~ 55 мин

Маоизм очень часто обви­няют в волюн­та­рист­ской реа­ли­за­ции своей рево­лю­ци­он­ной стра­те­гии. И для этого суще­ствуют все осно­ва­ния. Действительно, победа Китайской рево­лю­ции в 1949 году поро­дила целую волну дви­же­ний, вдох­нов­лён­ных при­ме­ром ком­пар­тии Китая и стре­мив­шихся устро­ить рево­лю­цию «по образу и подо­бию» военно-​политической стра­те­гии КПК; исто­рия знает немало таких при­ме­ров — взять хотя бы Французские (1789-1848) или Кубинскую (1953-59) рево­лю­ции и вызван­ную ими цеп­ную реак­цию в Центральной Европе и Латинской Америке соот­вет­ственно. Победа Вьетнамской рево­лю­ции в 1975 году над аме­ри­кан­ским импе­ри­а­лиз­мом и мари­о­не­точ­ным южно­вьет­нам­ским режи­мом инспи­ри­ро­вала новую волну мао­ист­ских вос­ста­ний по всей пла­нете. Результаты некри­ти­че­ского исполь­зо­ва­ния мао­ист­ской стра­те­гии ока­за­лись далеко не самыми одно­знач­ными и впе­чат­ля­ю­щими. Там, где для этого сло­жи­лись все необ­хо­ди­мые пред­по­сылки (напри­мер, в Непале¹ ), мао­и­сты дей­стви­тельно при­хо­дили к вла­сти, где-​то (как в Индии и Филиппинах) они увязли в затяж­ных пар­ти­зан­ских кон­флик­тах малой интен­сив­но­сти без надежды на какой-​либо стра­те­ги­че­ский успех, а где-​то (как в Шри-​Ланке и Таиланде) потер­пели серьёз­ные воен­ные и поли­ти­че­ские пора­же­ния и сошли с исто­ри­че­ской сцены. Конечно, после колос­саль­ного шока, испы­тан­ного миро­вым импе­ри­а­лиз­мом после позор­ного пора­же­ния от кре­стьян и пар­ти­зан Вьетнама, клас­со­вый про­тив­ник сде­лал необ­хо­ди­мые выводы и мно­гому научился. Ведь по про­из­ве­дён­ному про­па­ган­дист­скому эффекту паде­ние Пекина в 1949 году, скупо осве­щён­ное в печати, не идёт ни в какое срав­не­ние с шоком от паде­ния Сайгона в 1975 года, когда под при­це­лом фото­ап­па­ра­тов и теле­ка­мер весь мир с содро­га­нием или надеж­дой сле­дил за успе­хами вьет­нам­ской народ­ной войны. Но нельзя спи­сы­вать все про­счёты и неудачи на рост ресур­сов, навы­ков и воз­мож­но­стей про­тив­ника. Китайские ком­му­ни­сты в 1921-49 годах, вьет­нам­ские и лаос­ские пар­ти­заны созда­вали и отта­чи­вали рево­лю­ци­он­ную тео­рию, оттал­ки­ва­ясь от соб­ствен­ной рево­лю­ци­он­ной прак­тики. Но мно­гие мао­и­сты после Мао в силу сво­его дог­ма­тизма и неже­ла­ния изу­чать кон­крет­ный рас­клад клас­со­вых сил и воз­мож­но­сти сво­его врага допус­кали соб­ствен­ные гру­бей­шие ошибки. Одним из харак­тер­ных при­ме­ров такой «рево­лю­ции», при­вед­шей к колос­саль­ным чело­ве­че­ским жерт­вам, изо­ля­ции и мар­ги­на­ли­за­ции воору­жён­ного ком­му­ни­сти­че­ского под­по­лья, слу­жит поучи­тель­ная во всех отно­ше­ниях исто­рия мао­ист­ской «Коммунистической пар­тии Перу», более извест­ной как «Сендеро Луминосо» (исп. «Сияющий путь»). Возрождение рево­лю­ци­он­ной тра­ди­ции невоз­можно без глу­бо­кого ана­лиза неудач­ных рево­лю­ци­он­ных стра­те­гий. Что каса­ется город­ской гери­льи, то мы в ско­ром вре­мени осве­тим эту тему в заклю­чи­тель­ной части мате­ри­ала о «Красных бри­га­дах», а сей­час рас­ска­жем о менее извест­ной широ­кому чита­телю недав­ней граж­дан­ской войне в Перу, сотря­сав­шей страну в тече­ние почти два­дцати лет.

На её при­мере хорошо про­сле­дить глу­бо­кое банк­рот­ство, даже вырож­де­ние мао­ист­ской дог­ма­тики, неспо­соб­ной пред­ло­жить адек­ват­ную рево­лю­ци­он­ную аль­тер­на­тиву тру­дя­щимся «Третьего мира». В народ­ной молве эти кро­ва­вые собы­тия отра­зи­лись в харак­тер­ных пей­о­ра­ти­вах: так, мао­и­сты стали непри­глядно назы­ваться «terrucos» («тер­ро­ри­сты» в перу­ан­ском испан­ском), а южные и цен­траль­ные Анды, где раз­вер­нули свою дея­тель­ность сен­де­ри­сты, стали назы­ваться «chaqwa» («хаос» в пере­воде с кечуа). Поразительно, но в успехе мао­и­стов одно время не сомне­ва­лись даже откро­венно анти­ком­му­ни­сти­че­ски настро­ен­ные экс­перты. До поимки лидера «Сендеро» Абимаэля Гусмана Рейносо («пред­се­да­теля Гонсало») в 1992 году ана­ли­тики пред­ре­кали довольно мрач­ные пер­спек­тивы для Перу: сен­де­ри­сты год за годом после­до­ва­тельно рас­ши­ряли зоны сво­его вли­я­ния и воен­ного при­сут­ствия, про­водя дерз­кие атаки на воен­ную и граж­дан­скую инфра­струк­туру. Они созна­тельно реа­ли­зо­вы­вали план окру­же­ния города дерев­ней вплоть до кол­лапса цен­траль­ной вла­сти и паде­ния сто­лицы. Но после пле­не­ния их лидера, «пред­се­да­теля Гонсало», и после­до­вав­шего пар­тий­ного рас­кола, дви­же­ние в конце 1990-​х – начале 2000-​х годов неуклонно пошло на спад. Сейчас оно пред­став­ляет из себя лишь жал­кие изо­ли­ро­ван­ные отряды, круп­ней­ший из кото­рых бази­ру­ется в реги­оне VRAEM² и нажи­ва­ется на мест­ной нар­ко­тор­говле. На этих иско­па­е­мых “гери­лье­рос” вполне можно полю­бо­ваться на «Ютубе»³ . Казалось бы, в сле­до­ва­нии мао­ист­ской дог­ма­тике, отли­чав­шейся от «канона» лишь в нюан­сах, инте­рес­ных только воен­ным спе­ци­а­ли­стам, про­блем у перу­ан­ских мао­и­стов ника­ких не было. Напомним, что «клас­си­че­ский» мао­ист­ский сце­на­рий, при­спо­соб­лен­ный для веде­ния рево­лю­ци­он­ной войны в кре­стьян­ской стране, заклю­чался, во-​первых, в созда­нии пар­ти­зан­ской базы («деревня высту­пает про­тив города»), уста­нов­ле­нии хруп­кого баланса сил с выхо­дом за пре­делы пар­ти­зан­ской базы и созда­нии пар­ти­зан­ских рай­о­нов («деревня окру­жает город»), и в захвате клю­че­вых адми­ни­стра­тив­ных цен­тров в резуль­тате стра­те­ги­че­ского наступ­ле­ния («деревня захва­ты­вает город»). 

Реализации рево­лю­ци­он­ной стра­те­гии было отве­дено несколько эта­пов. Первым эта­пом был, как водится, под­го­то­ви­тель­ный, «про­па­ган­дист­ский» этап, охва­тив­ший без малого десять (!) лет. В это время в изо­ли­ро­ван­ных гор­ных реги­о­нах Анд рекру­ти­ро­ва­лись и гото­ви­лись воен­ные и поли­ти­че­ские кадры — ядро буду­щего рево­лю­ци­он­ного аван­гарда. В 1980 году руко­вод­ство сочло под­го­то­ви­тель­ный этап закон­чен­ным и пере­шло к реа­ли­за­ции вто­рой ста­дии по созда­нию и под­го­товке мате­ри­аль­ной и соци­аль­ной базы буду­щей «народ­ной войны». В пол­ном соот­вет­ствии с мао­ист­скими прин­ци­пами созда­ва­лись т.н. «осво­бож­дён­ные зоны» в уда­лён­ных сель­ских реги­о­нах, где был уста­нов­лен режим тер­рора и наси­лия посред­ством после­до­ва­тель­ного уни­что­же­ния посе­вов и сель­ско­хо­зяй­ствен­ного обо­ру­до­ва­ния, под­ры­вов линий элек­тро­пе­ре­дач, закры­тия реги­о­наль­ных рын­ков и спо­ра­ди­че­ских рас­прав с вра­же­скими инфор­ма­то­рами и недо­воль­ными. Всё для того, чтобы разо­рвать и уни­что­жить линии снаб­же­ния, свя­зы­вав­шие уда­лён­ные реги­оны с адми­ни­стра­тив­ным цен­тром. Изначальным «ядром» дви­же­ния стал уда­лён­ный гор­ный депар­та­мент Аякучо, назва­ние кото­рого, по одной из вер­сий, пере­во­дится с кечуа как «уго­лок мёрт­вых». Этот богом забы­тый регион счи­тался более «индей­ским» и «диким», чем осталь­ные; аграр­ная реформа пери­ода про­грес­сив­ного воен­ного прав­ле­ния обо­шла его сто­ро­ной; не был он обре­ме­нён и при­сут­ствием цен­траль­ной вла­сти. Крестьянство, вовле­чён­ное в локаль­ную поли­тику мест­ных зажи­точ­ных зем­ле­вла­дель­цев и волну сопро­вож­дав­шей её наси­лия, было рас­ко­лото и бук­вально наэлек­три­зо­вано нако­пив­шимся недо­воль­ством от кор­руп­ции и аграр­ных кон­флик­тов. Иными сло­вами, отста­лый и нищий депар­та­мент был насто­я­щей меч­той для мао­ист­ских рево­лю­ци­о­не­ров. Через два года, в 1982 году, окреп­шая пар­тия пере­шла к тре­тьей ста­дии — сель­ской пар­ти­зан­ской войне с пер­спек­ти­вой пере­носа её в город и пере­хода к чет­вёр­той ста­дии «народ­ной войны». Таким обра­зом, в сухом остатке задача сво­ди­лась к тому, чтобы рас­ко­лоть страну на отдель­ные кон­тро­ли­ру­е­мые пар­ти­за­нами зоны, есте­ственно огра­ни­чен­ные гори­стой мест­но­стью, отре­зать сто­лицу от про­до­воль­ствен­ных поста­вок из деревни с севера, спро­во­ци­ро­вать поли­ти­че­ский кри­зис и паде­ние пра­ви­тель­ства и на финаль­ном этапе занять сто­лицу — Лиму.

