~ 97 мин

Сегодня мы хотим пред­ста­вить вашему вни­ма­нию пере­вод инте­рес­ной ста­тьи китай­ского кол­лек­тива «Chuǎng». Написанная в 2015 году, эта работа, тем не менее, оста­ётся акту­аль­ной по сей день и поз­во­ляет взгля­нуть под неожи­дан­ным углом на те вол­не­ния, кото­рые охва­тили ряд запад­ных стран сего­дня. Глубокий кри­зис, в кото­рый сего­дня погру­зи­лась миро­вая эко­но­мика, при­вёл к тому, что даже такой тра­ди­ци­он­ный оплот капи­та­ли­сти­че­ской реак­ции, как Соединённые Штаты, стал аре­ной непри­кры­той соци­аль­ной борьбы. Но борьба борьбе рознь, и марк­сист все­гда дол­жен оста­ваться трез­вым в своём ана­лизе и пони­мать как объ­ек­тив­ные воз­мож­но­сти, так и объ­ек­тив­ные огра­ни­че­ния любого общественно-​политического дви­же­ния. Отличным при­ме­ром подоб­ного ана­лиза и может послу­жить дан­ная статья.

Тем не менее, мы бы хотели ука­зать на рас­хож­де­ния в наших пози­циях по ряду вопросов:

1. В тек­сте есть неко­то­рая пута­ница с тер­ми­ном «про­ле­та­ри­за­ция». Авторы, судя по всему, хотели дать кри­тику попу­ляр­ной запад­ной трак­товке про­ле­та­ри­за­ции как пре­вра­ще­ния кого-​то в посто­ян­ного наём­ного работ­ника, однако сде­лали они это в такой манере, что кажется, будто они сами при­дер­жи­ва­ются этой оши­боч­ной трак­товки термина.
2. Авторы при­дер­жи­ва­ются оши­боч­ного воз­зре­ния по вопросу о про­из­во­ди­тель­ном и непро­из­во­ди­тель­ном труде (см. «Политэкономия „ноч­ной бабочки“»).

Стоит также заме­тить, что текст стра­дает от неко­то­рой «лег­ко­вес­но­сти суж­де­ний». Очень часто тот или иной тер­мин в нём исполь­зу­ется без доста­точ­ного разъ­яс­не­ния его зна­че­ния в дан­ном кон­тек­сте: «капи­тал, стре­мя­щийся к абстрак­ции», «стек­лян­ный пол между про­из­вод­ствен­ной и вос­про­из­вод­ствен­ной сфе­рой» и т. д. В работе также заметно вли­я­ние «запад­ного марк­сизма», насколько вообще допу­стимо исполь­зо­вать здесь этот тер­мин. Все ука­зан­ные недо­статки, однако, не нару­шают общее поло­жи­тель­ное впе­чат­ле­ние от тек­ста, поскольку в нём мы можем найти ту «более широ­кую кар­тину» налич­ного поло­же­ния, кото­рой так недо­стаёт совре­мен­ному ком­му­ни­сти­че­скому движению.

В даль­ней­шем мы пла­ни­руем про­дол­жить пере­вод работ с англий­ского, поэтому при­гла­шаем заин­те­ре­со­вав­шихся при­со­еди­ниться к работе.

Деним и недовольные

Мы все знаем эту исто­рию: одна­жды весен­ним утром 2011-​го улич­ный тор­го­вец из числа пере­се­лен­цев под­вер­га­ется напа­де­нию и жесто­кому изби­е­нию со сто­роны поли­ции. Этим же вече­ром в сети рас­про­стра­ня­ются слухи о том, что тор­го­вец погиб. Сотни людей, раз­гне­ван­ных пред­по­ла­га­е­мым пре­ступ­ле­нием, соби­ра­ются на ули­цах. Они под­жи­гают авто­мо­били, гра­бят бан­ко­маты и стал­ки­ва­ются с направ­лен­ными про­тив них спец­под­раз­де­ле­ни­ями поли­ции. Но они не рас­се­и­ва­ются. Беспорядки про­дол­жа­ются несколько дней, а число их участ­ни­ков всё рас­тёт, уже насчи­ты­вая тысячи чело­век. Журналисты, при­быв­шие, чтобы рас­сле­до­вать собы­тия, задер­жи­ва­ются служ­бой гос­бе­зо­пас­но­сти. Слухи о бес­по­ряд­ках рас­про­стра­ня­ются по Интернету, несмотря на то, что пра­ви­тель­ство исполь­зует все доступ­ные ему ресурсы, дабы отре­зать доступ к информации. 

Несмотря на пора­зи­тель­ное сход­ство, это не исто­рия Мохаммеда Буазизи, изби­того поли­цией тунис­ского тор­говца, само­со­жже­ние кото­рого послу­жило про­ло­гом к собы­тиям Арабской весны. Человек, опи­сан­ный в начале — Тан Сюцай из города Гуанчжоу, ранее жив­ший в Сычуани. Беспорядки¹ имели место в Синьтане, одном из мно­гих про­мыш­лен­ных рай­о­нов Дельты Жемчужной реки, ори­ен­ти­ро­ван­ном на про­из­вод­ство денима² . Большинство демон­стран­тов были из числа рабочих-​переселенцев, задей­ство­ван­ных в про­из­вод­стве джин­сов на экс­порт. Но если за смер­тью Буазизи в Тунисе после­до­вали вол­не­ния и заба­стовки, то бес­по­рядки в Синьтане были опе­ра­тивно подав­лены: пра­ви­тель­ствен­ные силы успешно взяли район под кон­троль, про­вели мас­со­вые аре­сты и заста­вили боль­шин­ство пере­се­лен­цев вер­нуться к работе. 

Если оста­вить в сто­роне такое срав­не­ние, в этих бес­по­ряд­ках не было ничего экс­тра­ор­ди­нар­ного. В чисто коли­че­ствен­ном отно­ше­нии в таких горо­дах Дельты Жемчужной реки, как Гуанчжоу, Шэньчжэнь и Дунгуань, бес­по­рядки имеют место регу­ляр­нее и чаще, чем даже в Афинах. Если доба­вить сюда заба­стовки, пере­кры­тия улиц и дру­гие «мас­со­вые инци­денты», китай­ские про­те­сты регу­лярно пре­вос­хо­дят сред­не­ми­ро­вые тен­ден­ции как в своих мас­шта­бах, так и в своей остроте. В первую оче­редь это про­ис­хо­дит из-​за того, что отсут­ствие (или исчер­па­ние) легаль­ных аль­тер­на­тив часто при­во­дит к тому, что то, что в дру­гом месте выгля­дело бы как без­обид­ный пикет или улич­ный про­тест, пере­рас­тает в пол­но­мас­штаб­ное вос­ста­ние, охва­ты­ва­ю­щее мно­же­ство заво­дов и угро­жа­ю­щее обо­ру­до­ва­нию на мил­ли­оны дол­ла­ров. Однако почему-​то мы видим про­спекты и аллеи Синьтана не так часто, как улицы Афин, на кото­рых под тускло-​золотым све­че­нием знака McDonald’s перед нами одна за дру­гой меня­ются кар­тины с горя­щими маши­нами, поли­цией и пол­чи­щами демон­стран­тов, рас­се­и­ва­ю­щи­мися под уда­рами спец­под­раз­де­ле­ний. Вместо этого кар­тины горя­щих Афин про­ти­во­по­став­ля­ются све­тя­щимся небо­скрё­бам при­бреж­ных горо­дов Китая впе­ре­мешку со стре­мя­щи­мися вверх гра­фи­ками про­из­во­ди­тель­но­сти, при­быль­но­сти и прогресса. 

За этими гра­фи­ками, тем не менее, скры­ва­ются слу­чаи таких «мас­со­вых инци­ден­тов», число кото­рых за послед­ние деся­ти­ле­тие зна­чи­тельно выросло³ . Растущее недо­воль­ство при­зна­ётся даже офи­ци­аль­ными источ­ни­ками, напри­мер, в Ежегодном докладе о вер­хо­вен­стве права в Китае (Номер 12). Помимо попытки под­счи­тать и клас­си­фи­ци­ро­вать эти «инци­денты», авторы доклада также отме­тили, что около 30 % из них про­изо­шли в про­вин­ции Гуандун, где и рас­по­ла­га­ется Дельта Жемчужной реки⁴ . Но мно­гие из докла­дов, вклю­чая и этот, рас­смат­ри­вают только те немно­гие мас­со­вые инци­денты, кото­рые реги­стри­ру­ется круп­ней­шими СМИ, и про­из­во­дят обоб­ще­ния на основе этих дан­ных. Прочие источ­ники, такие, как карта заба­сто­вок Трудового бюл­ле­теня Китая, задей­ствуют в своих поис­ках китай­ский Интернет и потому предо­став­ляют более тща­тель­ные отчёты, однако в них пред­став­лены све­де­ния только за послед­ние несколько лет⁵ . Их карта, кроме того, целе­на­прав­ленно фоку­си­ру­ется на заба­стов­ках, а не на всех «мас­со­вых инци­ден­тах», и потому часто не отоб­ра­жает бес­по­рядки, вспы­хи­ва­ю­щие за пре­де­лами рабо­чего места и не при­ни­ма­ю­щих форму тру­до­вых конфликтов. 

Дискуссии о китай­ских бес­по­ряд­ках излишне часто ведутся на основе очень неболь­шого коли­че­ства источ­ни­ков или на основе «само­оче­вид­ных» тен­ден­ций, а нередко — ещё и в узко задан­ных рам­ках. Однако, чтобы обсуж­дать эти явле­ния, необ­хо­димо рас­ши­рить объ­ёмы име­ю­щихся у нас све­де­ний. За послед­ние несколько лет мы полу­чили доступ к мощ­ным RSS-​агрегаторам Global Data on Events, Language and Tone (GDELT), кото­рые предо­ста­вили в наше рас­по­ря­же­ние зна­чи­тель­ную часть миро­вых ново­стей на более чем 100 язы­ках (исполь­зуя китай­ское пра­ви­тель­ствен­ное изда­ние «Синьхуа» как один из основ­ных источ­ни­ков) и опи­са­ние зако­ди­ро­ван­ных под раз­лич­ные виды ново­стей «собы­тий». Большинство послед­них отно­сится к обла­сти дипло­ма­тии, но также здесь пред­став­лено мно­же­ство слу­чаев внут­ри­по­ли­ти­че­ской борьбы. Они предо­став­ляют нам аль­тер­на­тиву све­де­ниям, собран­ным в офи­ци­аль­ных докла­дах или рас­ко­пан­ным на про­сто­рах китай­ских соц­се­тей — не столько как замену, сколько как допол­не­ние для срав­не­ния⁶ . Не обя­за­тельно более досто­вер­ное или точ­ное в дета­лях, это допол­не­ние, тем не менее, может предо­ста­вить нам тот кон­текст «на про­тя­же­нии вре­мени», кото­рый мы не смо­жем полу­чить из дру­гих источ­ни­ков⁷ . На запрос инфор­ма­ции о бес­по­ряд­ках GDELT пока­зал неко­то­рый рост по всему миру с 1979-​го, что осо­бенно при­ме­ча­тельно в срав­не­нии с обще­ми­ро­вой тен­ден­цией к сни­же­нию коли­че­ства заба­сто­вок, при­чём куда более суще­ствен­ному⁸ . Используя све­де­ния GDELT, мы нако­нец можем обо­зна­чить опре­де­лён­ные схемы срав­не­ний, кото­рые нельзя было уви­деть на мате­ри­але дру­гих докла­дов. Вместе с тем, све­де­ния GDELT также осно­вы­ва­ются на ново­стях, сле­до­ва­тельно, опре­де­лённо недо­оце­ни­вают число мас­со­вых инци­ден­тов в такой стране, как Китай, с её регу­ляр­ной прак­ти­кой цен­зуры СМИ. 

На рис. 1 и 2 мы можем уви­деть основ­ные тен­ден­ции для китай­ских заба­сто­вок и бес­по­ряд­ков⁹ . Количество заба­сто­вок и бес­по­ряд­ков за послед­ние несколько лет быстро выросло, хотя и нерав­но­мерно. Часто они опе­ре­жают обще­ми­ро­вые тен­ден­ции (бес­по­рядки) или, напро­тив, про­ти­во­ре­чат им (заба­стовки), как это видно на рис. 3 и 4¹⁰ . Также оче­видно, что бес­по­рядки про­ис­хо­дят куда чаще, чем заба­стовки, что видно, если срав­нить число собы­тий, отме­чен­ное по осям Y. Хотя число про­яв­ле­ний недо­воль­ства обоих видов воз­рас­тает, в 2009 году бес­по­ряд­ков про­изо­шло почти в восемь раз больше, чем заба­сто­вок. В 2012 году раз­ница сокра­ти­лась лишь незна­чи­тельно, с пятью бес­по­ряд­ками на каж­дую заба­стовку, а к 2014 году число бес­по­ряд­ков упало до трети от уровня 2009-​го, в то время как коли­че­ство заба­сто­вок снова выросло, оста­ва­ясь всё-​таки несколько ниже уровня 2010-​го. Также при­ме­ча­тельно, что если число слу­чаев бес­по­ряд­ков в Китае пре­вос­хо­дят обще­ми­ро­вые тен­ден­ции, число заба­сто­вок (как зафик­си­ро­ван­ных, так и в целом) всё ещё оста­ётся зна­чи­тельно ниже сред­не­ми­ро­вого показателя. 

Несмотря на отме­чен­ные выше тен­ден­ции, вол­не­ния в Китае успешно сдер­жи­ва­лись. Мы так и не уви­дели Тяньаньмэнь нового тыся­че­ле­тия, и попытки орга­ни­за­ции за пре­де­лами одной фаб­рики или рай­она до сих пор оста­ва­лись без­ре­зуль­татны. Важной чер­той китай­ских заба­сто­вок и бес­по­ряд­ков явля­ется их обо­ро­ни­тель­ный харак­тер — это зна­чит, что они часто предъ­яв­ляют очень спе­ци­фи­че­ские, чисто мест­ные тре­бо­ва­ния к суще­ству­ю­щей вла­сти. Таким обра­зом, мно­гие из таких «инци­ден­тов» про­те­кает сугубо в рам­ках, задан­ных суще­ству­ю­щей систе­мой отно­ше­ний, и стре­мится в сто­рону пере­го­во­ров, осо­бенно когда тре­бо­ва­ния при­ни­мают форму обра­ще­ний к цен­траль­ному пра­ви­тель­ству с при­зы­вами сме­стить мест­ных «кор­рум­пи­ро­ван­ных» пред­ста­ви­те­лей вла­сти, несмотря на то, что эти мест­ные чинов­ники лишь отве­чают сво­ими дей­стви­ями на систему мате­ри­аль­ных поощ­ре­ний, созда­ва­е­мую самим цен­траль­ным правительством. 

Здесь мы видим явное рас­хож­де­ние с тен­ден­ци­ями, наблю­дав­ши­мися в Египте, Греции, Испании и даже в США с их дви­же­нием «Occupy Wall Street», где участ­ники всё чаще отка­зы­ва­ются от своих тре­бо­ва­ний реформ или выплат — даже если они фор­му­ли­руют тре­бо­ва­ния более высо­кого порядка («долой Мубарака», «нет поли­тике жёст­кой эко­но­мии», «всех [пра­ви­тель­ство] в отставку»), эти запросы быстро выхо­дят за пре­делы при­ня­того за норму «окна воз­мож­но­стей». Это отнюдь не зна­чит, что эти дви­же­ния теперь обхо­дятся без вся­че­ских тре­бо­ва­ний: обычно они фор­му­ли­руют их в боль­шом коли­че­стве и суще­ствуют рядом с более тра­ди­ци­он­ными поли­ти­че­скими кам­па­ни­ями вроде СИРИЗА и Подемоса. Правильнее было бы ска­зать, что суще­ству­ю­щие меха­низмы для выра­же­ния тре­бо­ва­ний и их воз­мож­ного удо­вле­тво­ре­ния начали пере­ста­вать рабо­тать в таких местах, как Греция и Испания. Острота кри­зиса в этих стра­нах выра­жа­ется в том, что стало трудно понять, какие из реформ выпол­нимы, а попытки выпол­нить даже самые незна­чи­тель­ные тре­бо­ва­ния встре­чают непре­одо­ли­мые пре­пят­ствия. В Греции про­стое «нет» поли­тике жёст­кой эко­но­мии гро­зит раз­ру­шить всю Еврозону. В Китае же тре­бо­ва­ния про­те­сту­ю­щих очень часто выпол­ня­ются, при­чём без какого-​то осо­бен­ного шума. 

