Итак, коллективная вина. Коллективная ответственность. «Каждый из нас несёт долю вины за произошедшее!». После февраля 2022 года именно такие душераздирающие стенания раздаются из СМИ, принадлежащих русской эмиграции, а также звучат на выступлениях оппозиционных политиков за рубежом. Да что уж там, тайком и русский интеллигент внутри страны, с оглядкой, конечно же, но нет-нет да и скажет нечто подобное на кухне.
Однако то, что хорошо в литературном произведении – плохо в политике. Уже сегодня мы можем оценить, сколь деструктивную роль концепция «коллективной вины» россиян играет в деятельности оппозиции. С одной стороны, она становится барьером для агитации колеблющихся внутри страны, с другой – мешает международной солидарности, поскольку достигнуть равноправного и открытого взаимодействия при делении народов на обвинителей и подсудимых попросту невозможно. Необходимость для русских эмигрантов падать в ноги и «безоговорочно признавать правоту» не самого лучшего даже по меркам Восточной Европы режима – не альтернатива, а обратная сторона слепого верноподданичества и квасного патриотизма внутри России.
Тем не менее, одного практического вреда мало, чтобы преодолеть эту нездоровую тенденцию. Практический вред — это не единственная характеристика той или иной политики, ведь то, что бывает вредно тактически, может обернуться стратегической победой, и наоборот. Тем более, имея некий принципиальный и продуманный курс, следовать за сиюминутными ожиданиями вредно. Да, без популизма в хорошем смысле этого слова любой политик обречён. Но для марксистов немаловажно, есть ли она объективно, эта всеобщая вина некой нации перед другой или перед миром? Ведь для нас может быть эффективной только та политика, которая опирается на действительные общественные процессы, даже если они не в нашу пользу.
На примере основного конфликта прошлого века и прихода к власти фашистских режимов мы намерены дать марксистский анализ понятию «коллективной вины». Нашей задача — показать, что эта концепция — вредный подход к оценке общественных явлений. Для особо тревожных умов напомним, что текущее положение дел в российской и мировой политике послужило для нас лишь поводом и все возможные совпадения случайны. Хотя и об этом мы чуть позже поговорим.
* * *
Начнём с того, что «коллективная вина» исходит из принципа «дурного», формального равенства всех индивидов в том или ином обществе. Вместо социального равенства, которого добиваются марксисты, нам подсовывают химеру равенства ответственности. Богатые и бедные, образованные и малообразованные, вожди и ведомые – всё едино, все одинаково виноваты, каждый внёс свой вклад в некое общее преступление.
Однако в реальной жизни мы сталкиваемся с тем, что люди в современном обществе не равны, причём неравенство это чрезвычайно велико. Неодинаковы их возможности, неодинаково и их влияние на общественные процессы. С чего бы заключать, что они несут одинаковую ответственность за тот курс, которым пошло общество в целом? Утверждать, что рядовой грузчик на верфи в Ростоке и немецкий магнат угля и стали Крупп несут равную ответственность за нацизм – особый вид лжи и цинизма. Равно как и то, что вступление в НСДАП какой-нибудь посудомойки и поддержка нацистской партии со стороны Мартина Хайдеггера на университетской кафедре имеют равный вес в обществе.
Нет, подобная логика чужда марксистскому классовому подходу. Принцип коллективной вины столь же лицемерен, как и формальное «равенство перед законом» крупного бизнесмена и его работника с мизерным окладом. Но вместе с тем легко обнаружить, что «коллективная ответственность» своим стремлением сделать вину всеобщей, как бы стереть классовые границы в ней, на деле обслуживает политику правящих классов.
