Введение
Наши предыдущие заметки («Сёмин. Бурик. Общество потребления» и «Основные потребности Двуреченского»), посвящённые так называемому «обществу потребления», закономерно вызвали ажиотаж в комментариях. Посмотрев на эту «бурю в стакане», мы решили раскрыть некоторые моменты, которые, на наш взгляд, плохо осознаются многими левыми. В этой заметке мы коснёмся теории симулякров, активно развиваемой наряду с Мариной Бурик левым экономистом Александром Владимировичем Бузгалиным и его соавтором Андреем Ивановичем Колгановым. Также мы поговорим о том, как на спрос и цены влияет реклама, и обсудим, почему «блюстители» морали вредят марксизму, а не развивают его.
Прежде чем перейти к делу, напомним читателям, что теория Маркса рассматривает единую экономическую систему общества на двух уровнях абстракции: вначале на макроэкономическом, затем на микроэкономическом. Подчеркнём, что эти термины обозначают не совсем то, что понимают под ними ортодоксальные экономисты. Подробно мы писали об этом в статье «Конец „проблемы трансформации“ стоимости в цену производства»; здесь же мы лишь вкратце повторим некоторые моменты.
В теории Маркса вначале, на первом уровне абстракции, анализируется общество как целое для определения совокупного количества произведённой стоимости (в том числе и прибавочной). Затем, на втором уровне абстракции, исследуется распределение стоимости, созданной за определённый период, между различными капиталистами, рабочими и рентополучателями. Как раз на втором уровне проводится исследование ценообразования на отдельные товары.
При этом следует чётко осознавать, что оба уровня тесно взаимосвязаны между собой и не могут быть оторваны друг от друга. Анализ общественного производства как целого имеет своей целью показать движение совокупной стоимости и определение её величины, без знания которой невозможно выяснить, от каких значений будут отклоняться реальные рыночные цены товаров на микроэкономическом уровне, а также то, какой будет общая норма прибыли. В свою очередь, анализ отдельных сфер производства показывает особенности распределения отдельных капиталов в обществе, а также механизмы установления цен производства на ту или иную продукцию. Помимо этого, на микроэкономическом уровне исследуется влияние различных факторов на ценообразование. Например, то, как собственность на землю затрудняет переток капиталов между сферами, что приводит к аномальному отклонению цен и образованию земельной ренты.
Изоляция одного уровня от другого недопустима из-за их взаимосвязанности. Однако мы повсюду наблюдаем попытки левых преподнести именно поверхностно усвоенный первый, «макроэкономический», элемент теории Маркса как целую теорию. Дальше этого они не идут и практически полностью игнорируют взаимосвязь первого тома «Капитала» с третьим. У таких «марксистов» цены оказываются напрямую равны стоимостям, при этом объяснить возникновение банковского процента и цены на землю они не могут. В то же время оппоненты марксизма постоянно пытаются опровергнуть его примерами вроде «в центре Москвы квартиры в хрущёвке стоят дороже, чем в точно такой же хрущёвке в провинциальном городке» или «твит Илона Маска приводит к резкому взлёту биткоина или акций компании Tesla». Само собой, такие критики на самом деле борются лишь с поверхностными марксистами.
Однако это ещё не всё. Оставляя за бортом микроэкономическую часть теории, которая должна быть выведена из макроэкономики первого тома, поверхностные марксисты воспринимают макроэкономику первого тома как микроэкономическую теорию.
С одной стороны, это связано с не совсем удачными аналогиями самого Маркса в первом томе «Капитала» (неудачные для тех, кто решил остановиться на первом томе и не идти дальше). Приводя наглядные примеры для иллюстрации самовозрастания капитала, Маркс использовал аналогии с отдельными капиталистами, например, производством пряжи из хлопка на отдельном предприятии. Сделано это было только для наглядности, так как без подобных примеров читателям, взявшим «Капитал» в первый раз, довольно сложно было бы воспринимать такие абстрактные вещи, как производство капитала вообще. Людям гораздо легче представить отдельного капиталиста с его фабрикой, производящей пряжу, чем обезличенное совокупное общественное производство, где все индивидуальности обезличиваются и стоимость предстаёт в своём чистом виде, а не в конкретной форме рыночной цены.
Однако на самом деле в первом томе «Капитала» идёт речь об общественном производстве, взятом в целом, в котором все отдельные частные капиталы представляют одно целое, единый совокупный капитал. Во втором томе Маркс анализирует оборот этого совокупного капитала, лишь иногда акцентируя внимания на различных эффектах, затрагивающих отдельные капиталы. И только в третьем томе он переходит к отдельным производителям, продающим свои товары по ценам производства. При переходе от общего к частному происходят различные отклонения цен от стоимостей, содержащихся в том или ином товаре. Абстрактное обрастает конкретикой. На отклонения цен от стоимостей влияет целый ряд конкретных факторов: существующие на рынке спрос и предложение, открытость границ, риск ведения бизнеса в той или иной отрасли, влияние государства и так далее. Таким образом, третий, «микроэкономический», том «Капитала» наиболее насыщен конкретикой, которую игнорируют многие последователи Маркса.
«Теоретики», небрежно относящиеся к теории Маркса, в какой-то момент начинают замечать, что они не могут объяснить при помощи марксизма целый ряд вещей, например, принцип работы рекламы и её роль в капиталистическом производстве. Желая «дополнить Маркса», они выводят новые теории из чего попало, выдавая их за развитие марксизма. Мы уже как-то писали об одном таком исследователе.
В этой статье мы обсудим теорию «симулякров», которую известные экономисты Александр Владимирович Бузгалин и Андрей Иванович Колганов развивают в книге «Глобальный капитал». Мы не хотим задеть здесь личности авторов и не утверждаем, что работа авторов не содержит никаких интересных мыслей. Однако, на наш взгляд, предлагаемые ими пути развития марксистской теории глубоко ошибочны, а поэтому заслуживают критики.
Экономика симулякров
В предыдущей статье, посвящённой работе Марины Бурик, мы кратко остановились на понятии симулякра. Так что же такое эти симулякры с точки зрения экономистов?
Под симулякрами, или s-товарами, Бузгалин и Колганов понимают такие товары, потребность в которых навязана нам производством:
«Потребительная стоимость s-товара должна состоять в полезности данного товара для потребителя. В чём же эта полезность? В удовлетворении некой потребности, способствующей развитию производства, человеческих качеств? Нет, в этом случае мы бы имели дело с „обычным“ товаром. Её полезность состоит в удовлетворении симулятивной, — т. е. в данном случае искусственно созданной, наведённой как морок – потребности. Если же потребность „естественна“, не является „наведённой“, то удовлетворяющее ее благо есть обычный товар, а не симулякр — таково определение симулякра, исходные „правила игры“. Следовательно, встаёт вопрос: как (кем?) создаётся эта „наведённая“, искусственная потребность и в чём именно её искусственность?
Ответ на последний вопрос мы уже дали выше, и он будет несколько тавтологичен: потребность искусственна в той мере, в какой она не связана с развитием человека и его производительных сил»1 .
При этом:
«[Т]ермин „симулякр“ принципиален, ибо он фиксирует настроенность на оперирование исключительно в пространстве искусственно созданных форм, с самого начала ориентированных на симулирование, а не адекватное отображение реальности»2 .
