Является републикацией статьи Мочалов Д. П. Вопросы методологии истории в работах Бориса Исааковича Горева // КЛИО № 8 (176). 2021, с. 68–74. УДК 930.2.
Эта статья посвящена рассмотрению методологической проблематики в работах советского историка революционного движения Бориса Исааковича Горева. Рассматривается взаимосвязь этой темы с раннесоветскими философскими дискуссиями, носящими общеметодологический характер, а также своеобразие того интеллектуального контекста, в который были включены работы автора с учётом его политической биографии. На материале конкретно-исторических исследований автора и методологических пособий разобрано своеобразие его взглядов на категории «класс», «интеллигенция», «общественная материя» и проч. Отдельное внимание уделено предвосхищению Б. И. Горевым исторических дискуссий о единстве и разноплановости человеческой истории, основную проблематику которых много позднее унаследует дискуссия между формационным и цивилизационным подходами. Показано, что категория «класс» в интерпретации Горева не ограничивается бинарным делением, а понимание интеллигенции как прослойки, характерной для каждого из классов, чрезвычайно близко распространённому ныне грамшианскому варианту. Отмечена роль политэкономических проблем в формировании тех или иных новаций в категориальном аппарате, что говорит о стремлении привязывать методологические обобщения к действительному состоянию конкретных отраслей. Касательно вопроса о единстве человеческой истории был сделан вывод, что для этапа, на котором находилась марксистская историческая наука во времена Б. И. Горева, проблема во многом являлась надуманной и связана скорее с недостаточным освоением наследия классических работ. Тем не менее, сама постановка вопроса, безусловно, являлась ценной в свете дальнейшей разработки теории общественно-экономических формаций.
Ключевые слова: Б. И. Горев, исторический материализм, марксизм, методология истории, философия истории, классы, меньшевизм.
Историческая наука довольно часто становится предметом исследования с точки зрения эволюции её институтов и смены историографических концепций, чего не скажешь о смене методологических подходов. Вместе с тем современные методологические поиски, если они действительно претендуют на твёрдое обоснование, нуждаются в тщательном анализе всех предшествующих этапов. Однако в данной области наблюдается известный перекос: происходит активная рецепция зарубежных построений и обращение к дореволюционному наследию, в то время как советский период остаётся в некотором забвении. При этом, безотносительно к оценке марксизма, без изучения советского этапа невозможно до конца понять ни развитие ряда тенденций дореволюционного времени, ни зарождение современной российской исторической науки.
Современная методологическая литература редко обращается к истории вопроса. Упоминая марксизм в целом, она почти никогда не рассказывает о советском периоде как чем-то самостоятельном, не говоря уже об отдельных периодах вроде 1920-х. В учебном пособии «История исторического знания» главам обо всех странах и периодах так или иначе достались вопросы методологического плана, и только в главе о советском этапе отечественной науки (с характерным названием «Служанка идеологии») излагается не история метода, а процесс трансформации институтов и противостояния ученых с государством1 , что находится в резком контрасте с остальными главами.
Нужно признать, что данная черта присуща не только современной литературе: например, куда более ранняя монография «Советская культура в реконструктивный период» также сводит развитие общественных наук к механическому перечислению фамилий, написанных работ, созданных научных центров и основных проблем периода2 . Попытка рассмотреть становление типических черт советской исторической науки в контексте общественных трансформаций той эпохи предпринято в статье А. В. Гордона3 . Помимо прочего, в ней сделан сильный акцент на методологических аспектах, но хронологические рамки рассмотрения чрезвычайно растянуты, что снижает ценность анализа, поскольку нивелируется разница между различными этапами развития.
Учитывая, что длительное время именно исторический материализм рассматривался как методология общественных наук, можно сказать, что изучение истории исторической науки со стороны развития её методов было отчасти сосредоточено там. В монографии «Исторический материализм в СССР в переходный период (1917–1936 гг.)» рассматривается в том числе и методологическая трансформация исторической науки4 . Вместе с тем книга настолько разнопланова в своём стремлении охватить все сферы социальной действительности со всех возможных сторон, что при этом оказывается чрезвычайно поверхностной в их рассмотрении. Вопросу влияния философских дискуссий 20–30-х годов на развитие материалистического понимания истории в нашей стране более подробно уделил внимание В. А. Малинин в своей работе «Исторический материализм и социологические концепции начала XX века»5 .
