«Могло ли получиться?» Очерк общественной истории Польской народной республики

Реставрация капитализма в Польше в 1989 г. только усугубила идейный разброд, существующий с давних пор в польском рабочем движении. Вместе с большими изменениями общественной структуры, идейное шатание затрудняет восстановление революционной марксистско-ленинской партии. Однако такая обстановка не будет длиться вечно. Поэтому нужно, чтобы коммунисты подготовились к роли авангарда своевременно, до грядущих глобальных бурь.

Первая задача на этом пути — систематизация опыта польского комдвижения, извлечение уроков из социалистического строительства в ПНР. Это поможет выработать правильную стратегию и снизит риск повторения старых ошибок в будущем. Именно такая систематизация является целью данной статьи, основанной прежде всего на исследованиях польских историков из числа партийных ревизионистов (Анджей Верблан, Владислав Важневски и др.). Такой подбор материалов обоснован тем, что 1) на фоне остального научного сообщества (обслуживающего прежде всего реакционный Институт национальной памяти) бывшие партийцы отличаются добросовестностью и не фальсифицируют историю, 2) читателю-коммунисту легче сделать собственные выводы в сопоставлении с мнением ревизионистов.

Падение ПНР можно сравнить с крушением самолёта, который вместо того, чтобы долететь до аэропорта Коммунизм, потерял несущую силу и упал в Капитализм. Для установления причины катастрофы необходимо прежде всего проследить историю полёта. Поэтому в первую голову попробуем выяснить происхождение и сущность идеи Народной Польши, ответим также на вопрос: почему польские коммунисты взяли его на своё вооружение вместо первоначального лозунга Польской советской республики. Затем понаблюдаем за политическими, экономическими и общественными переменами, происходившими в ПНР, при учёте отношений правящей марксистско-ленинской партии с разными классами и слоями польского общества. Узнаем, к чему привела динамика этих процессов.

На пути к народной Польше

В первой половине XIX века польские борцы за независимость, придерживающиеся буржуазно-демократических взглядов (Польское демократическое общество), после поражений национально-освободительных восстаний (особенно Ноябрьского восстания 1830-1831 гг.) пришли к выводу, что одной из главных причин неудач является классовый эгоизм польского дворянства (шляхты), его пренебрежение к интересам и стремлениям крестьянства и плебеев, его отказ от идеи отмены крепостного права и снижения налоговой нагрузки на горожан. В 40-х годах XIX века Эдвард Дембовский, потомственный дворянин, находящийся с университетских времён под влиянием Гегеля и французских утопических социалистов, выдвинул концепцию единства интересов нации и постулировал грядущее устранение феодального и капиталистического гнёта вследствие крестьянской революционной войны, которая должна закончиться созданием новой страны — Народной Польши¹ . В следующих десятилетиях, с развитием крестьянского и рабочего движения на польских землях, взгляды Дембовского приняло значительное число интеллигентов дворянского происхождения, ищущих способ сблизиться с массами. При этом они считали себя руководителями и благодетелями всех остальных слоёв народа и были уверены, что раз всех поляков соединяет общий враг — прусский, австрийский и царский захватчик — то классовые антагонизмы должны уступить перед национальным интересом, а после получения независимости Польша станет народной по определению, ибо народ-суверен сам будет выбирать своих правителей. Вот почему такая постановка вопроса Народной Польши с самого начала вызывала крайнее сомнение со стороны первых польских марксистов: Людвика Варыньского (приговорённого царизмом к каторге за создание в 1882 г. партии Великий Пролетариат) и его идейных преемников из Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Марксисты считали своей главной задачей поднятие рабочих на захват власти в каждом из государств-оккупантов, что должно в конечном итоге принести полную свободу всем угнетённым нациям, в том числе и польской. Они убедились в собственной правоте, наблюдая за трагическими событиями Первой мировой войны, когда правые социал-демократы из Польской социалистической Партии (ППС) вербовали польских рабочих в Легионы Пилсудского, чтобы те, сражаясь за интересы одной империалистической группировки (Австрии и Германии), убивали своих земляков и братьев по классу, сражающихся на стороне Российской Империи.

Отношение коммунистов ко Второй Речи Посполитой

Победа социалистической революции в России и поражение Германии способствовали возрождению буржуазной Польши. Создание нового государства лидеры Антанты считали необходимым для подавления революционных настроений польских трудящихся, которые под влиянием российского и германского примеров начали формировать собственные органы революционной власти. Поэтому 7 ноября 1918 г. деятель ППС Игнацы Дашиньский получил от польских состоятельных эмигрантов, сплочённых вокруг французского правительства, разрешение на прокламирование в г. Люблин Временного народного правительства Республики Польша. Когда наступил спад революционных настроений, стало понятным, что Дашиньский больше не нужен, из-за чего он был вынужден подчиниться новому Начальнику государства — Пилсудскому, который успел перейти в лагерь победителей. В декабре 1918 г. часть членов ППС, разочаровавшись в Пилсудском, соединилась с деятелями СДКПиЛ в Коммунистическую Рабочую Партию Польши (с 1925 — Коммунистическая Партия Польши), которая в ответ на националистическую демагогию правых социал-демократов объявила своей ближайшей задачей свержение буржуазного государства и установление советской власти. Польским коммунистам казалось тогда, что вот-вот путём советской Венгрии и Баварии пойдут другие молодые республики, а мировая Коммуна не за горами. Однако их надежды не оправдались, а большинство народа (в том числе и промышленный рабочий класс) всё еще верило, что собственное государство в скором времени решит назревшие общественные проблемы.

Немаловажную роль сыграл факт, что правительство пошло на уступки рабочим и немедленно ввело восьмичасовой рабочий день, минимальную зарплату и социальное страхование. Уже во время войны Польши с Советской Россией в 1919-1920 гг. выяснилось, что туманные обещания аграрной реформы и улучшения трудового законодательства, а также поставление во главе правительства «крестьянина» (Винценты Витос, Польская крестьянская партия) и «рабочего» (Енджей Морачевский, Польская социалистическая партия) вполне достаточны для мобилизации народных масс против большевиков, объявленных «новым воплощением царизма». Временный революционный комитет Польши, созданный в занятом Красной Армией Белостоке и возглавляемый такими деятелями, как Ф. Дзержинский, Ю. Мархлевский, И. Уншлихт и Ф. Кон, не стал катализатором революционного подъёма, а антивоенная и интернационалистическая позиции польской компартии послужили буржуазному правительству предлогом для её запрета. Следует добавить, что руководство Комитета забежало вперёд в земельном вопросе и сразу приступило к основанию совхозов, перепрыгивая этап распределения помещичьих земель между крестьянами и даже коллективизацию. Такая политика отпугнула крестьян-середняков, которые опасались, что будут вынуждены на «советском фольварке» «пахать на комиссаров».

Опыт войны 1919-20 гг. не только не заставил польских коммунистов переосмыслить прежнюю тактику, но даже ужесточил их позицию. В глазах руководства и членов партии буржуазная Польша являлась лишь искусственно созданным препятствием слиянию российской и немецкой революции в мировую Коммуну. Примечательно, что характерное для польского романтизма мессианское представление Польши как Христа-Спасителя народов обернулось здесь фигурой Польши-Антихриста, которая сводилась до обычного лимитрофа и кукушечьего яйца Версальского договора. С одной стороны, доведённые до крайности взгляды Розы Люксембург в сочетании с поддержкой наиболее левого направления в РКП(б) помогли партии не попасть в ловушку буржуазного национализма и пополнить свои ряды представителями угнетаемых наций (украинцев, белорусов и евреев). Но, с другой стороны, это затруднило для КПП работу с этническими поляками, которым казалось, что коммунисты не в состоянии предложить им больше, чем социал-демократы, в социальной области, и что при этом коммунисты готовы отдать территории собственной страны.