Но что же пошло не так? Логичнее начать с того, что же пред­став­ляли из себя сами рево­лю­ци­о­неры. Многих ана­ли­ти­ков и поли­то­ло­гов этот вопрос ста­вил и про­дол­жает ста­вить в тупик. Вопреки попу­ляр­ным в англо-​американской лите­ра­туре взгля­дам, дви­же­ние не было вос­ста­нием инк­ских масс под уто­пи­че­скими лозун­гами. Само дви­же­ние не укла­ды­ва­лось в узкие поли­ти­зи­ро­ван­ные идео­ло­гемы про­власт­ных «тер­ро­ро­ло­гов». Отчаявшись разо­браться в ситу­а­ции, они скло­ня­лись к тому, что «Сендеро» пред­став­ляло собой «загадку», «мисти­фи­ка­цию», порож­дён­ную чуж­дой, ирра­ци­о­наль­ной и непо­нят­ной им куль­ту­рой анд­ских индей­цев. Постараемся всё-​таки разо­браться в ситу­а­ции. Однозначно можно лишь ска­зать, что ни руко­во­дя­щие кадры, ни основ­ной пар­тий­ный актив не были про­стыми кре­стья­нами. В прин­ципе, в этом нет ничего предо­су­ди­тель­ного, и нор­маль­ный рево­лю­ци­о­нер, не обре­ме­нён­ный лич­ност­ными ком­плек­сами, не обя­зан стес­няться сво­его непро­ле­тар­ского про­ис­хож­де­ния. Копаться в под­но­гот­ной рево­лю­ци­он­ных лиде­ров, тыкая им в нос “бур­жу­аз­ной” заквас­кой и роди­тель­скими день­гами — самое послед­нее дело. Однако стоит всё же ска­зать об этом пару слов для неко­то­рого про­яс­не­ния ситу­а­ции. Сельские жители Аякучо были все­цело погло­щены земель­ными кон­флик­тами и вовле­чены в кли­ен­тель­ные сети мест­ных лати­фун­ди­стов. Тем не менее, крестьяне-​индейцы Аякучо, этого насто­я­щего ада, не были чужды и жела­ния луч­шей жизни: забро­сив наив­ную веру в рестав­ра­цию неко­гда вели­кой Инкской импе­рии и воору­жив­шись праг­ма­тиз­мом, они начали мас­сово мигри­ро­вать в дру­гие реги­оны и стре­ми­лись полу­чить хоть какое-​то обра­зо­ва­ние. Рост коли­че­ства уча­щейся моло­дёжи (с 19 до 76% в период 1960-1980 годов) был впе­чат­ля­ю­щим и намного опе­ре­жал сред­ние пока­за­тели по Латинской Америке (с 17 до 57% соот­вет­ственно). Власти, каза­лось бы, шли им навстречу, напри­мер, заново открыв в Аякучо в 1959 году уни­вер­си­тет (осно­ван­ный в 1677 году, но закрыв­ший свои двери в 1885-​м). Там обра­зо­ва­лась весьма свое­об­раз­ная интел­лек­ту­аль­ная среда: при­е­хали паци­фи­сты из США, обра­зо­ван­ные перу­ан­ские агро­номы, фран­цуз­ские исто­рики, антро­по­логи… Такая кос­мо­по­ли­тич­ная пуб­лика заво­зила и новые, в том числе ради­каль­ные, идеи. Нетрудно дога­даться, что базой буду­щей орга­ни­за­ции стала уча­ща­яся моло­дёжь, уни­вер­си­тет­ские пре­по­да­ва­тели и сель­ские учи­теля. Поначалу это были моло­дые «местисо», выходцы из сред­ней и мел­кой про­вин­ци­аль­ной бур­жу­а­зии. Затем в их ряды вли­лись дети зажи­точ­ных кре­стьян и «мистис» (мел­ких зем­ле­вла­дель­цев неин­дей­ского про­ис­хож­де­ния) из про­вин­ции. Они были зна­чи­тельно бед­нее пасын­ков бур­жу­а­зии; мно­гие про­ис­хо­дили из без­зе­мель­ных и разо­рив­шихся семей. Потеряв связь с кре­стьян­ской сре­дой, прак­ти­че­ски не зная кечуа, они не вли­лись и в город­скую бур­жу­а­зию и кре­оль­скую интел­лек­ту­аль­ную элиту. Иными сло­вами, именно эта фруст­ри­ро­ван­ная про­слойка частично деклас­си­ро­ван­ной моло­дёжи стала пре­крас­ным горю­чим мате­ри­а­лом для ради­ка­ли­за­ции. Политизация сту­ден­тов и пре­по­да­ва­те­лей Национального уни­вер­си­тета Сан-​Кристобаль де Уаманга в депар­та­менте Аякучо нача­лась в 1960-​х годах и про­дол­жа­лась до конца 1970-​х. Ситуация усу­губ­ля­лась ещё и тем, что в послед­ний период воен­ного прав­ле­ния вла­сти стали насто­ро­жен­нее отно­ситься к обще­ствен­ным нау­кам, видя в них потен­циал для ради­каль­ной идео­ло­ги­че­ской моби­ли­за­ции, и сокра­щали рас­ходы на обра­зо­ва­ние. Это немало спо­соб­ство­вало фруст­ра­ции уча­щихся и доцен­тов. Росла попу­ляр­ность марк­сизма. Познакомившись с марк­сиз­мом, моло­дые люди впер­вые полу­чили воз­мож­ность кри­ти­че­ски взгля­нуть на перу­ан­скую дей­стви­тель­ность и обна­ру­жить в ней глу­бо­кие соци­аль­ные и эко­но­ми­че­ские про­ти­во­ре­чия. Но ради­ка­ли­за­ция про­хо­дила свое­об­разно. В это время Академия Наук СССР в раз­ви­ва­ю­щихся стра­нах, в том числе и в Перу, мас­сово рас­про­стра­няла пере­вод­ные мето­дички по ист­мату, диа­мату и полит­эко­но­мии, напи­сан­ные ещё во вре­мена Сталина. Грустно во всём этом то, что, как ска­зал один непло­хой иссле­до­ва­тель интел­лек­ту­аль­ного бэк­гра­унда «сен­де­ри­стов», пред­став­ле­ния о рево­лю­ции и рево­лю­ци­он­ной прак­тике они тоже, к сожа­ле­нию, чер­пали из мето­ди­чек, а не из вдум­чи­вого про­чте­ния ори­ги­наль­ных марк­сист­ских тек­стов и ана­лиза соци­аль­ной реаль­но­сти. Да и аль­тер­на­тив было немного: изящ­ный и непо­нят­ный язык струк­ту­ра­лист­ских марк­си­стов (в первую оче­редь, Луи Альтюссера, Жоржа Политцера и Марты Харнеккер) был им чужд и оста­вался уде­лом пре­иму­ще­ственно город­ских интеллектуалов.