В целом же тематика взаимосвязи исторической науки и исторического материализма обособилась только к тому моменту, когда историографический запрос на изучение последнего иссяк6 7 8 .
Личность и деятельность Б. И. Горева никогда не становились предметом специального исследования.
Ситуация изучения любых проявлений общественной мысли, в том числе и методологических новаций в общественной науке, для советского времени осложняется тем, что цепь интеллектуальной преемственности в этих процессах несколько раз обрывалась по внешним причинам. Объективные тенденции прерывались, чтобы быть открытыми как нечто новое через десятки лет. Научные школы, только успев сложиться, громились государством, умирая неестественным путём.
Эта особенность может быть компенсирована только системным изучением взглядов того или иного мыслителя. За отсутствием более широкого контекста исследователю остаётся только это. К тому же к такому подходу располагает сама эпоха, когда переформатирование наук под марксизм осуществлялось на самой широкой основе: экономисты были историками, социологи были искусствоведами, и все они были философами. Как высказался на заседании Президиума Коммунистической академии в 1930 году другой обществовед того времени, Ян Стэн,
«У нас иногда с философа спрашивают всё. Он должен быть в одинаковой степени экономистом, экономистом-аграрником, естественником-биологом, естественником-физиологом и т. д.»9
В этом плане Борис Исаакович Горев, безусловно, был человеком своего времени. Его интересы лежали в самых различных сферах: философия, социология войны, материалистическое понимание истории, а также история анархизма и социализма. Особенно стоит остановиться на последнем аспекте. Если вести речь о методологии истории, то ей в тот период, как частью методологии общественных наук, занимались преимущественно философы, перестраивавшие эту отрасль извне. Горев же был самым настоящим практикующим историком, одним из основателей «Общества историков-марксистов». В связи с этим его обращение к методологическим вопросам особенно ценно и необычно в контексте того времени.
Начать следует с того, что Б. И. Горев был специалистом из меньшевистского лагеря. И несмотря на то, что он добровольно перешёл на сторону новой власти, политическая школа, пройденная им от раскола РСДРП до победы Октябрьской революции, оставила свой след. В этом можно убедиться, обнаружив преемственность в проблематике, которая занимала данного автора. Например, в брошюре с характерным названием «Кто такие ленинцы и чего они хотят?», выпущенной в промежутке между февралём и октябрем 1917, автор откровенно обвиняет большевиков в подражании политической тактике бланкизма, вождизме, применении анархических методов борьбы (экспроприации, боевые дружины, террор)10 .
Происходит ли разворот, когда автор оказывается в рядах тех меньшевиков, которые, по выражению И. В. Сталина, «…„отложив попечение“ об Учредилке и растеряв свою „армию“, помаленьку перекочёвывают в лагерь Республики Советов»?11 Происходит. В 1922 году Борис Горев уже характеризовал Ленина как единственного и главного продолжателя дела Г. В. Плеханова, а последний получил оценку как «жирондист», которого лишь трагическая случайность отлучила от позиций большевизма12 . В 1923 году Б. И. Горева даже критиковали за преуменьшение роли Г. В. Плеханова13 14 . Тем не менее, автор, декларируя политическое банкротство бывшего учителя, в своих оценках был категоричен:
«Весь опыт II Интернационала и международного меньшевизма [Учитывая политическое прошлое Горева, здесь явный камень в сторону бывших однопартийцев, ушедших в эмиграцию. — В. П.] с Каутским во главе показал, что одно дело писать о тактике будущей революции и совсем другое дело проводить эту тактику во время самой революции. В частности, к самому Плеханову особенно применимо известное изречение Маркса, что каждая революция совершается дважды: в первый раз — в головах, а затем — на деле. Плеханов был превосходный тактик именно до тех пор, пока совершалась „революция в головах“, пока шла борьба за торжество революционной марксистской теории. Но как только начиналась „революция на деле“, когда надо было действовать, давать боевые лозунги, непосредственно руководить массовой революционной борьбой, Плеханов колебался и нередко делал ложные шаги»15 .