В предыдущей статье мы уже писали, что любое производство создаёт потребителя и поэтому подобные морализирующие «исследования», отсылающие нас к «развитию человека», не имеют никакого отношения к науке. Оценивая вещи подобным образом, мы должны будем признать, что табак, алкоголь и другие психоактивные вещества, которые люди употребляли ещё до возникновения капитализма, также являются симулякрами. Они не ведут ни к развитию человека, ни к улучшению его здоровья. Таким образом, рынок симулякров, оказывается, существовал уже с первобытных времён!
Однако, может быть, введение этого термина поможет авторам лучше объяснить механизмы ценообразования? Итак, почему же брендовые товары имеют такие высокие ценники?
Авторы отвечают:
«Субстанцией цены s-товара является не стоимость — овещнённый абстрактный общественный труд обособленного производителя, а сознательно-формируемое субъектом и объективно складывающееся в условиях рыночного тоталитаризма манипулятивное воздействие на потребителя и производителя»3 .
Для тех, кто ничего не понял, авторы объясняют, что дело заключается в том, что разросшийся рынок рекламы навязывает гражданам потребности в том или ином бренде в «условиях рыночного тоталитаризма»:
«Примеры деятельности по формированию искусственных потребностей в симулятивных благах (симулякрах) хорошо известны: это прежде всего маркетинговая деятельность и в первую очередь реклама товаров и услуг, которые являются по большому счёту бесполезными (напомним: мы ведём речь не о рекламе вообще, а о рекламе s-товаров, симулякров). Если вам доказывают: для того чтобы у вас всё было кока-кола! (читай — OK!, отлично!), надо выпить слабый раствор ортофосфорной кислоты, насыщенный диоксидом углерода и подкрашенный жжёным сахаром или его заменителями, то вам навязывают искусственную потребность в если не вредном, то, по крайней мере, малополезном напитке. И это пример сознательной деятельности по созданию „наведённой“ потребности. Её именно „наводят“ (слово заимствовано из лексикона модной ныне фэнтези: там колдуны и маги „наводят“ на ничего не подозревающих жителей разного рода мороки), и это типичный отличительный признак превратной формы»4 .
Поверхностному знатоку политической экономии такие морализирующие «анти-кока-кольные» откровения могут запасть глубоко в душу. Однако, как мы уже показали в предыдущей статье, кроме жонглирования словами и апелляции к «развитию человеческих качеств», никакой науки здесь не содержится. Отсылки к полезности или вредности того или иного предмета не делают его каким-то симулякром: он всё так же остаётся обыкновенным товаром. Нет разницы, навязаны кем-то извне эти потребности или нет, так как «[п]рирода этих потребностей, порождаются ли они, например, желудком или фантазией, — ничего не изменяет в деле»5 . Табак, кока-кола, водка и мерседес являются точно такими же товарами, как хлеб, стол и ножик. Между потребностью бездомного в еде и потребностью юной школьницы в новом iPhone для политической экономии нет никакой разницы. И то и другое — одинаковые желания людей получить определённый товар для удовлетворения своих либо физиологических, либо нафантазированных потребностей. Углубляясь в мораль, мы в итоге придём к тому, что даже блинчики, выпекаемые бабушкой, окажутся симулякрами: ведь они вредны, так как приводят к ожирению у внуков!
Нам могут возразить, что современный капитализм характеризуется сильно развитой рекламной отраслью, внедряющей в наше сознание ту или иную потребность. На самом деле этот взгляд поверхностен. Средневековая церковь аналогичным образом «навязывала» людям потребность совершать те или иные ритуальные действия, а зазывалы на рыночных площадях с не меньшим усердием склоняли покупателей купить тот или иной товар. Производство всегда формировало потребление, хотя это и не всегда облекалось в товарную форму. Везде, где шёл обмен товарами, везде присутствовала и реклама. Капитализм лишь поставил товарное производство на передний план, развив до предела отрасль рекламы.
Но как объясняют Бузгалин с Колгановым механизм действия этих «навязанных» потребностей в рыночной экономике?
«В случае с ценой s-товара авторы в меру сил постарались обосновать вывод: она есть превратная форма, создающая видимость высокой стоимости данного феномена, но при этом скрывающая действительное содержание — целенаправленное, осуществляемое нерыночными методами сознательного воздействия на человека, общество и экономику (т. е. по критериям товарного производства искусственное) формирование особой симулятивной среды»6 .
Извините, уважаемые экономисты, но как это — «нерыночные методы»? Какого-то участника рынка насильно под дулом пистолета заставляют покупать ненужную ему кока-колу по высокой цене? Если же под этим авторы понимают так называемый обман покупателя, то разве существовали времена, когда все продавцы были честными и не стремились «чуточку» приукрасить качества своей продукции и доказать, что именно этот товар нужен покупателю? С какого момента этот метод превратился в нерыночный, известно только Бузгалину с соавтором.
Далее авторы делают ещё более антинаучный и одновременно противоречащий своей же теории вывод:
«Это своего рода „социальный гипноз“, заставляющий человека и/или фирму тратить все больше сил на то, чтобы зарабатывать деньги для всё большего удовлетворения всё новых потребностей в том, что им не нужно, с тем, чтобы содействовать [частичному] снятию ограничений перенакопления, стоящих, как старуха с косой, за плечами современных корпоративных капиталов»7 .
Во-первых, разве сама суть капитализма не в том, чтобы фирма тратила больше сил своих рабочих, чтобы извлечь больше прибавочной стоимости?
Во-вторых, почему Бузгалин с Колгановым решают за людей, что им нужно, а что не нужно? Это аналитика уровня Тайлера Дёрдена из «Бойцовского клуба», но никак не марксистских экономистов.
В-третьих, главное здесь то, что авторы продвигают крайне антимарксистскую концепцию, заключающуюся в возможности (пускай и частичной) избежать кризисов путём подъёма спроса на товары. При этом они не видят противоречий в своей же теории. Только что нам говорили, что цены товаров-симулякров стоят гораздо выше их реальных стоимостей. Однако из простого закона спроса и предложения следует: чем выше цена товара, тем меньше спрос на этот товар (далее мы рассмотрим это подробнее, акцентируя внимание на том, когда повышение цены действительно может не снижать спрос).
Здесь мы получаем следующее противоречие. Рассмотрим схему простого воспроизводства (XX глава второго тома «Капитала»).
Нам известно, что стоимость совокупного годового общественного продукта можно разложить на перенесённую стоимость постоянного капитала С, воспроизведённую стоимость переменного капитала V и прибавочную стоимость M. Для наших целей стоимость постоянного капитала можно оставить в стороне, поэтому сконцентрируемся только на V и M.
Рассмотрим для начала рабочих.
Согласно Бузгалину и Колганову, навязывание симулякров повышает их цены. Но повышение цен должно приводить к падению спроса на эти товары. Если мы посмотрим на общество в целом, то увидим, что купить потребительские товары по цене выше V рабочий класс не имеет никакой возможности, как бы его голову ни обрабатывали симулякрами. У рабочих просто нет на руках необходимого количества денег. Конечно, они могли бы взять кредит, но кредит всё равно надо отдавать, чего рабочий класс не смог бы сделать, не ограничив своего потребления в будущем.
Теперь рассмотрим класс капиталистов.