В каком-​то смысле эти мас­со­вые инци­денты явля­ются самой послед­ней (при усло­вии их интен­си­фи­ка­ции) встряс­кой «зоны ожи­да­ния», в рам­ках кото­рой совре­мен­ная борьба оста­ётся при­глу­шён­ной. В то же время они могут быть нача­лом воз­вра­ще­ния к усло­виям, в чём-​то похо­жим на те, что дали жизнь ран­ним рево­лю­ци­он­ным дви­же­ниям в конце 19-​го века — воз­вра­ще­ние, кото­рое философ-​коммунист Ален Бадью окре­стил «воз­рож­де­нием исто­рии», а дру­гие совре­мен­ные ком­му­ни­сты — «эпо­хой бес­по­ряд­ков». Вот как писал об этом Джейсон Смит: 

Le temps des émeutes: это выра­же­ние исполь­зо­вали во Франции после 1848 года, ссы­ла­ясь на пер­вые годы рабо­чих дви­же­ний, — два деся­ти­ле­тия, пред­ше­ство­вав­ших вне­зап­ному пожару рево­лю­ций, охва­тив­шему Европу в 1848-​м. С одной сто­роны, этот период был отме­чен неко­то­рым раз­ры­вом между соци­а­ли­сти­че­скими и уто­пист­скими сек­тами с их то туман­ными, то чёт­кими схе­мами для реше­ния вне­запно обост­рив­ше­гося «соци­аль­ного вопроса», с дру­гой сто­роны — насущ­ными потреб­но­стями самих рабо­чих с их часто насиль­ствен­ными отве­тами на про­ис­хо­дя­щие изме­не­ния в про­цессе про­из­вод­ства.
<…> За послед­ние пять или шесть лет, веро­ятно, начи­ная с мас­со­вых бес­по­ряд­ков в спаль­ных рай­о­нах Франции в ноябре 2005-​го и до бес­по­ряд­ков в Лондоне в авгу­сте 2011-​го, с выступ­ле­ний про­тив закона о пер­вом найме во Франции в 2006-​м до недав­него «дви­же­ния воз­му­щён­ных», со все­об­щих заба­сто­вок про­тив режима жёст­кой эко­но­мии в Греции до ряда сног­сши­ба­тель­ных вос­ста­ний в север­ной Африке в про­шлом году, мы про­сы­па­емся от нео­ли­бе­раль­ной мечты о гло­баль­ном про­грессе и про­цве­та­нии: после сорока лет реак­ции, после четы­рёх деся­ти­ле­тий пора­же­ний, мы вновь попали в неуве­рен­ный поток исто­рии. Вновь мы ста­но­вимся сви­де­те­лями нового цикла борьбы; наша эпоха — эпоха бес­по­ряд­ков¹¹ . 

Некоторые факты лежат на поверх­но­сти собы­тий. От Гуанчжоу до Каира, оче­видно, что-​то про­буж­да­ется. Но почему бес­по­рядки в Китае так отли­ча­ются от бес­по­ряд­ков где-​либо ещё? Если верить англо­языч­ному ком­му­ни­сти­че­скому кол­лек­тиву Endnotes, борьба по всему миру нахо­дится в «зоне ожи­да­ния», где она не может дойти дальше, чем до уровня бес­по­ряд­ков. Одним из воз­мож­ных выхо­дов из этой «зоны ожи­да­ния» явля­ется «интен­си­фи­ка­ция кри­зиса, гло­баль­ное замед­ле­ние роста эко­но­мики, кото­рое нач­нётся с глу­бо­кого спада в Индии и Китае»¹² . Если это правда, такие тен­ден­ции могут стать клю­чом к пони­ма­нию, когда и как может быть, нако­нец, пре­рвано зло­по­луч­ное «ожи­да­ние». Самым акту­аль­ным вопро­сом может тогда быть этот: почему заба­стовки и бес­по­рядки в Китае, несмотря на их мас­штаб и частоту, так и не смогли создать реаль­ную угрозу вла­сти? Были ли кон­фликты в Китае про­сто пре­лю­дией к Арабской весне? Или же они пред­зна­ме­нуют собой нечто боль­шее, нечто, что ещё лежит впереди? 

С поля на фабрику 

В самом общем смысле раз­ви­тие китай­ской эко­но­мики с конца 70-​х было отме­чено двумя основ­ными тен­ден­ци­ями. Вместе они сви­де­тель­ство­вали о пере­ходе Китая от хао­тич­ного, непо­сле­до­ва­тель­ного соци­а­лизма, харак­те­ри­зу­ю­ще­гося отсут­ствием внят­ного спо­соба про­из­вод­ства, к гло­баль­ному капи­та­лизму. Первая из этих тен­ден­ций — укреп­ле­ние «класса бюро­кра­ти­че­ских капи­та­ли­стов», начало кото­рому было все­рьёз поло­жено с фор­ми­ро­ва­нием союза между «крас­ными» (поли­ти­че­скими) и «экс­перт­ными» (тех­ни­че­скими) эли­тами в ответ на Культурную рево­лю­цию в конце 70-​х¹³ . В после­до­вав­шее деся­ти­ле­тие этот союз стал харак­тер­ной чер­той клас­со­вой иерар­хии в Китае: 

<…> в тече­ние несколь­ких лет мно­гие пред­ста­ви­тели гос­ап­па­рата, их родня и кол­леги умуд­ри­лись сосре­до­то­чить в своих руках зна­чи­тель­ные сред­ства, тем самым став пер­вым поко­ле­нием кад­ро­вого капи­та­ли­сти­че­ского класса Китая, или бюро­кра­ти­че­скими капи­та­ли­стами. Инфляция, кор­руп­ция, обостре­ние клас­со­вых про­ти­во­ре­чий достигли кри­ти­че­ского уровня в 1988-​м и про­ло­жили путь к круп­но­мас­штаб­ным выступ­ле­ниям 1989-​го¹⁴ .

События 1989-​го, однако, были лишь нача­лом того, что вскоре стало тен­ден­цией к более-​менее посто­ян­ному недо­воль­ству, кото­рое охва­тило ряд поко­ле­ний и стало про­яв­ляться в самых раз­ных рай­о­нах страны. Если уж на то пошло, собы­тия 1989-​го были насто­я­щей ина­у­гу­ра­цией ново­об­ра­зо­ван­ного пра­вя­щего класса. Инаугурацией, бла­го­даря кото­рой остатки ещё сопро­тив­ляв­шейся пере­стройке интел­ли­ген­ции, т. е. сту­денты, стали в конце кон­цов чле­нами пар­тии¹⁵ .

Но в то время, как мно­гим мятеж­ным сту­ден­там были пред­ло­жены при­вле­ка­тель­ные карьеры, рабо­чим доста­лись танки. Тяньаньмэнь, таким обра­зом, зна­ме­нует собой вто­рую важ­ную тен­ден­цию этого пери­ода: это транс­фор­ма­ция рабо­чего класса Китая в про­цессе «про­ле­та­ри­за­ции» — т. е. созда­ния обще­ства, в кото­ром инди­виды лишены соб­ствен­но­сти на сред­ства про­из­вод­ства (напри­мер, фаб­рики и круп­ные земель­ные наделы), и, таким обра­зом, ста­но­вятся зави­си­мыми от зара­бот­ной платы (часто полу­ча­е­мой из вто­рых или тре­тьих рук), только за счёт кото­рой они могут купить необ­хо­ди­мые им товары на рынке. В Китае этот про­цесс был свя­зан не только с уни­что­же­нием ста­рых про­мыш­лен­ных цен­тров «ржа­вого пояса», при­над­ле­жав­ших госу­дар­ству, и вме­сте с тем — рабо­чего класса соци­а­ли­сти­че­ской эпохи, но также и с рож­де­нием новых про­мыш­лен­ных и потре­би­тель­ских цен­тров в горо­дах восточ­ного побе­ре­жья, горо­дах, нашпи­го­ван­ных новым поко­ле­нием рабо­чих¹⁶ . Значительную долю этого нового рабо­чего класса состав­ляли рабочие-​переселенцы из деревни (农民工, nongmingong), не имев­шие доступа к госу­дар­ствен­ным ресур­сам (обра­зо­ва­ние, стра­хо­ва­ние по без­ра­бо­тице и т. д.) в тех местах, где они рабо­тали (либо обя­зан­ные пла­тить за них по повы­шен­ным ценам), попа­дая тем самым в зави­си­мость от санк­ци­о­ни­ро­ван­ных госу­дар­ством взно­сов (часто — сильно уре­зан­ных или вообще не выпла­чи­вав­шихся), кото­рые зачис­ля­лись рабо­то­да­те­лями на их стра­хо­вые счета. Этот про­цесс разо­шёлся вол­ной по всей струк­туре китай­ского обще­ства, так как инду­стри­а­ли­за­ция при­вела к урба­ни­за­ции, а вме­сте с ней — к зна­чи­тель­ному ухуд­ше­нию состо­я­ния окру­жа­ю­щей среды. Последнее, в свою оче­редь, спо­соб­ство­вало нарас­та­ю­щим выступ­ле­ниям про­тив обез­зе­ме­ли­ва­ния, чрез­мер­ной экс­плу­а­та­ции при­род­ных ресур­сов, и всё это — на фоне стре­ми­тель­ного роста рабо­чих волнений. 

Несмотря на более-​менее пол­но­цен­ную инду­стри­аль­ную реструк­ту­ри­за­цию страны, как легаль­ные тру­до­вые споры, так и неле­галь­ные меро­при­я­тия всё ещё на подъ­ёме. Согласно докладу о волне заба­сто­вок в 2010-м, 

Народным судам при­хо­ди­лось иметь дело с более чем 170 000 тру­до­выми спо­рами в пер­вой поло­вине 2009-​го: по срав­не­нию с тем же пери­о­дом про­шлого года был при­рост на 30 %. Доклад не сооб­щает о том, какая часть их них отно­сится к спо­рам между рабочими-​переселенцами и их работодателями. 

Кроме того: 

В 2007-​м Китай уви­дел более 80 000 «мас­со­вых инци­ден­тов» (офи­ци­аль­ное обо­зна­че­ние для любых обще­ствен­ных про­те­стов и бес­по­ряд­ков), то есть наблю­да­ется при­рост: в 2006-​м Академией обще­ствен­ных наук КНР их было заре­ги­сти­ри­ро­вано 60 000. В то же время во мно­гих слу­чаях в таких «демон­стра­циях» участ­во­вало всего навсего несколько десят­ков чело­век, высту­пав­ших про­тив мест­ных чинов­ни­ков в связи с кор­руп­цией, зло­упо­треб­ле­нием вла­стью, загряз­не­нием окру­жа­ю­щей среды или низ­кой зара­бот­ной пла­той.
<…> Забастовки и про­те­сты на фаб­ри­ках воз­ни­кают всё чаще. Outlook Weekly, офи­ци­аль­ный жур­нал, в декабре доло­жил, что тру­до­вые споры в про­вин­ции Гуандун в пер­вом квар­тале 2009-​го выросли почти на 42 % по срав­не­нию с тем же пери­о­дом в 2008-​м. Севернее, в про­вин­ции Чжэцзян, годо­вое повы­ше­ние соста­вило почти 160 %¹⁷ .

С 2010 года дей­ствия тру­дя­щихся каче­ственно изме­ни­лись в сто­рону отхода от про­стых «про­те­стов про­тив дис­кри­ми­на­ции», быв­ших попу­ляр­ными среди ран­них поко­ле­ний переселенцев: 

С [2010] наблю­да­лось изме­не­ние в харак­тере рабо­чего сопро­тив­ле­ния, раз­ви­тие, отме­чен­ное мно­гими ана­ли­ти­ками. Что пред­став­ляет наи­боль­ший инте­рес, так это то, что, тре­бо­ва­ния рабо­чих при­няли насту­па­тель­ный харак­тер. Рабочие стали тре­бо­вать повы­ше­ния зара­бот­ных плат выше того уровня, кото­рый был санк­ци­о­ни­ро­ван пра­ви­тель­ством, а мно­гие заба­стовки стали выдви­гать тре­бо­ва­ния об избра­нии своих соб­ствен­ных проф­со­юз­ных пред­ста­ви­те­лей. Они не тре­бо­вали неза­ви­си­мых проф­со­ю­зов за пре­де­лами Всекитайской феде­ра­ции проф­со­ю­зов (ВКФП), так как это бы точно спро­во­ци­ро­вало жёст­кие репрес­сии со сто­роны госу­дар­ства. Но насто­я­ние на выбо­рах соб­ствен­ных пред­ста­ви­те­лей, оче­видно, сви­де­тель­ствует о зарож­де­нии поли­ти­че­ских тре­бо­ва­ний, даже если эти тре­бо­ва­ния орга­ни­зу­ются только на уровне одной ком­па­нии¹⁸ .

Продолжающееся замед­ле­ние эко­но­ми­че­ского раз­ви­тия в стране с тех пор озна­ме­но­ва­лось воз­вра­ще­нием к тре­бо­ва­ниям обо­ро­ни­тель­ного харак­тера, но, опять же, при­рода тре­бо­ва­ний здесь не явля­ется глав­ным вопро­сом. Что важ­нее, так это про­дол­жа­ю­щийся рост как частоты мас­со­вых инци­ден­тов, так и числа рабо­чих, при­ни­ма­ю­щих в них уча­стие, нагляд­ным при­ме­ром чего стала круп­ней­шая заба­стовка в исто­рии совре­мен­ного Китая в 2014-​м, в ходе кото­рой басто­вали 40 000 рабо­чих обув­ной фаб­рики Yue Yuen в Дунгуане. 

Большинство рабо­чих, при­ни­мав­ших уча­стие в заба­стов­ках, — пере­се­ленцы вто­рого или тре­тьего поко­ле­ния, как это было отме­чено в докладе 2010-​го: «боль­шин­ство работ­ни­ков Honda Lock состав­ляют неза­муж­ние девушки под­рост­ко­вого или юно­ше­ского воз­раста»¹⁹ .

И именно в среде позд­них поко­ле­ний рабочих-​переселенцев мы можем уви­деть самое убе­ди­тель­ное сви­де­тель­ство сход­ства с клас­со­вой дина­ми­кой, порож­да­ю­щей такие заба­стовки и бес­по­рядки в дру­гих местах. Эти рабо­чие были рож­дены или выросли в поре­фор­мен­ный период, вошли на рынок труда в позд­ние 90-​е и ран­ние 2000-​е. В ряде иссле­до­ва­ний, наи­бо­лее обшир­ных из доступ­ных нам, социо­логи Лу Хуэйлин и Пунь Нгай опи­сы­вают общие черты этого вто­рого поколения: 

Несмотря на то, что как клас­со­вая струк­тура, так и про­дол­жа­ю­щийся ещё про­цесс про­ле­та­ри­за­ции нового поко­ле­ния dagongmei/​zai [т. е. рабочих-​переселенцев] имеют сход­ства с тако­выми у преды­ду­щих поко­ле­ний, у них воз­никли новые жиз­нен­ные ожи­да­ния и склон­но­сти, новое, более тон­кое пони­ма­ние работы — и среди тех, кто вырос в поре­фор­мен­ный период, уве­ли­чи­лось число кол­лек­тив­ных тру­до­вых дей­ствий. <…> Основные черты образа жизни вто­рого поко­ле­ния заклю­ча­ются в склон­но­сти к инди­ви­ду­а­лизму, повы­шен­ной тяге к город­ской куль­туре потреб­ле­ния, ослаб­ле­нии зави­си­мо­сти от эко­но­ми­че­ских усло­вий, стрем­ле­нии к сво­боде и лич­ност­ному раз­ви­тию, более высо­ком уровне теку­че­сти кад­ров и мень­шей при­вя­зан­но­сти к сво­ему рабо­чему месту. Второе поко­ле­ние, рож­дён­ное и вырос­шее в период реформ, также отно­си­тельно лучше обра­зо­вано и обес­пе­чено, и в то же время духовно дез­ори­ен­ти­ро­вано, часто обла­дая при этом кос­мо­по­ли­ти­че­скими воз­зре­ни­ями²⁰ .

Как счи­тают Лу и Пунь, поко­лен­че­ский аспект явля­ется в этом вопросе клю­че­вым, поскольку именно во вто­ром и тре­тьем поко­ле­нии про­цесс про­ле­та­ри­за­ции «обычно берёт своё начало»²¹ .

Сам этот про­цесс пере­хода от пря­мого под­дер­жа­ния жизни к опо­сре­до­ван­ному через зар­плату помо­гает авто­рам дать более отчёт­ли­вую харак­те­ри­стику сель­ских рабо­чих, «при­бы­ва­ю­щих рабо­тать в про­мыш­лен­ные города»²² :

Это про­цесс про­ле­та­ри­за­ции, кото­рый пре­вра­щает сель­ских рабо­чих в про­мыш­лен­ных, лишая их средств про­из­вод­ства и средств к суще­ство­ва­нию <…> В резуль­тате судьба рабо­чих зави­сит от про­цесса накоп­ле­ния капи­тала и сте­пени пре­вра­ще­ния труда в товар. Эти рабо­чие не вла­деют ни ору­ди­ями, кото­рыми они поль­зу­ются (и не кон­тро­ли­руют их), ни сырьём, кото­рое они пере­ра­ба­ты­вают, ни про­дук­тами, кото­рые они про­из­во­дят²³ .