В другой своей работе Горев прямо утверждал, что меньшевизм не выдержал «великой исторической проверки», а без «якобинской смелости» победоносной революции быть не могло16 .
Вряд ли речь идёт о том, что Б. И. Горев пошёл на службу к новой власти, затаив жажду какого-то политического реванша через науку, маскируя истинные взгляды. Все вышеперечисленные статьи были написаны им при жизни В. И. Ленина, когда его культ ещё не сложился, а обязательное признание особого ленинского этапа в развитии марксизма не требовалось. К тому же, несмотря на переоценку позиций, известная преемственность в проблематике у Горева всё же есть. Что его интересует в 1920-х? Всё то же самое, что отмечено в антиленинской брошюре, только с другой стороны. Он ищет параллели в развитии европейской и русской социалистической мысли17 , усиленно ищет бланкистское влияние на Чернышевского и более поздних русских революционеров18 . Просто теперь выражение «якобинско-бланкистская традиция» в статье с характерным названием «Российские корни ленинизма» для него является чем-то положительным19 . В 1923 году в журнале «Печать и революция» вышла статья Бориса Горева «Обидно ли для марксизма идейное родство с бланкизмом?»20
Идейная эволюция тут несомненна.
Данный экскурс был необходим нам, для того чтобы выдержать позицию, заявленную в начале статьи, — оценивать методологические позиции Горева в комплексе. Рассмотрение той проблематики, которую он поднимал в методологической сфере именно как меньшевистской проблематики, привнесённой из иного течения социалистической мысли, позволяет взглянуть на неё более объёмно в тех условиях, когда она не могла иметь развития и последователей. Наилучшим образом эти влияния раскрываются на проблеме теории классов вообще и в вопросе определения роли интеллигенции в частности.
Горев отмечал, что теория классов в марксизме всё ещё была недостаточно детально разработана21 . В самом начале статьи «Некоторые проблемы марксистской теории классов» он специально акцентирует внимание на классовом подходе именно как на методе исторического исследования и именно с этой точки зрения ведёт дальнейшую критику. Прежде всего он оспаривает определение классов, каким оно дано в «Теории исторического материализма» Н. И. Бухарина, за недостаток конкретности. По его мнению, деление общества по отношению к средствам производства недостаточно, потому что оно даёт более простой вариант деления капиталистического общества на два основных класса22 . Горев считает, что для капитализма это является непозволительным допущением, которое существенно упрощает политическую картину. С исторической же точки зрения подобный подход является спорным вдвойне, поскольку в докапиталистических обществах двух основных классов вовсе недостаточно для объяснения их жизни и перерождения23 . Особенно заметно это на примере европейского средневекового общества, где гибель феодалов стала победой не эксплуатируемых, но нового эксплуататорского класса, выросшего из третьего сословия24 .
По мнению Горева, требуется учитывать не только отношение к средствам производства, но и конкретную роль той или иной группы в процессе производства. Та же мелкая буржуазия — не просто исторический пережиток средневековья, который ждет скорая смерть в виде размежевания между двумя основными общественными полюсами, а активный исторический субъект, который еще проявит себя в ближайшем будущем, ибо ему уготована долгая экономическая жизнь25 . Стоит также отметить, что Б. И. Горев чётко разделял «сословия» как понятие политическое по своей природе и «классы» как понятие социально-экономическое26 . Для того времени это ещё не было устоявшимся делением. Например, советский философ Н. А. Карев, критикуя одну из работ Горева, писал:
«…сословия не что иное, как классы феодального общества»27 .
Эта проблематика для Горева была сквозной и проявлялась даже в сторонних публикациях, не затрагивавших методологических вопросов прямо. Например, в исследовании взглядов Михайловского:
«…факты гражданской воины между разными частями одного и того же рабочего класса данной страны (напр., Германии) в послевоенную эпоху, фашизм и многое другое, что свидетельствует о гораздо большей сложности классовой борьбы, чем это представлялось авторам „Коммунистического манифеста“, о длительном и прочном влиянии буржуазной и мелкобуржуазной идеологии на значительные группы пролетариата и т. д.»28
Основательно эти идеи были развиты в другой работе29 .