Даже в условиях простого воспроизводства класс капиталистов не сможет купить товары по цене выше M. Ситуация будет аналогична вышеописанной с рабочим классом. Если капиталисты поднимут цены на товары роскоши, то они сами же не смогут их приобрести, как бы каждый капиталист ни доказывал своему собрату, что его продукция сверхважна для образа сверхуспешного буржуа.
Таким образом, класс капиталистов может поднять цены на свои товары, но тем самым в долгосрочной перспективе он не выиграет ничего, так как упадёт спрос: за большую цену будет продано меньшее количество товара. Вещь, очевидная любому буржуазному экономисту, почему-то неизвестна экономистам марксистским.
Можно возразить: «ведь это не марксизм, а какая-то буржуазная экономика!» Но дело в том, что даже Маркс не отрицал справедливость закона спроса и предложения. Более того, третий том «Капитала» как раз проясняет действие этого закона (10 главу этого тома рекомендуем прочесть каждому, она хорошо воспринимается даже без прочтения предыдущих глав). Когда Маркс критиковал экономистов за объяснение цены через спрос и предложение, он возражал именно против определения этим законом той точки, вокруг которой будет совершать колебание цена под воздействием спроса и предложения:
«…отношение спроса и предложения абсолютно ничего не в состоянии объяснить, пока не раскрыт базис, на котором покоится это отношение»8 .
Но как только мы исследовали стоимость и раскрыли этот базис, на котором покоится отношение спроса и предложения, мы можем исследовать то, как происходят отклонения цен от стоимостей. Таким образом, своей теорией симулякров авторы противоречат не только мейнстриму, но и марксизму.
Ещё больше иронии в том, что сами авторы не отрицают закон спроса и предложения:
«[М]ожно утверждать, что равновесная цена на симулякр устанавливается в точке, где спрос равен предложению»9 .
Почему они не видят противоречия в своём же тексте, не совсем для нас ясно.
Естественно, ещё менее обоснована их идея о том, что товары-симулякры могут каким-то образом снимать ограничения перенакопленного капитала:
«Действительная полезность производимых корпоративным капиталом s-товаров, содержание их потребительной стоимости состоит в том, что они, эти товары, позволяют снимать ограничения перенакопленного в реальном секторе капитала и получать среднюю и даже большую, чем средняя, норму прибыли в условиях, когда объективные границы реального сектора делать это далее не позволяют»10 .
Вы не ослышались: у экономистов-марксистов норма прибыли берётся из воздуха вопреки объективным границам реального сектора экономики!
Далее авторы приходят к апогею бессмыслицы, признаваясь в том, что цены по крайней мере товаров-симулякров не определяются объективно существующим законом стоимости, а формируются сознательно:
«Тем самым мы берёмся утверждать, что для рынков симулякров характерны непроизводственные и нетоварные субстанциональные отношения сознательного формирования основ цен на s-товары»11 .
Однако буквально в следующем абзаце Бузгалин с Колгановым вдруг понимают, что своим утверждением они практически признаются в бессмысленности всей трудовой теории стоимости, отдавая победу мэйнстриму и постмодернизму:
«Economics в данном случае, как кажется, может торжествовать победу: самые современные рынки уходят от трудовой субстанции стоимостей и цен. Постмодернизм также может радоваться: марксистский политэкономический анализ подтверждает 40-летней давности выводы Бодрийяра, который уже тогда (в частности, в уже упоминавшейся книге „Зеркало производства“) подчеркнул принципиально непроизводственную субстанцию товаров-симулякров, сделав на этом основании вывод о неправомерности едва ли не всей политэкономии»12 .
Пытаясь защитить свой марксизм от буржуазной Economics, они выдают поистине впечатляющий аргумент:
«Все эти акценты на непроизводственной природе симулятивного рыночного мира, повторим, вполне правомерны. При этом, однако, и неоклассики, и большинство постмодернистов, оставаясь в плену „рыночноцентричного“ мира, не „замечают“ того, что в случае с товарами-симулякрами, удовлетворяющими симулятивные потребности, сам рынок становится… симуляцией товарных отношений. На этом рынке продаются и покупаются симулякры, чья потребительная стоимость и меновая стоимость (цена) являются превратными формами нетоварного содержания. Более того, на s-рынках сами общественные экономические отношения и формы их функционирования, институты („правила игры“) имеют лишь видимость более-менее свободного конкурентного рыночного взаимодействия. Действительной же их основой являются конкурентные взаимодействия манипулятивных влияний корпоративных капиталов, создающих мороки искусственных потребностей, удовлетворяемых симулятивными благами»13 .
Иначе говоря, ортодоксальные экономисты будто бы правы… Но на самом деле нет, так как на самом деле весь рынок есть симуляция товарных отношений (видимо, по мнению авторов, это и есть диалектическая логика). Именно к такому выводу приходят последователи Ильенкова в экономике. Здесь на ум приходят лишь слова известного ортодоксального экономиста Пола Самуэльсона:
«Маркса необходимо защитить и от его защитников»14 .
И действительно: с такими марксистами никакие антимарксисты не нужны.
Так что же говорит настоящая теория Маркса, а не её «интерпретация» от Бузгалина и Колганова? Как можно объяснить высокие цены «брендовых» товаров, и нужно ли применять категорию «симулякров» для этого?
Рынок «iPhone» в реальной экономике
Как мы писали ранее, деление потребностей на «навязанные производством», а значит, вредные, и «естественные», якобы полезные для саморазвития человека, абсолютно бессмысленно. Любое производство во все времена всегда создаёт потребителя. Ещё до всяких симулякров Маркс писал:
«Производство доставляет не только потребности материал, но и материалу потребность. Когда потребление выходит из своей первоначальной природной грубости и непосредственности, — а длительное пребывание его в возможности на этой ступени само было бы результатом закосневшего в природной грубости производства, — то оно само, как влечение, опосредствуется предметом. Потребность, которую оно ощущает в том или ином предмете, создана восприятием последнего. Предмет искусства — то же самое происходит со всяким другим продуктом — создаёт публику, понимающую искусство и способную наслаждаться красотой. Производство создаёт поэтому не только предмет для субъекта, но также и субъект для предмета»15 .
Является ли производство вилок и ложек навязанной потребностью? Ведь приём еды голыми руками (при условии их чистоты) ничуть не вреднее потребления пищи при помощи столовых приборов. Так может быть, производители вилок создали симулякр, позволяющий им избежать перенакопления? Наверное, для Бузгалина и Колганова будет открытием, но некоторые авторы считают, что наиболее физиологичная (читай, полезная) поза для дефекации — это поза на корточках, а не сидя на унитазе16 17 . Значит ли это, что производители унитазов создали симулякр, который не приносит пользу человеку, не развивает его способности? Может, эта потребность тоже навязана нам?
Шутки шутками, но теория Маркса напрямую говорит нам, что производство во все времена создавало потребности и будет создавать новые, как бы ни были они непонятны морализаторствующим экономистам. Поэтому нет никакой причины вводить излишнюю категорию «симулякр». Она лишь плод фантазии тех, кто хочет навязать обществу своё «правильное» видение того, как должен быть устроен мир, своё мнение о том, что люди должны потреблять, а что — нет.
Но что же насчёт ценообразования? Как объяснить цену брендов без применения категории «симулякров»?
