~ 40 мин

Сергей Шаргунов. Человек и депутат

Мы не будем детально рас­смат­ри­вать лич­ность автора. В про­шлом литоб­зоре мы рас­ска­зы­вали про неиз­вест­ного писа­теля, инфор­ма­цию о кото­ром при­хо­ди­лось соби­рать весьма скру­пу­лёзно. Отыскать био­гра­фию нашего сего­дняш­него героя, напро­тив, пре­дельно про­сто. Но для тех, кто нико­гда не слы­шал о Сергее Шаргунове — неболь­шой экскурс.

Сергей Александрович Шаргунов родился 12 мая 1980 года в Москве, в семье свя­щен­ника. По обра­зо­ва­нию жур­на­лист, по при­зва­нию писа­тель, по зар­плате, с 2016 года, — депу­тат. Был также воен­ным кор­ре­спон­ден­том в ряде горя­чих точек.

Довольно рано увлёкся поли­ти­кой, уже в воз­расте 18 лет был помощ­ни­ком одного из депу­та­тов от КПРФ и через это имел доступ к мате­ри­а­лам Думской комис­сии по рас­сле­до­ва­нию собы­тий 1993 года. Для рас­смот­ре­ния выбран­ной нами книги это важ­ная деталь. Поддерживал Лимонова, когда тот был полит­з­эком, рабо­тал со «Справедливой Россией», был помощ­ни­ком депу­тата от пар­тии «Яблоко», но по итогу повзрос­лев­ший Сергей занял свое место в Думе по спис­кам КПРФ. По инфор­ма­ции Lenta.ru, в 2000-​х успел свя­заться с Дмитрием Рогозиным. На вопрос о рево­лю­ции в России он тогда отве­чал с надеж­дой, а наци­о­на­ли­ста Рогозина видел её лиде­ром. Вот оно, неумо­ли­мое время: один теперь — дирек­тор Роскосмоса, а дру­гой — депу­тат Государственной Думы. Учитесь, как рево­лю­цию в России надо делать.

До укра­ин­ского кри­зиса вёл пре­иму­ще­ственно оппо­зи­ци­он­ную обще­ствен­ную дея­тель­ность, а после — охра­ни­тель­ную. Хотя сам он, конечно же, при­зы­вает отка­заться от ярлы­ков и вообще пред­став­ляет собой такого ком­па­ней­ского типа, кото­рому «за дер­жаву обидно», а родина все­гда выше какой-​то там поли­тики. В своей обще­ствен­ной пози­ции Шаргунов про­де­лал при­мерно ту же эво­лю­цию, что и Захар Прилепин. От око­ло­ле­вого интел­лек­ту­ала до «внут­рен­няя поли­тика мне не нра­вится, но внеш­не­по­ли­ти­че­ский курс Путина я под­дер­жи­ваю». Осознания, что в дей­стви­тель­но­сти одно тянет дру­гое, у таких людей не возникает. 

Прилепин, напи­сав­ший «Санькя», ныне пишет для «Военного жур­нала», воз­ник­шего под про­тек­то­ра­том Говорухина (!), ста­тьи с назва­ни­ями вроде «Наше жиз­нен­ное про­стран­ство»¹ . Несмотря на про­во­ка­ци­он­ное назва­ние, к захва­там, конечно, не при­зы­вает. Просто зани­ма­ется оправ­да­нием внеш­ней поли­тики: кру­гом враги, а Россия только защи­ща­ется. Правда, в том же номере есть целый раз­во­рот с назва­нием «Нужна ли России Африка?», где про­во­дится мысль, что нужна обя­за­тельно. Но это, право, не так важно. Важно то, что подоб­ные вещи совер­шенно не мешают быв­шему кумиру нац­бо­лов появ­ляться на меро­при­я­тиях, орга­ни­зо­ван­ных левыми. Видимо, слу­чайно захо­дит по ста­рой памяти.

Сергей Шаргунов пошёл по той же стезе, что и Прилепин, но на него депу­тат­ский ста­тус накла­ды­вает опре­де­лён­ный отпе­ча­ток. Выдавая такие же пам­флеты в под­держку рос­сий­ского внеш­не­по­ли­ти­че­ского курса, он, тем не менее, ведёт актив­ную дея­тель­ность в Государственной Думе, свя­зан­ную с внут­ри­рос­сий­скими делами. Чем же он там занят? Ну, он, как гово­рили когда-​то на Руси, юродствует.

Почему я упо­тре­бил именно слово «юрод­ствует»? Человек, с юно­ше­ских лет пре­красно пред­став­ля­ю­щий, как рабо­тает Государственная Дума, пони­ма­ю­щий её деко­ра­тив­ность, регу­лярно при­хо­дит туда и про­из­но­сит речи вроде: «Ваша дея­тель­ность ведёт к ущем­ле­нию соци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти, раз­ру­ше­нию обра­зо­ва­ния! Так нельзя! Последствия могут быть чудо­вищны!». Само собой, Васька слу­шает, да ест.

Вот кто-​то ска­жет, что без­осно­ва­тельно я кри­ти­кую Сергея Александровича. Пока мы стро­чим какие-​то никому ненуж­ные ста­тейки в интер­нете, он делом занят. Регулярно помо­гает обез­до­лен­ным людям, сель­ским шко­лам, рас­ска­зы­вает о пыт­ках в коло­ниях (подроб­нее о дея­тель­но­сти Шаргунова можно узнать из его про­фи­лей в соци­аль­ных сетях). Одним сло­вом, пользы от него больше, чем от нас.

У меня и в мыс­лях нет ста­вить подоб­ные заслуги в упрёк. Тут про­блема в дру­гом — одного Сергея Шаргунова на всех сирых и обез­до­лен­ных не хва­тит. Кончится когда-​нибудь его ман­дат, а система, про­из­во­дя­щая всю ту грязь и неспра­вед­ли­вость, кото­рую он дон­ки­хот­ски раз­гре­бает на своём посту, — оста­нется. И более того, уси­лится во сто крат! Потому что «рабо­тая для про­стых людей» от имени офи­ци­аль­ного органа вла­сти, он все­ляет надежду, что при нынеш­ней обще­ствен­ной системе можно что-​то изме­нить, а зна­чит саму систему менять не нужно. Дело не в капи­та­лизме и не в част­ной соб­ствен­но­сти, нам про­сто нужна целая Государственная Дума таких как Сергей Шаргунов — тогда и заживём. 