Отдельной дискуссионной темой тех лет был вопрос о месте интеллигенции в классовой структуре общества. Горев считал интеллигенцию не отдельным классом, а лишь прослойкой, присущей каждому из пяти выделяемых им классов30 . Более подробно тема интеллигенции как классовой прослойки была раскрыта им в особом цикле статей, которые в 1923 году были сведены в сборник под названием «На идеологическом фронте». К слову, позиция Б. И. Горева в признании несамостоятельности интеллигенции целиком совпадает со взглядами известного западного марксиста Антонио Грамши. Тот также писал:
«Интеллектуалы не образуют независимого класса, но всякий класс обладает собственными интеллектуалами»31 .
В ряде публикаций Борис Исаакович Горев доказывает, что интеллигенция является производительной (то есть производящей прибавочную стоимость) категорией населения. Такой же, как и пролетарии физического труда. Однако производительным труд интеллигенции является не априори, а только в том случае, если он организован по-капиталистически32 . Более того, Горев считал, что производительным может быть даже тот труд интеллигентов, который не связан с производством какого-либо материального носителя вроде книги. По его мнению, процесс «капитализации услуг» превращает даже так называемое «нематериальное производство» в разновидность конвейера33 .
Вот что он писал:
«Интеллигенция, как целое, как люди „умственного труда“, продающие свою „умственную“ рабочую силу, по своей экономической сущности не отличаются от рабочих „физического“ труда. Подобно им, интеллигенция подчиняется всем законам капиталистической эпохи: создает ценность и прибавочную ценность [В более позднее время общепризнанным переводом этого термина станет „прибавочная стоимость“. — В. П.], а попадая под власть капитала или капиталистического государства, всё более пролетаризируется в массе своей, всё более теряет те привилегированные черты, которые были ей свойственны в эпоху средневековья и торгового капитала»34 .
Это, безусловно, перекликается с политэкономическими теориями другого видного меньшевика в советской науке — Исаака Ильича Рубина. Подобные мысли были высказаны им ещё в 1923 году, и с этой трактовки он не сходил вплоть до последнего издания его основной работы в 1929 году35 .
Вместе с тем, Горев был против того, чтобы использовать дискуссии о производительном или непроизводительном характере труда тех или иных классов как универсальную отмычку к их социальной психологии36 . По его мнению, главным маркером является уже вышеупомянутая роль в процессе производства. Одно дело интеллигенция, выполняющая роль управления и надзора, — она ближе всего к существующему строю37 . Совсем иное дело прослойки интеллигенции, гуманитарной или технической, обслуживающие широкие массы населения на потоке. Они по своим настроениям ближе к социальным низам38 . Существует также известное психологическое сходство между интеллигенцией и мелкой буржуазией, но только лишь внешнее. Корни этих настроений совершенно различны и должны рассматриваться только в историческом контексте39 .
Основной работой, дающей полную характеристику методологических взглядов Б. И. Горева, стали всё же «Очерки исторического материализма», представляющие собой издание лекций, прочитанных автором весной 1924 года.
Прежде всего нужно отметить то, что Борис Исаакович Горев отождествляет философское понятие материи с естественнонаучным40 . В контексте марксистской мысли это общее положение чрезвычайно важно даже для методологии исторического знания, так как позволяет понять, что имеется в виду под материализмом в истории. Впрочем, не только марксисты признавали значимость подобных общих рассуждений для конкретного метода. Люсьен Февр, которого сложно упрекнуть в оторванности от конкретных исторических исследований, писал:
«Ясно как день, что фактической отправной точкой всех новых концепций, овладевших учёными (или, вернее, исследователями, теми, кто создаёт, кто движет вперёд науку и чаще всего бывает поглощён именно исследованиями, а не их осмыслением), — этой отправной точкой была великая и драматическая теория относительности, потрясшая всё здание науки, каким оно представлялось людям моего поколения в годы их юности»41 .
Вышеупомянутое понимание материи, а также отрицание различий методов в естественных и гуманитарных науках42 , позволяет определить Б. И. Горева как обществоведа, испытавшего явное влияние механистической школы советской философии. Хотя стоит оговориться, что напрямую Горев в философских дискуссиях тех лет не участвовал, а принятие экономических взглядов И. И. Рубина, напротив, сближает его не с механистами, а с деборинской школой в советской философии43 . Таким образом, справедливее будет говорить о нём как о буферном специалисте меж двух лагерей.
