Это заключительная часть нашего цикла, посвящённого радикальным экономическим реформам в постсоветском селе. Все основные мысли уже были изложены в трёх предыдущих статьях; этот текст — скорее большой постскриптум для интересующихся. Упор здесь мы сделали на аналитическую часть, хотя и от изложения новых фактов тоже не откажемся.
Форма и содержание
Прежде всего, снова вернёмся к проблеме преобразования колхозных хозяйств. По итогам многочисленных протестов они смогли-таки выжить и навязать часть своих условий правительству. Тем не менее, все их победы без политического подкрепления были преходящи. Свидетельство тому — «программная» статья правительства, вышедшая в газете «Известия» 13 января 1993 года.
Ни слова более. Пусть её прокомментирует видный советский и российский историк-аграрник Виктор Петрович Данилов. Я тут не скажу лучше, чем он.
«27 декабря 1991 г. появился президентский указ „О неотложных мерах по осуществлению земельной реформы в РСФСР“, которым предписывалось колхозам и совхозам до 1 марта 1992 года принять решения о замене общественной собственности на землю на частную в любой её форме — индивидуальной, кооперированной, акционерной… Волна крестьянских протестов и на этот раз заставила пересмотреть отведённые сроки и даже разрешить (!) колхозам и совхозам сохранить по воле трудовых коллективов свой правовой статус до следующей зимы…
Зима 1992-1993 гг. должна была стать решающим этапом аграрной реформы. 13 января 1993 г. газета „Известия“ опубликовала короткую статью с длинным, но очень выразительным заголовком — „Последний месяц, когда крестьянин ещё может сделать выбор: стать хозяином земли или отказаться от этого права“. Статья объявляла начало новой атаки на мужика. Напоминалось, что срок для „переоформления документов на землю“ закончился в ноябре 1992 г., что продлённый Верховным Советом срок истекает 1 февраля 1993 г. и, следовательно, у крестьянин „остаются считанные дни“. Колхозные и совхозные коллективы, отказавшиеся „принять от государства землю в собственность“ и на этом прекратить своё существование, пожинают „последствия такого решения“ — три удара и „один парадокс“. „Первый и наиболее сильный удар — по пенсионерам“ — они „навсегда лишаются права на земельную собственность“, а могли бы стать „владельцами солидного капитала“; „второй удар — по работникам социальной сферы села“ (учителям, врачам и др.), чей „отказ от раздела земли“ означает потерю права „стать владельцами земельного капитала“; наконец, „третий удар по самим работникам колхозов и совхозов“, которые без „перерегистрации своего статуса“ и выделения земельно-имущественных паёв теряют всё, ибо „если пая нет, то его ни наследовать, ни арендовать, ни продать, естественно нельзя“. „Парадоксы“ же были изложены в форме предупреждения: „не придётся ли в скором времени тем, кто отказывается ныне от собственности, выкупать её у государства?“. Парадоксальной глупостью колхозников объявлялось их непонимание главного смысла реформы: сохраняя „свой прежний статус, [они] обрекают себя на положение наёмных работников“. Статья завершалась грозным предостережением: „Идёт последний месяц реорганизации. Ещё не поздно одуматься (!!!) тем, кто принял ошибочное решение“.
Открытое давление на работников сельского хозяйства, прямая угроза беспощадного обезземеливания тех, кто ещё не „одумался“, само по себе обнаружило сущность земельной реформы, подчинённой задачам первоначального капиталистического накопления и проводимой средствами традиционного бюрократического радикализма. Очередная атака на мужика была вновь прервана Верховным Советом, что сыграло свою роль в противостоянии с президентской властью и в осенних событиях 1993 г.»
Таким образом, правительство смирилось с провалом «тотальной фермеризации», бросив теперь все силы на перерождение коллективных хозяйств изнутри.
К сказанному я бы ещё кое-что добавил. Есть в статье «Известий» очень примечательная деталь, которую нам обойти вниманием нельзя — вот этот отрывок:
«Парадоксально, но сами руководители хозяйств, сохранивших свой прежний статус, обрекают себя на положение наёмных работников»1 .
Тут интересно сразу несколько моментов. Во-первых, оказывается, не всякий председатель — «подлый партбюрократ, желающий конвертировать власть в собственность». Во-вторых, власть очень надеялась на этот самый отрыв управляющего звена от работников. Стало быть, он до того был не слишком сильно выражен и надежды эти оправдались не полностью.
Но, увы, как «победу» это было видно только снизу. На деле корабль шёл согласно установленному курсу. Вот что писала в «Российской газете» Евгения Серова, советник министра сельского хозяйства России по экономическим вопросам:
«Но, вообще-то говоря, особых отличий во внутреннем организационно-экономическом устройстве вновь зарегистрировавшихся акционерных обществ, товариществ, сельхозкооперативов, коллективных предприятий практически нет. Очевидно, авторы реформы были не столь наивны, полагая, что все колхозы и совхозы в одночасье превратятся в реальные акционерные предприятия или иные новые формы. Перед ними и не стояла такая задача. Но начался процесс коммерциализации, являющийся главной [Выделение наше. — В. П.] целью реорганизации сельскохозяйственных предприятий… После того как формальная реорганизация проведена, начинается длительный эволюционный процесс действительного экономического реформирования. Если государство проводит последовательно линию на развитие рынка, на сворачивание чисто административного управления этими предприятиями, то под воздействием высших условий вчерашние колхозы и совхозы, получившие юридическую самостоятельность, кто раньше, кто позже, но неизбежно начнут модифицировать и свою внутреннюю структуру, и своё поведение в экономической среде»2 .
«Модифицировать свою внутреннюю структуру» до «нормального» капиталистического предприятия с бессистемными штрафами, снижением издержек за счёт рядовых сотрудников и т. д. То есть ставка была на то, что капитализм наступит явочным порядком, и ставка оказалась верной.
У нас в стране часто можно услышать: «Вывеска сменилась, а суть осталась прежней…». Вот нам и раскрывают смысл «ничего не значащего» изменения формы. В этой статье говорят открытым текстом: смена вывески — это ловушка, предваряющая само изменение, а всё дело в наполнении этой формы совершенно новым содержанием. Тут Серова раскрыла тактику правительства максимально верно.
Достаточно сказать, что в нашей стране до 1993 года вообще не существовало закона, регулирующего существование акционерных обществ3 . И вместе с тем почти половина сельскохозяйственных предприятий, принуждённых к перерегистрации, «выбрали» именно эту форму собственности. Но как её можно было «выбрать», да ещё и добровольно, осознанно, когда никто, даже профессионалы, не мог сказать, что из себя будет представлять колхоз, когда превратится в ЗАО или ОАО?! Выбирали сердцем, надеясь сохранить всё по-прежнему — получали то, чего никто бы в здравом уме не захотел бы.
И это лейтмотив всех российских реформ. Наш народ обвиняется в глупости, в низкой правовой культуре, в том, что менталитет у него совсем не тот и «блистательные реформы» разбились о невежество массы… Но кто вообще может похвастаться решением уравнения, где все члены — неизвестные? А его намеренно делали именно таким, нерешаемым в принципе!