Примерно в то же время, в 1964 году, перу­ан­ская ком­пар­тия рас­ко­ло­лась на про­со­вет­скую и мао­ист­скую фрак­ции, кото­рые, оста­вив за собой ори­ги­наль­ные назва­ния, при­со­еди­нили к ним назва­ния их печат­ных орга­нов (про­со­вет­ского «Единства» и про­ки­тай­ского «Красного зна­мени»). Маоисты быстро заво­е­вали умы моло­дёжи из «Революционного сту­ден­че­ского фронта». Распространялись пере­вод­ные тек­сты Мао. «Культурная рево­лю­ция» в Китае, начав­ша­яся в 1966 году, только под­стег­нула моло­дые умы. Они всё больше уста­вали от обще­ствен­ных наук, желая видеть в них лишь послуш­ный инстру­мент буду­щей неиз­беж­ной рево­лю­ции. Военное пра­ви­тель­ство безо вся­ких на то осно­ва­ний запи­сы­ва­лось в «фашист­ское», а в «народ­ной войне» видели един­ствен­ный инстру­мент обще­ствен­ных пре­об­ра­зо­ва­ний. Некритическое внед­ре­ние кубин­ской рево­лю­ци­он­ной модели «фокизма» с после­ду­ю­щими пора­же­ни­ями (в т.ч. в Перу в 1965 году) заста­вил моло­дёжь искать новые рево­лю­ци­он­ные стра­те­гии, и сим­па­тии скло­ня­лись к мао­изму. Но дог­ма­тизм и авто­ри­та­ризм, питав­шийся в том числе уни­вер­си­тет­ской дис­ци­пли­ной и орга­ни­за­цией учеб­ных про­грамм, неиз­бежно брал своё. Самое боль­шее, что было за спи­ной нового поко­ле­ния моло­дых про­фес­со­ров — это начёт­ни­че­ские пере­вод­ные труды В.Г. Афанасьева и Ф.В. Константинова. Всё, что выхо­дило за рамки этого убо­гого круга чте­ния, преподаватели-«сендеристы» опре­де­ляли как «троц­кист­ский реви­зи­о­низм». В это время уни­вер­си­тет­ская группа во главе с моло­дым про­фес­со­ром Абимаэлем Гусманом Рейносо (родился в 1934 году) порвала с марк­сист­ским боль­шин­ством, сфор­ми­ро­вав соб­ствен­ную орга­ни­за­цию. Будущий лидер воору­жён­ной пар­тии был выход­цем из обес­пе­чен­ной семьи ком­мер­санта, свя­зан­ной семей­ными узами с мест­ной зем­ле­вла­дель­че­ской эли­той. Никогда не знав­ший нужды, он c ран­них лет, после окон­ча­ния иезу­ит­ского кол­ле­джа, посвя­тил себя изу­че­нию права и фило­со­фии, жадно погло­щая книги, а в уни­вер­си­тете заин­те­ре­со­вался марк­сиз­мом: в част­но­сти, на него ока­зало силь­ное вли­я­ние «Семь очер­ков истол­ко­ва­ния перу­ан­ской дей­стви­тель­но­сти» Хоса Карлоса Мариатеги (умер в 1930 году), пер­вого перу­ан­ского марк­си­ста, осно­ва­теля перу­ан­ской ком­пар­тии. Сильное вли­я­ние на него ока­зал пре­по­да­ва­тель логики Анхель Родригес Ривас, авто­ри­тар­ный и фана­тично при­вер­жен­ный дис­ци­плине про­фес­сор. Впрочем, всех подроб­но­стей его интел­лек­ту­аль­ной био­гра­фии, равно как и сте­пени зна­ком­ства с марк­сист­ской тео­рией, мы не знаем, хотя и можем сде­лать кое-​какие (неуте­ши­тель­ные) выводы. Данное им про­стран­ное интер­вью сен­де­рист­ской газете «Эль Диарио» остав­ляет впе­чат­ле­ние чело­века, рели­ги­озно убеж­дён­ного в непо­гре­ши­мо­сти мао­изма как тре­тьей и выс­шей ста­дии раз­ви­тии марк­сизма, а равно и в его уни­вер­саль­но­сти для тру­дя­щихся всего мира. Среди ней­траль­ных и оче­видно заучен­ных фор­мул марксистско-​ленинской дог­ма­тики встре­ча­ются откро­венно комич­ные заяв­ле­ния: ска­жем, «пред­се­да­тель Гонсало» пред­по­ла­гает, что Мариатеги, если бы ему дове­лось родиться в его время, обя­за­тельно был бы мао­и­стом. Следуя такой абсурд­ной вне­исто­ри­че­ской логике, Маркс тоже был бы вер­ным ленин­цем. Впрочем, вер­немся к про­шлому нашего героя. Влившись в поли­ти­че­ские дис­кус­си­он­ные клубы, где обсуж­да­лись пути выхода Перу из тупи­ков зави­си­мого раз­ви­тия, он стре­ми­тельно заво­ё­вы­вал сим­па­тии и вли­я­ние среди обра­зо­ван­ной моло­дёжи. В 1956 году он стал чле­ном Перуанского фило­соф­ского обще­ства. Любитель поэ­зии и почи­та­тель Достоевского, он увле­кался клас­си­че­ской музы­кой, не чурался вопро­сов кван­то­вой меха­ники. Вступив в ком­му­ни­сти­че­скую пар­тию, он быстро разо­ча­ро­вался в её бюро­кра­тизме и рефор­мизме. В про­дол­же­ние своей ака­де­ми­че­ской карьеры, зани­ма­ясь парал­лельно непо­силь­ной орга­ни­за­тор­ской и адми­ни­стра­тив­ной рабо­той, он после­до­ва­тельно защи­тил две дис­сер­та­ции: одну по бур­жу­аз­ной тео­рии демо­кра­ти­че­ского госу­дар­ства, дру­гую — по кан­ти­ан­ской тео­рии про­стран­ства. В 1962 году он стал про­фес­со­ром фило­со­фии в Национальном уни­вер­си­тете Сан-​Кристобаль де Уаманга, но вскоре бро­сил пре­по­да­ва­ние и цели­ком посвя­тил себя под­поль­ной рево­лю­ци­он­ной работе. «Обращению» в мао­изм спо­соб­ство­вал и визит в Китай, где Гусман ближе позна­ко­мился с тео­рией и прак­ти­кой китай­ских соци­а­ли­сти­че­ских пре­об­ра­зо­ва­ний. Новоявленные мао­и­сты в жела­нии «сбли­зиться» с наро­дом активно изу­чали кечуа (индей­ский язык, на кото­ром тогда гово­рило до 90% насе­ле­ния) и даже жени­лись на про­вин­ци­ал­ках из бед­ных сель­ских рай­о­нов; в Аякучо мао­ист­ские идеи про­по­ве­до­вали и вос­пи­тан­ные в уни­вер­си­тет­ской среде сель­ские учи­теля. Новоиспечённые мао­и­сты при­ез­жали помо­гать кре­стья­нам в сель­ско­хо­зяй­ствен­ных рабо­тах, участ­во­вали в рели­ги­оз­ных празд­ни­ках и мест­ных фести­ва­лях. Но в идей­ном вос­пи­та­нии пре­об­ла­дала жёст­кая орто­док­сия. Они как будто бы про­де­лы­вали обрат­ный путь: в то время как осталь­ные марк­си­сты 1970-​х отхо­дили от пар­тий и уни­вер­си­тет­ских дис­кус­сий и вли­ва­лись в широ­кие соци­аль­ные дви­же­ния, что было вполне оправ­дано в тогдаш­ней поли­ти­че­ской обста­новке общественно-​политического подъ­ёма для при­об­ре­те­ния нуж­ного прак­ти­че­ского опыта, мао­и­сты во главе с Гусманом зани­ма­лись исклю­чи­тельно пар­тий­ным стро­и­тель­ством. Университет они пре­вра­тили в насто­я­щую базу аги­та­ции и про­па­ганды. Молодые мао­и­сты были порож­де­нием рас­ту­щего разо­ча­ро­ва­ния в «тра­ди­ци­он­ном» марк­сизме и его акти­ви­стах в деревне и проф­со­ю­зах. И у этих настро­е­ний была своя почва.

Надо ска­зать, что по стране в пред­ше­ству­ю­щие деся­ти­ле­тия про­ка­ти­лось несколько волн кре­стьян­ских дви­же­ний. Первая и самая мас­штаб­ная имела место в 1958-64 годах: в ходе неё тысячи кре­стьян и сель­ско­хо­зяй­ствен­ных работ­ни­ков захва­ты­вали земли круп­ных поме­стий, поста­вив под серьёз­ный удар лати­фун­дист­ское зем­ле­вла­де­ние. Как ни странно, эта волна обо­шлась срав­ни­тельно малой кро­вью: по неко­то­рым под­счё­там, в ходе кре­стьян­ских моби­ли­за­ций и ответ­ных дей­ствий вла­стей погибло лишь 166 чело­век⁴ . В 1965 году вспых­нула воору­жён­ная гери­лья, инспи­ри­ро­ван­ная несколь­кими лево­ра­ди­каль­ными орга­ни­за­ци­ями, но и она носила срав­ни­тельно бес­кров­ный харак­тер. Вторая волна при­шлась на 1970-​е годы и сов­пала с про­ве­де­нием ради­каль­ной аграр­ной реформы. Общественная среда ради­кально транс­фор­ми­ро­ва­лась, росли, как грибы, мас­со­вые про­фес­си­о­наль­ные, сту­ден­че­ские, учи­тель­ские и жен­ские орга­ни­за­ции. Период прав­ле­ния про­грес­сив­ных воен­ных (1968-80) с их соци­а­ли­сти­че­ской и анти­им­пе­ри­а­ли­сти­че­ской рито­ри­кой сопро­вож­дался рядом важ­ных реформ, в первую оче­редь, в аграр­ной сфере, где в числе про­чего стала внед­ряться сель­ско­хо­зяй­ствен­ная коопе­ра­ция. Вместе с тем ника­ких серьёз­ных каче­ствен­ных изме­не­ний пра­ви­тель­ствен­ные реформы и мас­со­вые соци­аль­ные дви­же­ния так и не при­несли. Сказывалось и разо­ча­ро­ва­ние в «совет­ской модели». Молодая орга­ни­за­ция стро­и­лась на культе лич­но­сти её осно­ва­теля, кото­рого про­воз­гла­шали «чет­вёр­тым мечом ком­му­низма» (после Маркса, Ленина и Мао). Насаждалась стро­жай­шая пар­тий­ная дисциплина.

Формальный рас­кол с Коммунистической пар­тией состо­ялся в 1970 г., после чего новая «Коммунистическая пар­тия Перу — Сияющий Путь» раз­ви­ва­лась как само­сто­я­тель­ная орга­ни­за­ция. Перуанский «Янань» родился и дол­гое время суще­ство­вал в сте­нах уни­вер­си­тета Аякучо, осто­рожно и изби­ра­тельно нала­жи­вая кон­такты с дерев­ней. Поразительно, но на про­тя­же­нии всей своей дол­гой исто­рии она все­гда оста­ва­лась исклю­чи­тельно кад­ро­вой и немно­го­чис­лен­ной пар­тией. К 1980 году, к моменту пере­хода к актив­ным дей­ствиям, группа насчи­ты­вала немно­гим более 500 чело­век, а на пике своих успе­хов в 1990 г., став мощ­ной воен­ной маши­ной, не пре­вы­шала и 3000 чле­нов. Для срав­не­ния: в 2015 г., во время оче­вид­ного спада и дегра­да­ции дви­же­ния, группа насчи­ты­вала около 350 чело­век (из кото­рых, правда, лишь 80 были бой­цами). Дело, оче­видно, не в чис­лен­но­сти, а в каче­стве самих кад­ров и адек­ват­но­сти их стра­те­гии клас­со­вым инте­ре­сам тру­дя­щихся, кото­рые они якобы выра­жали и защи­щали. Неспособность и неже­ла­ние при­влечь мас­со­вый при­ток кад­ров ком­пен­си­ро­вался жёст­кой орга­ни­за­ци­он­ной и поли­ти­че­ской под­го­тов­кой. Порядка 40% основ­ного и руко­во­дя­щего состава состав­ляли жен­щины. Основной костяк буду­щих военно-​политических кад­ров был сфор­ми­ро­ван уже к 1977 году. Одна из пер­вых «воен­ных школ» была открыта на асьенде Ирибамба, кото­рой вла­дела Аугуста Ла Торре Карраско («това­рищ Нора»), супруга Гусмана и в буду­щем — вто­рой чело­век в орга­ни­за­ции. В округе Каруанка в депар­та­менте Аякучо сен­де­ри­сты ещё в конце 1978 года нашли зна­чи­тель­ную под­держку среди мест­ных мао­ист­ски настро­ен­ных сель­ских учи­те­лей. В округе созда­ва­лись низо­вые орга­ни­за­ции, откры­ва­лись «народ­ные школы» — тай­ные собра­ния, где ото­бран­ные кан­ди­даты посвя­ща­лись в планы «Сендеро» и полу­чали воен­ную и поли­ти­че­скую под­го­товку. Последняя сво­ди­лась к чте­нию и цити­ро­ва­нию «Красной кни­жечки» Мао. Организовывались митинги и сходки, где состав­ля­лись «чёр­ные списки» буду­щих жертв, регу­лярно обры­ва­лись теле­фон­ные линии, свя­зы­ва­ю­щую Каруанку с дру­гими общи­нами и окру­гами… От мест­ных вла­стей регу­лярно посту­пали жалобы на дей­ствия сен­де­рист­ских акти­ви­стов и аги­га­то­ров, но вла­сти отма­хи­ва­лись от них: своих про­блем хва­тало. Это зна­чи­тельно облег­чало дей­ствия маоистов.

Сталинское выска­зы­ва­ние «кадры решают всё» было дове­дёно до сво­его абсурда. «Всё, кроме вла­сти, есть иллю­зия» — гла­сил клю­че­вой лозунг сен­де­ри­стов. В пол­ной изо­ля­ции и сек­рет­но­сти фор­ми­ро­ва­лись неболь­шие дис­ци­пли­ни­ро­ван­ные ячейки, пре­дан­ные пар­тий­ному руко­вод­ству. Они, конечно же, назы­ва­лись фрак­ци­ями и ква­ли­фи­ци­ро­ва­лись (в соот­вет­ствии с пар­тий­ной идео­ло­гией) в каче­стве отдель­ных обще­ствен­ных дви­же­ний, сфор­ми­ро­ван­ных про­ле­та­ри­а­том на раз­лич­ных тру­до­вых «фрон­тах» («Фронт рево­лю­ци­он­ных сту­ден­тов», «Движение народ­ной моло­дёжи», «Движение бед­ных кре­стьян» и др.). Вся эта дема­го­гия была доста­точно далека от реаль­но­сти. В реаль­но­сти же полу­ча­лось то, что рабо­чие ока­зы­ва­лись здесь лишь пас­сив­ными зри­те­лями дей­ствий экзаль­ти­ро­ван­ного «рево­лю­ци­он­ного аван­гарда». Массы отхо­дили на вто­рой план по срав­не­нию со все­мо­гу­щей и все­зна­ю­щей пар­тией. Сказывалось это и на харак­тере про­па­ганды: в то время как парал­лель­ные им гери­льи посто­янно давали знать о себе звуч­ными про­кла­ма­ци­ями, ком­мью­нике и мани­фе­стами, сен­де­рист­ская про­па­ганда цир­ку­ли­ро­вала, глав­ным обра­зом, в кругу «посвя­щён­ных».