Хотя на парламентских выборах кандидаты от КПП получали от 120 тыс. до 900 тыс. голосов, долгое время коммунисты не были способны на хотя бы тактические союзы с целью легализации своей партии. Ожесточённая фракционная борьба в КПП, будучи по большей части отражением конфликтов в рядах ВКП(б) и Коминтерна, проявлялась острыми зигзагами партийной линии и способствовала инфильтрации КПП и других секций Коминтерна польской контрразведкой. Один из этих зигзагов привёл к тому, что КПП последовала примеру ППС и в мае 1926 г. безоговорочно поддержала госпереворот Пилсудского, думая, что таким образом предотвратит угрозу захвата власти фашистами. Преувеличивая при этом влияние и возможности польских поклонников Муссолини и игнорируя классовый характер движения «санации», возглавляемого Пилсудским. За это КПП подверглась серьёзной критике со стороны Коминтерна, в частности, обоих основных оппонентов внутри мирового коммунистического движения — Сталина и Троцкого.

В дальнейшем, следуя линии Коммунистического Интернационала, КПП впала в другую крайность и в 1928 г. отреклась от любого сотрудничества с ППС, которую теперь коммунисты считали социал-фашистской. На съезде в 1932 г. КПП пришла к выводу, что Германия и Польша стоят на пороге социалистической революции, следовательно, нет нужды во взаимодействии с другими партиями для восстановления в стране буржуазной демократии² . Эта тактика только усугубила изоляцию КПП среди трудящихся масс и была отвергнута руководством лишь под влиянием событий в Германии, где победа Гитлера во многом стала возможной из-за конфликта между КПГ и СДПГ и вызванной этим слабостью рабочего движения. Поэтому в 1935 г. в КПП (как и во всем Коминтерне) победила концепция построения Народного фронта (наподобие Франции и Испании) с участием ППС и радикального крестьянского движения, нацеленного на борьбу против режима «санации», который после смерти Пилсудского в 1934 г. скатывался в сторону итальянского фашизма. Целью Народного фронта была — из-за его классовой специфики — не советская, а Народная Польша. Решение принесло результат: партии удалось расширить своё влияние на прогрессивную часть интеллигенции и в июле 1935 года³ заключить договор с ППС, а также установить более тесные отношения как с классовыми профсоюзами, так и с радикальным крестьянским движением. Самоизоляция КПП закончилась, а кандидаты от Народного фронта, несмотря на фальсификации выборов «санацией» и аннулирование части избирательных листков, вошли в органы самоуправления крупных городов, например, Лодзя. Во время гражданской войны в Испании КПП занималась вербовкой и переброской добровольцев, из которых была создана дивизия имени Ярослава Домбровского. У КПП появилась возможность наверстать пропущенное время и стать одной из движущих сил польского «антисанационного» лагеря.

Польские коммунисты после роспуска партии

Удар по польским коммунистам был нанесён с неожиданной стороны: советское руководство признало КПП самым слабым звеном Коминтерна, насыщенным агентами польской контрразведки и в силу этого создающим опасность для других секций Интернационала. В итоге в 1938 г. Коминтерн принял решение о роспуске польской компартии, а её руководители, находившиеся в СССР либо вызванные в Москву, были обвинены в шпионаже и подверглись репрессиям, вплоть до расстрела. Среди польских историков до сих пор нет единогласия в вопросе, насколько обоснованы эти обвинения. Однако признаётся, что соблюдение правил конспирации в рядах КПП оставляло желать лучшего, что приводило к массовым арестам и способствовало внедрению провокаторов, таких как Юзеф Миценмахер, который, будучи агентом польской полиции, в 1920-х годах проник в партию, а потом в нашумевшей книге дал подробное описание своих приключений и всех внутрипартийных конфликтов. Этот факт позволяет строить догадки о масштабе инфильтрации КПП агентами. Также возникает вопрос — а не оказалось ли лекарство намного хуже самой болезни? КПП никогда не была многочисленна (не более 16 тыс. членов), и потому её деятели, как правило, знали друг друга в лицо, и несмотря на распри, отношения были дружескими. Гибель товарищей (особенно при таких обстоятельствах) наложила на них свой отпечаток: исходя из воспоминаний польских коммунистов, живших на территории СССР (сборник интервью, данных Тересе Торанской, под заглавием «Они»), можно сделать вывод, что травма 1938 года способствовала закреплению у них таких черт характера, как педантичная осторожность, страх перед проявлением инициативы, перед открытым обсуждением политических вопросов, а прежде всего — подсознательное недоверие к советскому руководству. Именно такие люди стали основой партийного и государственного аппарата будущей ПНР. Парадоксально, но многие члены КПП (например, Владислав Гомулка) уцелели благодаря тому, что во время чисток отбывали срок в польских тюрьмах.

Польские коммунисты, лишённые собственной партии, понёсшие кадровые и моральные потери, обескураженные советско-немецким пактом о ненападении, не были в состоянии сыграть во Второй мировой войне такой роли, как компартии Италии, Франции или Югославии. Однако стоит подчеркнуть, что во время обороны Польши в сентябре 1939 бывшие члены КПП рисковали жизнью, сражаясь с захватчиком (известен, например, подвиг Маряна Бучека на ближних подступах к Варшаве), а затем начали самостоятельно воссоздавать партийные структуры, например, вокруг нового бюллетеня «Молот и Серп». Однако вплоть до конца июня 1941 деятельность коммунистов под немецкой оккупацией наталкивалась на трудности, связанные с действующим пактом Молотова-Риббентропа. Более благоприятные условия сложились на территории, присоединённой после 17 сентября 1939 г. к СССР, где местные коммунисты и беженцы из немецкой зоны приняли участие в политической жизни, хотя многие предпочитали не хвастаться стажем в КПП. Тем не менее, советский госаппарат относился к ним холодно, не желая быть обвинённым немецкой стороной в покровительстве «польскому национализму».

Положение дел изменилось вследствие нападения Германии на СССР и создания антигитлеровской коалиции. В конце июля 1941 эмигрантское правительство Второй Речи Посполитой в Лондоне (возглавляемое противником «санации» генералом Владиславом Сикорским) согласилось восстановить дипломатические отношения с Советским Союзом, разорванные 17 сентября 1939 г. Буржуазные политики предполагали тогда, что Красная Армия не справится с Вермахтом, а решающий удар Гитлеру нанесёт Великобритания. Тем временем — убеждал скептиков Сикорский — стоит показать советским партнёрам добрую волю с целью улучшения положения польского населения в СССР. Чтобы Советский Союз не проиграл слишком быстро, разведка вооружённых сил эмиграционного правительства (Армии Крайовой) до конца 1942 передавала Москве достоверные сведения о движениях немецких войск, в том числе о подготовке к наступлению на Сталинград⁴ . Со своей стороны, чтобы улучшить отношения с Великобританией, советское руководство согласилось объявить общую амнистию для всех поляков, пребывающих в советских тюрьмах, лагерях или просто сосланных за Урал, а также сформировать из них армию, которой должен командовать генерал Андерс, назначенный эмигрантским правительством. Позже, из-за скандала, связанного с советскими затратами на содержание армии Андерса, Москва неохотно дала согласие на эвакуацию армии в Персию и британские владения на Ближнем Востоке. Из-за пережитого разочарования советское руководство решило уделять больше внимания польским коммунистам и разрешило им 5 января 1942 возобновить деятельность их партии, отныне под названием Польской рабочей партии (ППР). Первым секретарём действующей в подполье новой партии стал Марцелий Новотко, который, ещё будучи членом СДКПиЛ, организовал в 1918 Советы рабочих депутатов в Мазовецком воеводстве, а во времена Второй Речи Посполитой многократно находился в заключении. Нейтральное название и очень умеренная программа должны были убедить эмигрантское правительство и его сторонников, что никто не планирует сделать послевоенноую Польшу советской республикой. Действительно, пока был жив генерал Сикорский, политическая стратегия ППР оставалась примирительной и нацеленной на сближение со всеми силами, в том числе и с правыми, которые вели активную борьбу с оккупантами.