Так или иначе, колхозы и совхозы в 1992 году совершили свой «прорыв в никуда». Почему именно «в никуда» — разъяснено ещё более подробно в предыдущей части. А тут мы сосредоточимся на последствиях того, что власти не сильно упорствовали откату.
В 1993 году в прессе начали появляться статьи, написанные будто бы из какой-то параллельной реальности. Например, вот совместный материал Виктора Бута и Валерия Коновалова за февраль 1993 года «Началось раскулачивание фермеров — через суды и колхозные собрания». И это не просто журналистский ход: за материалом стояли вполне реальные истории.
Одни случаи представляли собой «банальную» реставрацию колхозов новоиспечёнными фермерами. Они хорошо иллюстрируют сделанный мной в прошлой части вывод: «фермеризация» далеко не всегда была добровольной. Цитирую:
«В Калужской области, например, удалось даже провести колхозное собрание уже не существующего колхоза, преобразованного ранее в несколько фермерских хозяйств и кооперативов. Бывшие колхозники дисциплинированно собрались и проголосовали за восстановление колхоза так же дружно, как недавно — за его ликвидацию, и тут же провели коллективизацию и экспроприацию фермерских хозяйств»4 .
Были и более «вопиющие» случаи, когда колхозники через суды нескольких инстанций добивались признания незаконным «отрезания» у колхозов земли, на которой расположились фермерские хозяйства. На момент публикации ряд районов Ростовской области ещё только судился, а на Кубани колхоз им. Калинина (символично, однако) уже выдержал схватку с пятью фермерскими хозяйствами, отсудив у них в общей сложности 405 гектаров земли и тем самым добившись де-факто их ликвидации. Судьба проигравших вполне себе напоминает мягкое раскулачивание:
«Пять крестьянских семей, состоящих из сельскохозяйственных специалистов с опытом и образованием, уже вложили в землю немало сил и средств, развернули строительство, засеяли поля, взяли и использовали кредиты, а теперь остаются лишь с государственными актами на землю в руках, но без самой земли».
В том же районе колхоз «Победа» одержал верх над тремя фермерскими хозяйствами в борьбе за 113 гектаров земли. И это ещё не рекорды. Один из колхозов вообще вернул себе около 1000 га «отрезанной» под фермеров земли. Суды всё утвердили, приговор был окончательным. Авторы делают особый акцент на том, что главным аргументом для судов не было просто желание председателя: им становилась именно воля колхозного собрания5 . Впрочем, победа тут была вовсе не обязательна. Зачастую фермерское хозяйство было просто не способно пережить судебную тяжбу вне зависимости от её исхода, так как это были деньги и время6 . Тем более трогательно смотрятся на этом фоне призывы этих самых фермеров, отданных на растерзание, поддерживать курс Б. Н. Ельцина до последнего7 .
Тем не менее, особо впечатлительным читателям не советую драматизировать. Всех очень и очень жалко, но всегда надо держать в уме, прообразом чего именно должны были стать эти фермерские хозяйства:
«Делить обобществленное имущество и землю на паи, конечно, надо, что предусмотрено соответствующими законодательными актами и постановлениями правительства… Но надо ли, тем более в нынешних условиях, всюду выделять по 10-15, а иногда и менее гектаров на каждого в натуре?
Для возделывания российских полей сейчас достаточно 2,5 миллиона фермеров, а это ¼ „занятых“ ныне в сельском хозяйстве. Людей, способных при специальной подготовке на высоком профессиональном уровне заняться земледелием, в стране более чем достаточно. Но если для этого даже будут созданы все материальные, правовые, экономические и социальные условия, против этих 2,5 миллионов восстанут остальные, в массе своей заведомо неспособные (в том числе физически) рационально организовать самостоятельное хозяйство или вообще не желающие им заниматься. Более того, это потенциально агрессивный по отношению к „культурному хозяину“ социальный слой неизбежных „бедняков“ — прежней опоры большевиков в уничтожении этого хозяина и раскрестьянивании деревни. Опыт разорения и поджогов крестьянских хуторов деревенской беднотой был накоплен уже после февральской революции 1917 г.»8
Читая это, на самом деле, лучше понимаешь «национал-коммунистов» тех лет, беспрерывно вещавших о власовщине, об оккупации страны и прочем подобном. Когда статья в ведущей газете страны звучит, как нацистский документ о политике на восточных территориях, нарочито непримиримый характер риторики «красной оппозиции» кажется самым подходящим.
Далее автор осторожно продвигает мысль, что колхозы — не такая уж и плохая идея, но… Только как резервация. Как спасение от социального взрыва, пока новый класс собственников не окрепнет и не будет готов подчинить себе эту массу завоёванных без единого выстрела «туземцев» — собственных соотечественников, обращённых в батраков.
Можно ли в таком случае обвинять колхозников за те бытовые жестокости относительно фермеров, о которых мы уже писали ранее? Можно ли лить слёзы над согнанными с земли?
Впрочем, были статьи и патерналистского покроя:
«Те, кто переживёт неизбежную вскоре среди фермеров конкуренцию, возьмут на себя все заботы о социальной сфере, включая и заботу о неконкурентоспособных земляках. Революции местного масштаба нам ни к чему. Из-за чего они происходят, фермеры понимают как никто другой»9 .
Слова — добрые, лицо — честное. Но на дворе Россия начала 1990-х. На доброе слово не верили и правильно делали.
Вот из ещё одного издания:
«— Какой образ ведения хозяйства кажется из кошкинских окон наиболее подходящим в нынешних условиях?
— Как ни странно — помещичий. Когда в 1917 году прогнали помещика, город остался без продуктов и до сих пор без них. Помещичий прообраз для колхозника, работника совхоза, фермера — это тот, где большой масштаб, прогрессивные технологии, хорошая техника, умелые управляющие, а значит, и возможность кормить одновременно большое число людей. У нас же государство по-комбедовски наделяет людей крохами и думает, что крохами хоть кто-то будет сыт»10 .
Не знаю, как насчёт пути от социализма до капитализма, но путь от идеала семейного американского фермерства до прусского крепостного права с помещиками-юнкерами «демократическая Россия» преодолевала на удивление скоро и успешно.
Коли мы перешли к разговорам о массовой социальной базе тех или иных политических сил, хотелось бы поделиться ещё кое-какими мыслями. Автору этих строк с каждым годом всё менее и менее вероятной кажется возможность нахождения какой-то конкретной социальной группы, которая была бы постоянным и первостепенным «заказчиком» перестройки. Отечественные коммунисты длительное время искали и до сих пор ищут некий слой советского общества, который выдвинул плеяду своих вождей в виде новоявленных демократов и уничтожил социализм изнутри. На эту неблагодарную роль много кто претендовал. Бюрократия как класс, теневики/цеховики/фарцовщики и даже… сами колхозники.