Условия изо­ля­ции от реаль­ной повсе­днев­ной прак­тики, не пре­одо­лён­ные в самом начале и углуб­ляв­ши­еся по мере роста орга­ни­за­ции, ска­зы­ва­лись и на пред­став­ле­ниях рево­лю­ци­о­не­ров о своей дея­тель­но­сти, теку­щей ситу­а­ции в стране и пер­спек­ти­вах рево­лю­ци­он­ного дви­же­ния.

Неадекватность ана­лиза теку­щей ситу­а­ции ярко выра­жа­лась в том, что Перу при­зна­вали «полу­фе­о­даль­ной стра­ной», а побе­ди­тель пер­вых демо­кра­ти­че­ских пре­зи­дент­ских выбо­ров 1980 г. Фернандо Белаунде Терри одно­значно опре­де­лялся как «фашист». В то же время к концу воен­ного прав­ле­ния аграр­ная реформа при­вела к раз­мы­ва­нию «полу­фе­о­даль­ной» струк­туры села, но мао­и­сты этого упорно не заме­чали. На руку при­шлись и смерть Мао, и раз­гром «Банды Четырёх»: откры­ва­лись все воз­мож­но­сти про­воз­гла­сить себя послед­ним и истинно вер­ным аван­гар­дом миро­вой рево­лю­ции. Аналогом «мест­ной спе­ци­фики» стали раз­лич­ные формы «инди­хе­низма»: индей­ская куль­тура и уклад про­ти­во­по­став­ля­лись коло­ни­аль­ным испан­ским поряд­кам. До край­но­стей, конечно, не дохо­дило, и те бур­жу­аз­ные иссле­до­ва­тели, кото­рые видят в сен­де­ри­стах оче­ред­ную волну «индей­ского мил­ле­на­ризма», ско­рее всего, неправы, хотя неко­то­рые пар­тий­ные заяв­ле­ния прямо-​таки тол­кают к подоб­ным мыс­лям. Один из их самых важ­ных доку­мен­тов рас­смат­ри­вал ком­му­низм как «обще­ство вели­кой гар­мо­нии», к кото­рому чело­ве­че­ство вот уже 15 мил­ли­о­нов лет неиз­бежно и неуклонно дви­жется. А зна­ме­на­тель­ный текст июня 1979 года, напи­сан­ный Гусманом за 11 меся­цев до объ­яв­ле­ния войны, откры­вался аллю­зией к биб­лей­скому тек­сту («много зван­ных, но мало избран­ных»). Их тек­сты всё больше напо­ми­нали про­ро­че­ства для посвя­щён­ных, они всё более уто­пали в квази-​религиозных, нату­ра­лист­ских и некро­филь­ских мета­фо­рах. Кровь пад­ших, меч рево­лю­ции, све­точ ком­му­низма, тьма и свет, ядо­ви­тые сор­няки, инфек­ция, пара­но­и­даль­ный страх перед вез­де­су­щим «реви­зи­о­низ­мом», пред­на­чер­та­ния исто­рии и неиз­беж­ный рок судьбы, веду­щий к Красной Республике… Нет, нельзя ска­зать, что их пред­став­ле­ния об обще­стве прямо про­ти­во­ре­чили перу­ан­ской дей­стви­тель­но­сти, к кото­рой они посто­янно апел­ли­ро­вали. В про­тив­ном слу­чае они не имели бы ни малей­шего шанса на успех. Но одно дело — посто­янно с исступ­лён­ной убеж­дён­но­стью апел­ли­ро­вать к «науч­ному соци­а­лизму», а совсем дру­гое — при­ме­нять науч­ный метод в своей рево­лю­ци­он­ной прак­тике. Пропасть между пре­вратно усво­ен­ной тео­рией, прак­ти­кой и обще­ствен­ной реаль­но­стью наглядно демон­стри­рует их поли­ти­че­ская «актив­ность» в среде самих рабо­чих и кре­стьян. А в это время, в 1970-​80-​х гг., про­дол­жа­лись захваты земель и обще­ствен­ные вол­не­ния. В 1977-1988 в Перу состо­я­лось девять все­об­щих заба­сто­вок, вклю­чая самые мас­со­вые — в июле 1977 и мае 1978 года (более мел­ких заба­сто­вок в одних только 1980-81 гг. состо­я­лось 660). Сендеристы их пол­но­стью про­игно­ри­ро­вали, попутно обли­чая в «реви­зи­о­низме» (потому что там участ­во­вали члены «Единства»), и спо­хва­ти­лись лишь к моменту начала девя­той, послед­ней круп­ной заба­стовки, состо­яв­шейся в январе 1988 года. Но и тогда их актив­ность све­лась к несколь­ким незна­чи­тель­ным акциям, под­жо­гам и скан­ди­ро­ва­нию сло­га­нов и рече­вок. Зато факт уча­стия в этих собы­тиях акти­ви­стов «Сендеро» в пар­тий­ных печат­ных орга­нах был про­воз­гла­шён «исто­ри­че­ским днём для перу­ан­ского про­ле­та­ри­ата». Не потому, что стачка была самой круп­ной в стране, а лишь потому, что там участ­во­вали сен­де­ри­сты. Вот такая логика. Впоследствии уча­стие сен­де­ри­стов в реаль­ных клас­со­вых кон­флик­тах и вовсе сво­ди­лось к мини­муму. А ведь здесь, а не в воин­ских казар­мах и мэриях, нахо­ди­лись их глав­ные про­тив­ники: в повсе­днев­ные клас­со­вые кон­фликты были активно вовле­чены дру­гие пар­тии, вклю­чая левые, кре­стьян­ские ассо­ци­а­ции, цер­ковь (вклю­чая её демо­кра­ти­че­ских и социалистически-​ориентированных пред­ста­ви­те­лей) и дру­гие дей­ству­ю­щие инсти­туты. Очевидно про­сту­пает неже­ла­ние вести с ними каж­до­днев­ную работу, поле­ми­зи­ро­вать, дис­ку­ти­ро­вать, скло­нять на свою сто­рону и пере­ни­мать у них полез­ный опыт. Политический дог­ма­тизм и волюн­та­ризм этому никак не спо­соб­ство­вал. Нежелание рабо­тать с мас­сами тол­кало сен­де­ри­стов к систе­ма­ти­че­скому и бес­пер­спек­тив­ному насилию.

В апреле 1980 года в «Первой воен­ной школе» Коммунистической Партии Перу-​Сияющий Путь (КПП-СП) Абимаэль Гусман объ­явил о завер­ше­нии под­го­то­ви­тель­ных работ и начале воору­жен­ной борьбы. Переход к воору­жён­ной борьбе был озна­ме­но­ван свое­об­раз­ной сим­во­ли­че­ской акцией. В ночь на 17 мая 1980 года, перед пре­зи­дент­скими выбо­рами, группа моло­дых акти­ви­стов про­вин­ци­аль­ного города Чусчи ворва­лась в зда­ние город­ского совета и сожгла ящики для голо­со­ва­ния вме­сте с бюл­ле­те­нями. Новость об этом инци­денте зате­ря­лась в прессе: в конце-​концов, это были пер­вые пре­зи­дент­ские выборы за дол­гие 17 лет. В это время страна была потря­сена ростом соци­аль­ных дви­же­ний и актив­но­сти левых пар­тий. В том же 1980 году был создан «Объединённый левый фронт», вто­рая по чис­лен­но­сти голо­сов пар­ла­мент­ская пар­тия гря­ду­щего деся­ти­ле­тия. Никому не было дела до немно­го­чис­лен­ной кучки мао­и­стов, прак­ти­че­ски никак не свя­зан­ных с клас­со­выми кон­флик­тами и мас­со­выми соци­аль­ными дви­же­ни­ями страны. В конце года акти­ви­сты нашли иной спо­соб заявить о себе и свое­об­разно выра­зить свою поли­ти­че­скую пози­цию: по утрам в сто­лице начали обна­ру­жи­вать дох­лых собак, раз­ве­шен­ных на фона­рях, а трупы несчаст­ных живот­ных сопро­вож­дали над­писи: «Дэн Сяопин — собака!». Остаётся только дога­ды­ваться, какой про­па­ган­дист­ский эффект они ожи­дали уви­деть. Вряд ли кто-​то пред­по­ла­гал, что это были пер­вые ласточки буду­щего мощ­ного военно-​политического дви­же­ния, до осно­ва­ния потряс­шего перу­ан­ское госу­дар­ство. А война только начиналась.

Как известно, для веде­ния успеш­ной войны нужна соци­аль­ная база и нала­жен­ная военно-​техническая и мате­ри­аль­ная инфра­струк­тура. Сендеристы это пре­красно пони­мали. Установить свою власть в местеч­ках, где сроду ника­кой госу­дар­ствен­ной вла­сти не было, доста­точно про­сто. Хватало и несколь­ких акти­ви­стов, завер­бо­ван­ных через род­ствен­ные связи или лич­ные зна­ком­ства. Они и фор­ми­ро­вали т.н. «народ­ный коми­тет». В его руко­вод­ство, как пра­вило, вхо­дило пять чело­век, во главе кото­рых стоял «поли­ти­че­ский комис­сар». Его заме­сти­те­лями были лица, ответ­ствен­ные за без­опас­ность, в т.ч. транс­порт, про­из­вод­ство (что выра­щи­вать в той или иной общине для нужд пар­тии?), повсе­днев­ные дела общины (граж­дан­ские про­це­дуры: пра­во­су­дие, браки, похо­роны и т.д.), и орга­ни­за­цию (насе­ле­ние дели­лось на детей, юно­шей, жен­щин, кре­стьян, интел­ли­ген­цию для того, чтобы легче было орга­ни­зо­вы­вать учеб­ные и орга­ни­за­ци­он­ные меро­при­я­тия). «Народные коми­теты» время от вре­мени под­дер­жи­ва­лись воору­жён­ными отря­дами пар­тии («колон­нами»), про­во­див­шими кара­тель­ные опе­ра­ции и рейды. Параллельно суще­ство­вали тай­ные ком­му­ни­сти­че­ские ячейки: немно­го­чис­лен­ные группы, состо­яв­шие из трёх чело­век, слу­жив­шие инфор­ма­то­рами пар­тии. На опре­де­лён­ном этапе раз­ви­тия пар­тия объ­яв­ляла число «народ­ных коми­те­тов» доста­точ­ным, чтобы объ­явить регион «базой под­держки» (base de apoyo). Как это выгля­дело можно наглядно уви­деть на карте, взя­той из одного уль­тра­пра­вого воен­ного жур­наль­чика, кото­рая иллю­стри­рует ситу­а­цию на при­мере депар­та­мента Аякучо.