Авторы далее утвер­ждают, что в слу­чае Китая этот про­цесс явля­ется «осо­бен­ным», так как «инду­стри­а­ли­за­ция и урба­ни­за­ция оста­ются в зна­чи­тель­ной сте­пени раз­де­лён­ными про­цес­сами, поскольку сель­ские рабо­чие лишены воз­мож­но­сти жить там, где они рабо­тают»²⁴ . Это не только пре­пят­ство­вало асси­ми­ля­ции рабо­чих в город­ской среде, но и спо­соб­ство­вало созда­нию внут­рен­него раз­гра­ни­че­ния в жизни рабо­чего класса, кото­рое явля­ется неотъ­ем­ле­мой частью про­цесса накоп­ле­ния в Китае — раз­гра­ни­че­ние, кото­рое явным обра­зом пыта­ется раз­де­лить про­цесс вос­про­из­вод­ства труда от про­из­вод­ства това­ров и выве­сти пер­вый из сво­его поля дея­тель­но­сти. Это создаёт «тер­ри­то­ри­аль­ное раз­де­ле­ние про­из­вод­ства в город­ских зонах и вос­про­из­вод­ства в деревне»²⁵ . Но, в то время как Лу и Пунь смот­рят на этот про­цесс как на осо­бую черту китай­ского про­из­вод­ства, этот про­цесс схож с прак­ти­че­ски каж­дым слу­чаем про­ле­та­ри­за­ции за послед­ние два сто­ле­тия капи­та­ли­сти­че­ской исто­рии²⁶ .

Новейший кризис

Уже к 2007 году китай­ская эко­но­мика замед­лила рост из-​за роста цен на рабо­чую силу, топ­ливо и мате­ри­алы, а также из-​за повы­ше­ния валют­ного курса и вве­де­ния нового тру­до­вого зако­но­да­тель­ства²⁷ . Когда насту­пил кри­зис, такие цен­тры экс­порта, как Дельта Жемчужной реки, столк­ну­лись с огром­ным паде­нием ВВП: только в Гуандуне наблю­да­лось рез­кое паде­ние пока­за­те­лей ВВП с одного из самых высо­ких до послед­него места из сем­на­дцати про­вин­ций страны, для кото­рых были доступны дан­ные. Это сопро­вож­да­лось мас­со­выми уволь­не­ни­ями, задол­жен­но­стями по зара­бот­ной плате и закры­тием фаб­рик. К концу 2008 года более 62 000 заво­дов в про­вин­ции закрыли свои двери, при­чём 50 000 из них закры­лись в послед­нем квар­тале года, что сов­пало с пер­вой ста­дией гло­баль­ного кри­зиса²⁸ .

Безработица среди рабочих-​переселенцев достигла рекорд­ных уров­ней: «Общая без­ра­бо­тица среди рабочих-​переселенцев из деревни на начало 2009 года оце­ни­ва­ется в 23 млн чело­век, что состав­ляет около 16,4 % [от общей чис­лен­но­сти рабочих-​переселенцев…] Этот уро­вень без­ра­бо­тицы был ката­стро­фи­че­ски высо­ким по срав­не­нию с преды­ду­щими годами, так как, вопреки рас­про­стра­нён­ному мне­нию, уро­вень без­ра­бо­тицы среди сель­ских рабочих-​переселенцев был очень низ­ким (1-2 %)»²⁹ . Трудовые споры в этот период обост­ри­лись, но не так сильно, как можно было бы ожи­дать, учи­ты­вая остроту кри­зиса и тот факт, что неко­то­рые реги­оны, такие, как Дельта Жемчужной реки, несо­раз­мерно сильно постра­дали от спада. Эти самые уво­лен­ные и стра­да­ю­щие от без­ра­бо­тицы 23 млн чело­век, хотя это и всего лишь 16,4 % от общей чис­лен­но­сти пере­се­лен­че­ской рабо­чей силы, были непро­пор­ци­о­нально скон­цен­три­ро­ваны в опре­де­лён­ных горо­дах, что должно было при­ве­сти к еще боль­шему росту без­ра­бо­тицы в этих рай­о­нах³⁰ .

Сравнение ситу­а­ций с рабочими-​переселенцами в Китае и пост­кри­зис­ной Греции поз­во­ляет оце­нить остроту спада в пер­спек­тиве. За пять лет общий уро­вень без­ра­бо­тицы в Греции вырос втрое: с 7,3 % непо­сред­ственно перед кри­зи­сом до 27,7 % в 2013, когда этот уро­вень вышел на плато³¹ . Аналогичная кар­тина наблю­да­лась и в Испании³² , и в обеих стра­нах это обни­ща­ние в соче­та­нии с кри­зи­сом госу­дар­ствен­ного долга в конеч­ном итоге при­вело к вспышке народ­ных вол­не­ний. Краткосрочный рост без­ра­бо­тицы в реги­о­нах Китая с боль­шим чис­лом пере­се­лен­цев, однако, зна­чи­тельно опе­ре­жал рост без­ра­бо­тицы в Греции или Испании, хотя общая без­ра­бо­тица по стране нико­гда и не дости­гала два­дцати про­цен­тов. Уровень без­ра­бо­тицы среди пере­се­лен­цев по стране в целом под­ско­чил с обыч­ных 1-2% до 16,4% за шесть меся­цев (с конца 2008 г. по начало 2009 г.). Даже если игно­ри­ро­вать тот несо­мнен­ный факт, что реаль­ный уро­вень без­ра­бо­тицы среди рабочих-​переселенцев на самом деле был выше обо­зна­чен­ного в таких напол­нен­ных пере­се­лен­цами горо­дах, как Дунгуань и Шэньчжэнь,³³ это более, чем деся­ти­крат­ное (1093%), уве­ли­че­ние без­ра­бо­тицы — и не за пять с лиш­ним лет, как в Греции и Испании, а всего за пять месяцев.

Почему такой зна­чи­тель­ный всплеск без­ра­бо­тицы, скон­цен­три­ро­ван­ный в несколь­ких основ­ных горо­дах, не создал неко­его рода народ­ной угрозы суще­ству­ю­щему порядку, кото­рая сопро­вож­дала утро­е­ние без­ра­бо­тицы за пять лет в Греции и Испании? Первый ответ — и наи­бо­лее активно про­дви­га­е­мый КПК, а также её поклонниками-​кейнсианцами на Западе — быст­рая и мас­штаб­ная кор­рек­ция бюд­жет­ной поли­тики китай­ского госу­дар­ства на кри­зис. Китай, в отли­чие от боль­шей части Южной Европы, не только не был на грани кри­зиса госу­дар­ствен­ного долга, но и фак­ти­че­ски являлся неотъ­ем­ле­мым рын­ком для дол­го­вых обя­за­тельств стран, зави­си­мых от него из-​за дефи­цита. Пока Конгресс США вяз в спо­рах о том, спа­сать или не спа­сать банки за счёт госу­дар­ства, КПК поспе­шила с при­ня­тием пакета сти­му­ли­ру­ю­щих мер на сумму 586 млрд долл. США, кото­рый был направ­лен на обще­ствен­ные работы в основ­ном в бед­ных внут­рен­них про­вин­циях Китая³⁴ . Это быстро создало мил­ли­оны рабо­чих мест для пере­се­лен­цев из деревни, кото­рые были выки­нуты с рынка труда в пер­вой поло­вине года³⁵ .

Эти новые рабо­чие места, рас­по­ло­жен­ные ближе к законно заре­ги­стри­ро­ван­ным местам про­жи­ва­ния пере­се­лен­цев, также помогли обес­пе­чить гео­гра­фи­че­скую при­вязку, кото­рая уже начала ослаб­лять всплеск без­ра­бо­тицы. Обычно Китайский Новый год, про­хо­дя­щий в январе или фев­рале, — это время, когда пере­се­ленцы мас­сово воз­вра­ща­ются домой. Это явле­ние назы­ва­ется «весен­ним дви­же­нием», или «чуньюнь» (春运), и это самая мас­штаб­ная пери­о­ди­че­ская мигра­ция в мире. В кри­зис­ный год, однако, весен­няя мигра­ция нача­лась более, чем за три месяца до самого Китайского Нового года, в конце октября 2008 г., когда неболь­шое, но замет­ное число пере­се­лен­цев начало посте­пенно разъ­ез­жаться по домам. Миграция росла по мере того, как кри­зис бил по про­мыш­лен­ным ядрам: до 50 % рабо­чих воз­вра­ща­лись в свои род­ные деревни при норме в 40%. И, что важ­нее, зна­чи­тель­ная часть вер­нув­шихся затем оста­ва­лась в своих род­ных дерев­нях дольше, чем обычно (около 14 мил­ли­о­нов из 70 мил­ли­о­нов вер­нув­шихся, или 20% из 50% вер­нув­шихся)³⁶ . Многие не соби­ра­лись воз­вра­щаться в города, из кото­рых они уехали, как отме­чает Чань:

Многие пере­се­ленцы заби­рали домой свою быто­вую тех­нику (напри­мер, теле­ви­зоры), пола­гая, что у них не будет воз­мож­но­сти вер­нуться, чтобы найти новую работу после Китайского Нового года. Ещё одним пока­за­те­лем тяже­сти ситу­а­ции явля­ется то иро­нич­ное обсто­я­тель­ство, что в Дунгуане, напри­мер, сотни рабо­чих часами сто­яли в оче­ре­дях, чтобы закрыть свои счета соци­аль­ного стра­хо­ва­ния (в основ­ном пред­на­зна­чен­ные для полу­че­ния пен­сий), сво­его якобы оплота борьбы с бед­но­стью и обни­ща­нием. Переселенцы пред­по­чи­тали анну­ли­ро­вать свои счета, чтобы обна­ли­чить все деньги до послед­него юаня, так как у них было очень мало надежды вер­нуться в город³⁷ .

Даже в тех слу­чаях, когда заня­тость была частично вос­ста­нов­лена бла­го­даря сти­му­ли­ру­ю­щим мерам, новые про­екты (наряду с недавно осно­ван­ными про­мыш­лен­ными зонами) в основ­ном нахо­ди­лись во внут­рен­них про­вин­циях и цемен­ти­ро­вали, таким обра­зом, внут­рен­ние про­стран­ствен­ные связи. Для срав­не­ния, такие города, как Дунгуань, опу­стели настолько, что начи­нают напо­ми­нать места вроде Детройта; плот­ность насе­ле­ния там падала, а про­из­вод­ство одно­вре­менно под­вер­га­лось меха­ни­за­ции и пере­носу в обла­да­ю­щие более дешё­вой или более ква­ли­фи­ци­ро­ван­ной рабо­чей силой реги­оны, напри­мер, в далё­кий Чунцин или сосед­ний Шэньчжэнь соот­вет­ственно³⁸ .

Таким обра­зом, мы видим, что мни­мая «непол­нота» «непол­ной про­ле­та­ри­за­ции» (Под «непол­ной про­ле­та­ри­за­цией» под­ра­зу­ме­ва­ется то, что капи­тал не дости­гает в пол­ной мере свой цели пре­вра­тить всех и вся в наём­ных работ­ни­ков — прим. пер.) Лу и Пуня на деле помо­гает обес­пе­чить про­стое управ­ле­ние рабо­чими, больше не нуж­ными для про­из­вод­ства, путём (вре­мен­ного) пере­носа их соб­ствен­ных затрат на вос­про­из­вод­ство в сель­скую мест­ность и допус­кает де-​факто депор­та­цию без­ра­бот­ных. Здесь ста­рая соци­а­ли­сти­че­ская прак­тика пере­се­ле­ния из города в деревню была вос­ста­нов­лена и пере­ве­дена на рыноч­ные рельсы, а сель­ские внут­рен­ние рай­оны впи­тали в себя избы­точ­ную рабо­чую силу, кото­рая в про­тив­ном слу­чае оста­ва­лась бы «непе­ре­ва­ри­ва­е­мой» в пери­оды общего кри­зиса. Но такая стра­те­гия, несмотря на её хорошо отла­жен­ный адми­ни­стра­тив­ный харак­тер, вряд ли наме­кает на прин­ци­пи­ально иной и в основе своей «непол­ный» харак­тер про­ле­та­ри­за­ции. На деле пере­нос вос­про­из­вод­ства явля­ется как исто­ри­че­ской гра­нью вся­кого про­цесса про­ле­та­ри­за­ции, так и всё более необ­хо­ди­мой про­це­ду­рой для гло­баль­ного капи­та­лизма после кри­зи­сов конца XX века.

Это также, в конце кон­цов, метод даль­ней­шей инду­стри­а­ли­за­ции и урба­ни­за­ции сла­бо­раз­ви­тых внут­рен­них рай­о­нов Китая. Рынок про­ник в сель­скую мест­ность и опу­сто­шил её до такой сте­пени, что пре­бы­ва­ние в деревне стало невоз­мож­ным. Во время кри­зиса деревня вза­мен взяла на себя функ­цию вре­мен­ной оста­новки на пути к новым рабо­чим местам в близ­ле­жа­щих горо­дах. При буду­щих кри­зи­сах же даже такого вари­анта может не быть, поскольку рабо­чие уже пере­ехали ближе к своим род­ным горо­дам, кото­рые сами сей­час в основ­ном разо­браны на части и про­даны застрой­щи­кам или круп­ным сель­ско­хо­зяй­ствен­ным кон­гло­ме­ра­там. По мере того, как вос­про­из­вод­ство ста­но­вится всё более про­бле­ма­тич­ным, эти внеш­ние про­стран­ства для полу­че­ния средств к суще­ство­ва­нию неры­ноч­ным путём ста­но­вятся всё более тесными.

Исторически про­ле­та­ри­за­ция все­гда была в какой-​то мере «непол­ной». Сам тер­мин обо­зна­чает пере­ход, по опре­де­ле­нию охва­ты­ва­ю­щий как мир «нового рабо­чего класса», так и мир тех, кто в него вли­ва­ется. «Неполный» харак­тер этого про­цесса все­гда имел заодно расо­вый и ген­дер­ный под­текст, при­чём работа мигран­тов, чер­но­ко­жих, пред­ста­ви­те­лей корен­ного насе­ле­ния и жен­щин счи­та­лась менее цен­ной, чем «нор­маль­ный» труд тех, кто офи­ци­ально при­зна­вался наём­ными работ­ни­ками, и они с мень­шей веро­ят­но­стью вообще полу­чали какое-​либо воз­на­граж­де­ние за труд.³⁹ Даже в тех слу­чаях, когда явное вли­я­ние расо­вых, наци­о­наль­ных или ген­дер­ных раз­ли­чий отсут­ствует, та же «непол­нота» всё равно воз­ни­кает из-​за нерав­но­мер­ного харак­тера инду­стри­а­ли­за­ции, как это можно было наблю­дать на при­мере «оки» в Калифорнии 1930-​х годов или южных «тер­рони», рабо­тав­ших на фаб­ри­ках север­ной Италии в 1950-​е годы.

В каж­дом насе­лён­ном пункте, когда начи­нался про­цесс про­ле­та­ри­за­ции, вос­про­из­вод­ство рабо­чей силы новых работ­ни­ков было выне­сено за рамки капи­та­ли­сти­че­ских отно­ше­ний, и при этом зара­бот­ная плата часто была слиш­ком низ­кой или недо­ста­точ­ной для пол­ного покры­тия основ­ных рас­хо­дов. Это сде­лало необ­хо­ди­мым созда­ние слож­ных сетей неопла­чи­ва­е­мого труда по уходу, корм­ле­нию, само­воль­ному засе­ле­нию и дру­гим неофи­ци­аль­ным видам хозяй­ство­ва­ния, кото­рые, как пра­вило, созда­вали раз­ли­чия между работ­ни­ками — обычно за счёт двой­ных издер­жек у работ­ни­ков, кото­рые одно­вре­менно явля­лись жен­щи­нами. Когда эти «непол­ные» про­ле­та­рии начи­нали достав­лять слиш­ком много хло­пот, в зави­си­мо­сти от ситу­а­ции при­ни­ма­лись самые раз­но­об­раз­ные меры, начи­ная от истреб­ле­ния и закан­чи­вая депор­та­цией⁴⁰ или асси­ми­ля­цией. Это — не слу­чай­ный побоч­ный эффект про­ле­та­ри­за­ции, а ско­рее неиз­беж­ная отри­ца­тель­ная состав­ля­ю­щая процесса:

Этот про­цесс [уста­нов­ле­ния расо­вого само­со­зна­ния] был обрат­ной сто­ро­ной того, что марк­си­сты назы­вают «про­ле­та­ри­за­цией». Носящее на себе клеймо про­дол­жа­ю­щейся исто­рии лише­ния зара­бот­ной платы и насиль­ствен­ного под­чи­не­ния раз­но­вид­но­стям «несво­бод­ного труда», расово созна­тель­ное насе­ле­ние было вклю­чено в ран­ний капи­та­лизм такими спо­со­бами, кото­рые про­дол­жают являться опре­де­ля­ю­щими фак­то­рами в совре­мен­ном фор­ми­ро­ва­нии резерв­ной армии труда⁴¹ .