Да, когда-то это была довольно ходовая теория! Её ещё в советское время начала двигать Татьяна Хабарова. Мол, Сталин предупреждал от раздачи МТС колхозам, после его смерти их раздали, породили тем самым протокапиталистический сектор, превратив общенародную собственность в коллективную, отдав средства производства по сути говоря частным кооперативам (такая характеристика — уже большая натяжка, но примем) и так далее. Как вы можете увидеть из наших статей, версия настолько мимо, насколько это вообще возможно. Колхозы не были заинтересованы в частной инициативе: даже когда в 1986 году им разрешили сбывать до 30 % произведенной продукции, на рынок реально выбрасывали не более 6 %, предпочитая не связываться с торговлей11 . Реальной разницы между «частными» колхозами и «общенародными» совхозами никто из современников не замечал. Так кто же тогда?..
Я с величайшей осторожностью предположу, что, возможно, на перемены в Советском Союзе стоит смотреть, как на буржуазные реформы в Российской Империи, как на прусский путь к капитализму. То есть как на пресловутую «революцию сверху». Точнее, в нашем случае — «контрреволюцию сверху».
Не везде абсолютизм, если смотреть на него как на систему межклассового равновесия между дворянством и буржуазией, прямо закончился победой последней, буржуазной революцией. Тем не менее, колесо истории назад не проворачивалось, капиталистические отношения пробивались явочным порядком, и консервативным монархиям приходилось решать задачи новой эпохи, порождая капитализм с так называемыми «ярко выраженными феодальными пережитками», когда буржуазия слаба, её либерализм жмётся к престолу монарха и не способен уже поднять массы на революцию, ибо пролетариат вышел на историческую арену как самостоятельный игрок, а аристократия благодаря этому продолжает крепко стоять у руля. Эти режимы очень гордились тем, что вступили в новую эпоху «без ужасов революционных потрясений». И по итогу все они взорвались в XX веке оглушительнее всего. Безусловно, реформы — прежде всего следствие уже шедшего подспудно экономического развития. Но мы часто забываем, что они могут быть не одним лишь отвлекающим манёвром, а самым настоящим итогом развития революционного процесса, когда правящий класс, выиграв битву (яркий пример — революция 1848 г. в Пруссии), признаёт, что всё же проиграл войну, и пытается капитулировать, но на своих условиях. То есть на условиях, наиболее выгодных верхушке, а не низам.
Тот факт, что Советский Союз уже очень долго крутят-вертят на предмет того, как бы его вписать в ту или иную «классическую» схему революций/контрреволюций, но так и не достигают успеха, даёт повод задуматься в этом направлении. Возможно, если коммунистические теоретики в России больше внимания обратят на обратное влияние надстройки на базис, анализ аналогичных исторических случаев, когда правящие режимы вынуждены были нехотя выбрасывать белый флаг при внешнем благополучии, мы получим новый взгляд, который многое расставит на свои места. Да, это всё ещё будет история о пути стран социализма к рынку, но это уже будет совсем другая история.
Но я должен сказать сразу и откровенно: надежды на творческий подход со стороны левого движения тут нет. Попытка выяснить, что такое «контрреволюция сверху в государствах Восточного блока в сравнении с классической революцией сверху XIX века», выльется в простой перенос логики вековых, а то и двухвековых по давности процессов на материал Советского Союза. Возможно, я пессимист, но я предвижу: не будет осознания работы с новом объектом, сопряжения с действительным изучением советского общества. Только построение голых историософских схем при параллельном обвинении советской исторической науки в схематичности. И ждут нас чудные «открытия» по типу «в связи с реформистским путём демонтажа реального социализма в Восточном блоке буржуазная программа там выполнена непоследовательно, не до конца, а потому надо работать в два этапа: сначала помочь буржуазии в окончательном становлении восточноевропейского капитализма, а потом уже думать о будущем». Можно обосновывать мысль цитатами В. И. Ленина из работы «Реформизм в русской социал-демократии». Можно обойтись без них в случае острого неприятия ленинизма. Это по вкусу. Вот вам и очередное обоснование того, что мы должны вечно плестись в хвосте у разного рода майданщиков, после каждой «революции достоинства» вновь завывая «нас опять обманули». И ведь это только один из способов всё испортить!
Чтобы этого избежать, надо будет работать над этим вопросом на очень широком материале и всерьёз, используя аналогии «вглубь», то есть с буржуазным обществом, как весьма призрачный ориентир, а вот сравнительно-исторический анализ всех случаев демонтажа социализма сверху от Вьетнама до ГДР — как основную сферу интереса. А если не так, а «как обычно», то лучше и начинать не надо. Сжальтесь над движением: оно и так тяжело больно новаторами от сохи, из которых каждый второй — новый Маркс со своим проектом обновления марксизма сверху донизу.
Очень интересной для этого времени я нахожу мысль Петра Карпова, одного из экспертов при Верховном Совете России12 . В своём интервью он упомянул о том, что одна из ключевых проблем выбранного курса реформ на селе — это… география. Эта причина на старте «фермеризации» российского села была совершенно не учтена, а при этом она была объективно непреодолима. Определённая система производственных отношений в течение советского периода превращалась в столь же определённое расположение построек, электролиний, дорог и т. д. Всё от амбара в отдельно взятом хозяйстве до сети автострад было построено с расчётом на плановую экономику. Это имущество было либо плохо делимо, либо не делимо вообще, а попытки сломить столь мощный фактор с наскока, кинуться в фермерство, разукрупнение, создание новых хуторов и отрубов, просто не могли быть ничем подкреплены. Реформа была обречена на провал ещё до её начала, потому что никто не подумал о её адекватности антропогенному ландшафту.
Можно выпустить указ о фермеризации, можно разделить имущество на бумаге, но кто в реальности будет двигать на десятки километров жилища, поля, дороги, сделанные под огромную «латифундию», под колхоз? Это была попытка втиснуть реально сложившиеся отношения в узкие им одежды, в неадекватные формы.
Вот эта мысль намного опередила своё время: она скорее ближе к социальной географии в современной западной традиции. И актуальность этой мысли не только в банальном «нам в случае прихода к власти лучше не повторять этих ошибок и, возможно, стоит учесть их в текущей политической борьбе». Нет, тут есть смысл смотреть фундаментальнее: на наше понимание производительных сил и производственных отношений.
В контексте категориального аппарата исторического материализма довольно долго географию (причём речь шла о физической географии и только!) «прятали» в категорию производительных сил как один из её элементов, а какое-то её особое влияние если и признавалась, то только в плехановском понимании: «большое значение имела в начале человеческой истории, но чем дальше по пути развития способов производства, тем менее и менее география влияет на развитие народов, становясь фактором сугубо подчинённым».
Здесь же, если верить Карпову, мы наблюдаем куда более многогранную вещь: география производства, сформировавшаяся под влиянием определённых экономических отношений, оказала обратное влияние на свою детерминанту. Вот так по-своему направила попытку изменения этих отношений. Объективно существующая среда как бы отвечает: «не выйдет, идите иным путём». И они идут. Да, это тоже был путь к рынку. Но уже совершенно другой. Не тот, что был запланирован в розовых мечтах, но тот, что сложился реально.