Там вся про­из­ве­дён­ная кре­стья­нами про­дук­ция дели­лась на две поло­вины. Одна оста­ва­лась за насе­ле­нием, дру­гая рек­ви­зи­ро­ва­лась пар­тией для своих нужд. Такими нехит­рыми спо­со­бами была нала­жена мате­ри­аль­ная и соци­аль­ная инфра­струк­тура. К 1989 году было создано 20 таких баз и, сверх того, ещё 80 «народ­ных коми­те­тов». Все они были зон­тично объ­еди­нены «Революционным фрон­том защиты деревни». А парал­лельно суще­ство­вали чисто пар­тий­ные ячейки, кото­рые коор­ди­ни­ро­ва­лись «мест­ными коми­те­тами», под­чи­нён­ными «суб-​зонам» (sub-​zonales); те, в свою оче­редь, вхо­дили в состав более круп­ных «зон». Последние под­чи­ня­лись «реги­о­наль­ным коман­до­ва­ниям». Эти «коман­до­ва­ния» бла­го­даря гео­гра­фи­че­ской раз­об­щён­но­сти перу­ан­ских про­вин­ций были доста­точно само­сто­я­тельны. Наконец, парал­лельно пар­тий­ным суще­ство­вали воен­ные под­раз­де­ле­ния и соот­вет­ству­ю­щая им иерар­хия и зона «гери­льи». Со вре­ме­нем, осо­бенно после 1983-84 гг., воен­ный ком­по­нент в пар­тии стал повсе­местно доми­ни­ро­вать. Что каса­ется воору­же­ния, то сен­де­ри­сты все­гда пола­га­лись на “соб­ствен­ные силы”: стрел­ко­вое ору­жие (писто­леты, вин­товки, пуле­мёты) и гра­наты добы­ва­лись в стыч­ках с граж­дан­ской поли­цией и армей­скими частями, а взрыв­чатка похи­ща­лась с руд­ни­ков и шахт, где у сен­де­ри­стов были свои инсай­деры и информаторы…

Другой вопрос, доста­точно ли пере­чис­лен­ного для веде­ния под­линно рево­лю­ци­он­ной войны по пре­об­ра­зо­ва­нию всего обще­ства? Ведь в усло­виях, когда госу­дар­ство, скон­цен­три­ро­вав­шее в своих руках всю военно-​полицейскую мощь на службе у пра­вя­щих клас­сов, все­гда и везде имеет несрав­нимо боль­ший мате­ри­аль­ный и моби­ли­за­ци­он­ный потен­циал, для пар­ти­зана мас­со­вая база ста­но­вится вопро­сом жизни и смерти. Какова была связь сен­де­ри­стов с кре­стья­нами — своей основ­ной соци­аль­ной базой? Нельзя ска­зать, что этой связи не было — отме­тим ещё раз, что кро­хот­ная орга­ни­за­ция в усло­виях пол­ной ото­рван­но­сти от масс была бы обре­чена на немед­лен­ный про­вал и раз­гром. Во-​вторых, вспом­ним, что подав­ля­ю­щее боль­шин­ство актив­ных кад­ров «Сендеро», уча­щи­еся школ, уни­вер­си­те­тов и кол­ле­джей, были выход­цами из семей крестьян-​общинников. Отлаженные семей­ные и род­ствен­ные связи, в какой-​то сте­пени, облег­чали даль­ней­шее вовле­че­ние сель­ской моло­дёжи в ряды если не актив­ных кад­ров «Сияющего пути», то, по край­ней мере, сочув­ству­ю­щих и инфор­ма­то­ров. Крестьянская моло­дёжь, имев­шая не так много шан­сов хоть как-​то улуч­шить своё мате­ри­аль­ное поло­же­ние (среди воз­мож­но­стей — кон­тра­банда нар­ко­ти­ков или «отход­ни­че­ство» в города), дей­стви­тельно видела в моло­дых рево­лю­ци­о­не­рах какую-​никакую аль­тер­на­тиву сво­ему не слишком-​то завид­ному поло­же­нию. В Аякучо активно рас­пус­ка­лись слухи, что к 1985 году регион ста­нет пол­но­стью «осво­бож­ден­ной тер­ри­то­рией», а зна­чит, в пер­спек­тиве, и госу­дар­ством, где можно стать кем-​то выше мало­зе­мель­ного кре­стья­нина или батрака. Сендеристы, не при­над­лежа цели­ком кре­стьян­ской среде, тем не менее, были зна­комы с её реа­ли­ями и какое-​то время успешно играли на про­ти­во­ре­чиях между и внутри сель­ских общин и коопе­ра­ти­вов. В этом им помо­гала отла­жен­ная машина тер­рора и сим­во­ли­че­ских рас­прав с клас­со­выми про­тив­ни­ками сель­ской бед­ноты. Необходимо было пре­дельно жест­кими мето­дами рас­пра­виться с преж­ними орга­нами мест­ной вла­сти, «рас­чи­стить поле» для новых функ­ци­о­не­ров. Первые удары обру­ши­лись на нена­вист­ных кре­стья­нам все­воз­мож­ных тор­го­вых посред­ни­ков и ком­мер­сан­тов: ситу­а­ция, в точ­но­сти повто­ряв­шая собы­тия подъ­ёма «крас­ных кхме­ров» в Камбодже. Местные касики, или гамо­на­лес, вли­я­тель­ные и зажи­точ­ные кре­стьяне и зем­ле­вла­дельцы, также ста­но­ви­лись жерт­вами сен­де­ри­стов. Можно ска­зать, что здесь мао­и­сты, в целом, верно нащу­пы­вали и улав­ли­вали линии соци­аль­ных кол­ли­зий, раз­ди­рав­ших деревню, пони­мали сте­пень её клас­со­вого рас­сло­е­ния. Но сен­де­ри­сты шли зна­чи­тельно дальше. Наказания алко­го­ли­ков, невер­ных супру­гов или про­во­ро­вав­шихся также вос­при­ни­ма­лись кре­стья­нами как необ­хо­ди­мые меры, вос­ста­нав­ли­ва­ю­щие при­выч­ный поря­док жизни, и могли вызы­вать сдер­жан­ные сим­па­тии, хотя, как пока­зы­вает прак­тика, с такими про­бле­мами сель­ские общины вполне управ­ля­лись само­сто­я­тельно. Для эффек­тив­ного осу­ществ­ле­ния «пра­во­су­дия» активно при­вле­ка­лась моло­дёжь, в основ­ном, уча­щи­еся школ. Активисты пар­тии, сами сту­денты, охотно при­гла­шали на митинги своих зна­ко­мых, спу­стя какое-​то время нович­кам вме­ня­лось в обя­зан­ность при­ве­сти на собра­ния ещё 1-2 своих това­рища. Они соби­ра­лись в раз­ных местеч­ках, митинги были про­дол­жи­тель­ными и частыми, порой до двух раз в неделю. Там, в числе про­чего, соби­ра­лась инфор­ма­ция о ворах и ско­то­кра­дах в сель­ских общи­нах. Партия, в свою оче­редь, выно­сила пре­ду­пре­жде­ния; если они ока­зы­ва­лись про­игно­ри­ро­ван­ными, то за ними сле­до­вали рас­правы. Механизм рабо­тал отла­женно и созда­вал види­мость сотруд­ни­че­ства с кре­стьян­ством. Крестьянам на доступ­ном языке пыта­лись вну­шить, что бюро­краты и мини­стры, сидя­щие в Лиме — обще­ствен­ные пара­зиты. Крестьянам также вну­ша­лась идея, что про­да­вать свои про­дукты — плохо, потому что это только питает пара­зи­ти­че­ский сто­лич­ный режим, нажи­ва­ю­щийся на тру­дя­щихся, и в их инте­ре­сах — замо­рить сто­лицу голо­дом. В рам­ках пока­за­тель­ных акций захва­ты­ва­лись круп­ные экспортно-​ориентированные фермы, скот демон­стра­тивно заби­вался, мясо гото­ви­лось на месте и рас­пре­де­ля­лось среди кре­стьян и быв­ших работ­ни­ков. Это про­из­во­дило силь­ное впе­чат­ле­ние на кре­стьян и батра­ков. Коллективные работы на общин­ных зем­лях по заго­тов­кам сель­ско­хо­зяй­ствен­ных про­дук­тов (куку­руза, кар­то­фель, пше­ница) тоже пона­чалу (до 1982 года) вос­при­ни­ма­лись с энту­зи­аз­мом, осо­бенно сель­ской беднотой.

