Диалоги над гробом идеи

Диалоги над гробом идеи
~ 16 мин

Источник


Книги должны быть выдер­жаны, как и хоро­шее вино. Книги нужно читать не раньше, чем лет через два­дцать — трид­цать после изда­ния. Когда стих­нет реклам­ная кам­па­ния, схлы­нет общественно-​политическая конъ­юнк­тура, тогда и стоит сдуть пыль с обложки, как сду­вают её с най­ден­ной в вин­ном погребе бутылки, и при­ню­хаться: ну-​ка, что у нас здесь? Сладкий плод том­ного тос­кан­ского лета и тру­до­лю­би­вых рук, лишь выиг­рав­ший от дол­гой выдержки, или дешё­вая кис­ля­тина, давно раз­ло­жив­ша­яся на спирт и воду? Литература — или ско­ро­спе­лые попытки успеть за измен­чи­вой модой?

Поверьте, ни Вергилий, ни вы ничего не теря­ете от того, что вы про­чли «Буколики» и «Энеиду» спу­стя две тысячи лет, а не сразу после напи­са­ния. Настоящие книги и насто­я­щие вина не боятся такой про­верки — даже если автор лез в совре­мен­ную ему поли­тику и имел, подобно Киплингу, убеж­де­ния, уже тогда люто пре­тив­шие кол­ле­гам и совре­мен­ни­кам. Шекспира читают и сей­час, хотя у себя на родине он был забыт на дол­гие сто лет, а его театр «Глобус» демон­стра­тивно сожгли рево­лю­ци­о­неры Кромвеля — уж слиш­ком резко и быстро изме­ни­лась оная общественно-​политическая конъ­юнк­тура. Но за четы­ре­ста лет непри­кры­тая тюдо­ров­ская про­па­ганда вывет­ри­лась настолько, что совре­мен­ный чита­тель и не улав­ли­вает её запаха, листая «Ричарда III» или «Генриха V».

Проблема «дешё­вой кис­ля­тины», стало быть, отнюдь не в том, что писа­тель имеет и отра­жает в своих кни­гах некие поли­ти­че­ские взгляды, пусть даже и непра­виль­ные с чьей-​то точки зрения.

Но это — присказка.

Сатирическая повесть-​фантасмагория «Неформашки» была впер­вые опуб­ли­ко­вана в жур­нале «Юность» в 1988 году, в пер­вых номе­рах — стало быть, напи­сана была ещё ранее, году в 1987, на самой заре пере­стройки. Это изви­няет про­из­ве­де­нию неко­то­рую наив­ность и во мно­гом объ­яс­няет оглядки на «вер­ность иде­а­лам», об кото­рые уже в 90–91 твор­че­ская тусовка дружно выти­рала ноги.

Начнём с досто­инств. В книге под­нята акту­аль­ней­шая про­бле­ма­тика сво­его вре­мени, когда госу­дар­ство и обще­ство решало «куда идти?», а местами она оста­ется акту­аль­ной и по сей день. Здесь вам и ими­та­ци­он­ная демо­кра­тия с играми в выборы, и про­блема сове­сти твор­че­ского чело­века в тота­ли­тар­ном госу­дар­стве, и мно­гое другое.

Финал оста­ётся непред­ска­зу­е­мым, вопрос «что будет дальше» не отпус­кает до самого конца — а ведь чита­теля XXI века, изба­ло­ван­ного про­чи­тан­ным воро­хом книг, в этом отно­ше­нии уди­вить трудно. Кое-​кто из пер­со­на­жей тоже рас­кры­ва­ется с неожи­дан­ной сто­роны, когда выяс­ня­ется, что «совы — не то, чем кажутся».

Словом, перед нами — не плос­кая кари­ка­тура обо­злён­ного на окру­жа­ю­щую дей­стви­тель­ность автора, а пол­но­кров­ное и вполне себе достой­ное про­из­ве­де­ние. Автор, извест­ный совет­скому чита­телю по доб­рот­ной научно-​фантастической три­ло­гии «Всадники Ниоткуда — Рай без памяти — Серебряный Вариант», чита­теля не под­вёл. И если бы время оста­но­ви­лось в том 1988 году, предъ­яв­лять какие-​то пре­тен­зии к «Неформашкам» было бы неуместно. Но оно, поди же ты, пошло дальше.