Однако в начале 1943 наступил серьёзный кризис в отношениях между Москвой и эмигрантским правительством. Его основной причиной являлась смена ситуации на фронте, связанная с победой советской армии под Сталинградом, которая повышала вероятность разгрома гитлеровской Германии силами самого Советского Союза до прихода союзников, на которых делала ставку польская буржуазия. Стремление эмигрантского правительства вбить клин между Москвой и Лондоном с Вашингтоном проявилось в т. н. Катынском деле. В 1943 гитлеровские власти сообщили, что случайно наткнулись на останки польских офицеров, интернированных Советами осенью 1939 и якобы расстрелянных НКВД в апреле 1940. Польские власти в Лондоне сразу же согласились выслать своих делегатов, которые, в составе находящегося под контролем немцев Красного креста, должны были принять участие в расследовании дела на месте преступления и «установлении виновных». Советское правительство, которое последовательно утверждало, что расстрел совершили сами немцы поздней осенью 1941, оценило поведение эмигрантского правительства как провокацию и расторгло дипломатические отношения.

В такой обстановке ППР решила сузить свою политическую платформу и ограничиться модицифированной концепцией Народного фронта по примеру Франции 1936 года. Но его перспективы оставались неясными. Один из виднейших политиков КПП — Альфред Лампе — констатировал перед своей смертью в 1942 г.:

«Отсутствие партии польских коммунистов в ключевых годах 1938-1942, создание ППР как продолжения КПП лишь после нападения Германии на СССР, жёсткая и бросающаяся в глаза нехватка самостоятельности по отношению к Советскому Союзу, наше традиционное сектантство и узкий кругозор, недостаток великих идей и выдающихся деятелей — всё это заставляет сомневаться в решающей роли Польской рабочей партии в будущем Народном фронте»⁵ .

В такой атмосфере неверия в собственные силы среди польских коммунистов в СССР формировались два разных мнения относительно послевоенной Польши: группа офицеров (Влодзимеж Сокорский, Якуб Правин) предлагала «организованную демократию», которая, будучи на практике военной хунтой, реализовывала бы прогрессивную общественно-экономическую политику (Данная идея сыграет ещё свою роль спустя сорок лет, но это уже тема для другой статьи). А фракция «штатских» (Хилари Минц, Роман Замбровский) настаивала на восстановлении в Польше буржуазного парламентаризма, опирающегося на либеральную конституцию 1921 года, отменённую госпереворотом Пилсудского в 1926 г., и выдвигала аргумент, что коммунисты на честных выборах будут способны набрать достаточное количество голосов для получения соответствующего представительства в органах власти.

Весной 1942 года в оккупированной Польше ППР (руководимая Новотко, переброшенным сюда через линию фронта в составе инициативной группы) создала свои партизанские отряды — Гвардию Людову (ГЛ) — задачей которых являлось разрушение коммуникационных линий немцев и разгром оккупационной администрации. Рост гитлеровского террора и начатое немцами массовое выселение польских крестьян содействовали увеличению численности ГЛ, которая благодаря присоединению множества мелких групп преобразовалась в Армию Людову (АЛ) и насчитывала уже 50-60 тыс. бойцов, уступая только Крестьянским Батальонам (БХ — 160 тыс.) и правительственной Армии Крайовой (АК — 250-350 тыс.)⁶ . Однако обратной стороной монеты был рост влияния группы Болеслава Молоеца (ветерана гражданской войны в Испании), требующей, чтобы винтовка (АЛ) управляла партией (ППР). Когда Молоецу и его людям не удалось ослабить позиции Новотко, направляя жалобы на него в Москву, они убили первого секретаря и на короткое время в ноябре 1942 установили контроль над ППР. После восстановления сорванной радиосвязи с Москвой прибывшие оттуда следователи ППР дошли до правды и казнили Молоеца. Новым главой компартии стал Павел Финдер (инженер-химик, работавший в 20-х годах в Сорбонне под руководством Фридерика Жолио-Кюри), а его заместителем — Владислав Гомулка (профсоюзный деятель нефтяной отрасли, талантливый организатор забастовок, политзаключённый Второй Речи Посполитой).

Один из командиров Армии Людовой ген. Михал Жимерский во время инспекции

В связи с гибелью премьер-министра Сикорского в авиакатастрофе в Гибралтаре (июль 1943) и перетасовками в эмигрантском правительстве, ранней осенью 1943 Гомулка предложил своим товарищам создать структуру, которая могла бы претендовать на роль органа власти после освобождения Польши (как Национальная ассамблея в революционной Франции). Он был твёрдо убеждён, что новый «лондонский» премьер-министр Миколайчик из ПСЛ (крестьянская партия) не будет возражать, так как тот пользовался репутацией лояльного к Черчиллю и готового на значительные уступки СССР, чтобы не портить отношения в Большой Тройке⁷ .

Гомулка не сумел донести своего плана до советского руководства, поскольку ноябрь (на этот раз 1943 г.) опять оказался злополучным для польских коммунистов. Павел Финдер и Малгожата Форнальская были арестованы и убиты гестаповцами, а связь с Москвой снова оборвалась на несколько недель. Став новым первым секретарём, Гомулка не хотел откладывать своего решения, чтобы ни одна из других партий не перехватила инициативу⁸ . Сначала он осуществил публикацию программной декларации ППР «За что сражаемся?», где выдвинул лозунг Народной Польши, где будут осуществлены аграрная реформа и национализация промышленности. Таким образом, были созданы условия, чтобы сделать следующий шаг: 31 декабря 1943 года на конспиративной квартире в оккупированной Варшаве состоялось первое заседание Крайовой Рады Народовой (КРН) — подпольного парламента и центра консолидации левых сил для борьбы против гитлеровцев. КРН объявила создание во всей стране сети Советов, обращаясь к опыту польских рабочих времён революции 1905 года. Кроме того, свою легитимизацию КРН черпала из конституции 1921 г. Следующим жестом в сторону буржуазных демократов был постулат присоединения к Польше всех земель, утраченных в прошлые века в результате немецкой экспансии.

Для советского руководства информация об образовании КРН являлась неожиданностью, предвещавшей осложнения в отношениях с союзниками и с польским правительством в Лондонe⁹ . Шквал критики обрушился на Гомулку со стороны польских коммунистов, находящихся в Москве и объединённых с согласия Димитрова сначала в Центральное бюро польских коммунистов (Якуб Берман, Кароль Сверчевский, Ванда Василевская), а потом в Союз польских патриотов, который в мае 1943 начал организовать следующую польскую армию, на этот раз дружески настроенную по отношению к советскому государству¹⁰ . В глазах эмиграционных коммунистов, согласных на потенциальное соглашение между Москвой и традиционно прорусскими националистами из польской Национально-демократической партии (эндеции), представленный Гомулкой план аграрной реформы и национализации экономики был «чистой воды сектантством и сужением Народного фронта, затрудняющим нейтрализацию части буржуазии и широких слоёв мелкой буржуазии». Гомулка защищал свою программу, утверждая, что в стране нет такой буржуазной партии, которая согласилась бы на ревизию восточной границы Польши. В ответ на критику он попытался всё-таки расширить состав КРН за счёт более правых группировок (что в 1948 году будет объявлено «непростительной ошибкой»). Ввиду нарастающих разногласий с эмигрантским правительством Сталин счёл КРН своим козырем в переговорах с западными союзниками и в мае 1944 однозначно поддержал этот временный парламент.

Ввиду приближающегося поражения гитлеровской Германии усугубился конфликт в польском правительстве. Премьер-министр Миколайчик был готов продолжать переговоры с Москвой, ибо верил, что такое поведение даст его команде возможность вернуться на родину после окончания войны. Однако ему со всё большим трудом приходилось преодолевать сопротивление внутриправительственной группы генерала Соснковского, убеждённой в том, что СССР намерен захватить Польшу, а значит, надо делать ставку на развязывание третьей мировой войны, в результате которой США и Великобритания освободят Польшу (а точнее, её остатки)¹¹ . Эти политические разногласия нашли своё отражение в Армии Крайовой, где возникла фракция реалистов, согласных с мнением Миколайчика и предпочитающих соглашение с Москвой, пока не поздно. Они не возражали против советских территориальных предложений и идеи широкого фронта демократических сил. Некоторые из представителей этой группы — связанные с разведкой АК генерал Станислав Татар и полковник Ежи Кирхмайер — пытались в октябре 1943 начать в АК обсуждение своих концепций, но это было принято в штыки. Тогда они поняли, что должны соблюдать осторожность, поскольку местные бойцы АК, желающие сотрудничать с Советской Армией, неслучайно попадали в застенки Гестапо либо гибли от рук неизвестных убийц¹² .