Эта тема, на самом деле, могла бы дать много замечательных вещей при изучении человеческой истории с марксистских позиций. Только не нужно кидаться в омут с головой, прикладывая современные модели западной социальной географии, какие-то закономерности антропогенного ландшафта, ко всем интересующим объектам исследования и навешивать сверху марксистские словеса. Или заниматься с помощью этого инструментария народными низами, считая, что уже сам факт «остросоциальности» считается марксизмом. Это всё сначала нужно соответствующим образом осмыслить в рамках категорий исторического материализма, а работа с категориальным аппаратом — это совсем не шутки.
За терминами большая сила. Как показали дискуссии 20-х, марксизм в истории можно развалить достаточно невинным для стороннего наблюдателя сужением категории производительных сил до техники. Надо прежде всего методологически разработать вопрос.
Новый курс
Уступая требованиям оппозиции и стремясь перетянуть часть «патриотического» электората на свою сторону, Борис Ельцин отказывается от кандидатуры Егора Гайдара как председателя правительства (по-старому — председателя Совета Министров) и останавливается на кандидатуре Виктора Степановича Черномырдина. Газеты поспешили затрубить: реформы в отступлении, государственное регулирование возвращается и усиливается! И одновременно с этим:
«… от страха перед повальным рэкетом дрожат стёкла в витринах магазинов и окнах кафе. Днём с огнём не найдёшь этого самого государства, когда за данью придут новые комиссары в кожаных тужурках»13 .
В течение почти всего 1993 года министерство экономики в этом правительстве возглавлял Олег Иванович Лобов — человек, лично преданный Б. Н. Ельцину ещё со времён совместной работы в свердловском обкоме КПСС и характеризуемый прессой тех лет как деятель, стоящий на «антирыночных» позициях14 . Это очень любопытный момент, на самом деле. Во-первых, что человек подобных взглядов, если пресса не перегибает палку, делает в правительстве, нацеленном на рыночные реформы? Во-вторых, неужели личная преданность была настолько значима для первого президента, что в жертву ей он готов был закрыть глаза на явно неподходящие личные качества кандидата? Вот и ещё один любопытный штрих к групповому портрету людей, устроивших те безумные трансформации, которые назовут «реформами».
Новая метла по-новому метёт — и всё в сторону примирения с осколками прежнего АПК. Новый председатель правительства выполняет роль «хорошего полицейского»: обещает дотации с различными стимулирующими коэффициентами, вмешивается в связи производителей с монополистами, пробивая прежним колхозам и совхозам лучшие условия поставок. Пресса обращает внимание, что Виктор Черномырдин хочет понравиться формирующемуся аграрному истеблишменту15 .
Ещё бы он им не понравился! Правительство возьмёт на себя часть выплат по кредитам сельхозпроизводителей, осуществит авансовое кредитование (забота об инфляции!), возьмёт на себя 50 % страховки, компенсирует до 30 % стоимости минеральных удобрений и до 50 % стоимости сельхозтехники. Не даром, конечно, — в счёт поставок государству, но это уже что-то; и не пожарными темпами, а ещё зимой, до начала сезона16 . Все эти меры позволили увеличить сборы зерна в федеральный фонд в сравнении с 1992 годом17 . А он, на минуту, был годом всероссийской стачки.
Но чем более гибкими кажутся подобные меры на первый взгляд, тем более жёсткими они были на деле в административном плане. Мало того, что всё озвученное даётся не даром, так ещё и не без последствий. Получивший подобную помощь берёт на себя и обязательства: не резать скот, не допускать снижения объёмов производства в сравнении с прошлым годом и т. д.18 С виду выглядит именно так, как и преподносит пресса: страховка от лентяя. Неэффективные хозяйства вынуждены будут уйти, выживут сильнейшие. Да вот только загвоздка: параметры оценки имеют отделённое отношение к эффективности производства как таковой. Обычно для этого используют иные показатели: производительность труда, фондоотдача и т. д.
Что значит «не вырезать скот»? А если его просто невыгодно содержать в силу рыночной конъюнктуры? Хозяйство переориентировалось на зерно — и оставшееся стадо камнем висит, руша все показатели.
Что значит «не сокращать производство в сравнении с прошлым периодом»? А если это сокращение запланированное и связано с реалиями рынка? В 1991-1992 годах было именно так, сокращение было именно преднамеренным. Вы лучше простимулируйте нас так, чтобы нам экономически невыгодно было сокращать… Ах, вы приказываете, иначе денег на солярку не дадите? Ну тогда да, это настоящий прорыв на столбовую дорогу цивилизации из тоталитаризма.
Как уже было отмечено в предыдущих частях, рынок начала 1990-х был не настолько уж и «неконтролируемым базаром», как это часто рисуют критики, в том числе слева. По крайней мере, в аграрной сфере. Вот, например, акционерное общество «Азот». Несложно догадаться, что основной вид деятельности — удобрения для сельского хозяйства. Вроде бы свободно в выборе клиентов, в том, «что, как и когда» производить, но… ограничение экспорта, государственный перечень стратегических товаров — и в итоге этому АО квоты всё равно выдаёт бывший «плановый» владелец в лице «Росагрохима»19 . И подобное мы могли наблюдать на протяжении всего описываемого периода на всех участках АПК. Государство сначала попробовало плановые методы в условиях развития рынка, просто как временную меру, потом распробовало — и не смогло оторваться. Но для рядового сельского труженика ничего хорошего от этого, в условиях отрыва его от собственности, не произошло.
Эта тема, на мой взгляд, нуждается в очень хорошем исследовании, потому что сейчас даже среди левых множество фанатов кейнсианства, предлагающих нам отложить всякий реальный (в обоих смыслах) социализм в сторону и заняться «пожарным» реформизмом по спасению чего-нибудь с помощью государственных интервенций. Да так уж ли сильно противопоставлен этот идеал нашему «неправильному» капитализму?
Продолжился процесс сворачивания «массовой фермеризации». На IV Съезде АККОР В. Черномырдин обещал не вмешиваться в процессы распределения денег, направляемых на развитие фермерства20 . Здесь нужно пояснить, что финансирование это тогда осуществлялось по схеме, которая сегодня никому — кроме современного Министерства культуры и Фонда кино — даже в голову не придёт: отдаёте государственные деньги какой-то общественной организации на безвозвратной основе, а распределение средств и контроль за их расходованием они осуществляют сами на своё усмотрение.
При этом высокая коррумпированность местных отделений АККОР была известна всем современникам, это не какое-то особое послезнание наших лет, когда всё вскрылось и покровы сорваны. Вести о вопиющих хищениях в фермерских ассоциациях, которые и не снились ни одному нечистоплотному председателю советского времени, не могли игнорировать даже либеральные газеты. Мы не обращались к этим материалам намеренно, дабы не перегружать текст, но весьма и весьма показательно, что значительная часть фамилий, связанных с этими скандалами, — по сей день крупные бизнесмены регионального уровня. Утверждать прямо, конечно, ничего нельзя, но период первоначального накопления, знаете ли… В принципе, в плане коррумпированности органы власти начала 90-х годов всяким общественным организациям ещё фору дадут… Но там надо было хотя бы какие-то минимальные усилия приложить, чтобы украсть! В АККОР же, судя по некоторым публикациям, это можно было делать прямо у всех на глазах и не нести никакой ответственности21 . Продолжение финансирования фермерства через эту структуру нельзя рассматривать иначе, как политический шаг: заткнуть руководству фермерского движения рот, пока на местах будут «резать» рядовых фермеров. В целом, съездом 1993 года фермеры остались недовольны. Пришёл их черёд принимать в штыки правительственные программы, в то время как к бывшим коллективным хозяйствам власть становилась всё более лояльной22 .