Попытка классового анализа

Произведения той эпохи инте­ресны именно тем, что это сни­мок госу­дар­ства и обще­ства в момент спол­за­ния к ката­строфе. Это исто­рия болезни, кото­рую мы листаем уже после вскры­тия тела. В этом отно­ше­нии лите­ра­тура тех лет — более, чем лите­ра­тура: её, даже фан­та­сти­че­скую, даже анга­жи­ро­ван­ную в ту либо дру­гую сто­рону, смело можно счи­тать исто­ри­че­ским источ­ни­ком. Уточню: если бы не пафос­ное автор­ское «Красные — это мы», бро­шен­ное глав­ным героем в поле­мике с антагонистом-​номенклатурщиком и под­чёрк­нуто повто­рён­ное в послед­ней строчке про­из­ве­де­ния, мне не при­шло бы в голову лезть к «Неформашкам» с шер­ша­вым клас­со­вым штангенциркулем. 

Повесть начи­на­ется с того, что глав­ный герой, отпра­вив­шийся в отпуск на сол­неч­ный юг жур­на­лист сто­лич­ной газеты, въез­жает в город, кото­рого нет на карте. Далее будут подроб­ные спой­леры — ибо мало кто из чита­те­лей отпра­вится разыс­ки­вать и читать этот текст.

Фоном и экс­по­зи­цией слу­жит фантасмагорически-​карикатурная жизнь городка в пере­стройку, как её пони­мали и внед­ряли про­вин­ци­аль­ные чинов­ники. По ули­цам строй­ными коло­нами ходят панки и про­чие нефор­малы из ста­ра­тельно пере­оде­тых пионеров-​комсомольцев, арти­сты мест­ного театра изоб­ра­жают кавказцев-​кооператоров, а на заводе про­хо­дят выборы из 97 кан­ди­да­тов, в резуль­тате кото­рых, разу­ме­ется, всё равно побеж­дает дей­ству­ю­щий директор.

Сюжет стро­ится на про­ти­во­сто­я­нии заез­жего интел­ли­гента Умнова с «отцом города» Василь Денисычем. И вот к образу глав­ного анта­го­ни­ста уже воз­ни­кает ряд вопросов.

«Отец города» — образ, без­условно, отри­ца­тель­ный, хотя и «очень неглу­пый по-​своему чело­век», и может быть при­ят­ным в лич­ном обще­нии, когда ему это нужно. Он игра­ется в ими­та­ци­он­ную демо­кра­тию, очко­вти­ра­тель­ство, и довёл пока­зуху до уровня искус­ства, с при­вле­че­нием заслу­жен­ных арти­стов из теат­раль­ной труппы. Он носталь­ги­рует по силь­ной руке и жалеет, что Сталина на них нет — пред­по­чи­тая, как и мно­гие носталь­ги­ру­ю­щие, не заду­мы­ваться о том, что было бы за фаль­си­фи­ка­цию отчет­но­сти и про­чие шало­сти при том же Сталине. Он носит серый костюм, чем автор под­чер­ки­вает его посред­ствен­ность — все пози­тив­ные и про­грес­сив­ные пер­со­нажи пове­сти оде­ва­ются в джинсы. Его образ стра­шен именно своей «соби­ра­тель­но­стью», тем, что таких чинов­ни­ков мно­же­ство и имя им — Легион.

Но из тек­ста на нас смот­рит ско­рее гро­теск­ный гого­лев­ский город­ни­чий, а Абрамов настой­чиво наме­кает, что перед нами эта­кая смесь Доктора Зло с рай­он­ным Мефистофелем. И вот эта заявка пови­сает у него в пустоте. Возможно, про­сто в силу про­шед­ших лет — тем, кому сего­дня меньше сорока, уже трудно понять нега­тив­ные эмо­ции, кото­рые в 1988 году вызы­вал без вся­ких допол­ни­тель­ных объ­яс­не­ний образ опо­сты­лев­шего бюро­крата. Но это уже не отне­сёшь к при­зна­кам хоро­шей книги: не воз­ни­кает же у нас, несмотря на раз­ницу эпох и образа жизни, вопро­сов, почему Ричард III — под­лец, или почему выходка Париса повлекла столь бур­ную реак­цию Менелая.

А вот выбор глав­ного героя во мно­гом харак­те­ри­зует время напи­са­ния произведения.

Не то, чтобы я имел какое-​то предубеж­де­ние про­тив жур­на­ли­стов. Московские жур­на­ли­сты, разу­ме­ется, регу­лярно отправ­ля­лись в отпуск на юг, и навер­няка иные при этом куда-​нибудь встре­вали. Проблема в другом.