Когда Советская Армия в ходе операции Багратион отбросила Вермахт и вступила на бывшую территорию Второй Речи Посполитой, значительная часть отрядов АК оказала ей поддержку, хотя, например в Вильнюсе сотрудничество окончилось для партизан не совсем хорошо (после освобождения города их интернировали). События в Вильнюсе сделали взаимоотношения гораздо более напряжёнными и послужили аргументом для ярых антисоветчиков в руководстве АК. Зато с такими проблемами не сталкивались Крестьянские Батальоны (БХ — вооружённые силы партии Стронництво Людовое), потому что, привлечённые аграрной программой Польской рабочей партии (ППР), они стихийно оказывали боевую поддержку Армии Людовой (АЛ) и стремились к тесному сотрудничеству¹³ . Недоверие к Москве привело к тому, что командование АК затормозило свою борьбу против немецких оккупантов, надеясь, что СССР и Германия нанесут друг другу наибольший ущерб. Снова приобрела популярность идея польских националистов о двух оккупантах и извечных врагах Польши. Однако развитие событий на фронте не оправдало надежд идеологов АК: рядовые бойцы, заметив, что немецкий захватчик пошатнулся, загорелись ещё большим желанием сражаться и приняли участие в начатой Армией Людовой интенсификации боевых действий. Чтобы не потерять авторитет на местах, командование АК взяло курс на всеобщее вооружённое восстание — «План Буря»¹⁴ . Но вскоре, под влиянием краткосрочных политических калькуляций и без одобрения Миколайчиком, решило ограничить восстание Варшавой и, таким образом, вынесло смертный приговор столице и её жителям…

Сумерки эмигрантского правительства

С самого начала эмигрантское правительство в Лондоне было подчинено интересам западных союзников. Бывало, что лично Черчилль принуждал польское правительство к персональным перетасовкам. Также внутренняя легитимность правительства, неспособного контролировать большинство партизанских частей в Польше, становилась всё более сомнительной. Западные союзники стремились выиграть войну при наименьших собственных потерях, а политика советского руководства казалась им опирающейся лишь на геополитику, вместо идеи экспорта революции. Поэтому уже весной 1944 они были готовы согласиться с советским требованием «дружественных правительств в соседних государствах»¹⁵ . Правительство СССР, подумав, что получило от союзников зелёный свет, в согласии с польскими коммунистами проживающими в Москве, создало Польский комитет национального освобождения (ПКНО). Будучи лишь комитетом, а не правительством, он являлся доказательством того, что СССР готов в будущем одобрить такое правительство Польши, которое получит поддержку всей Большой Тройки¹⁶ . Самым большим преимуществом ПКНО была хорошо вооружённая, обученная и имеющая боевой опыт Первая Армия Войска польского (командующий — генерал Зыгмунт Берлинг), вплоть до мая 1945 принимающая участие в ожесточённых боях и взятии Берлина. Её солдатами были прежде всего польские жители восточных земель Второй Речи Посполитой, узники лагерей и другие поляки, репрессированные советской властью. Не пылая любовью к советскому руководству, они были, как правило, глубоко благодарны и лояльны польским коммунистам — создателям ПКНО — которые вернули им смысл жизни (борьба против немецкого захватчика) и обеспечили полякам лучшее положение в советском обществе. Отношения в Первой Армии между офицерами и простыми рядовыми были очень эгалитарны, даже в сравнении с советскими стандартами, но, тем не менее, политруки из ПКНО предпочитали в своих докладах и разговорах с солдатами не употреблять слова «коммунизм», особенно по отношению к описанию будущей Польши¹⁷ . Поэтому разработанная ПКНО программа реформ была даже гораздо более умеренной, чем требования, выдвигаемые социал-демократами (ППС). Примечательно, что подпольная ППР не имела никакого влияния на политические и организационные решения ПКНО. Зачастую не была о них даже осведомлена¹⁸ . Не исключено, что это было «наказание» за своевольное создание Гомулкой КРН. Главной кадровой опорой и политической базой ПКНО были несколько тысяч польских коммунистов — бывших членов КПП, находящихся в СССР, заслуживших доверие советского руководства и вместе с тем имевшие определённую свободу действий. Сами выжившие члены КПП относились к Сталину так же, как в своё время польские якобинцы к Наполеону — как к иностранному вождю, ставшему двигателем прогрессивных изменений в Польше. После 1956 большинство из них стали ревизионистами, а некоторые открыто порвали с марксизмом-ленинизмом¹⁹ . На освобождённых польских территориях ПКНО опирался на деятелей пока немногочисленной Польской рабочей партии (5 тысяч членов в августе 1944). Одновременно Комитет поддерживали политики других левых партий и беспартийные «государственники», руководствовавшиеся «польским национальным интересом». Влияние последних выросло летом 1945 после формирования Временного Правительства Национального Единства²⁰ .

Когда Советская Армия приблизилась к восточному берегу Вислы, а 22 июля 1944 в освобождённом Люблине ПКНО обнародовал свой Манифест, эмигрантское правительство сделало отчаянную попытку сохранить свои позиции в меняющейся политической обстановке. Вместо общенародного восстания на всей оккупированой территории, которое помогло бы Советской Армии, командование АК решило дать немцам бой в левобережной Варшаве, чтобы заставить советские войска прийти на помощь повстанцам и встретить их с позиции единственного законного «хозяина». Сначала советское командование считало сведения о начавшемся 1 августа восстании блефом, ибо трудно было поверить, что АК решится на такой рискованный шаг. Даже премьер-министр Миколайчик, принимавший тогда участие в московских переговорах со Сталиным, выразил изумление и беспокойство по поводу сложившейся ситуации, тем более что его коллеги по правительству всю подготовку держали втайне от него. Командование АК рассчитывало на скорый приход Советской Армии, а самому восстанию назначило роль политической демонстрации. В самом худшем случае — заверяли АКовцы — поражение бойцов и гибель столицы станет бессмертным символом, который произведёт впечатление на весь мир²¹ . Немудрено, что они не подготовились к сражению: пренебрегли даже вооружением повстанческих отрядов (предполагали, что оружие будет добыто в бою), не говоря уже о логистике и планировании операции. Однако Советская Армия, истощённая многомесячным наступлением, потерпела поражение при попытке перейти Вислу на севере и на юге, в случае успеха которой советские войска зажали бы противника в клещи. Лишь 11 сентября советская 47-я Армия сумела освободить правобережную часть столицы. Первая армия Войска польского также понесла тяжёлые потери (3,7 тыс. солдат и офицеров), пытаясь удержать позицию в левобережном варшавском районе Чернякув, и 22 сентября была отброшена немецкой 9-й армией. В течение нескольких недель восстание утратило характер натиска на противника и преобразилось в отчаянную оборону. Немцы приступили к заранее запланированному стиранию польской столицы с лица земли и к истреблению мирных жителей (в том числе с помощью огнемётов). Эту бойню можно сравнить лишь только с японскими зверствами в китайском Нанкине в 1937. Погибло 150-200 тысяч жителей Варшавы и 16-18 тысяч повстанцев. Весь штаб Армии Людовой (АЛ), которая приняла участие в восстании, подчинившись командованию АК, погиб под немецкими бомбами. 2 октября 1944 командование АК капитулировало перед СС-обенгруппенфюрером Эрихом фон дем Бахом, но постаралось, чтобы и статус военнопленных не был распространён на политических конкурентов — польских коммунистов, 2 тысячи которых сражались в восстании, при этом четверть из них погибла в бою²² . Партизаны АЛ были вынуждены прятаться в развалинах и каналах, либо переправляться под огнём неприятеля на правый берег Вислы. Ещё более ужасная участь постигла выживших варшавян, которых немцы отправили в концлагеря и на принудительные работы в Германию.

