Макс Эльбаум

Значительные изменения имеют место в отношении классовых сил в американском обществе как следствие широкомасштабного наступления, предпринятого в последние несколько лет монополистическим капиталом против американского рабочего класса. Это наступление, в котором действия администрации Рейгана были скорее симптомом, чем причиной, обещает продолжение всестороннего загнивания и сведение на нет многих завоеваний, достигнутых рабочим классом США за более чем 40 последних лет. Всё указывает на то, что положение вещей ухудшается, тогда как раньше оно улучшалось.

Оставим без внимания такой «левый» детский лепет, что «по сравнению с 80-ми 30-е кажутся пикником» ¹ , но, несомненно, верно, что империализм США находится в безвыходном положении, а противоречия мировой капиталистической системы качественно углубились и переплелись за 1970-е. Население США невозможно больше примирять (be buffered) в таких масштабах и теми же способами, как в прошлые десятилетия, оно стоит перед лицом неумолимых последствий международного кризиса, с которым столкнулась американская буржуазия. Основные классовые антагонизмы внутри общества США, несомненно, обостряются и становятся отчётливыми, угрожая подрывом бережно культивируемому буржуазией представлению о «Прекрасной Америке» – дому превосходства, усердно работающему роду, благословлённому к жизни в стране успеха для тех, кто готов работать на него. Неизбежно здесь будет стихийное классовое расслоение, задерживаемое такими меняющимися условиями, и из этого расслоения вытекают перспективы объединения и роста революционного сознания рабочего класса США. Но совершенно правильные политические формы, в которых выражается это расслоение, будут, несомненно, запутанными и не всегда лёгкими для предсказания.

Каждая идеологическая движущая сила левого фланга, которая нацелена на пролетариат, начиная от социал-демократии и кончая троцкизмом, ускоряет движение в том или ином направлении к своей собственной точке зрения «на текущие события». Марксисты-ленинцы – не исключение. Но как только мы начинаем критически рассматривать противоречия и возможности ожидаемого периода, перед нами встают здравые вопросы, производящие сильное впечатление, в частности состояние комдвижения: его разобщённость, политическая и идеологическая незрелость, отсталость, относительная нехватка влияния на рабочий класс. Наряду с этими вопросами есть, по существу, центральный вопрос партийного строительства, другие важные вопросы как теории, так и практики пролетарской революции выдвигаются вперёд, когда мы сталкиваемся с такими важными изменениями в объективных условиях стихийной классовой борьбы. К несчастью, даже к огорчению, у заражённых механическим материалистическим мировоззрением эти вопросы даже не возникают, или наша повестка дня искусно формулируется в «благонравном виде». Вернее, они «сами объявляют» направление классовой борьбы, а затем задача правильного выяснения этих вопросов, возвращаясь и преследуя их, сама по себе ставит теоретическую и идеологическую борьбу между коммунистами во главу угла.

Конечно, из внимательного обзора последних ста лет законы истории ясно раскрываются с непреклонной силой, близкой к законам природы. Основное противоречие капиталистического производства, между общественным характером производства и частной собственностью, продолжающее углубляться в более и более широких масштабах, неумолимо заключает в себе свои неотъемлемые неэффективность, неразумность и анархию. Ещё более важно то, что противоречие выражается в человеческих отношениях – жестокости, гнёте и эксплуатации, которые терпит международный пролетариат и массы под ярмом капитала. Это – общественное горючее, толкающее вперёд человеческую историю в XX веке шагами и масштабами, несоответствующими предыдущей эпохе, и разрешающее противоречие капиталистического способа производства через один революционный переворот за другим.

Хотя такая историческая материалистическая точка зрения полностью решающая в отстаивании идеологического значения революционного пролетариата, она мало помогает в действительной практике революции! Скрытые законы истории, взятые сами по себе, могут только обнаруживать и объяснять конкретно в области политики, в области классовой борьбы, которая движется зигзагами, наполняясь противоречивыми явлениями, тенденциями и т. д. Политика (исторически особенно) есть действительность классовой борьбы, в которой играют роль несметное количество сознательных и соперничающих интересов – классовых, национальных, частных, и, в ограниченном смысле, даже конфликт индивидуальных интересов. Требование (и подтверждение) марксистско-ленинской науки основывается именно на способности коммунистов анализировать современное политическое движение классовой борьбы во всей его запутанности и аномалиях, а не на всяких слишком банальных увиливаниях в мещанское самодовольство, что, мол, «история на нашей стороне».

При таком положении дел реальное требование к коммунистам – не повторять очевидные общеизвестные истины, которые любой незрелый «социалист» провозглашает до тошноты. Мало глубины и совсем нет науки в торжественных заявлениях, что «интенсивные атаки приведут к усилению борьбы и сознательности части рабочих» или что «конфликт между интересами рабочих и капиталистов ясен», или в упоминаниях, что в текущем периоде возрастут боевой настрой и единство рабочего класса.

Передовые рабочие не просят коммунистов перепевать такие общеизвестные истины. И неважно, сколько раз коммунисты провозгласят ожидаемый стихийный рост боевого духа у рабочего класса – этим они не обратят внимание на действительно трудные политические и идеологические проблемы текущего момента.

Чтобы начать действовать как сознательный элемент в стихийном движении, коммунисты должны уделить внимание проблеме бросающихся в глаза реакционных противостоящих сил внутри рабочего класса США. Как объяснить политический сдвиг вправо больших отрядов рабочего класса, который выражается в реальной поддержке Рейгана рабочим классом? Каков чёткий характер нападок на рабочий класс, куда направлены главные удары строгой программы и почему? Какой может быть предполагаемый ответ на это рабочего класса, с его особой историей и свойствами?

Неопределённые, общие и уклончивые ответы нас не удовлетворят. Нужен тщательный анализ фактического политического характера и движения разных слоёв рабочего класса США. Класс должен рассматриваться не просто в единстве, неотъемлемо лежащем в его основе, но более уместно, политически, в его непосредственных внутренних напряжениях, противоречиях и трениях. Хотя рабочий класс в США давно стал абсолютным большинством, «национальная политика» формируется не только непрерывно меняющимися отношениями и борьбой между рабочим классом и буржуазией, но и политическими тенденциями и противоречиями внутри самого рабочего класса.

Поэтому любой «классовый анализ», который настаивает на изображении рабочего класса США как какого-то однородного, «революционного по природе» класса, так же неприменим для политически передовых рабочих, как лепет о «пироге в небе» учителей воскресных школ. Такие пошлости представляют большую пародию на марксистский анализ, в которой «вера в бога» просто заменяется верой в качества какого-то мифического однородного рабочего класса, подобного которому никогда нигде не существовало.

К несчастью, такие пошлости всё чаще выдаются за анализ – это яркий пример того, как тупость политического анализа коммунистов США тесно связана с проблемами теории. В частности, комдвижение характеризуется застоем (не говоря уже о самых настоящих извращениях) в теоретическом наследии, касающимся материальной основы упорного наличия оппортунизма в рабочем классе (особенно, в империалистических странах) и деления на слоивнутри рабочего класса, что обеспечивает социальную базу политики и идеологии оппортунизма. И ещё, эта точная проблема – оппортунизм в рабочем движении – навязывает нашу повестку дня классовой борьбы не просто как теорию, но также как предмет практической политики, постольку, поскольку мы пытаемся вмешиваться. К несчастью, смысл ленинской теории об оппортунизме и его подробный анализ рабочей аристократии был, в общем, утерян для левых США – часто извращён неузнаваемо, и для всех практических целей отброшен как центральная составная часть классового анализа.

Иронично, что в этом заслуживающем особого внимания вопросе – в США существует теоретический вакуум. Вероятно, нигде больше в мире нет такого безмерно сильного влияния оппортунизма в рабочем классе. Особенно в период с конца Второй мировой войны стало тяжело доказывать, что в организованном движении рабочих США есть что-либо отдалённо приближающееся к «направлению классовой борьбы» (тем более к коммунистическому направлению), даже представление о «политическом направлении» вообще уменьшилось до таких лилипутских размеров, что его толкования исторически бессмысленны (обман, которому левые круги в США были подвергнуты более чем когда-либо). До сих пор остаётся горьким фактом, что АФТ-КПП в непревзойдённой степени за всю историю международного рабочего движения соответствовало классическому определению «социал-империалистский». Признавая «звёздно-полосатый» флаг священным знаменем, АФТ-КПП гордо объявляет миру, что законное место для американского рабочего твёрдо рядом с буржуазией США в защите «правды, справедливости и американского пути жизни» – бесстыдно защищая империализм во имя «труда». Нет счёта «определениям» или опровержениям части левых в США, способным выхолостить тот факт, что когда официальные представители интересов труда в США выражают буржуазное мировоззрение, они, как правило, представляют настроения большинства организованных секций рабочего класса США, и даже секций менее крепких, неорганизованных рабочих.

Что за кажущийся парадокс! Один из наиболее развитых пролетариатов в мире – в объективном, экономическом смысле – далёк от того, чтоб быть революционным, и показывает мало надежд на какие-либо чудотворные преобразования, даже при усилении «тяжёлых времён». Это противоречие ошеломляет и дезориентирует левых в империалистических странах снова и снова (английский пролетариат – тот же случай), и так продолжается по сей день. Подлинное разрешение этого парадокса – выковывание поистине революционного пролетариата в передовых капиталистических странах – хотя глубоко создано вызреванием исторических условий и практической политики, совершенно полагается на способность коммунистов к обеспечению необходимого политического лидерства и идеологического воспитания. Но неспособность сознательных левых сил выполнить эту задачу обусловлена теоретическим вакуумом, который продолжает существовать в вопросах об оппортунизме и рабочей аристократии.

Конечно, разные левые течения решают проблему разными путями, главным оппортунистическим направлением продолжает оставаться социал-демократия (и её наиболее свежий вариант – еврокоммунизм). Социал-демократия только приспосабливает тип «социализма» и путь («демократический»), требуя достижения его в соответствии с условиями и сознательностью рабочего класса в передовых «цивилизованных» странах. Символично, что сегодня левое крыло социал-демократии США, являющееся слабовольным перед лицом правого крыла, консервативным сдвигом между секциями рабочего класса, спешит «вернуть» позитивный потенциал американского патриотизма, «американского рода» и Демократической партии. С «социалистической» программой изготовленный на заказ порыв для чувств радикализованной мелкой буржуазии и верхушки общества, устойчивого слоя (также называемого «белым») рабочего класса, это не удивительно, т. к. вопрос о рабочей аристократии и расслоении внутри рабочего класса не всплывал на поверхность как серьёзный спор среди социал-демократов ² .

Среди коммунистов в империалистических странах толчок к оппортунизму также силён, но он принимает принципиально другие формы, т. к. категория социализма не может быть так легко «приспособлена» и подделана теми, кто, по крайней мере, на словах признаёт себя верным марксистско-ленинским критериям.

Суть этого отличия – понимание, что важный характер и содержание социалистической революции – в революционном переломе капиталистического общества, в силовом захвате власти революционным (как отличие от просто «демократического») пролетариатом и установлении пролетарской диктатуры. Эта точка зрения – проверка на деле, которая продолжает подтверждаться реальной жизнью как разграничение между социал-демократией и коммунизмом. Это разграничение было вновь подтверждено и углублено последующим опытом (богатым в своём разнообразии) социальных революций, руководимых марксистами-ленинцами, и современной практикой социалистического строительства, шаг за шагом вырывающего всё бо́льшие доли населения Земли из орбиты империализма.

В результате коммунисты в империалистических странах не могут уклониться от задачи определения, как и при каких условиях пролетариат на деле может быть преобразован в сознательную, поистине революционную силу. Т. к. эта задача трудная, едва ли удивительно, что многие теряются. Их смятение заставляет сосредоточиться на масштабах и характере оппортунизма в рабочем классе, его материальной основе, стратегии и тактике, необходимых для изоляции и сокрушения его, и посредством этого – объединения класса на революционной основе. Везде, где они потеряли своё направление, и оппортунизм достиг господства в комдвижениях, ленинская теория рабочей аристократии вышла из употребления, названа недействительной или напрямую отвергнута.

Ещё основатели научного социализма, писавшие в эпоху капитализма свободной конкуренции, уже мельком заметили этот феномен, особенно известны высказывания Энгельса об «обуржуазивании» английского рабочего класса. Однако, на той ранней стадии капиталистического развития вопрос об оппортунизме в рабочем движении, его влиянии и политическом значении, ещё не был назревшим. Он остался для Ленина, писавшего в эпоху империализма, «когда пролетарская революция стала непосредственным практическим вопросом», для более глубокого объяснения, почему такие революции не были широко распространены на деле, для объяснения, почему значительные секции пролетариата и большинство социалистического движения перешли на сторону буржуазии.

Но сегодня коммунисты большей частью односторонне приписывают вялость пролетариата в империалистических странах на счёт непредвиденной эластичности монополистического капитализма, его способности восстанавливать свои силы в экономическом, политическом, военном и идеологическом плане, особенно в его восстановлении после Второй мировой войны. Несомненно, такое замечание не только правдиво, но и необходимо при анализе объективных условий, которые создают современный характер и политическое побуждение движений рабочего класса в империалистических странах. Однако, негативная тенденция – совершенно не учитывать при анализе другой аспект: что распространение относительно защищённого слоя пролетариата приносит с собой укрепление реформистского и оппортунистического направления в рабочем классе, что, в свою очередь, становится мощной материальной силой, формирующей и искажающей политический и идеологический характер движения рабочего класса. Это – действительная основа «делений в рабочем классе», в то время как многие в комдвижении, такие сведущие в суровой критике, абсолютно ничего не говорят – кроме как банальности о необходимости единства рабочего класса – как классу продвигаться идеологически.

Отказ прямо взглянуть в лицо последствиям и значениям этих результатов раскола, в мещанском «оптимизме» принимает как правые, так и «левые» формы, в которых механический материализм пытаются выдать за исторический диалектический материализм. В США мы имеем самодовольство и «терпимость» ревизионистской КП США, уверенной, что антимонопольные чувства масс должны непременно постепенно созреть (как-то, каким-то путём) в социалистическое сознание так, как военные соколы не взлетают, пока им не дали команду. Другая крайность – детское «левое» краснобайство, связанное с маоистским «новым коммунистическим движением», которое защищает каждое требование стихийного вооружения части рабочих как предвестник надвигающегося «революционного переворота». Иронично, что и правая и «левая» точки зрения разделяют подобные предположения, у них одинаковое философское извращение в утверждении направления, «один к одному» механическое отношение между изменениями в объективных условиях и преобразованием сознания рабочего класса. Уверенность, закономерно проистекающая из понимания исторического материализма, опошлена до уровня упрощённого видения, что, поскольку кризис капитализма углубляется, пробуждение пролетариата как однородной революционной силы обеспечено.

Такие благие пожелания Ленин высмеивал как «официальный оптимизм» – точка зрения, которая отдыхает, довольствуясь фактом, что «история на нашей стороне», отказываясь прямо взглянуть на конкретные трудности и противоречия, с которыми происходит столкновение при фактической подготовке пролетариата к его революционной миссии. Имеющийся в наличии результат такого оппортунизма в США, в частности, – это всё к хорошо знакомому производству поверхностного и тупого «коммунистического анализа» объективных условий вместе с одинаково неубедительными и неудовлетворительными стратегиями и тактиками – покидание марксизма-ленинизма с относительно малым правдоподобием или влиянием на левых, ещё меньше – на широкие слои рабочего класса.

Обдумывая, как переделать это ужасное положение дел, мы приходим к выводу, что надо пытаться возобновить дискуссию и дебаты в комдвижении по теории рабочей аристократии. По нашему мнению, правильное представление о рабочей аристократии и связанная с ним теория, объясняющая оппортунизм в рабочем движении – решающие элементы в развитии всестороннего классового анализа общества США. Тесно связано с искажением ленинской теории рабочей аристократии широко распространённое неправильное представление внутри коммунистических масс о самом понимании классового анализа. Для наибольшей части эта критическая задача принимается за упражнение в буржуазной социологии, использующей псевдообъективные классификации населения по категориям в зависимости от профессии, дохода и т. д., вследствие этого – потеря ценного политического назначения вопроса в море безжизненной статистики. Это механистическое искажение марксистского представления о классовом анализе, назначение которого глубоко политично и исторично: определить объективные условия (преимущественно, но не исключительно экономические), которые выражают, как конкретно различные классы и слои населения склонны взаимодействовать в классовой борьбе. Развитие чёткой теории рабочей аристократии – безусловно, ключ к такому анализу; без этого невозможно пролить свет на текущее политическое движение и направления внутри рабочего класса США.

Однако даже открытие дебатов по этому вопросу само по себе ставит определённые трудности. Хоть комдвижение в США и нуждается в согласованной, единой теории рабочей аристократии, теоретическое искажение скрыто под завесой эклектики.

Следовательно, наша собственная дискуссия по теории оппортунизма и рабочей аристократии должна начаться с радикальных теоретических выводов. Хотя наличие оппортунизма широко признаётся «в общих чертах», фактически все относящиеся к делу категории – сверхприбыли, подкуп, обуржуазивание, рабочая аристократия – как в теории, так и вообще в исторической динамике их развития – совершенно искажены. Следовательно, мы должны возвратиться к первоисточникам Маркса, Энгельса и Ленина для воссоздания общей теоретической структуры. Это потребует приведения нескольких длинных цитат, чтоб читатели могли понять развитие теории и сформировать мнение о классовых взглядах в целом. Это важно, потому что современные писания о рабочей аристократии особенно склонны к избирательному цитированию, к «жонглированию цитатами».

Нашей стартовой точкой будет ленинский анализ империализма и краха 2-го Интернационала. Потом мы перепроверим, как это делал Ленин, работы Маркса и Энгельса на предмет оппортунизма в рабочем движении. В-третьих, мы восстановим нить рассуждения, которой следовал Ленин в анализе оппортунизма в эпоху империализма, включая проверку некоторых подробностей из числа «строительных блоков» общей теории. В заключение мы проверим ленинский взгляд на стратегические и тактические значения этой теории для борьбы пролетариата.