Во-первых, она создаёт удобный плацдарм для последующего отступления и ухода от ответственности для военно-политического руководства той или иной страны, их пособников и симпатизантов, для общественных классов, служащих костяком преступного режима. Если все виноваты, то не виноват никто. Учительница на пропагандистском уроке оказывается преступником того же калибра, что и министр. Скромный месячный взнос в некую организацию делает таким же сообщником преступления, как и миллионное финансирование агрессии банкиром. Если судить министра, то судить и учительницу! Если судить банкира, то судить и бедняка! По итогу — виновата история, виноват менталитет, ничего нельзя сделать, потому сменим флаги, не тронув прежней социально-экономической системы, показательно линчуя наиболее одиозных пропагандистов и функционеров прежней власти. Покаяние, позволяющее и палец о палец не ударить ради устранения истинной причины преступления.
Во-вторых, «коллективная ответственность» служит инструментом самооправдания для тех группировок правящего класса, чьи интересы разошлись со своими конкурентами, вставшими у руля. Однако совместный путь в прошлом, который и привёл к текущей преступной политике, требует объяснения, и оно, конечно же, находится: мы все были слепы, мы все доверились, мы все были обмануты. Так политическое поражение оборачивается победой: на фоне недавних друзей, успевших «измазаться», мы — хорошие капиталисты, хорошие чиновники. Мы невиновны. Где же мы были, когда преступный режим шёл к власти? Там же, где и вся страна.
Отличная комбинация, если не видеть за ней тонкий классовый расчёт: ожидание смены баланса сил, чтобы встать у руля и «примирить нацию» под венцом новой власти. Разумеется, «примирение нации» — полное всепрощение «плохим» капиталистам и «плохим» чиновникам во имя гражданского мира, но на условиях уже новых бенефициаров. Таким образом, «коллективная вина» — это продолжение в области морали той самой тактики, которая в российской экономике известна уже давно: приватизация прибылей и национализация убытков. Марксисты выступают против и той, и другой.
Ещё один аргумент, не позволяющий марксизму опираться на концепцию «коллективной ответственности» какой-либо нации или граждан какого-либо государства — это её опора на глубоко ошибочные суждения о социальной природе самого человека. Во многом она восходит к буржуазным представлениям о человеке как об абсолютном суверене, окружённом столь же равными и свободными индивидами, с которыми он вступает в добровольные сделки, продиктованные одной лишь его свободой воли. Общество же рассматривается как общественный договор равных и свободных индивидов. При таком подходе всякое действие или бездействие человека объясняется из себя, возводится в абсолют и является отправной точкой любых рассуждений.
С этой точки зрения вина любого отдельного человека за состояние общества в целом не может быть ни больше, ни меньше другого, а действие или бездействие всякого индивида – решающим для всего исторического процесса.
Марксизм утверждает, что общество не таково. С рождения человек попадает в определённую историческую среду и власть таких объективных общественных сил, на которые он не способен влиять и которые господствуют над ним. Это не исключает наличия у него свободы воли, но в процессе социализации он вынужден встраиваться в унаследованный от прошлых поколений общественный механизм. Это позволяет марксизму заключить, что отдельный индивид, несмотря на всю его ценность, не является не только единственным субъектом истории, но и самым важным из них.
Отсюда мы должны признать, что действия отдельного человека в подавляющем большинстве случаев не способны оказать решающего влияния на ход истории, и тем более на предотвращение преступлений в масштабе всего человечества. Такой возможностью обладает только организованная сила общественных классов, которая на текущем историческом этапе находит своё выражение в борьбе партий и движений. Даже великая историческая личность обладает силой в той мере, в которой выражает волю выдвинувшего её класса.