В очередной раз было объявлено об изменении закупочной политики государства. Были декларированы отказ от обязательных государственных поставок (опять?) и формирование двух параллельных продовольственных фондов: федерального и регионального. При формировании последнего для местных властей сохраняется право требовать с производителя обязательные поставки (снова…), но федеральный фонд, согласно заявлению, будет стимулировать крестьян к продаже только экономическими методами23 . Например, сдал продукцию животноводства в федеральный фонд — получил компенсацию 50 % затрат на горюче-смазочные материалы24 . Деньги-деньги-деньги… Нужно ли их было так много?
Смотрите сами. В 1991 году диспаритет между городом и деревней составлял «всего» 18 млрд рублей, в 1992 — 200 млрд рублей, на начало 1993 — 400 млрд рублей. И при этом ещё из года в год растёт налоговая нагрузка25 . У сельхозпроизводителей в целом по стране всего 240 миллиардов рублей. Для успешного начала посевной требуется 640 млрд рублей26 . Не давать, конечно, можно, но есть-то что?
В посевную 1993 года был ликвидирован дефицит производства материалов для села, но у самих хозяйств денег на руках по-прежнему не было. Село, несмотря на инфляцию, деньгами накачали27 . По итогам этого к маю 1993 года удалось остановить спад животноводства28 .
Самое главное: в прошлом году денег не дали и получили волну забастовок; в 1993 году, наученные горьким опытом, власти активно вливают средства, дабы оставить село пассивным в перспективе будущей разборки с Верховным Советом.
А вот регионы думать долго не стали и, получив в руки административные методы, развернулись по полной:
«Ростовский облсовет выступает с законодательной инициативой: предоставить право городским и районным администрациям определять виды специализации фермерских хозяйств и обязательный план сдачи государственной продукции — независимо от форм собственности. Всё, как двадцать лет тому назад: что сеять, как пахать и сколько сдавать…»29
Под этим флагом перехватили и кредитную политику:
«Первыми будут получать кредиты из областного бюджета те фермерские хозяйства, которые примут на себя обязательства на поставку своей продукции государству»30 .
В принципе, сам перевод проблемы на региональный уровень уже рассматривался как отступление от реформы:
«Большинство нынешних руководителей регионов не заинтересованы в аграрном реформировании. На них лежит ответственность за кормёжку своего населения, и они действуют давно отработанными методами комиссаров в пыльных шлемах: контролируют весь объём произведённого продукта и распределяют его вне зависимости от желаний производителя. Они вынуждены консервировать свою маленькую хозяйственную тиранию, в том числе по вине правительства. Вместе со свободолюбивыми указами оно присылает „на места“ требование вынуть из колхозов и совхозов как можно больше зерна — иначе не будет ни бензина, ни керосина. Тот факт, что продуктивность у колхозов и совхозов низкая, совершенно не приводит местное руководство (как правило, это практики старой школы) к осознанию необходимости реформы»31 .
Но это было, конечно, весьма двойственным шагом. Местные руководители потворствовали колхозам, но они же пользовались принудительными методами. Центральное правительство всё ещё было носителем «образа врага» для села, но оно пользовалось более мягкими методами. Это в том числе политически дезориентировало.
При Черномырдине был сделан красивый реверанс в сторону социальной сферы, которая после ликвидации колхозов и совхозов повисала в воздухе. Предполагалось «повесить» социальную сферу на местные органы власти32 . Это, впрочем, не было принципиально новой идеей: она в газетах высказывалась и ранее. Но как тогда, так и в 1993 году это был просто жест на публику, мол, мы помним-помним. Реально никаких средств у местного самоуправления для содержания социальной инфраструктуры на селе, от клубов до адресной помощи пенсионерам, не было. Вот что свидетельствовал на страницах «Российской газеты» один из сотрудников Минсельхоза России:
«Громадные инвестиции в сельское жильё, школу, больницу, дороги — это сказки для детей. Считайте: в этом году на развитие всего АПК выделено 439 миллиардов рублей капитальных вложений. Из них 169 миллиардов пойдут на выполнение госпрограмм „Детское питание“, „Сахар“, „Растительное масло“. Развитие социальной сферы финансируется за счёт бюджета территорий. Она в лучшем случае получит от оставшихся средств половину — 135 миллиардов. А необходимо три триллиона рублей. Выделяют же четыре процента от этой суммы. Такая арифметика»33 .
Политика
«По мнению Карпова, правительство и большинство политиков пребывают в иллюзии, что продовольственный вопрос разрешится сам собой — как результат рыночных реформ. И в короткие сроки. Также в верхах преобладает точка зрения, что рынок, балансируя платежеспособный спрос и предложение, „смягчает“ потребности населения. По существу, такая точка зрения равносильна признанию, что население обязано недоедать»34 .
Из интервью с Петром Карповым, заместителем председателя Высшего экономического совета при Верховном Совете России
Продолжались баталии за землю. Продавив частную собственность вообще, конкретизировав условия частной собственности на пригородные и городские земли, радикалы продолжали упорно пробивать идею частной собственности на земли сельскохозяйственного назначения. Никакие аргументы на них не действовали. Нет собственности без распоряжения! То есть без права купли-продажи, возможности залога и т. д.35 Верховный Совет на поводу не шёл — Верховный Совет в этом году уберут.
Что самое интересное, вице-президента А. В. Руцкого оперативно сняли с поста куратора сельского хозяйства уже весной 1993 года, формальным поводом для чего явилась фраза о том, что курс на фермерство — это «историческая ошибка»36 . На правду не обижаются, но в политике этот принцип работает иначе, поэтому при Викторе Черномырдине власти говорили «как можно!», но начали действовать с учётом данного момента втихомолку.
Вообще эволюция А. В. Руцкого в этом плане очень интересна: от верного сторонника Б. Н. Ельцина, обеспечившего его восхождение к власти, до радетеля за «социально ориентированный капитализм» против радикальных рыночных реформ. Писал ли он свои речи сам или ему писали, но звучало очень хорошо. Только послушайте:
«Занимаясь в последний год весьма серьёзно проблемами АПК, я каждый раз вздрагивал, когда на трибуну поднимался Ю. Черниченко. Крик: согнать с земли всех, кто не хочет сегодня и сейчас стать фермером, разрушить одним махом прежний уклад — колхозы и совхозы. Провести деколлективизацию теми же методами, что Сталин проводил коллективизацию. Ясно вижу: ни сей оратор, ни его последователи никогда не сидели на земле и не крестьянствовали. Поэтому так легко и могут рассуждать о судьбе более чем одной трети населения страны.