I.Общие контуры ленинской теории

А. Ленинский подход к проблеме

В 1915 г. Ленин дал определение оппортунизму как «принесение в жертву основных интересов масс в угоду сиюминутным интересам незначительного меньшинства рабочих, или, другими словами, союз между частью рабочих и буржуазией, направленный против масс пролетариата»³ . Это общее определение имело определённую мишень: укрепление политики классового сотрудничества во 2-м («социалистическом») Интернационале. Спектакль «патриотических» массовых рабочих партий, сотрудничающих со «своей» буржуазией в бойне Первой мировой войны, олицетворял качественное политическое вырождение. Для Ленина этот исторический факт требовал политической перегруппировки революционных сил вне 2-го Интернационала. Он также требовал теоретического объяснения как сущности, так и корней оппортунизма, и того, как он вызрел в социал-шовинизм, укрепился и относительно долговременно является характерной чертой рабочего движения в наиболее передовых капстранах, что не менее важно. Такой анализ был необходим, если революционное движение намеревалось перестроиться на твёрдой основе.

Эта теоретическая задача поглотила внимание Ленина от начала Первой мировой войны до начала русской революции 1917 г. Эта теоретическая работа непосредственно была полемикой, принципиально направленной против Каутского и других «центристов», которые теоретически примирялись с оппортунистическим направлением и пытались объединиться с ним политически. Ленин взял на себя задачу точно определить характер оппортунизма, его связь с империализмом и его корни в рабочей аристократии. Только на такой основе могла быть сформулирована эффективная революционная политика движения рабочего класса.

Отвечая на демагогические жалобы Каутского, что «левые» (интернационалисты) препятствуют единству рабочего движения, Ленин доказывал, что движение уже расколото – идеологически, политически и экономически. В эпоху империализма, доказывал Ленин, рабочее движение в империалистических странах неизбежно делится на «2 главных направления», «2 международных лагеря» – оппортунистский и революционный. Их величина и относительное влияние могут меняться от страны к стране и от периода к периоду, но оба они имеют материальную основу в современном делении на слои пролетариата в эпоху империализма. Революционное направление имеет своей материальной основой эксплуатацию рабочего класса и угнетённых народов под игом империализма. Оппортунистское направление имеет своей материальной основой создание рабочей аристократии, которое воплощает, по словам Ленина, «эту наиболее глубокую связь, экономическую связь между империалистической буржуазией и оппортунизмом, который восторжествовал (надолго ли?) в рабочем движении. И из этого», пишет Ленин, «мы заключаем, что раскол с социал-шовинистами был неизбежен»⁴ .

Центристы, будучи всегда «лояльной оппозицией» к оппортунизму, отказывались признавать наличие этих двух отдельных, антагонистических направлений в рабочем движении. Политически центристы стремились сохранить единство с социал-шовинистами любой ценой – под знаменем единства рабочего класса. В политическом кризисе, вызванном войной, практической целью центристской линии было обеспечение оппортунистского направления дополнительной законностью, особенно в глазах многих рабочих, дошедших до недоверия «социалистической» поддержке империалистской бойни. Отсутствие у центристов откровенной границы с социал-шовинизмом требовало незрелых и фантастических рациональных объяснений. Теоретически центристам нужно было замазать реальную природу оппортунизма и исторического развития капитализма в империализм. Как указывал Ленин, во всех их разговорах о единстве рабочего класса, центристы обходили упрямый факт, «что определённые группы рабочих уже дрейфуют к оппортунизму и империалистической буржуазии!» ⁵ .

Ленин не просто подметил политическое расхождение в рабочем движении (очевидное для всех), острая ленинская полемика против центризма основывалась на глубоком теоретическом понимании этого явления. Раскол с оппортунизмом был принципиальным, стратегически необходимым, потому что он соответствовал объективному развитию нового качества в классовых отношениях. Как писал Ленин, «важно то, что экономически дезертирство слоя рабочей аристократии в лагерь буржуазии назрело и стало свершившимся фактом; и этот экономический факт, этот сдвиг в классовых отношениях обретёт политическую форму, так или иначе, без каких-либо особых „трудностей“» ⁶ . Неумолимая логика этого анализа привела Ленина к заключению:

«Нет ни малейшей причины думать, что эти партии (оппортунистические рабочие партии) исчезнут раньше социальной революции. Наоборот, чем ближе революция, тем сильнее они выступают наружу, и тем более стремительны и интенсивны переходы и скачки́ в их развитии, огромную роль в рабочем движении будет играть борьба течения революционных масс против оппортунистического мелкобуржуазного течения» ⁷ .

Ленинская формулировка о секциях рабочих, экономически дезертировавших в лагерь буржуазии, была относительно новой и вызывающей. Прежние объяснения оппортунизма, включая и ранние ленинские, целились в две негативные тенденции в рабочем движении:

1) полное господство правящей буржуазной идеологии как фактор, стихийно ограничивающий борьбу рабочих до реформистской, тред-юнионистской политики ⁸ ; и

2) дестабилизирующие влияние чуждых классовых элементов, постоянно пополняющих пролетариат как из рядов мелкой буржуазии, так и из рядов интеллигенции, которых привлекало революционное движение.

Согласно этому взгляду, эти чуждые классовые элементы по инерции служили социальной базой развращённости, отсталых идей и реформизма в пролетарских движениях⁹ . Однако, марксисты, как правило, считали, что рабочий класс как целое остаётся плодородной почвой для революционных идей, постольку, поскольку социалисты сознательно подходили в своей работе к стихийному движению, пытаясь поднять его на уровень революционной социал-демократии / научного социализма.

Однако, неуклонное перерождение с конца 1890-х гг. к окончательному краху 2-го Интернационала полностью разоблачило, что старые объяснения были явно недостаточны. В Германии, например, социал-демократия занималась стихийной борьбой рабочих и выстраивалась во впечатляющее политическое и организационное сооружение. Однако в самой германской социал-демократической партии пускали корни оппортунизм и социал-шовинизм. В Англии оппортунистическое течение росло из гущи наиболее обширного и развитого пролетариата, ядро которого составляли пролетарии уже третьего-четвёртого поколений. Как же могли наиболее развитые секции пролетариата, оплот тред-юнионизма, так всецело объединиться со своей собственной буржуазией в братоубийственной войне и колониальных завоеваниях? Очевидно, этот феномен не мог быть приписан преимущественно вступлению колеблющихся мелкобуржуазных элементов в ряды пролетариата или буржуйской пропаганде, хоть и то, и другое и играло свою роль.

Это была сложная проблема, которая встала перед Лениным. Он вернулся к трудам Маркса и Энгельса с характерной дотошностью, что было его укоренившейся практикой, особенно перепроверяя наиболее бросающийся в глаза случай растущего до сих пор реформизма и перерождения в рабочем движении – английское рабочее движение конца XIX века. Для Ленина научное понимание оппортунизма требовало прослеживания источников раскола в рабочем движении, возникшего 60 лет назад. Это было необходимо для распознания объективных движущих сил, которые вызвали рост оппортунизма из «настроения» в твёрдое политическое «направление», которое дошло до объективного отражения интересов отдельного слоя рабочего класса.

Б. Маркс и Энгельс об «обуржуазивании» английского рабочего класса

Маркс и Энгельс часто высмеивали английский пролетариат за то, что он становится «всё более и более буржуазным» в течение периода английской промышленной и колониальной монополии во 2-й половине XIX века ¹⁰ . Внешне эта критика казалась противоречивой, даже отчасти непочтительной со стороны этих двух выдающихся теоретиков пролетарского дела. Английский рабочий класс в то время был самым большим и наиболее организованным в мире. Маркс и Энгельс, находясь с ним в тесном соседстве, заметили влияния оппортунизма в английском рабочем движении и то, как оно неоднократно саботировало революционные порывы английского социалистического движения. Например, 1-й Интернационал был оценён прагматичными английскими рабочими лидерами лишь постольку, поскольку он ограничивался поддержкой в экономических конфликтах с работодателями и не вмешивался в их попытки победить «порядочно». Эта ограниченная позиция побудила Маркса в 1872 г. сказать, что «английские рабочие лидеры продались» ¹¹ – трезвая оценка, которая, конечно, не понравилась английскому профсоюзному движению. С ростом и распространением английского колониализма реформизм созрел в открытое политическое предательское сотрудничество, и Энгельс открыто и спокойно высказывает мнение:

«Ты спрашиваешь меня, что английские рабочие думают о колониальной политике. То же самое, что они думают о политике вообще. Здесь нет рабочей партии, есть только консерваторы и либерал-радикалы, а рабочие радостно участвуют в пиршестве английской монополии в мировой торговле и колониях» ¹² .

Энгельс возвращается к этой теме снова в предисловии ко второму изданию «Положения рабочего класса в Англии», опубликованному в 1892 г. ¹³ , где он адресует проблему пролетариата, равняющегося на своих собственных эксплуататоров, в стране, где промышленный капитализм впервые полностью установился. Он начал с замечания, что Англия между 1848-м и 1870-ми гг. развилась в исключительную капиталистическую страну. Она владела обширными колониальными владениями, пользуясь гегемонией в мировой торговле и лидируя в мировом промышленном производстве. Англия была фактически неоспоримым мировым промышленным центром и рассматривала все другие страны как рынки для её промышленного товара и как поставщиков сырых материалов и продовольствия. Английская буржуазия пожинала огромные прибыли, что до того не случалось в истории, было исторически беспрецедентно. Это положение превосходства обеспечивало Англии промышленное «процветание» на высоком уровне (по сравнению с предыдущими периодами в Англии, так же как и по сравнению с положением, которое господствовало в других капиталистических странах). Несмотря на регулярные заминки, вызванные периодическими кризисами перепроизводства, в целом производство двигалось вверх в течение десятилетий, что позволяло делать экономические и политические уступки английскому рабочему классу, в обмен, конечно, на предполагаемую лояльность к политике английской промышленной буржуазии, лояльность, которая была опосредована и затушёвана поощрением «национальной гордости» и английского шовинизма.

Энгельс сделал вывод, что положение английского рабочего класса экономически улучшилось за текущий период, но уступки были распределены неравномерно и в первую очередь выпали на долю «малого, привилегированного и защищённого меньшинства, которое постоянно извлекало пользу» ¹⁴ . Хотя и для большей части рабочих «временами было улучшение.., но это улучшение всегда сокращалось до прежнего уровня приливом огромной массы резерва безработных, постоянным вытеснением ручного труда новым машинным, иммиграцией сельского населения…» ¹⁵ .

Кто же, в таком случае, составлял «привилегированное» и «защищённое» меньшинство, которое, вообще говоря, могло «пережить» резервную армию и избежать «атаки по всему фронту» со стороны механизмов капиталистического производства, которая подрывала доходы рабочих? Энгельс подмечает две секции рабочего класса, фабричных рабочих (в первую очередь сосредоточенных на текстильных фабриках и сталелитейных цехах севера) и членов профсоюзов, организованных по цеховому принципу (со штаб-квартирами в Лондоне):

«Во 1-х, фабричные рабочие. Их рабочий день, установленный Парламентским Актом в относительно умеренных пределах, восстанавливал их физическое состояние и обеспечивал им нравственное превосходство, усиленное их сосредоточением в пространстве. Они живут бесспорно лучше, чем до 1848 г. Лучшее тому доказательство – то, что из 10 забастовок 9 провоцируются самими фабрикантами в их собственных интересах, если есть причина обеспечить производство в меньших масштабах» ¹⁶ .

Что касается «великих профсоюзов»:

«Это организации тех профессий, где преобладает труд взрослых мужчин, или исключительных профессий. Здесь конкуренция ни с женским и детским трудом, ни с машинами пока не ослабила их организованную силу. Механики, плотники и столяры, каменщики – каждые сами по себе сила, по мере этого, как в случае с каменщиками и каменщиками-чернорабочими, они могут даже успешно препятствовать введению машин. То, что их положение необычайно улучшилось с 1848 г., не подлежит сомнению, и лучшее доказательство тому – тот факт, что более чем 50 лет не только их предприниматели были на их стороне, но и они были на стороне работодателей, включая чрезвычайно хорошие периоды. Они формируют аристократию среди рабочего класса; они успешно добиваются для себя относительно комфортного положения и благосклонно принимают это положение как цель жизни. Это образцовые рабочие для господ Леона Леви и Джиффена, и они в наше время действительно очень приятные люди, с кем можно иметь дело для некоторых здравомыслящих капиталистов в частности и для всего класса капиталистов в общем» ¹⁷ .

Политически это была в высшей степени предусмотрительная политика английских промышленных капиталистов в целях формирования союзов с ведущим слоем быстро растущего пролетариата. Энгельс подмечал, что они «научились и учатся далее, что средний класс (индустриальная буржуазия) ¹⁸ никогда не сможет достичь полной общественной и политической власти над нацией, кроме как благодаря помощи рабочего класса» ¹⁹ . Буржуазия, однажды преуспевшая в сокрушении чартистов – радикального движения рабочего класса в 1848 г., повернула к политике умиротворения путём реформ (на деле заимствуя многое из чартистской программы). Фабриканты, как указывал Энгельс, увидели значение для самих себя введения защитительного рабочего законодательства и расширения избирательного права. Возможно, наиболее поразительным было изменение их отношения к рабочим организациям. «Профсоюзы», пишет Энгельс, «до сих пор рассматриваемые как измышление самого дьявола, сейчас обласканы и опекаемы как совершенно законные общества, как пригодное средство распространения прочных экономических догм среди рабочих. Даже забастовки, которые были ничем по сравнению с более известными до 1848 г., теперь были постепенно признаны иногда очень полезными, особенно когда они провоцировались самими хозяевами в нужное им время» ²⁰ .

«Естественным» гнилым итогом поражения левых в 1848 г. и последовавшего за ним долгого периода уступок было то, что политически активные секторы рабочего класса, находящиеся почти полностью в союзах, начали поддерживать английскую колониальную политику и выбирать буржуазные политические партии как свои собственные. Кроме того, внутри рабочего класса более защищённые рабочие поддерживали исключительную политику, особенно обострение раскола ирландской и английской секциями пролетариата.

Несмотря на историческую задержку развития, представляющую рост оппортунизма, Энгельс осознавал, что это, по всей вероятности, временное явление. Будучи материалистом, Энгельс понимал, что диалектика капиталистического развития породит новые условия, которые в конце концов расшевелят английских рабочих. Он предсказывал, что поскольку английское монопольное положение разрушается, английские промышленники, для того чтоб конкурировать с растущими промышленными мощностями Германии и США, будут вынуждены усилить эксплуатацию; английские рабочие начнут терять их относительную привилегию, постольку реформизм сменится на более жестокие формы управления. Энгельс уловил специфические характерные признаки упадка международного положения Англии, о чём сигнализировали экономический застой, начавшийся в 1876 г., и ухудшающееся положение английского рабочего класса, показывающее, что благоприятные времена послужили эволюцией для воскрешения социалистического движения на основе «до той поры вялого нижнего слоя».

«Действительно: в течение периода английской промышленной монополии английский рабочий класс имел, в определённой мере, долю в выгодах, приносимых монополией. Эта доля была очень неравномерно разделена между ними; привилегированное меньшинство присваивало себе бо́льшую часть, но даже огромные массы имели, по крайней мере, временами, определённую долю. И это было причиной того, что после смерти оуэнизма социалистического движения в Англии не было. С упадком этой монополии английский рабочий класс потеряет это привилегированное положение; он окажется большей частью – включая и привилегированное и лидирующее меньшинство – на уровне своих сотоварищей-рабочих за границей. По этой причине социализм вновь возродится в Англии» ²¹ .

Предсказание Энгельса, в самом деле, частично сбылось при его жизни: рабочее движение свернуло влево в 1890-е гг. Кроме общего появления заново разных форм социализма, произошёл подъём «нового юнионизма» среди неквалифицированных, нерегулярно занятых масс рабочих, до этого неорганизованных и неактивных. В этот период произошло формирование тред-юнионистских политических групп, из которых позже создалась лейбористская партия.

Однако у Энгельса не было достаточной базы для твёрдого понимания новых экономических признаков совершенно зрелого монополистического капитализма и политических контуров классовой борьбы в эпоху империализма. Поэтому он недооценивал запас жизненных сил английского капитала в его монопольной финансовой стадии, его укрепление заново и преобразование колониальной империи благодаря экспорту капитала – короче говоря, материальную основу для продолжения обеспечения относительной экономической защиты и политических привилегий английского рабочего класса. К тому же, традиции буржуазного реформизма пустили глубокие корни в секциях английского пролетариата. Это само по себе стало мощной материальной силой в идеологической деформации рабочего класса. Многое из этого могло мелькать даже до смерти Энгельса, «старый юнионизм», рабочую аристократию уже редко поддерживали, им часто упорно противостояли новые радикальные течения. Большей частью эта тенденция объясняется способностью для рабочей аристократии поддержания относительно полной занятости и экономической обеспеченности даже в период застоя между 1876 г. и серединой 1890-х гг.– именно в период «тяжёлых времён», который был толчком для менее защищённого слоя рабочего класса в направлении борьбы и левой политики ²² .

В. Вклад Ленина в рассмотрение вопроса

Из описаний и анализа роста оппортунизма в Англии Марксом и Энгельсом Ленин извлёк центральный пункт: упорный феномен оппортунизма среди английских рабочих имел материальную основу в том факте, что господствующее в мире положение английского капитализма было причиной сверхприбылей, которые позволяли английской буржуазии делать значительные экономические и политические уступки определённому слою пролетариата. Эти уступки, комплексное направление явления, включая расширение социальной зарплаты и доступа к образовательным и культурным учреждениям, служили материальной основой для создания вполне оппортунистического направления, коренящегося в большой рабочей аристократии так же как бросающийся в глаза рост буржуазных иллюзий и национальный шовинизм, распространённые среди английских рабочих более широко. Ленин, подводя итог в этом вопросе, писал следующее:

«Почему победа (временная) оппортунизма в Англии объясняется английской монополией (промышленной и колониальной)? Потому что монополия приносит сверхприбыли, то есть избыток прибыли над капиталистическими прибылями, которые являются нормальными и обычными во всём мире. Капиталисты могут поделиться частью (и, притом, немалой!) этих сверхприбылей для подкупа своих собственныхрабочих, для создания чего-либо наподобие союза (вспомним знаменитые „альянсы“ английских профсоюзов с предпринимателями, описанные Веббсом) между рабочими данной нации и их капиталистами против других стран» ²³ .

Ленин не ограничился извлечением сути вклада Маркса и Энгельса в теорию оппортунизма в рабочем движении; пожалуй, он качественно развил этот вклад, продолжив анализ применительно к эпохе империализма. Рост монополистического капитализма при переходе в новый век заставил Ленина пойти дальше подведения итогов примера Англии, и с этих пор были заложены основы его вклада, прокладывающего новые пути.