Коли так, «обрат­ная сто­рона» все­гда была состав­ным эле­мен­том самой про­ле­та­ри­за­ции. Феномен, кото­рый опи­сы­вают Лу и Пунь, в зна­чи­тель­ной сте­пени про­сто ими­ти­рует более ран­ние про­цессы ста­нов­ле­ния расо­вого само­со­зна­ния — с одним важ­ным исключением.

Трещины в стеклянном полу

Решающим отли­чием сего­дня явля­ется то, что капи­та­лизм пере­жи­вает общий кри­зис вос­про­из­вод­ства в бес­пре­це­дент­ном гло­баль­ном мас­штабе. Это озна­чает, что в основе пери­о­ди­че­ских финан­со­вых кри­зи­сов или поли­ти­че­ских потря­се­ний лежит дли­тель­ная тен­ден­ция к тому, что капи­тал ста­но­вится всё труд­нее вос­про­из­во­дить за счёт рен­та­бель­ных инве­сти­ций — и в то же время ста­но­вится трудно вос­про­из­во­дить про­ле­та­риат в каче­стве про­из­во­ди­тель­ных рабо­чих (людей, рабо­та­ю­щих в рам­ках непо­сред­ствен­ного про­цесса про­из­вод­ства, где капи­тал соче­та­ется с чело­ве­че­ским тру­дом для про­из­вод­ства това­ров с добав­лен­ной сто­и­мо­стью). Это при­во­дит не только к финан­со­вым кри­зи­сам и всплес­кам без­ра­бо­тицы, вызван­ным спе­ку­ля­ци­ями и чрез­мер­ным инве­сти­ро­ва­нием (когда «более без­опас­ные» каналы выгод­ного инве­сти­ро­ва­ния не могут обес­пе­чить адек­ват­ную норму при­были), но и к общей меха­ни­за­ции про­из­вод­ства, сле­до­ва­тельно, к тому, что доля насе­ле­ния, необ­хо­ди­мая для про­из­вод­ства опре­де­лен­ного коли­че­ства про­дук­ции и добычи опре­де­лен­ного коли­че­ства при­род­ных ресур­сов, умень­ша­ется с тече­нием вре­мени. Когда работ­ники пере­стают быть полез­ными для системы (т. е. когда отдель­ные работ­ники пере­стают играть важ­ную роль в про­из­вод­стве сто­и­мо­сти), их изго­няют в соци­аль­ный слой, кото­рый Маркс назвал «резерв­ной армией труда».

В зна­чи­тель­ной сте­пени это изгна­ние сего­дня амор­ти­зи­ру­ется ростом сферы услуг, боль­шая часть кото­рой непо­сред­ственно не про­из­во­дит новую сто­и­мость для системы в целом (её пред­при­я­тия, конечно, могут быть при­быль­ными вне зави­си­мо­сти от этого) (Мы не согласны с подоб­ной трак­тов­кой поня­тия про­из­во­ди­тель­ного труда, мы счи­таем кор­рект­ным исполь­зо­ва­ние этого тер­мина по отно­ше­нию к любым работ­ни­кам, при­но­ся­щим капи­та­ли­сту при­быль. См. «Политэкономия “ноч­ной бабочки”» — прим. пер.). В неко­то­рых местах — в част­но­сти, в «гло­баль­ных горо­дах» — бла­го­даря выгод­ному поло­же­нию в меж­ду­на­род­ном раз­де­ле­нии труда созда­ётся вме­сти­лище для мно­же­ства высо­ко­опла­чи­ва­е­мых рабо­чих мест в сфере услуг наряду с огром­ными финан­си­ру­е­мыми госу­дар­ством полу­спе­ку­ля­тив­ными ком­плек­сами мате­ри­аль­ного обес­пе­че­ния и сред­не­опла­чи­ва­е­мой работы в сфере услуг, наи­бо­лее замет­ные из кото­рых — в сфере обра­зо­ва­ния, здра­во­охра­не­ния и в «неком­мер­че­ских» отрас­лях. Некоторые из них в конеч­ном счёте спо­соб­ствуют созда­нию новой сто­и­мо­сти, помо­гая про­из­во­ди­те­лям справ­ляться с бюро­кра­ти­че­ской запу­тан­но­стью миро­вого рынка. Но эта «финан­си­а­ли­зи­ро­ван­ная» запу­тан­ность сама по себе явля­ется симп­то­мом затяж­ного кризиса.

Раз так, подоб­ные услуги должны пони­маться не как вол­шеб­ным обра­зом про­дук­тив­ные (т. е. как умственный/​нематериальный труд а-​ля Хардт и Негри или сто­рон­ники тео­рии пре­дель­ной полез­но­сти), а как вычур­ное изли­ше­ство огром­ного гло­баль­ного богат­ства, запер­того в ловушке кро­во­сме­си­тель­ного застоя. Так как норма при­были в про­из­вод­стве, про­из­во­дя­щем сто­и­мость, сокра­ща­ется, даже эти небед­ные эко­но­мики ока­зы­ва­ются огра­ни­чены тем, что без­ра­бо­тица рас­тёт, а высо­ко­опла­чи­ва­е­мая работа в сфере услуг, транс­пор­ти­ровки или про­из­вод­ства с высо­ким пока­за­те­лем чистой про­дук­ции заме­ня­ется на низ­ко­опла­чи­ва­е­мую работу в сфере обслу­жи­ва­ния, если вообще хоть на что-​то заме­ня­ется. Щедрость сме­ня­ется жёст­кой эко­но­мией, и начи­на­ется это с окраин. Это при­бли­жает эко­но­мику дан­ных стран к «сред­ней тем­пе­ра­туре по пла­нете», когда боль­шая часть работы в сфере услуг носит отча­сти нефор­маль­ный харак­тер, часто соче­та­ется с раз­лич­ного рода дол­го­вой каба­лой (кото­рая кое-​где дохо­дит даже до кре­дит­ного раб­ства) и, нако­нец, плохо оплачивается.

Это озна­чает, что резерв­ная армия труда не про­сто уве­ли­чи­ва­ется в абсо­лют­ном выра­же­нии (хотя, воз­можно, про­ис­хо­дит и это), но и рас­ши­ря­ется вообще, а это озна­чает, что черты, тра­ди­ци­онно ассо­ци­и­ру­ю­щи­еся с резерв­ной армией труда (неофи­ци­аль­ное тру­до­устрой­ство, неста­биль­ность работы, неле­галь­ность), вновь стали отно­си­тельно «нор­маль­ными» чер­тами для тру­дя­щихся в целом.

Вот что пишет гре­че­ская ком­му­ни­сти­че­ская группа Blaumachen:

Важнейшим вопро­сом явля­ется не уве­ли­че­ние чис­лен­но­сти люмпен-​пролетариата, а рост люм­пе­ни­за­ции про­ле­та­ри­ата — люм­пе­ни­за­ции, кото­рая про­яв­ля­ется не как нечто внеш­нее по отно­ше­нию к наём­ному труду, а как его опре­де­ля­ю­щий эле­мент⁴² .

Этот про­цесс создаёт «(не-)субъект», нахо­дя­щийся в цен­тре совре­мен­ных поли­ти­че­ских вол­не­ний, а не тра­ди­ци­он­ный «субъ­ект рево­лю­ции» из левац­кой мифо­ло­гии, кото­рая зацик­лена на рабо­чих, кре­стья­нах, люм­пе­нах, коло­ни­зи­ро­ван­ных наро­дах или каком-​нибудь объ­еди­не­нии выше­пе­ре­чис­лен­ных групп. Этот колеб­лю­щийся (не-)субъект опре­де­ля­ется его «отно­ше­нием между вклю­че­нием в про­цесс про­из­вод­ства сто­и­мо­сти и исклю­че­нием из него».⁴³ И эта неод­но­знач­ная связь явля­ется ядром клас­со­вой дина­мики капи­та­лизма, ста­но­вя­щейся всё более замет­ной по мере углуб­ле­ния кри­зиса воспроизводства.

Это не озна­чает, что «отно­ше­ние между вклю­че­нием и исклю­че­нием» при­суще исклю­чи­тельно нашему вре­мени (что, как ино­гда кажется, под­ра­зу­ме­вают Blaumachen и дру­гие). Такая напря­жён­ность все­гда зна­ме­но­вала исто­ри­че­ский про­цесс про­ле­та­ри­за­ции, во время кото­рого про­ле­та­рии были вынуж­дены сра­жаться друг про­тив друга под этни­че­ским, тер­ри­то­ри­аль­ным, ген­дер­ными пред­ло­гами и т. д., чтобы обез­опа­сить своё поло­же­ние среди «вклю­чён­ных» через доступ к зара­бот­ной плате, а также через офи­ци­аль­ное при­зна­ние этого вклю­че­ния посред­ством граж­дан­ства, доступа к обра­зо­ва­нию, ипо­теки и дру­гих форм кре­ди­то­ва­ния. Аналогичным обра­зом про­ле­та­риат и раньше стал­ки­вался с отно­си­тель­ной «люм­пе­ни­за­цией» посред­ством коло­ни­за­ции, а также баналь­ного обни­ща­ния рабочих-​переселенцев из деревни на ран­них эта­пах инду­стри­а­ли­за­ции Европы. Таким обра­зом, изме­ни­лись не столько сами отно­ше­ния (между капи­та­лом и тру­дом, а также между вклю­че­нием и исклю­че­нием), сколько гло­баль­ный кон­текст, в кото­ром эти инте­граль­ные анта­го­низмы имеют место.

Прежде мигранты из коло­ни­зи­ро­ван­ных стран-​придатков и пере­се­ленцы, напол­няв­шие про­мыш­лен­ные зоны своей рабо­чей силой, сохра­няли суще­ствен­ную связь с куль­тур­ной исто­рией сво­его рода, корни кото­рой нахо­ди­лись (зача­стую в рам­ках одного поко­ле­ния) далеко за пре­де­лами дей­ствия уло­вок гео­гра­фи­че­ски малого капи­та­ли­сти­че­ского эко­но­ми­че­ского ядра. Кроме того, ран­ний капи­та­лизм сосу­ще­ство­вал с раз­но­об­раз­ными аль­тер­на­тив­ными спо­со­бами про­из­вод­ства. Одни пере­жи­вали соб­ствен­ные кри­зисы, дру­гие уже частично или ката­стро­фи­че­ски скло­ня­лись под дей­ствием при­тя­же­ния капи­та­ли­сти­че­ской опу­холи, рас­ту­щей на теле Западной Европы, тре­тьи вообще не были тро­нуты «эко­но­ми­кой». Новые тру­дя­щи­еся классы часто опи­ра­лись на народ­ную исто­рию борьбы, кото­рая велась, пусть и непо­сле­до­ва­тельно, про­тив лише­ний и огра­ни­че­ний, кото­рые, соб­ственно, и при­вели к вклю­че­нию этих людей в отно­ше­ния наём­ного труда. Вместо того чтобы быть про­стыми «про­грамм­ными» утвер­ди­те­лями иден­тич­но­сти рабо­чих, все ран­ние рабо­чие дви­же­ния вклю­чали в себя эле­менты этих кре­стьян­ских или тузем­ных исто­рий и народ­ных тра­ди­ций, и «пушеч­ным мясом» подав­ля­ю­щего боль­шин­ство вос­ста­ний и рево­лю­ций XVIII—XX веков стали либо соб­ственно кре­стьяне, либо поко­ле­ние, кото­рое было непо­сред­ственно ото­рвано от дере­вен­ской жизни.

Однако сего­дня воз­мож­но­стей для роста не хва­тает, чис­лен­ность рабо­чей силы в сель­ской мест­но­сти сокра­ща­ется, а в про­мыш­лен­но­сти потреб­ность в ней уре­за­ется за счёт авто­ма­ти­за­ции. Эти гра­ницы наи­бо­лее заметны в запу­щен­ном состо­я­нии руко­твор­ных систем пла­неты, но это лишь один из аспек­тов кри­зиса, в кото­ром основ­ное вос­про­из­вод­ство капи­тала, труда и соот­но­ше­ния между ними ста­но­вится про­бле­мой само по себе. С 1970-​х годов «капи­тал пыта­ется осво­бо­диться от под­дер­жа­ния уровня вос­про­из­вод­ства про­ле­та­ри­ата как рабо­чей силы»⁴⁴ . На пути гло­баль­ного капи­тала ко дну это вос­про­из­вод­ство пред­став­ля­ется «всего лишь издержками»:

В основе реструк­ту­ри­ро­ван­ного капи­та­лизма лежит раз­об­ще­ние вос­про­из­вод­ства про­ле­та­ри­ата и вало­ри­за­ции капи­тала в рам­ках диа­лек­тики непо­сред­ствен­ной инте­гра­ции (реаль­ного под­чи­не­ния (subsumption)) и дез­ин­те­гра­ции кру­го­обо­рота капи­тала и про­ле­та­ри­ата — и утрата ста­биль­но­сти этого вос­про­из­вод­ства, кото­рая на фоне рас­ту­щего орга­ни­че­ского состава соци­аль­ного капи­тала и гло­баль­ного дей­стви­тель­ного под­чи­не­ния обще­ства капи­талу сде­лала про­из­вод­ство избы­точ­ной рабо­чей силы внут­ренне при­су­щей отно­ше­ниям наём­ного труда чер­той в это время.⁴⁵

В этом кон­тек­сте слу­чай Китая выгля­дит при­ме­ча­тель­ным только в той мере, в какой госу­дар­ство смогло при­спо­со­биться к этой «внут­ренне при­су­щей черте» и управ­лять ею.

Тем не менее, раз­ли­чия оста­ются зна­чи­тель­ными. В Endnotes утвер­жда­ется, что в усло­виях повсе­мест­ного кри­зиса воспроизводства

ста­рые про­екты про­грамм­ного рабо­чего дви­же­ния уста­рели: их мир был миром рас­ши­ря­ю­щихся про­мыш­лен­ных тру­до­вых ресур­сов, в кото­ром зар­плата явля­лась осно­во­по­ла­га­ю­щим зве­ном в цепочке соци­аль­ного вос­про­из­вод­ства, в цен­тре дилеммы, где встре­ча­ются капи­тал и про­ле­та­риат, где опре­де­лён­ная вза­им­ность тре­бо­ва­ний по вопро­сам зара­бот­ной платы, — «do ut des», — могла доми­ни­ро­вать на гори­зонте клас­со­вой борьбы. Но с уве­ли­че­нием чис­лен­но­сти резерв­ной армии труда эта вза­им­ность ста­вится под вопрос, и общая опор­ная точка для борьбы тем самым больше не может быть вопро­сом о форме оплаты труда⁴⁶ .

В явное про­ти­во­ре­чие с этим тези­сом, однако, всту­пает то, что тре­бо­ва­ния уве­ли­че­ния зара­бот­ной платы озву­чи­ва­лись именно в основ­ных эпи­цен­трах недав­них китай­ских бес­по­ряд­ков, заба­сто­вок и пере­кры­тий улиц. И эти тре­бо­ва­ния не только были удо­вле­тво­рены в кон­крет­ных слу­чаях, но и на самом деле при­вели к общему росту зара­бот­ной платы в обра­ба­ты­ва­ю­щей про­мыш­лен­но­сти за послед­нее деся­ти­ле­тие до такой сте­пени, что ста­биль­ность «китай­ской цены» теперь под вопро­сом.⁴⁷ . За тот же период абсо­лют­ная чис­лен­ность про­мыш­лен­ных рабо­чих также воз­росла: она уве­ли­чи­лась с 85,9 млн чело­век в 2002 г. до 99 млн чело­век в 2009 г., то есть за 7 лет их доля от общей чис­лен­но­сти рабо­чей силы выросла с 11% до почти 12,8%⁴⁸ .