Сергей Александрович Абрамов, сам потом­ствен­ный мос­ков­ский интел­ли­гент и потом­ствен­ный писа­тель, в «Неформашках» ещё бро­са­ется роман­тич­ными сло­вами «крас­ные — это мы» и «на войне без комис­сара плохо, если война — за идею». Но ему уже трудно вло­жить свои рас­суж­де­ния в уста про­стой смерт­ной доярки или какого про­чего немы­того про­ле­та­рия. И да, это про­блема, когда автор — сколь угодно талант­ли­вый и бла­го­на­ме­рен­ный — берётся рас­суж­дать о судь­бах и нуж­дах народа, но не может взгля­нуть на этот народ и его нужды иначе, чем через амбра­зуру своей узкой и при­ви­ле­ги­ро­ван­ной касты. Это, впро­чем, нельзя ста­вить в упрёк лично Абрамову — книга писа­лась в те годы, когда на интел­ли­ген­цию, кто пом­нит, дей­стви­тельно смот­рели снизу вверх, воз­ла­гая на нее фее­ри­че­ские надежды. Так что и глав­ный герой, «спе­ци­а­лист по нрав­ствен­но­сти» Умнов, и бла­гие надежды на пере­стройку, и неспо­соб­ность рас­по­знать в пер­вых, вполне эффек­тив­ных и бла­го­об­раз­ных, коопе­ра­тив­ных опы­тах ростки сего­дняш­них бао­ба­бов дикого капи­та­лизма — всё это сле­пок тогдаш­него обще­ствен­ного настро­е­ния и чая­ний, из кото­рых, как известно нам сей­час, «что выросло, то и выросло».

И за стран­ными для сего­дняш­него чита­теля пики­ров­ками Андрея Николаевича с Василием Денисовичем на тему «кто здесь глав­ный (зачёрк­нуто) крас­ный» — стоит нечто боль­шее: тогдаш­ние амби­ции позд­не­со­вет­ской интел­ли­ген­ции «пере­хва­тить руль» у теря­ю­щий власть пар­тий­ной номен­кла­туры. На тот момент они каза­лись не столь уж фан­та­сти­че­скими: при всей своей любви к рас­ска­зам «как мы стра­дали от режима», имен­ного класс твор­че­ской и науч­ной интел­ли­ген­ции в позд­нем Союзе был, после класса номен­кла­туры, наи­бо­лее при­ви­ле­ги­ро­ван­ным, наи­бо­лее пред­став­лен­ным в раз­лич­ных сове­тах и коми­те­тах и при­бли­жен­ным к рас­пре­де­ли­те­лям. Достаточно ска­зать, что прав­до­лю­бец Умнов едет в отпуск из Москвы на соб­ствен­ном авто­мо­биле, како­вые, по самым опти­ми­сти­че­ским под­счё­там, в Советском Союзе имели не более 15% жителей.

Стоит напом­нить, что к вось­ми­де­ся­тым годам и номен­кла­тура, и интел­ли­ген­ция сфор­ми­ро­ва­лись именно как наслед­ствен­ные классы, а не про­сто про­фес­си­о­наль­ный «цех». В 30-50 годы был обыч­ным академик-​изобретатель, лите­ра­тур­ный клас­сик, министр или пар­тий­ный лидер из бед­ной кре­стьян­ской семьи, кото­рый начал полу­чать обра­зо­ва­ние в дере­вен­ской семи­летке. Но к вось­ми­де­ся­тым у тех и дру­гих крепла тен­ден­ция пере­да­вать по наслед­ству свой род заня­тий и свя­зан­ные с ним пре­фе­рен­ции, жениться на людях «сво­его круга». Вместе с тем, было все меньше жела­ния при­ни­мать в этот круг «выско­чек» со сто­роны, вкупе с пре­зре­нием к физи­че­скому труду и чёт­ким осо­зна­нием отли­чия «нас» от «них». Другими сло­вами, в этой среде активно фор­ми­ро­ва­лись клас­со­вые инте­ресы, клас­со­вое созна­ние и клас­со­вые предрассудки.

Излишне гово­рить, что такая ситу­а­ция заку­по­рила соци­аль­ные лифты, услож­нила ком­му­ни­ка­цию и вза­и­мо­по­ни­ма­ние «вер­хов» и «низов», уве­ли­чи­вая напря­же­ние в обще­стве и кри­зис в государстве.