Ленинские доводы содержатся в нескольких статьях и полемиках, написанных между 1915 г. и 1917 г., особенно «Крах 2-го Интернационала» ²⁴ , «Империализм и раскол в социалистическом движении» ²⁵ , «Империализм, как высшая стадия капитализма» ²⁶ . По сути, Ленин доказывает, что появление монополистического капитала было качественным скачком в развитии капитализма, вызывающим в малой горсти империалистических стран длительную (не быстротечную и не временную) основу для извлечения сверхприбылей. С другой стороны, для обеспечения непрерывной политической стабильности буржуазная власть всё больше нуждалась, чтобы секция постоянно растущего пролетариата была идеологически приручена в качестве «лояльной оппозиции». Это могло бы быть достигнуто путём распространения подкупа более организованного и крепкого слоя рабочего класса в форме экономических и политических уступок и реформ, через создание слоя рабочей аристократии. Это основное развитие, заявлял Ленин, вероятно, является характерной чертой классовой структуры (и, соответственно воздействием на динамику классовой борьбы) в каждой империалистической стране. Как писал Ленин:

«В последнюю треть 19-го века произошёл переход в новую, империалистическую эпоху. Финансовый капитал не одной, а нескольких, хоть и немногих великих держав обладает монополией… Эта отличительная особенность объясняет, почему монопольное положение Англии могло оставаться неоспоримым десятилетиями. Монополия современного финансового капитала бросает неистовый вызов; началась эпоха империалистических войн. В те времена было возможно подкупить и развратить рабочий класс одной страны на десятилетия. Сегодня это маловероятно, если вообще возможно. Но, с другой стороны, каждая империалистическая „великая“ держава может подкупить и подкупает меньший слой (чем в Англии в 1848–68 гг.) „рабочей аристократии“. Создание „буржуазной рабочей партии“, используя удивительно глубокое выражение Энгельса, могло возникнуть только в одной стране, потому что она обладала исключительной монополией, но, с другой стороны, она могла существовать долгое время. Сегодня „буржуазная рабочая партия“ неизбежна и типична для всех империалистических стран, но ввиду отчаянной борьбы, которую они ведут за делёж награбленного (прибылей), маловероятно, что такая партия сможет господствовать долго в нескольких странах» ²⁷ .

Лидеры такого направления – «буржуазной рабочей партии» – вполне осознанно пытаются держать классовую борьбу в «разумных пределах» и ограничивают классовое сознание рабочего класса уровнем тред-юнионистского сознания. Эта форма «зрелого» оппортунизма отличается от стихийных форм ошибочного сознания, которые можно ожидать на начальных стадиях какого-либо развития рабочей политики. Это оппортунизм, который возникает на основе очень развитого тред-юнионистского сознания и движения в империалистических странах (часто изобилующий социалистической риторикой!). В отличие от оппортунистического направления среди английских рабочих в последнюю треть XIX в., эта зрелая форма оппортунистического направления в рабочем движении, так же как и социальная база рабочей аристократии, является неизменной особенностью империализма.

Следовательно, раскол между оппортунистским и революционным направлениями в рабочем классе империалистических стран (и между социал-шовинистами империалистических стран и революционными рабочими и крестьянами угнетённых стран) имеет в качестве материальной основы империализм, и нельзя надеяться на исчезнувший, оставшийся позади какой-то мифический однородный революционный пролетариат. Следовательно, как классовый анализ, так и развитие революционной стратегии и тактики должны принимать во внимание этот раскол с самого начала. Ленин писал вполне прямо:

«…В эпоху империализма, в силу объективных причин, пролетариат раскалывается на 2 международных лагеря, один из которых развращён крохами, которые падают со стола буржуазии господствующих наций…»²⁸ .

В заключение Ленин пошёл даже дальше утверждения, что рабочая аристократия становится неизменной чертой эпохи империализма, подметив факторы, которые формируют расширение и сужение оппортунистского направления в какой-либо данный исторический период. Ленин подчеркнул, что периоды острого междуимпериалистского соперничества или периоды, определяемые борьбой угнетённых наций и народов, ведут к уменьшению уровня подкупа, который империалистская буржуазия может обеспечить «своему» пролетариату, тогда как периоды экономической и политической стабильности позволяют увеличить подкуп и, соответственно, расширить оппортунистское направление. Ленин, хоть и упоминал об этом постоянном упадке и переливах в размере и упорстве рабочей аристократии в каждой отдельной стране, он постоянно напоминал центральный пункт: основной феномен оппортунистического направления в рабочем движении никогда окончательно не пропадёт, пока существует империализм. Кроме того, как доказывал Ленин, можно ожидать продолжения существования раскола даже после социалистической революции, на начальных стадиях укрепления диктатуры пролетариата.

II.Ключевые моменты ленинской теории

Важный ленинский вклад в теорию оппортунизма показал, как диалектика империализма, особенно закон неравномерного развития, неизбежно производят сильную социальную основу для политики классового предательства в самом рабочем классе. Наиболее последовательное выражение этой тенденции обнаруживается среди категорий верхнего слоя рабочего класса, точнее среди рабочей аристократии. Конкретный анализ рабочей аристократии в любой отдельной стране должен учитывать историческую специфику и принимать в расчёт многочисленные факторы, определяющие величину рабочей аристократии, её экономическое положение, политическое значение и т. д. Несмотря на то, что эта сложность является препятствием для сколько-нибудь пригодного универсального социологического планирования, это возможно – и политически необходимо – определить общие особенности прослойки, её главные политические выражения и общие контуры её исторического развития и перспектив.

Проблема рабочей аристократии, как теоретической абстракции, так и конкретной социальной силы в разных империалистических странах, постоянно повторяется в работах Ленина; однако, у него не было попытки систематически определить предмет в деталях. Для Ленина политические потребности борьбы против оппортунизма были на первом месте по сравнению с детальным социологическим анализом аристократического слоя.

В то время предметом спора в социалистическом движении было не столько наличие рабочей аристократии в империалистических странах, сколько её роль в классовой борьбе. Развитие привилегированного высшего слоя бросалось в глаза во всех развитых капстранах. В самом деле, это даже не требовало от марксистов обнаруживать этот феномен. Например, один из главных источников информации по этому предмету для Ленина был некий Шульце-Геверниц, которого Ленин характеризовал как «подлеца первого сорта и пошляка в придачу», но, тем не менее, доставившего «очень ценные признания» об «исключительных рабочих и аристократическом положении…» ²⁹ . Ленин в «Империализме» сильно полагался на наблюдения этого проимпериалистского автора:

«…Буржуй, изучающий „Британский империализм в начале 20-го века“, вынужден систематически проводить различие между „высшим слоем“ рабочих и „низшим, собственно пролетарским, слоем“. Высший слой представляет основная масса членов кооперативов, профсоюзов, спортивных клубов и многочисленных религиозных сект. К этому уровню приспособлена избирательная система, которая в Великобритании по-прежнему „достаточно ограниченна, чтоб исключить нижний слой собственно пролетариата“. Для того, чтоб представить положение британского рабочего класса в розовом цвете, обычно упоминают только об этом верхнем слое, который составляет меньшинство пролетариата. Например, „проблема безработицы главным образом лондонская проблема и проблема нижних пролетарских слоёв, которым политики придают мало значения“… (Шульце-Геверниц). Он должен был сказать: которым буржуазные политики и „социалистические“ оппортунисты придают мало значения» ³⁰ .

Ясно, что ленинский вклад в теорию был не в показе существования хорошо известного феномена этого появившегося деления в рабочем классе, а скорее в разоблачении его объективной экономической и политической связи с монополистическим капитализмом. Доказывая, что рабочая аристократия представляет собой блок с буржуазией, что являлось конкретным выражением объективных отношений между империализмом и оппортунизмом, Ленин решил главную теоретическую проблему основного источника и материальной базы оппортунизма в рабочем движении. Другие родственные вопросы, такие как точная величина и формы «подкупа», изменяющийся состав рабочей аристократии, точное отношение между верхним слоем, его оппортунистической партией и профсоюзным руководством и т. д. определяли политическое значение (и Ленин говорил об этом), но теоретически они находились на уровне конкретного исторического анализа. В этом смысле Ленин считал их «вторичными вопросами», которые могут быть правильно проанализированы только в рамках общей теории ³¹ .

Однако, именно на этих «второстепенных вопросах», а не на полемике, охватывающей ленинский анализ, сконцентрировалось коммунистическое движение. Популярное представление, что сегодня рабочая аристократия незначительна, явная историческая странность, произошло из-за замазывания коренной логики каркаса ленинской теории и безнадёжного запутывания верхнего и нижнего уровней теоретической абстракции. И механистические материалисты, и догматики одинаково преуспели в сведе́нии теории оппортунизма и рабочей аристократии к навешиванию путаных ярлыков упрощённых формул и критериев; в результате – опровержение каждого элемента или создание видимости, что другие элементы «больше не применимы», затем отбрасывание всей теории как «старомодной».

Возможно, нигде цельная ленинская теория рабочей аристократии не была так подвергнута сомнению, напрямую признана негодной или названа несуществующей, как в комдвижении США. В результате, мало кто признаёт не только специфический характер рабочей аристократии в США, но даже то, существует ли вообще она! Этот термин сам по себе вышел из употребления, и многие расценивают его как грязное оскорбление (или на худой конец как попытку «создать и вырастить искусственное деление внутри рабочего класса США»!), а не как научную категорию, обязательную для любого конкретного классового анализа империалистической страны. Действительно, скудность теории и идеологическая и политическая отсталость комдвижения США нигде так ярко не выражена, как в этом предмете спора. Иронически – трагически – широко распространённое механистическое искажение ленинской теории стало эффективной дымовой завесой, за которой самая большая и самая привилегированная рабочая аристократия за всю историю оставалась скрытой от коммунистов. Она формирует непреодолимую идеологическую преграду для развития убедительного материалистического анализа рабочего движения, что является непременным условием для выковывания передовой политической линии.

Однако это оппортунистическое искажение не всегда легко распознать, ибо оно обычно окутано в эклектику. Оно принимает форму признания Ленина «в общем», в то время как оспаривает «некоторые элементы» его анализа, и presto! (очень быстро) – теория как практическое воздействие на марксистско-ленинский анализ общества США исчезает.

Кто в комдвижении не знаком с такими ходячими искажениями теории:

1. «Рабочая аристократия состоит полностью из оплачиваемых чиновников профсоюзного движения» – так «объясняется» предполагаемое идеологическое и политическое расхождение между врождённо продажной профсоюзной иерархией и честными рядовыми членами. Это двойное искажение. Во 1-х, хотя большинство профсоюзной бюрократии, несомненно, часть рабочей аристократии, оно не является её единственной составной частью. Во-вторых, хоть большинство профсоюзных чиновников в рабочем движении США являются сегодня частью рабочей аристократии, в общем случае это совсем не обязательно, и выдвигать это – анархо-синдикалистский предрассудок.

2. «Рабочая аристократия состоит исключительно из квалифицированных рабочих и их сектантских цеховых профсоюзов» – точка зрения, которая, в свете растущей пролетаризации рабочего процесса приводит к выводу, что рабочая аристократия с лёгкостью вымирает и является не больше чем идущей на убыль силой.

3. Представление о монопольном подкупе опошляется до представления о некотором типе выплат «под столом» вместо широкой области экономических, политических и правовых реформ, которые, хоть и были завоёваны в тяжёлой борьбе, но, тем не менее, предоставляют частям рабочих США привилегиюв борьбе с капиталом «на лучших условиях», чем их собратья в нижнем слое американского рабочего класса и – тем более – отделения пролетариата в странах, угнетённых империализмом США.

4. Категория сверхприбылей сводится к чрезмерным прибылям, полученным из «заграничных капиталовложений», тогда как правильнее сказать: из самого монополистического капитала с его громадным контролем над трудом, источниками сырья, кредитным и рыночным механизмами, государствоми т. д.

Когда даются эти и другие опошления ленинской теории, серьёзная оценка господствующего оппортунистического направления среди рабочих США и их конкретного отношения к рабочей аристократии становится почти безнадёжным предприятием для коммунистов США.

Пытаясь начать распутывание этой путаницы, мы намерены исследовать более внимательно ключевые составные части ленинской теории. Наша цель – восстановить ценное теоретическое содержание главных идей или «строительных блоков», составляющих теорию, а также логические связи между ними. Хотя мы будем ссылаться на различные комментарии из имеющих отношение специфических характерных черт ленинской теории, конкретные явления и т. д., мы не намерены ограничиться цитатами. Надо откровенно признать, что ленинские формулировки, написанные в пылу полемики, были иногда разрозненными и неточными. Поэтому наша главная обязанность – продвинуть вперёд неглубокое толкование, ухватив основную логическую согласованность основ ленинизма и их теоретическую обоснованность в анализе неотъемлемого материального базиса и сущности оппортунизма и раскола в пролетариате в эпоху империализма.

А. Монополистические сверхприбыли и подкуп

Основы ленинской теории ставят две главные стороны связи рабочей аристократии с империализмом. Первая сторона: есть категория монопольных сверхприбылей, которые обеспечивают материальную основу существования рабочей аристократии путём создания экономической возможности выковывания относительно устойчивого союза классового сотрудничества. Вторая сторона: есть взаимоотношение подкупа, которое определяет, насколько этот союз между монополистической буржуазией и рабочей аристократией действительно совершенен. Как теоретическая категория сверхприбылей, так и более практическая проблема подкупа зачастую понимаются упрощённо.

Сверхприбыли, например, часто определяются чрезвычайно узко, затемняется экономическая суть этой категории. Основываясь на поверхностном чтении Ленина, доказывается, что сверхприбыли объясняются исключительно чистыми доходами от заграничных капиталовложений и неравноправных торговых отношений, или даже ещё у́же: прибылями от эксплуатации колоний и зависимых наций. Несмотря на то, что эти источники сверхприбылей чрезвычайно важны для империализма, эта категория не может быть ограничена исключительно областью вывоза капитала. Она может быть понята только во взаимосвязи с монополистическим капиталом в целом.

Правда, в полемике против попыток реформизма и национального шовинизма исказить природу империализма Ленин делал особое ударение на громадные сверхприбыли от эксплуатации колоний и вывоза капитала, которые «были получены сверх прибылей, которые капиталисты выжали из рабочих в своей „собственной“ стране…» ³² . Однако, совершенно ясно, что Ленин рассматривал общую основу присвоения прибылей монополистическим капиталом, функционирует ли он в отраслях домашней экономики (= экономики метрополии) империалистического государства или за рубежом посредством вывоза капитала. В «Империализме», например, Ленин излагал: «Получение высоких монопольных прибылей капиталистами в одной из многих отраслей промышленности, в одной из многих стран и т. д. даёт им экономическую возможность подкупать определённые слои рабочих, временами – довольно значительное их меньшинство и переманивать их на сторону буржуазии данной отрасли промышленности или данной нации против всех остальных рабочих» (курсив наш) ³³ .

В полемике против иллюзорной позиции Каутского, будто бы окончание исключительной английской монополии в мировой торговле даст возможность вернуться к условиям капитализма свободной конкуренции в рамках английского и мирового равновесия, достигаемого между сильными капиталистическими державами, Ленин также подчёркивал, что монопольное господство было главным источником сверхприбылей. Из позиции Каутского выходило, будто бы привилегии верхнего слоя английского рабочего класса (или подобного слоя в других капиталистических странах), описанные Энгельсом, были более невозможны. Оспаривая уклончивую попытку Каутского обходить действительность монополистического капитализма, Ленин доказывал, во-первых, что Каутский самодовольно игнорировал усиление английской колониальной монополии, также как рост более мелких колониальных империй, контролируемых несколькими другими «великими» державами, каждая из которых обеспечивала увеличение сверхприбылей. Во-вторых, Ленин опровергал предположение Каутского, что раз английская мировая монополия промышленного производства подорвана, то значение монополии должно резко уменьшаться и сверхприбыли должны пропадать. «Английская промышленная монополия была уже подорвана к концу 19-го в. Это бесспорно»,– писал Ленин.

«Но как это разрушение произошло? Исчезла ли всякая монополия? Если это так, то „теория“ Каутского о примирении (с оппортунистами) в определённой мере оправдана. Но в том-то и дело, что это не так. Империализм есть монополистический капитализм. Каждый картель, трест, синдикат, каждый гигантский банк есть монополия. Сверхприбыли не исчезли, они по-прежнему остались» ³⁴ .

Ключевой теоретический момент, лежащий в основе ленинского довода – то, что монопольная власть может действовать на разных этажах капиталистической экономики: сверхприбыли могут быть запасены монополистическими фирмами в пределах отрасли промышленности; стратегическими отраслями в пределах национальной экономики и сильнейшими странами в пределах международной капиталистической системы. «Так же как среди индивидуальных капиталистов сверхприбыли идут тому, чьи машины лучше среднего уровня, или тому, кто владеет определённой монополией»,– писал Ленин,– «так же и среди наций та, которая экономически богаче других, получает сверхприбыли» ³⁵ . С конца XIX в. английские капиталисты охраняли сверхприбыли при помощи своей объединённой монополии мирового промышленного производства и торговли, хоть промышленники внутри самой Англии между собой и находились в состоянии острой конкуренции. Рост зрелых промышленных конкурентов в США и Германии уменьшил, но не исключил полностью этот источник сверхприбылей. Более того, он усилил конкуренцию на всех уровнях капиталистической системы, в результате ускорилась концентрация капитала и производства, создание гигантских монополистических фирм, лихорадочная гонка за контроль над колониями и рост торгового протекционизма. Гигантские фирмы, созданные в конце века во всех главных отраслях промышленности передовых капиталистических стран, были защищены (но не абсолютно) от конкурентного давления на рынках своей страны и колоний, что было обусловлено крупным масштабом их действий и финансовой силой. Ленин признавал, что эти тенденции составляют качественное развитие капитализма – стадию монополистического капитализма – и что это основа для качественного расширения присвоения монополистических сверхприбылей.

История конца 1980-х гг. показывает, что гигантские монополистические корпорации в состоянии извлекать сверхприбыли на постоянной основе в течение долгих периодов. Это достигается строгим регулированием производства, сбыта, монопольными ценами, привилегированным доступом к кредиту, контролем научных исследований, грабежом капитала и связями с государством, дающими привилегию. Поскольку сфера деятельности этих монополий международная, сверхприбыли извлекаются из всех сфер мировой капиталистической экономики, на основе эксплуатации всех слоёв рабочего населения.