Поражение варшавского восстания привело к потере авторитета эмигрантским правительством среди широких слоёв населения, а среди союзников возникли некоторые сомнения насчёт вменяемости их польских партнёров. Для Миколайчика всё это стало толчком для начала секретных переговоров с ПКНО. Довольный их ходом, он в ноябре 1944 покинул пост эмигрантского премьер-министра и вернулся на родину, чтобы бороться за политическое влияние. Соперники не покладали рук: в конце 1944 ППР стала массовой партией, насчитывающей 22 тысячи членов, местные социал-демократы из ППС (в отличие от своего эмигрантского аналога они поддерживали Народный фронт) — 5 тысяч, партия крестьян (Стронництво Людовое) — 8 тысяч. Наименьшая по численности партия Народного фронта — Стронництво Демократическое — объединяла либеральную интеллигенцию и ремесленников. Эти четыре партии приняли участие в формировании нового госаппарата. Огромной силой становились профсоюзы, численность которых в декабре 1944 достигла 100 тысяч членов²³ .

31 декабря 1944 КРН решила образовать Временное Правительство, которое в течение нескольких месяцев было признано Советским Союзом, Францией, Чехословакией и Югославией. Но США и Великобритания всё ещё делали ставку на эмигрантское правительство. Несмотря на эти пертурбации, Польша сумела войти в состав членов-основателей ООН. 28 июня 1945 в освобождённой Варшаве была предпринята следующая попытка создания такого правительства, которое было бы одобрено всеми странами антигитлеровской коалиции. Декретом председателя КРН Болеслава Берута было сформировано Временное Правительство Национального Единства, вице-премьером которого был назначен Миколайчик. В состав кабинета вошли 6 министров от ППР, 6 от ППС, 6 от СЛ и 2 от СД. На этот раз западные союзники, срочно нуждающиеся в советской помощи в войне против Японии, не возражали. Однако занимаемый пост совсем не удовлетворял амбиций Миколайчика, пользовавшегося сильной поддержкой кулачества и части середняков. Поэтому он пытался перехватить власть в крестьянской партии СЛ и вывести её из Народного фронта, а потом привести к победе на парламентских выборах, предусмотренных ялтинской конференцией. После исключения из СЛ Миколайчик создал собственную партию — ПСЛ (Польское Народное Стронництво) — которое, в отличие от своего довоенного аналога, заручилось поддержкой средней и крупной буржуазии, а также всех противников реформ Народного фронта.

Чтобы выиграть соревнование с партией Миколайчика, ППР старалась всеми силами доказать, насколько она отличается от старой КПП. Под руководством Гомулки партия подвергла пересмотру свои взгляды на национальный (благо всего народа стоит выше, чем интерес пролетариата) и крестьянский вопрос (сохранение структуры деревни, сложившейся вследствие аграрной реформы, и отказ от коллективизации). Во время первого съезда в декабре 1945 ППР объявила:

«Революционные перемены в Польше были связаны с национально-освободительной борьбой, что придало им антимонополистическое направление, против Германского Рейха и иностранной буржуазии. Отсюда вытекает прежде всего демократический характер этих перемен»²⁴ .

Главное, что ППР признала возможность медленного и эволюционного перехода от правительства Народного фронта к социализму. Залогом успеха должно было стать непрерывное укрепление госаппарата с помощью «подлинно демократических» кадров и развитие национализированного народного хозяйства.

Тем временем, Миколайчику шла карта: митинги с его участием, привлекающие прежде всего городскую мелкую буржуазию, перерастали в антигосударственные манифестации, во время которых выдвигались лозунги реприватизации фабрик и поместий²⁵ . Лидер ПСЛ, ссылаясь на рост популярности своей партии (теперь ставшей прикрытием для реакционного подполья), отверг предложение правительства насчёт коалиции, предоставляющей ПСЛ 20 % мест в будущем парламенте²⁶ , поэтому руководство Народного фронта решило выиграть время и отсрочить проведение выборов, чтобы сначала провести референдум, позволяющий узнать настоящий расклад классовых сил²⁷ . Польским гражданам были заданы три вопроса: Вы за или против 1) устранения сената (высшей палаты парламента), 2) закрепления будущей конституцией реформ Народного фронта (аграрной реформы и национализации), 3) сохранения новой западной границы государства? Конечно, правительство призывало голосовать трижды ДА, реакционное подполье — трижды НЕТ, а Миколайчик — ответить НЕТ лишь на первый вопрос. Референдум был проведён 30 июня 1946 в условиях повышенной активности вооружённого подполья и столкновений противников и сторонников Народного фронта. Результаты референдума подверглись фальсификации со стороны правительства, однако по сей день историки спорят об их масштабах, тем более что подобным образом действовала и оппозиция — на некоторых участках случались нападения, порча либо подмена бюллетеней антикоммунистическим подпольем или наблюдателями от ППС. Официальные результаты выглядели как огромная победа правительства, однако настоящие итоги свидетельствовали и о росте влияния ПСЛ (хотя не настолько высоком, как ожидал Миколайчик). Лучшие для народной власти результаты (как официальные, так и реальные) были зафиксированы в промышленных округах и на новых западных территориях. Самые плохие — в традиционно клерикальном и мещанском Кракове²⁸ .

Плакат времён референдума: солдат со свастикой символизирует бойцов Национальных вооружённых сил (антикоммунистов, сотрудничавших с оккупантами против польских левых партизан, а после войны занимающихся террором против Народного фронта)

Парламентские выборы были назначены на 19 января 1947 года. Явка составляла почти 90 %. Список Народного фронта (получившего название Демократического Блока) получил 80 % голосов, антиправительственная оппозиция — 20 %²⁹ . Сейм назначил президентом Болеслава Берута из ППР (ранее — президента КРН), а премьер-министром — Юзефа Циранкевича из ППС. В том же году была принята «временная» конституция, похожая на либеральный основной закон 1921 года. «Речь Посполитая Польша» стала парламентско-президентской республикой, не отвергающей частной собственности на средства производства. С этого начались общественные перемены в направлении социализма, и только спустя 5 лет они будут закреплены новой «июльской» конституцией 1952 года.

Экономические реформы и новая расстановка классовых сил в деревне, а также использование «административных ресурсов» дали правительству возможность изолировать и обезвредить оппозиционную ПСЛ и правых социал-демократов из СП (Стронництво Труда). Такая неблагоприятная обстановка вынудила Миколайчика счесть свою политическую деятельность бесперспективной и тайно покинуть Польшу.

Следует учесть, что в послевоенные годы более ста тысяч человек вело вооружённую борьбу против нового польского правительства и его сторонников³⁰ : часть была связана с эмигрантским правительством (напр., некоторые отряды Армии Крайовой несогласные с её самороспуском 19.01.1945), другие действовали самостоятельно (известные своим сотрудничеством с немцами «Национальные вооружённые силы»), активность проявляла также УПА (украинские националисты совершили успешное покушение на генерала Сверчевского; они были ослаблены после 1948 благодаря депортации украинского населения на запад Польши в рамках операции «Висла») и немецкие диверсанты из «Вервольфа» (пока немцы не были выселены из страны). Проблемой были тоже бесчисленные мародёры и банды деморализованных войной подростков. В восточной и южной Польше столкновения переросли почти в полноценную гражданскую войну. Частым явлением в те времена становились погромы еврейского населения, уцелевшего при Холокосте, инициированные католическими священниками под предлогом обвинений в ритуальных убийствах малолетних христиан (например, в Кельце в 1946 г.), но настоящим мотивом, особенно для крестьян и люмпен-пролетариата, была жажда наживы и желание устранить свидетелей грабежа еврейского имущества в период оккупации. Евреи были вдобавок обвинены во «врождённом большевизме» (лозунг довоенной пропаганды), о чём якобы свидетельствовало присутствие некоторых из них в рядах госаппарата и органах безопасности. Жертвами послевоенного конфликта стали 12 тысяч солдат, милиционеров и чекистов, 10 тысяч мирных жителей (членов партий Народного фронта и сочувствующих новой власти), 8 тысяч бойцов реакционного подполья³¹ . Некоторые современные историки, ссылаясь на тот факт, что большие потери понесло крестьянство (поскольку оно составляло большинство населения, а бои велись прежде всего в сельской и лесистой местности), отстаивают тезис о том, что это была крестьянская война, вспыхнувшая из-за отрицательного отношения сельского населения к аграрной реформе. Однако со временем конфликт потух благодаря развернувшейся индустриализации, миграции населения из деревни в город и расколу в оппозиционных партиях. Немаловажную роль сыграла серия амнистий (в июле 1947 около 60 тысяч бойцов согласилось сложить оружие³² ) и репрессии против тех, кто решил всё-таки продолжать борьбу. Но тогдашние меры против вооружённой оппозиции не шокировали население, потому что оно жаждало прежде всего мира, стабильности и личной безопасности³³ . Лучшим показателем спада активности антикоммунистических групп является сводная таблица, составленная в 80-х годах Юзефом Бушко из Ягеллонского Университета:

«Если во второй половине 1945 к подполью принадлежало свыше 80 тысяч бойцов, а в 1946 около 60 тысяч, то в 1947 это число упало до 46 тысяч, а в 1948 до 13 тысяч. В том же году в масштабе всей страны действовали лишь несколько десятков банд, которые постепенно превратились в обычных бандитов, так что борьба с ними перестала быть политической проблемой»³⁴ .

Крестьяне и рабочие в первые годы перемен

Помимо политических событий, особенного внимания заслуживает общественно-экономическая ситуация послевоенных лет, ибо именно она предопределила ключевые решения властей. Вследствие немецкой оккупации Польша потеряла 38 % национального состояния, в том числе 80 % варшавской инфраструктуры. Погибли 20 % населения, в т. ч. почти все польские евреи. Было уничтожено или разграблено 43 % культурного наследия (произведения искусства, музейные экспонаты, научные и библиофильские коллекции и т. п.). Оккупанты преднамеренно истребили половину научных кадров и 30 % учителей³⁵ . Поэтому перед новым польским правительством встала задача быстрого восстановления. В первую очередь — запуск уцелевших фабрик и развитие собственного производства сельскохозяйственной продукции, чтобы не допустить голода. Ещё во времена оккупации Польская рабочая партия выдвинула лозунг о национализации промышленности, транспорта и банков, а также аграрной реформы, связанной с парцелляцией имений, превышающих по площади 50 гектаров. Эти лозунги обрели популярность среди пролетариата и крестьянства (которое не дождалось во Второй Речи Посполитой полной реализации своих аграрных требований) и поэтому сразу же после освобождения стали массово и стихийно воплощаться в жизнь самими заинтересованными без согласования с местной администрацией. В связи с этим в сентябре 1944 ПКНО издал декрет об аграрной реформе, который гарантировал бывшим помещикам пожизненный чиновничий оклад, а конфискованную землю разделял за символическую плату между батраками и бедняками³⁶ . Дополнением к реформе стала массовая колонизация, в том числе военными, регионов, отошедших к Польше в результате поражения Германии. Как изменился облик польской деревни после реформы? Крестьяне получили в целом 6,1 млн гектаров земель (в т. ч. 3,6 млн га на новой западной территории). По всей вероятности, без послевоенных территориальных приобретений вся аграрная реформа оказалась бы под большим вопросом, так как не хватило бы земли на всех крестьян. Новые хозяйства составляли теперь 26 % всех существующих, а 8 % старых были увеличены. Непосредственную выгоду от реформы получили 34 % крестьян. Уменьшилась диспропорция между хозяйствами, начали преобладать земельные участки величиной от 5 до 20 гектаров (они занимали теперь 68 % всех пашен)³⁷ . Почти 5 тысяч поместий (12 % земельных угодий³⁸ ) были преобразованы в совхозы (ПГР), которые сохранились до 1989 года. Помещики перестали существовать как класс.

Пролетарии тоже приняли активное участие в установлении новых порядков. В ходе освобождения от немецкой оккупации рабочие (особенно т. н. «рабочие-аристократы») заботились о том, чтобы сохранить свои заводы от мародёров, но прежде всего от демонтажа и перевозки в СССР в качестве военных репараций (советская сторона ссылалась на факт, что во время войны фабрики в Польше стали собственностью Рейха). С этой целью на предприятиях формировались выборные органы, занимающиеся производством продукции и делами рабочих, — фабрично-заводские комитеты, в состав которых входили местные деятели ППР и ППС³⁹ . Чтобы не отставать от развития событий, в январе 1946 правительство издало декрет о национализации предприятий, где работало более 50 рабочих в смену. Правительство обязалось выплатить владельцам компенсацию в соответствии со своими финансовыми возможностями. Конечно, вся собственность, принадлежащая Третьему Рейху и немецким капиталистам, была конфискована польским государством уже в июле 1944 в силу Манифеста ПКНО.

Преобразования собственности в городе и деревне уже в конце 1945 сделали возможным введение в экономику элементов централизованного планирования. Поэтому в ноябре 1945 было создано Центральное бюро планирования, которое состояло по большей части из членов ППС и выдающихся довоенных экономистов⁴⁰ . В сентябре 1946 был принят Трёхлетний план восстановления экономики на 1947-49 гг., целью которого являлось повышение потребления и жизненного уровня масс выше довоенного. На капиталовложения было выделено 20 % национального дохода. Послевоенная разруха заставила государство воспользоваться иностранными кредитами, прежде всего советскими. Свою роль в развитии продукции сыграли родившиеся в середине 1947 года польская версия стахановского движения и молодёжные трудовые бригады (Служба Польше)⁴¹ . Росту промышленной продукции способствовало быстрое восстановление фабрик, политика больших инвестиций и рост численности промышленного пролетариата (в 1949 его численность в 1,8 млн человек вдвое превысила уровень 1937 года). Восстановление не сводилось лишь к простой реконструкции довоенного состояния, но представляло собой трансформацию Польши в современное государство индустриального типа. В 1937 году соотношение между промышленным и сельскохозяйственным производством составляло 45,5 % против 54,5 %, зато в конце 1948 года уже 64 % против 36 %⁴² . Благодаря значительному экономическому потенциалу новых западных территорий, даже по осторожным оценкам, план был перевыполнен, а промышленная продукция в пересчёте на одного человека увеличилась на 66 % в сравнении с 1938 г. Немного хуже дело обстояло с продукцией сельского хозяйства, хотя урожайность на один гектар выросла, однако общее количество скота сохранилось на прежнем уровне.

Не обошлось без трудностей. Из-за нехватки товаров на рынке появились проблемы со снабжением и расцвела спекуляция. В силу этого правительство ввело продуктовые карточки и создало добровольческие комитеты по контролю над ценами, которые, однако, не решили проблем. Хаос в торговле дал новоявленным бизнесменам возможность раскупать продукты по рыночным ценам, а продавать их в разы дороже. В результате многие предприятия стали убыточными, а число новых миллионеров росло. Минфин решился на явную и скрытую девальвацию, а министерство торговли начало летом 1947 «битву за торговлю»: повысило налогообложение для частных торговцев и расширило сеть кооперативной и государственной торговли. Были построены многочисленные универмаги и местные кооперативы, облегчающие непосредственный товарообмен между городом и деревней⁴³ . Кооперация была подчинена госплану, что вызвало негодование союзников ППР по Народному фронту. Лишь совокупность всех перечисленных мер в конце 1948 положила конец проблеме дефицита. Социалистический сектор в оптовой торговле вырос тогда до 85 %, а в розничной торговле до 35 % от всего оборота⁴⁴ .