Рассмотрим для начала, как образуются цены производства на ту или иную продукцию в свободной рыночной экономике, в которой нет границ, а капиталы свободно перетекают из сферы в сферу. Возьмём для примера три равновеликих капитала из трёх разных сфер общественного производства с разным органическим строением, при этом пока мы не будем рассматривать рекламу:
K1 = 90с + 10v
K2 = 80c + 20v
K3 = 70c + 30v
При условии, что норма прибавочной стоимости во всех отраслях равна 100%, получаем три продукта разной стоимости:
W1 = 90с + 10v + 10m = 110
W2 = 80c + 20v + 20m = 120
W3 = 70c + 30v + 30m = 130
Если бы в экономике шла продажа товаров по их стоимостям, то три капитала получили бы различную норму прибыли:
p'1 = (10m ∕ 100) ⋅ 100% = 10%
p'2 = (20m ∕ 100) ⋅ 100% = 20%
p'3 = (30m ∕ 100) ⋅ 100% = 30%
Однако из-за того, что в свободной экономике каждый капиталист стремится получить как можно большую прибыль, происходит постоянная миграция капиталов из одной сферы в другую. В сфере, в которую устремляются капиталы, происходит повышение предложения продукции, а значит, падение цены - и наоборот. Таким образом, устанавливается такое соотношение спроса и предложения на товары в различных сферах, что под их действием происходит отклонение цен от стоимостей в ту или иную сторону. Это происходит до тех пор, пока нормы прибыли не выравняются в одну среднюю, или общую, норму прибыли. В нашем случае средняя норма прибыли равняется:
p'общ = ((10m + 20m + 30m) ∕ (100 + 100 + 100)) ⋅ 100% = 20%
Цену, которая приносит на каждые сто единиц капитала среднюю прибыль, Маркс назвал ценой производства. Рассчитывается она по формуле:
PPi = Ki + Ki ⋅ p'общ,
— где i — номер сферы производства, а Ki — потреблённый в данной сфере производства капитал.
«Посредством такой постоянной эмиграции и иммиграции, — словом, посредством своего распределения между различными сферами производства, в зависимости от понижения и повышения нормы прибыли, капитал обусловливает такое соотношение между спросом и предложением, что в различных сферах производства создаётся одна и та же средняя прибыль, и благодаря этому стоимости превращаются в цены производства»18 .
Для наших трёх капиталов цены производства товаров будут такими:
PP1 = 100 + 100 ⋅ 20% = 120 (+10 от стоимости)
PP2 = 100 + 100 ⋅ 20% = 120 (=стоимости)
PP3 = 100 + 100 ⋅ 20% = 120 (−10 от стоимости)
Таким образом, из-за того, что предложение и конкуренция в третьей сфере производства выше, чем в первой сфере, цены на товары третьей сферы стоят ниже стоимости, а на товары первой — выше. При этом каждый капиталист извлекает на каждые 100 единиц капитала 20 единиц прибыли. Происходит переток прибавочной стоимости из третьей сферы в первую.
Однако реальный мир всё же отличается от нашей картины «чистого» капитализма. Между государствами имеются границы, затрудняющие переток рабочей силы и капиталов. Капиталисты активно используют государственный аппарат принуждения, через лоббирование всячески затрудняют жизнь конкурентам из своих и других стран. Имея колоссальные ресурсы, корпорации через правительства могут принуждать другие страны продавать сырьё по низким ценам. Разорив промышленность в определённой периферийной стране (это можно делать множеством способов: от прямого подкупа чиновников до госпереворотов и войн, именно это и есть нерыночные механизмы воздействия, а не то, что под ними понимают Бузгалин с Колгановым), через международные организации (Всемирный банк и др.), можно навязывать стране кредиты на развитие только определённых секторов экономики, выгодных странам-метрополиям и их корпорациям. При этом у таких стран нет выбора: они либо остаются вообще без кредитов, либо соглашаются на навязываемые им условия. После построения такой одноукладной модели производства страна может существовать, лишь встроившись в мировой рынок, предлагая на нём лишь ограниченный набор товаров по навязанным низким ценам, выплачивая к тому же огромные проценты по кредитам, причём в иностранной валюте.
При этом сами капиталисты стран периферии заинтересованы в постоянном поддержании низких цен на рабочую силу своих граждан, так как это позволяет им, во-первых, быть конкурентоспособными на мировом рынке и получать заказы на свою продукцию от крупных компаний стран-метрополий, во-вторых, самим извлекать часть прибавочной стоимости от своих рабочих. Для них объективно лучше довольствоваться низкой нормой прибыли и иметь хоть какую-то прибыль, чем вступать в конфликт с метрополией. Благодаря этому транснациональные корпорации получают нормы прибыли гораздо выше средней, так как буржуазия периферии уступает им часть прибавочной стоимости.
В свою очередь, правительства стран-метрополий через налоги извлекают часть перенесённой с периферии прибавочной стоимости и распределяют её на социальные нужды собственных граждан. Тем самым капиталисты метрополии получают лояльность своих рабочих, чей уровень жизни растёт за счёт роста нищеты рабочих на периферии. Более того, сами капиталисты могут повышать зарплаты своим рабочим, делясь частью прибавочной стоимости, извлечённой с периферии. Из этого следует, что нормы прибавочной стоимости и нормы прибыли в мировой экономике начинают отличаться. На периферии происходит увеличение нормы прибавочной стоимости и падение нормы прибыли, в метрополии же происходит снижение нормы прибавочной стоимости и увеличение нормы прибыли.
Таким образом, мы можем схематично представить мировую экономику следующим образом. Рассмотрим то, как создаётся в мировой экономике стоимость, где Wp — стоимость товаров, производимых странами-периферии, Wm — стоимость товаров, производимых странами-метрополиями. При этом предположим, что норма прибавочной стоимости для стран-периферий равняется 200%, для стран-метрополий 100%. Обращаем внимание, что цифры взяты произвольно и служат лишь иллюстрацией возможных отношений между периферией и метрополией.
Wp = 30с + 70v + 140m = 240
Wm = 70c + 30v + 30m = 130
∑ = 100c + 100v + 170m = 370
Таким образом, средняя норма прибыли равна:
p'ср = (170m ∕ 200) ⋅ 100% = 85%
Однако, как мы говорили выше, каждая страна периферии различными рыночными и нерыночными путями вынуждается продавать свою продукцию по ценам, стоящим гораздо ниже стоимости, и не получает среднюю норму прибыли. Из этого мы можем получить такую схему в ценах:
Wp = 30c + 70v + 30p = 130
Wm = 70c + 30v + 140p = 240
∑ = 100c + 100v + 170m = 370
При этом:
p'p = (30 ∕ 100) ⋅ 100% = 30%,
p'm = (140 ∕ 100) ⋅ 100% = 140%.
Заметьте, сумма цен во всей мировой экономике остаётся равной совокупной стоимости, сумма прибылей равняется совокупной прибавочной стоимости, а средняя норма прибыли равняется всё тем же 85% (подробнее об этом в статье «Конец „проблемы трансформации“ стоимости в цену производства»).
Стоит отметить, что при этом 70v переменного капитала стран-периферий представлено гораздо большим количеством рабочих, чем 30v переменного капитала стран-метрополий. Иначе говоря, каждый отдельный рабочий на периферии получает на руки меньше денег, чем его собрат по классу в метрополии.
