репе­ти­цией» послу­жила цер­ков­ная реформа пат­ри­арха Никона, про­тив кото­рой вос­стали раде­тели «древ­лего благочестия».

2

Боярыня Феодосия Морозова, стойко дер­жась своей ста­рой веры, в 1671 году была аре­сто­вана, под­верг­нута пыт­кам и зато­чена в Боровский мона­стырь. Пронеся свой крест до конца, она в 1675 году умерла от голода в зем­ля­ной тюрьме.

Эту исто­рию Василий Иванович знал с дет­ства. Староверкой была его тётка Авдотья Васильевна, давав­шая, как счи­та­ется, юному Сурикову читать «Житие» Феодосии Морозовой. И лицо её на своём полотне худож­ник напи­сал с реаль­ной ста­ро­об­рядки — некой начёт­чицы с Урала Анастасии Михайловны. Лицо, пре­крас­ное сво­ими тон­кими чер­тами, — и одно­вре­менно страш­ное своим фанатизмом.

Композиционный центр кар­тины — рука Морозовой, вски­ну­тая в дву­пер­стии. Художник сумел бле­стяще пере­дать дви­же­ние саней, уво­зя­щих жен­щину в узи­лище, и сани раз­де­лили про­стран­ство полотна на две поло­вины: левую, где пре­об­ла­дают про­тив­ники «ере­тички», и пра­вую, где почти все сочув­ствуют ей.

Суриков даёт острую соци­аль­ную харак­те­ри­стику и пер­вым, и вто­рым. Среди людей, насме­ха­ю­щихся над бояры­ней, особо выде­ля­ется без­об­раз­ный поп в шубе, кото­рый явно напле­ва­тель­ски отно­сится к вопро­сам веры, но зато не прочь смачно выпить-​закусить. Такой себе при­спо­соб­ле­нец, иду­щий все­гда в русле «гене­раль­ной линии пар­тии» и чуж­дый отста­и­ва­нию своих взгля­дов, как это делает Морозова.

Сторонники ж её куда более инди­ви­ду­альны по сво­ему облику и реак­ции на про­ис­хо­дя­щее. Это — совер­шенно раз­ные соци­аль­ные типы, но объ­еди­нён­ные идеей. Кто-​то пла­чет, кто-​то него­дует, а вот стран­ник с посо­хом на пра­вом краю сцены смот­рит на всё с нерав­но­душ­ным спо­кой­ствием и какой-​то глу­бин­ной рефлек­сией — он явно пыта­ется, отстра­ня­ясь от пре­об­ла­да­ю­щих в толпе эмо­ций, осмыс­лить то, что про­ис­хо­дит. Сестра Ф. Морозовой кня­гиня Урусова, кото­рую про­то­поп Аввакум образно назы­вал «Луной рус­ской земли» («Солнце» — есте­ственно, сама Феодосия) про­ща­ется с род­ствен­ни­цей, покорно сло­жив руки, — она после­дует за сестрой.

Колоритного юро­ди­вого, ото­звав­ше­гося дву­перст­ным жестом, Суриков, по его вос­по­ми­на­ниям, «…на тол­кучке нашёл. Огурцами он там тор­го­вал. Я его на снегу так и писал. Водки ему дал и вод­кой ноги натёр. Я ему три рубля дал. А он пер­вым делом лихача за рубль семь­де­сят пять копеек нанял. Вот какой чело­век был».

Да, народ сочув­ствует боярыне Морозовой… но не идёт за ней. И худож­ник застав­ляет умного зри­теля заду­маться над тем, почему же это так произошло.

В дви­же­нии про­тив «пося­га­тель­ства на искон­ную веру» нашёл выра­же­ние соци­аль­ный про­тест народ­ных масс про­тив их угне­те­ния, уси­лив­ше­гося за время прав­ле­ния царя Алексея Михайловича, про­зван­ного цер­ков­ни­ками за его все­мер­ное бла­го­во­ле­ние офи­ци­аль­ной церкви «Тишайшим». В ту исто­ри­че­скую эпоху, что в России, что в Западной Европе, вся­кое соци­аль­ное дви­же­ние при­тес­ня­е­мых масс необ­хо­димо обле­ка­лось в рели­ги­оз­ные идео­ло­ги­че­ские формы: гуситы в Чехии, вос­став­шие кре­стьяне в Германии, буржуа-​пуритане в Англии и буржуа-​гугеноты во Франции (в союзе с частью недо­воль­ного коро­лев­ской поли­ти­кой дворянства).