Болеслав Берут награждает орденами строителей Варшавы

Восстановление не было бы возможным без ликвидации безграмотности и без дачи населению образования. В мае 1945 ППР выдвинула лозунг всеобщего, обязательного и бесплатного образования. Молодёжные партийные структуры организовали подготовительные курсы, имеющие целью облегчение доступа рабочей и крестьянской молодёжи в высшие учебные заведения. Расходы на развитие системы образования выросли с 7 млрд злотых в 1946 до 36 млрд злотых в 1948. Они были предназначены прежде всего для восстановления и развития сети средних школ, вузов и профессионально-технических училищ. В 1937/38 учебном году школу посещало лишь 44 % детей школьного возраста, зато в 1946/47 уже 57 %, а в 1950/51 около 81 %, и этот показатель продолжал расти. Число студентов в 1948/49 достигло 104 тыс., что равнялось удвоенному довоенному количеству. В 1945-49 гг. указом правительства были изданы многомиллионные тиражи дешёвых произведений классиков польской и мировой литературы. В 1949 общий тираж книжных издательств представлял собой 250 % тиража 1937 года. Число библиотек в первых годах новой Польши увеличилось с 934 в 1946 до 3,9 тыс в 1949. К сожалению, вплоть до середины 1949 г. процесс ликвидации безграмотности шёл медленно из-за нехватки кадров с высшим образованием. Радио, книги, пресса и кино распространяли теперь идеи, которые до войны были представлены маловлиятельной группой прогрессивной интеллигенции. Целью писателей и артистов стало теперь сделать рабочих и крестьян не только потребителями культуры, но и её творцами⁴⁵ .

К сожалению, стремительное ухудшение международной ситуации после 1948 года положило конец периоду послевоенной передышки и наложило свой отпечаток на экономическую и политическую жизнь страны.

Подготовка к шестилетке

В феврале 1948 отвечающий за управление национальной экономикой министр Хилари Минц обвинил Центральное бюро планирования в «немарксистском методе» и потребовал отставки её председателя — социал-демократа. Вместо Бюро была сформирована Государственная комиссия экономического планирования (ПКПГ), возглавляемая Минцом, и наряду с ней 22 специализированных экономических министерства. Такое гигантское расширение администрации в совокупности с ограничением доступа даже правительственным журналистам к данным о положении на предприятиях (под предлогом сохранения государственной тайны) затруднило самим руководителям ознакомление с подлинными экономическими показателями и, следовательно, — своевременную корректировку курса⁴⁶ . Следующим побочным результатом данной политики оказалось нарастание конфликта между центральным управленческим аппаратом и действующими с 1944 года фабрично-заводскими комитетами⁴⁷ . После 1948 г. назначенные министерством директоры переняли большинство полномочий, принадлежащих раньше комитетам рабочих, что ускорило процесс принятия решений, но привело к отстранению широких масс пролетариата от непосредственного влияния на управление страной и проложило дорогу к рабочему бунту 1956 года.

В июле 1950 г. Сейм одобрил Шестилетний план (на 1950-55 гг.), предполагающий развитие тяжёлой промышленности и создание технологической базы для будущего производства предметов широкого потребления. Запросы машиностроения, металлургии и жилищного строительства стали главенствовать над потребностями сельского хозяйства. Масштаб всех капиталовложений, предусмотренных шестилетним планом, составил 240 млн злотых и намного превысил 62 млн злотых, выделенных трёхлетним планом⁴⁸ . Однако в 1952 г., когда многое указывало на то, что холодная война может превратиться в горячую, в план были внесены значимые изменения, подчинившие всю экономику запросам военно-промышленного комплекса. Тогдашний партийный идеолог Роман Верфель вспоминает:

«Как только я узнал про эти нехорошие поправки, побежал к министру Минцу и спросил его, откуда это решение. Он мне объяснил, что мы должны рассчитывать на самое плохое, поскольку через год-другой может вспыхнуть мировая война и поэтому экономику необходимо перевести на военные рельсы»⁴⁹ .

Но всё-таки в 1953/54 гг. правительство было вынуждено внести изменения, ибо план оказался завышен.

Нужды промышленности и возможности сельского хозяйства

Основным барьером для промышленного развития оказалась диспропорция между производственной мощностью фабрик и их сырьевым обеспечением. В итоге в последние годы шестилетнего плана значительная часть предприятий использовала лишь половину своего потенциала, а вместо запланированных 210 новых крупных заводов удалось построить только 131 (62 %)⁵⁰ . Чрезмерные капиталовложения в промышленность за счёт сельского хозяйства (спад затрат на сельское хозяйство с 11,5 % бюджета в 1950 г. до 7,3 % в 1953 г.) замедлили механизацию этой отрасли и сделали невозможным запланированный рост урожая. Вдобавок они усугубили диспропорцию в экономическом развитии. На этот отрицательный баланс сельскохозяйственного производства наложилась массовая миграция из перенаселённых деревень в города, особенно наплыв молодёжи на заводы и в школы. Из-за отказа от массовой коллективизации все эти факторы привели в 1951 г. к продовольственному кризису в городах. Стали необходимы обязательные закупки продовольствия государством по невыгодной для крестьян цене. Административное принуждение, со своей стороны, отбило у жителей деревни охоту к улучшению продукции, поэтому правительство было вынуждено пойти на уступки. В январе 1953 г. была либерализована торговля товарными излишками, а попытки коллективизации на местах объявлены «нарушением линии партии».

ЦК Польской объединённой рабочей партии, созданной в 1948 г. в результате объединения ППР и ППС, обеспокоенный слабыми темпами развития сельского хозяйства и товаров народного потребления, на втором съезде партии в марте 1954 г. решительно отказался от любых планов коллективизации и понизил капиталовложения в тяжёлую промышленность и жилищное строительство. Председатель ЦК Болеслав Берут виновниками в конфликте с крестьянством признал неких «люксембургистов», якобы недолюбиливающих мужиков, которые «ведь тоже принадлежат к классу трудящихся вместе с пролетариатом»⁵¹ . Возложение ответственности на действующих с довоенных времён в польской компартии сторонников Розы Люксембург позволило ПОРП избежать кровавой охоты на ведьм, к которой могли бы привести обвинения во вредительстве широко понимаемых «троцкистов». Польские коммунисты хорошо помнили 1938 год и не хотели его повторения.

Чтобы в будущем не допускать продовольственных кризисов, государственное руководство сделало ставку на развитие сети совхозов (ПГР) и поощрение крестьянства к росту производства продукции посредством налоговых льгот. Заслуживает внимания факт, что в 1950-56 годах небольшая, но всё же заметная группа крестьян решила принять участие в колхозном движении: число колхозов увеличилось с 2 тысяч до почти 11 тысяч и представляло собой 6 % хозяйств. После 1956 г. большинство из них было расформировано по приказу правительства.

Местные партийные и государственные органы в деревне находились под давлением противоречивых директив сверху. С одной стороны, они были вынуждены давать отчёт о числе планово созданных колхозов, с другой стороны, в столице требовали, чтобы процесс их формирования происходил на добровольных началах. На практике оказывалось, что сопротивление крестьянства делало невозможным выполнение плана без оказания давления⁵² . Тем временем начальство вело себя непоследовательно, ибо наказывало как за «перегибы» (постановления ЦК ПОРП по делу «нарушения социалистической законности» при формировании колхозов в Грыфинском и Любельском уездах в 1951 и 1953 годах), так и за соблюдение законности («излишнюю терпимость по отношению к классовому врагу»). Поэтому партийные деятели на местах относились к крестьянам по-разному, и это отношение менялось со временем. Так как сами начальники были выходцами из различных классов, а не только пролетарского, то они постепенно вросли корнями в местную среду, переняли способ мышления и иерархию ценностей кулаков⁵³ .

Любопытно, что годы спустя бывшие партийные руководители вспоминали вопрос коллективизации очень по-разному. Например, Якуб Берман говорит:

«Действительно, после 1948 мы стремились к индустриализации, но не ценою конфликта с крестьянством, только что укреплённым аграрной реформой. Поэтому были допущены различные формы коллективизации, чтобы у крестьянина был свободный выбор и даже возможность покинуть колхоз. Мы были заинтересованы в том, чтобы сам человек мог убедиться, насколько труд в колхозе облегчает его повседневную жизнь, делает возможным восьмичасовой рабочий день и отпуск. Наша модель была рассчитана на одно-два поколения. Со временем, по примеру Венгрии, мы желали увеличить размер приусадебного участка. Правда — мы оказались слишком мягкими, но по-другому поступить не могли, поскольку без вовлечения масс и молодёжного энтузиазма коллективизация не могла удасться. А мы просто боялись активности масс. Сегодня (1981 г.) я знаю, что нельзя полагаться лишь на частных земледельцев, ибо тогда они просто возьмут нас за горло, как сейчас, когда правительство вынуждено им щедро платить, чтобы купить хлеб для города. Кроме того, я часто говорю с крестьянами и знаю, что мелкие и средние фермеры надрываются, чтобы обработать свои раздробленные участки. Эта раздробленность является самой большой бедою польского сельского хозяйства, поскольку здесь нет шансов на рациональное управление. Зато в тех немногочисленных колхозах, которые существуют по сей день, люди действительно живут лучше, чем частные хозяева»⁵⁴ .