Это извеч­ная про­блема тео­рии «малых дел» — она не только зани­ма­ется исце­ле­нием неза­жи­ва­ю­щих ран, что само по себе бес­пер­спек­тивно, но и отвле­кает реально нерав­но­душ­ных людей от под­лин­ной борьбы, уводя их в филан­тро­пию. Последняя же — не более чем слу­жанка капи­та­лизма, при­зван­ная при­брать за ним самые вопи­ю­щие послед­ствия его же соб­ствен­ного существования.

И тут тоже можно воз­ра­зить, что Сергей Александрович для «нис­про­вер­же­ния капи­та­лизма» сде­лал больше, чем все мы вме­сте взя­тые. Ведь он не только помо­гает в полу­че­нии рос­сий­ских пас­пор­тов и соци­аль­ной помощи, но и, поль­зу­ясь своим ста­ту­сом, бичует своих заво­ро­вав­шихся кол­лег, исполь­зует свой авто­ри­тет в опре­де­лён­ных кру­гах ради «про­буж­де­ния народа».

Да и здесь ничего нового. Это не Государственная Дума Российской импе­рии, когда сама воз­мож­ность гово­рить с три­буны была в новинку, а потому в обще­стве сле­дили за каж­дой новой пер­со­на­лией в пар­ла­менте и удач­ные речи про­из­во­дили эффект разо­рвав­шейся бомбы. И это даже не пар­ла­менты конца 80-​х — начала 1990-​х, когда была маня­щая новизна этих самых «аль­тер­на­тив­ных выбо­ров». Никакого дове­рия у рядо­вых граж­дан к Думе Российской Федерации нет, как нет и ника­кого вни­ма­ния к про­ис­хо­дя­щему в ней. Разве только поли­ти­че­ские обо­зре­ва­тели выне­сут отры­вок какой-​то речи в ленту ново­стей. Сколько граж­дан России, при­ходя с работы, тут же при­ни­ма­ются смот­реть «Парламентский час» и ждут речи того или иного депу­тата? Время изме­ни­лось. Этот орган — не пло­щадка, чтобы быть услы­шан­ным. Скорее напро­тив, людей, кото­рые уже были услы­шаны в обще­стве, тащат туда, чтобы хоть как-​то спа­сти авто­ри­тет пло­щадки. Таким обра­зом, каким бы левым пафо­сом Сергей Шаргунов ни обла­дал, ничего род­ствен­ного своим взгля­дам лично я, как автор рецен­зии, в нём не вижу. Последние собы­тия, свя­зан­ные со «смяг­че­нием» ответ­ствен­но­сти по 282 ста­тье, ини­ци­а­то­ром кото­рых в какой-​то сте­пени стал Сергей Александрович (про­сил об этом пре­зи­дента на пря­мой линии) это только подтверждают.

Начнём с того, что послаб­ле­ние этой позор­ной ста­тьи было ини­ци­и­ро­вано обра­ще­нием, кото­рое до тош­ноты про­ник­нуто вер­но­под­да­ни­че­скими нот­ками по отно­ше­нию к нашему люби­мому монарху. «Всемилостивейшее про­ше­ние» — тот ли тон, о кото­ром надо гово­рить, когда речь идёт о 282? Отмечу зара­нее, что для того, чтобы гово­рить смело, необя­за­тельно нару­шать при­ли­чия и наме­ренно дер­зить. Но это ладно, только послу­шайте, что Шаргунов говорил:

«Доходит бук­вально до маразма! Например, моло­дых, пат­ри­о­тич­ных ребят, решили осу­дить за созда­ние уто­пи­че­ской группы за про­ве­де­ние рефе­рен­дума об ответ­ствен­но­сти вла­сти в стране».

Речь, на вся­кий слу­чай, идёт о сто­рон­ни­ках Юрия Мухина, объ­еди­нён­ных в орга­ни­за­цию АВН (Армия воли народа), а затем ИГПР (Инициативная группа про­ве­де­ния рефе­рен­дума «За ответ­ствен­ную власть!»). Они дли­тель­ное время изда­вали в каком-​то смысле уже леген­дар­ные газеты «Дуэль» и «К барьеру!». Не будем сей­час оста­нав­ли­ваться на их взгля­дах, про­сто отме­тим, что во время выбо­ров в коор­ди­на­ци­он­ный совет оппо­зи­ции Шаргунов в сам блок «мухин­цев» не вошёл, но выска­зался в его под­держку. Изящно пред­ста­вив дан­ную поли­ти­че­скую группу дурач­ками, сам автор в своих сим­па­тиях к этим «уто­пи­че­ским идеям» пуб­лично каяться на пря­мой линии с пре­зи­ден­том не стал.

Желающим и здесь воз­ра­зить, что, мол, неважно как именно, глав­нее сам резуль­тат, можем пред­ло­жить такую кон­струк­цию — пред­ставьте, что за ваше осво­бож­де­ние про­сят сле­ду­ю­щим обра­зом: «Помилуйте, да он же про­сто наив­ный идиот!» Да, себя спа­сёте, а свои идеи — уже нет.

В целом, Шаргунов сво­ими дей­стви­ями коно­па­тит осно­ва­тельно про­гнив­шую избу, счи­тая это за выс­шее благо, при­не­се­ние пользы оте­че­ству. Мы же счи­таем нуж­ным сне­сти её до осно­ва­ния и потому с ним по раз­ные сто­роны бар­ри­кад, несмотря на его «крас­но­ва­тую» риторику.

Но всё это кратко и чисто для созда­ния соот­вет­ству­ю­щего «бэк­гра­унда», чтобы чита­тели лучше пони­мали неко­то­рые оценки. 

Теперь же пого­во­рим о книге.

Наша семья и её горящий дом

Начнём раз­бор с того, что назва­ние «1993. Портрет семьи на фоне горя­щего дома» явля­ется под­лым клик­бей­том. Самому вос­ста­нию посвя­щены только несколько послед­них глав. Бо́льшая часть книги — исто­рия типич­ной совет­ской семьи в новой эпохе.