В усло­виях пере­мен класс интел­ли­ген­ции мог наде­яться отте­реть «выми­ра­ю­щих мамон­тов», подобно тому, как класс бур­жу­а­зии когда-​то оттёр от вла­сти ста­рую земель­ную ари­сто­кра­тию. В реаль­но­сти, как мы знаем, эти надежды быстро пре­секли появив­ши­еся на сцене круп­ный капи­тал и орга­ни­зо­ван­ный кри­ми­нал. Распределители и при­ви­ле­гии закон­чи­лись, НИИ закры­лись, Союз писа­те­лей обни­щал, и «не впи­сав­ша­яся» в див­ный сво­бод­ный мир интел­ли­ген­ция отпра­ви­лась тор­го­вать пирож­ками на рынке. Но в 1988 году марк­сово уче­ние о том, что поли­тика явля­ется лишь над­строй­кой над эко­но­ми­кой, и кто кон­тро­ли­рует про­из­вод­ство мате­ри­аль­ных благ — тот и зака­зы­вает музыку в поли­тике, науке и куль­туре — каза­лось твор­че­ским людям таким скуч­ным и устаревшим.

Противостояние жур­на­ли­ста Умнова с Отцом города выра­жа­ется в диа­ло­гах и актах непод­чи­не­ния. Диалоги — дра­ма­тич­ные до тра­гизма, испол­нен­ные мучи­тель­ного выбора, болезненно-​честные, лишен­ные жало­сти и к себе, и к оппо­ненту, пафосно-​звенящие, не в ущерб искрен­но­сти и прав­до­по­до­бию. Великолепные. Акты непод­чи­не­ния — дет­ские, наив­ные и бес­по­мощ­ные, вроде ухода с собра­ния или под­слу­ши­ва­ния у две­рей каби­нета по дороге в туа­лет. И в этом, опять-​таки, вся совет­ская интел­ли­ген­ция тех лет.

Главный кон­фликт пове­сти, как мне кажется, недо­рас­крыт именно из-​за отсут­ствия у «спе­ци­а­ли­ста по нрав­ствен­но­сти» Умнова какой-​либо пози­тив­ной про­граммы в заде­кла­ри­ро­ван­ной им поли­ти­че­ской и соци­аль­ной борьбе. Даже с огляд­кой на ещё дей­ству­ю­щую тогда цен­зуру, кото­рая вряд ли поз­во­лила бы про­пи­сать абра­мов­ским героям дру­гой метод борьбы, нежели избран­ное ими ган­дист­ское нена­си­лие — честно делать свою работу, не участ­вуя в «при­пис­ках» и пока­зухе, и наде­яться, что коли­че­ство чест­ных тру­же­ни­ков вскоре при­ве­дет к каче­ствен­ному скачку, а бюрократы-​сталинисты вымрут как мамонты.

Филиппика глав­ного героя на тему «вы нас угне­тали, но мы всё равно про­дол­жали меч­тать о сво­боде», остав­ляет вопрос из извест­ного анек­дота: «а что вы еще уме­ете делать»? Чем герой может под­твер­дить свою пре­тен­зию на лозунг «крас­ные — это мы?» Чем кон­кретно кол­лек­тив­ный Умнов будет лучше кол­лек­тив­ного Василь Денисыча, если послед­него таки удастся спих­нуть, а сверху будут по-​прежнему тре­бо­вать кра­си­вых отче­тов? С дру­гой сто­роны, если бы автор сде­лал из сво­его «спе­ци­а­ли­ста по нрав­ствен­но­сти» более реши­тель­ного, дея­тель­ного и раци­о­наль­ного пер­со­нажа — как знать, не поте­ряла ли бы повесть в прав­до­по­доб­но­сти и реа­ли­стич­но­сти. Ведь, повто­рим — Андрей Умнов слиш­ком честно спи­сан с тогдаш­ней натуры.

В каче­стве ещё одного поло­жи­тель­ного героя в пове­сти высту­пает мест­ная «ком­со­моль­ская богиня» Лариса, на пер­вый взгляд — вер­ная и послуш­ная помощ­ница Василия Денисовича. Красавица и очень любовно выпи­сан­ный персонаж.

«А где же мне ещё быть?»

— отве­чает она удив­лён­ному Умнову, когда он встре­чает её среди услов­ных подпольщиков.

У неё, в отли­чие от Андрея Умнова, прак­тич­ная про­грамма дей­ствий есть.