Но вер­немся к нашему преды­ду­щему вопросу. Имели ли мао­и­сты соци­аль­ную базу? Да, без­условно. Ведь мы уже гово­рили об уни­вер­си­тет­ских кад­рах и уча­щейся сель­ской моло­дёжи. Имели они и опре­де­лён­ный про­цент сочув­ству­ю­щих среди самих кре­стьян, а также горо­жан. Это при­зна­вали и веду­щие перу­ан­ские ана­ли­тики. Один из них даже риск­нул пред­по­ло­жить, что, будь «Сендеро» «нор­маль­ной» поли­ти­че­ской пар­тией, они обес­пе­чили бы себе 20-30% под­держки насе­ле­ния. В 1991 году, согласно опро­сам, 17% сто­лич­ных жите­лей оправ­ды­вали дей­ствия сен­де­ри­стов, а 7% выра­жали им откры­тую под­держку. Но имели ли они мас­со­вую соци­аль­ную базу? Пожалуй, что нет. Хотя бы потому, что в их ряды вли­ва­лось мень­шин­ство моло­дёжи. Завоевать сим­па­тии кре­стьян­ства также не уда­лось. Это выте­кало из самого прин­ципа «сен­де­ри­стов», выра­жен­ного в сло­гане «batir el campo» — «уда­рить по деревне». Как они вос­при­ни­ма­лись кре­стья­нами? Пожалуй, как при­шельцы, чуж­дая и враж­деб­ная им сила, и зача­стую в бук­валь­ном смысле (напри­мер, в округе Лурикоча, где насе­ле­ние в массе своей не под­дер­жало КПП-СП). Этот образ как будто бы нарочно куль­ти­ви­ро­вался пар­тией. Для дости­же­ния мак­си­маль­ного эффекта сен­де­ри­сты часто про­во­дили свои акции устра­ше­ния по ночам. Кое-​где по этой при­чине их даже про­звали «tuta puriq» — «ноч­ные бро­дяги». Могли они появиться из ниот­куда и во время фиест, к кото­рым, к слову, они отно­си­лись крайне неодоб­ри­тельно. Эта стра­те­гия, эффек­тив­ная только в крат­ко­сроч­ной пер­спек­тиве, созда­вала необ­хо­ди­мую иллю­зию посто­ян­ного незри­мого при­сут­ствия некой зло­ве­щей парал­лель­ной вла­сти. От кре­стьян ожи­дали послу­ша­ния и сотруд­ни­че­ства. Но какие аль­тер­на­тивы, кроме «народ­ной войны», могли пред­ло­жить сами рево­лю­ци­о­неры? Производственную коопе­ра­цию? Там, где это было воз­можно и где суще­ство­вали необ­хо­ди­мые материально-​технические и соци­аль­ные пред­по­сылки, она уже широко внед­ря­лась во время воен­ного прав­ле­ния. Зато крестьян-​общинников сго­няли на мас­со­вые при­ну­ди­тель­ные работы. Санкции, исполь­зу­е­мые сен­де­ри­стами, сво­ди­лись к кол­лек­тив­ным нака­за­ниям, пока­за­тель­ным каз­ням и рас­пра­вам, побоям и дру­гим уни­зи­тель­ным про­це­ду­рам (вроде отре­за­ния ушей или обри­ва­ния головы про­ви­нив­шимся). Поэтому, в сухом остатке, их вос­при­ни­мали как новых «сеньо­ров», кото­рых тер­пели отча­сти из-​за страха, отча­сти из-​за того, что преж­ние «патроны» были неспра­вед­ли­выми и кор­рум­пи­ро­ван­ными. Сопротивление начи­на­лось тогда, когда дей­ствия и тре­бо­ва­ния сен­де­ри­стов уже прямо про­ти­во­ре­чили повсе­днев­ной кре­стьян­ской прак­тике. Ведь ни идео­ло­гия, ни методы, при­ме­ня­е­мые мао­и­стами, даже мини­мально не соот­но­си­лись с ожи­да­ни­ями или пред­став­ле­ни­ями кре­стьян. В гла­зах сен­де­ри­стов кре­стьян­ство виде­лось отста­лым, автар­кич­ным, и рисо­ва­лось в упро­щён­ном, вне­исто­ри­че­ском изме­ре­нии: среди них в луч­шем слу­чае видели бед­ня­ков, серед­ня­ков и бога­чей, в худ­шем — «хоро­ших» и «пло­хих»… Они совер­шенно не желали раз­би­раться в хит­ро­спле­те­ниях родо­вой струк­туры и касто­вых раз­ли­чиях (т.н. система «вара»), суще­ство­вав­ших в индей­ских посе­ле­ниях. Они игно­ри­ро­вали слож­ность, про­ти­во­ре­чи­вость и кон­фликт­ность обще­ствен­ных отно­ше­ний внутри деревни, исто­рич­ность и функ­ци­о­наль­ность касто­вых и воз­раст­ных ста­ту­сов. Это отнюдь не озна­чает, что с этой гадо­стью (как и со всеми осталь­ными про­яв­ле­ни­ями обще­ствен­ного нера­вен­ства) не нужно бороться, это озна­чает, что перед тем, как пред­при­ни­мать какие-​то дей­ствия, полезно иной раз разо­браться в ситу­а­ции. У пре­зри­тель­ного и высо­ко­мер­ного тре­ти­ро­ва­ния куль­туры анд­ских индей­цев у сен­де­ри­стов были свои тео­ре­ти­че­ские осно­ва­ния. Ведь «мао­изм учит нас, что куль­тура есть идео­ло­ги­че­ское отра­же­ние поли­тики и эко­но­мики обще­ства». Но нали­чия этого по своей сути вер­ного лозунга отнюдь недо­ста­точно, чтобы разо­браться в диа­лек­ти­че­ской связи этих форм обще­ствен­ного бытия. Молодые сен­де­ри­сты, кстати, выходцы по боль­шей части из семей серед­ня­ков, полу­чив доступ к вла­сти в локаль­ных комис­са­ри­а­тах, ока­зы­ва­лись в лице кре­стьян­ского боль­шин­ства попро­сту изго­ями, потому что такая власть в корне про­ти­во­ре­чила при­выч­ному им миро­по­рядку. Хуже того, у моло­дёжи, помимо скуд­ной тео­ре­ти­че­ской под­го­товки, отсут­ство­вал какой-​либо управ­лен­че­ский и орга­ни­за­тор­ский опыт.

И немного о наси­лии. Вопреки пред­став­ле­ниям либе­ра­лов о неко­то­ром «энде­ми­че­ском» наси­лии или осо­бой «куль­туре наси­лия», про­ни­зы­ва­ю­щем лати­но­аме­ри­кан­ское обще­ство, кре­стьяне всё же более склонны решать про­блемы мирно. А убий­ство лати­фун­ди­ста (кото­рые к моменту начала «народ­ной войны» прак­ти­че­ски исчезли в Аякучо) и убий­ство мел­кого, хотя и зажи­точ­ного экс­плу­а­та­тора, глу­боко уко­ре­нив­ше­гося в селе — далеко не одно и то же. Последние не были ино­род­ным телом общины, они были впи­саны в её соци­аль­ную струк­туру. Каждое убий­ство под­та­чи­вало хруп­кий баланс кон­фор­мизма и недо­воль­ства, нако­пив­ше­гося в сель­ских общи­нах. Более того, в самом низу пар­тий­ной струк­туры кре­стьян­ские акти­ви­сты, состав­ляв­шие костяк «народ­ных коми­те­тов», неза­мед­ли­тельно стали исполь­зо­вать «ресурс вла­сти» для реше­ния своих мате­ри­аль­ных, в том числе земель­ных, про­блем за счёт сосе­дей, зани­мая спор­ные участки и отби­рая скот. Таким обра­зом, вме­сто реше­ния насущ­ных про­блем деревни сен­де­ри­сты созда­вали новые непри­ят­но­сти. Партия углуб­ля­лась в земель­ные кон­фликты, ухо­дя­щие кор­нями ещё в инк­ское время, что только усу­губ­ляло недо­воль­ство кре­стьян. Наконец, воз­му­ще­ние стали вызы­вать и при­ну­ди­тель­ные работы на общин­ных полях, уро­жай с кото­рых посту­пал исклю­чи­тельно пар­тии. С какой, спра­ши­ва­ется, стати? В чём здесь пря­мой клас­со­вый инте­рес крестьян? 

Самая боль­шая про­блема была свя­зана с неадек­ват­но­стью при­ме­ня­е­мой сен­де­ри­стами хозяй­ствен­ной стра­те­гии. Напомним, что их целью было отре­зать город от деревни и её про­до­воль­ствен­ных ресур­сов — хлеба, молока, мяса, а также от поста­вок металла, пред­на­зна­чав­шихся для экс­порта. С этой целью взры­ва­лись мосты и желез­ные дороги, горели авто­бусы и част­ные авто­мо­били, гибли ино­странцы, с биз­не­сме­нов и ком­мер­сан­тов взи­мался воен­ный налог, повы­шав­ший ком­мер­че­ские и про­из­вод­ствен­ные издержки. Ширились акции сабо­тажа на фаб­ри­ках и гор­но­руд­ном про­мысле. Забивался скот круп­ных товар­ных хозяйств. Уничтожались иссле­до­ва­тель­ские стан­ции и сель­ско­хо­зяй­ствен­ные коопе­ра­тивы. Однако в сле­пом сле­до­ва­нии мао­ист­ским «рецеп­там» они упорно не заме­чали широ­кой вовле­чен­но­сти кре­стьян­ских общин в реги­о­наль­ные рыноч­ные связи и, как след­ствие — зави­си­мость деревни от города и посту­па­е­мых оттуда това­ров. Кроме того, вопреки ожи­да­ниям, города, а осо­бенно сто­лица, снаб­жа­лась не только и даже не столько из деревни. Ядром снаб­же­ния Лимы была долина Мантаро (депар­та­мент Хунин). Она про­из­во­дила треть постав­ля­е­мых в сто­лицу ово­щей и тро­пи­че­ских фрук­тов, поло­вину куку­рузы и зна­чи­тель­ную часть кар­то­феля, а также немало мяс­ной и молоч­ной про­дук­ции. Стратегической целью сен­де­ри­стов, само собой, явля­лось взя­тие Хунина. Итогом этого «успеха» стала мас­со­вая мигра­ция жите­лей и рез­кий спад сель­ско­хо­зяй­ствен­ного про­из­вод­ства (18% в куку­рузе, 30% в кар­то­феле). Нетрудно заме­тить, какие слож­но­сти поро­дило изна­чально неадек­ват­ное вос­при­я­тие реа­лий перу­ан­ской деревни. Перу уже не было такой отста­лой аграр­ной «полу­фе­о­даль­ной» стра­ной, какой её желали видеть мао­ист­ские дог­ма­тики, вдох­нов­лён­ные тек­стами Мариатеги. Классовая борьба кре­стьян­ских орга­ни­за­ций вкупе с про­грес­сив­ными рефор­мами пошед­шего им навстречу лево-​националистического пра­ви­тель­ства при­вели к суще­ствен­ному изме­не­нию облика деревни. Вся амби­ци­оз­ная про­грамма сен­де­ри­стов по «вос­ста­ниям уро­жая» и захва­там земель, запла­ни­ро­ван­ная на 1980-81 гг., попро­сту опоз­дала. Всё, на что были спо­собны сен­де­ри­сты — это раз­гром несколь­ких чудом уце­лев­ших асьенд и экс­пе­ри­мен­таль­ной уни­вер­си­тет­ской фермы, а также захват уже суще­ство­вав­ших сель­ских кооперативов.

Вооружённая поли­тика сен­де­ри­стов при­вела к опре­де­лён­ным поли­ти­че­ским резуль­та­там. Представители цен­траль­ной вла­сти на местах были запу­ганы или убиты. Долго не заме­чав­шее актив­ность сен­де­ри­стов пра­ви­тель­ство ввело пре­зи­дент­ским декре­том 1984 года воен­ное поло­же­ние. «Грязная война», раз­вёр­ну­тая воен­ными про­тив кре­стьян, спро­во­ци­ро­вала поли­ти­че­ский кри­зис. Партии, нахо­див­ши­еся у вла­сти, ока­за­лись глу­боко рас­ко­лоты внут­рен­ними про­ти­во­ре­чи­ями. Грызлись чинов­ники и воен­ные. Укреплялись пози­ции левых. Часто сме­ня­лись мини­стер­ские каби­неты. Разворачивался эко­но­ми­че­ский кри­зис. В 1984 году воз­никла новая лево­ра­ди­каль­ная груп­пи­ровка — «Революционное дви­же­ние имени Тупака Амару», после­до­ва­тели Мариатеги и Че Гевары. 