Наибольший источник монополистических сверхприбылей – внутри империалистических стран. Здесь, на крупнейших капиталистических рынках, монопольная власть круто перекашивает распределение совокупной прибавочной стоимости в пользу крупнейших корпораций. Сильнейшие фирмы снимают сливки с большой доли прибылей немонополистических предприятий и доли стоимости рабочей силы рабочего класса, а также присваивают прибавочную стоимость, созданную трудом рабочих самих монополистических фирм. Монополистические сверхприбыли также включают значительную долю стоимости, созданной рабочими в неоколониальных и зависимых странах. Значительные сверхприбыли присваиваются путём покупки рабочей силы по цене ниже стоимости и путём внушительных неравноправных торговых договоров. Более поздний механизм позволяет монополистическому капиталу присваивать долю, произведённой независимыми мелкими товаропроизводителями, также как долю прибавочной стоимости национальных капиталистов.

Так как огромные прибыли монополий определяют размеры рабочей аристократии, любая теоретическая формулировка, произвольно сводящая общую категорию сверхприбылей к одному только её источнику, ведёт к недооценке способности буржуазии к подкупу и, более того, к недооценке социальной базы оппортунизма. К тому же, отсутствие различения между разными источниками сверхприбылей будет мешать пониманию стихийного политического движения и условий внутри рабочей аристократии, чьи различные секции имеют особенные взаимоотношения с различными секциями монополистического капитала, который в различные времена имеет различную способность завлекать подкупом. Действительно, определённые политические различия между оппортунистскими лидерами, особенно профсоюзными, прямо объясняются этой неровностью. И, наконец, правильно связывать сверхприбыли с монополистическим капиталом как целым, подчёркивая, что главное – то, что рабочая аристократия всегда неизменная характерная черта эпохи империализма. Как следует из спора Ленина против Каутского, ход междуимпериалистической конкуренции (или, коли на то пошло, революционное вырывание рынков из империалистической системы) уменьшает монополистические сверхприбыли количественно; однако, качественно они останутся, поскольку материальная база оппортунизма будет существовать, пока существует монополистический капитал ³⁶ .

Если категория сверхприбылей понята однобоко, вопрос о «подкупе» в любом случае будет полностью искажён. На самом вульгарном уровне подкуп понимается в обычном смысле слова, как если бы миллионы сложных, запутанных взаимоотношений можно было просто приравнять к некоторым индивидуальным выплатам и предательствам. Конечно, многие рабочие лидеры (рабочие лейтенанты капитала) нередко грешат этим видом предательства, но поворотный пункт в истории рабочего движения не может быть просто объяснён нечестностью или слабохарактерностью отдельных личностей. Связность социал-шовинистского направления во всех империалистических странах не была случайностью; это было историческое развитие, которое происходило, невзирая на волю отдельных личностей. Она отражает, что подкуплены не только маленькая кучка лидеров, а целые секции рабочего класса.

Это понимание подкупа как массового общественного явления красной нитью проходит через сочинения Ленина. Например:

«Маркс также боролся с теми вождями рабочего класса, кто сбился с пути. В Федеральном Совете, в 1872 г., Марксу был вынесен вотум недоверия за то, что он сказал, что британские вожди были куплены буржуазией. Конечно, Маркс говорил это не в том смысле, что определённые люди были предателями. Это бессмыслица. Он говорил о блоке определённой части рабочих с буржуазией. Буржуазия поддерживает эту часть рабочих прямо и косвенно. В этом смысле они подкуплены» (курсив наш) ³⁷ .

Следовательно, необходимо использовать представление о подкупе в широком смысле слова, о чём указывал Ленин в замечаниях к Ⅱ конгрессу Коминтерна в 1920 г.:

«Перед войной было подсчитано, что 3 богатейшие страны – Британия, Франция и Германия – получают от 8 до 10 миллиардов франков в год только от вывоза капитала, не считая других источников. Бесспорно, из этой кругленькой суммы по крайней мере миллиардов пять могут быть потрачены как взятка рабочим лидерам и рабочей аристократии, т. е. на все виды подкупа. Общее понятие подкупа сводят к взятке как таковой. Это делается тысячами разных способов: ростом культурных удобств в крупнейших центрах, созданием образовательных учреждений, обеспечением кооперативных, профсоюзных и парламентских лидеров тысячами тёплых местечек. Это делается везде, где существуют современные цивилизованные капиталистические отношения. Эти миллиарды сверхприбылей формируют экономическую основу оппортунизма в рабочем движении» ³⁸ .

Ясно, что Ленин здесь имел в виду нечто большее, чем просто более высокие зарплаты или тайные выплаты верхушечным лидерам. Наоборот, он не описывал ничего, кроме целой системы экономических, политических и культурных уступок рабочей аристократии и её представителям. Только такой широкий взгляд на империалистический подкуп даёт возможность какой-либо исторически осмысленной оценки покровительства, предоставляемого верхнему слою рабочего класса.

У самого Ленина не было иллюзий насчёт привилегий рабочей аристократии. С экономической точки зрения, как неоднократно подмечал Ленин, части рабочего класса, составляющие рабочую аристократию, получали выгоду в форме «довольно хорошей зарплаты»³⁹ , «лучших условий найма» ⁴⁰ , освобождения от «бремени хуже всего оплачиваемой и самой тяжёлой работы» ⁴¹ и относительной защиты от «проблемы безработицы»⁴² . Политически эти слои пользовались значительными привилегиями, такими как легальная партия и профсоюзные учреждения, и доступом к реформистским рычагам буржуазно-демократического правительства. Идеологически рабочая аристократия была «…наиболее пропитанная узколобым ремесленным духом и мелкобуржуазными и империалистическими предрассудками» ⁴³ . Ленин подчёркивал разительный контраст между относительно спокойным и стабильным положением обуржуазенных рабочих, с одной стороны, и зверской бедностью, суровым существованием и политической недоразвитостью большинства рабочего класса, т. е. нерегулярно занятых, неорганизованных рабочих, рабочих-иммигрантов, сельских рабочих и рабочих отсталых отраслей промышленности.

Хоть монополистический подкуп не единственный или оригинальный источник неравенства и деления на слои в рабочем классе, монополия определённо обеспечивает буржуазии способность к качественному усилению этих других делений, созданию новой разницы в оплате и отвлечению стихийной борьбы в реформистские каналы, что непропорционально приносит пользу одним слоям рабочего класса по сравнению с другими.

В определённый момент наиболее хитрые представители буржуазии поняли, что от пролетариата «…больше нельзя ни отмахнуться, ни подавить его грубой силой. Его нужно деморализовать изнутри, купив его верхний слой» ⁴⁴ . При капитализме ⅩⅨ века это была из ряда вон выходящая тактика. Однако с приходом империализма подкуп становится более повсеместной политикой монополистической буржуазии, настоятельной необходимостью! В то время как буржуазия состязается в поддержке крестьянства в странах, где капитализм примитивный, в передовых капиталистических странах, в которых размеры мелкой буржуазии резко уменьшаются, буржуазия сознательно борется за влияние на слои пролетариата. Идеологическое влияние, происходящее из стихийных буржуазных предрассудков среди рабочих – даже когда подкрепляется буржуйской пропагандой – недостаточно для гарантии буржуазной политической гегемонии в рабочем движении, отсюда – необходимость материальной системы подкупа и подкрепления.

Подведём итог. В эпоху империализма сверхприбыли обеспечивают монопольной буржуазии способность к приобретению положения социального мира в империалистических странах, несмотря на то, что это по природе своей зависит от отливов и приливов процесса накопления. Ведущие слои буржуазии – классово сознательны, и научены необходимости проведения стратегии подкупа с целью дезорганизации и обезвреживания движения рабочего класса. Проводя эту стратегию подкупа, буржуазия имеет наибольшую гибкость в определении линии поведения, на каких противоречиях в рабочем движении она будет играть. Наконец, само собой разумеется, что буржуазия уступает только тогда, когда этого требует уровень классовой борьбы, политической зрелости и силы организованности движения рабочего класса. Это неизбежно влияет на формы и степень подкупа.

Б. Состав рабочей аристократии

Хоть Ленин и не пытался установить более-менее точно, какие части рабочего класса составляют рабочую аристократию, можно найти различные замечания, в которых подчёркнута та или иная сторона этого слоя. Большей частью он имел склонность употреблять термин «рабочая аристократия» почти равнозначно понятию «верхний слой рабочего класса» (хотя в некоторых случаях тонкое различие может быть обнаружено), и то и другое он характеризовал как «тонкий верхний слой» или «верхушка рабочего движения» ⁴⁵ .

Будучи последователем Энгельса, Ленин, как правило, включал в рабочую аристократию квалифицированных промышленных рабочих и их профсоюзы, но также в разных местах его сочинений он включал сюда дополнительные классификации: членов органов профсоюза и социал-демократической партии («рабочая бюрократия»), конторских служащих, рабочих «привилегированных» отраслей промышленности, производителей предметов роскоши и т. д. В одном примере, Ленин, по-видимому, говорил, что развращённое меньшинство могло быть численно довольно большим, в том числе основная масса организованных рабочих в Англии в течение наиболее благоприятного периода в XIX веке и в Германии непосредственно перед Первой мировой войной (что составляло примерно одну пятую пролетариата в каждой из этих стран) ⁴⁶ .

Для того чтобы привнести какое-либо теоретическое согласование в эти подобранные характеристики, мы сперва выдвинем общее мерило для включения разных секторов рабочего класса в рабочую аристократию, а затем проверим частные стороны проблемы: монополии с квалифицированной работой, профсоюзы и т. д.

Некоторые общие соображения

Особенности состава рабочей аристократии могут быть проанализированы только с точки зрения теоретических основ ленинизма. Ключевой момент – это то, что рабочая аристократия – объективная социальная группировка. В самом общем смысле рабочая аристократия включает в себя те части рабочего класса, которые являются главными получателями выгод от монополистического подкупа. Однако относительно благоприятное положение рабочей аристократии не служит отрицанием её неотъемлемого классового общественного положения; члены рабочей аристократии всё же эксплуатируются капиталом. Таким образом, в основном смысле, классовый интерес рабочей аристократии тот же самый, что и у пролетариата в целом.

Но ключевой момент состоит в том, что рабочая аристократия имеет также свой индивидуальный секторальный интерес, происходящий из реформистских уступок на основе монополистических сверхприбылей; как следствие она имеет непосредственный интерес в удерживании своего привилегированного положения и «особых отношений» с монополистическим капиталом.

Таким образом, особо защищённое общественное положение этого слоя – в рамках его эксплуатации – связывает его с судьбами монополистической буржуазии, с расширенным накоплением капитала и с империалистическим господством над угнетёнными нациями (такая ситуация явно аномальная в неотъемлемом и общем отношении пролетариата к буржуазии). Привилегии рабочей аристократии обеспечивают плодородную почву, откуда берут корни буржуазные представления о действительности, вследствие этого – «стихийное» затемнение классового интереса у этих привилегированных рабочих (это противоречие между классовым интересом и секторальным интересом объясняет особую форму типичного для рабочей аристократии «фальшивого сознания» – то что частные и эгоистичные интересы этого слоя рассматриваются как представление интересов всего рабочего класса).

Нет предопределённой гарантии, что основной классовый интерес рабочей аристократии победит над узким, привилегированным (оппортунистическим) интересом. Фактическое разрешение этой противоречивой напряжённости в рабочей аристократии может быть определено только в ходе фактической классовой борьбы. На уровне отдельных рабочих из верхнего слоя решающий фактор, конечно, это уровень классового сознания. Бесспорно, некоторые рабочие не будут сбиты с пролетарской точки зрения уступками из рук буржуазии; другие, однако, наверняка предадут классовый интерес «за тарелку похлёбки». Как писал Ленин:

«Ни мы, ни кто-то другой не может посчитать точно, какая часть пролетариата идёт и будет идти за социал-шовинистами и оппортунистами. Это обнаружится только в борьбе, это будет точно решено только социалистической революцией» ⁴⁷ .

Однако, как истинный материалист, Ленин был не настолько наивен, чтоб ограничить свой анализ и политику теоретической логикой вещей. Весь упор ленинских работ о рабочей аристократии – в том, что исторически большая часть этого слоя, каковы бы ни были усилия коммунистов по выковыванию классового сознания, фактически то и дело продаётся в политическом смысле; в основе этого лежит узкий оппортунистический интерес против классового интереса пролетариата как целого, и можно предполагать, что и дальше будет продолжаться так же; что это делается возможным благодаря уступкам буржуазии, исполняющим назначение «орудия обмана и развращения» ⁴⁸ . С точки зрения марксистской социальной науки, существенный момент в том, что это – распространённое массовое явление; поэтому историческая роль рабочей аристократии актуальна, что должно быть решающим руководящим принципом в определении её роли и назначения в политической стратегии пролетарской революции.

Конечно, не случайно, что части пролетариата сыграли в истории эту аристократическую роль: это был верхний слой рабочих, т. е. рабочие с величайшими экономическими и политическими средствами для достижения цели, происходящими из их стратегической роли в капиталистическом производстве и часто из их передового уровня организации. Это – те рабочие, которых буржуазия сильно хотела ввести в свой состав путём подкупа, и среди кого она чаще всего имела успех.

Это деление на слои между рабочей аристократией и остальными представителями класса – отчётливое, в отличие от других многочисленных делений пролетариата на слои; поэтому решающим является охватывание его специфики. Отличительная черта этого деления на слои – то, что оно созрело в монополистическую стадию капитализма, и прямо связано с ней; способность империализма согласованно и систематически производить монополистические сверхприбыли и, как следствие, подкупать части рабочего класса. Подкуп принимает формы всесторонних уступок (не только экономических, т. е. более высокая зарплата), целью которых является предоставление части пролетариата возможности борьбы с капиталом за свои собственные секторальные интересы на более благоприятных условиях, на уровне средств для достижения цели, недоступных другому слою класса (который обычно составляет большинство). Это устанавливает основу для роста зрелой формы оппортунизма среди рабочей аристократии, где их неотъемлемо привилегированное положение по отношению к капиталу совершенно затемняется внешней стороной явления.

Этот оппортунизм принимает много форм. Мы являемся свидетелями того, как рабочие из рабочей аристократии приписывают свои выгоды исключительно своей собственной лучшей организации, «несгибаемости», даже интеллекту! – забывая увидеть тот факт, что бо́льшая часть их благоприятного положения происходит из того, что империалистическая буржуазия имеет способность и склонность «даровать им» более благоприятные «условия сделки». Их фальшивое сознание становится даже более предательским, когда они излагают точку зрения, что имеют «право от рождения» (несмотря на то, что пролетариат – революционный класс именно потому, что не имеет никакого «права от рождения»!) на свои устойчивые условия жизни в силу «традиции», в силу того, что они являются представителями «цивилизованных наций», что они «честные, богобоязненные люди» (в противоположность «цветным», «иностранцам» и «женщинам», которые приводят в беспорядок основы класса). Такая мифология затемняет то, что их способность вырывать уступки у «своих капиталистов» сложно связана с тем, что международный пролетариат и большие части их собственного пролетариата зверски эксплуатируются империализмом (очень часто одними и теми же капиталистами!).

Другая заслуживающая внимания особенность этого слоя – то, что на его размер и распространённость напрямую влияют изгибы и повороты империалистического развития и кризиса. Решающий фактор в этом процессе – способность буржуазии заниматься монополистическим подкупом. Части рабочего класса приобретут или потеряют аристократические привилегии в зависимости от общего хода империалистического развития и классовой борьбы. В периоды относительного процветания рабочая аристократия расширяется, пополняясь новыми группами рабочего класса; в периоды кризиса рабочая аристократия будет сужаться, и её составные части будут меняться. С точки зрения теории, это существенная особенность рабочей аристократии как центрального расслоения внутри пролетариата в эпоху империализма.

Однако Ленин не забывал теоретического содержания, близкого к этому уровню обобщения. Не будем забывать и мы. Буржуазия не заявляет, и не может просто заявить о своих планах своевольного продвижения групп пролетариата до положения относительно аристократических привилегий, расширения и сокращения этого слоя по желанию и т. д. Социальная категория «рабочей аристократии» сама по себе может только выражаться конкретно в реальной жизни путём постижения заранее существующих расслоений в пролетариате, охватывания их, регистрации их, преобразования их в процессе. К тому же, это явление – не застывшее. По мере того, как капитализм развивается, происходят различные изменения в общественном и техническом разделении труда; также меняются и преобразовываются различные общественные отношения внутри классов и между ними. В результате конкретные составные части рабочей аристократии могут изменяться от периода к периоду.

Диалектическое затруднение, которое продолжает ставить в тупик механистических материалистов, следующая: категорию «рабочей аристократии» нельзя постичь просто конкретно в её абстрактной экономической и политической связи с империализмом; она должна быть понята в её составных частях от одних страны и периода к другим: всё же рабочая аристократия – не общая сумма её составных частей, определяемая установленным перечнем; её сущность остаётся общей действительностью – что часть пролетариата подкуплена монополистическими сверхприбылями в эпоху империализма.

Именно поэтому рабочая аристократия частично совпадает с рядом иных расслоений (каждое со своей собственной особой природой и законами движения) внутри разрозненного пролетариата – делений, основанных на трудовом процессе (квалифицированный и неквалифицированный), конкуренции за рабочие места (работающие и безработные), уровню позиции на рынке труда, позволяющей отстаивать свои интересы (организованные и неорганизованные), географические различия, а также национальные, расовые, религиозные и половые формы гнёта. Империализм качественно преобразует различные преимущества и покровительства уже имеющегося верхнего слоя, создавая рабочую аристократию, что политически отражается в связывании различных оппортунистических тенденций в зрелое всестороннее «социал-шовинистское», «социал-империалистское» направление.

С этой теоретической структурой и перспективой нам лучше далось взаимодействие с обширными сочинениями Ленина по этому вопросу, и мы понимаем логику того, почему он включал определённые группы как составные части рабочей аристократии. В первые десятилетия века категории квалифицированных рабочих, профсоюзов, служащих и т. д. все одновременно имели две особенности: первая – их особая роль в производстве и отношение к монополистическому капиталу объективно ставили многих рабочих в верхний слой рабочего класса, вторая – эти «категории аристократического веса» совместно составляли основную массу буржуазных рабочих партий Второго Интернационала. Рабочим, относящимся к нескольким из этих категорий (которые, понятное дело, не являются взаимно исключающими), было гораздо более свойственно поддерживать оппортунистический союз с империалистической буржуазией, например, профсоюзные чиновники, представленные квалифицированными рабочими, в объединённых в картели отраслях промышленности.