Объясняя материалистическое понимание общества, Горев ставил следующую проблему: как можно говорить о материализме в отношениях людей, когда человеческое общество есть связь между людьми, а история человечества есть эволюция этих связей между людьми? Ведь совершенно очевидным кажется тот факт, что взаимоотношения людей между собой есть процесс чисто психологический. Ситуация осложняется тем, что положение о различности материи природы и материи общества (социальной материи) Горев приписывает одним лишь противникам исторического материализма44 .
Ответ Горева таков: «материальным» в историческом материализме является, во-первых, сам человек, его биосоциальное происхождение; во-вторых, материальными являются остальные компоненты производительных сил45 . Несложно заметить, что вопрос о характере связей обойдён, хотя автор выше по тексту особо подчеркнул, что именно их эволюция, а не простой прогресс техники, являются собственно человеческой историей.
Несмотря на то, что далее автор весьма верно отмечает, что производительные силы определяют производственные отношения, но из-за редукции производительных сил до техники46 возникает закономерный вопрос: почему в таком случае смысл истории состоит в эволюции связей людей? В схеме Горева не хватает акцента на то, что общественные отношения — это не просто безвольный результат детерминации техникой, что это самостоятельная категория и категория важная, та, на которой как раз и покоятся все возможные надстройки. Что они, отношения, материальны ничуть не меньше, чем средства производства. Но вот это сведение социальной материи к её субстрату, что есть у Горева, не позволяет объяснить значение производственных отношений.
На самом деле, подобный «техницизм» — тоже распространённый меньшевистский мотив. Мы можем наблюдать его у ещё одного обществоведа со схожей политической биографией, у В. Н. Сарабьянова47 .
Одной из наиболее уникальных для того времени и одновременно наиболее спорных методологических вещей стала попытка соединить марксизм с тем, что мы сегодня называем «цивилизационным подходом». В «Очерках…» высказывается следующая мысль:
«Может быть, мне придётся повторять то, что вы уже слышали, но я два слова всё-таки скажу: никакой единой всемирной истории нет. Это раньше была такая точка зрения, что есть какая-то всемирная история, всемирный исторический процесс, что человечество в различных местах представляет собой разные этапы одного и того же развития. Мы знаем, что это неверно. Прежде всего, были многочисленные части земного шара, которые совершенно в нашу историю не вошли, мы о них ничего не знаем или не знали до недавнего времени. Далее, неверно, что эпоха феодализма и крепостного права следовала за античной; она следовала, может быть, по времени, но это был совершенно новый цикл развития. Один кончался, другой начинался; не было единой всемирной истории, а был ряд культур, ряд цивилизаций, которые начинались, развивались и разрушались, и рядом с ними возникали другие. В то время, как одна разрушалась, другая начиналась, и здесь могло казаться, что это есть непосредственный этап. Теперь выяснено, что так называемый феодальный строй, т. е. строй, при котором существует натуральное хозяйство, децентрализация власти и те или иные формы крепостного труда, этот строй, действительно, был родственен всем крупным цивилизациям, какие мы знаем»48 .
Учитывая время, когда это было написано, можно заподозрить влияние О. Шпенглера или Н. Я. Данилевского. Хотя более близким источником, скорее всего, стала не упомянутая самим автором, но наверняка известная ему мысль К. Маркса:
«Всемирная история существовала не всегда; история как всемирная история — результат»49 .
Действительно, единство человеческой истории не может быть доказано ни путём чистого «логизма», ни по аналогии с природой, через разматывание эволюционной цепи к моменту возникновения органической жизни вообще. И всё это по той причине, что история, в отличие от природы, действительно сотворена, причём сотворена самими людьми, имеющими свободу воли. Ставшая уже хрестоматийной цитата Маркса гласит:
«Люди сами делают свою историю, но они её делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого»50 .
Чтобы человеческая история изначально была едина от начала времён, её кто-то должен был такой сделать целенаправленно, а это уже телеология. В этом Б. И. Горев безусловно прав.