Таким образом, рабочие периферии работают в два раза больше, чем рабочие стран центра. Однако капиталисты периферии, продавая товары по ценам гораздо ниже стоимостей, извлекают гораздо меньше прибавочной стоимости. Низкий уровень прибавочной стоимости не позволяет государствам этих стран получать высокие налоговые поступления (в абсолютных числах) для организации социальной поддержки населения, здравоохранения и вооружённых сил.
С другой стороны, рабочие стран центра имеют в два раза меньший уровень эксплуатации, чем рабочие периферии. Вдобавок к этому они получают возможность потреблять дешёвые продукты, сырьё для которых произведено на периферии. При этом капиталисты центра извлекают сверхприбыль, часть которой поступает в бюджет государств-метрополий и затем распределяется на социальную поддержку граждан, здравоохранение и наращивание вооружённых сил.
Но из этого мы видим ещё одно следствие. В реальной жизни никогда не происходит простого воспроизводства капитала. Капитал должен увеличиваться, а значит, часть прибавочной стоимости должна накапливаться для инвестиций в расширение производства. Капиталисты периферии имеют меньше возможностей для расширения своих предприятий и вынуждены брать кредиты в странах-метрополиях. В свою очередь, метрополиям выгодно предоставлять кредиты странам периферии, тем самым подчиняя их экономику дальше.
Это лишь самое поверхностное рассмотрение темы глобальной экономики, но даже такой беглый взгляд показывает незавидную участь периферийных стран (смотрите также статью «Иллюзия ВВП: добавленная стоимость против присвоенной»).
Но как всё это объясняет высокую стоимость смартфонов Apple?
Отметим, что качество самой аппаратной начинки iPhone, а также качество проработки его программного обеспечения гораздо лучше, чем у многих его конкурентов. Бóльшие трудозатраты означают и более высокую стоимость. Но это ещё не всё. Если мы обратимся к мировой статистике, окажется, что наибольшая доля телефонов Apple представлена на рынках Японии, США и Соединённого Королевства19 . При этом в мировом масштабе доля проданных экземпляров телефонов Apple во втором квартале 2021 года составляет всего 14,2%20 ; сравните с США, где доля iPhone составляет 53%21 .
Как мы уже сказали выше, жители таких стран, как США, Япония и Великобритания, получают дешёвые товары из стран периферии, при этом определённая доля прибавочной стоимости достаётся рабочим этих стран благодаря прямым уступкам со стороны буржуазии. Это обеспечивает платёжеспособный спрос со стороны граждан метрополии на такие дорогие устройства, как iPhone. Возможность для рабочих покупать эти товары обеспечивается прямым перетоком прибавочной стоимости в их карманы. При этом отметим самое главное, чего не понимают Бузгалин с Колгановым. Никакой iPhone в стране, где его доля на рынке составляет свыше 53%, не может считаться предметом роскоши. Это всего лишь обычный качественно сделанный телефон, на производство которого затрачено большое количество труда рабочих всего мира.
Таким образом, Бузгалин и Колганов выдают под теорией «симулякров» обыкновенную точку зрения провинциального экономиста, вынужденного жить на периферии или полупериферии. Для жителей России iPhone кажется роскошью, потому что их рабочая сила оплачивается низко. И действительно: данные статистики говорят нам о том, что средний россиянин покупает смартфон ценой всего 18 500 рублей22 . Логично, что жители Москвы покупают телефоны более дорогой категории, а, например, Брянска — более дешёвой.
Какая выгода может быть для компании Apple, если большинство россиян физически не могут позволить себе iPhone? Можно миллион раз вдолбить в голову «симулятивную» ценность такого смартфона. Всё равно, если у человека нет денег, купить он его не сможет, следовательно, никакой прибыли компании он не принесёт. Так зачем тогда нужна реклама?
Воздействие рекламы на рынок
Теперь, когда мы рассмотрели разделение мировой экономики на страны с высоким и низким доходами и показали, за счёт чего возможен высокий уровень жизни в некоторых странах, отдельно рассмотрим воздействие рекламы на рынок.
Как мы уже писали в предыдущей статье, спрос на товар создаёт не реклама, а само производство. Реклама служит посредником, облегчающим контакт производства и потребления, она связывает участников рынка, облегчает взаимодействие — как сказали бы представители мейнстрима, сокращает информационные издержки.
К сожалению, из-за упадка марксистской политической экономии качественные исследования роли рекламы в рыночной экономике, проведённые в рамках марксизма, нам неизвестны. Поскольку мы не можем опереться здесь на марксистов, мы начнём с краткого обозрения того, как этот вопрос раскрыт в ортодоксальной экономической теории. Возьмём для этого обзорную статью С. А. Вартанова «Экономическая теория рекламы: направления формирования»23 . Напомним, что в мейнстриме не существует понятия трудовой стоимости в том смысле, в котором оно присутствует в марксизме. Поэтому все дальнейшие выкладки относятся не к стоимости, а к цене, то есть к поверхностной форме, дальше которой ортодоксальная теория и не идёт.
Практически все исследования рекламы проводятся в рамках микроэкономических исследований. Есть и исключения, например, макроэкономические исследования капитала бренда, но это не относится к нашей теме: здесь идёт речь о финансовой сфере и доходности акций, где работают немного иные законы.
С точки зрения влияния на потребителя мы можем разделить рекламу на информативную и убеждающую. Информативная роль рекламы заключается в том, что потребитель снижает свои информационные издержки, иначе говоря, не тратит лишнее время на поиск нужного товара. В данном случае самая простая модель рекламного воздействия будет выглядеть так:
D(p, A) = f(A)Dp(p)
где Dp(p) — это функция совокупного спроса на товар N без рекламного воздействия, а f(A) — вероятность встречи потребителя с рекламой, где A — уровень затрат фирмы на рассылку рекламы, при этом f возрастает по мере увеличения A.
Из этого логически вытекает то, что эластичность спроса по цене в этом случае не зависит от вложений в рекламу. Иными словами, даже после больших вложений в рекламу этого типа повышение цены на товар будет понижать совокупный спрос в такой же пропорции, как это было бы без рекламы.
Дело с убеждающей рекламой обстоит иначе.
Убеждающая реклама предполагает изменение готовности потребителей платить за товар. Для моделирования этого случая экономисты берут максимальную цену θ, которую потребители готовы платить за единицу товара при условии, что они собираются купить только это количество товара. Функцию распределения потребителей по параметру θ экономисты обозначают как F(θ).
Рекламное убеждение заставляет потребителя брать товар по цене выше θ, что можно записать как:
g(A)θ, где g(0) = 1, g′(⋅) > 0.
Тогда по цене p готовы купить товар те потребители, у кого g(A)θ ⩾ p. Из этого мы получаем:
θ ⩾ p ∕ g(A).
Таким образом, если спрос до применения рекламы определялся линейной функцией D(p, 0) = 1 – F(p), то при воздействии рекламы он принимает вид:
D(p, A) = 1 − F(p ∕ g(A)).
Из этого видно, что ценовая эластичность спроса в этом случае зависит от рекламы: чем интенсивнее продвигается какой-либо товар, тем менее эластичным по цене становится спрос на него. Иначе говоря, чем больше затрат на рекламу, тем меньше повышение цены влияет на падение совокупного спроса.