Однако читатель может возразить: но как же «праведники мира», спасшие огромное количество людей от Холокоста? Как же Иоганн Эльзер1 , другие антифашисты, да даже поступок Августа Ландмессера2 ? Разве они не имели никакого значения для истории? Безусловно, имели, но только агитационно-пропагандистское. Сколько бы евреев не спасли праведники мира, они не могли остановить Холокост как систему. Успех покушения Эльзера убрал бы вождя, но не уничтожил бы преступную партию. Только качественно иное действие, классовое действие обладает достаточной силой, чтобы изменить историю. Как бы ни хотелось апостолам «свободного рыночного индивида» распять обывателя на кресте за преступное бездействие, в реальности всё иначе: действие отдельного человека не способно положить конец режиму. И двух людей, и трёх сотен людей, и сколько бы их ещё не назвать, потому что дело никогда не было в количестве «правильных» и «неправильных» граждан — оно всегда было в качестве их связей. Мало быть объединёнными добрыми намерениями, нужно быть объединёнными идеей, организацией, практикой. В этом способность овладеть массами, найти социальную точку опоры для сопротивления.
Известная степень наивности и глупости нужна для того, чтобы преступной государственной системе, преступной партии всерьёз противопоставить одиноких людей, не спаянных на таком же уровне, не имеющих плана действий и организации. Противопоставить, чтобы осуждать потом тех из них, кто отказался висеть на кресте, удовлетворяя представления стороннего наблюдателя о «неравнодушии».
Здесь внимательный читатель может обнаружить некое противоречие. Принцип всеобщей ответственности, а стало быть, и невозможности судить конкретных лиц, – ведь тогда придётся судить всех и каждого, – выводится из индивидуальной ответственности каждого индивида вне зависимости от его положения в системе общественных отношений. Налицо явное противоречие! Какая-то бессмыслица… Но на деле это противоречие глубоко закономерно. Вопрос из того же разряда — почему капиталисты в странах ЕС и США так сильно заботятся о рабочем законодательстве и социальных правах, если они, согласно марксистским представлениям, борются против пролетариата? Так потому они и берут на вооружение прогрессивную социальную политику — чтобы бороться искуснее и изощрённее; чтобы рабочие ссорились между собой по вопросу о налогах и пособиях;, чтобы за подобными разбирательствами не поднимали вопросы коренные — о власти и собственности.
Коллективная вина — инструмент из той же обоймы. Буржуазное право знает только конкретную ответственность и конкретную вину конкретного человека без различия, будь это положение господствующей буржуазии или бесправного пролетария. Соответственно, не будучи способными судить всех, мы всем должны простить: и министру, и кухарке, и журналисту, и дворнику. Именно так принцип индивидуальной ответственности всех подряд уничтожает индивидуальную ответственность для реальных выгодоприобретателей и архитекторов преступного режима.
Но самое страшное, когда лозунги о коллективной вине и ответственности выходят из уст социалистов, а точнее, тех, кто рядится в их одежды. Подобные факты — явный маркер того, что выдвигающие подобные лозунги не различают характер социального процесса и его движущие силы, проще говоря, архитекторов событий и рядовых действующих лиц. Массовой ударной силой буржуазных революций были крестьянство и пролетариат (или его социальные предтечи), но крестьянской или пролетарской от этого революция не стала. Эти же классы были главной ударной силой всех армий в мировых войнах, но крестьянско-пролетарскими их не хватило наглости называть даже самым отпетым деятелям II Интернационала.
К сожалению, ослабление интеллектуального потенциала левого фланга политики открыло нам новые сюжеты. Оказывается, эти массы людей в камуфлированной форме жесточайше виновны. Виновны в том, что задавлены недостаточным образованием, бедностью, долгами, что страшатся тюрем и кары командира, что лишены авангарда, способного организовать их на классовый бой. Виновны в том, что не разбили тысячелетиями отточенную государственную машину подавления и репрессий одним ударом. Да здравствует XXI век левой политической мысли, где люди объявляются виновными за то, что подчиняются. И неважно, что без этого социальная организация в виде государства является невозможной! Если проводить этот принцип более последовательно, пролетарий виноват в том, что является наиболее угнетённым классом буржуазного общества!