В связи с этим не могу не упомянуть о китайцах: посмотрите, как деликатно они подошли к реформе — дали крестьянам новые возможности, но не гнали их бамбуковыми палками. Что же мы гоним свой народ — голодом, инфляцией, крикливой пропагандой — неведомо куда. Смотрите как боятся радикалы произнести слово „капитализм“. Застряло в горле, а социализм давно выплюнули. Вот и крутят: рынок (без капитализма!), демократия (без парламента!), свобода (без оппозиции!)»37 .
На самом деле многие речи бывшего вице-президента России, кто бы их ни писал, сегодня звучат как зловещее пророчество. Возможно, даже сам автор или авторы не отдавали себе отчёта в том, насколько их прогноз всерьёз.
Со стороны программа, которую предлагал вице-президент, и вправду рисовала иной образ будущего, нежели тот, что могла предложить команда Б. Н. Ельцина. Начиная от образа сильного государства с учётом «национальных особенностей» и «социального капитализма», заканчивая бюджетной реформой, дающей больше прав регионам и обещающей наконец-то подвести под российский федерализм реальную экономическую основу.
Только прочтите это. Разве что-то потеряло актуальность? Да у нас до недавнего времени вся оппозиционная риторика всех спектров на вот таких пассажах строилась:
«Государство в рамках переходного периода должно стать лидером реформ, задавать их курс. Оно не может уклоняться от ответственности за судьбы предприятий и тех, кто на них работает, равно как и казённые предприятия не могут в один момент освободиться от ответственности перед государством. Реформа системы государственного управления в первую очередь должна предусматривать формирование нового типа ответственности. Воссоздание „штабных“ целезадающих функций и нормальной исполнительной дисциплины.
<…>
Не будет никакого движения вперёд и в том случае, если не оказать реальной поддержки малому и среднему производственному бизнесу. Пока посредническая деятельность будет выгоднее производства, никаких серьёзных изменений на рынке не произойдёт. <…> Сконцентрировав ограниченные инвестиционные ресурсы, объединив предприятия, связанные производством конечной продукции, они смогут противостоять спаду, обеспечить реальную конверсию и структурные сдвиги, выйти на мировой рынок. Анализ показывает, что при таком подходе вполне возможно отвоевать свою долю на мировом рынке высоких технологий (аэрокосмическая техника, телекоммуникации, судостроение, электротехника и т. д.).
<…>
Нам нужно стимулировать экспорт. Причём не только и столько сырьевой, сколько промышленный. В частности, необходима система льготного кредитования экспорта готовой продукции прежде всего машиностроения. При этом одновременно менять структуру импорта, увеличивая ввоз оборудования, технологий, инвестиционных товаров.
<…>
Правительство обязано незамедлительно принять правовые, экономические и административные меры, которые защитят интересы государства во внешнеэкономической сфере. Незаконная, миллиардная по объёмам, перекачка валюты за рубеж должна быть пресечена безотлагательно, а созданная по сути дела для отвода глаз федеральная служба России по валютному и экспортному контролю, деятельность которой саботируется правительством уже почти полтора года, должна, наконец, заработать»38 .
Слова эти, конечно, красивые и соответствуют чаяниям немалой части нашего народа. Но вот вопрос: была ли программа А. Руцкого реальной альтернативой, иным путём развития капитализма в России? Или же это был лишь обманный трюк, после которого Россия всё равно пошла бы прежним путём к чему-то очень похожему на день сегодняшний? Причём речь даже не о каком-то преднамеренном предательстве, обмане, двуличии и т. д. Вполне возможно, что даже самые искренние намерения не смогли бы противостоять внутренней логике реформ, и свергнувший дракона сам стал бы драконом — путь был только один.
Этот вопрос является особенно занимательным в том числе и для коллектива Lenin Crew, где в ходе его обсуждения сломали немало копий, но к какому-то консенсусу так и не пришли. Между тем, от решения этого вопроса целиком зависит оценка российского коммунистического движения того периода. Автор придерживается той позиции, что победа Верховного Совета стала бы альтернативным путём для развития российского капитализма.
Но, на самом деле, можно привести аргументы и против такой позиции. Тот же Александр Заверюха, вице-премьер, курировавший отечественное сельское хозяйство после отстранения от этих дел Руцкого. Он прямо заявлял, что разделяет программу своего предшественника39 . Интересно в этой ситуации то, что Заверюха просидел на своём посту вплоть до 1997 года, то есть пережил разгон Верховного Совета. Получается, Руцкого убрали из большой политики, но дело его жило и здравствовало? Или тогда, в 1993 году, А. Х. Заверюха был не совсем искренен и старался пройти меж двух огней? Есть смысл выяснить.
Да и «национальный» поворот Бориса Ельцина вроде назначения премьером Виктора Черномырдина, возвышение фигуры Евгения Примакова… Все эти шаги дезориентировали оппозицию, потому что своей риторикой и программой частично повторяли ее инициативы. Но был ли это камуфляж? Или же дело Верховного Совета, будучи раздавлено танками для телекамер, победило в правительственных кабинетах?
Возвращаясь к истории: то ли Александр Руцкой спохватился слишком поздно, то ли Борис Ельцин распознал угрозу слишком рано, но читатель даже на таком небольшом аспекте, как аграрная реформа, может проследить, как исполнительная власть начала раскалывать блок нацпатов, подрезая Верховный Совет «на мелкой воде».
С Крестьянской партией России ничего нового не произошло: в конфликте двух ветвей власти она поддержала Президента40 и, как уже упоминалось, благополучно дожила до начала 2000-х, но жизнь её была всё же менее блистательна, чем у той же АПР. История показала, за кем сила.
Как-то без особого шума оформилась на базе уже существовавших объединений аграрников «Аграрная партия России». Это было огромное упущение всех левых и окололевых в этой стране, включая КПРФ: учитывая прочные симпатии сельчан к КПСС тогда, когда в неё не верил уже никто, всё это была нереализованная социальная база коммунистических объединений. Сначала их дали обособить под крыло воротил-аграриев, а к концу нулевых — частично увести под крыло уже настоящих консерваторов из «Единой России».
Уже тогда, в 1993 году, газеты не без удовольствия отмечали, что аграрники потихоньку осваиваются в рыночных реалиях и уже не смотрят на реставрацию советского режима как на самое желанное41 . Момент оказался упущен.
Смирившись с тем, что и здесь неплохо кормят, члены АПР надёжно вошли в окружение А. Руцкого и, на всякий случай, в ряды чиновников Минсельхоза. Не прогадали. Тем не менее, чувство реальности АПР на тот момент ещё не изменило. Они вполне отдавали себе отчёт, что государство на их стороне постольку, поскольку вообще есть смысл торговаться, потому с самого начала спелись с оппозицией в лице КПРФ. Что же до «блицкрига по восстановлению советской власти»… Служи, дурачок, — получишь значок.
А что? Существование своим новым ОАО обеспечили, дотации выбили по максимуму, своё место в политическом пространстве нашли. Сидели и два десятилетия лоббировали интересы своих хозяйств на пару с Г. А. Зюгановым. Пролетаризация, наступления которой от руки государства рядовым труженикам удалось избежать, в конце концов явилась итогом внутреннего вырождения бывших колхозов-совхозов.