Сендеристы активно сабо­ти­ро­вали и сры­вали пред­вы­бор­ные кам­па­нии и сами выборы, уби­вая кан­ди­да­тов и запу­ги­вая элек­то­рат. Проникнув в судеб­ную систему, они спо­соб­ство­вали осво­бож­де­нию своих плен­ных това­ри­щей. Но несмотря на то, что госу­дар­ство нахо­ди­лось у грани рас­пада, к концу 1980-​х и началу 1990-​х годов кон­фликты и про­ти­во­ре­чия между сен­де­ри­стами и кре­стья­нами на местах достигли кри­ти­че­ской массы. Среди кре­стьян появ­ля­лись пер­вые армей­ские инфор­ма­торы (soplones на мест­ном испан­ском). Надо ска­зать, что тра­ди­ци­он­ная мао­ист­ская так­тика заклю­ча­ется в отступ­ле­нии перед при­бли­же­нием круп­ных воин­ских фор­ми­ро­ва­ний про­тив­ника. На пер­вых порах это играло на руку мао­и­стам: уходя из деревни, они остав­ляли насе­ле­ние фак­ти­че­ски на рас­праву армей­ским извер­гам, тем самым, волей-​неволей, спо­соб­ствуя сохра­не­нию своей хруп­кой попу­ляр­но­сти, осо­бенно среди род­ных и близ­ких жертв. Вместе с тем отсут­ствие пар­ти­зан в кри­ти­че­ских обсто­я­тель­ствах (армия, имея срав­ни­тельно боль­ший военно-​технический и люд­ской потен­циал, вовсю исполь­зо­вала его для мас­со­вых каз­ней и акцией устра­ше­ния) вос­при­ни­ма­лось как пре­да­тель­ство. Декларируя защиту кре­стьян­ских инте­ре­сов, сен­де­ри­сты, хотя и вос­при­ни­ма­лись как «мень­шее зло», фак­ти­че­ски пре­да­вали их. Будучи внеш­ней силой, кре­стьяне не вос­при­ни­мали мао­ист­скую идео­ло­гию, пыта­ясь уси­деть на двух сту­льях, уго­ждая как пар­ти­за­нам, так и воен­ным. Это тол­кало мао­и­стов к уже­сто­че­нию наси­лия. Наконец, в Лунакамарке (пров. Виктор Фархадо), где в ответ на запрет тор­говли было убито несколько сен­де­ри­стов, в апреле 1983 года мао­и­сты выре­зали более 80 кре­стьян. Интересно послу­шать, как на это отре­а­ги­ро­вал Гусман. Назвав про­изо­шед­шее «необ­хо­ди­мо­стью» и «экс­цес­сом», он под­черк­нул, что в цели чистки вхо­дило жела­ние про­де­мон­стри­ро­вать заблуд­шим кре­стья­нам, «что мы спо­собны на всё». Без ком­мен­та­риев. Спустя несколько лет Гусман ска­жет, что три­умф рево­лю­ции обой­дётся уже в мил­ли­оны жертв. Логика собы­тий обес­пе­чи­вала углуб­ле­ние тра­ги­че­ского раз­рыва тео­рии и практики.

Закрепившись в Аякучо, сен­де­ри­сты в начале 1987 года начали дей­ство­вать и в горо­дах. Присутствие сен­де­ри­стов отме­ча­лось в Боливии, Эквадоре и Бразилии. Группы и коми­теты под­держки «Сияющего Пути» появи­лись в Доминиканской рес­пуб­лике, Мексике и даже США. В 1988 году пар­тий­ный кон­гресс объ­явил о дости­же­нии «стра­те­ги­че­ского баланса», соот­вет­ству­ю­щего кануну «вто­рой ста­дии» народ­ной войны по Мао Цзэдуну. «Пятый воен­ный план», раз­ра­бо­тан­ный Гусманом и запу­щен­ный в авгу­сте 1989 года, преду­смат­ри­вал даль­ней­шее раз­ви­тие «баз под­держки». Сендеристская газета «Эль Диарио» с пред­вку­ше­нием ожи­дала втор­же­ния аме­ри­кан­ских импе­ри­а­ли­стов, чтобы пре­вра­тить страну в «новый Вьетнам». В том же году решено было при­сту­пить ко «вто­рому этапу». Для этого нужно было набрать больше бой­цов, при­па­сов и тяжё­лого воору­же­ния. Последнее решили при­об­ре­сти после про­рыва в долину реки Уальга, где можно было достать всё необ­хо­ди­мое через нар­ко­тор­гов­цев. Закрепившись в долине, сен­де­ри­сты стали полу­чать огром­ные при­были от кон­троля нар­ко­тор­говли, соби­рая налог с посред­ни­ков и дель­цов, пони­жая цены и поощ­ряя тех кре­стьян, кото­рые желали заме­нить коку «мир­ными» куль­ту­рами. Таким обра­зом, здесь их поли­тика отча­сти нахо­дила под­держку у кре­стьян, устав­ших от наси­лия банд нар­ко­тор­гов­цев и свя­зан­ных с ней скач­ков цен на нар­ко­тик. В фев­рале 1990 года повстанцы заявили о 24 «базах под­держки» в пяти «реги­о­наль­ных коми­те­тах». К 1991 году сен­де­ри­сты дей­ство­вали уже на 40% тер­ри­то­рии страны. Их снаб­жали порядка 22 000 чело­век. Но обще­на­род­ной под­держки, так необ­хо­ди­мой на «вто­ром этапе» мао­ист­ского сце­на­рия, всё-​таки не ощу­ща­лось. Принудительные меры по моби­ли­за­ции кре­стьян соче­та­лись с рас­ту­щим наси­лием. Сендеристы начали прак­ти­ко­вать «про­верки на доро­гах», в ходе кото­рых соби­рали дань и осу­ществ­ляли свое­об­раз­ный «кро­ва­вый счёт» (казни небла­го­на­дёж­ных води­те­лей и пас­са­жи­ров). Народное недо­воль­ство в 1989-90 гг. усу­гу­би­лось эко­но­ми­че­ским кри­зи­сом и про­дол­жи­тель­ной засу­хой. В 1990 году появи­лись пер­вые rondas — «кре­стьян­ские коми­теты само­обо­роны», создан­ные для борьбы с мао­и­стами и под­дер­жан­ные пра­ви­тель­ством. Сендеристы, несмотря на стра­те­ги­че­ские успехи (про­рыв в «кока­и­но­нос­ный» ама­зон­ский бас­сейн и про­ник­но­ве­ние в города) стали впер­вые тер­петь локаль­ные пора­же­ния. Изменилась и струк­тура воору­жён­ных сил. Морская пехота, уком­плек­то­ван­ная зве­ро­по­доб­ными сто­лич­ными раси­стами, сме­ни­лась под­раз­де­ле­ни­ями, набран­ными из жите­лей «сьерры», гово­ря­щих на кечуа. Наладились пер­вые кон­такты воен­ных с кре­стьян­скими общи­нами. Крестьян начали воору­жать (пона­чалу только корот­ко­стволь­ным ору­жием). Сендеристы не смогли найти ничего лучше, как уси­лить дав­ле­ние на насе­ле­ние. В 1987-1992 годах свер­ши­лось порядка 16 мас­со­вых убийств. «Народная война» окон­ча­тельно выро­ди­лась в оже­сто­чён­ное про­ти­во­сто­я­ние двух военно-​политических машин, оди­на­ково чуж­дых и враж­деб­ных мест­ному насе­ле­нию. Сендеристы, увле­чён­ные иллю­зией «стра­те­ги­че­ского баланса», вновь неадек­ватно оце­нили, вер­нее, пол­но­стью про­игно­ри­ро­вали рост кре­стьян­ских отря­дов само­обо­роны, отма­хи­ва­ясь от них как от мало­зна­чи­тель­ных про­ис­ков импе­ри­а­ли­стов. Спохватились они лишь к 1992 году. Но к тому вре­мени вся­кие связи с соци­аль­ной базой были утра­чены. Крестьяне, поль­зу­ясь сетью род­ствен­ных уз и полез­ных зна­комств, бежали в круп­ные города, обра­зуя вокруг них «пояса нищеты», «базы под­держки» стре­ми­тельно пустели, всё чаще встре­ча­лись «города-​призраки». Нежелание долж­ным обра­зом реа­ги­ро­вать на поли­ти­че­скую конъ­юнк­туру, госу­дар­ствен­ную поли­тику и дина­мику клас­со­вых кон­флик­тов пара­док­саль­ным обра­зом завёл «Сендеро» в тупик задолго до 1992 года.

Тем вре­ме­нем дав­ле­ние вла­стей уси­ли­ва­лось. Вскрывались кон­спи­ра­тив­ные квар­тиры, в январе 1991 году был обна­ру­жен глав­ный ком­пью­тер­ный архив сен­де­ри­стов. Абимаэль Гусман был аре­сто­ван в Лиме 12 сен­тября 1992 года. Полиция вышла на его след в зажи­точ­ном квар­тале Сурко, обна­ру­жив в мусоре дома, где он скры­вался, сред­ства от псо­ри­аза (кож­ной болезни, кото­рой стра­дал Гусман) и пустые пачки его люби­мых сига­рет. В сле­ду­ю­щем году он был при­го­во­рён к пожиз­нен­ному заклю­че­нию. В тюрьме «пред­се­да­тель Гонсало» при­звал сен­де­ри­стов сло­жить ору­жие. Начался раз­вал. Часть пар­ти­зан сочла нуж­ным сдаться. Была ли орга­ни­за­ция такой моно­лит­ной, как она пред­став­ля­ется в соб­ствен­ной про­па­ганде и бур­жу­аз­ной прессе? Если да, то при­чины быст­рого раз­вала «Сендеро» после 1992 г. вызы­вают целый ряд допол­ни­тель­ных вопро­сов. Так что, ско­рее всего, нет, и на это есть немало при­чин. Конечно, нет осно­ва­ний сомне­ваться в том, что руко­во­дя­щая вер­хушка верила в про­па­ган­ди­ру­е­мые и насаж­да­е­мые ею идеи. Даже в заклю­че­нии мно­гие лидеры не рас­ка­я­лись и сохра­нили вер­ность своим мао­ист­ским прин­ци­пам. С дру­гой сто­роны, «про­ме­жу­точ­ная часть» КПП-СП, кадры, уком­плек­то­ван­ные уча­щейся моло­дё­жью, хотя и вос­пи­тан­ные в марксистско-​ленинской «орто­док­сии», могли пре­сле­до­вать и иные мотивы, среди кото­рых клю­че­вые — надежда на доступ к вла­сти, вли­я­нию, авто­ри­тету, кото­рых им так недо­ста­вало в чуж­дой им и даже враж­деб­ной город­ской среде. Сельская моло­дёжь, вли­вав­ша­яся в ряды сен­де­рист­ской мили­ции и «народ­ных коми­те­тов», наде­я­лась улуч­шить своё мате­ри­аль­ное поло­же­ние, вырваться из пут нищеты и «иди­о­тизма сель­ской жизни». Негибкая и ото­рван­ная от реаль­ной жизни идео­ло­гия все­гда и везде порож­дает такие иска­же­ния. После поимки «пред­се­да­теля» пар­тия не рас­по­ла­гала больше лиде­ром сопо­ста­ви­мого мас­штаба, реши­мо­сти и само­от­дачи, кото­рый мог бы эффек­тивно коор­ди­ни­ро­вать дей­ствия изо­ли­ро­ван­ных и уда­лён­ных ячеек в обще­на­ци­о­наль­ном мас­штабе. Впрочем, война со свой­ствен­ной ей инер­цией про­дол­жа­лась ещё несколько лет и про­дол­жа­ется, в какой-​то мере, и сей­час, акти­ви­зи­ру­ясь в пери­оды эко­но­ми­че­ских кризисов.