Казалось бы, ну и что? Для осве­ще­ния мас­штаб­ного исто­ри­че­ского собы­тия необя­за­тельно писать что-​то в духе «Тихого дона», с огром­ным чис­лом пер­со­на­жей, дли­тель­ным вре­мен­ным охва­том и посто­ян­ным пере­но­сом места дей­ствия из одной точки в дру­гую. Вспомнить тот же «По ком зво­нит коло­кол» Хемингуэя — там граж­дан­скую войну в Испании пока­зали через взрыв пар­ти­зан­ским отря­дом одного-​единственного моста. Быть может, и Сергею Шаргунову столь узкая канва повест­во­ва­ния не повре­дила? Давайте посмотрим.

Итак, исто­рия раз­во­ра­чи­ва­ется вокруг семьи Брянцевых. Виктор и Елена Брянцевы — типич­ные пред­ста­ви­тели позд­не­со­вет­ской тех­ни­че­ской интел­ли­ген­ции, при­над­ле­жа­щие к довольно ува­жа­е­мой в СССР соци­аль­ной группе. С при­хо­дом новых вре­мён их поло­же­ние резко ухуд­ши­лось: про­екты для НИИ и работа на военку оста­лись в про­шлом. На момент повест­во­ва­ния оба рабо­тают в ава­рий­ной службе города Москвы. Один элек­три­ком, а дру­гая диспетчером.

И вот тут сокрыт один из клю­че­вых про­ва­лов книги. Сам Шаргунов в интер­вью на пре­зен­та­ции уве­рял: «Интересно было рас­ска­зать об обыч­ных людях, о нас с вами. Они ушли куда-​то из лите­ра­туры. Обычно у нас в цен­тре про­из­ве­де­ния альтер-​эго писа­теля — интел­лек­туал, мету­щийся над вопро­сами…». Проблема в том, что Сергей Александрович, быть может, сам того не осо­зна­вая, сде­лал всё с точ­но­стью наоборот.

Его пер­со­нажи только наря­жены в одежды рабо­чего класса, на деле — всё те же позд­не­со­вет­ские рефлек­си­ру­ю­щие интел­ли­генты. Лена Брянцева в куда мень­шей сте­пени, а вот Виктор Брянцев — почти эта­лон. «Почти» — по той при­чине, что у него очень много от образа «чудика», не впи­сы­ва­ю­ще­гося в буд­нич­ную повсе­днев­ность. Подобный типаж вам может быть зна­ком из про­из­ве­де­ний Шукшина. Это, а также тот факт, что он уже несколько лет рабо­тает в ава­рийке и между вызо­вами «по-​пролетарски» глу­шит водку с кол­ле­гами, несколько зату­шё­вы­вает вопрос, но не меняет сути. Как раз-​таки образы «обыч­ных людей», вроде дру­гих сотруд­ни­ков ава­рийки, того же Клеща, напри­мер, играют сугубо обслу­жи­ва­ю­щую роль.

Брянцев смот­рится именно как непри­спо­соб­лен­ный к жизни интел­ли­гент — он аги­ти­рует бом­жей на стан­ции метро, без­от­вет­ными оста­ются его речи и для реаль­ных рабо­чих ава­рийки, кото­рые на эти рево­лю­ци­он­ные порывы смот­рят как на бред сума­сшед­шего. Он даже сто­рону себе выбрать не может, уве­ряя, что он ни за что кон­крет­ное не высту­пает, он про­сто «рус­ский чело­век». Вся его сюжет­ная линия — исто­рия о том, как чело­век «не от мира сего» жил «в себе» (но, что важно, не для себя!), в итоге ока­зался раз­бу­жен, но никого не смог раз­бу­дить сам.

Вот эта сцена вообще замечательная:

«Лена заснула, он не спал, акку­ратно отплёл руку, лежал и думал, что пре­да­тель.
Он пре­дал тех, за кого болел почти два года.
Лена важ­нее?
Как там Белый дом? Вышвыривают людей из окон, гонят дубин­ками и газом, зали­вают костры пеной? Он пред­по­чёл кабач­ко­вые ола­душки. Может быть, сего­дня всё кон­чено, а он не слу­шал ново­стей. С дру­гой сто­роны, поду­мал Виктор, ещё гаже было бы узна­вать ново­сти и ничего не делать. Лучше ничего не знать, чем знать и дышать лес­ным воз­ду­хом под боком у жены.
Он зага­дал: если он нужен, если он при­го­дится мура­вей­нику исто­рии, пусть всё слу­чится не сего­дня и не зав­тра, пусть выпа­дет на дру­гие дни, когда он будет в Москве»² .

Вот по таким момен­там, а их в книге доста­точно, сразу пони­ма­ешь, что для Виктора Брянцева вос­ста­ние — это блажь, а не необ­хо­ди­мость: «не сего­дня и не зав­тра, а то я слиш­ком занят и жена не пустит». В этом про­пасть между ним и теми людьми, в число кото­рых автор так назой­ливо хочет его запи­сать. «Он зага­дал», «он ещё поду­мает»… У него чисто экзи­стен­ци­аль­ные потреб­но­сти в реа­ли­за­ции абстракт­ной спра­вед­ли­во­сти, при­да­нии своей жизни смысла, осо­бенно на фоне не самого удач­ного брака. Это резко отли­чает его от тех, кто под­ни­ма­ется на вос­ста­ние потому, что им больше нечего терять. Так что смело ста­вим в этом месте минус — книга не выхо­дит из набив­шего оско­мину направ­ле­ния «интел­ли­гент в России на пере­ломе». А ведь возьми автор пано­раму чуть шире, «минус» был бы не столь жирным.

У Виктора и Елены также есть дочь-​подросток, Татьяна Брянцева, кото­рая не играет прак­ти­че­ски ника­кой роли в раз­ви­тии исто­рии и имеет самую блед­ную сюжет­ную линию. Это тоже суще­ствен­ный минус. По идее, сам автор в 1993 году был как раз в воз­расте Тани, а потому как-​то гото­вишься к тому, что она сыг­рает в собы­тиях далеко не послед­нюю, воз­можно, даже клю­че­вую роль. Ведь про­пи­сы­вать всё свя­зан­ное с ней Шаргунову навер­няка было бы легче — его поколение.

Но нет, даже коза Ася, живу­щая в доме Брянцевых, подана деталь­нее, чем их дочь, и собы­тия, свя­зан­ные с козой, несут смыс­ло­вую нагрузку тоже куда боль­шую. Функция Тани в романе — свя­зы­вать раз­ва­ли­ва­ю­щийся брак до послед­него, чуть-​чуть затро­нуть тему нрав­ствен­ного упадка тех лет и, при­гу­бив водки с мест­ным «брат­ком», заде­лать своим роди­те­лям внука. Именно от его лица, Петра Брянцева, ведётся повест­во­ва­ние в про­логе и заклю­че­нии, когда дей­ствие пере­но­сится из 1993 года «в наши дни», то есть к собы­тиям на Болотной площади.