«…побе­лим, покра­сим, мебель заве­зем и вста­нем на коопе­ра­тив­ную основу…
— Кто вста­нет?
— Как кто? Мы. Комсомол.
— Всесоюзный Ленинский? Весь сразу?
— Ну, не весь, конечно. Выделим луч­ших, про­го­ло­суем.
— А при­быль кому?
— Всем.
— И на что вы все ее тра­тить будете?
— На что тра­тить — это самое лег­кое, — засме­я­лась Лариса. — Сначала зара­бо­тать надо…»

Лариса — интри­гу­ю­щий и сим­па­тич­ный образ. Другое дело — насколько он полу­чился прав­ди­вым. Увы, сего­дняш­ние оли­гархи, демо­краты и актив­ные «декомм­му­ни­за­торы» из вче­раш­них ком­со­моль­ских сек­ре­та­рей дают неуте­ши­тель­ный ответ на этот вопрос.

В финале — сим­во­ли­че­ском, кра­си­вом и даже в чём-​то ико­но­пис­ном — мас­со­вое тай­ное собра­ние «чест­ных людей» при­зы­вает мос­ков­ского жур­на­ли­ста Умнова на цар­ство (зачёрк­нуто) на комис­сар­ство, а ком­со­моль­ская богиня дарит ему поце­луй. Первый и послед­ний, ибо города, как вы помните, нет на карте. В этой под­ку­па­ю­щей своей наив­но­стью сцене — не только сокро­вен­ные мечты совет­ской интел­ли­ген­ции, но и её исто­ри­че­ская обре­чен­ность. Именно так все­гда теряли свой исто­ри­че­ский шанс мно­гие непло­хие, но склон­ные пере­оце­ни­вать соб­ствен­ную попу­ляр­ность и неза­ме­ни­мость, люди — про­сто отси­жи­ва­ясь и ожи­дая, когда же нам тор­же­ственно и кра­сиво при­не­сут власть. Кому же ещё, если мы — самые достойные?

Сегодня фан­тас­ма­го­рия 1988 года чита­ется не как сатира, а как рек­вием уже тогда умер­шей идее, над гро­бом кото­рой бюрократ-​очковтиратель, комсомолка-​кооператор и интел­ли­гент­ный стра­да­лец от режима — член пар­тии с 1972 года, гры­зутся за её наслед­ство и ещё сохра­ня­ю­щийся в народе авто­ри­тет. Народу же в этой сцене пред­ла­га­ется честно и молча тру­диться в надежде на то, что дальше будет лучше.

Есть подо­зре­ние, ува­жа­е­мые чита­тели, что лютая нена­висть вче­раш­них комс­сек­ре­та­рей, а сего­дняш­них демо­кра­ти­че­ских оли­гар­хов, к соци­а­ли­сти­че­ской идее — это даже не мисти­че­ский страх при виде выле­за­ю­щего из гроба очнув­ше­гося мерт­веца, а вполне раци­о­наль­ный страх при виде давно запи­сан­ного в мерт­вецы хозя­ина, наслед­ством кото­рого мы уже так хорошо успели распорядиться.

Тридцать лет спу­стя несколько по дру­гому рас­смат­ри­ва­ешь пафос­ный и пустой лозунг «мы — сол­даты пар­тии!» Василь Денисыча, и слова «крас­ные — это мы!» у его оппо­нента. Особенно, если про­чи­тать новей­шую био­гра­фию автора: ведь Абрамов, в 60-​е годы писав­ший идео­ло­ги­че­ски пра­виль­ную фан­та­стику о зем­ля­нах, кото­рые помо­гают устро­ить рево­лю­цию жите­лям пора­бо­щен­ного дик­та­ту­рой мира, и биче­вав­ший в вось­ми­де­ся­тые бюро­кра­тов, стал в девя­но­стых зам­пре­дом коми­тета по СМИ и теле­ком­му­ни­ка­циям пра­ви­тель­ства Москвы, а затем, ни много ни мало — заме­сти­те­лем началь­ника Главного управ­ле­ния внут­рен­ней поли­тики Администрации пре­зи­дента РФ, а также сек­ре­та­рем раз­лич­ных пре­зи­дент­ских сове­тов по науке, куль­туре, обра­зо­ва­нию и тех­но­ло­гиям. Сейчас он явля­ется пред­се­да­те­лем наблю­да­тель­ного совета и парт­не­ром инве­сти­ци­он­ной ком­па­нии Беринг Восток Кэпитал Партнерс.

«И эти люди запре­щали нам ковы­рять паль­цем в носу…»

Впрочем, Сергей Александрович Абрамов — писа­тель, без­условно, талант­ли­вый. А книги таких людей зача­стую имеют свой­ство гово­рить несколько больше, нежели в них соби­рался вло­жить автор.

Нашли ошибку? Выделите фраг­мент тек­ста и нажмите Ctrl+Enter.