Это тем более важно при рас­смот­ре­нии того, как подоб­ный кри­зис вос­про­из­вод­ства и сопут­ству­ю­щее ему сни­же­ние уровня зара­бот­ной платы в конеч­ном счёте огра­ни­чи­вают воз­мож­но­сти про­ле­та­риев напа­дать на усло­вия, кото­рые фор­ми­руют их соб­ствен­ную жизнь. Французская группа Théorie Communiste утвер­ждает, что одним из самых насущ­ных огра­ни­че­ний бес­по­ряд­ков 2008 года в Греции была неспо­соб­ность участ­ни­ков бес­по­ряд­ков раз­бить «стек­лян­ный пол» между сфе­рами вос­про­из­вод­ства и про­из­вод­ства (Под «стек­лян­ным полом» име­ется в виду, что чаще всего бес­по­рядки про­ис­хо­дят в сфере вос­про­из­вод­ства, т. е. мага­зи­нах, уни­вер­си­те­тах или жилых рай­о­нах, в то время как в пром­зо­нах и на заво­дах их почти нет (одна из при­чин этого — гео­гра­фи­че­ская уда­лён­ность заво­дов от круп­ных насе­лён­ных пунк­тов, вплоть до нахож­де­ния в дру­гой стране). Чётко виден кон­траст между тол­стым «стек­лян­ным полом» на Западе и тон­ким — в Китае — прим. пер.):

Но если клас­со­вая борьба оста­нется дви­же­нием на уровне вос­про­из­вод­ства, то она не вклю­чает в себя смысл соб­ствен­ного суще­ство­ва­ния: про­из­вод­ство. Сегодня это огра­ни­че­ние повто­ря­ется каж­дый раз, для всех бес­по­ряд­ков и «вос­ста­ний», что опре­де­ляет их как «собы­тия мень­шин­ства». Революция должна будет войти в сферу про­из­вод­ства, чтобы упразд­нить её как кон­крет­ный момент чело­ве­че­ских отно­ше­ний и тем самым, упразд­нив наём­ный труд, упразд­нить труд вообще. Именно в этом состоит реша­ю­щая роль про­из­во­ди­тель­ного труда и тех, кто в дан­ный момент явля­ется непо­сред­ствен­ными носи­те­лями его про­ти­во­ре­чия, потому что они испы­ты­вают его в своём суще­ство­ва­нии для капи­тала, кото­рый в одно и то же время необ­хо­дим и изли­шен⁴⁹ .

Однако, в отли­чие от Греции, китай­ские бунты про­ис­хо­дят если не прямо в «сфере про­из­вод­ства», то крайне близко ней, при­чём мно­гие из них бук­вально начи­на­ются в самих про­мыш­лен­ных горо­дах — от пред­при­я­тий до обще­жи­тий и сто­ло­вых, и тем самым пере­пры­ги­вают от рабо­чих на одной фаб­рике к рабо­чим на другой.

Следовательно, это ука­зы­вает на то, что несо­от­вет­ствие между наблю­да­е­мыми явле­ни­ями и тео­ри­ями, изло­жен­ными выше, может быть про­сто след­ствием фоку­си­ро­ва­ния на раз­ных вещах. Blaumachen, Endnotes и Théorie Communiste берут как отправ­ную точку Европу и Северную Америку. Но тот осо­бый спо­соб, кото­рым кри­зис вос­про­из­вод­ства про­яв­ля­ется в Китае, отли­ча­ется от того, что наблю­да­ется в дру­гих стра­нах. Оценка огра­ни­че­ний, с кото­рыми столк­ну­лись гре­че­ские бун­тов­щики, за автор­ством Théorie Communiste, ука­зы­вает на эту самую раз­ницу: в то время как греки стал­ки­ва­ются с жёст­кими огра­ни­че­ни­ями «тол­стого» стек­лян­ного пола, отде­ля­ю­щего их от про­из­вод­ствен­ной сферы, поло­же­ние таких реги­о­нов, как Дельта Жемчужной реки, в рам­ках гло­баль­ного раз­де­ле­ния труда делает «стек­лян­ный пол» чрез­вы­чайно тон­ким, и здесь он тре­бует всё боль­шего при­ло­же­ния сил для под­дер­жа­ния по мере того, как тре­щины в нём раз­рас­та­ются. Основная стра­те­гия управ­ле­ния этими кон­флик­тами, как было отме­чено выше, как раз и заклю­ча­ется в отде­ле­нии неста­биль­ных сег­мен­тов насе­ле­ния (а именно, без­ра­бот­ных) от про­из­вод­ствен­ной зоны. Наряду с доро­го­сто­я­щими госу­дар­ствен­ными про­грам­мами сти­му­ли­ро­ва­ния ста­но­вится абсо­лют­ной необ­хо­ди­мо­стью буфе­ри­за­ция про­из­вод­ства, будь то ква­зи­де­пор­та­ция во вновь инду­стри­а­ли­зи­ру­ю­щи­еся города или пре­вра­ще­ние самой про­из­вод­ствен­ной зоны в центр тоталь­ного соци­аль­ного кон­троля в про­мыш­лен­ном городе — одно­вре­менно в мастер­скую, про­стран­ство для отдыха и тюрьму⁵⁰ .

Это озна­чает, что это глав­ное внут­рен­нее огра­ни­че­ние дан­ного пери­ода борьбы всё чаще пре­вра­щают во внеш­нее огра­ни­че­ние для про­ле­та­риев, по край­ней мере, в про­мыш­лен­ных реги­о­нах Китая. В каче­стве внеш­него огра­ни­че­ния оно вопло­ща­ется не только в дей­ствиях поли­ции (как и в дру­гих местах), но и в окру­же­нии самого чело­века в иску­ственно постро­ен­ной среде — в новой инфра­струк­туре, создан­ной под дей­ствием этого сти­мула, в новых анти­уто­пи­че­ских город­ских пей­за­жах, появ­ля­ю­щихся в запад­ных рай­о­нах страны, в целе­на­прав­ленно спро­ек­ти­ро­ван­ных про­мыш­лен­ных горо­дах. Таким обра­зом, это огра­ни­че­ние про­яв­ля­ется во всё боль­ших отча­я­нии, импро­ви­зи­ро­ван­но­сти и интен­си­фи­ка­ции в работе меха­низ­мов буфе­ри­за­ции про­из­вод­ствен­ной сферы через частич­ное её отде­ле­ние от вос­про­из­вод­ствен­ной (а госу­дар­ство, семья или пре­ступ­ный син­ди­кат вза­мен берут на себя бремя послед­ней), при этом спо­соб­ствуя инте­гра­ции обеих этих сфер в непо­сред­ствен­ный про­цесс про­из­вод­ства, в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти — силой⁵¹ .

Будущего нет

Наше инту­и­тив­ное пред­став­ле­ние о Китае как о «миро­вой фаб­рике» также скры­вает истин­ные тен­ден­ции в струк­туре заня­то­сти. Если изу­чить дан­ные более подробно, выяс­ня­ется, что китай­ская эко­но­мика в целом, похоже, меня­ется согласно той же схеме деин­ду­стри­а­ли­за­ции и сни­же­ния фор­ма­ли­за­ции, что и весь мир. Хоть и верно, напри­мер, то, что китай­ская обра­ба­ты­ва­ю­щая про­мыш­лен­ность погло­тила десять мил­ли­о­нов новых рабо­чих в период с 2002 по 2009 год, что доба­вило два про­цента к общей чис­лен­но­сти рабо­чей силы, этот рост про­изо­шёл в форме позд­него пика после мас­со­вой деин­ду­стри­а­ли­за­ции «ржа­вого пояса» страны и свёр­ты­ва­ния системы «работы на всю жизнь» в 1990-​х годах. В абсо­лют­ном выра­же­нии доля китай­ского про­мыш­лен­ного про­из­вод­ства в общем объ­ёме заня­то­сти резко сокра­ти­лась с начала эпохи реформ, упав с 14,8 % в 1985 году до 11 % в 2001 году, и лишь недавно, в 2009 году, под­ня­лась до 12,8 %. Общая тен­ден­ция явно была отри­ца­тель­ной (см. рис. 5). И это несмотря на то, что заня­тость в сель­ском хозяй­стве также сокра­ти­лась силь­нее, чем когда-​либо: с 63 % в 1985 году до 35 % в 2011 году⁵² . Это озна­чает, что в Китае, как и везде в мире, сфера услуг оста­ётся в выиг­рыше, в то время как такие отрасли, как стро­и­тель­ство, ста­но­вятся все более зави­си­мыми от госу­дар­ствен­ных сти­му­лов и финан­со­вых спе­ку­ля­ций, а не от рас­ши­ре­ния про­мыш­лен­ных предприятий.

В допол­не­ние к этим тен­ден­циям, сам харак­тер китай­ского про­из­вод­ства часто оста­ётся неупо­мя­ну­тым. Зачастую пред­по­ла­га­ется, что огром­ные фаб­рич­ные ком­плексы их боль­шими раз­ме­рами и ква­зи­фор­дов­скими моде­лями тру­до­вой дис­ци­плины, кото­рые при­ни­мали на себя удар во время про­те­стов в Foxconn или Honda, явля­ются абсо­лютно типич­ными для Китая, но это не так. Большинство работ­ни­ков, заня­тых в китай­ском про­из­вод­стве (64,4 %), фак­ти­че­ски рабо­тают в «сель­ских, посел­ко­вых и дере­вен­ских пред­при­я­тиях» (乡镇企业), кото­рые в основ­ном рас­по­ло­жены за пре­де­лами мега­по­ли­сов и зача­стую слабо охва­ты­ва­ются офи­ци­аль­ной китай­ской ста­ти­сти­кой, вклю­ча­ю­щей в их ряды также «работ­ни­ков за пре­де­лами уста­нов­лен­ных пред­при­я­тий, кото­рые рабо­тали на себя или в домаш­нем хозяй­стве, квар­тале или дру­гих неболь­ших про­из­вод­ствен­ных груп­пах»⁵³ . Даже самые круп­ные про­мыш­лен­ные цен­тры зави­сят от этого мало­мас­штаб­ного, свя­зан­ного в сете­вые струк­туры, прак­ти­че­ски не вклю­чен­ного в фор­маль­ные отно­ше­ния труда, зна­чи­мость кото­рого наи­бо­лее заметна в таких отрас­лях про­мыш­лен­но­сти, как пере­ра­ботка втор­сы­рья, про­из­вод­ство мел­ких дета­лей и тру­до­ём­кая добыча ресур­сов, про­дукты кото­рых затем посту­пают в более круп­ные про­мыш­лен­ные агло­ме­ра­ции, такие, как Foxconn (наряду с ресур­сами, про­из­во­ди­мыми в ана­ло­гич­ных «нефор­маль­ных» усло­виях стра­нах вроде Индии) для про­из­вод­ства из них в итоге пред­ме­тов потреб­ле­ния. Здесь также явно сти­ра­ются гра­ницы между про­мыш­лен­ным про­из­вод­ством и сфе­рой услуг, поскольку мно­гие пред­при­я­тия также участ­вуют в транс­пор­ти­ровке, посред­ни­че­стве по вопро­сам рабо­чей силы и финан­си­ро­ва­нии на местах — будь то посред­ством пер­со­наль­ного или семей­ного кре­ди­то­ва­ния или путём фор­ми­ро­ва­ния всё более круп­ных «тене­вых бан­ков», кото­рые суще­ствуют парал­лельно с офи­ци­аль­ной бан­ков­ской систе­мой⁵⁴ .

Меняющийся харак­тер про­мыш­лен­ной струк­туры страны ока­зы­вает огром­ное вли­я­ние на то, в какой форме вспы­хи­вают бунты, заба­стовки и дру­гие «мас­со­вые инци­денты» и на то, как они в итоге подав­ля­ются. Эта струк­тура также как бы вли­яет на саму лич­ность про­ле­та­рия, и это помо­гает осмыс­лить то, как про­ле­та­рии пони­мают свои дей­ствия отно­си­тельно окру­жа­ю­щего мира. По суще­ству, зна­чи­мый фак­тор в фор­ми­ро­ва­нии повсе­днев­ного окру­же­ния людей (вклю­чая ритмы их дея­тель­но­сти и кон­такты с дру­гими людьми) — работа и создан­ное ей окру­же­ние, — есть сво­его рода ланд­шафт, на кото­ром про­ис­хо­дят бунты и про­тив кото­рого они реа­ги­руют. По мере раз­ви­тия и адап­та­ции этой череды раз­лич­ных форм борьбы этот ланд­шафт кол­лек­тивно (часто инту­и­тивно) «кар­то­гра­фи­ру­ется», и, по мере того как кон­фликт наби­рает силу, рас­тёт пони­ма­ние спо­соб­но­сти не только захва­ты­вать, но и изме­нять эту среду. В про­шлом круп­ные про­мыш­лен­ные кон­гло­ме­раты, к при­меру, в Детройте или Северной Италии, стали оча­гами тра­ди­ци­он­ного «рабо­чего дви­же­ния» именно потому, что они скон­цен­три­ро­вали огром­ное коли­че­ство про­мыш­лен­ных рабо­чих в несколь­ких город­ских агло­ме­ра­циях, при­чём эти рабо­чие тыся­чами тру­ди­лись сообща в огром­ных фаб­рич­ных кор­пу­сах и целых про­мыш­лен­ных районах.

Учитывая рас­про­стра­нён­ность заба­сто­вок среди недав­них бес­по­ряд­ков в Китае и непо­сред­ствен­ную бли­зость басту­ю­щих к ряду важ­ней­ших про­мыш­лен­ных зон мира, мно­гие авторы пред­по­ла­гают, что рамки огра­ни­чен­но­сти теку­щих кон­флик­тов в Китае будут пре­одо­лены каким-​нибудь новым проф­со­юз­ным дви­же­нием: высо­ко­цен­тра­ли­зо­ван­ным, неза­ви­си­мым от пра­ви­тель­ствен­ных проф­со­ю­зов и под­чи­нён­ным прин­ци­пам пря­мой демо­кра­тии. И хотя этому дви­же­нию очень сильно помогли бы пере­до­вые циф­ро­вые тех­но­ло­гии (за послед­ние два­дцать лет некой уни­вер­саль­ной фор­му­лой для левых стал прин­цип «само­управ­ле­ние + Интернет»), эти пред­ска­за­ния рас­смат­ри­вают воз­рож­де­ние в Китае син­ди­ка­лизма в той или иной сте­пени. Примером тому слу­жит недав­ний отчёт Трудового бюл­ле­теня Китая под назва­нием «В поис­ках проф­со­юза: рабо­чее дви­же­ние в Китае 2011–2013 гг.» Высказанные авто­рами пред­по­ло­же­ния ясны и понятны. Мы уже знаем метод пре­одо­ле­ния нынеш­него тупика, в кото­рый зашла борьба в Китае: один боль­шой проф­союз. «Рабочее дви­же­ние» всего-​навсего должно «открыть» для себя сию орга­ни­за­ци­он­ную модель. Вместо пони­ма­ния орга­ни­за­ции как про­ти­во­бор­ства и пре­одо­ле­ния огра­ни­че­ний, кото­рыми отме­чена име­ю­ща­яся череда кон­флик­тов, нам под­со­вы­вают чисто фор­маль­ный подход.

Начать с про­ти­во­по­лож­ной отправ­ной точки будет, пожа­луй, куда разум­нее. Нет осно­ва­ний пред­по­ла­гать, что «рабо­чее дви­же­ние» суще­ствует в тра­ди­ци­он­ном смысле, только из-​за скоп­ле­ния заба­сто­вок в стране, или что «один боль­шой проф­союз» — это та форма орга­ни­за­ции, кото­рая со сто­про­цент­ной гаран­тией най­дёт спо­соб пре­одо­ле­ния неудач в этих кон­флик­тах, про­сто потому что она (якобы) уже сыг­рала такую роль в исто­рии. Если на Западе тамош­ний «мас­со­вый работ­ник» дей­стви­тельно мог быть порож­дён подоб­ными усло­ви­ями, то в деин­ду­стри­а­ли­зи­ро­ван­ном Китае эти самые усло­вия по боль­шей части отсут­ствуют так же, как они отсут­ствуют в совре­мен­ных деин­ду­стри­а­ли­зи­ро­ван­ных США и ЕС.

Было бы ошиб­кой, однако, пола­гать, что отсут­ствие де-​факто усло­вий, необ­хо­ди­мых для фор­ми­ро­ва­ния «рабо­чего дви­же­ния», озна­чает обре­чён­ность любой попытки сверг­нуть суще­ству­ю­щую систему. Такое пред­по­ло­же­ние осно­вано на про­из­воль­ном выборе из всей раз­но­об­раз­ной исто­рии анти­ка­пи­та­ли­сти­че­ских кон­флик­тов по всему зем­ному шару одной потен­ци­аль­ной выс­шей точки, имев­шей место именно в опыте борьбы в США и Европе, и обоб­ще­нии зна­че­ния этой самой точки до абсо­лют­ного усло­вия, необ­хо­ди­мого для раз­вёр­ты­ва­ния нового цикла вос­ста­ния. На деле же про­ти­во­по­лож­ная точка зре­ния, веро­ятно, ближе к истине. Именно при круп­ных «фор­дов­ских» завод­ских режи­мах суще­ство­ва­ние здо­ро­вого «рабо­чего дви­же­ния», будь оно про­дви­га­емо соци­а­ли­сти­че­скими пар­ти­ями (как в Европе) или же либералами-​сторонниками Великого обще­ства (как в США), поту­шило послед­ние тле­ю­щие угольки рево­лю­ции, оста­вав­ши­еся от вол­не­ний сто­лет­ней дав­но­сти. Между тем син­ди­каты, ком­му­ни­сти­че­ские пар­тии и рево­лю­ци­он­ные армии того про­шед­шего сто­ле­тия едва ли были про­дук­том «рево­лю­ци­он­ной созна­тель­но­сти», порож­дён­ными в среде завод­ских рабо­чих бла­го­даря про­цес­сам кол­лек­ти­ви­за­ции при самом капи­та­лизме. Очевидно, что инду­стри­а­ли­за­ция и демо­гра­фи­че­ский пере­ход сыг­рали важ­ную роль в раз­жи­га­нии бунта про­тив тогдаш­него обни­ща­ния. Но эти ран­ние про­тестные дви­же­ния, воз­ник­шие из-​за ука­зан­ных при­чин, были всего лишь ата­виз­мами кре­стьян­ских и мест­ных тра­ди­ций сопро­тив­ле­ния капи­та­лизму извне, и одно­вре­менно — про­стыми сов­па­де­ни­ями культурно-​исторических усло­вий и так­ти­че­ских ситуаций.