Если и есть во всём описанном что-то преступное, так это то, что социалисты, призванные поднимать пролетариат на новые битвы, организовывать его, вместо этого транслируют ещё одну буржуазную ложь, парализующую волю ко всякому сопротивлению, толкающую солдата в лагерь «своих» генералов, «своих» политиков. Социалисты вторят государственной пропаганде, и та подхватывает: смотрите, вы же для них не люди, мы с вами уже повязаны одним преступлением, пути назад нет! По сути эта деятельность толкает массы на поддержку своих правительств, только не так откровенно, как, например, социал-шовинистическая риторика партий типа КПРФ. Разделение на «виноватую» и «правильную» нацию — всё равно что лозунг поддержки своего правительства, только другими словами.
Давайте обратимся к документам Циммервальда и посмотрим, как относились к солдатам империалистической бойни левые здорового человека:
«После года этой разрушительной войны всё более и более выясняется её недвусмысленный империалистический характер. Это доказывает, что причины её коренятся в империалистической и колониальной политике всех правительств, которые несут на себе ответственность за это страшное кровопролитие.
Благодаря внутреннему миру, провозглашённому во всех странах нахлебниками капитализма, симпатии народных масс были привлечены на сторону войны, которой сумели придать внешний характер борьбы рас, борьбы за право и свободу. Под давлением таким образом возбуждённых чувств весьма значительная часть рабочих была в каждой стране увлечена волною национализма. Пресса, находящаяся в руках власть имущих, не переставала с тех пор подчёркивать якобы освободительный характер этой войны.»3
«Правящие силы капиталистического общества, в руках которого покоились судьбы народов, – монархические, как и республиканские правительства, тайная дипломатия, могущественные предпринимательские организации, буржуазные партии, капиталистическая пресса, церковь – они все несут на себе всю тяжесть ответственности за эту войну, которая возникла из питающего их и ими охраняемого общественного порядка и ведётся во имя их интересов.
Рабочие!
Эксплуатируемых, бесправных, униженных – вас при возникновении войны, когда нужно было посылать вас на бойню, навстречу смерти, назвали товарищами и братьями. А теперь, когда милитаризм вас увечит, терзает, унижает и губит, правящие требуют от вас отказа от ваших интересов, ваших целей, ваших идеалов, словом: рабского подчинения так называемому национальному единству. Вас лишают возможности выражать ваши взгляды, ваши чувства, вашу скорбь, вам не дают выдвигать ваши требования и отстаивать их. Пресса подавлена, политические права и свободы растоптаны ногами – военная диктатура правит бронированным кулаком.»4
«С начала войны вы отдали вашу действенную силу, вашу отвагу, вашу выносливость на службу господствующим классам. Теперь вы должны начать борьбу за своё собственное дело, за священную цель социализма, за освобождение подавленных народов и порабощённых классов путём непримиримой пролетарской классовой борьбы.
<…>
Рабочие и работницы! Матери и отцы! Вдовы и сироты! Раненые и искалеченные! Ко всем вам, кто страдает от войны и через войну, ко всем вам мы взываем через границы, через дымящиеся поля битв, через разрушенные города и деревни. Пролетарии всех стран, объединяйтесь!».5
Также, к сведению таких «друзей рабочего класса», стоит напомнить, что и до военной истерики пролетарий умудрялся совершать массу «преступлений» против их хрупкого мировоззрения и «разбивал надежды». Пролетарий пьянствовал, бил свою жену и детей, называл приезжего унизительными этническими прозвищами, был носителем самых дремучих заблуждений и мифов. Нет ни одного повода, почему он не должен был продолжить список своих несовершенств податливостью милитаристской пропаганде и вспышкам шовинизма.
Эти люди являются главной надеждой общества вовсе не потому, что они хороши и приятны. Они обречены дать рождение новому миру в силу своего особого положения в общественной системе, в системе производства; в силу того, что объективные интересы этого класса отвечают в отдалённой перспективе интересам развития всего человечества и они потенциально имеют возможность их реализовать. Ничего большего вам никто не обещал. С остальным придётся работать: отсеивать из этой массы вменяемый авангард, и даже, о ужас, забарывать и подавлять наиболее отсталую часть этого класса.