Правительство Черномырдина также сумело наладить отношения с фракцией «Промышленный союз», представляющей т. н. «реальное производство», и тем самым замедлить складывание антиправительственного блока42 .
На самом деле, на этом всё. По материалам прессы более про политику сказать попросту нечего, ибо чем ближе к роковой осени, тем более отвратительно становится их читать. Лишний раз одёргиваешь себя: точно ли читаешь «свободную прессу святых 90-х» — или же отчёты с очередного политического процесса 30-х годов? Да и сами вопросы аграрной реформы почти полностью вытесняются вопросом о власти. Статьи приобретают лозунговость, для репортажей с полей не остаётся свободных полос.
«Частная собственность — основа всех рыночных реформ. Эту аксиому отлично усвоили не только их сторонники, но и противники, как открытые, так и маскирующиеся под различными лозунгами корректировки методов и темпов приватизации… И потому не случайна, а целенаправленна, продуманна и спланирована целая цепь акцийЗлодейских акций! Граждане, будьте бдительны! Сообщайте в ближайшее отделение «Демократической России» и сотрудникам ФСК о всех подозрительных лицах! — В. П., тормозящих приватизацию»43 .
Прямо «враги народа» какие-то, плетущие руцкистско-хасбулатовский военно-фашистский заговор против Б. Н. Ельцина, прикидываясь «верными сахаровцами». Боюсь-боюсь.
Сейчас это читать попросту смешно, как и первые послеоктябрьские газеты, где Руцкой и Хасбулатов выставляются главными лицами русского фашизма. Это просто голая истерика в духе политических процессов сталинского времени.
На диаметрально противоположные менялись оценки видных политических деятелей. В течение всего 1992 года «Известия» почти никогда не высказывали резкого осуждения деятельности А. В. Руцкого. Сомнения? Порою. Но никакой критики не было. Ни его проект Федерального центра аграрной реформы, ни даже знаменитая телеграмма в защиту колхозов не вызывали взрывной реакции. В 1993 появляются статьи с «разгромной» критикой44 . А лет за 60 до того сказали бы «расстрельной». Ну что вы думаете, прогресс-то хоть в чем-то идёт… А, нет. Учитывая, что российский Белый дом ждал именно расстрел, прогресс у нас только в калибре.
Хочу обратить внимание на одну из статей в Известиях за 1993 год; хотя она, казалось бы, совсем не по теме, она очень хорошо передаёт дух времени45 .
Итак, демократы, пишет автор, стремительно теряют популярность. Всем обещали благосостояние на уровне передовых западных стран, а в итоге средний россиянин за перестройку пережил снижение реальных доходов в 3-4 раза и похудел от скудного питания. Достижения свободы слова уже никого особо не волнуют: слишком сильно хочется кушать, а пресса «Демократической России» голод не глушит.
«Всё чаще возникает вопрос: стоила ли демократия таких жертв?»
Я бы на месте автора задался вопросом: демократия ли?
Впрочем, идём дальше. А далее автор рассуждает:
«Свято место пусто не бывает. Командные высоты, оставленные демократами, займут силы мрачные, жестокие, тоталитарные по своей сути. Вместо обвальной приватизации будут повальные аресты не одних только мафиози».
Гласность, свобода слова — ведь все только за это и радели… На деле же вот так. «Кто не с нами, тот против нас», как в старые-добрые, от которых обещали уйти. Кто не понимает демократию так, как понимаем её мы, тот тоталитарист.
Но на самом деле я не моралист. Я сам за диктатуру, только за пролетарскую. И коммунисты, как завещал нам один из вождей прошлого, «считают презренным скрывать свои истинные цели и намерения». Всё дело в фальши, которая тянется по сей день. Не только о том, что реформаторы тех лет — это «люди, давшие нам свободу», но и о том, что современный российский авторитаризм не имеет с тем «светлым временем» ничего общего. Якобы Владимир Путин и его политика — явление случайное, наносное, не вытекающее со всей неизбежностью из 1990-х. Уж сколько мучили Октябрьскую революцию со сталинизмом как её, якобы, «неизбежным продолжением», но как только вопрос заходит о дне сегодняшнем, «историзм» пропадает. Нет уж, давайте и на эту тему.
Читаем дальше:
«Есть две решающие силы, которые демократы обязаны перетянуть на свою сторону — армия и директорский корпус. Сделать это в принципе не сложно.
1. Всех желающих офицеров-отставников наделить землёй, создавая тем самым новый крепкий, энергичный фермерский класс. Естественно, отдать им землю в полную собственность с правом завещания и продажи.
2. Контрольные пакеты акций заводов, фабрик и т. д. продать на льготнейших, почти символических условиях (за один рубль с рассрочкой на сто лет) нынешним директорам этих предприятий…»
Народа в виде каких-то более-менее масштабных социальных групп и в планах нет! Не нужны ни крестьяне, ни рабочие, ни интеллигенция, ни «средний класс», если уж терминами западной социологии. Все для них лишние! Нужны офицеры и директора. Нужны палка и пайка. Этого вполне достаточно.
Вот это, на самом деле, самое страшное. Народ в глазах этих людей бессубъектен. Плевать, если люди проголосуют в пользу иного курса бюллетенем, ногами или оружием, по мере исчерпания каждого из предыдущих вариантов. Их мнение никого не интересует.
Хотелось бы сказать, что пора подвести итоги, но они все подведены в предыдущей части: про политику власти, промахи оппозиции, значение стачек… Это большой постскриптум; в нём хотелось бы вернуться скорее даже к первой части, где мы рассуждали о возможности написания большой работы о постсоветском селе.
Я всё ещё убеждён, что такая работа российским левым нужна, что тематика эта актуальна. Сельское население в России ещё довольно велико. Недостаточно, чтобы стать серьезной социальной опорой на выборах, но достаточно, чтобы в случае забастовки стать серьёзной силой. Более того, оно достаточно неравномерно: у нас есть регионы урбанизированные, есть откровенно «сельские». Учитывая, что зачастую последние регионы — национальные, то и их вопрос может быть с вопросом о земле тесно связан. Это не мои домыслы, я при этом вспоминаю слова Игоря Ротаря:
«Большинство так называемых межнациональных конфликтов на Северном Кавказе и Средней Азии произошло из-за пригодных для земледелия территорий»46 .
Шутки с земельным вопросом могут потому плохо кончиться и в национальном аспекте.
Ещё более удручает тот факт, что современные левые наглядно демонстрируют непонимание аграрных проблем. Делаю я такой вывод в связи с тем, что аграрной программы у современных российских коммунистических партий и движений либо нет, либо она представляет собой кальку с исторических документов. Что это, как не признание капитуляции? У нас в остальных-то вопросах зачастую только делают видимость, что есть какая-то внятная программа на случай победы, а тут зачастую даже не пытаются. Это значит, что дело совсем уж плохо. А ведь в случае победы ни на что, кроме автаркии, коммунистам надеяться не придётся. Жизнь и смерть будут зависеть от превращённых в анекдот «битв за урожай».
Так с чего же начать, если не считать методологической подготовки?