Как это ни уди­ви­тельно, но всё это в нема­лой мере повто­ря­ется сего­дня, когда на дворе тре­тье тыся­че­ле­тие и… гото­вится уж полёт на Марс! Тот сум­бур, что захва­тил мозги обес­ку­ра­жен­ных и демо­ра­ли­зо­ван­ных мил­ли­о­нов тру­дя­щихся после 1991 года, порож­дает самые неве­ро­ят­ные социально-​идеологические химеры. И вот уже мы видим, как фана­тики ИГИЛ остер­ве­нело отста­и­вают соци­аль­ную модель сред­не­ве­ко­вого хали­фата, про­ти­во­по­став­ля­е­мую бур­жу­аз­ному без­ду­шию запад­ной циви­ли­за­ции! Плодятся раз­но­маст­ные секты, даю­щие воз­мож­ность «тихо и мирно про­те­сто­вать» про­тив тех же без­душ­ных поряд­ков, даю­щие соци­ально оди­но­ким, отчуж­дён­ным людям воз­мож­ность спло­титься в кол­лек­тиве «бра­тьев», ухо­дя­щих от про­ти­во­ре­чий реаль­ного бытия в мир иллю­зий о воз­да­я­нии в «буду­щей жизни».

Но в то же время есть и тео­ло­гия осво­бож­де­ния, кото­рая пыта­ется обле­кать в рели­ги­оз­ные формы и образы поло­же­ния марк­сист­ского обще­ство­ве­де­ния и реально вовле­кает в рево­лю­ци­он­ные про­цессы Латинской Америки мил­ли­оны веру­ю­щих. Социальное, рево­лю­ци­он­ное дви­же­ние в целом не может не быть про­ти­во­ре­чи­вым, внут­ренне неод­но­род­ным, оно охва­ты­вает самых раз­ных людей и состоит из самых раз­но­об­раз­ных «пото­ков» и «ручей­ков». Глупо думать, будто всех людей, что дви­жутся в этих пото­ках, можно обра­тить «в свою истин­ную веру», всех можно вос­пи­тать «стой­кими орто­док­саль­ными марк­си­стами». Вопрос состоит в том, чтобы все «потоки» и «ручейки» напра­вить в одно русло, соеди­нив в один мощ­ный поток.

А для этого нужно учиться видеть соци­аль­ные корни, в том числе, и в рели­ги­оз­ных дви­же­ниях, учиться отли­чать среди них союз­ни­ков от непри­ми­ри­мых вра­гов, учиться воз­дей­ство­вать на умы этих людей, мягко, нена­вяз­чиво поправ­ляя их заблуж­де­ния и иллю­зии. Принципиальный вопрос об отно­ше­нии к рели­гии не дол­жен раз­де­лять рабо­чий класс, тру­дя­щихся в их борьбе за луч­шую жизнь.

Конец и забвение великой эпохи: «Меншиков в Берёзове» (1883)

Василий Суриков созна­тельно делает глав­ным героем своих мону­мен­таль­ных исто­ри­че­ских поло­тен народ­ную массу. Известно его выска­зы­ва­ние: «Я не пони­маю исто­ри­че­ских дея­те­лей без народа, без толпы, мне надо выта­щить их на улицу».

3

Однако в одной из кар­тин он отхо­дит от этого сво­его прин­ципа и «зато­чает в четы­рёх сте­нах» уго­див­шего в опалу после смерти Петра Первого бли­жай­шего его спо­движ­ника гене­ра­лис­си­муса Александра Даниловича Меншикова. Этим при­ё­мом худож­ник под­чёр­ки­вает пол­ное отстра­не­ние того из обще­ствен­ной жизни, пол­ный крах его судьбы. Суриков, кроме того, создаёт эффект «засты­ло­сти» дей­ствия, «оста­новки вре­мени». Эта кар­тина счи­та­ется вер­ши­ной коло­ри­сти­че­ского искус­ства Сурикова, в ней всё про­ду­мано до мело­чей, вплоть до того, что в одном моменте худож­ник наме­ренно идёт про­тив исто­ри­че­ской правды: он изоб­ра­жает Меншикова порос­шим щети­ной, хотя точно знал, что «свет­лей­ший» в ссылке отрас­тил бороду!

Александр Меншиков был необы­чайно инте­рес­ной, силь­ной и — опять-​таки — неод­но­знач­ной лич­но­стью. Выйдя из про­сто­на­ро­дья, он, по всей види­мо­сти, так и не научился читать, зато обла­дал недю­жин­ным при­род­ным умом, креп­кой памя­тью, адми­ни­стра­тор­скими спо­соб­но­стями. Проявил себя храб­рым коман­ди­ром на поле брани. Самый пре­дан­ный и талант­ли­вый помощ­ник Петра Великого — и при этом пер­во­ста­тей­ный вор, каз­но­крад, «кор­руп­ци­о­нер», кото­рому Пётр вынуж­ден был, как сво­ему любимцу, про­щать все его пре­гре­ше­ния. Под стать царю чело­век жесто­кий — Меншиков хва­стался тем, что лично отру­бил головы 20-​ти стрель­цам, он участ­во­вал и в суди­лище над царе­ви­чем Алексеем. И вот Суриков крас­ками лепит его мощ­ную фигуру, умное реши­тель­ное лицо, его власт­ную руку, в бес­си­лии сжа­тую в кулак.