Да, автор таким обра­зом решил свя­зать два этих собы­тия — октябрь 1993 и «Болотную». Но обос­но­ва­ние этой связи прак­ти­че­ски отсут­ствует. Снова Брянцев (теперь уже «млад­ший»), снова Москва, снова ОМОН и снова бунт. Ну и откро­ве­ние Петра Брянцева, что он все­гда стре­мился понять деда, участ­во­вав­шего в штурме «Останкино». В прин­ципе, при­мем это как объ­яс­не­ние того, почему Пётр ока­зался на Болотной. Но связи самих собы­тий это не даёт. Всё на уровне поверх­ност­ных ана­ло­гий. Зачем, в таком слу­чае? Моё мне­ние — клик­бейт в клик­бейте, кото­рый выда­ётся за некую глу­бо­кую мысль, что «всё здесь свя­зано, всё не про­сто так». Но такое надо дока­зать чита­телю, а с этим явные проблемы.

Поражает, что сам автор о Тане Брянцевой, как бы в оправ­да­ние, гово­рил сле­ду­ю­щее: «Девочку про­сто закру­тило и завер­тело в вихре вре­мени…». Но с чего бы это? Может быть, это оста­лось в чер­но­ви­ках, потому что в самом романе её роль мини­мальна. Нет, это при­ме­нимо к какому угодно пер­со­нажу, но только не к ней. Напившись, она по мало­лет­ству решила отдаться парню, много старше её, но на кру­той машине, пред­по­чтя его скром­ному сосед­скому маль­чишке, но младше воз­рас­том. Больше ника­ких зна­чи­мых сюжет­ных собы­тий с ней не свя­зано. Не будь её сын, Пётр Брянцев, вве­дён в повест­во­ва­ние, у Тани вообще ника­кой бы роли не было. Такой «вихрь вре­мени» стан­дартно про­но­сится над стра­ной каж­дый выпуск­ной вечер и под­да­ётся про­гно­зи­ро­ва­нию. А ведь воз­мож­но­стей реально рас­крыть тему «1990-​е и моло­дёжь» была уйма.

Пока что, по опи­са­нию, выгля­дит всё довольно удру­ча­юще. А что, в таком слу­чае, вообще есть в книге? Воспоминания. Бо́льшая часть книги пред­став­ляет собой вос­по­ми­на­ния Виктора и Елены о позд­не­со­вет­ских годах, о вре­ме­нах дет­ства, учёбы, работы, исто­ков сво­его брака… Изредка они от них отвле­ка­ются, и дей­ствие в 1993 году чуть-​чуть про­дви­га­ется впе­рёд. Потом всё заново. Именно поэтому я назвал год про­ис­хо­дя­щих собы­тий, выне­сен­ный в назва­ние, по сути, обма­ном чита­теля — льви­ная доля всей исто­рии про­ис­хо­дит где-​то в рай­оне 1970-х.

В прин­ципе, задумка при­ем­ле­мая. Оба основ­ных пер­со­нажа, Виктор и Елена, пока­заны нам, что назы­ва­ется, в «гене­зисе». Так мы начи­наем лучше пони­мать, почему они уже к моменту встречи были так непо­хожи, и их нарас­та­ю­щий с годами раз­рыв. Сначала он идёт через рев­ность, потом через миро­воз­зре­ние, а потом и через поли­ти­че­ские взгляды, когда муж встаёт на сто­рону сто­рон­ни­ков Верховного Совета, а жена — на сто­рону Ельцина. И посте­пенно ты пони­ма­ешь, что эти экс­курсы были не зря — в этой шах­мат­ной пар­тии все фигуры были рас­став­лены мно­гие годы назад и по итогу все ока­за­лись на своём месте. Иначе быть про­сто не могло.

Вот самый про­стой из таких «экс­кур­сов». Воспоминание о 1970-​х, когда моло­дая парочка посе­щала Музей рево­лю­ции. Очевидной эта сцена пока­жется только к концу книги, ну или в свете того, что я уже ска­зал вам о буду­щем героев, но читая в пер­вый раз, вы ей зна­че­ния, ско­рее всего, не при­да­дите. Хотя тут сразу несколько отсы­лок к буду­щим судь­бам героев, а не только самая оче­вид­ная — политическая.

«— Интересно, кем бы мы были в сем­на­дца­том году? — спро­сил, ведя её по буль­вару. — Я вот — мат­ро­сом.
— А я…
— Буржуйкой?
— Что-​о?
— Ну, ты такая чистюля, и слав­ная такая, и ухо­жен­ная. Меня бы ранил какой-​нибудь бур­жуй, а ты бы меня пере­вя­зала и спря­тала. Нет? А потом бы ты пошла мед­сест­рой на фронт. Нет? И я бы научил тебя стре­лять, и мы бы вме­сте вое­вали про­тив белых.
— Размечтался…»³

В плане опи­са­ния кри­зиса модели совет­ской семьи, на чём я не буду оста­нав­ли­ваться отдельно, всё также под­ме­чено весьма неплохо. Если ваши роди­тели роди­лись где-​то в 1960-​х, кое-​что из повест­во­ва­ния вам будет зна­комо не пона­слышке. У нас сей­час много това­ри­щей, кото­рые ведут оже­сто­чён­ные дис­кус­сии по поводу феми­низма, вопро­сов брака и тому подоб­ного. Я взялся рас­смат­ри­вать книгу с чисто собы­тий­ной точки зре­ния, а таким не поме­шало бы про­чи­тать дан­ное про­из­ве­де­ние с точки зре­ния пост­со­вет­ского вари­анта Анны Карениной, то есть романа не исто­ри­че­ского, а семей­ного. Я уве­рен, что это даст боль­шую пищу для размышлений.

Но чёрт возьми, как бы оно ни было хорошо — оно затя­нуто. Многие вещи можно было бы ска­зать короче и проще, отчего повест­во­ва­ние бы не постра­дало, а напро­тив — стало бы более динамичным.