В одном из своих предыдущих материалов я акцентировал внимание на структуре земельной собственности, от чего не отказываюсь и сегодня. В данном цикле этот аспект слабо затронут, но он — один из ключевых, от него зависит понимание социальной структуры и конкретной политической программы, которую можно было бы предложить уже сейчас.
Итогом же этого цикла я бы назвал необходимость пристального изучения государственной политики в данной сфере. Не только потому что это опыт удержания производства в тех или иных кризисных ситуациях, но и потому что изучение внедрения капиталистических отношений в советское село может рассказать больше о том, как эти отношения свернуть. Даже при поверхностном осмотре тема оказалась весьма интересной, а ряд стереотипов относительно той же «гайдарономики» оказался под сомнением. Сочетание понимания сегодняшней социальной структуры и накопленного опыта преобразований как в советское время, так и постсоветское вполне могло бы дать российским левым такую аграрную программу, которая могла бы коренным образом выделить именно коммунистические силы в глазах рядового сельского труженика.
Примечания
- Узун В. Последний месяц, когда крестьянин еще может сделать выбор: стать хозяином земли или отказаться от этого права // Известия. № 5 (23860). 12 января 1993. ↩
- Серова Е. Надо ли колхозу торговать? // Российская газета. № 39 (655). 26 февраля 1993. ↩
- Акционерные общества получат свой закон // Российская газета. № 87 (703). 7 мая 1993. ↩
- Бут В., Коновалов В. Началось раскулачивание фермеров — через суды и колхозные собрания // Известия. № 24 (23879). 9 февраля 1993. ↩
- Бут В., Коновалов В. Началось раскулачивание фермеров — через суды и колхозные собрания // Известия. № 24 (23879). 9 февраля 1993. ↩
- Адерехин А., Коновалов В. С началом посевной разворачивается раскулачивание фермеров // Известия. № 63 (23918). 6 апреля 1993. ↩
- Коновалов В. Фермеры поддерживают президента и скажут свое слово на референдуме // Известия. № 66 (23921). 9 апреля 1993. ↩
- Буздалов И. Поладят ли в деревне новый бедняк, новый кулак // Известия. № 48 (23903). 16 марта 1993. ↩
- Хижняк А. Назад для нас дороги нет // Независимая газета. № 39 (463). 2 марта 1993. ↩
- Краминова Н. Кошки смотрят в сторону // Московские новости. № 15 (662). 11 апреля 1993. ↩
- Серова Е. Надо ли колхозу торговать? // Российская газета. № 39 (655). 26 февраля 1993. ↩
- Пищикова Е. Государство и еда. // Российская газета. № 10 (626). 16 января 1993. ↩
- Гуревич В. Государево око. // Московские новости. № 20 (666). 16 мая 1993. ↩
- Гуревич В. Государево око. // Московские новости. № 20 (666). 16 мая 1993. ↩
- Яковлева Е. Сельское хозяйство России будет дотироваться на новых условиях. // Известия. № 11 (23866). 20 января 1993. ↩
- Коновалов В. Правительство Черномырдина намерено стабилизировать сельхозпроизводство в 1993 // Известия. № 16 (23871). 27 января 1993. ↩
- Писарев Е. За пахарем дело не станет, если правительство поможет // Российская газета. № 92 (708). 15 мая 1993. ↩
- Яковлева Е. Как спасти сельское хозяйство, не увеличивая ему дотаций. // Известия. № 56 (23911). 26 марта 1993. ↩
- Леонтьева Л. Накормите землю! // Московские новости. № 10 (657). 7 марта 1993. ↩
- Яковлева Е., Коновалов В. Черномырдин пообещал фермерам поддержку // Известия. № 27 (23882). 12 февраля 1993. ↩
- См. например Абросимов В. Есть квас, да не про нас. // Российская газета. № 194 (530). 1 сентября 1992. ↩
- Гаврилюк А. Фермеры из Орликова переулка севу не помогут // Российская газета. № 31 (647). 16 февраля 1993. ↩
- Коновалов В. Правительство Черномырдина намерено стабилизировать сельхозпроизводство в 1993 году // Известия. № 16 (23871). 27 января 1993. ↩
- Коновалов В. Правительство оплачивает часть расходов села на переход к рынку // Известия. № 17 (23872). 28 января 1993. ↩
- Кононов И. …если их не платят // Российская газета. № 45 (661). 6 марта 1993. ↩
- Коновалов В. Продовольственный кризис России не грозит, спад проихводства продуктов приостанавливается // Известия. № 20 (23875). 3 февраля 1993. ↩
- Яковлева Е. Село больше не нуждается в уполномоченных. Потому что сеять хлеб — выгодно // Известия. № 79 (23934). 28 апреля 1993. ↩
- Коновалов В. Вопреки паническим прогнозам спад животноводства в России остановлен // Известия. № 84 (23939). 6 мая 1993. ↩
- Прилавки и пашня // Московские новости. № 10 (657). 7 марта 1993. ↩
- Сначала мясо, потом — кредит // Независимая газета. № 36 (459). 25 февраля 1993 ↩
- Пищикова Е. Государство и еда. // Российская газета. № 10 (626). 16 января 1993. ↩
- Коновалов В. Правительство оплачивает часть расходов села на переход к рынку // Известия. № 17 (23872). 28 января 1993. ↩
- Мельникова Г. Как нам обустроить российскую деревню // Российская газета. № 35 (651). 20 февраля 1993. ↩
- Пищикова Е. Государство и еда. // Российская газета. № 10 (626). 16 января 1993. ↩
- Тихонов В. Референдум о земле отменить уже нельзя. // Известия. № 8 (23863). 15 января 1993. ↩
- Перовская С. Ельцин не намерен более обращаться в КС // Независимая газета. № 71 (495). 16 апреля 1993. ↩
- Руцкой А.В. Остановить бег к пропасти. Пора развернуться и начинать строить // Российская газета. № 78 (694). 23 апреля 1993. ↩
- Руцкой А. В. Остановить бег к пропасти. Пора развернуться и начинать строить // Российская газета. № 78 (694). 23 апреля 1993. ↩
- Гаврилюк А. Я пришел дать вам деньги [Интервью с А. Заверюхой] // Российская газета. № 40 (656). 27 февраля 1993. ↩
- И.Д. Черниченко обвинил законодателей // Независимая газета. № 24 (448). 9 февраля 1993. ↩
- Коновалов В. Председатели колхозов создают свою политическую организацию // Известия. № 39 (23894). 2 марта 1993. ↩
- Шарапов А. Премьер-министр и депутаты заговорили на одном языке // Российская газета. № 28 (644). 11 февраля 1993. ↩
- Советскую власть не устраивает приватизация // Известия. № 72 (23927). 17 апреля 1993. ↩
- См. например: Село вполне выживет без генерала // Известия. № 72 (23927). 17 апреля 1993. ↩
- Виленский М. Только опираясь на собственников, демократия уцелеет // Известия. № 47 (23902). 13 марта 1993. ↩
- Ротарь И. Под зеленым знаменем ислама. Исламские радикалы в России и СНГ. М.: АИРО-XX, 2001. С. 15. ↩