Но нельзя сво­дить содер­жа­ние этой кар­тины только лишь к показу тра­ге­дии круп­ной лич­но­сти, сбро­шен­ной с власт­ного Олимпа, — хотя и эта тема для нашей оте­че­ствен­ной исто­рии чрез­вы­чайно зло­бо­дневна, а в XX веке она обросла новым бога­тей­шим мате­ри­а­лом. Главный герой кар­тины — и сам худож­ник — раз­мыш­ляют о судьбе целой страны, кото­рая после завер­ше­ния бли­ста­тель­ной пет­ров­ской эпохи погру­зи­лась в без­вре­ме­нье, ока­за­лась в руках вре­мен­щи­ков и чуж­дых её инте­ре­сам ино­зем­цев. Как же это про­изо­шло? Почему всё так получилось?

Да, исто­рия дви­жется вос­хо­дя­щими цик­лами, сме­ня­ются волны подъ­ёма и упадка, былые герои пре­да­ются забве­нию, но потом, под­верг­шись пере­осмыс­ле­нию, воз­вра­ща­ются на пье­де­сталы и зани­мают достой­ное место в учеб­ни­ках исто­рии. Порой бывает так, что только после­ду­ю­щий упа­док, забы­тьё и зама­ры­ва­ние дают людям воз­мож­ность долж­ным обра­зом оце­нить ту или иную эпоху и её творцов.

Так, и в исто­рии России XVIII века после упадка и без­вре­ме­нья эпохи Анны Иоанновны было воз­рож­де­ние при Елизавете Петровне и новый бле­стя­щий рас­цвет при Екатерине — тоже, впро­чем, в ярких крас­ках обще­ствен­ных противоречий.

Роль личности и народных масс в истории: «Переход Суворова через Альпы» (1899)

Это полотно Суриков пред­ста­вил на 27-​й пере­движ­ной выставке акку­рат в сто­лет­ний юби­лей Швейцарского похода, но сам он утвер­ждал, что это не более чем сов­па­де­ние. При под­го­товке к её напи­са­нию вели­кий тру­же­ник Суриков спе­ци­ально съез­дил в Альпы и был пора­жён суро­вой кра­со­той этих гор. «Льды, брат, страш­ной высоты. Эхо бес­ко­неч­ное», — напи­сал он в письме брату.

4

Переход через Альпы стал вер­ши­ной пол­ко­вод­че­ского гения Александра Васильевича Суворова (1730–1800) — за него он, соб­ственно, и полу­чил, сходя в могилу, наи­выс­шее воин­ское зва­ние гене­ра­лис­си­муса. Отправленная в этот пере­ход по воле без­дар­ного коман­до­ва­ния, пре­дан­ная союз­ни­ками, окру­жён­ная чис­ленно пре­вос­хо­дя­щим вра­гом, не имев­шая опыта войны в горах (сам Суворов до того вое­вал исклю­чи­тельно на рав­нине), не снаб­жён­ная долж­ным обра­зом про­ви­зией и обмун­ди­ро­ва­нием, рус­ская армия была обре­чена на пора­же­ние. Вся Европа, затаив дыха­ние, пред­вку­шала, что вот сей­час непо­бе­ди­мый пол­ко­во­дец потер­пит, нако­нец, своё пер­вое пора­же­ние. Однако суво­ров­ские чудо-​богатыри совер­шили оче­ред­ное чудо, про­рвав­шись через камен­ные мешки и «чёр­товы мосты», и слава пол­ко­водца про­ка­ти­лась по всей Европе — даже в моду вошли суво­ров­ские при­чёска и шляпа!

К слову, там и тогда же взо­шла звезда моло­дого гене­рала Петра Багратиона — непре­взой­дён­ного мастера аван­гард­ного и арьер­гард­ного боя, что он впо­след­ствии под­твер­дит под Шёнграбеном 16 ноября 1805-​го и в Отечественной войне 1812 года.

И снова Суриков нахо­дит для своей кар­тины гени­аль­ное ком­по­зи­ци­он­ное реше­ние. Он выбрал вер­ти­каль­ный фор­мат, очень редко встре­ча­е­мый в баталь­ной живо­писи, стре­мя­щейся к широте охвата пано­рамы боя. И глав­ным героем кар­тины высту­пает бес­ко­неч­ная сол­дат­ская лавина, чьё дви­же­ние вос­при­ни­ма­ется бук­вально физи­че­ски. Такое впе­чат­ле­ние, что сей­час эти люди ска­тятся вниз, чуть отрях­нутся, постро­ятся и обру­шатся на непри­я­теля с наво­дя­щим ужас на вра­гов «Ура-​а-​а-​а!».