Хуже этого в книге раз­дра­жают только эро­ти­че­ские сцены. Не только в силу того, что их как-​то мно­го­вато и они зача­стую не к месту — они ужасно напи­саны и вызы­вают то самое чув­ство, когда писал автор, а стыдно тебе. В подав­ля­ю­щем боль­шин­стве слу­чаев сюжету они вообще не нужны, и изящно намек­нуть чита­телю, что «что-​то было», выгля­дело бы куда умест­нее и не сби­вало бы серьёз­ное вос­при­я­тие про­ис­хо­дя­щего. Почему они всё же остав­лены в романе — загадка.

Омерзительные зарисовки

Что в книге реши­тельно уда­лось, так это пере­дача атмо­сферы 90-​х. Автор гово­рил, напри­мер, что для вос­со­зда­ния работы ава­рий­ных служб Москвы ему при­шлось под­клю­чать свои репор­тёр­ские навыки и самому спус­каться под землю. Чувствуется. Странно только, что он не упо­мя­нул об огром­ной работе, про­де­лан­ной по вос­со­зда­нию общего порт­рета эпохи.

Ныне забы­тые, но зна­ко­вые для тех лет имена на месте. Ельцин как живой, Анпилов как будто сам свои диа­логи писал. Вещи — тоже к месту. Например, Тане роди­тели обе­щают купить на день рож­де­ния не что-​нибудь, а ZX Spectrum, а сама девушка пред­по­чи­тает смот­реть теле­ка­нал «2 × 2». Репортажи на теле­ви­де­нии идут точно в те дни, когда они и шли реально в то время. Я заме­тил всего один ляп: Виктор Брянцев в 1993 году каким-​то обра­зом смот­рит по ТВ репор­таж Невзорова с Первой чечен­ской войны, кото­рая нач­нётся только в декабре 1994, но это не так кри­тично. Все зна­ко­вые явле­ния вре­мени на своих местах.

Много в книге таких вещей, кото­рые должны вызвать неволь­ную носталь­гию, но она тут же раз­би­ва­ется в прах. Потому что, при­ма­нив чита­теля этой носталь­гией, Шаргунов тут же раз­во­ра­чи­вает его в дру­гую сто­рону, где царит бес­про­свет­ная грязь. Расцвет сек­тан­ства, бан­ди­тизма, мошен­ни­че­ства, соци­аль­ной неустро­ен­но­сти… В этом плане роман в про­стой худо­же­ствен­ной форме хоть немного ком­пен­си­рует поток «лубоч­ных обра­зов» 1990-​х, когда за яркой упа­ков­кой Yupi не видно эпохи горя, кри­ми­наль­ных войн и нищеты. Пришло поко­ле­ние, кото­рое уси­ли­ями своих роди­те­лей было ограж­дено от всех соци­аль­ных бед сво­его вре­мени, и теперь своё вос­хи­ще­ние пер­вой куп­лен­ной Dendy рас­про­стра­няет на всю общественно-​политическую систему. Власти это пестуют, но наша задача — противостоять.

Отдельно бы хотел отме­тить образ Янса, кото­рый в под­мос­ков­ном посёлке, где живут Брянцевы, раз­бо­га­тел одним из пер­вых и обза­вёлся всеми атри­бу­тами «нового рус­ского». Но в погоне за бары­шами Янс поте­рял свою жизнь, при­чём речь не только о физи­че­ской смерти. Когда он захо­дит в гости к глав­ным героям, чита­тель узнаёт, что его участь, по сути, уже пред­ре­шена, и очень пока­за­тельно то, как ведёт себя перед послед­ней чер­той этот безу­мец, для кото­рого само поня­тие сво­боды тож­де­ственно воз­мож­но­сти зара­ба­ты­вать деньги:

«Янс с нату­гой выта­щил из кар­мана и под­нял, сжи­мая в вытя­ну­той руке, чёр­ный писто­лет.
Он дер­жал писто­лет высоко, как будто соби­рался паль­нуть в пото­лок.
— У меня все­гда заря­жен­ный, — победно оска­лился.
Пистолет был неболь­шой, бле­стя­щий, как игру­шеч­ный.
Лена без­звучно застыла у окна. Виктор, лениво жуя, заме­тил, глядя в сто­рону:
— Лен, по-​моему пере­со­лила.
Оружие имею… на слу­чай чего… — Янс поло­жил писто­лет между рюм­кой и тарел­кой. — Я одному рад: сво­бода есть! — Буднично спря­тал писто­лет в штаны. — Свобода есть, вот и рискую… А как ты хочешь? Страну за один день не пере­де­ла­ешь. Мозги не поме­ня­ешь! Годы нужны! Я, может быть, хво­рост. Вы — хво­рост. И дети наши — хво­рост. Потом, пото-​ом… не скоро, в два­дцать пер­вом веке… — Он не дого­во­рил.
Хозяева мол­чали.
— Можно поку­рить? — Спросил Янс.
— В окно, — ска­зала Лена.
— На улице, — ска­зал Виктор»⁴ .

Россия тех лет в книге Шаргунова — довольно мрач­ное в своей сути место, по недо­ра­зу­ме­нию завёр­ну­тое в кислотно-​яркую упа­ковку. Такими вот штри­хами, как моно­лог Янса, нам рису­ются при­зраки ско­рой граж­дан­ской войны. Россия 1990-​х — это не посве­жев­шая страна, изба­вив­ша­яся от пут про­шлого и несу­ща­яся навстречу свет­лому буду­щему. Нет ника­кого «еди­ного, обще­на­ци­о­наль­ного порыва», нет соци­аль­ного мира — есть побе­ди­тели, есть про­иг­рав­шие. Всё про­ни­зано атмо­сфе­рой ката­строфы, той гро­зой, кото­рая почему-​то всё никак не разразится:

«— Никакой жизни не стало, — вздох­нул ста­рик из Хотькова.
— Может, и зажи­вём! — ска­зал Игорь. — Если волю дадут. Много бол­ту­нов и без­дель­ни­ков. Отсюда вся­кая нечисть и берётся. Депутаты вон тоже афе­ри­сты те ещё, пас­куд­ники. Пятый мик­ро­фон, тре­тий, сто вось­мой, а толку от их бол­товни… Даже закон о земле не при­ни­мают.
— Они вопросы задают. — Виктор мах­нул рюмку. — Они за народ спра­ши­вают.
— Ты заку­сы­вай! — ска­зала Лена бес­по­койно.
— За народ только и знают что тре­щат, — Игорь раз­дра­жённо захру­стел ква­шен­ной капу­стой. — А надо впе­рёд идти. Чтоб по-​человечески жилось. Да? — Дожевал, громко про­гло­тил. — Да или нет?
— Да, да, нет, да, — пере­драз­нил Виктор.
— Ты что? — Игорь непри­вет­ливо под­нял бровь.
— Так ведь голо­со­вал?
— Да мы разве пом­ним? — вме­ша­лась Света. — Вроде мы и не ходили… Мы ж в этот день…
— Ходили, — пере­бил её муж. — Голосовали. Да, да, нет, да. За Ельцина. За новую Россию. Без крас­ной сво­лочи. Я сам свой ствол достану, если что.
— А я тебе раньше топо­ром башку срублю, — ска­зал Виктор вну­ши­тельно, налил и выпил.
Все при­тихли.
Ребёнок на руках жен­щины тре­вожно заску­лил»⁵ .

В конце кон­цов, ката­строфа, о кото­рой так много гово­рили почти все пер­со­нажи книги, успешно совершилась.

Приговор без расстрела

Ну вот оно, дожда­лись, не про­шло и трёх чет­вер­тей книги. Указ № 1400 огла­шён, про­ти­во­сто­я­ние нача­лось. Окончательно поля­ри­зу­ются силы, люди делают свой реша­ю­щий выбор. Даже рав­но­душ­ные, стре­мясь остаться в сто­роне, на деле лишь успо­ка­и­вают свою совесть. Они, на самом деле, тоже выбрали свою сто­рону — сто­рону буду­щего победителя.

Самая силь­ная часть книги, самая эмо­ци­о­наль­ная и здо­рово про­пи­сан­ная. Здесь автор дей­стви­тельно разо­шёлся. «Боевые сцены» столк­но­ве­ния с ОМОНом — хорошо. После про­чи­тан­ного лично для себя счи­таю Шаргунова самым силь­ным «улич­ным бата­ли­стом» нашего вре­мени. Сцены мас­со­вых столк­но­ве­ний в «Санькя» после «1993» даже как-​то не смотрятся.

Передача настро­е­ния вос­став­ших — отлично. Очень верно под­ме­чен тот раз­брод и та раз­но­го­ло­сица, что тво­ри­лись в лагере защит­ни­ков Белого дома. Ни разу, про­сто ни разу за всё время повест­во­ва­ния, никто из сто­рон­ни­ков Верховного Совета не изла­гает чётко и ясно свою пози­цию глав­ному герою. Просто потому, что на полу­слове его обры­вает сосед иных взгля­дов. А его ещё один. А этого, в свою оче­редь, — про­хо­дя­щий мимо мужик тре­тьих взгля­дов. При чте­нии это очень чётко, но вме­сте с тем не «в лоб», пока­зы­вает, что ника­кой вме­ня­е­мой про­граммы, общего для всех образа буду­щего, у участ­ни­ков выступ­ле­ния не было.

Замечательно про­де­мон­стри­ро­вано пол­ное бес­си­лие вер­хушки этого вос­ста­ния. Вот сцена с Руцким:

«Виктор про­тис­нулся поближе.
— Я кля­нусь, что живым этим подон­кам не сдамся! Я буду сра­жаться до послед­него патрона! — Отрывистые взрыв­ча­тые фразы тонули в апло­дис­мен­тах. — Ваучер — филь­кина гра­мота! Заводы про­дают за копейки! Экономицки и поли­тицки курс пре­зи­дента ведёт страну к ката­строфе!
Площадь замерла, делая вдох, и от стен холма, от чело­века к чело­веку поле­тело:
— Что?
— Кого?
— Какого пре­зи­дента?
— Ты — пре­зи­дент, мать твою!
— Бывшего!
Выступающий сбился, а толпа под фла­гами уже скан­ди­ро­вала отча­янно, точно от этого сей­час решится всё:
„Быв-​ше-​го! Быв-​ше-​го!“
Оратор рас­те­рянно бряк­нул:
— Бывшего.
Толпа захло­пала с беше­ной силой, флаги взмет­ну­лись, как кры­лья, и тысячи гло­ток лихо заво­пили, вко­ла­чи­вая новую реаль­ность в башку уса­тому, кото­рый немо гло­тал воз­дух перед мик­ро­фо­ном: пусть не забы­вает, кто он есть, пусть дер­жится до послед­него патрона:
— Руцкой — пре­зи­дент! Руцкой — пре­зи­дент! Руцкой — пре­зи­дент!»⁶ .

Но более всего эту часть книги стоит ценить за то, что отда­вая им долж­ное, автор не впа­дает в оча­ро­ва­ние сто­рон­ни­ками Верховного Совета, как это делают наши совре­мен­ные левые. Октябрь 1993 года уже успел пре­вра­титься в миф, свя­щен­ную корову левой «тусовки». Это было наше (?) вос­ста­ние, это был наш шанс, это были наши герои, это абсо­лютно непо­гре­шимо… Нет. Сергей Шаргунов на эту мифо­ло­гию не ведётся и изоб­ра­жает всё так, как оно было.

«Общенациональным», «обще­па­три­о­ти­че­ским» это вос­ста­ние было только в худ­шем смысле этого слова — без кон­крет­ной про­граммы, без силь­ных вождей, без надёж­ной орга­ни­за­ции и чёт­кого плана. Без всего, что нужно для победы — за всё хоро­шее и про­тив всего пло­хого. Абсолютно сти­хий­ное выступ­ле­ние, для кото­рого роспуск Верховного Совета стал лишь пово­дом выра­зить недо­воль­ство рыноч­ными реформами.

Это вос­ста­ние было обре­чено про­иг­рать. Как был обре­чён на жиз­нен­ное пора­же­ние и сам Виктор Брянцев — время «чуди­ков» из рас­ска­зов Шукшина ушло вме­сте с совет­ской эпо­хой. В мире чисто­гана им места нет, он их пожи­рает. Выжить могли только такие, как его жена Елена — в прин­ципе, непло­хие в быту люди, но вме­сте с тем рав­но­душ­ные, зато­чен­ные сугубо под семей­ный очаг и пре­зи­ра­ю­щие любую обще­ствен­ную жизнь как «иди­от­ни­че­ство».