При анализе рабочей аристократии сегодня несомненно, что все социальные категории, упомянутые Лениным, претерпели важные изменения в передовых капиталистических странах. Эти изменения произошли в результате развития производительных сил, изменений в общественном и техническом разделениях труда и расширения организации движения рабочего класса. Некоторые очевидные примеры: устойчивое разделение на протяжении последних 50 лет между служащими профессий, входящих в число квалифицированных, и массами низкоквалифицированных служащих; более ограниченная роль квалифицированного труда в обрабатывающей промышленности и распространение «полуквалифицированных» категорий; распространение профсоюзного движения за цеховые пределы, в направлении охвата союзами широких основных отраслей промышленности. Несмотря на многочисленные изменения характерных черт и профиля рабочего класса, нельзя не признать, что пролетариат не стал единой, однородной массой, и не подаёт признаков такого становления. Более того, в каждой империалистической стране по-прежнему существует аристократический слой, относительно привилегированный и защищённый при продаже рабочей силы капиталу, и обеспечивается социальная база оппортунизма в рабочем движении. Это – действительность, и центральный кусок ленинской теории, который теряется и затемняется среди эклектики, а «устаревшие» элементы ленинского «определения» рабочей аристократии рассматриваются излишними.

Квалифицированные рабочие и профсоюзы

Одно из наиболее частых механистических искажений ленинской теории – догматическая социология, приравнивающая рабочую аристократию всех времён к квалифицированным рабочим, охваченным цеховыми профсоюзами. Из этого допущения совсем недалеко до вывода, что это понятие теряет всё своё значение и важность для текущего момента в передовых капиталистических странах, поскольку квалифицированные работники физического труда являются малой и убывающей частью промышленного пролетариата, и их экономическое положение сейчас ближе к положению масс «полуквалифицированных» промышленных рабочих. Этот взгляд приобрёл особенно широко распространённое хождение в комдвижении и стал единственной наиболее важной теоретической преградой научному применению основ ленинской теории к новому явлению монополистического капитализма после Второй мировой войны.

Существенная ошибка этого взгляда – то, что он полностью сваливает в одну кучу две разные категории анализа, каждая из которых имеет свои собственные особенные черты и законы движения. Рабочая аристократия, как мы отмечали ранее,– категория, определённая главным образом монополистическим подкупом – экономическими и политическими уступками, сделанными буржуазией для создания привилегированного верхнего слоя рабочего класса. Расширение и сужение этой рабочей аристократии определяется движением империализма – взаимодействием межимпериалистской конкуренции, национально-освободительных движений, периодических экономических кризисов и т. д. Категория квалифицированных рабочих же определяется главным образом специфической ролью в производственном процессе, и членство в ней определяется главным образом теми законами движения, которые влияют на развитие производительных сил и разделение функций в производственном процессе ⁴⁹ . Теоретически, к тому же, эти две категории не всегда совпадают неизбежно, монополистический подкуп вряд ли может ограничиваться квалифицированными промышленными рабочими (как Энгельс на деле наблюдал на примере английских фабричных рабочих XIX века), тогда как в периоды экономических кризисов и войн подкуп может даже не охватывать значительное число квалифицированных рабочих. Короче, строгая теория требует, чтоб эти две категории не сваливались в одну кучу.

Однако, делая это важное теоретическое пояснение, нужно проверить исторические взаимоотношения между квалифицированными рабочими и рабочей аристократией, чтоб было бесспорно верно, что исторически верхний слой квалифицированных рабочих, особенно те, кто имел развитые профсоюзные организации, сформировали наиболее прочную сердцевину рабочей аристократии, по сравнению с другими секциями рабочей силы, которые могли войти в рабочую аристократию в относительно исключительные периоды процветания. По существу, это явление – классический пример того, как монополистический капитализм ухватывается за расслоение, существующее в рабочем классе, обусловленное природой производственного процесса, и переделывает его в деление чрезвычайной политической важности в рабочем движении.

Специфическое расслоение в рабочем классе на квалифицированных и неквалифицированных рабочих в своём конкретно-историческом развитии подошло особенно хорошо для такого переделывания. Вследствие добавочных расходов на обучение квалифицированному труду стоимость квалифицированной рабочей силы выше, чем неквалифицированной, что приводит от начального этапа к различию в зарплатах в пользу квалифицированных рабочих. Решающее значение имеет то, что квалифицированный труд, взятый коллективно, также имеет чётко выраженное преимущество над неквалифицированным трудом в его постоянной битве с капиталом за цену рабочей силы. Это преимущество происходит из того факта, что в любое установленное время только малая часть резервной армии труда пригодна для занятия в особых ремёслах и, таким образом, для обеспечения того рычага конкуренции между рабочими, который заставляет зарплату понизиться. На этом основании стихийные союзы квалифицированных рабочих – цеховые профсоюзы – имеют наиболее благоприятные условия для завоевания экономических и политических уступок у капитала. Такие союзы также имеют непосредственную заинтересованность в дальнейшем ограничении конкуренции путём ограниченного доступа к обучению и другим мерам, таким образом создаются крайне благоприятные условия для развития узкого секторального сознания среди квалифицированных рабочих. Несомненно, такие факторы делают группировку квалифицированных рабочих крайне привлекательной для капитала, который в эпоху империализма преобразует её в рабочую аристократию и поддерживает её.

Короче, согласно своей истинной природе, стихийная организация квалифицированных рабочих служила для защиты квалифицированных рабочих за счёт другого слоя рабочего класса. Далее, исключающий процесс пересёкся с расовыми, национальными, религиозными и половыми формами гнёта, создав квалифицированную рабочую силу с шовинистскими интересами – сообщницу буржуазии ⁵⁰ .

Однако рост монополистического капитализма обеспечил буржуазии качественно более сильную материальную базу для укрепления союза с квалифицированными рабочими и их профсоюзами. Монополия обеспечила способность для повышенных уступок; общее продвижение рабочего движения обеспечило стимул буржуазии отколоть часть пролетариата. С буржуазной точки зрения квалифицированные рабочие представляли собой решающую часть пролетариата, которую надо приобрести в союзники; они были относительно малым слоем со стратегической значением в производстве; они были часто недоверчивыми и даже враждебными к массе своих сослуживцев, но, тем не менее, обладали влиянием на них. Таким образом, монополистический капитал в империалистических странах был склонен уступать некоторые исключительные права квалифицированным рабочим, которые представлялись исторически неизбежными, такие как права объединения в профсоюзы, контроль над вступлением в профессию и существенно более высокие зарплаты. В обмен квалифицированный слой видел своё будущее в сотрудничестве с монополистическим капиталом.

Превращение квалифицированного верхнего слоя в центральную часть рабочей аристократии – выражение исторической диалектики заново возникшего расслоения (социальной категории), предопределённой развитием предыдущего расслоения и меняющей его качество. С конкретно-политической точки зрения это было превращения узкого цехового тред-юнионизма во всестороннее сотрудничество с империалистической буржуазией. В «Что делать?» Ленин обратил внимание на то, что тред-юнионизм, несмотря на историческую прогрессивность, был по существу реформистским, т. к. он ограничивал рабочий класс торгами за лучшие условия оплаты при продаже его рабочей силы и тяготел к избеганию политической борьбы за социализм (за государственную власть)⁵¹ . Более поздняя критика тред-юнионизма в империалистических странах Лениным была даже ещё острее: профсоюзы были виновны в занятиях реформизмом на совершенно оппортунистической основе, т. е. политически они объединялись с империалистической буржуазией для защиты уступок меньшинству рабочего класса. Так, в «„Левом“ коммунизме» Ленин противопоставлял слабость рабочих оппортунистов в российских профсоюзах, имевших «только» недоразвитые качества, характерные для узкого цехового тред-юнионизма, с силой оппортунизма в империалистических странах. Там оппортунизм «…приобрёл более устойчивое положение в профсоюзах; там цеховой профсоюз, узко мыслящий, эгоистичный, закоренелый, и мелкобуржуазная „рабочая аристократия“, империалистически мыслящая и империалистически развращённая, развитая в более сильную секцию, чем в нашей стране…» ⁵² .

Это явление отражает объективное историческое пересечение цехового тред-юнионизма с монопольным подкупом, который превращает квалифицированный промышленный слой в империалистических странах в аристократический слой в ленинском смысле этого термина. В то же время надо ещё раз подчеркнуть, что несмотря на то, что квалифицированные рабочие (и их цеховые профсоюзы) имеют определённые свойства, позволяющие им становиться и быть устойчивым основным компонентом рабочей аристократии, теоретически рабочая аристократия не может быть приравнена к квалифицированным рабочим и цеховым профсоюзам. В периоды процветания преимущества могут распространяться далеко за пределы квалифицированных рабочих, охваченных цеховыми профсоюзами, особенно перепадает рабочим, имеющим некоторые формы профсоюзной организации. Хотя монополия над квалификацией и организация цеховых профсоюзов – наиболее классический метод выбивания уступок у капитала, другие методы исторически бывали также эффективными, особенно в периоды империалистической стабильности, когда буржуазия имеет важные резервы, доступные для подкупа. Таким образом, в определённые периоды ключевые преимущества монополистического подкупа распространяются вообще на организованных рабочих, или даже на часть неорганизованных рабочих (например, временами формально неорганизованные в профсоюзы рабочие коммунальных предприятий были ключевым компонентом рабочей аристократии, защищённым благодаря широкой системе шефства; в другие времена, как сегодня, формально неорганизованные «пролетаризированные профессионалы» становятся важными частями рабочей аристократии).

В. Руководители рабочей аристократии

Наверно, наиболее часто встречающийся метод сужения рабочей аристократии как общественного слоя, кстати, который просто бросает тень на спячку пролетариата,– это сведение её к небольшому количеству высокооплачиваемых рабочих лидеров или, самое большее, к «рабочей бюрократии». Этот подход проворно решает проблему оппортунизма в рабочем движении ловким трюком: он изображает рядовых членов стихийно революционными, или, по меньшей мере, антимонопольными; тогда как от вопроса об оппортунистических лидерах этот подход склонен отделываться, изображая их сбившимися с пути без всякого на то основания. К сожалению, эта точка зрения имеет мало общего с реальностью, и по причине упрощенчества служит опошлением масштабов и степени проблемы.

Конечно, Ленин ясно различал рядовых членов рабочей аристократии и её оппортунистических лидеров, но он также определял отношение между этими двумя категориями. В «„Левом“ коммунизме» он строго определял связь, единство:

«Исключительное положение (Англии в 1852–1892 гг.) привело к появлению из „масс“, частично мелкобуржуазных, оппортунистической „рабочей аристократии“. Вожди этой рабочей аристократии постоянно переходили на сторону буржуазии, и были прямо или косвенно на её содержании. Современный (XX века) империализм дал нескольким передовым странам исключительно привилегированное положение, которое повсюду во 2-м Интернационале породило определённый тип предательских, оппортунистических и социал-шовинистских вождей, защищающих интересы своего собственного цеха, своей собственной секции рабочей аристократии» ⁵³ .

Различия были и экономические, и политические: экономически оппортунистические вожди господствовали и извлекали пользу из членства в бюрократическом аппарате, что обеспечивало «выгодную и лёгкую работу в правительстве… или в руководящих советах не менее респектабельных и „буржуазных законопослушных“ профсоюзов…»⁵⁴ . Эти должности, обычно отделённые от непосредственного производства, обеспечивали стиль жизни, схожий со стилем жизни мелкой буржуазии или «среднего слоя». Политически, оппортунистические вожди представляли сознательную штаб-квартиру оппортунистского направления; они осознанно пытались добиться благосклонности у буржуазии, что обеспечивало не только их собственное персональное положение (в карьеристском смысле), но и укрепляло положение рабочей аристократии как целого (конечно, эта последняя роль была больше сферой деятельности ведущей партии и профсоюзных чиновников, чем вождей профсоюзов отдельных отраслей, которые в первую очередь занимались привилегиями «своей» секции рабочей аристократии).

Эти различия между официальным руководством и рядовыми членами обеспечивали более чем достаточную базу для развития многочисленных противоречий между ними, порой довольно острых. Например, объясняя поддержку войны Германской партией, Ленин писал:

«Как и в случае любой организации, единая воля этой массовой организации была выражена только через её единый политический центр, „горстку“, которая предала социализм. Это была горстка, которую спросили выразить своё мнение, которой предоставили слово при голосовании; …массы не принимались во внимание. Массы не могли действовать организованным способом, потому что их заранее созданная организация… предала их» ⁵⁵ .

Контроль централизованного бюрократического аппарата может быть мощным фактором в любой политической борьбе. Это доказано во многих сферах, и профсоюзы – не исключение. Конечно, способность «рабочих лейтенантов капитала» удерживать свою власть тесно связана с их контролем бюрократии. Кроме того, это противоречие не присуще в большинстве случаев бюрократии как таковой. Это решающий теоретический момент обычно неправильно понимается.

Рабочая бюрократия – особая социальная категория, исторически развивающаяся и строящаяся. В наиболее общем смысле, это продукт двух исторических веяний:

1) потребность на определённой стадии централизовать администрацию и руководство составных массовых организаций рабочего класса в масштабах страны – явление исторически прогрессивное;

2) объективные ограничения, которые капитализм накладывает вообще на демократию, что порождает тенденцию к отрыву руководящих чиновников от необходимости отчитываться перед своей основой; явление, которое будет преодолено только в ходе строительства коммунизма ⁵⁶ .

Как писал Ленин

«При капитализме демократия ограничивается, тормозится, урезается, уродуется всеми условиями наёмного рабства, бедностью и нищетой народа. Это и только это – причина, почему чиновники наших политических организаций и профсоюзов коррумпированы – или вернее склонны к коррупции – условиями капитализма и выдают склонность становиться бюрократами, т. е. привилегированными людьми, отделившимися от народа и стоящими над народом.

Это – сущность бюрократии, и пока капиталисты не экспроприированы и буржуазия не свергнута, даже пролетарские должностные лица будут неизбежно бюрократизироваться в известной мере» ⁵⁷ .

В таком случае несомненно, что есть форма оппортунизма, стихийно происходящая из самой по себе природы бюрократии: толчок к личному развращению и классовому сотрудничеству. Эта форма оппортунизма достигла до некоторой степени впечатляющих размеров в рабочем движении США, где профсоюзные лидеры с шестизначными доходами, сотрудничество некоторых профсоюзных лидеров с организованной преступностью, увеличение их пенсионных фондов – обычное явление. Тем не менее, масштаб и перспективы этой формы оппортунизма ограничены рядом факторов: уровнем, который человек занимает в профсоюзной бюрократии; относительная «закреплённость» бедности или богатства рабочей силы; уровнем у профсоюзов власти, близких отношений и взаимопроникновения с капиталистами и правительством и т. д.

Кроме того, этот тип разложения, в выявлении которого буржуазия вполне преуспела, также служит для затушёвывания «зрелого» оппортунизма рабочих лейтенантов капитала, который является оппортунизмом совершенно другого качества. Этот «зрелый» оппортунизм, конечно, основывается на контроле профсоюзного бюрократического аппарата и пересекается с мелким оппортунизмом армии развращённых и ленивых должностных лиц. А империализм сам преобразует профсоюзную бюрократию в руководящую секцию рабочей аристократии. Однако зрелый оппортунизм в действительности не нуждается в персональной развращённости. Подобно зрелому промышленному капиталу, он может быть «приличным», «заслуживающим уважения». Оппортунизм, связанный с рабочей аристократией, олицетворённой её лидерами, есть по своей сути союз с монополистическим капиталом (по всем основным вопросам) в оплату за относительно привилегированное положение по отношению к остальному пролетариату (отечественному и международному). Короче, он содержит основную верность капитализму, приправленную секторальными интересами рабочей аристократии.

Поэтому теоретической ошибкой, постольку серьёзной, поскольку обычной, является сведение сущности зрелого оппортунистического политического направления в эпоху империализма просто к крупномасштабному выражению «бюрократическая выгода». Массивная профсоюзная бюрократия, как и всякая бюрократия, не может существовать (в любом широком смысле) сама по себе; она напрямую связана с экономическими и политическими потребностями рабочей силы, для обслуживания которых она основана. Следовательно, как бы кто ни говорил, а рабочие лейтенанты капитала могут быть не так уж чётко отделены от масс рабочих, составляющих рабочую аристократию. Власть и живучесть оппортунистических руководителей может быть в основных чертах объяснена не их происками и коварными махинациями бюрократии (хотя они, конечно, мастера в этом), а скорее единством, которое они поддерживают с рядовым составом, будучи способными вернуться из-за стола переговоров «с выгодой» – единство, выкованное на основе оппортунизма, на основе размещения узких секторальных интересов относительно привилегированного слоя над интересами пролетариата как целого.

Кроме того, как политическое направление оппортунизм включает в себя руководителей и рядовой состав, организованных вокруг особой политической линии и идеологического мировоззрения. Сознательные руководители, сосредоточенные в рабочей бюрократии, представляют секторальные интересы рабочей аристократии и её особых секций, а не только интересы бюрократии. Рабочая аристократия включает в себя значительные секции рядовых членов. Объективное положение этих рабочих выражено субъективно в политической поддержке оппортунистических вождей и их политики. Естественно, степень этой поддержки убывает и прибывает и определяется степенью привилегий, которые уступает монополистический капитал, так же как и способностью левых строить и усиливать направление классовой борьбы в классе.

Мы хотим ещё раз подчеркнуть, что из этого никак не следует, что все члены верхнего слоя – включая самих профсоюзных чиновников – непременно поддерживают или поддержат оппортунистическую политику. Их коренные классовые интересы обеспечивают противодействующую материальную основу для отказа от «чечевичной похлёбки». Однако, ключевой момент – в том, что это сопротивление не вытекает стихийно из их положения в более защищённом слое класса; оно полностью ограничено своей более широкой политической подверженностью внешним воздействиям и классовым сознанием; и устанавливается в конечном счёте в текущей политике классовой борьбы за пределами узких профсоюзных границ.

Этот вопрос теории особенно важен для непосредственной политической практики коммунистов, которые работают в секциях рабочей аристократии. Когда этот аристократический слой выражает противодействие своим собственным руководителям, это явление должно быть тщательно изучено, а не просто поприветствовано как выражение «воинственности» вообще. Разногласие между базой рабочей аристократии и её руководителями не требует автоматического сигнала о разрыве рядового состава рабочей аристократии с политикой оппортунизма, но должно (и более часто) отражать разочарование в способности отдельных руководителей эффективно «отстаивать» их аристократические привилегии. Тактически это явление может обеспечить важные возможности для коммунистов для внедрения в ряды рабочей аристократии (само по себе не малое достижение!) и укрепит полюс классовой борьбы (также часто предприятие, производимое с опасностью и насилием). Тем не менее, реальную ситуацию не стоит идеализировать. Даже значительный прогресс на узкой почве боевого тред-юнионизма не доведёт до конца политическую идеологическую работу левых. Действительно, временами начинание такой работы может быть позицией только коммунистов. Противостояние узкому эгоизму; буржуазным иллюзиям; проимпериалистским настроениям; национальному, расовому и половому шовинизму и т. д.– это работа и борьба не только с «лидерами», но и среди рядового состава тоже. Короче, задача приведения секций рабочей аристократии к реальному классовому сознанию (а не только к профсоюзной боевитости) будет крайне сложной и длительной, и будет неизбежно требовать раскола, не только между рабочими и оппортунистическими вождями, но и непосредственно между самими рядовыми членами. Коммунисты, отказывающиеся смело смотреть в лицо этой реальности, или ещё не сняли розовых очков, или эти очки сорваны посредством событий классовой борьбы самих по себе.