Вот и весь сказ. Всё, что свыше этого — завышенные ожидания, основанные на представлениях о непьющей части советских рабочих, которые могли оставаться интеллигентами у станка. И то, во многом так сложилось из-за того, что многие люди с высшим образованием в советское время были вынуждены уходить на производство. Но даже тогда подобный вариант социальной карьеры считался провальным.
Конечно, можно и дальше продолжать поносить переодетый в военную форму пролетариат за дремучесть и искать иной революционный субъект в виде этнических меньшинств, сексуальных меньшинств, студентов и маргиналов (что для западных левых часто означает признание самым революционным классом самих себя). Но история убедительно показала, что капитал, который, по выражению Маркса, «при 100 процентах прибыли попирает все человеческие законы, а при 300 процентах рискнул бы на любое преступление», мужчин в юбках не испугался и успешно сделал частью своей системы по разделению и разобщению подавляемого класса.
* * *
Стоит упомянуть и те претензии, которые часто возникают к марксистам на подобной почве. На протяжении текста мы часто упоминали о классах. Не является ли это другой стороной того же самого тезиса? Не есть ли это коллективная ответственность, взятая не по гражданству, не по национальной стороне, а по социальной?
Мы утверждаем, что нет. Во-первых, мы убеждены, что общности вроде «граждане страны X», «Y нации» не имеют социальной силы, сравнимой с классовым делением общества. Единый паспорт на одной территории значит куда меньше, нежели положение в системе собственности, общественного производства, присвоения и распределения. По глубокому убеждению марксистов, истинные границы всех обществ лежат между его двумя основными классами: один из них властвует, а другой эксплуатируется и подавляется. И, поскольку один из классов общества полностью господствует, он в ответе за его состояние во всех сферах.
Во-вторых, класс — это не механическая совокупность всех его представителей. Это самостоятельная социальная сила, отдельные представители которой являются лишь её носителями. Когда марксисты говорят об уничтожении классов, они не имеют в виду репрессии в отношении всех и каждого его представителя в обязательном порядке. Безусловно, наиболее упорствующие в стремлении сохранить своё господствующее социальное положение или вернуть себе власть над обществом должны нести наказание. Однако, как говорил Френсис Бэкон: «Возможность украсть создаёт вора». Пока не будут уничтожены все основы для возврата к капитализму, — частная собственность, разделение труда, противопоставление города и деревни, — угроза реставрации всегда будет существовать, с представителями старых классов или без них. Последнее хорошо продемонстрировал опыт краха социализма в СССР. Физическое устранение бывших элит не является гарантией от реставрации.
Из понимания класса как самостоятельной социальной силы, для которой отдельные её носители выступают в виде субстрата, следует, что мы не можем говорить о безусловном единстве всякого общественного класса. В пролетариате есть авангард и отсталые слои, буржуазия также не однородна. Ещё большей механической глупостью было бы утверждать, что все пролетарии имеют пролетарское сознание, а все буржуа — буржуазное. В таком случае последние попросту никогда не могли бы навязывать и распространять свою идеологию. Тезис о том, что общественное бытие определяет общественное сознание — общий случай, отправная точка взгляда на мир, а не грубая функциональная зависимость.
Безусловно, всякая революция всегда поднимает из ила общественной жизни множество маргинальных элементов, для которых революция — не более чем возможность сделать карьеру. Их отношение к идеологии собственного же политического лагеря весьма циничное, отсюда и весьма приземлённое представление о должном. К тому же распространение сложных философских концепций в обществе неизбежно влечёт за собой «шариковщину» в том или ином виде: «отнять и поделить», «расстрелять всех буржуев» и так далее. Но это никогда не было научной позицией марксизма и не является действительным решением вопроса.
Абсолютно отрицается коллективом нашего журнала такая мера советских времён, как депортации целых народов. Мы уже упоминали об этом в одном из наших материалов, посвящённых Чеченской республике 1990-х годов6 . Сейчас считаем нужным обговорить отдельно, что практика наказаний по национальному признаку была наиболее грубым и чудовищным отступлением от марксизма со стороны сталинского руководства ВКП(б).