Здесь внимательный читатель может сделать нам упрёк. Только что мы писали о том, что как бы совокупный капиталист ни навязывал нам симулякры, он всё равно не сможет продать совокупную массу товара по цене выше совокупной стоимости, так как у потребителей просто будет недостаточно средств для этой покупки. Теперь же мы заявляем, что в повышение цены до какой-то степени может и не уменьшать спрос.
Однако если взглянуть на нашу микроэкономическую модель внимательнее, окажется, что она несостоятельна. Она предполагает, что у нас есть только один товар, хотя на рынке всегда присутствует множество товаров. Более того, модель не учитывает ни изначальной цены, вокруг которой должна смещаться рыночная цена, ни причин, по которым потребители будут готовы брать этот товар по такой рыночной цене. Эти факторы лежат вне этой модели, грубо говоря, привносятся в неё извне.
Даже модели, учитывающие два и более товаров, анализируют лишь спрос только на эти самые товары, но не объясняют возникновение цены издержек фирмы на производство и рекламу товаров. Из всех этих микроэкономических моделей мы не можем вывести никаких макроэкономических закономерностей.
Однако подробнее мы поговорим об этом чуть позже. А пока рассмотрим, что говорит нам микроэкономика о рекламном поведении фирм и влиянии рекламы на рыночное равновесие.
Для изучения поведения фирмы используются различные модели, описывающие краткосрочные и долгосрочные рекламные стратегии. Наиболее известной «краткосрочной» моделью является модель Видаля — Вольфа. Согласно ей, A(t) характеризует уровень затрат на рекламу в момент времени t, при этом в каждый момент реклама привлекает долю rA(t) новых потребителей из числа не покупающих товар. Одновременно с этим фиксированная доля потребителей λ перестаёт его покупать. Общая доля потребителей, не покупающих товар, очевидно, будет равна 1 − S(t). Исходя из этого, динамику доли рекламирующей фирмы можно описать уравнением:
Ŝ(t) = rA(t)(1 − S(t)) − λS(t)
Для исследования долгосрочных эффектов рекламы используется модель Нерлова — Эрроу. В её основе как раз лежит очень близкое к развиваемому Бузгалиным и Колгановым понятие «goodwill advertising», что понимается как нематериальная характеристика товара, созданная всей совокупностью рекламного воздействия на потребителей.
Согласно этой модели, спрос на товар определяется как q = f(A, p, Z), где A — запас goodwill, p — цена на товар, а Z — значение прочих факторов. В каждый момент t изменение Ȧ(t) запаса goodwill представляет собой разность текущих вложений a(t) в рекламу и величины δA(t) его обесценивания, что можно представить в виде системы уравнений:
При этом прибыль фирмы в момент t равна
π(t) = p(t) ⋅ f(p(t), A(t), Z(t)) − c(f(p(t), A(t),Z(t))) − a(t)
где c(⋅) — функция её полных затрат.
Однако и эти модели как бы висят в воздухе. Они не объясняют механизмы формирования начальной «дорекламной» цены и лишь косвенно отражают спрос на продукцию, не объясняя, почему он именно такой. Они отлично описывают оптимизационную стратегию, которую должна вести отдельная фирма, но, опять же, не показывают макроэкономику в целом.
Теперь перейдём к влиянию рекламы на рыночное равновесие.
Здесь наконец-то появляются модели, пытающиеся посмотреть на рынок и общество в целом, хотя и с большими оговорками. Предлагаемые модели всё равно остаются в большей степени микроэкономическими и рассматривают лишь ограниченное число игроков, то есть не являются корректными моделями всего общества как целого. Мы не будем вдаваться в подробности математического выведения этих моделей, а сразу перейдём к выводам.
Как пишет Вартанов, для монопольных рынков оказывается, что:
«На большинстве рынков, где фирма имеет возможность рекламировать свой товар, в точке равновесия суммарное общественное благосостояние ниже, чем на рынке такой же структуры, где стратегия фирмы включает лишь рыночные компоненты. Снижение общественного благосостояния имеет место как для убеждающей, так и для информативной рекламы (например, для монополии, чьи предельные производственные издержки не возрастают): необходимость рекламировать товар увеличивает издержки фирмы, что приводит к снижению предложения и росту равновесной цены. В равновесии с рекламой фирма производит меньше товара, продавая его по более высокой цене, чем необходимо для максимизации общественного благосостояния».
Даже для олигопольных рынков ситуация оказывается схожей:
«…информативная реклама повышает цены на товар и рыночную власть олигополистов, снижая общественное благосостояние. В то же время удешевление информативной рекламы лишает олигополистов этой власти и приводит к обострению конкуренции между ними».
Что означает это снижение общественного благосостояния, или «welfare loss»? На языке мейнстрима это такая ситуация, при которой под действием монопольной или олигопольной власти производителей происходит отклонение рынка от его равновесного состояния, которое существовало бы в случае совершенной конкуренции. Монополисты сокращают производство, что приводит к повышению цен. Это позволяет монополиям получать сверхдоходы, но общество при этом теряет определённое количество товара. Эта потеря части продукта (мёртвый груз монополий) на схеме будет равна площади фигуры, близкой к треугольнику (треугольник Харбергера)24 .
Таким образом, реклама действительно может увеличивать цены на товары, но не у всего класса капиталистов, а лишь у отдельных моно- и олигополистов. Более того, убедительная реклама может уменьшать эластичность спроса по цене (делать кривую спроса более вертикальной), что выражается в том, что увеличение цены приводит к меньшему падению спроса, чем это было до рекламы. Последнее на графике должно было бы привести к уменьшению площади треугольника Харбергера, то есть к не такому выраженному падению общественного благосостояния. Однако не всё так просто.
Здесь мы снова натыкаемся на ограничения ортодоксальных теорий. Они не объясняют: почему равновесная «дорекламная» цена именно такая, а не другая? Хотя графики и описывающие их математические формулы и выглядят красиво, они не раскрывают механизмов образования средней нормы прибыли, той точки, от которой мы должны отталкиваться. И, что самое главное, эти модели не объясняют, за счёт чего именно происходит это самое отклонение норм прибылей монополий от средней нормы прибыли.
Каждая модель объясняет свой кусочек пазла, но ни одна не показывает общей картины. Они статичны и описывают абстрактные фирмы в изолированном от реальной экономики пространстве. Переходя на макроэкономический уровень, мы сталкиваемся с проблемой агрегации и не можем дать описание экономики как целого и определить общую норму прибыли, исходя из этих микроэкономических моделей. Именно здесь марксистская политическая экономия стоит выше мейнстримных теорий.
Как было сказано выше, марксистская теория исследует стоимость, то есть ту сущность, которая прячется за поверхностной ценовой формой. При этом анализ производства стоимости начинается с макроэкономического, или агрегированного, уровня. Совокупный абстрактный труд за конкретный период производства создаёт стоимость определённой величины. Часть её представлена прибавочной стоимостью. Определив прибавочную стоимость и зная затраты совокупного капитала, мы можем вычислить среднюю норму прибыли. Найдя все эти значения, мы получаем ту основу, вокруг которой будут колебаться рыночные цены в зависимости от множества факторов, таких, как спрос и предложение, наличие или отсутствие рекламы, степень монополизированности рынка.