Г. Рабочая аристократия и нижний слой: антагонизм и влияние

Сложное и меняющееся отношение рабочей аристократии к нижнему слою рабочего класса – ось, вокруг которой вращается большая часть политической жизни в рабочем движении. Главным образом, это отношение – один из антагонизмов. Рабочая аристократия, как отдельный слой рабочего класса, является, по словам Ленина, «перебежчиком» в лагерь буржуазии. Это не просто случай «возвышения» определённых рабочих над требованиями другого слоя, или однобокое уделение основного внимания на наиболее непосредственную борьбу между ими самими и их работодателями; такие недостатки неизбежно встречаются в той или иной степени во всех слоях рабочего класса. Проблема рабочей аристократии – скорее проблема того, что она действительно объединяется в экономической, политической и идеологической борьбе с буржуазией «против масс пролетариата», отечественного и международного.

Этот союз принимает множество форм, от страны к стране, но во всех империалистических странах ведёт к явному антагонизму между рабочей аристократией и нижним слоем пролетариата. Экономически, рабочая аристократия ожесточённо борется за удерживание своего исключительного доступа к определённым рабочим местам и за ограничение основного бремени безработицы, насколько это возможно, нижним слоем класса. Идеологически, рабочая аристократия поставляет хор, поющий осанну гармонии интересов труда и капитала, важности патриотизма над всем остальным, и неизменному превосходству капиталистической системы. Политически, этот слой реально поддерживает внешнюю политику империализма, так же как политические институты классового господства; и он борется не на жизнь, а на смерть в защиту и за увековечивание несправедливого расслоения между рабочими (из которого он получает обильную выгоду) по линии расы, национальности или пола. При планировании этого эгоистичного курса рабочая аристократия неизбежно приходит в прямой конфликт с основными интересами, если не с активным политическим движением, нижнего слоя рабочего класса в своей собственной стране, так же как с рабочими и угнетёнными народами всего мира. Во многих ситуациях такие конфликты выливаются в открытую, даже насильственную борьбу.

Однако такая чёткая и открытая борьба, понятное дело, не «постоянная» особенность отношений между рабочей аристократией и нижним слоем; действительно, в определённые периоды может быть вообще трудно обнаружить. Так как рабочая аристократия совпадает с наиболее организованными секциями класса с самыми долгими традициями тред-юнионизма, она всплывает как «естественный» выразитель интересов труда – и рассматривается с этой стороны не только самой собой и буржуазией, но и огромными секциями рабочего класса, включая наиболее угнетённые слои, у которых часто нет ни достаточного экономического влияния, ни политического права голоса, чтоб «быть услышанными». Действительно, на протяжении длительных периодов рабочая аристократия способна осуществлять политическое руководство над всем рабочим классом, приводя к гегемонии оппортунизма в рабочем движении. Во время таких периодов на первый план выступает «влияние», а не «антагонизм» между рабочей аристократией и остальной частью класса.

Какова материальная основа этого необычного явления?

Основное – в том, что весь рабочий класс, а не только рабочая аристократия, находится под влиянием общих условий монополистического капитализма и буржуазно-демократической политической жизни империалистических стран. По этой причине выгоды и привилегии монополистического капитализма не ограничены и не могут быть ограничены полностью рабочей аристократией. Это случается главным образом в периоды общего процветания, как отмечал Энгельс об Англии в конце XIX века, когда нижний слой класса делил с рабочей аристократией дарованные в ограниченной мере выгоды от стремительного капиталистического накопления и мировой капиталистической гегемонии. В этой ситуации идеологический элемент «надежды» на лучшую жизнь, повышения общественного положения рабочей аристократии порождал определённую связь между нижним слоем и более привилегированными рабочими.

Конечно, относительно масс в колониях и полуколониях весь рабочий класс в передовых капиталистических странах обладал политическими, экономическими и культурными преимуществами. Едва монополистический капитал заделывал трещину между рабочей аристократией и нижним слоем пролетариата, углублялось деление между рабочими империалистических стран и массами угнетённых наций. Конечно, это последнее деление часто служило для смягчения (и затемнения) напряжённости между рабочей аристократией и нижним слоем, так как и те, и другие получали какую-то выгоду империалистической эксплуатации рабочих в колониях и неоколониях. Ленин обращал внимание на это явление, не смягчая слов по поводу того, что оно значит: «До определённой степени рабочие угнетающих наций – соучастники своей собственной буржуазии в грабеже рабочих (и масс населения) угнетённых наций» ⁵⁸ .

Конечно, выгоды от «грабежа» не изменяют основные классовые отношения капиталистической эксплуатации в империалистических странах; и они также не распределяются между рабочими империалистических стран таким же способом, каким оплачиваются дивиденды акционеров империалистических предприятий. Конечно, сверхприбыли, дешёвое сырьё и товары, полученные в угнетённых нациях, способствуют норме прибыли в империалистических странах (особенно для монополистических фирм). Это испытывает временами предотвращающее конкурентное давление, что понижает общую норму прибыли, и тем самым позволяет рабочим добиться увеличение реальных зарплат (или, в более тяжёлые периоды, «сбережение» таких рабочих от полной тяжести урезания зарплат и временных увольнений). Тот факт, что рабочая аристократия получает, пропорционально своей величине, наибольшую долю империалистических уступок, не отрицает того, что выгоды отмечаются также и нижним слоем. Следовательно, все секции рабочего класса имеют развитые буржуазные иллюзии в разной степени, особенно точку зрения о «национальном превосходстве».

В более «просвещённых» капиталистических демократиях, где государство играет непосредственную роль как агент по соглашениям, эта форма подкупа распространяется также на нижний слой рабочего класса. И государственная служба, и особенно высокооплачиваемые рабочие места, обеспеченные военным производством, являются источниками привилегий для больших секций рабочего класса, аристократических и других. Это не удивительно, в таком случае, что оппортунистский призыв к «патриотизму» не остаётся неуслышанным – даже среди нижнего слоя. Кроме того, бо́льшая часть социальных реформ не ограничивается исключительно рабочей аристократией, и, фактически, буржуазия видит в этом мало политического смысла. Ленин описывал явление подкупа посредством буржуазной демократии и государственных реформ в Англии, где он достиг своего наиболее утончённого уровня развития:

«Механизм политической демократии работает в том же направлении (как и более прямые формы подкупа). Ничто в наши времена не может делаться без выборов; ничто не может делаться без масс. И в эту эпоху печати и парламентаризма невозможнополучить поддержку масс без широко разветвлённой, систематически управляемой, хорошо экипированной системы лести, лжи, мошенничества, надувательства с модными и популярными словечками и обещанием любого рода реформ и благодеяний для рабочих направо и налево – постольку, поскольку они отвергают революционную борьбу за свержение буржуазии. Я назвал бы такую систему ллойд-джорджизмом, по имени английского министра Ллойд Джорджа, одного из выдающихся и наиболее ловких представителей такой системы в классической стране „буржуазной рабочей партии“. Первоклассный буржуазный манипулятор, хитрый политикан, популярный оратор, который произнесёт рабочей публике любые речи, какие вы пожелаете, даже р-р-революционные, человек, способный получить немалый кусок для послушных рабочих в форме социальных реформ (страхования и т. д.), Ллойд Джордж великолепно служит буржуазии, и служит ей именно среди рабочих, неся её влияние именно в пролетариат, туда, где буржуазия нуждается в нём более всего, где она признаёт наиболее трудным морально подчинить массы»⁵⁹ .

Таким образом, в империалистических странах есть экономическая, политическая и идеологическая основа для развития иллюзий о буржуазной демократии и часто для надежды на «более опытную» и «более представительную рабочую аристократию» в обеспечении руководства (по общему мнению) в представлении их интересов.

Другой элемент, связывающий рабочую аристократию с нижним слоем, существует в странах, где аристократия пересекается с расслоением по расовому и национальному признаку. В таких случаях рабочая аристократия обычно состоит преимущественно из членов только одной расовой или национальной группы, тогда как нижний слой включает как членов этой группы, так и особенно угнетённых расовых и национальных групп. В этом смысле члены нижнего слоя, находящиеся в той же расовой и национальной группе, что и аристократия (белые в США, англичане в Англии) часто служат проводником влияния аристократии на значительную долю нижнего слоя класса. В современных США, например, узкий секторальный интерес рабочей аристократии и «белый расовый интерес» белых рабочих (как белых) часто политически совпадают, порождая одну из наиболее вредных пород национально-шовинистского и расистского оппортунизма в мировой истории.

Повсеместно главный вопрос в том, что хотя сердцевина и социальная основа оппортунистического направления в рабочем классе находится в рабочей аристократии, это направление не может быть ограничено исключительно рабочей аристократией, и временами может распространяться на нижний слой класса.

Отношение между рабочей аристократией и нижним слоем рабочего класса вряд ли является неподвижным и простым. С одной стороны, аристократия – часть класса, которая переходит на сторону буржуазии против интересов нижнего слоя. С другой стороны, многие выгоды империализма также распространяются даже на нижний слой, и рабочая аристократия связана с нижним слоем многочисленными политическими, экономическими и идеологическими и, во многих случаях, национальными или расовыми нитями, которые позволяют ей существенно влиять на весь рабочий класс. Не может быть точной формулы, определяющей, как это сложное противоречие проявится в какой-либо данный момент классовой борьбы. Однако в общем мы можем сказать, что на длительном отрезке времени менее защищённый нижний слой обеспечит социальную базу революционного направления в пролетариате, и поляризация и вызов оппортунистской политике рабочей аристократии усилится, когда классовая борьба обострится, и революционное сознание в пролетариате разовьётся.

Это приводит нас к ленинским идеям, касающимся стратегии и тактики пролетарской революции и борьбы против оппортунизма.

III. Стратегия и тактика в эпоху империализма

А. Непосредственная постановка проблемы

Для Ленина борьба с оппортунизмом и влиянием рабочей аристократии не была целью сама по себе. Правильный подход к этой борьбе может быть выработан только в свете центральной политической задачи коммунистического движения: подготовка пролетариата – политически, идеологически и организационно – к борьбе за захват государственной власти в революционной ситуации. Ленин изложил существенную сторону этой проблемы в общих чертах в статье «Карл Маркс», резюмируя наиболее важное о тактике классовой борьбы пролетариата в марксистской теории:

«На каждой ступени развития, в каждый момент пролетарская тактика должна принимать в расчёт эту объективную неизбежную диалектику человеческой истории, с одной стороны, использование периодов политического застоя или вялого, так называемого „мирного“ развития для развития классового сознания, силы и воинственности передового класса, и, с другой стороны, нацеливание всей работы этого использования на „конечную цель“ продвижения этого класса, с тем, чтобы создать в нём способность находить практические решения великих задач в великие дни, „заключающие в себе 20 лет“» ⁶⁰ .

Оппортунизм 2-го Интернационала созрел именно в течение десятилетий «вялого», «мирного» развития, при котором легальные массовые организации рабочего класса выросли в объёме и в силе, и были способны получить значительные политические и экономические уступки. Кризис Первой мировой войны, однако, обнаружил «полное» вырождение, которым сопровождались те годы устойчивого развития. Скорее чем сопротивляться империалистской войне, которая при данных обстоятельствах, требовала революционных мер, большинство лидеров движения рабочего класса открыто присоединились к своей «собственной» империалистской буржуазии. В «Крахе 2-го Интернационала» Ленин разоблачает непосредственную форму подкупа, объясняющего такую измену:

«Начало революционной деятельности, очевидно, приведёт к роспуску этих легальных организаций полицией и старой партией – от Легина (германских социал-демократических профсоюзов) до Каутского включительно – жертвуя революционными целями пролетариата ради сохранения легальных организаций. Сколько бы это ни отрицали, это факт. Пролетарское право на революцию продано за тарелку похлёбки – организации разрешены современным полицейским законом».

И опять:

«Поучительная картина. Люди так деградировали и свелись на нет буржуазной легальностью, что они не могут даже понять необходимость организации другого вида с целью ведения революционной борьбы. Люди так низко пали, что воображают, будто легальные союзы, существующие с разрешения полиции, являются разновидностью „Ультима Тул“,– хотя сохранение таких союзов как руководящих органов вообще возможно во время кризиса!» ⁶¹ .

Главным моментом ленинской полемики в это время было то, что явное предательство оппортунистами рабочего класса «в те великие дни» было прямо связано с более тонким, но не менее вероломными предательствами в предшествующие годы «застоя». «Это в общем решено»,– писал он,– «что оппортунизм – не случайность, не грех, не обмолвка или предательство части лиц, а социальный продукт целого периода истории»⁶² . Это был точный ленинский анализ особого содержания периода, предшествовавшего Первой мировой войне,– роста монополистического капитализма и расширение рабочей аристократии в международное явление – что объясняло силу, долговечность и влияние оппортунистского направления, так же как его нелепую политику во время кризиса.

Легальные массовые организации 2-го Интернационала, которые Ленин называл «возможно, самой важной чертой социалистических партий…» ⁶³ , заключали в себе только меньшинство рабочих классов развитых капиталистических стран; и они были по существу заповедниками рабочей аристократии. Была несомненная прямая связь между относительно привилегированными рабочими, получавшими выгоду на протяжении лет роста монополии и буржуазной терпимости к их массовым организациям, и оппортунистской политической линией, которая, в конце концов, восторжествовала во 2-м Интернационале.

Для Ленина только понимание этого явления как целого, его материальной основы и законов развития; обеспечит твёрдую основу для борьбы против оппортунизма в движении рабочего класса. Ленинская решительная и вызывающая политическая точка зрения состояла в том, что в эпоху империализма часть пролетариата, рабочая аристократия, составляет «социальную опору буржуазии» ⁶⁴ . Этот слой буржуазифицированных рабочих склонен к равнению на своего классового врага, что обусловлено относительными привилегиями, которые он получает, привилегиями, которые исторически являются продуктом огромного расширения монополии и монопольных сверхприбылей.

Практическое значение этого теоретического вывода является глубоким для хода революционного движения. Рабочий класс в империалистических странах объективно расколот экономически, чем объясняется существование твёрдой оппортунистской политики в рядах рабочих. У сознательных революционеров не может быть иллюзий: в целом рабочий класс не будет бороться за социализм; и часть его будет активно сопротивляться, даже после захвата власти. «Нет и не может быть»,– писал Ленин в 1919 году, после опыта Русской революции,– «классовой борьбы, в которой часть передового класса не осталась бы на стороне реакционных сил… Часть отсталых рабочих готовы помочь буржуазии – на более или менее длительный период» ⁶⁵ .

Б. Необходимость борьбы против оппортунизма

Сталкиваясь с этой реальностью непосредственно, неизбежным ленинским выводом была задача развития «классового сознания, силы и боевого духа» пролетариата, полностью связанного с борьбой против оппортунизма, и в вялые периоды, и в революционные «великие дни». Примечательно, что в ленинских резолюциях и заявлениях I Конгрессу Коминтерна всегда это подчёркивалось как, возможно, центральная проблема в развитых капиталистических странах, которые имеют «относительно бо́льшие и более устойчивые рабочие аристократии»:

«Подготовка пролетариата к свержению буржуазии невозможна, даже в предварительном смысле, если не будет вестись непосредственная, систематическая, широкая и открытая борьба с этим слоем, который, как уже показал опыт, без сомнения обеспечит буржуазную Белую гвардию многими рекрутами после победы пролетариата» ⁶⁶ .

Задача этой борьбы – разрушить политическое влияние рабочей аристократии; разоблачить обманчивость требования высшего слоя, что его секторальные интересы совпадают с классовыми интересами пролетариата как целого; и стереть «…каждый след её престижа среди рабочих»⁶⁷ . Революционной пропаганде необходимо разоблачать «живую» связь между оппортунизмом и материальной развращённостью привилегированных рабочих монополистическим капиталом:

«Путём разоблачения того факта, что оппортунисты и социал-шовинисты в действительности предают и продают интересы масс, что они защищают временные привилегии меньшинства рабочих, что они – проводники буржуазных идей и влияний, что они действительно союзники и агенты буржуазии, мы учим массы понимать их истинные политические интересы, бороться за социализм и за революцию в течение всех долгих и мучительных превратностей империалистских войн и империалистских перемирий» ⁶⁸ .

Ленин пошёл дальше, к созданию своего знаменитого, и часто неправильно истолковываемого, аргумента: те, кто противопоставляют (или ставят отдельно) борьбу против монополистического капитала от борьбы против оппортунизма, совершенно запутавшиеся и наивные в отношении действительных условий классовой борьбы. Из наличия рабочей аристократии и объединения оппортунизма в зрелое направление – обычно с согласованным организационным выражением – следует, пишет Ленин, «…что если не ведётся решительная и неустанная борьба по всей линии против этих партий или групп, направлений и т. д.– не может быть и речи о борьбе против империализма, о марксизме, о социалистическом рабочем движении»⁶⁹ . По Ленину, эта линия была простым применением материализма и трезвого подхода в политике, как она на деле раскрывалась в классовой борьбе.

В. «Тактический упор» в рабочем движении

Ленин не ограничивался, однако, просто общими формулировками относительно необходимости борьбы против оппортунистического направления. Он пытался сделать наброски конкретных исторических направлений, формирующие контуры такой борьбы и служащие основой для разработки революционной стратегии и тактики.

В «Империализме и расколе социализма» и, наиболее ясно, в «Карле Марксе», Ленин отмечал (и противополагал) две противоположные, но связанные исторические тенденции в поведении развития стихийной классовой борьбы. С одной стороны, рабочие стараются организоваться в экономические объединения (профсоюзы) для борьбы с работодателями за лучшие зарплаты и условия труда. С другой стороны, сам успех в такой борьбе заставляет буржуазию искать новые формы удержания своего контроля над рабочими. Между тем, существование монополистических сверхприбылей и тот факт, что объединения рабочих неизбежно могут представлять только отдельные части рабочего класса, положили для буржуазии основу манипулирования этим противоречием и уступок (подкупа), чтоб приручить находящихся в более хороших условиях и завоевать их на свою сторону. Этим способом выгоды секций рабочего класса могут быть повёрнуты в противоположную сторону, служа не усилению движения рабочего класса как целого, а обеспечению основы раскола и ослабления движения посредством победы оппортунизма. Ленин придавал центральное значение такой диалектике, нацеливаясь в особенности на тех, кто односторонне доказывал, что рабочие объединения в союзы неизбежно приведут к ещё более высоким формам борьбы, в то время как способность буржуазии к использованию таких объединений (среди других факторов) для выковывания рабочей аристократии на глубоко оппортунистской основе недооценивается.