От этого стоит отличать практику сохранения графы «национальность» в советский период. Довольно часто она подвергается нападкам как почва для сохранения бытового национализма в СССР и несправедливого фильтра со стороны государства для доступа на те или иные должности. Не секрет, что для работы в органах КГБ, поступления в ряд учебных заведений (особенно военного профиля), допуска на определённые должности и к определённой информации существовал ряд ограничений по национальности, которые учитывались одними из первых.
На наш взгляд, несмотря на негативные последствия этих мер в бытовом плане, их можно признать оправданными в то время. И сегодня, в условиях после 2022 года, во вполне «демократической» ФРГ вряд ли в Генштабе Бундесвера позволят работать русскому, будь он сколько угодно лоялен. Эти ограничения вполне бытуют и сегодня, просто они менее институционализированы. И ответ прост: презумпция невиновности в данном случае недопустимо перегрузит спецслужбы, которые будут вынуждены нести дополнительную нагрузку по наблюдению за такими гражданами на каждом ответственном месте работы. Этот риск не всегда оправдан.
В ранней Советской России также существовал целый ряд ограничений для представителей бывших правящих классов или «лишенцев». Этот статус по сути являлся поражением в правах и пятном в биографии даже для тех членов их семей, которые законодательно меняли свой статус на полноценное гражданство. И он был основан на самом что ни на есть «механическом» отождествлении класса и его отдельных представителей. Все рабочие и крестьяне считались априори лояльными новой власти, все представители прежних зажиточных слоёв общества — априори нелояльными и враждебными.
Данный шаг также является отступлением от марксизма, но порождённым не вопиющей ошибкой руководства, как в случае с депортацией, а условиями действительности тех лет. Его природа куда проще глубоких философских концепций. Никакая новая власть не хочет оставлять возможность для реставрации прежних порядков. Универсальность этого тезиса хорошо продемонстрировали бывшие восточноевропейские соцстраны с их уголовными преследованиями и институтом люстрации для бывших коммунистических функционеров. В постсоветской России им нашлась альтернатива в виде института полномочных представителей и «комиссарские» прямые назначения глав администраций и основных силовых ведомств.
Как мы уже говорили, полная ликвидация прежних противников не гарантирует стопроцентной защиты от реставрации, но насколько мягко можно к ним относиться — диктует конкретная обстановка.
Режимы реставрации на территории Восточной Европы находились в более комфортной позиции, которую хорошо предвидел ещё Лев Троцкий:
«Если, наоборот, правящую советскую касту низвергла бы буржуазная партия, она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов. Чистка государственного аппарата понадобилась бы, конечно, и в этом случае; но буржуазной реставрации пришлось бы, пожалуй, вычистить меньше народу, чем революционной партии.»7
Другое дело — исторические условия, при которых данные меры осуществляла Советская Россия 1920-х. Она пережила кровопролитную гражданскую войну, потому была менее склонна колебаться, предоставлять детям «лишенцев» право на образование или нет, оставлять им избирательное право или нет.
Мы с уверенностью полагаем, что революционная партия, которой удастся взять власть, оперативно подавив очаги сопротивления без перерастания их в гражданскую войну, не нуждается в столь крутых мерах, как институт «лишенцев», и вполне даже может призывать все слои общества к «гражданскому миру». Но лишь постольку, поскольку он будет на условиях победившего пролетариата и в интересах пролетариата.
* * *
Что же мы можем сказать по итогу? В обществе, разделённом на классы, где один класс подавляет другой, вся полнота ответственности лежит на господствующем классе. Полнота власти неотделима от полноты ответственности. Тезис не слишком выдающийся, с ним может согласиться и буржуазная общественная мысль, но именно на классовой основе он способен указать на конкретного исторического виновника тех или иных деяний. В противном случае мы обречены ни к чему не прийти: буржуазное понимание общества для того слишком узко.