Однако можно спорить с тем, что в связи с этим вопрос о какой-то единой истории для предыдущих этапов развития человечества вовсе лишен всякого смысла. Всемирная история действительно не представляет собой исходного пункта, а является определённым результатом, однако этот результат как возможность никогда не сможет быть реализован, не будь на то определенных предпосылок в исходном материале, в действительности. Единство глобальных процессов, достигнутое на сегодняшний день, не взялось из ниоткуда, не навязано человечеству извне. Оно возникло исторически, то есть с течением времени, по итогам определённого развития. И вот это историческое, естественное возникновение этого единства человеческой истории на определённом этапе — лучшее доказательство его имманентной природы. И потому теория формаций имеет смысл для всех периодов человечества, но не как рассмотрение уже данного единства, а как процесс его становления. В этом плане справедлива позиция В. М. Межуева:
«В ходе его [Капитализма. — В. П.] развития создаются материальные условия для объединения людей в общемировом масштабе, но само это объединение может стать реальностью лишь в результате присвоения этих условий самими индивидами»51 .
В этом нет отсылки к того или иного рода телеологии, поскольку речь не о предопределённости и не о волевом усилии. Просто сам принцип историзма подразумевает, что результат вообще в известной степени тождественен пути к этому результату. Таким образом, рассмотрение процесса становления с точки зрения будущности, с точки зрения уже достигнутого результата, представляет собой преимущество, а не модернизацию истории в вульгарном понимании.
Примечания
- Репина Л. П. История исторического знания: Пособие для вузов. М.: Дрофа, 2004, с. 221–225. ↩
- Советская культура в реконструктивный период, 1928–1941 / отв. ред. М. П. Ким; АН СССР, Институт истории СССР. М.: Наука, 1988, с. 301–311. ↩
- Гордон А. В. Советское историознание как культурно-историческое явление: о «культуре партийности» // Историческая наука сегодня: Теории, методы, перспективы / под ред. Л. П. Репиной. Изд. 2-е. М.: Издательство ЛКИ, 2012. С. 555–570. ↩
- Чагин Б. А., Клушин В. И. Исторический материализм в СССР в переходный период 1917–1936 гг.: Ист.-социол. Очерк. М.: Наука, 1986, с. 120-286. ↩
- Малинин В. А. Исторический материализм и социологические концепции начала XX века. М.: Наука, 1986, с. 145–198. ↩
- Колосов В. А. Вопросы соотношения исторического материализма с другими общественными науками в 20-е годы в СССР в процессе освоения ленинских идей / В. А. Колосов, М. И. Козлов // Владимир Колосов. К 80-летию со Дня рождения: сборник / Архангельск: КИРА, 2019. С. 52–55. ↩
- Колосов В. А. Борьба против механицизма в истолковании общества и его законов / В. А. Колосов, М. И. Козлов // Владимир Колосов. К 80-летию со Дня рождения: сборник / Архангельск: КИРА, 2019. С. 61–63. ↩
- Колосов В. А. Социальная философия: методологические проблемы: (Из истории отеч. философии 20-х — нач. 30-х гг.): Учебное пособие. Архангельск: Арханг. гос. техн. ун-т, 1999. 279 с. ↩
- Стэн Я. Э. Выступление на заседании Президиума Коммунистической академии. 20 октября 1930 г. / С. Н. Корсаков, М. В. Бахтин // Статьи и выступления по философии / М.: Издательский дом «Энциклопедист-Максимум»; СПб.: Изд. дом «Мiръ», 2015, с. 264. ↩
- Горев Б. И. Кто такие ленинцы и чего они хотят? Петроград: Рабочая библиотека, 1917. 16 с. ↩
- Сталин И. В. За два года / И. В. Сталин. Сочинения. В 13-и т. М.: ОГИЗ, 1947. Т. 4, с. 243–244. ↩
- Горев Б. И. Плеханов в борьбе с противниками революционного марксизма // Под знаменем марксизма. 1922. № 5–6. С. 34–41. ↩
- В. В. Рецензия: Б. Горев. Первый русский марксист — Г. В. Плеханов // Под знаменем марксизма. 1923. № 2–3. С. 250–251. ↩
- В. Р. Несколько замечаний в ответ тов. Б. Гореву // Под знаменем марксизма. 1923. № 6–7. С. 256. ↩
- Горев Б. И. К вопросу о революционной тактике и «просветительству» Плеханова // Под знаменем марксизма. 1923. № 6–7, с. 255. ↩