В общих чертах, Ленин доказывал, что в периоды, в которые рабочая аристократия твёрдо защищена в руководстве массовых организаций рабочего класса, особенно профсоюзов, правильная тактическая линия должна подчёркивать политическую работу в нижнем слое рабочего класса, среди неорганизованных и тех, чьи условия жизни обеспечивают меньшую основу, благоприятствующую для буржуазных иллюзий. В периоды, в которые новые силы из нижнего слоя вступают в учреждённые массовые организации, или в которые объективные условия сужают роль и влияние рабочей аристократии внутри них, правильная тактика должна фокусироваться на изоляции рабочей аристократии и обострении борьбы против оппортунизма внутри руководимых реакционерами организаций. Во все периоды политическая работа должна продолжаться, где бы массы ни сосредотачивались, включая усердную, упорную и, временами, опасную работу в тех организациях, где господствует рабочая аристократия и оппортунизм (для того, чтобы быть расположенными воспользоваться преимуществом недовольства рядовых членов, когда условия изменятся).

Эти общие руководящие принципы были разработаны Лениным в ряде полемик с «центристами» и «левыми» оппортунистами в 1914–1920 гг. Борьба с центристами выяснила важность тактики «идти ниже и глубже, к реальным массам», к действительному большинству, когда массовые организации рабочего класса являются главной поддержкой оппортунизма. Центристы доказывали, что было необходимо достичь примирения с социал-шовинистами, потому что они представляют организованный рабочий класс. Центристы, по существу, отказывались признать объективную природу связи между империализмом и оппортунизмом, и теоретически отказывались обсуждать неприятные вопросы. Как писал Ленин

«Некоторые писатели, например, Л. Мартов, склонны отмахиваться от связи между империализмом и оппортунизмом в движении рабочего класса – в настоящее время особенно бросающийся в глаза факт – прибегая к „официальному оптимизму“ (a la Каутский и Гюйсманс), подобно нижеследующему: дело противников капитализма, вероятно, было бы безнадёжно, если бы прогресс капитализма вёл к росту оппортунизма, или, если бы лучше оплачиваемые рабочие были склоны к оппортунизму, и т. д. У нас не должно быть иллюзий насчёт оптимизма такого рода. Это оптимизм в отношении оппортунизма; это оптимизм, служащий утаиванию оппортунизма» ⁷⁰ .

В противовес «официальному оптимизму» центристов Ленин утверждал, что марксистская тактика требует трезвого взгляда на рабочую аристократию, её господство в массовых организациях и необходимость установления контакта с рабочими из нижнего слоя. Далее, эта точка зрения требовала решительной борьбы против оппортунистической политики привилегированного слоя. Ленинское изложение проблемы, в противоположность демагогии Каутского, является важной поправкой для тех, кто предпочитал «преклоняться перед стихийностью» чрезвычайно оппортунистического движения:

«Один из наиболее распространённых софизмов каутскианства – его ссылка на „массы“. Мы не хотим, говорят они, отделяться от масс и массовых организаций! Но вспомним хотя бы, как Энгельс ставил этот вопрос. В 19-м веке „массовые организации“ английских профсоюзов были на стороне буржуазной рабочей партии. Маркс и Энгельс не примирялись с ней на этом основании; они разоблачали её. Они не забывали, во 1-х, что профсоюзные организации охватывают меньшинство пролетариата. В Англии в то время, как в Германии сейчас, не более одной пятой пролетариата было организовано в профсоюзы. Нельзя всерьёз думать, что при капитализме возможно организовать большинство пролетариата в профсоюзы. Во 2-х – и это главное – вопрос не столько в величине организации, сколько в действительном, объективном значении её политики; представляет ли её политика массы, служит ли она им, т. е. является ли её целью освобождение их от капитализма или она представляет интересы меньшинства, примирившегося с капитализмом? Последнее было верно для Англии в 19-м веке, и это верно для Германии и др. сейчас.

Энгельс проводил различие между „буржуазной рабочей партией“ старых профсоюзов – привилегированным меньшинством – и „низшими массами“, действительным большинством, и апеллировал к последним, не заражённым „буржуазной респектабельностью“» ⁷¹ .

Ленин делал вывод: «Это суть марксистской тактики!».

Это понимание необходимости сосредоточиться политически на неаристократических секциях рабочего класса было включено в ведущую линию Коминтерна. Все партии были побуждены обзавестись более близкими связями с массами, «особенно с теми, кто менее всего организован и образован, кто более всего угнетён и менее всего подвержен организации» ⁷² .

Естественно, такое тактическое сосредоточение (как и любая тактика), если его толковать механически, или брать в отрыве от контекста, может привести к серьёзным политическим ошибкам. Определённые силы в Коминтерне – «левые» коммунисты в странах, где оппортунизм господствовал безраздельно – превратили ленинское умозаключение в призыв к революционерам прекратить политическую работу в профсоюзах. Ленинская знаменитая полемика против этой линии, содержащаяся в «Детской болезни левизны в коммунизме», конечно, хорошо известна.

К несчастью, оппортунизм в коммунистическом движении сам по себе свёл «левый» коммунизм к простому указанию, что коммунисты должны работать в руководимых реакционерами профсоюзах. Но главным ленинским тезисом было то, что коммунисты «безусловно должны работать везде, где есть массы» ⁷³ .

В этом кажущемся оттенке воплощается различие двух вопросов, которое коммунистическое движение США мало улавливает. Во-первых, тенденция делать фетиш из работы в профсоюзах, как единственной или принципиальной формы революционной деятельности в рабочем классе – в силу ленинской полемики против ультралевых – идёт вразрез смыслу и духу этой работы. Для коммунистов и тогда были, и сегодня остаются важные причины работать внутри руководимых реакционерами профсоюзов ⁷⁴ . Но коммунистическое движение, чья ориентация на революционное воспитание пролетариата концентрируется исключительно или даже принципиально на организованном профсоюзном движении, за счёт работы среди неорганизованного, нижнего слоя, уже вступает на оппортунистский курс.

Во-вторых, призыв Ленина работать везде, где есть массы – не просто призыв к коммунистам приобретать некоторую персональную и организационную близость к рабочим. Это – призыв вести политическую работу среди масс. В частности, это призыв к коммунистам к борьбе в профсоюзах против рабочей аристократии и её оппортунистской линии. Политическая цель – усилить классовое сознание и боевую способность рабочих в процессе ликвидации влияния оппортунистического направления. Борьба развивается по двум фронтам: против реакционной «руководящей верхушки», «рабочих лейтенантов класса капиталистов», которых абсолютно необходимо разоблачить, опозорить и изгнать из рабочего движения; и против рядовых рабочих аристократов, чьё политическое влияние должно быть разрушено, и кто, вероятно, может быть отбит у оппортунизма в ходе борьбы. «Мы ведём борьбу против „рабочей аристократии“ от имени масс рабочих, чтоб склонить их в нашу сторону»,– писал Ленин,– «мы ведём борьбу против оппортунистских и социал-шовинистских лидеров, чтоб склонить рабочий класс на нашу сторону» ⁷⁵ .

Г. Борьба против оппортунизма в периоды экономических кризисов

Хотя Ленин избегал любого жёсткого подхода в определении слоя пролетариата, в котором коммунисты должны проводить свою политическую работу, он избегал и механицизма в схватке как с благоприятными возможностями, так и с опасностями, преподносимыми периодами империалистического экономического спада. Экономические кризисы неизбежны при империализме, и неизбежность этих периодов сокращает империалистические сверхприбыли, ослабляя способность буржуазии предлагать подкуп большим секциям рабочего класса. Это имеет отрицательное влияние на стандарты жизни рабочей аристократии и служит отдалению некоторых секций рабочего класса от их рядового состава. Ленин признавал, однако, что это экономическое движение не устраняет автоматически живучести оппортунистской политики в движении рабочего класса.

Ленин подчёркивал, что периоды экономического упадка обеспечивают рабочим более благоприятные условия для отбрасывания своих секторальных интересов (материально уменьшенных в такие моменты) и выбора своих классовых интересов. Это особенно верно для секций рабочих в нижнем слое, кто ранее находился под влиянием рабочей аристократии. Но, в то же время, тенденция бороться также развивается для рабочей аристократии, поскольку её привилегии ослабляются, удерживать благоприятное положение становится намного тяжелее, а также развивается тенденция переложить тяжесть лишений на нижний слой и международный пролетариат. И так как в такие периоды экономического кризиса неизменно усиливает свои идеологические попытки сохранения поддержки среди рабочих (экономические уступки очень дорогостоящи), каждое такое чувство поддержки в рабочей аристократии широко поощряется и рекламируется буржуазно-контролируемыми организациями, формирующими общественное мнение.

В общем и целом, вопрос в том, что перемены в объективных условиях сами собой не сломают власть оппортунизма; диалектически это требует поляризации и борьбы, обострения которых можно действительно ожидать в периоды кризиса и упадка. Эта напряжённость произойдёт стихийно без коммунистов. Однако, задача сознательного элемента, понимающего эту диалектику, усилить и обострить полемику с оппортунизмом в периоды обострения экономического конфликта. Делать мало – значит умиротворять оппортунизм. Как писал Ленин о центристах:

«…Обходится стороной тот факт, что определённые группы рабочих уже скатываютсяк оппортунизму и империалистской буржуазии! И этот самый факт софисты из ОК хотят обойти стороной! Они ограничиваются „официальным оптимизмом“ каутскианца Гильфердинга и многих других, щеголяющих сейчас: объективные условия гарантируют единство пролетариата и победу революционного направления! Мы (Каутский и К^о – ред.), несомненно, оптимисты в отношении пролетариата! Но на деле все эти Каутские, Гильфердинги, сторонники ОК, Мартов и К^о оптимисты… в отношении оппортунизма. В этом всё дело!» ⁷⁶ .

Д. Резюмируя ленинский подход к стратегии и тактике

Ленинское понимание материальной основы для усиления оппортунизма в движении рабочего класса обеспечивает коммунистическому вмешательству основную ориентацию в классовой борьбе в империалистических странах. В стратегическом смысле это ясно из ленинского объяснения, что подготовка пролетариата к социалистической революции немыслима без качественного ослабления политического влияния оппортунистического направления. Однако, в полном согласии с материализмом, ленинский анализ показывает, что это невозможно во все времена, т. к. прямо зависит от силы монополистического капитализма в международном масштабе и в каждой отдельной империалистической стране.

Периоды относительного процветания требуют от части коммунистов очень серьёзных тактических расчётов, прочной идеологической позиции во избежание пессимизма или оппортунистских уклонов, для приспосабливания программы и стратегии к преобладанию политического застоя в пролетариате. Тактически такие периоды требуют трудной и иногда хитрой работы в оплотах рабочей аристократии. Несмотря на то, что нельзя делать фетиш из той или иной формы борьбы, всё же особое значение надо придавать тем секциям класса, которые не причастны к временным историческим преимуществам. Политическая работа в такие «медленные» периоды закладывает основу для качества достижений в «великие дни», когда объективные условия создадут возможности для серьёзной борьбы с оппортунистским направлением.

Периоды экономического и политического кризиса, которые неизбежны, требуют открытой и острой борьбы против оппортунизма, который становится даже более опасным и ожесточённым к движению рабочего класса, когда его база сужается. Ослабление материального подкупа в такие периоды повышает для буржуазии важность идеологических и политических услуг, оказываемых «рабочими вождями». Потеря привилегий или угроза такой потери не обязательно вызывает стихийную повсеместную борьбу против монополистического капитала, а наоборот, может стать горючим для сильной реакции внутри секций пролетариата, «возлагающих вину» на рабочих нижнего слоя или других стран. Необходимо подчеркнуть, что в такие периоды рабочие лидеры не просто «представляют» находящиеся под угрозой интересы рабочей аристократии, а действуют под наиболее прямыми указаниями буржуазии. Однако, потеря относительного процветания, создаваемого привилегиями империализма, будет неуклонно разъедать социальную базу оппортунизма, таким образом, создавая рабочим более благоприятные условия для осознания природы предательства оппортунистов в противоположность их настоящим классовым интересам. Будет ли реализована полная возможность объективных условий или нет, зависит от верности политической линии, тактики и организации коммунистов (это точный смысл ленинизма, который социал-демократы и оппортунисты всех мастей никогда не устают отклонять как волюнтаризм, совершенно негодный для «цивилизованных» стран!). Коммунисты должны стараться быть готовыми и расположенными к поляризации борьбы с оппортунистским направлением и показывать конкретно, как такое сотрудничество с буржуазией на деле отражает интересы небольшого меньшинства рабочего класса и крошечной части международного пролетариата.

И в заключение. Коммунисты не должны иметь иллюзий о «быстрых результатах», даже в период кризиса. Ленин, несмотря на его неизменный оптимизм относительно революционного потенциала рабочего класса, был вполне реалистом относительно перспектив развитых капиталистических стран:

«В Америке, Британии и Франции мы видим намного бо́льшую живучесть оппортунистских вождей верхнего слоя рабочего класса, рабочей аристократии; они оказывают сильное сопротивление коммунистическому движению. Вот почему мы должны быть готовы признать, что партиям европейских и американских рабочих тяжелее избавиться от этой болезни, чем это было в случае нашей страны…

…Болезнь эта затяжная; лечение будет дольше, чем на это надеются оптимисты» ⁷⁷ .

IV. Заключение

Это восстановление и подтверждение заново ленинской теории рабочей аристократии несомненно произведёт в настоящее время противоречивые впечатления в большей части коммунистического движения США. Десятилетиями игнорируемая, затемняемая и искажаемая, ленинская теория идёт прямо вразрез подавляющему большинству «рабочистских» предрассудков во всех частях коммунистического движения. В степени, в которой теория вовсе обсуждалась, господствующее мнение представляется смущением в отношении наследия, которое противоречит главному выражению незрелости нашего движения – неослабевающему поклонению стихийному движению классовой борьбы.

Ленинская теория – убедительное напоминание способности марксизма-ленинизма проливать свет на трудности классовой борьбы и находить их всеобщие составные части. Подтверждение его обоснованности – неоспоримый факт, что оппортунизм в движении рабочего класса империалистических стран – особенно в США – сегодня более мощный и широко распространённое направление, чем когда-либо ранее. Во всяком случае, в США период с конца Второй мировой войны характеризуется укреплением оппортунистского политического направления в рабочем классе США, основанном на качественном расширении рабочей аристократии.

Тем не менее, большая часть коммунистического движения США удовлетворяется взглядом на эту действительность сквозь розовые очки, так что оно не способно понять те исторические направления и развитие, с которыми мы сталкиваемся. В попытке «объяснить» политику классовой борьбы механический материализм и необузданный оптимизм борются за влияние, приводя к путанице отъявленного и бесстыдного примирения с наихудшим оппортунизмом.

Нигде такой «официальный оптимизм», слепо верящий, что сила повседневной экономической борьбы стихийно породит классовое сознание, не выражается в более концентрированной и стойкой форме, чем в действующем политическом курсе Коммунистической партии (КП США). Также нет какого-либо направления в коммунистическом движении, более осознанно отвергающего ленинскую теорию рабочей аристократии, чем КП США.

Мы вернёмся к этим вопросам во второй части (в следующем выпуске «Лайн ов марч» (Line of March)), где мы применим ленинскую теорию рабочей аристократии к конкретному анализу политики движения рабочего класса США с конца Второй мировой войны до наших дней. Заключительная статья продвинет систему взглядов и некоторые первоначальные идеи о составлении коммунистической стратегии в борьбе против оппортунизма в движении рабочего класса США.