Если авторитарные и даже тоталитарные в буржуазной терминологии режимы не представляют всей нации, господствуют над ней, подавляют её, то поиски виновника-узурпатора, пройдя стадии личности диктатора и формального набора преступных организаций, не должны надолго затянуться даже для нее. Cui bono?8 Ответ может быть только в социальной структуре общества.
Выгодно абстрактным «всем»? Или же всей нации в целом? В таком случае всё ещё хуже. Если же такие режимы мыслятся как представляющие интересы всей нации, то происходит настоящее социологическое чудо. Ведь помимо того, что его разово выбрали (а это на самом деле банальный путь для диктатур), он, чтобы сохранять это всеобщее представительство сквозь годы, должен остаться этой нации подотчётен. Последнее значит, что нация в любой момент способна корректировать его политику в соответствии со своими меняющимися интересами. Получается, что такой режим не господствует над нацией: это над ним господствуют. Это далеко от политической реальности подобных диктатур, но удобно открывает дверцу правящим классам для бегства: время такое было, все этого хотели, мы тоже просто исполнители.
Только в представлении буржуазной социологии картина всеобщего равенства, меняющегося всеобщим рабством, и «парадоксальна», и «противоестественна», и без тезисов о тысячелетнем рабстве в головах тут никак не обойтись. А ларчик открывается довольно просто: никакого глобального переворота не было. Привычное буржуазное общество переполнено людьми, для которых всё всегда так и выглядело. Их бесправие и их объективные интересы не поменялись.
Фашистские диктатуры, захватнические войны, геноцид — всё это лишь экстремальные формы повседневного скотства капиталистической жизни. Только ликвидация этого строя, власти тех, на ком он держится, делает возможным гуманизм как норму отношений между людьми. Угнетённый, эксплуатируемый, обираемый класс может это сделать, преодолев в том числе идеологические путы, которыми он связан сегодня. И люди, пусть даже из самых благих побуждений говорящие о «вине всех и каждого», являются одним из препятствий на этом пути.
Примечания
- Немецкий антифашист и организатор теракта с целью убийства Адольфа Гитлера и ряда лидеров НСДАП в 1939 году. ↩
- Рабочий судоверфи Гамбурга, известный по фотографии 1936 года, где он единственный в толпе не вскидывает руку в нацистском приветствии, нарочито держа их скрещёнными на груди. Фото, ставшее известным в начале 1990-х, считается символом нонконформизма. ↩
- Совместное заявление французской и германской делегаций международной социалистической конференции в Циммервальде (Швейцария), заседавшией от 5 до 8 сентября 1915 года // Циммервальдская альтернатива: Международное социалистическое движение в период Первой мировой войны. Статьи и документы. / Ред. А.В. Гусев, Ю.В. Гусева. М.: Чёрный квадрат, 2024. С. 175. ↩
- Манифест Интернациональной социалистической конференции в Циммервальде (Швейцария, 5-8 сентября 1915) // Циммервальдская альтернатива: Международное социалистическое движение в период Первой мировой войны. Статьи и документы. / Ред. А.В. Гусев, Ю.В. Гусева. М.: Чёрный квадрат, 2024. С. 181-182. ↩
- Манифест Интернациональной социалистической конференции в Циммервальде (Швейцария, 5-8 сентября 1915) // Циммервальдская альтернатива: Международное социалистическое движение в период Первой мировой войны. Статьи и документы. / Ред. А.В. Гусев, Ю.В. Гусева. М.: Чёрный квадрат, 2024. С. 184-185. ↩
- Прибой В. Аграрные реформы в довоенной Ичкерии
https://lenincrew.com/chechnya ↩ - Троцкий Л.Д. Преданная революция. М.: НИИ Культуры, 1991. С. 209–210. ↩
- Кому выгодно? (лат.) ↩