Исходя из марксистской теории, нет никакого «нетрудового» компонента цены, о котором нам заявляют Бузгалин и Колганов. Реклама, воздействуя на потребителя, меняет соотношение спроса и предложения, что приводит к отклонению цены от изначального уровня, определяемого стоимостью. Однако если покупатели начинают предпочитать один товар другому, то цена первого товара начинает повышаться, а второго — падать. Иными словами, происходит перераспределение прибавочной стоимости между различными конкурирующими производителями. Более того, новоиспечённая монополия может одновременно навязывать не только высокие цены своим покупателям, но и низкие продажные цены поставщикам постоянного капитала, которые могут не иметь никаких покупателей, кроме неё. Из-за этого переток прибавочной стоимости в пользу монополиста усиливается.
Таким образом, на коротком промежутке времени на фоне ажиотажа и недостаточного предложения отдельного товара цены на него будут идти вверх. Однако повышенный спрос образует сверхприбыли в данной сфере, что вызывает приток других крупных игроков, которые захотят поживиться на этом, перетекание капитала из совершенно других сфер. В итоге возникнет конкуренция и цены упадут.
При этом неоправданно высокие цены упадут даже без крупных игроков. Сверхприбыли компании в конечном счёте будут стимулировать её к увеличению производства, что повлечёт за собой не только увеличение предложения, но и увеличение издержек компании (закупка нового оборудования и найм большего количества рабочих). Однако, чтобы успешно продавать товар при увеличенном предложении, компания всё же будет вынуждена снизить цены. Так будет продолжаться до тех пор, пока они не уравняются с равновесными ценами производства (феномен исчезновения сверхприбылей мы обсуждали в статье «Конец „проблемы трансформации“ стоимости в цену производства»).
Всё это показывает, что невозможно избежать кризиса перепроизводства, навязывая покупателям желание неуёмно покупать «ненужные» им товары. Более выгодное положение горстки крупных производителей держится на том, что другие производители, чьи товары не находят спроса, вынуждены делиться с ними частью прибавочной стоимости. При крайне неблагоприятном положении дел такие слабые компании разоряются, оставляя своих рабочих на улице. Из-за этого падает количество совокупной прибавочной стоимости, ведь теперь часть рабочих не занимается производительным трудом. Потерявшие работу отныне не могут поддерживать свой уровень потребления, что, в свою очередь, вызывает резкое снижение спроса и на товары монополий. Развивается кризис.
Эти законы перераспределения созданной абстрактным трудом совокупной прибавочной стоимости Маркс хотел развить в разделе о конкуренции более подробно, однако, как известно, дописать третий том ему не удалось. К сожалению, марксистская политэкономия (особенно в России) игнорирует этот раздел работы, давно уступив пальму первенства мейнстриму. К сожалению, последний по целому ряду причин просто отверг тот базис, на котором Маркс построил свою теорию. Тем самым мейнстрим лишился необходимой опоры, отталкиваясь от которой, необходимо было строить теорию конкуренции. Именно из-за этого все ортодоксальные теории как бы висят в воздухе экзогенных факторов, которые они берут как данные, не будучи в силах их объяснить. Впрочем, на поверхностном уровне они всё же верно отражают некоторые закономерности рынка. Поэтому они и находят применение в практике.
В свою очередь, марксисты не только не могут грамотно развивать теорию Маркса, но даже не стараются её тщательно изучить. Вместо этого нас бомбардируют теориями различного сорта, предлагая нам симулякры, нетрудовые компоненты цены и мнимую возможность избежать кризиса путём принуждения пролетариата потреблять больше товаров.
Верить в какую-то «симулятивную» ценность iPhone могут лишь те, кто не может его купить, ну и, возможно, «периферийные» экономисты. Для тех, кто может позволить себе этот товар, он является просто качественным телефоном, причём для многих довольно удобным (экосистему различных устройств и аксессуаров никто не отменял). Потребность для таких людей в этом телефоне ничем не отличается от потребности купить хлеб или бутылку воды. Конечно, мы не отрицаем, что цена на iPhone может стоять незначительно выше его действительной трудовой стоимости (вообще сам Маркс писал, что товары редко продаются по цене равной стоимости). Но связано это не с чудесным «симулятивным» воздействием, а с тем, что этот телефон в большей степени продаётся среди таких рабочих, которые получают свою выгоду от эксплуатации пролетариата стран-периферий и могут позволить себе приобретать товары по такой высокой цене. Но одновременно это же означает, что где-то в другой части мира рабочие не могут удовлетворить даже свои базовые потребности.
Ирония капиталистической системы заключается в том, что если вдруг по волшебству (в реальности такого никогда не произойдёт) рабочая аристократия метрополий проникнется идеями Бузгалина и Колганова в самой радикальной форме и откажется от покупок такого рода «симулякров», то это больнее всего ударит не по капиталистам, а по простым пролетариям периферии. Падение продаж «симулятивных» товаров приведёт к сокращению производства. Следовательно, упадёт спрос на сырьё, закупаемое производителями «симулякров» в странах Африки, Азии, России и стран бывшего СНГ. Это означает безработицу и ещё большее обнищание рабочего класса периферии.
Таким образом, борясь с несуществующими симулякрами, Бузгалин и Колганов на деле показывают лишь точку зрения простого жителя периферии, который из-за узости своего кругозора не видит, что нет никакой симулятивной ценности. Это всё то же фетишистское поклонение товарам, которые недоступны тем, кому не повезло родиться в метрополии.
Аморальность потребления
Но как тогда объяснить деградацию культуры, морали и ценностных ориентиров у молодёжи? Почему вместо того, чтобы быть творцами, люди хотят просто потреблять? Почему популярен Моргенштерн, а не Моцарт, «Пятьдесят оттенков серого» Э. Л. Джеймс, а не «Тихий Дон» Шолохова?
Поверхностным критикам «общества потребления» кажется, что развитый рынок рекламы, так сказать, манипулирующие желаниями людей пауки-капиталисты, целенаправленно формируют глупого потребителя, не имеющего никаких иных стремлений, кроме как съесть бургер с колой и позависать в «World of Tanks».
«Маркетинг создает симулякры полезных человеку благ и действительных потребностей. Это бытие „наведено“ на людей капиталом так, как злой колдун наводит морок. В результате этого у людей формируются „наведённые“ потребности — „оторваться с ‚Фантой‘“, „запепсовать мега-хит“, использовать для передвижения крайне неудобный в городских условиях гигантский „Хаммер“ или „Роллс-Ройс“, голосовать за политиков, вызвавших глубочайший кризис, искренне интересоваться тем, какая из „попсух“ находится на каком месте в „горячей десятке“, а то и „написать чёрной икрой по капоту белого ‚Мерседеса‘“»25 .
И вот поверхностному взгляду кажется, что злая воля немногих капиталистов вопреки всему способна навязать человечеству привычки, желания и стремления. И здесь есть доля правды, но лишь доля.
Да, маркетинг действительно вносит свой вклад в формирование желаний людей. Однако он не всесилен. Мы знаем множество историй компаний, так и не сумевших доказать, что их продукт необходим обществу. Что стало со смартфонами Nokia или с операционной системой Windows Phone от Microsoft? Гигантские корпорации даже благодаря рекламе не смогли добиться и мизерной доли рынка.