Источник: Elbaum M., Seltzer R. The Labor Aristocracy: the Material Basis for Opportunism in the Labor Movement. Resistance Books, 2004. URL: http://readingfromtheleft.com/PDF/LabourAristocracy.pdf

Перевод подготовил: А. Гачикус

Впервые опубликована на сайте Маоизм.Ру

Примечания

Этот лозунг, сопровождающийся призывом «готовиться к рабочей власти», в настоящее время распространяется Коммунистической рабочей партией (CWP). Взятые вместе, эти лозунги показывают полную неспособность детской левизны в понимании реального мира, не говоря уже об изменении его. Каким бы ни было положение дел текущего десятилетия, ясно, что усиливающийся кризис мировой империалистической системы происходит при условиях, качественно отличающихся от тех, что характеризовали 1930-е. Упомянем только одно отличие: политическая динамика 1930-х привела к ситуации, в которой выковывание мирового антифашистского фронта, включающего и социалистический Советский Союз, и империалистические США, представляло основные интересы мирового пролетариата. В текущем периоде энергичное ударение рабочего класса США, как результат подготовки США к войне, совершенно противоположное. Пустой лозунг КРП «готовиться к рабочей власти» — абсолютно юношеская фантазия в свете господствующего политического и идеологического мировоззрения рабочего класса США, в котором господство оппортунизма вряд ли можно отрицать, тем более победить. ↩
Недавняя политическая эволюция среди социал-демократических «левых», заявляющих о преданности марксизму, является трезвым напоминанием того, что ленинизм по-прежнему остаётся великим водоразделом, отделяющим революционный марксизм от оппортунистических течений в социалистическом и рабочем движении. ↩
LCW, Vol. 21 (Progress Publishers: Moscow, 1977), p. 242. [LCW = V.I. Lenin, Collected Works (Progress Publishers: Moscow, 19XX–XX).] ↩
LCW, Vol. 23, p. 110. ↩
Ibid. ↩
Ibid. p. 116. ↩
Ibid. p. 118. ↩
LCW, Vol. 5, pp. 378–387. ↩
LCW, Vol. 15, pp. 38–39. ↩
LCW, Vol. 23, pp. 112–113. ↩
Ibid. ↩
Ibid. ↩
Marx and Engels, Selected Works, Vol. 3 (Progress Publishers: Moscow, 1970), pp. 440–451. ↩
Ibid., p. 450. ↩
Ibid., p. 447. ↩
Ibid., p. 448. ↩
Ibid. ↩
Употребление Энгельсом термина «средний класс» для характеристики «промышленной буржуазии» в этом смысле, несомненно, отражает специфический путь, на котором классы сознательно отождествлялись в Англии в то время. Необходимо напомнить, что дворянство, представленное королевской семьёй и Палатой Лордов, было политическим пережитком, продолжавшим существовать в капиталистическую эпоху, лишённым большей части своей власти. Второстепенные политические противоречия всё ещё существовали в течение этого периода между уже господствующей буржуазией и оставшимися в живых представителями феодального дворянства. Эти противоречия продолжали существовать даже в ⅩⅩ веке, но большей частью в области идеологии, что в основном выражалось в классическом британском снобизме высшего класса. ↩
Ibid., pp. 446–447. ↩
Ibid. ↩
Ibid., p. 450. ↩
Maurice Dobb, Studies in the Development of Capitalism (International Publishers: New York, 1963), p. 300. ↩
LCW, Vol. 23, p. 114. ↩
LCW, Vol. 21, pp. 205–259. ↩
LCW, Vol. 23, pp. 105–120. ↩
LCW, Vol. 22, pp. 185–304. ↩
Ленинский прогноз в этом частном вопросе был ошибочен. Время жизни реформистских рабочих партий растянулось в этом веке по причине уникального стечения исторических факторов, чего Ленин не мог предвидеть. Он, конечно, не мог предвидеть мир после Второй мировой войны, в котором США достигли уровня господства над империалистической системой, сравнимого с Англией конца ⅩⅨ века, и на этой основе преуспели в подкупе и развращении рабочего класса США «на десятилетия». Однако, просчёт Ленина (как и недооценка Энгельсом способности капитализма развивать новые механизмы подкупа рабочего класса) не опровергает полностью сущность его теории. Наоборот, он только выдвигает на первый план сущность ленинской точки зрения — степень, в которой империалистические сверхприбыли обеспечивают материальную основу для упорного оппортунистского направления в рабочем классе. LCW, Vol. 23, pp. 115–116. ↩
LCW, Vol. 22, p. 343. ↩
LCW, Vol. 39, pp. 446, 457. ↩
LCW, Vol. 22, p. 282. ↩
Например, Ленин пишет: «Буржуазия империалистической «великой» державы может экономически подкупать верхний слой «своих» рабочих, потратив на это сотню миллионов или около этого франков в год, т. к. вероятная сумма своих сверхприбылей — около миллиарда франков. А как этот кусочек делится между рабочим правительством, „рабочими представителями“.., рабочими членами комитетов военной промышленности, рабочими бюрократами, рабочими, относящимися к узким цеховым профсоюзам, госслужащими, и т. д., и т. д. — это уже второстепенный вопрос». LCW, Vol. 23, p. 115. ↩
LCW, Vol. 22, p. 193. ↩
Ibid., p. 301. ↩
LCW, Vol. 23, p. 114. ↩
Karl Marx, Capital (International Publishers: New York, 1967), Vol.3, pp. 641–648, 761, 861; Использование Лениным категории сверхприбылей теоретически согласуется с обсуждением добавочной прибыли и монополии у Маркса в «Капитале» [LCW, Vol. 21, p. 359]. Маркс наглядно показывает, что конкуренция между фирмами в одной и той же отрасли промышленности формирует общественную стоимость товаров, и эта конкуренция между отраслями промышленности за более прибыльное использование капитала ведёт к выравниванию норм прибыли в разных отраслях, формируя среднюю норму прибыли в экономике. В эпоху капитализма свободной конкуренции прибыли свыше средней нормы, т. е. добавочные прибыли, были, как правило, перемежающимися (характеризующимися сменой подъёма и упадка) и временными. Они обычно получались в результате технологических улучшений, которые давали возможность капиталисту сокращать издержки ниже средних по промышленности, или антрепренёрских умений, открывающих новые рынки. Однако аномально высокая норма прибыли у индивидуальной фирмы, или в отдельной отрасли промышленности, вскоре подрывалась за счёт притока капитала, стремящегося к высокой норме прибыли или за счёт относительно быстрого заимствования у конкурентов новшеств, снижающих себестоимость.
Однако Маркс указывал, что если развиваются монополии, что создаёт препятствия движению капитала, они желают обеспечить добавочную прибыль на более долгий период посредством монопольного ценообразования (т. е. назначения цены выше цены производства и общественной стоимости товара). Монопольная цена переносит часть прибыли других капиталистов капиталисту с монополией; и, в некоторых случаях также переносит часть стоимости рабочей силы рабочих, если товар с монопольной ценой входит в их необходимое потребление. В результате владелец монополии получает монопольную прибыль — категория, включающая в себя среднюю прибыль, идущую всем капиталистам по принципу «равная прибыль на равный капитал», плюс монополистическая добавочная (или, по ленинской терминологии, «сверх») прибыль.

В монополистическую стадию капитализма тенденция формирования средней нормы прибыли по-прежнему существует, поскольку монополия не исключает конкуренцию в системе как целом. Но она видоизменилась под влиянием монополистической власти. Поэтому, прибавочная стоимость общества распределяется как соответственно размеру капитала из-за межотраслевой конкуренции (которая даёт равную прибыль на равный капитал), так и соответственно уровню монополизации (которая даёт монополистическую сверхприбыль). Монополии получают как среднюю прибыль, так и сверхприбыль. Следовательно, возникает явление относительно долговременной иерархии норм прибыли, от высочайших в стратегических отраслях с производством в большом масштабе и сильнейшими монополиями, до низших в более слабых отраслях с производством в малом масштабе, сильной конкуренцией и рыночной неустойчивостью. Текущий состав фирм в этой иерархии не неподвижный, даже у высшего монополистического края, поскольку конкуренция между монополистическими фирмами и отраслями всегда продолжается, особенно на международной арене. ↩
Поскольку монополистический капитал со всеми его монополистическими механизмами и сопутствующими монополистическими перекосами становится совершенно господствующим и распространённым, его действия больше не кажутся необычными, а скорее «нормальными», соответственно и сверхприбыли не кажутся больше «сверх». К тому же, сверхприбыли, произведённые «за границей», ассоциируются со всесторонним угнетением колоний и полуколоний и жестоким извлечением абсолютной прибавочной стоимости. Эти ассоциации на необыкновенном уровне способствуют ходячему узкому пониманию сверхприбылей и неизбежному, основанному на «здравом смысле», заключению, что они резко уменьшаются, так как сокращается колониальная империя империализма. В действительности огромное большинство зарубежных капиталовложений США делается в Европу, а не в неоколонии. ↩
LCW, Vol. 30, p. 512. ↩
LCW, Vol. 31, p. 230. ↩
LCW, Vol. 19, p. 370. ↩
LCW, Vol. 31, p. 193. ↩
LCW, Vol. 30, p. 34. ↩
LCW, Vol. 22, p. 282. ↩
LCW, Vol. 31, p. 193. ↩
LCW, Vol. 21, p. 445. ↩
Интерес Ленина к использованию понятия рабочей аристократии состоял в том, чтобы подчеркнуть связь между империализмом и оппортунизмом в рабочем классе, а не в создании общей «намётки» для определения состава аристократии в любой определённый момент. Таким образом, его использование этого термина не всегда определяет точно, кого сюда включать. Также Ленин иногда использует термин «рабочая аристократия» скорее как описание оппортунистического политического направления в рабочем движении, чем как объективную социальную базу в верхнем слое этого класса. Основная суть этих сочинений, однако,— это использование термина «рабочая аристократия» для обозначения объективно привилегированного верхнего слоя в рабочем классе (не все члены которого, конечно, поддерживают оппортунистическую политику), и мы следуем этой традиции в нашей статье. ↩
LCW, Vol. 23, p. 119. ↩
Ibid., p. 117. ↩
LCW, Vol. 12, p. 217. ↩
Законы движения, формирующего разделение труда на квалифицированный и неквалифицированный, были всесторонне изложены Марксом в «Капитале». Маркс показал, что развитие производительных сил неизбежно вызывает нужду в квалифицированном труде, в то время как пересечение этого развития с капиталистическими производственными отношениями ведёт к постоянному вытеснению квалифицированного труда неквалифицированным, несмотря на непрерывное введение в жизнь новых типов квалифицированного труда. Этот процесс порождает феномен профессионального расслоения, которое непрерывно видоизменяется прогрессом капиталистического производства. Маркс в «Капитале» совершенно ясно устанавливает стадии развития этого расслоения. На стадии мануфактуры объединённая под капиталистическим контролем рабочая сила, т. е. «коллективный рабочий», выполняет производительные функции, ранее выполнявшиеся каждым отдельным кустарём на более примитивной стадии кустарного производства. Эти функции разделены между массой частичных рабочих на капиталистическом заводе, и там «развивается иерархия трудовых сил, которой соответствует шкала зарплат». [Marx, Capital, Vol. 1, p. 349.] Маркс продолжает: «В каждом ремесле, которым овладевает мануфактура, она порождает класс так называемых неквалифицированных рабочих, класс, который кустарное производство совершенно не допускает. Если она развивает одностороннее личное качество до совершенства за счёт полноты пригодных для работы способностей человека, она также начинает порождать личное качество отсутствия всякого развития. Бок о бок с этой иерархией шагает простое разделение рабочих на квалифицированных и неквалифицированных. Для последнего цена обучения стремится к нулю; для первого она убывает, сравнительно с ценой обучения кустарей, в результате упрощения функций» [Ibid., p. 350.] (Курсив наш).
В следующий период машин и современной промышленности этот процесс продолжается и усиливается: «С этого времени на место иерархии специализированных рабочих, характеризующей мануфактуру, на автоматизированном заводе приходит тенденция выравнивать и сводить к одному и тому же уровню каждый вид работ, которые необходимо сделать человеку, обслуживающему машины; на место искусственно произведённому разделению частичных рабочих приходят естественные разделения по возрасту и полу». [Ibid., p. 420.] Как масса рабочих становится операторами и обслуживающими машин, категория квалифицированных рабочих, «чья профессия — следить за машинным оборудованием в целом и чинить его время от времени», становится «численно незначительной». Более того, эти механики и сходные им рабочие — это «высший класс рабочих, некоторые из них научно образованны, другие достигли профессии, это отличающийся от фабричных операторов класс, лишь собранный вместе с ними» [Ibid.].
В XX веке также становится очевидным, что эти исторические тенденции распространяются не только на промышленный пролетариат, а ещё и на массы рабочих, эксплуатируемые торговым и банковским капиталом также в «сервисных» отраслях экономики. Маркс не знал об этом явлении, даже в его зародышевой стадии. Так, в исследовании торгового капитала Маркс пишет: «Торговые рабочие, в буквальном смысле этого слова, принадлежат к классу лучше оплачиваемых наёмных рабочих — тех, чей труд классифицируется как квалифицированный и стои́т выше среднего труда. Однако их зарплата имеет тенденцию к падению, даже в отношении к среднему труду, с прогрессом капиталистического способа производства. Это частично обусловлено разделением труда в учреждении… Во 2-х, потому что необходимое обучение, познание торговых правил, языков и т. д. всё более и более быстрое, легко, универсально и дешёво воспроизводится с прогрессом науки и общественного образования, чем больше капиталистический способ производства руководит учебными методами и т. д., приспосабливая его к практическим целям… За малыми исключениями, рабочая сила этих людей, следовательно, обесценивается с прогрессом капиталистического производства». [Marx, Capital, Vol. 3, p. 300.]
Отдельные тенденции, которые преобладали в ранние периоды капиталистического развития, не пропадают, а скорее всплывают в преобразованном виде в более отсталых секциях промышленности или появляются — часто в новых формах — в новых отраслях экономики или старых отраслях, реконструированных на новой технологической основе. Общая тенденция — замещать труд машинами, автоматами или производственными процессами. Однако особая природа различных производственных процессов означает, что эта тенденция будет обнаруживаться неровно, и с эффектами, которые временно противодействуют ей. Это — явление технологического прогресса, приводящее к существованию новых категорий квалифицированного труда, которые потом со временем подвергаются процессу обесценивания, подобно старым квалифицированным категориям. ↩
В США цеховое профсоюзное движение использовало исторически развитые формы притеснения как средство для дальнейшего ограничения конкуренции. В наиболее общем смысле это было достигнуто отказом организоваться на промышленной основе, позже подавляющая часть меньшинств, рабочих, рождённых за рубежом, и женщин были сосредоточены на неквалифицированных и «полуквалифицированных» работах. Исключительные барьеры были установлены расистскими статьями конституции и другими ограничениями на въезд. Важное различие, которое должно быть отмечено, в типе исключения, практикуемом против чёрных рабочих, в сравнении с другими социальными классификациями. Чёрные рабочие были не только исключены из цеховых профсоюзов, они были умышленно вытеснены с квалифицированных мест работы, занимаемых ими. Трудовой историк Филипп Фонер (Philip Foner) описывает это: «В течение 1880-х и начала 1890-х труд негров в городах Юга был важным в эксплуатации железных дорог, судоходстве и строительстве. Начиная с конца 1890-х рабочие-негры в городах Юга постоянно исключались с квалифицированных работ в результате умышленного тайного сговора между работодателями и цеховыми профсоюзами. Путём отказа принятия негритянских членов и путём препятствования членам профсоюза работать с людьми, которые не были в союзе, эти организации постепенно вытеснили рабочих-негров с квалифицированных рабочих мест, которые те занимали прежде. Где негритянские мастера были организованны в отдельные, местные профсоюзы, изолирующие негров, они получали мало поддержки от центральных трудовых органов, состоящих из белых, или совсем не получали никакой поддержки… На квалифицированное место, занимаемое членами негритянских местных профсоюзов, завистливо смотрели белые цеховые профсоюзы. Национальные союзы, филиалами которых были местные изолированные профсоюзы для негров, отказывались защищать их труд или шкалу зарплат. Замена официального срока обучения, контролируемого цеховыми профсоюзами, на „подцепление“ ремесла, было важным фактором для ограничения неграм благоприятных возможностей в квалифицированных профессиях. Работодатели с профсоюзами сговорились ограничить обучение только белыми…» [Philip S. Foner, History of the Labour Movement in the United States, Vol. 2 (International Publishers: New York, 1975), pp. 353–354.]. ↩
LCW, Vol. 5, pp. 397–440. ↩
Этот процесс имел место в США между началом 1880-х и 1900-м. Американская Федерация Труда (АФТ) была основана в 1881 году как боевая организация узких цеховых профсоюзов. За 10 лет АФТ сдвинулось к консервативным экономическим позициям и открытой враждебности к социализму. В период с 1895-го по 1901-й произошли рост монополистического капитализма, чистка квалифицированных профессий от чернокожих рабочих и полное вырождение АФТ в сознательное и систематическое классовое сотрудничество под руководством Гомперса. Эта новая аристократическая роль была наиболее ярко продемонстрирована поддержкой АФТ в начале века рискованного предприятия правительства США на Филиппинах и в Карибском море, так же как членство верхушки лидеров профсоюза в Национальной Гражданской Федерации (организации, основанной для поддержки классового партнёрства и находящейся под властью монополистической буржуазии). LCW, Vol. 31, pp. 51–52. ↩
Ibid., pp. 42–43. ↩
LCW, Vol. 23, p. 117. ↩
LCW, Vol. 21, p. 240. ↩
Один факт польского кризиса иллюстрирует, что эта проблема не решается «автоматически» даже при социализме и могла бы закончиться острой борьбой и переворотом. ↩
LCW, Vol. 25, pp. 491–492. ↩
LCW, Vol. 23, p. 56. ↩
Ibid., p. 117. ↩
LCW, Vol. 21, p. 75. ↩
Ibid., pp. 251–252. ↩
Ibid., p. 247. ↩
Ibid., p. 251. ↩
LCW, Vol. 31, p. 193. ↩
LCW, Vol. 30, p 33. ↩
LCW, Vol. 31, pp. 193–194. ↩
LCW, Vol. 29, p. 563. ↩
LCW, Vol. 23, p. 120. ↩
Ibid., p. 118. ↩
LCW, Vol. 22, p. 301. ↩
LCW, Vol. 23, p. 119. ↩
LCW, Vol. 31, p. 194. ↩
Ibid., p. 53. ↩
Не говоря уже о подчёркивании Лениным важности работы в профсоюзах, потому что они являются основными организациями рабочего класса, которые будут продолжать быть источниками социализма (по существу стратегическое суждение), были особые исторические условия, которые заставили Ленина сильно обращать внимание на коммунистическую тактику в профсоюзах в 1920-х. Во-первых, как отмечал Ленин в полемике с «леваками», в 1918 и 1919 гг. были массовые наплывы рабочих в профсоюзы развитых капиталистических стран, это означало новый контингент рабочих, владеющих элементарным классовым пониманием и ещё не попавших под господство оппортунистов. Во-вторых, война ухудшила положение рабочего класса, создав ненормальное несоответствие между ростом цен и зарплат, массовую экономическую дезорганизацию и нехватку основных предметов потребления. Это обнищание сузило рабочую аристократию и уменьшило её влияние на массы. В тех текущих обстоятельствах существовали благоприятные условия для работы коммунистов в профсоюзах и для усиления борьбы с оппортунизмом. ↩
Этот довод и ленинский генеральный призыв к борьбе против оппортунизма был, конечно, принят различными ультра-«левыми» за отказ от идеи единого фронта. Но это совершенно неправильное истолкование Ленина, который много раз ясно указывал о необходимости единства действия даже с оппортунистами, когда положение того требует. Например, точка зрения, что Единый фронт против фашизма в 1930-е гг. был ревизионистской линией, потому что он призывал к единству с социал-демократами, кажется, выглядела довольно распространённой среди таких сил. Особенность — в том, что Единый фронт — политическая категория; то есть это единство на основе общей политической направленности по наиболее острому вопросу, стоящему перед рабочим классом в данное время. Призыв к социал-демократии объединиться на такой основе — это по сути призыв к социал-демократам порвать с оппортунизмом. В то же время, как подчёркивал Ленин в замечаниях о рабочей аристократии, в обстановке Единого Фронта борьба против оппортунизма может быть и не ликвидирована. Ibid., p. 52. ↩
Организационный Комитет (ОК) функционировал как руководящий политический центр меньшевиков, с 1912-го по август 1917-го. В Первую мировую войну он поддерживал социал-шовинистскую политику, оправдывая роль России в войне. Заграничный секретариат ОК, включая знаменитых Аксельрода и Мартова, поддерживал центристскую линию и использовал интернационалистскую риторику для прикрытия поддержки российских социал-шовинистов. LCW, Vol. 23, pp. 110–111. ↩
LCW, Vol. 31, p. 231. ↩