Результаты дей­ствий кучки рево­лю­ци­о­не­ров пуга­ющи. Волюнтаристский экс­пе­ри­мент стоил 69 тысяч жиз­ней — как пра­вило, про­стых негра­мот­ных крестьян-​индейцев, кото­рые, по пер­во­на­чаль­ным замыс­лам пар­тии, должны были стать базой «народ­ной войны». Многих убили поли­цей­ские или армия, но 54% уби­тых оста­лись на сове­сти «Сендеро». Как стал воз­мо­жен пер­во­на­чаль­ный успех? Не столько силой дви­же­ния, сколько сла­бо­стью госу­дар­ства. Иными сло­вами, не уко­ре­нив­шись в сель­ской среде и не став выра­зи­те­лем инте­ре­сов кре­стьян­ства, дог­ма­ти­че­ски настро­ен­ные ком­му­ни­сти­че­ские акти­ви­сты попро­сту пара­зи­ти­ро­вали на сло­жив­шейся ситу­а­ции в деревне и настро­е­ниях кре­стьян. Надо ска­зать, что в Аякучо «левый сег­мент» села насто­ро­женно и брезг­ливо отно­сился к мао­и­стам. Но Аякучо, в отли­чие от дру­гих обла­стей страны, до 1980 года не знал мощ­ных кре­стьян­ских дви­же­ний и орга­ни­за­ций. Опыта про­ти­во­сто­я­ния фана­тич­ным дог­ма­ти­кам мест­ные про­грес­сив­ные левые силы попро­сту не имели. Единственной фор­мой мас­со­вого дви­же­ния, кото­рый был изве­стен этому реги­ону в пред­ше­ству­ю­щие войне годы, были выступ­ле­ния уча­щейся моло­дёжи, тре­бо­вав­шей сво­бод­ного доступа к обра­зо­ва­нию. Этим сен­де­ри­сты и вос­поль­зо­ва­лись. Именно поэтому регион стал пер­вым опор­ным пунк­том «народ­ной войны». Он же понёс и самые боль­шие потери. Молчаливая под­держка или пас­сив­ное сотруд­ни­че­ство кре­стьян дости­га­лось по инер­ции ещё и тем обсто­я­тель­ством, что сен­де­ри­сты хотя бы счи­тали нуж­ным раз­би­раться, кого из кре­стьян каз­нить или нака­зы­вать и за что, в то время как пра­ви­тель­ствен­ная армия и поли­ция устра­и­вала (осо­бенно в 1983-84 гг.) неиз­би­ра­тель­ные чистки и тер­рор, гра­ни­ча­щий с этно­ци­дом. Но после того, как поли­тика вла­стей изме­ни­лась и кре­стьяне начали полу­чать от пра­ви­тель­ства ору­жие и фор­ми­ро­вать соб­ствен­ные отряды само­обо­роны, дни мао­и­стов были сочтены.

Какие мы можем сде­лать из этого выводы? Во-​первых, для успеш­ных дей­ствий пар­ти­зан необ­хо­димо заво­е­ва­ние народ­ной под­держки, кото­рая не может обес­пе­чи­ваться одним лишь голым наси­лием. Последнее ста­но­вится глав­ным инстру­мен­том поли­тики тогда, когда раз­рыв с мас­со­вой базой уже наме­тился и струк­турно офор­мился. В соот­вет­ствии с этим рево­лю­ци­он­ная прак­тика должна соот­вет­ство­вать клас­со­вым инте­ре­сам своей соци­аль­ной базы, из кото­рой рево­лю­ци­он­ное дви­же­ние чер­пает свои люд­ские и мате­ри­аль­ные ресурсы. Во-​вторых, рево­лю­цию нельзя при­бли­зить или вызвать к жизни закли­на­нием, под­ры­вом ЛЭП или брос­ким поли­ти­че­ским лозун­гом. Вульгарно-«геваристские» идеи о том, что дей­ствия группы рево­лю­ци­о­не­ров сами по себе могут спро­во­ци­ро­вать рево­лю­ци­он­ную ситу­а­цию, сле­дует отбро­сить. Для успеш­ной реа­ли­за­ции стра­те­гии недо­ста­точно созна­тель­ных дей­ствий группы хорошо под­го­тов­лен­ных рево­лю­ци­о­не­ров. Если про­ти­во­сто­я­щий ему поли­ти­че­ский режим доста­точно кон­со­ли­ди­ро­ван и ста­би­лен, то направ­лен­ные удары рево­лю­ци­о­не­ров при­ве­дут лишь к бес­смыс­лен­ным чело­ве­че­ским жерт­вам и дис­кре­ди­та­ции рево­лю­ци­он­ного марк­сизма. Нужны адек­ват­ные дей­ствия рево­лю­ци­он­ной орга­ни­за­ции в рево­лю­ци­он­ной ситу­а­ции, что пред­по­ла­гает вни­ма­тель­ный и кри­ти­че­ский ана­лиз рас­клада клас­со­вых сил в стране и соот­вет­ству­ю­щий выбор адек­ват­ных рево­лю­ци­он­ных мето­дов. При реа­ли­за­ции рево­лю­ци­он­ной стра­те­гии в Перу были выбраны модели, созна­тельно ори­ен­ти­ро­ван­ные на образцы Мао. Им нельзя отка­зать в прак­тич­но­сти, поэтому рево­лю­ци­о­неры, выходцы из отста­лых аграр­ных стран и реги­о­нов нахо­дили их про­стыми и при­вле­ка­тель­ными. Их конеч­ной целью было заво­е­ва­ние поли­ти­че­ской вла­сти путём созда­ния и рас­ши­ре­ния мате­ри­аль­ной базы (пар­ти­зан­ской инфра­струк­туры) и парал­лель­ных локаль­ных и реги­о­наль­ных орга­нов власти. 

Но созна­тель­ное уси­лие по рево­лю­ци­он­ному пре­об­ра­зо­ва­нию обще­ства, помно­жен­ное на некри­ти­че­скую апро­ба­цию стра­те­гии, родив­шейся в дру­гих обсто­я­тель­ствах и при­год­ной для дру­гих обще­ствен­ных усло­вий, при­вело к прямо про­ти­во­по­лож­ным резуль­та­там. Сподвижник Че Гевары Режи Дебре где-​то при­во­дит слова Фиделя Кастро, в кото­рых он при­зна­ется, что, к сча­стью для себя, озна­ко­мился с рево­лю­ци­он­ной стра­те­гией Мао уже после победы Кубинской рево­лю­ции. И в этих сло­вах есть опре­де­лён­ная доля горь­кой истины. Умелые дей­ствия немно­го­чис­лен­ного отряда кубин­ских рево­лю­ци­о­не­ров вкли­ни­лись в неустой­чи­вый баланс клас­со­вых сил страны, гибко и адек­ватно реа­ги­ро­вали на меня­ю­щу­юся военно-​политическую обста­новку в стране и чутко отсле­жи­вали настро­е­ние и пове­де­ние дру­гих клас­сов (город­ских бур­жуа и немно­го­чис­лен­ного кре­стьян­ства), с кото­рым уда­ва­лось нала­дить сотруд­ни­че­ство для борьбы с режи­мом Батисты. 

Пример «Сендеро Луминосо» являет собой про­ти­во­по­лож­ность — глу­бо­кое пере­рож­де­ние ком­му­ни­сти­че­ского под­по­лья в закон­спи­ри­ро­ван­ную воору­жён­ную секту, ото­рвав­шу­юся от масс и суще­ству­ю­щую исклю­чи­тельно за счёт соб­ствен­ной воен­ной и мате­ри­аль­ной инфра­струк­туры.

Неспособность нащу­пать пру­жины клас­со­вой борьбы и стать аван­гар­дом рево­лю­ци­он­ной поли­тики при­во­дит к тому, что такие орга­ни­за­ции неиз­менно про­иг­ры­вают военно-​полицейскому аппа­рату госу­дар­ства, рас­по­ла­га­ю­щему неиз­ме­римо боль­шими ресур­сами для подав­ле­ния своих про­тив­ни­ков. Силам соци­аль­ного осво­бож­де­ния этот опыт важно и нужно изу­чать, чтобы делать необ­хо­ди­мые выводы и избе­гать оши­бок в буду­щем. Не менее опасно и излишне иде­а­ли­зи­ро­вать лати­но­аме­ри­кан­скую гери­лью, в чем заме­чены даже такие каче­ствен­ные ресурсы, как «Сен-​Жюст». Какие поло­жи­тель­ные при­меры можно про­ти­во­по­ста­вить выска­зан­ной кри­тике? Что каса­ется мао­и­стов, то поло­жи­тель­ным при­ме­ром гра­мотно при­ме­нён­ной стра­те­гии являлся недав­ний успех мао­ист­ской ком­пар­тии в Непале. Ситуации в обеих стра­нах (Непале и Перу) ока­за­лись пора­зи­тельно схо­жими. К моменту начала «народ­ной войны» в 1996 году поло­вину наци­о­наль­ного дохода Непала кон­тро­ли­ро­вала 10% насе­ле­ния, в то время как более 90% непаль­цев нахо­ди­лись за чер­той абсо­лют­ной бед­но­сти, а более 60% жите­лей оста­ва­лись негра­мот­ными; 81% был занят в довольно-​таки при­ми­тив­ном сель­ском хозяй­стве. Все попытки пра­ви­тельств выве­сти страну из нищеты путём гром­ких «пяти­лет­них пла­нов» обер­ну­лись пол­ным про­ва­лом. Так же, как и в Перу, в Непале «народ­ная война» вспых­нула не сти­хийно, а была спла­ни­ро­ван­ной акцией мао­ист­ской орга­ни­за­ции. Успех народ­ной войны, таким обра­зом, все­цело зави­сел от выбора гра­мот­ной рево­лю­ци­он­ной стра­те­гии, твор­че­ски адап­ти­ро­ван­ной к кон­крет­ным усло­виям кон­крет­ной страны. Об этом мы рас­ска­жем впо­след­ствии, а в сле­ду­ю­щие наши мате­ри­алы будут посвя­щены мало­из­вест­ной рос­сий­ской левой пуб­лике граж­дан­ской войне в Сальвадоре.

Литература

Heilman J. Before the Shinig Path. Politics in Rural Ayacucho, 1985-1980. Stanford, 2010.

Degregori C.I. Que dificil es ser Dios: Ideología y violencia política en Sendero Luminoso. Lima, 1990.

Gustavo Gorriti E. Sendero Luminoso. Historia de la guerra millenaria en el Peru. Lima, 1990.

Palmer D.S. 'Revolution from Above', Military Government and Popular Participation in Peru, 1968-1972. Ithaca, 1973.

Marks A. Maoist insurgency since Vietnam. London, 1996.