«Главное у меня в кар­тине — дви­же­ние. Храбрость без­за­вет­ная»,

— гово­рил Суриков.

Но при этом, хоть Суворов на белом коне и рас­по­ла­га­ется на самом краю хол­ста, он дела­ется ком­по­зи­ци­он­ным цен­тром кар­тины бла­го­даря тому, что на него устрем­лены взгляды мно­гих бой­цов. («Подвиг под шутку пол­ко­водца», — так ска­зал одна­жды про содер­жа­ние кар­тины её автор.) Этим при­ё­мом пока­зана нераз­рыв­ная, орга­ни­че­ская связи Личности и Народной Массы.

Что осо­бенно важно, и масса-​то пока­зана у Сурикова отнюдь не «серой», не одно­род­ной и обез­ли­чен­ной. Сколько на кар­тине сол­дат, столько и непо­вто­ри­мых харак­те­ров, столько живых чело­ве­че­ских реак­ций на про­ис­хо­дя­щее. Кто-​то весело сме­ётся под шутки-​прибаутки старика-​фельдмаршала, кто-​то сосре­до­то­чен, собран, а кто-​то явно боится, но пре­одо­ле­вает свой страх. Очень выра­зи­те­лен седо­усый вете­ран на перед­нем плане кар­тины с Георгиевским кре­стом на груди, невольно осе­ня­ю­щий себя крест­ным зна­ме­нием, прежде чем ринуться в пропасть.

«Переход Суворова через Альпы» наво­дит на раз­мыш­ле­ния о заоч­ном споре Суворова и Наполеона — двух вели­чай­ших пол­ко­вод­цев сво­его вре­мени, кото­рые пред­став­ляли про­ти­во­по­лож­ное вúде­ние воен­ного искус­ства. Наполеон, счи­тав­ший все воен­ные победы исклю­чи­тельно заслу­гой пол­ко­вод­че­ского гения; и Суворов, видев­ший «науку побеж­дать» прежде всего в вос­пи­та­нии Солдата. Наполеон, тоже ведь знав­ший под­ход к сол­да­там, умев­ший гово­рить с ними, обра­щаться к ним, да и забо­тив­шийся о них, но в душе-​то — эго­ист, высо­ко­мерно отно­сив­шийся к «массе»; и Суворов, все­гда «доступ­ный и про­стой», без какого-​либо «рисо­ва­ния» делив­ший с сол­да­тами все труд­но­сти поход­ной жизни, быв­ший для них дей­стви­тельно своим.

Он и сам пони­мал, что глав­ным авто­ром его побед был обыч­ный сол­дат из кре­стьян — тот, кто гро­мил вчет­веро пре­вос­хо­див­ших турок на реке Рымник, брал непри­ступ­ный Измаил, бил луч­шую в мире армию рево­лю­ци­он­ной Франции.

И Наполеон, и Суворов были выход­цами, гени­ями из народа, но только вто­рой сохра­нил эту связь. Наверное, потому, что после­до­ва­тельно, без пере­пры­ги­ва­ния через сту­пеньки карьеры, боль­шую часть жизни мед­ленно и трудно, про­шёл весь путь от самых ниж­них чинов, познав все сто­роны и лише­ния армей­ской жизни.

Это прин­ци­пи­аль­ное отли­чие двух вели­ких гениев отра­жено и в живо­писи. Достаточно срав­нить «Переход Суворова через Альпы» с «Наполеоном на пере­вале Сен-​Бернар» Жака Луи Давида.

5

Холодное парад­ное полотно, на кото­ром гене­рал Бонапарт изоб­ра­жён в высо­ко­мер­ном оди­но­че­стве, как будто это он один, без своих сол­дат и офи­це­ров, вос­пи­тан­ных Великой фран­цуз­ской рево­лю­цией, совер­шил свой пере­ход через Альпы! Но рево­лю­ция к тому моменту уже сво­ра­чи­ва­лась, порож­дая и узур­па­тора Наполеона, и утра­тив­шее былую рево­лю­ци­он­ность твор­че­ство Давида.

Суриков же писал на «исто­ри­че­ском подъ­ёме», и он пока­зал ту силу, кото­рая, усвоив суво­ров­скую «науку побе­жать», сокру­шит вскоре Наполеона, а после вый­дет бороться за сво­боду на Сенатскую пло­щадь и будет бить фаши­стов в XX веке.

Нашли ошибку? Выделите фраг­мент тек­ста и нажмите Ctrl+Enter.