Правда, про­иг­рав­ший все­гда имеет одно суще­ствен­ное пре­иму­ще­ство над побе­ди­те­лем. Оно в том, что про­иг­рав­ший все­гда ухо­дит, а побе­ди­телю оста­ётся поле боя — он вынуж­ден впо­след­ствии дей­ство­вать, что-​то решать, оши­баться. Потерпевший пора­же­ние сохра­няет за собой мораль­ное право сто­ять в позе чело­века, кото­рый знает как надо, но кото­рому не дали раз­вер­нуться. Этот пафос — ору­жие мощ­ное и почти неотъ­ём­ное. И, отка­зав­шись от иде­а­ли­за­ции защит­ни­ков Верховного Совета, Шаргунов его не исполь­зует, от чего книга не теряет, а напро­тив — ста­но­вится сильнее.

Правда, есть такая вещь в конце книги, кото­рую автору про­стить сложно. Я бы ска­зал, даже почти невоз­можно. Это то, что повест­во­ва­ние дове­дено только до штурма «Останкино». Вся эта куль­ми­на­ция с тан­ками, штур­мом, вне­су­деб­ными рас­пра­вами и звер­ствами воен­щины — её нет. Её про­сто нет. «Останкино» дано как пик, весь крах пока­зан в двух сло­вах гла­зами дочери Брянцевых, кото­рая дома смот­рит ТВ. Но она неособо рефлек­си­рует на про­ис­хо­дя­щее, потому что только к концу романа наконец-​то поняла, что «зале­тела». Лишний повод заду­маться, зачем она вообще нужна сюжету.

И я даже могу ска­зать, почему так вышло, отчего такая недо­ска­зан­ность. Сам автор, нисколько не стес­ня­ясь, заявил на пре­зен­та­ции:
«Важнейшая для меня задача — не рас­ка­лы­вать людей, не рас­ка­лы­вать соб­ствен­ных чита­те­лей…»
Ах, вот оно что!

Напомню, что Сергей Шаргунов явля­ется веру­ю­щим пра­во­слав­ным хри­сти­а­ни­ном и даже посе­щает цер­ковь. На мой взгляд, это сви­де­тель­ство того, что у автора желез­ные нервы: он все­рьёз думает, что отойдя в мир иной, смо­жет открыто ска­зать вос­став­шим, что своей кни­гой стре­мился уго­дить и тем, и дру­гим. И тем, кто погиб за попытку свер­же­ния Ельцина, и тем, кто до сих пор, не стес­ня­ясь, носит свои награды за измену и убийства.

«Не нужно рас­ка­чи­вать лодку», не нужно гово­рить о тех, кто рвал совет­ские флаги и зло­рад­ство­вал над обго­рев­шим зда­нием и мёрт­выми «сов­ками», его защи­щав­шими. Не нужно гово­рить о том, что офи­цер­ский состав два­жды выру­чав­шей Ельцина в его интри­гах Таманской тан­ко­вой диви­зии⁷ , отправ­лен­ный в гор­нило реаль­ных бое­вых дей­ствий Первой чечен­ской кам­па­нии, про­явил тру­сость в боях за Грозный. Из доку­мен­тов началь­ника штаба Северо-​Кавказского Военного округа генерал-​лейтенанта Потапова:

«Слабую про­фес­си­о­наль­ную под­го­товку, тру­сость про­явили офи­церы Таманской диви­зии, при­быв­шие на доуком­плек­то­ва­ние 503 мсп. Один из них сдал в плен 15 чело­век. Другой убе­гал из рай­она бое­вых дей­ствий…»⁸

История ещё раз под­твер­дила, что ман­курты и кара­тели — пло­хие бойцы. Молодец про­тив овец, а про­тив молодца и сам овца.

Не нужно также делать лиш­них выво­дов о том, что своим полу­мо­нар­хи­че­ским пре­зи­дент­ским авто­ри­та­риз­мом Россия обя­зана именно тем собы­тиям, а вовсе не 2000-​м годам. Всё это неважно, это может рас­ко­лоть чита­те­лей. Даже у поряд­ком уже под­за­бы­тых и оди­оз­ных национал-​коммунистических бар­дов тех лет нахо­ди­лась сме­лость ска­зать в своих наив­ных куп­ле­тах большее.

Теперь я реко­мен­дую вер­нуться к началу тек­ста и про­ве­сти линию между обще­ствен­ной пози­цией этого чело­века и его «лите­ра­тур­ным кредо». Чувствуете, чем пах­нет? Хитрым, рядя­щимся в крас­ные одежды, воз­можно, неза­мет­ным даже самому автору, но от этого не менее пас­куд­ным и отвра­ти­тель­ным охра­ни­тель­ством. «Лишь бы не было войны! Особенно клас­со­вой…». Я совсем не удив­лён и член­ству Шаргунова именно в КПРФ, а не где-​либо ещё. Учитывая пози­цию этой пар­тии в октябре 1993 года, когда она прямо не выска­за­лась в под­держку Ельцина, но и не вывела на улицы своих сто­рон­ни­ков. Это иде­аль­ное реше­ние, чтобы «никого не рас­ка­лы­вать». Можно и тра­ур­ные митинги по «чёр­ному октябрю» посе­щать, и вме­сте с тем сидеть в Государственной Думе, избран­ной по «неза­кон­ной» с точки зре­ния вся­кого защит­ника Верховного Совета кон­сти­ту­ции. КПРФ и Сергей Шаргунов были созданы друг для друга. Да что мы всё о мело­чах, да о мело­чах. Виктор Брянцев в конце книги поги­бает. Сейчас попы­тай­тесь оста­но­виться на этом месте и само­сто­я­тельно попро­бо­вать уга­дать, каким обра­зом. Правильный ответ — от инсульта. Не от снай­пера, не от огня в зда­нии Верховного Совета, не от выстрела из авто­мата в упор, не от колёс тех­ники, не от побоев… Даже не «про­пав­ший без вести». От инсульта. Максимально «дубо­вый» спо­соб выве­сти пер­со­нажа из повест­во­ва­ния до начала мас­штаб­ной резни, где так или иначе при­дется объ­яс­нять кучу «неудоб­ных» вещей. Всё что угодно, дабы «не рас­ка­лы­вать ауди­то­рию». Потому что даже в слу­чае наи­бо­лее мяг­кого вари­анта раз­ви­тия собы­тий, то есть убий­ства от пули неопо­знан­ного снай­пера, ней­траль­но­сти бы не оста­ва­лось — остался бы мученик. 