Хотя зна­чи­мость тре­бо­ва­ний по поводу зара­бот­ной платы и рабо­чих мест во время бес­по­ряд­ков в Китае, на пер­вый взгляд, сви­де­тель­ствует о появ­ле­нии нового рабо­чего дви­же­ния, если мы коп­нём глубже, нам ста­нет ясно, что про­ис­хо­дит нечто совер­шенно иное. Применение подоб­ной так­тики в раз­ных обсто­я­тель­ствах может сви­де­тель­ство­вать об очень раз­но­об­раз­ных воз­мож­но­стях в поли­тике. Несмотря на то, что свя­зан­ные с зара­бот­ной пла­той тре­бо­ва­ния в заба­стов­ках китай­цев (будь то повы­ше­ние её или пога­ше­ние задол­жен­но­стей по ней) выхо­дят на пер­вый план, мало что сви­де­тель­ствует о том, что такие тре­бо­ва­ния точно отра­жают сово­куп­ность жела­ний рабо­чих. Самое оче­вид­ное, что можно сде­лать — взгля­нуть разок на то, что все выдви­гают тре­бо­ва­ния к зара­бот­ной плате, и прийти к выводу о том, что работ­ники про­сто хотят больше денег, однако такой под­ход не ухва­ты­вает самой сути вещей. Это было бы то же самое, что наблю­дать за тем, как люди гра­бят мага­зины в ходе аме­ри­кан­ских бун­тов про­тив поли­ции, и делать вывод только о том, что люди на деле про­сто хотели полу­чить укра­ден­ные ими вещи. Хотя это и правда, но это лишь самая-​самая вер­хушка айс­берга. Как и это маро­дёр­ство, тре­бо­ва­ния к зара­бот­ной плате в Китае руко­вод­ству­ются мак­си­мой «возьми всё, что можешь», при кото­рой пря­мо­ду­шие мотива бун­та­рей само по себе явля­ется сиг­на­лом о том, что за ним стоит что-​то боль­шее, но нераспознанное.

Получается, в Китае вовсе не назре­вает ника­кого рабо­чего дви­же­ния, и это хорошо. Например, едва ли суще­ствует какой-​либо импульс к орга­ни­за­ции тра­ди­ци­он­ных проф­со­ю­зов, кото­рые высту­пили бы за утвер­жде­ние иден­тич­но­сти пере­се­лен­цев как «нор­маль­ных» работ­ни­ков, помогли бы опо­сре­до­вать цену их труда и тем самым облег­чить их пол­ное вклю­че­ние в отно­ше­ния зара­бот­ной платы. Несмотря на попытки неко­то­рых левых обще­ствен­ных орга­ни­за­ций пойти в этом направ­ле­нии, похоже, что само госу­дар­ство, пыта­ясь вос­ста­но­вить более актив­ную роль Всекитайской феде­ра­ции проф­со­ю­зов⁵⁵ и высту­пая про­тив кор­рум­пи­ро­ван­ных мел­ких чинов­ни­ков, явля­ется един­ствен­ной зна­чи­тель­ной силой, про­дви­га­ю­щей такое включение.

Неизменное отсут­ствие такого «дви­же­ния» при­суще не одному лишь Китаю. Кризис вос­про­из­вод­ства также явля­ется кри­зи­сом отно­ше­ний зара­бот­ной платы, при кото­ром сами тре­бо­ва­ния по поводу зара­бот­ной платы ста­но­вятся «непра­во­мер­ными», как выра­зи­лись в Théorie Communiste. Здесь слово «непра­во­мер­ный» сви­де­тель­ствует о систе­ма­ти­че­ской невоз­мож­но­сти, о том, что тре­бо­ва­ния более высо­кой зара­бот­ной платы ста­но­вится всё труд­нее удо­вле­тво­рить, несмотря на то, что инфля­ция и нехватка рабо­чей силы делают их всё более необ­хо­ди­мыми. Это сопро­вож­да­ется кри­зи­сом в про­из­вод­стве денег, поскольку система стал­ки­ва­ется с рас­ту­щими огра­ни­че­ни­ями для лик­вид­но­сти капи­тала, — дру­гими сло­вами, воз­ни­кает общий кри­зис стоимости:

Текущий кри­зис [тот, что начался в 2008 году] раз­ра­зился, потому что про­ле­та­рии больше не могли пога­шать свои займы. Он воз­ник на базе самой основ­ной вещи в отно­ше­ниях зара­бот­ной платы, кото­рая при­вела к финан­си­а­ли­за­ции капи­та­ли­сти­че­ской эко­но­мики: на базе сокра­ще­ния зара­бот­ной платы как необ­хо­ди­мого усло­вия для «созда­ния сто­и­мо­сти» и гло­баль­ной кон­ку­рен­ции между рабо­чими. Эксплуатация про­ле­та­ри­ата в гло­баль­ном мас­штабе — это усло­вие повы­ше­ния цен­но­сти и вос­про­из­вод­ства этого капи­тала, кото­рый стре­мится к абсо­лют­ной сте­пени абстрак­ции (Имеется в виду, что капи­тал зату­шё­вы­вает свою опору на труд и кажется в связи с этим абстракт­нее. Эксплуатация рабо­чих и вообще отно­ше­ния между людьми замал­чи­ва­ются, а на перед­ний план выхо­дят цифры с гра­фи­ками — прим. пер.), скры­тое истин­ное лицо этого про­цесса. В теку­щем пери­оде изме­ни­лись в первую оче­редь мас­штабы зоны, в пре­де­лах кото­рой ока­зы­ва­лось это дав­ле­ние: точ­кой отсчёта цен для всех това­ров, вклю­чая рабо­чую силу, стала наи­мень­шая цена по миру. Это под­ра­зу­ме­вает рез­кое сокра­ще­ние или даже исчез­но­ве­ние допу­сти­мых раз­ли­чий между нор­мами при­были из-​за порядка, вве­дён­ного финан­со­вым капи­та­лом, кото­рый дик­тует усло­вия про­из­во­ди­тель­ному капи­талу⁵⁶ .

«Китайская цена» в тече­ние послед­них два­дцати лет была этой «точ­кой отсчёта цен для всех това­ров», и кри­зис отно­ше­ний зара­бот­ной платы, при­су­щий Китаю, при­ни­мает форму общей валют­ной тур­бу­лент­но­сти (хотя и подав­лен­ной денежно-​кредитной поли­ти­кой), роста зара­бот­ной платы в суще­ству­ю­щих про­мыш­лен­ных зонах, таких, как Дельта Жемчужной реки, пере­ме­ще­ния рабо­чей силы в более дешё­вые про­из­вод­ствен­ные цен­тры во внут­рен­них горо­дах и мас­со­вого подъ­ёма спе­ку­ля­тив­ных инве­сти­ций, осо­бенно в недви­жи­мость, но также даю­щего о себе знать в виде раз­ду­ва­ю­щихся раз­ме­ров нефор­маль­ного финан­си­ро­ва­ния наряду с рас­ту­щей необ­хо­ди­мо­стью госу­дар­ствен­ных инве­сти­ций через сти­му­ли­ро­ва­ние и зару­беж­ные ПИИ. Все эти явле­ния под­твер­ждают «непра­во­мер­ность» тре­бо­ва­ний по вопро­сам зара­бот­ной платы, поскольку зара­бот­ная плата рабо­чих должна расти и дей­стви­тельно рас­тёт (из-​за инфля­ции, рас­ту­щего вли­я­ния рынка в сель­ской мест­но­сти и т. д.), и именно тогда, когда нормы при­были уже сни­жа­ются. Промышленность пере­ме­ща­ется, эко­но­ми­че­ский рост замед­ля­ется, валюты деста­би­ли­зи­ру­ются, и созда­ются усло­вия для новых волн заба­сто­вок и мас­со­вых беспорядков.

Именно эта «непра­во­мер­ность» делает невоз­мож­ным воз­ник­но­ве­ние эффек­тив­ного рабо­чего дви­же­ния, в резуль­тате чего госу­дар­ство ока­зы­ва­ется в «ловушке мятежа»⁵⁷ . Неспособный при­быльно рефор­ми­ро­вать свои тру­до­вые инсти­туты на наци­о­наль­ном уровне, Китай ока­зы­ва­ется между пада­ю­щей нор­мой при­были и рас­ту­щими вол­нами заба­сто­вок и бес­по­ряд­ков. Уступка, усми­ря­ю­щая один лагерь, вызы­вает про­ти­во­по­лож­ную реак­цию у дру­гого. Требования по поводу зара­бот­ной платы ста­но­вятся непра­во­мер­ными из-​за стро­гой огра­ни­чен­но­сти пре­де­лов, в кото­рых они дей­ствуют. Но эта непра­во­мер­ность не только исклю­чает воз­мож­ность воз­ник­но­ве­ния рабо­чего дви­же­ния, но и создаёт усло­вия, при кото­рых нападки на зара­бот­ную плату, подоб­ные тем, кото­рые недавно имели место в Китае, фак­ти­че­ски бьют по куда менее устой­чи­вой линии раз­лома, чем боль­шин­ство вол­не­ний рабо­чих за послед­ние пол­века. Предшествующие победы социал-​демократии в Европе и после­во­ен­ного либе­ра­лизма в Соединённых Штатах ока­за­лись воз­можны из-​за пре­дель­ных выгод, полу­чен­ных этими реги­о­нами в тече­ние корот­ких пери­о­дов подъ­ёма после деся­ти­ле­тий депрес­сии и войны. Требования по вопро­сам зара­бот­ной платы в ту эпоху при­вели к росту проф­со­юз­ного дви­же­ния, появ­ле­нию про­грамм обще­ствен­ных работ, вклю­че­нию новых рабо­чих в более при­ви­ле­ги­ро­ван­ные слои про­ле­та­ри­ата и, таким обра­зом, мяг­кому подав­ле­нию всех рево­лю­ци­он­ных импуль­сов, остав­шихся от преды­ду­щей эпохи, — и всё потому, что они могли себе это поз­во­лить. Сегодня это уже не так. Работников по суще­ству нельзя под­дер­жать, потому что невоз­можно предо­ста­вить им то, в чём они нуж­да­ются.

Субъективная пози­ция самих рабо­чих может слу­жить иллю­стра­цией этого пара­докса. Так, про­цесс про­ле­та­ри­за­ции до сих пор и близко не при­вёл к фор­ми­ро­ва­нию какого-​либо дви­же­ния, созда­ю­щего тен­ден­цию к утвер­жде­нию иден­тич­но­сти рабо­чих как рабо­чих. Вместо этого фор­ми­ру­е­мая субъ­ек­тив­ность при­ни­мает униженно-​негативную форму: «если ты рабо­чий, буду­щего у тебя нет; воз­вра­ще­ние же в деревню не имеет смысла»⁵⁸ . Лу и Пунь повто­ряют это:

Эта реформа заклю­чает в себе про­ти­во­ре­чие: поскольку для исполь­зо­ва­ния капи­тала потре­бо­вался новый труд, китай­ским кре­стья­нам было пред­ло­жено пре­об­ра­зо­ваться в наём­ных рабо­чих, гото­вых про­во­дить свои дни на рабо­чем месте. <…> Тем не менее, их сде­лали рас­ход­ным мате­ри­а­лом, и когда они ста­но­вятся не нужны, их про­сят вер­нуться в деревни, кото­рые они были вынуж­дены оста­вить и кото­рым они не смогли сохра­нить вер­ность. <…> Если глав­ной харак­тер­ной чер­той пер­вого поко­ле­ния трудящихся-​переселенцев была мимо­лёт­ность, то вто­рое поко­ле­ние, кото­рое теперь про­во­дит куда боль­шую часть своей жизни в город­ской мест­но­сти, харак­те­ри­зу­ется раз­ры­вом. Мимолётность пред­по­ла­гает изме­не­ния, а потому все­ляет надежду и мечты о пере­ме­нах. Разрыв, напро­тив, создаёт замкну­тость: тут нет надежды ни на пре­вра­ще­ние себя в город­ского работ­ника, ни на воз­вра­ще­ние в сель­скую общину, чтобы начать жить как кре­стья­нин⁵⁹ .

И это настро­е­ние даже начи­нает пере­ве­ши­вать сами эко­но­ми­че­ские импе­ра­тивы пере­се­ле­ния. Описывая одного из опро­шен­ных ими рабо­чих, Лу и Пунь пишут:

Если погоня за мате­ри­аль­ным воз­на­граж­де­нием — это общее стрем­ле­ние, пере­ве­ши­ва­ю­щее внут­рен­ние раз­ли­чия внутри рабо­чего класса, то эта погоня утра­тила смысл для Синя. Идея работы была для него раз­бита, и вме­сте с тем в его жизни появился раз­рыв. «Где бы я ни рабо­тал, я не чув­ствую себя счаст­ли­вым. Моя душа никак не может успо­ко­иться. Я все­гда чув­ствую, что дол­жен сде­лать что-​то боль­шое»⁶⁰ .

Это дер­жит пере­се­лен­цев в посто­ян­ном коле­ба­нии, порож­дая то, что Пунь и Лу назы­вают «ква­зи­и­ден­тич­но­стью» сель­ских пере­се­лен­цев: «Одна из женщин-​работниц, с кото­рой мы встре­ча­лись в Дунгуане, отме­тила: «Я ску­чала по дому, пока меня не было [из-​за работы в городе]. Когда я вер­ну­лась домой, я стала думать о том, чтобы снова уйти оттуда»⁶¹ .

Эта дина­мика харак­те­ри­зо­вала боль­шую часть тру­до­вых вол­не­ний в послед­ние годы. Для этих работ­ни­ков «создан пороч­ный круг: реформа и раз­рыв между горо­дом и дерев­ней сти­му­ли­руют жела­ние сбе­жать из сель­ской мест­но­сти; побег же ведёт только к труд­но­стям завод­ской жизни; разо­ча­ро­ва­ние же в завод­ской жизни вызы­вает жела­ние вер­нуться»⁶² . Синь про­дол­жает руко­во­дить сво­ими кол­ле­гами в ходе заба­стовки на своём заводе пласт­масс: «Оказавшись в под­ве­шен­ном состо­я­нии, когда нет ни пути назад, ни дви­же­ния впе­рёд, они были готовы пойти на ради­каль­ные дей­ствия»⁶³ . Именно потому, что Синь не может до конца стать частью ни «рабо­чего класса», ни сокра­ща­ю­ще­гося кре­стьян­ства, он и такие, как он, вынуж­дены напа­дать на окру­жа­ю­щие их усло­вия. Отсутствие рабо­чего дви­же­ния — это не сла­бость, более того, это обсто­я­тель­ство откры­вает новые воз­мож­но­сти. Когда под­дер­жи­вать и утвер­ждать жизнь рабо­чих в каче­стве рабо­чих ста­но­вится слиш­ком дорого, это сви­де­тель­ствует о том, что вза­и­мо­уси­ли­ва­ю­щий цикл между тру­дом и капи­та­лом начал раз­ру­шаться, и даже о том, что воз­ни­кает воз­мож­ность вообще разо­рвать этот цикл.