- Горев Б. И. Русская интеллигенция и социализм / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей / Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923., с. 73. ↩
- Горев Б. И. Элементы бабувизма и фурьеризма в социалистических идеях XIX и XX вв. // Под знаменем марксизма. 1922. № 11–12. С. 114–118. ↩
- Горев Б. И. Лавров и утопический социализм // Под знаменем марксизма. 1923. № 6–7, с. 122, 126–128. ↩
- Горев Б. И. Российские корни ленинизма // Под знаменем марксизма. 1924. № 2. С. 83–91. ↩
- Горев Б. И. Обидно ли для марксизма идейное родство с бланкизмом? // Печать и революция. 1923. № 5. С. 115–119. ↩
- Горев Б. И. Некоторые проблемы марксистской теории классов // Под знаменем марксизма. 1923. № 10, с. 242. ↩
- Горев Б. И. Некоторые проблемы марксистской теории классов // Под знаменем марксизма. 1923. № 10, с. 243. ↩
- Горев Б. И. Некоторые проблемы марксистской теории классов // Под знаменем марксизма. 1923. № 10, с. 243–246. ↩
- Горев Б. И. Некоторые проблемы марксистской теории классов // Под знаменем марксизма. 1923. № 10, с. 246. ↩
- Горев Б. И. Некоторые проблемы марксистской теории классов // Под знаменем марксизма. 1923. № 10, с. 246–247. ↩
- Горев Б. И. Материализм — философия пролетариата. 5-е изд. Харьков: Пролетарий, 1925, с. 84–87. ↩
- Карев Н. А. Рецензия: Б. И. Горев. Очерки исторического материализма // Под знаменем марксизма. 1925. № 1–2, с. 254. ↩
- Горев Б. И. Н. К. Михайловский и марксизм // Под знаменем марксизма. 1924. № 1, с. 195. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 125–146. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 141–144. ↩
- Грамши А. Избранные произведения: в 3 т. Т. 3: Тюремные тетради. М.: Иностр. лит-ра, 1959, с. 347. ↩
- Горев Б. И. Интеллигенция, как экономическая категория / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 15–16. ↩
- Горев Б. И. Интеллигенция, как экономическая категория / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 21–31. ↩
- Горев Б. И. Высшие группы интеллигенции / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей / Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 38. ↩
- Рубин И. И. Очерки по теории стоимости Маркса. 4-е изд. Москва: ГИЗ, 1929, с. 222–235. ↩
- Горев Б. И. Интеллигенция, как экономическая категория / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 30–31. ↩
- Горев Б. И. Интеллигенция, как экономическая категория / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 31. ↩
- Горев Б. И. Интеллигенция, как экономическая категория / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 32–33. ↩
- Горев Б. И. Интеллигенция, как экономическая категория / Б. И. Горев // На идеологическом фронте: сборник статей Москва; Петроград: Государственное издательство, 1923, с. 34. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 73–74. ↩
- Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991, с. 32. ↩
- Горев Б. И. Материализм — философия пролетариата. 5-е изд. Харьков: Пролетарий, 1925, с. 137. ↩
- Юрганов А. Л. Культ Ошибки. Теоретический фронт и Сталин (середина 20-х — начало 30-х гг. XX в.). М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2020, с. 53–54. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 84. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 93. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 93–94. ↩
- Сарабьянов, В. Н. Исторический материализм: Популярные очерки. Изд. 8-е. М., Л.: Московский рабочий, 1926, с. 16–17, 127–130. ↩
- Горев Б. И. Очерки исторического материализма. [Харьков]: Пролетарий, 1925, с. 106–107. ↩
- Маркс К. К критике политической экономии. Л.: Госполитиздат, 1949, с. 224. ↩
- Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта / К. Маркс, Ф. Энгельс; Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения: в 30 т. Т. 8. / М.: Госполитиздат, 1957, с. 119. ↩
- Межуев В. М. Идея всемирной истории в учении Карла Маркса // Логос. 2011. № 2 (81), с. 28. ↩