Заключение

Я спешу вооду­ше­вить тех, у кого уже про­пало вся­кое жела­ние озна­ко­миться с дан­ным про­из­ве­де­нием, даже несмотря на то, что ряд клю­че­вых сюжет­ных ходов я уже рас­крыл. К вашему сча­стью, задумка Шаргунова про­ва­ли­лась. Сергей Александрович очень ста­рался, но как и в слу­чае с напи­са­нием исто­рии «про­стого чело­века, а не интел­ли­гента» ему не уда­лось «не раскалывать».

Как ни пытался автор пред­ста­вить Виктора и Елену рав­но­знач­ными пер­со­на­жами, но по ходу чте­ния не оста­ётся ни малей­шего сомне­ния, что глав­нее в повест­во­ва­нии всё же Виктор. Это не моё субъ­ек­тив­ное мне­ние, свя­зан­ное с тем, за кого я «болел» по ходу повест­во­ва­ния. Это оче­видно даже с точки зре­ния того, кому и сколько уде­лено подроб­но­стей и страниц.

Как ни пытался автор пока­зать «дру­гую правду» — тех, кто встал на сто­рону Ельцина, тем не менее, под их зна­мёна в конце книги соби­ра­ются сугубо отри­ца­тель­ные пер­со­нажи, в то время как защит­ники Верховного Совета — сплошь те, кому хочется сим­па­ти­зи­ро­вать. Более того, в неко­то­рых местах «ель­ци­ни­сты» явно высту­пают мораль­ными уродами:

«Вдоль оче­реди про­ворно семе­нила малень­кая бабулька. В неяр­ком свете окон и фона­рей Лена с удив­ле­нием уви­дела, что на плече у неё обвис боль­шой мятый крас­ный флаг, и тут же услы­шала её захле­бы­ва­ю­щийся вопль:
— Убийцы!
— Вот гнида! — ска­зал Костя, аппе­титно жуя.
— Убийцы! Убийцы пога­ные! Убийцы!
Её начали пихать, дёр­гать за флаг: „Вали отсюда!“, „Всю жизнь сту­чала!“, пёс лаял, а она, вся напря­га­ясь под вет­хим пла­щом, упрямо кри­чала с мок­рым вос­тор­гом:
— Убийцы!
— Вывести надо, — ска­зала Лена.
Старик, поло­жив среди свёрт­ков гар­монь, рва­нул зна­ме­но­сице навстречу, про­тя­нув руки, словно при­гла­шая на танец, и вдруг уда­рил ботин­ком в живот. Та, не теря­ясь, огрела его древ­ком по голове. Вокруг них завер­те­лось люд­ское месиво, кото­рое быстро начало пере­ме­щаться к бар­ри­каде, и неко­то­рое время до Лены доно­сился вопль, заглу­шав­ший всё осталь­ное»⁹ .

Вышли про­ти­во­сто­ять «фашист­ской хунте Руцкого», однако по итогу всю гряз­ную работу выпол­нили сило­вики, а «защит­ники сво­бод­ной России» избили ста­рушку и разошлись.

Но даже без таких край­но­стей те аргу­менты, кото­рые вло­жены в уста сто­рон­ни­ков реформ, крайне убоги. С высоты 2010-​х годов они уже не смот­рятся, они про­сто не спо­собны никого убе­дить. И дело не в том, что они как-​то плохо и небрежно про­пи­саны, про­сто все их чая­ния о свет­лом буду­щем «демо­кра­ти­че­ской России» выгля­дят насмеш­кой с точки зре­ния нашей совре­мен­но­сти, то есть уже совер­шив­ше­гося. Все их упрёки в сто­рону совет­ского про­шлого, будь они даже хорошо обос­но­ваны и колко поданы, мерк­нут в срав­не­нии с насто­я­щим чита­теля. Чем больше у дан­ных пер­со­на­жей диа­ло­гов — тем больше они сами себя дис­кре­ди­ти­руют, даже когда они искренни. Потому что они кажутся искрен­ними в своей глупости.

Что же это за книга, «1993…», если брать тезисно? Семейный роман (что уже ред­кость) о том, как вслед за совет­ской стра­ной рас­па­да­лась совет­ская модель семьи, раз­бав­лен­ный поли­ти­че­ской частью. Чем ближе к концу книги, тем более про­пор­ции меня­ются в обрат­ную сто­рону. История рефлек­си­ру­ю­щего интел­ли­гента, боле­ю­щего за Россию и муча­ю­ще­гося веч­ными вопро­сами, кото­рые, как и самого пер­со­нажа, про­сто обря­дили в про­сто­ва­тую форму. Самое неуве­рен­ное опи­са­ние вос­ста­ния при самых впе­чат­ля­ю­щих сце­нах улич­ных столк­но­ве­ний. Несмотря на вто­рое, пер­вого в книге лучше бы и не было. Называйся она «1994» или «1997» — суть изме­ни­лась бы несильно. И тща­тель­ное, крайне тща­тель­ное зама­зы­ва­ние поле­мич­но­сти, кото­рая, каза­лась бы, так и про­сится на стра­ницы. Радищев, опи­сы­вая дорогу из одного города в дру­гой, смог создать книгу, угро­жа­ю­щую само­дер­жа­вию. В наше же время сюжет чуть ли не сам, про­тив воли автора, тащит его на арену обще­ствен­ной борьбы, а послед­ний всё упирается. 

В сухом остатке — это неглу­бо­кий, но очень яркий выпад про­тив эпохи 1990-​х, кото­рый выиг­ры­вает больше на эмо­циях и атмо­сфере, нежели на деталь­ной про­ра­ботке тем, кото­рые он затрагивает. 

На фоне того, что по вся­ким левым идеям сей­час при­ня­лись бить из всех ору­дий, встав­ляя соот­вет­ству­ю­щие анти­со­вет­ские отсылки чуть ли не во все воз­мож­ные про­из­ве­де­ния искус­ства — книги, подоб­ные «1993», ещё могут коти­ро­ваться в плане реко­мен­да­ции к про­чте­нию. К нашему огром­ному сожа­ле­нию. Потому что такой роман о вос­ста­нии нужен лишь постольку, поскольку офи­ци­аль­ному дис­курсу нам пока про­ти­во­по­ста­вить нечего.