В резуль­тате этого «ква­зи­и­ден­тич­ность» сель­ских пере­се­лен­цев, веро­ятно, имеет гораздо больше общего со слож­ной, про­ти­во­ре­чи­вой субъ­ек­тив­но­стью бун­ту­ю­щей моло­дёжи из лон­дон­ских муни­ци­паль­ных мик­ро­рай­о­нов, чем с рабо­та­ю­щими в поте лица клас­сово созна­тель­ными работ­ни­ками из левац­ких исто­ри­че­ских фан­та­зий. Примечательно, что Blaumachen опи­сы­вают свой «(не-)субъект» в тер­ми­нах, похо­жих на те, что исполь­зу­ются в этно­гра­фии Лу и Пуня:

Утрата ста­биль­но­сти с посто­ян­ными коле­ба­ни­ями туда-​сюда порож­дает (не-)субъект (не-)исключённых, так как вклю­че­ние всё чаще про­ис­хо­дит за счёт исклю­че­ния, осо­бенно у моло­дых. <…> Мы имеем в виду не только ради­каль­ное исклю­че­ние из рынка труда, но и, глав­ным обра­зом, исклю­че­ние из усло­вий, где есть то, что счи­та­ется «нор­маль­ной» рабо­той, «нор­маль­ной» зара­бот­ной пла­той, «нор­маль­ным» суще­ство­ва­нием.
<…> В дан­ный момент, в усло­виях кри­зиса реструк­ту­ри­ро­ван­ного капи­та­лизма, (не-)субъект ста­но­вится актив­ной силой. Он появ­ля­ется снова и снова, и его методы, как пра­вило, сосу­ще­ствуют «анта­го­ни­стично» с мето­дами воз­мез­дия, в то время как методы воз­мез­дия, как пра­вило, «под­ра­жают» мето­дам бунта, кото­рые неиз­бежно при­тя­ги­вают их, поскольку «соци­аль­ный диа­лог» был уни­что­жен⁶⁴ .

И отсут­ствие «соци­аль­ного диа­лога» в Китае ста­но­вится всё более оче­вид­ным. Когда Синь и его кол­леги направ­ляют свои жалобы по закон­ным кана­лам, они в конце кон­цов игно­ри­ру­ются на самом высо­ком уровне (речь о пети­циях, адре­со­ван­ных цен­траль­ному пра­ви­тель­ству в Пекине). В конеч­ном счёте «их ответ напол­нил их отча­я­нием» и «они поняли, что они в этой борьбе одни»⁶⁵ . Чэнь, кол­лега Синя, объ­яс­няет: «Мы должны пола­гаться на себя. Мы не можем дове­рять пра­ви­тель­ству; мы не можем дове­рять руко­вод­ству»⁶⁶ . В такой ситу­а­ции, когда «про­гресса нет, но и отсту­пать нельзя»⁶⁷ , пере­се­ленцы вынуж­дены «столк­нуться лицом к лицу со своей трав­мой и напра­вить свой гнев наружу»⁶⁸ . Внутренние огра­ни­че­ния клас­со­вой дина­мики в Китае всё чаще при­ни­мают форму этих самых внеш­них огра­ни­че­ний. Подавление, управ­ле­ние и соци­аль­ный кон­троль — ничто из этого уже не скры­вает свою жесто­кость. И для загнан­ных в угол един­ствен­ный вари­ант — бороться.

Прошлого нет

Во время преды­ду­щих раз­га­ров ком­му­ни­сти­че­ской дея­тель­но­сти дви­же­ния состо­яли в основ­ном из кре­стьян или поко­ле­ния, кото­рое было непо­сред­ственно ото­рвано от дере­вен­ской жизни, но ещё было зна­комо с народ­ными тра­ди­ци­ями ина­ко­мыс­лия. Это ина­ко­мыс­лие воз­никло из ран­него сопро­тив­ле­ния зем­ле­вла­дель­цам и дру­гим аген­там капи­та­ли­сти­че­ского под­чи­не­ния, поскольку эти пар­ти­заны дей­ство­вали в рам­ках режима накоп­ле­ния, кото­рый был хотя и гло­ба­ли­зо­ван­ным, но едва ли до мак­си­мума, кото­рый всё ещё имел доста­точно воз­мож­но­стей для рас­ши­ре­ния своей тер­ри­то­рии. Оставались зна­чи­тель­ные обла­сти зем­ного шара, где эта система имела только неболь­шой «эффект притяжения».

В Китае, как и везде, это создало усло­вия, в кото­рых работа гло­баль­ных рын­ков соеди­ни­лась с коло­ни­аль­ной дея­тель­но­стью стран капи­та­ли­сти­че­ского цен­тра по деста­би­ли­за­ции мест­ных струк­тур вла­сти и раз­жи­га­нию хао­ти­че­ских, зача­точ­ных форм сопро­тив­ле­ния как новым, так и ста­рым режи­мам. Этот частич­ное под­чи­не­ния эко­но­ми­че­ских про­цес­сов при­нял форму крайне нерав­но­мер­ного раз­ви­тия эко­но­ми­че­ских рай­о­нов; боль­шая часть про­мыш­лен­ной дея­тель­но­сти осу­ществ­ля­лась в несколь­ких пор­то­вых горо­дах, в кото­рых тру­ди­лась лишь неболь­шая часть насе­ле­ния Китая. Большинство же жило в сель­ской мест­но­сти, рабо­тало в сель­ском хозяй­стве, ремёс­лах или неболь­ших мастер­ских, рас­пре­де­лён­ных между плотно раз­ме­щён­ными садо­выми участ­ками, далеко за пре­де­лами шум­ных и ожив­лён­ных мегаполисов.

В более раз­ви­тых пор­то­вых горо­дах сопро­тив­ле­ние рабо­чих пер­во­на­чально при­няло форму анар­хист­ских тру­до­вых син­ди­ка­тов, создан­ных по фран­цуз­скому образцу, а также тай­ных обществ, ино­гда апо­ли­тич­ных, а ино­гда открыто свя­зан­ных с раз­лич­ными левыми или наци­о­на­ли­сти­че­скими про­ек­тами. Опять же, рабо­чие, всту­пав­шие в эти орга­ни­за­ции, часто были крестьянами-​переселенцами или детьми тако­вых, и эти ран­ние формы коор­ди­ни­ро­ва­ния были свя­заны друг с дру­гом через про­стые ксе­но­фоб­ские настро­е­ния и наци­о­на­лизм в той же мере, в какой они были свя­заны через вели­че­ствен­ные уни­вер­са­лист­ские цели, изло­жен­ные в мно­го­чис­лен­ных китай­ских левых газе­тах. Все эти орга­ни­за­ции дей­ство­вали с неко­то­рой сте­пе­нью сек­рет­но­сти, мно­гие были по край­ней мере частично воору­жены (зача­стую в них состо­яли спе­ци­а­ли­сты по бое­вым искус­ствам), и их так­тика варьи­ро­вала от про­стых заба­сто­вок и бой­ко­тов до мас­со­вых бес­по­ряд­ков и убийств фаб­ри­кан­тов и чинов­ни­ков, отста­и­вав­ших ино­стран­ные инте­ресы. В конеч­ном счёте, однако, эти ран­ние формы орга­ни­за­ции в горо­дах были не в состо­я­нии пре­одо­леть при­су­щие им огра­ни­че­ния. Многие тай­ные обще­ства были погло­щены рас­ту­щей наци­о­на­ли­сти­че­ской пар­тией Гоминьдан, под­дер­жи­вав­шейся США, в то время как анар­хист­ские про­екты рух­нули, а их участ­ники раз­де­ли­лись и ушли в наци­о­на­ли­сти­че­ские и ком­му­ни­сти­че­ские силы. Сами ком­му­ни­сты же быстро обна­ру­жили, что их город­ская сеть воору­жён­ных груп­пи­ро­вок и проф­со­ю­зов ока­за­лась сокру­шена наци­о­на­ли­сти­че­скими вой­сками, и были вынуж­дены отсту­пить в сель­скую местность.

Именно здесь впо­след­ствии будут пре­одо­лены изна­чаль­ные огра­ни­че­ния рево­лю­ци­он­ного про­екта. Сельское сопро­тив­ле­ние при­няло форму бан­дит­ских груп­пи­ро­вок, рели­ги­оз­ных куль­тов и, нако­нец, кре­стьян­ских объ­еди­не­ний, осно­ван­ных рево­лю­ци­о­не­рами. Два деся­ти­ле­тия войны и хаоса, про­дол­жав­ши­еся с 1920 по 1940 год, харак­те­ри­зо­ва­лись так назы­ва­е­мым эффек­том ско­ро­варки: все эти методы сопро­тив­ле­ния сплав­ля­лись и объ­еди­ня­лись в кре­стьян­скую армию, что озна­ме­но­вало все­об­щую «мили­та­ри­за­цию» рево­лю­ци­он­ного про­екта. В Китае, а также во Вьетнаме, Корее и дру­гих стра­нах именно кре­стьян­ская армия, а не проф­со­юз­ное или рабо­чее дви­же­ние, ока­за­лась наи­бо­лее успеш­ным сред­ством рево­лю­ции. Это было свя­зано не с какой-​либо про­грамм­ной или идей­ной чисто­той, не с баналь­ными вопро­сами силы, сла­бо­сти или мораль­ной при­вле­ка­тель­но­сти, а с тем про­стым фак­том, что кре­стьян­ская армия при дан­ной сово­куп­но­сти мате­ри­аль­ных усло­вий ока­за­лась наи­бо­лее хорошо при­спо­саб­ли­ва­ю­щейся и устой­чи­вой фор­мой коор­ди­на­ции, спо­соб­ной одно­вре­менно ата­ко­вать как втор­га­ю­щу­юся в страну капи­та­ли­сти­че­скую систему, так и ста­рый поря­док, а также обес­пе­чить инфра­струк­тур­ные сред­ства для обес­пе­че­ния какого-​никакого уровня ста­биль­но­сти и бла­го­по­лу­чия в осво­бож­дён­ных рай­о­нах. Учитывая огра­ни­че­ния той эпохи, кре­стьян­ская армия по мень­шей мере смогла пре­одо­леть их в чисто так­ти­че­ском отношении.

Однако здесь огра­ни­че­ния нужно пони­мать в двух смыс­лах. Во-​первых, это так­ти­че­ские и стра­те­ги­че­ские огра­ни­че­ния в кон­крет­ных кон­флик­тах. Сюда вхо­дит то, что предот­вра­щает отно­си­тельно закры­тые кон­фликты (напри­мер, кон­фликт из-​за задол­жен­но­сти по зара­бот­ной плате на каком-​то из заво­дов), мешает дости­же­нию ими непо­сред­ствен­ных целей или рас­про­стра­не­нию их на дру­гие заводы или жилые рай­оны. Тактические огра­ни­че­ния могут быть отно­си­тельно про­стыми для пони­ма­ния, вроде неспо­соб­но­сти про­ти­во­сто­ять силам вое­ни­зи­ро­ван­ных спец­на­зов­цев. Но суще­ствуют и стра­те­ги­че­ские огра­ни­че­ния для свер­же­ния суще­ству­ю­щего порядка, к при­меру, неспо­соб­ность после­до­ва­тельно кон­ку­ри­ро­вать с китай­ским госу­дар­ством и труд­но­сти в пре­одо­ле­нии цен­зуры, «при­нуж­де­ния к миру» и откры­тых репрес­сий для любых ско­ор­ди­ни­ро­ван­ных дей­ствий. Исторически такое стра­те­ги­че­ское огра­ни­че­ние было видно нево­ору­жён­ным гла­зом в неспо­соб­но­сти город­ских тру­до­вых син­ди­ка­тов и воору­жён­ных левых груп­пи­ро­вок ока­зать доста­точ­ное сопро­тив­ле­ние наци­о­на­ли­сти­че­ским воору­жён­ным силам — то самое огра­ни­че­ние, кото­рое впо­след­ствии ока­жется пре­одо­лено кре­стьян­ской армией.

Во-​вторых, огра­ни­че­ния должны также пони­маться как огра­ни­че­ния для борьбы, при­ни­ма­ю­щей ком­му­ни­сти­че­ский харак­тер. Тактические и стра­те­ги­че­ские огра­ни­че­ния могут быть пре­одо­лены раз­ными спо­со­бами, ни один из кото­рых сам по себе не явля­ется ком­му­ни­сти­че­ским — исто­ри­че­ски кре­стьян­ская армия потер­пела неудачу именно в этом отно­ше­нии. Ряд мер, при­ни­ма­е­мых в опре­де­лён­ном эпи­зоде борьбы, может казаться сов­ме­сти­мым с «левой» поли­ти­кой и, тем не менее, направ­лять путь раз­ви­тия в дру­гую сто­рону. Таким обра­зом, эти огра­ни­че­ния явля­ются ско­рее не идео­ло­ги­че­ски­мии (по типу про­блемы «лож­ного созна­ния»), а мате­ри­аль­ными, явля­ю­щи­мися частью струк­туры кон­фликта. Путь наи­мень­шего сопро­тив­ле­ния в кон­флик­тах крайне редко носит ком­му­ни­сти­че­ский харак­тер, и «про­буж­де­ние созна­тель­но­сти в мас­сах» не может само по себе (если вообще может) пере­ве­сти кон­фликт на пра­виль­ные рельсы. Таким обра­зом, ника­кая куль­тур­ная аги­та­ция не могла под­толк­нуть обще­ство, создан­ное побе­дой кре­стьян­ской армии, на ком­му­ни­сти­че­ский путь раз­ви­тия. Вместо этого такая аги­та­ция стала не чем иным, как гро­теск­ными деко­ра­ци­ями для про­цесса посте­пен­ного ска­ты­ва­ния этого обще­ства в капитализм.

Но в наши дни нет ни кре­стьян­ской армии, ни усло­вий, поро­див­ших её. Как потен­циал, так и огра­ни­че­ния борьбы, кото­рая велась извне капи­та­ли­сти­че­ской системы, сего­дня отсут­ствуют. Нет пути впе­рёд, нет пути назад. Итак, в таком вот мрач­ном насто­я­щем, какие есть теку­щие огра­ни­че­ния у кон­фликта на так назы­ва­е­мой фаб­рике мира? Начнём с того, что суще­ствуют оче­вид­ные так­ти­че­ские и стра­те­ги­че­ские огра­ни­че­ния: бунты и заба­стовки из раза в раз ока­зы­ва­ются неспо­собны про­ти­во­сто­ять их подав­ле­нию. Некоторые круп­ные про­ти­во­сто­я­ния, такие, как недав­няя заба­стовка на Yue Yuen⁶⁹ , высто­яли чуть дольше обыч­ного только бла­го­даря неглас­ной под­держке цен­траль­ного пра­ви­тель­ства. В дру­гих слу­чаях к тре­бо­ва­ниям при­слу­ши­ва­ются лишь после подав­ле­ния заба­стовки, а тем вре­ме­нем её наи­бо­лее актив­ные руко­во­ди­тели зано­сятся в чёр­ный спи­сок или лиша­ются свободы.

Однако часто бес­по­рядки не имеют кон­крет­ных тре­бо­ва­ний, кото­рые можно было бы легко удо­вле­тво­рить. Они при­об­ре­тают харак­тер фор­ми­ру­ю­щейся поли­тики наси­лия, бес­по­ря­дочно направ­ля­е­мого про­тив отдель­ных лич­но­стей, свя­зан­ных с подав­ле­нием про­те­стов и вла­стью. В Вэньчжоу огром­ная толпа чуть не избила до смерти несколь­ких чэн­гу­а­ней (城管 — спе­ци­аль­ная граж­дан­ская поли­ция) после того, как эти самые чэн­гу­ани стали при­ме­нять наси­лие по отно­ше­нию к лавоч­нице, а затем напали на фото­гра­фи­ро­вав­шего этот инци­дент жур­на­ли­ста⁷⁰ . В таких слу­чаях так­ти­че­ские и стра­те­ги­че­ские огра­ни­че­ния — это не столько о том, как заста­вить какое-​либо пред­при­я­тие при­слу­шаться к тре­бо­ва­ниям, сколько о том, как под­дер­жи­вать и направ­лять силу самого «стада». Тем не менее, пере­пле­те­ние пря­мого подав­ле­ния и выгод­ных усту­пок обес­пе­чило эффек­тив­ное предот­вра­ще­ние мас­со­вых окку­па­ций жилых рай­о­нов, фаб­рик и пло­ща­дей в ходе мас­со­вых бес­по­ряд­ков в стиле Кванджу⁷¹ , Тяньаньмэнь и Тахрира. Однако, по мере того как и репрес­сив­ные, и пере­рас­пре­де­ли­тель­ные меха­низмы госу­дар­ства будут ста­но­виться всё более огра­ни­чен­ными в связи с тре­бо­ва­ни­ями при­быль­но­сти, эти пре­вен­тив­ные меры нач­нут давать сбои.