Поверхностный взгляд упускает, что люди — не слепые марионетки рынка, как бы этого ни хотелось капиталистам. Именно поэтому в маркетинг до сих пор вкладываются огромные деньги, чтобы предугадать поведение потребителей, выяснить, какие у них вкусы, — и лишь затем запланировать производство.
Но почему люди предпочитают откровенно некачественную продукцию масс-культа? Ответ скрывается в большей мере не в субъективной воле отдельных буржуа, а в объективных ограничениях капитализма.
Чтобы осознавать радость научных изысканий, испытывать невероятное удовольствие от изучения космоса или чтения хорошей книги, человек должен быть подготовлен к этому. У него должна быть не только теоретическая база в виде качественного образования, но и возможность практически осуществлять исследовательскую деятельность. Будет ли ребёнок интересоваться жизнью простейших в капле воды, если у его родителей нет возможности купить ему микроскоп, а преподавание биологии в его школе оставляет желать лучшего? Будет ли юный член общества стремиться идти в науку, строить ракеты, планировать экспедиции на Марс, если у него не было возможности получить образование и сформировать у себя навыки обращения с техникой?
Чтобы в полной мере восхищаться искусством, необходимо иметь глубокие познания в этой области. Не имея даже базовых представлений об игре на гитаре, человек никогда не отличит действительно хорошего исполнителя от плохого. Кто будет интересоваться книгами Понасенкова: знающий свой предмет историк или необразованный дилетант?
Капитализм объективно не может дать качественное и гармоничное массовое образование рабочему классу. Такое образование предполагает сочетание теории с практикой. Для этого требуются дорогостоящие высококвалифицированные специалисты, большое количество средств на оборудование, инструменты и расходные материалы. Но у каждой отдельной семьи, принадлежащей к рабочему классу, редко когда находится такое количество денег, чтобы позволить своему ребёнку подобное образование. Низкий платёжеспособный спрос, в свою очередь, не способствует росту предложения.
И вот мы имеем армию полуграмотных узких специалистов с соответствующими потребностями. Капиталист, может быть, и был бы рад финансировать науку и высококачественное искусство для рабочего класса, но эти вложения просто не окупятся. Не найдётся достаточного количества образованных людей, чтобы оценить утончённый товар. И тут медаль уже поворачивается другой стороной. Здесь уже капиталист зависит от потребителя, именно капиталист вынужден подстраиваться под его вкусы, выбрасывая на рынок очередной «симулякр», чтобы не разориться.
Круг замыкается: производство формирует потребление, а потребление формирует производство. Цикл капиталистического производства и потребления накапливает противоречия, которые вопреки субъективной воле капиталистов и рабочих шаг за шагом перерастают в кризисы системы. Лишь новое общество, построенное на основе общественной собственности на средства производства, сможет покончить с терзающими капитализм противоречиями. Такое общество будет иметь гораздо более прогрессивный способ производства, обмена и распределения, а значит, и у людей будут формироваться более прогрессивные потребности. Этому обществу нужны будут учёные, инженеры и изобретатели не для того, чтобы обогащать кучку миллиардеров, а для решения глобальных вопросов всего человечества.
Выводы
Подводя итог, мы вынуждены признать теорию «симулякров» крайне вредной антимарксистской теорией. Люди, занимающиеся разработкой подобных теорий, на самом деле не представляют, какие процессы стоят за ценообразованием на iPhone и прочие «симулятивные» товары. По их мнению, субъективные желания капитала диктуют высокие цены рынку, то есть цена субъективно берётся из ничего. Их теория прямо говорит о том, что «симулятивные» товары напрямую нарушают закон стоимости, так как отныне сумма цен стоит выше совокупной стоимости. Но дело обстоит совершенно не так.
За «симулякрами» скрывается реальный голод, реальные болезни и реальное бремя тяжёлого труда миллиардов рабочих периферии, вынужденных своими руками создавать благосостояние капиталистов, а также давать возможность горстке рабочей аристократии покупать дорогие телефоны и автомобили. В 2020 году 30% населения Земли (это около 2,3 миллиарда человек) было лишено достаточного доступа к питанию, при этом 9,9% населения голодает26 . Таким образом, даже в нашем «симулятивном» XXI веке так же, как и во времена Маркса,
«…накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения и моральной деградации на противоположном полюсе, т. е. на стороне класса, который производит свой собственный продукт как капитал»27 .
Примечания
- Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2015). Глобальный капитал. Т. 2. Теория. Глобальная гегемония капитала и ее пределы («Капитал» re-loaded). М.: ЛЕНАНД., стр. 188. ↩
- Там же, стр. 177. ↩
- Там же, стр. 194. ↩
- Там же, стр. 188–189. ↩
- Маркс, К. и Энгельс, Ф. (1960). Сочинения. 2-е издание. Т. 23. Государственное издательство политической литературы., стр. 43. ↩
- Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2015). Глобальный капитал. Т. 2. Теория. Глобальная гегемония капитала и ее пределы («Капитал» re-loaded). М.: ЛЕНАНД., стр. 193–194. ↩
- Там же, стр. 194. ↩
- Маркс, К. и Энгельс, Ф. (1961). Сочинения. 2-е издание. Т. 25 ч. 1. Государственное издательство политической литературы., стр. 199. ↩
- Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2015). Глобальный капитал. Т. 2. Теория. Глобальная гегемония капитала и ее пределы («Капитал» re-loaded). М.: ЛЕНАНД., стр. 191. ↩
- Там же, стр. 190. ↩
- Там же, стр. 194. ↩
- Там же, стр. 194. ↩
- Там же, стр. 194–195. ↩
- Samuelson, P. A. (1971). Understanding the Marxian notion of exploitation: a summary of the so-called transformation problem between Marxian values and competitive prices. Journal of Economic Literature, 9(2), 399–431. ↩
- Маркс, К. и Энгельс, Ф. (1968). Сочинения. 2-е издание. Т. 46 ч. 1. Государственное издательство политической литературы., стр. 32-33. ↩
- Eliza Barclay. For Best Toilet Health: Squat Or Sit? ↩
- Daniel Lametti. Don’t Just Sit There! How bathroom posture affects your health. ↩
- Маркс, К. и Энгельс, Ф. (1961). Сочинения. 2-е издание. Т. 25 ч. 1. Государственное издательство политической литературы., стр. 214. ↩
- Где больше всего пользуются продукцией Apple? // ANONS. ↩
- Smartphone Market Share // International Data Corporation (IDC). ↩
- US Smartphone Market Share: By Quarter // Counterpoint. ↩
- Предварительные итоги 2020 года на рынке смартфонов // Мобильные ТелеСистемы (МТС). ↩
- Вартанов, С. А. (2020). Экономическая теория рекламы: направления формирования. Управленческое консультирование, 8, 157–174. ↩
- Harberger, A. C. (1954). Monopoly and resource allocation. The American Economic Review, 44(2), 77–87. ↩
- Бузгалин А. В., Колганов А. И. (2015). Глобальный капитал. Т. 2. Теория. Глобальная гегемония капитала и ее пределы («Капитал» re-loaded). М.: ЛЕНАНД., стр. 178. ↩
- Доклад ООН: год пандемии обострил проблему голода в мире // Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). ↩
- Маркс, К. и Энгельс, Ф. (1960). Сочинения. 2-е издание. Т. 23. Государственное издательство политической литературы., стр. 660. ↩