Помимо этого, суще­ствуют мате­ри­аль­ные огра­ни­че­ния, пре­пят­ству­ю­щие направ­ле­нию этих кон­флик­тов на ком­му­ни­сти­че­ский путь раз­ви­тия. На пер­вый взгляд, наи­бо­лее замет­ной из них явля­ется «про­блема струк­туры». По сло­вам жур­нала Endnotes, «„про­бле­мой струк­туры“ назы­вают про­блему в состав­ле­нии, коор­ди­ни­ро­ва­нии или объ­еди­не­нии про­ле­тар­ских фрак­ций в ходе их борьбы»⁷² . Эта про­блема воз­ни­кает, когда «нет зара­нее опре­де­лён­ного субъ­екта рево­лю­ции», или иными сло­вами, «нет созна­ния по типу „класса-​для себя“», то есть осо­зна­ния общего инте­реса, раз­де­ля­е­мого всеми рабо­чими»⁷³ . В Китае наи­бо­лее чёт­ким внут­ри­клас­со­вым барье­ром явля­ется апар­те­идо­по­доб­ное раз­де­ле­ние между город­скими и сель­скими жите­лями, осно­ван­ное на системе реги­стра­ции домо­хо­зяйств «хукоу». Но есть много дру­гих важ­ных и замет­ных барье­ров, будь то раз­де­ле­ние по при­знаку ген­дера, наци­о­наль­но­сти, уровня обра­зо­ва­ния или сте­пени инте­гра­ции в струк­туру госу­дар­ствен­ных при­ви­ле­гий. Эти барьеры рас­про­стра­ня­ются прак­ти­че­ски на всех уров­нях одно­вре­менно с суще­ствен­ным раз­де­ле­нием между отрас­лями, реги­о­нами, горо­дами и даже цехами круп­ных заво­дов. Ни один из суще­ству­ю­щих поли­ти­че­ских про­ек­тов (кроме, может быть, наци­о­на­ли­сти­че­ского), похоже, не спо­со­бен объ­еди­нить эти группы в какую-​либо субъективность-для-себя.

В кон­тек­сте город­ских заба­сто­вок и бес­по­ряд­ков про­блема струк­туры также про­яв­ля­ется в отно­си­тельно раз­гра­ни­чен­ном харак­тере каж­дого «типа» мас­со­вых инци­ден­тов. Экологические про­те­сты обычно оста­ются обособ­лен­ными от тру­до­вой борьбы и сопро­тив­ле­ния при­ну­ди­тель­ным сно­сам или захвату боль­ших участ­ков земли, даже когда в каж­дом слу­чае в про­тест вовле­чено много людей из одних и тех же соци­аль­ных слоёв. Различные типы также имеют свои соб­ствен­ные формы дис­курса, обычно адап­ти­ро­ван­ные к соот­вет­ству­ю­щим раз­но­вид­но­стям пере­го­во­ров. Каждый тип может в неко­то­рой сте­пени пре­успе­вать в этих пере­го­во­рах, но между собой они всё ещё не свя­заны каким-​либо суще­ствен­ным образом.

Все эти кон­фликты, коль скоро они оста­ются в рам­ках опре­де­лён­ной формы пере­го­во­ров, ведут куда угодно, но только не к ком­му­низму. Даже если эти кон­фликты и ста­нут более интен­сив­ными, они, веро­ятно, оста­нутся пере­го­во­рами о пра­вах, луч­шей цене на землю или труд или же о чуть более актив­ном уча­стии в работе системы, над кото­рой такие «участ­ники» не имеют реаль­ного кон­троля. Если ока­жется воз­мож­ным сохра­нить все­объ­ем­лю­щую при­быль­ность, даже бес­пре­це­дент­ный взрыв заба­сто­вок и бес­по­ряд­ков вряд ли вырвется из пороч­ного круга пере­го­во­ров. Только тогда, когда подоб­ный соци­аль­ный диа­лог пол­но­стью раз­ва­лится по мере углуб­ле­ния кри­зиса вос­про­из­вод­ства, смо­жет воз­ник­нуть воз­мож­ность объ­еди­не­ния этих кон­флик­тов в ком­му­ни­сти­че­ский проект.

Это не озна­чает, что «про­блема струк­туры» решится сама собой с обостре­нием кри­зиса. Это ско­рее зна­чит, что нынеш­няя «струк­тура» класса — на самом деле не про­блема. Структуру можно пони­мать либо как суще­стви­тель­ное, где суще­ству­ю­щая струк­тура класса содер­жит или не содер­жит сво­его рода «пред­опре­де­лён­ный субъ­ект рево­лю­ции», либо как гла­гол, в кото­ром рево­лю­ци­он­ная субъ­ек­тив­ность струк­ту­ри­ру­ется через дей­ствие. Приравнивая суще­стви­тель­ное к гла­голу, Endnotes непред­на­ме­ренно делают свою гипо­тезу неод­но­знач­ной в отно­ше­нии раз­ницы между исто­ри­че­скими ввод­ными (некими «пред­опре­де­лён­ными» субъ­ек­тами) и исто­ри­че­скими дей­стви­ями. В чет­вёр­том выпуске Endnotes авторы устра­няют эту неод­но­знач­ность посред­ством исто­ри­че­ского ана­лиза, кото­рый согла­су­ется с нашим соб­ствен­ным. Здесь мы согла­симся с ними: отсут­ствие «пред­опре­де­лён­ного субъ­екта рево­лю­ции» не имеет ничего общего с «про­бле­мой струк­туры». Не это, а только воз­мож­ность «соци­аль­ного диа­лога» между намест­ни­ками капи­тала и неко­то­рыми фрак­ци­ями про­ле­та­ри­ата делает струк­ту­ри­ро­ва­ние про­бле­мой. Разделение внутри про­ле­та­ри­ата будет сохра­няться, но по мере того, как спо­соб­ность к соци­аль­ному диа­логу будет исче­зать, эти раз­но­гла­сия сгла­дятся, и их ста­нет легче пре­одо­леть. Идеи «клас­со­вого созна­ния класса-​для-​себя» и рево­лю­ци­он­ного про­екта, осно­ван­ного на «общем инте­ресе, раз­де­ля­е­мом всеми рабо­чими», все­гда была мифом, о кото­ром тру­бят в уни­сон заблуж­да­ю­щи­еся и власть иму­щие, осо­бенно те, кто дер­жится за штур­вал уми­ра­ю­щих рево­лю­ций. «Единый» субъ­ект рево­лю­ции — это не что-​то, что пред­ше­ствует рево­лю­ци­он­ному импульсу. Он не даётся, он созда­ётся.

Там, где что-​то, при­бли­жа­ю­щее появ­ле­ние такого рода клас­со­вой созна­тель­но­сти, дей­стви­тельно суще­ство­вало исто­ри­че­ски, оно вовсе не было неиз­беж­ным резуль­та­том какого-​либо кон­крет­ного состо­я­ния гео­гра­фии про­из­водств или раз­ме­ще­ния рабо­чей силы. Нет, такая «созна­тель­ность» была сфор­ми­ро­вана через бес­по­ря­доч­ное сме­ше­ние кре­стьян, ремес­лен­ни­ков, ману­фак­тур­ных рабо­чих, пол­чищ без­ра­бот­ных, банд оди­чав­ших детей, сер­ди­тых домо­хо­зяек, мечтателей-​милленаристов, мел­ких гос­слу­жа­щих, сту­ден­тов, сол­дат, мат­ро­сов и бан­ди­тов, вме­сте очу­тив­шихся в пере­гон­ном кубе ран­него капи­та­ли­сти­че­ского города и опи­ра­ю­щихся на раз­лич­ные тра­ди­ции сопро­тив­ле­ния. «Сознательность» была не какой-​то идеей в голо­вах людей, а про­сто ука­за­те­лем, направ­ляв­шим их на сов­мест­ную дея­тель­ность⁷⁴ .

Точно так же ясно, что любой, кто будет пытаться пре­одо­леть нынеш­ние огра­ни­че­ния борьбы в Китае, дол­жен будет при­ни­мать как свою глав­ную тер­ри­то­рию про­мыш­лен­ный город и дей­ство­вать через раз­де­лён­ные слои про­ле­та­риев, объ­еди­нён­ных в боль­шей сте­пени гео­гра­фи­че­ской бли­зо­стью, чем каким-​либо «врож­дён­ным» осо­зна­нием себя как класса. Впрочем, сего­дня ран­ние народ­ные тра­ди­ции сопро­тив­ле­ния потуск­нели. Сама рево­лю­ци­он­ная тра­ди­ция зача­стую высту­пает в каче­стве сур­ро­гата, и ран­ние китай­ские рево­лю­ци­о­неры сами пре­вра­тили мно­гие из этих ста­рых прак­тик в ком­по­ненты мифо­ло­гии соци­а­ли­сти­че­ского госу­дар­ства. Сегодня сим­волы и методы соци­а­ли­сти­че­ской эпохи часто исполь­зу­ются для оправ­да­ния наступ­ле­ний на власть иму­щих. Вероятно, наи­бо­лее выда­ю­щийся сим­вол этого явле­ния — нынеш­няя попу­ляр­ность покло­не­ния Мао Цзэдуну, кото­рое прак­ти­ку­ется при­мерно две­на­дца­тью про­цен­тами насе­ле­ния (осо­бенно сель­ской бед­но­той) в тра­ди­ци­он­ном стиле китай­ской народ­ной рели­гии⁷⁵ . В соче­та­нии с народ­ными вол­не­ни­ями эти тра­ди­ции в конеч­ном итоге создали тен­ден­цию как к под­держке левого крыла КПК (напри­мер, «Чунцинского экс­пе­ри­мента» Бо Силая и «Новой сель­ской рекон­струк­ции» Вэнь Тицзюня), так и к сокры­тию реаль­ного потен­ци­ала вос­ста­ния посред­ством созда­ния вво­дя­щего в заблуж­де­ние эффекта носталь­гии по социализму.

Второе клю­че­вое отли­чие — это изме­не­ние мас­штаба и струк­туры капи­та­ли­сти­че­ского города. Огромное коли­че­ство китай­ских про­ле­та­риев живёт и рабо­тает в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от боль­шого скоп­ле­ния про­из­во­ди­тель­ной инфра­струк­туры. Беспорядки в Синьтане про­изо­шли в про­мыш­лен­ном при­го­роде, про­из­во­дя­щем треть миро­вой джин­со­вой ткани. Аналогичным обра­зом несколько лет бес­по­ряд­ков на заво­дах Foxconn по всему Китаю вызвали угрозу пре­кра­ще­ния поста­вок iPhone по всему миру. На пер­вый взгляд, это похоже на ситу­а­цию во время инду­стри­а­ли­за­ции Европы, где миф об объ­еди­нён­ном про­ле­тар­ском субъ­екте смог рас­про­стра­ниться, именно потому что столь зна­чи­тель­ная часть про­ле­та­ри­ата была задей­ство­вана в непо­сред­ствен­ном про­цессе про­из­вод­ства. Но это не отно­сится к сего­дняш­нему Китаю: изме­не­ния в тех­ни­че­ской струк­туре про­из­вод­ства обес­пе­чили тен­ден­цию к деин­ду­стри­а­ли­за­ции. Таким обра­зом, сли­я­ние в новый субъ­ект рево­лю­ции не может быть осу­ществ­лено путём утвер­жде­ния «куль­туры рабо­чих» (gongren wenhua — 工人 文化), даже если рас­про­стра­не­ние подоб­ных мифов и при­но­сило пользу в прошлом.

Несмотря на эту отно­си­тель­ную деин­ду­стри­а­ли­за­цию, боль­шое коли­че­ство китай­ских рабо­чих по-​прежнему нахо­дятся на жиз­ненно важ­ных пози­циях в миро­вой эко­но­мике. Беспорядки в Афинах, Барселоне, Лондоне и Балтиморе, несмотря ни на что, имеют мало шан­сов раз­бить «стек­лян­ный пол», отде­ля­ю­щий их от про­из­вод­ства. Даже если бы они это сде­лали, в резуль­тате люди запол­нили бы обыч­ные поме­ще­ния логи­сти­че­ских под­раз­де­ле­ний — порты, гипер­мар­кеты, депо, уни­вер­си­теты, боль­ницы и небо­скрёбы — и всё это быстро пре­вра­ти­лось бы в пустые ком­наты и мор­ские кон­тей­неры после того, как маро­дёры при­сво­или бы всё, что им хочется. В луч­шем слу­чае в их руки попали бы высо­ко­тех­но­ло­гич­ные фаб­рики, про­из­во­дя­щие спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ные товары, но вме­сте с ними они бы не полу­чили доступа ни к сырью, ни зна­ниям, необ­хо­ди­мым для управ­ле­ния этими фаб­ри­ками. В Китае, однако, инже­нер­ные зна­ния и базо­вая тех­ни­че­ская инту­и­ция широко рас­про­стра­нены, цепочки поста­вок тесно свя­заны между собой и избы­точны в пре­де­лах про­мыш­лен­ных агло­ме­ра­ций, а при­оста­новка про­из­вод­ства на одном ком­плексе фаб­рик может поме­шать поступ­ле­нию зна­чи­тель­ной доли миро­вой про­дук­ции на рынок.

Между тем, «все­мир­ная фаб­рика», состо­я­щая из логи­сти­че­ской инфра­струк­туры, постро­ена в основ­ном в Китае, где про­из­во­дится 82 % миро­вых кон­тей­не­ров для мор­ской транспортировки:

Китай может похва­статься круп­ней­шими в мире про­из­во­ди­те­лями кон­тей­не­ров и подъ­ём­ных кра­нов, страна в насто­я­щее время нахо­дится на тре­тьем месте по числу судов во вла­де­нии вслед за Германией и на вто­ром месте по объ­ё­мам судо­стро­е­ния вслед за Японией, также явля­ясь лиде­ром по ути­ли­за­ции кораб­лей, обо­гнав по этому пока­за­телю Индию⁷⁶ .

Способности запад­ных пере­кры­тий улиц при­ду­шить цикл накоп­ле­ния со сто­роны потре­би­те­лей внут­ренне при­суща огра­ни­чен­ность за счёт этих фак­то­ров. Хотя про­из­вод­ство рас­пре­де­лено по гло­баль­ным сетям и пол­но­стью рас­про­стра­ня­ется на соци­аль­ную сферу (так назы­ва­е­мая «соци­аль­ная фаб­рика»), вме­ша­тель­ство в эти сети в раз­ных местах может при­ве­сти к раз­лич­ным резуль­та­там. Даже огром­ные пре­пят­ствия в таких стра­нах, как Греция и Испания, могут быть про­сто обой­дены: про­блем­ные рынки можно поки­нуть, так как боль­шин­ство из них всё равно уми­рают, поскольку у про­ле­та­риев больше нет льгот­ных кре­ди­тов. Автономные зоны и рабо­чие госу­дар­ства могут быть созданы в любой из пусто­шей капи­тала, не созда­вая при этом реаль­ной угрозы: в луч­шем слу­чае они смо­гут пред­ло­жить опре­де­лён­ный уро­вень жиз­не­обес­пе­че­ния для мар­ги­наль­ного насе­ле­ния до сле­ду­ю­щего под­чи­не­ния капи­та­лом во время нового цикла расширения.

Дело всего-​навсего в том, что есть про­ле­та­рии, кото­рые нахо­дятся ближе к рыча­гам миро­вого про­из­вод­ства, чем дру­гие. Цель ком­му­ни­сти­че­ского про­екта состоит не в том, чтобы захва­тить эти рычаги и управ­лять систе­мой на благо всех, потому что система постро­ена для обни­ща­ния в той же мере, в какой она постро­ена для про­из­вод­ства. Цель состоит в том, чтобы окон­ча­тельно раз­ру­шить эту систему, разо­брать её на части и найти новое при­ме­не­ние тому, что может быть при­ме­нено по-​новому. Но для этого необ­хо­димо сло­мать её клю­че­вую точку опоры — непо­сред­ствен­ный про­цесс про­из­вод­ства, где труд встре­ча­ется с капи­та­лом, где про­из­во­дятся вещи. А чтобы разо­брать его на части и найти новое при­ме­не­ние его состав­ным частям, необ­хо­димо иметь зна­ния о том, как рабо­тает этот меха­низм, а также быть тех­ни­че­ски спо­соб­ными гаран­ти­ро­вать, что никто не будет в это время голодать.

Это зна­ние явля­ется не каким-​то абстракт­ным объ­ек­том созер­ца­ния, а, напро­тив, вопло­щён­ным про­дук­том обу­че­ния и опыта в самой сфере про­из­вод­ства. Китайская раб­сила была при­быль­ным источ­ни­ком труда для гло­баль­ного капи­та­лизма именно бла­го­даря этим вопло­щён­ным зна­ниям: соци­а­ли­сти­че­ская система обра­зо­ва­ния поро­дила высо­ко­гра­мот­ную нацию с избыт­ком инже­не­ров сред­него звена. Сегодня, несмотря на высо­кий обо­рот труда пере­се­лен­цев, китай­ский про­ле­та­риат сохра­няет более глу­бо­кую и широко рас­про­стра­нен­ную ком­пе­тент­ность в «тех­ни­че­ских зна­ниях об орга­ни­за­ции этого мира»⁷⁷ , чем основ­ная масса про­ле­та­риев в таких стра­нах, как Греция, Испания или Соединённые Штаты. Наша про­блема — прак­ти­че­ская. Не имея ни буду­щего, ни про­шлого, мы можем исполь­зо­вать лишь то, что здесь и сей­час нахо­дится у нас под рукой.