У Романа Верфелья было другое мнение:

«Коллективизация в Польше окончилась неудачей, потому что мы не приложили стараний и не спешили с нею. Мы просто знали, что колхозы в СССР работают нехорошо. Система цен, предложенная при покупке государством колхозной продукции, являлась формой первичной аккумуляции капитала с целью ускорения индустриализации, а ведь она была вовсе ненужной. Потери, которые она принесла советскому сельскому хозяйству, намного превысили пользу от неё. В Венгрии, Чехословакии и ГДР коллективизация принесла хорошие результаты, поскольку основывалась на эквивалентном обмене между городом и деревней. У нас в 50-е годы не было на это финансовых средств. Впрочем, хотя у нас было на это достаточно сил, но мы не считали нужным обложить крестьян такой данью. Мы сознательно оттягивали время»⁵⁵ .

Интересно, что ни один из собеседников не сказал прямым текстом, что перед лицом надвигающейся мировой войны было бы неразумно со стороны правительства настроить враждебно против самого себя более половины населения страны (и большинство армии). Временный отказ от коллективизации (он был даже косвенно закреплён в 12-й статье Июльской конституции 1952 г.) в обстановке первой половины 50-х годов является разумным, однако нетронутая структура деревни со временем стала резервуаром товарно-денежных отношений, рождающим буржуазию и тормозящим любые перемены в сторону устранения разницы между городом и деревней, то есть развитие общества в направлении коммунизма.

Новый польский рабочий класс

Просчёты в экономике надо было исправлять увеличением затрат человеческого труда. Если в 1950-52 гг. основным фактором роста производства явился сам факт занятости, то с 1953 г. бóльшую роль начала играть производительность труда и удлинение рабочего дня. Занятость вне сельского хозяйства выросла больше, чем предполагалось госпланом, увеличившись в 1952-53 гг. на 1,9 млн человек вместо 1,5 млн. Индустриализация не только разгрузила перенаселённую деревню, но и привела к излишку рабочей силы в промышленности. Последствием стала большая текучка кадров. Например, число рабочих, уволенных по собственному желанию в январе 1953 г., составляет в целом по стране 37,7 % мужчин и 32 % женщин. Часть трудящихся покидала свои заводы своевольно, другие были уволены дисциплинарно⁵⁶ ⁵⁷ . Наивысшие показатели были зафиксированы в промышленном сердце Польши — Силезии — где в 1954 текучка кадров среди шахтёров (особенно забойщиков) достигла 62 %, в это время уголь добывали также солдаты из Войск шахтёрского корпуса и обычные заключённые. Этот показатель не изменился даже после 1956 года, что объясняется следующим образом: на начальном этапе формирования рабочих коллективов уход рабочего является самым простым и надёжным способом покинуть фабрику, условия труда на которой он считает неприемлемыми. Эта форма голосования ногами напоминает исследователям поведение предков пролетариата — крестьян, выбирающих уход от плохого помещика.

Пролетариат был вполне способен, конечно, в определённых рамках, заставить власти считаться с его культурными привычками, даже если они не соответствовали требованиям процесса производства. Примером может послужить массовое отсутствие рабочих в дни церковных праздников (официально отменённых государством), в канун этих праздников и даже по случаю местных храмовых праздников. 12 и 15 мая 1952 на транспортном заводе в г. Мелец на работу не пришло 1,5 тыс. рабочих, а 24 декабря 1951 на текстильных фабриках в Лодзи — несколько сотен человек⁵⁸ . Характерно, что власти просто принимали эти факты к сведению и не привлекали рабочих к ответственности, поскольку хотели избежать конфликтов на религиозной почве. Нередко на заводах директоры, в союзе с партийной организацией и фабрично-заводским комитетом, успешно сопротивлялись завышенным нормам производства, навязанным министерством. Они также совместно пресекали государственные попытки развить на заводе движение ударников труда, опасаясь, что установленные рекорды на следующий год станут обязательной нормой⁵⁹ .

Война, оккупация и массовая миграция коренным образом изменили облик польского пролетариата. Быстрое восстановление страны и её индустриализация ещё в 1947 г. положили конец безработице, однако новый пролетариат происходил прежде всего из крестьян, в первую очередь, из бедняков⁶⁰ . Хенрык Слабек — специалист по истории польских общественных перемен — в своём докладе «Польские рабочие в свете их собственных свидетельств и статистик в 1945-89 гг.» впервые подчеркнул роль полупролетария (польск. хлоборобóотник) в экономике того времени. По причине отказа правительства от коллективизации и в силу сохранения архаичной структуры деревни часть крестьян была вынуждена всё своё время уделять мелкому хозяйству, а главным источником получения доходов стали для них тяжёлые и не требующие квалификации работы на городских заводах. Они были обременены проблемой проезда на работу и даже у станка думали прежде всего о своём мелком хозяйстве. В их поведении долго сохранялись деревенские нравы. С одной стороны, полупролетарии увеличили численность рабочего класса, но с другой стороны, в значительной мере снизили его общее качество и классовое сознание. С течением лет эта особенная группа трудящихся всё-таки получила новые квалификации, приняла городской образ жизни, потянулась к образованию и культуре, стала активной частью общества. Со временем полупролетариев становилось всё больше и больше, в 1970 году их доля выросла до 25 % всех жителей, тогда как классические рабочие составляли 20 %⁶¹ .

Приток выходцев из деревни привёл к возникновению значительных диспропорций между количеством низкоквалифицированных рабочих и инженерно-технических кадров (рабочей аристократии, бывшей до войны главной опорой для ППС). Разница в зарплате и социальном положении сразу привела к конфликтам внутри заводских коллективов, к дезорганизации производства, к понижению производительности труда. В 1956 г. на этой почве на заводах произошли силовые столкновения, но об этом позже. Правительство было вынуждено в первой половине 50-х годов ввести общую трудовую повинность для специалистов из разных областей (инженеров, техников, врачей, бухгалтеров, трактористов и даже выпускников средних школ и вузов) и установить денежный штраф за уход с предприятия⁶² . Одним из результатов большой миграции в города стал переизбыток заводской администрации. Обнаруживались фабрики, где управленческой деятельностью занималось 45 % всего персонала, в то время, как максимальным лимитом было 10-20 %. Однако занятые в администрации с большой неохотой возвращались за станок, ибо этот процесс был связан с необходимостью переквалификации и считался формой деградации. Тем более, что раньше рабочие-передовики в награду повышались по службе на управленческие и директорские должности⁶³ .

Реальные зарплаты в первые послевоенные годы были более унифицированы, чем во Второй Речи Посполитой. Сначала отмечался их рост, что не могло не радовать новых жителей городов. Но во время шестилетнего плана стала заметна стагнация, а в 1952-53 гг. наблюдалось временное понижение оплаты труда на 16-19 % по сравнению с 1951 г. Трудящиеся, которые надеялись на повышение уровня жизни, пережили глубокое разочарование, что также привело к выступлениям рабочих в 1956 году⁶⁴ . Рост расходов на вооружение в сочетании с мелкобуржуазной структурой деревни вело к падению доходов масс. В 1952-55 гг. правительство перестало даже вести статистику семейных бюджетов. Первые исследования, сделанные после этого перерыва, показали, что с дефицитом бюджета в начале 1956 года столкнулось 50-60 % рабочих семьей⁶⁵ . Чтобы улучшить своё положение, рабочие подрабатывали на других предприятиях, обращались за помощью к родным, живущим в деревне, либо совершали мелкие кражи на заводах. Семьи трудящихся в 1955-56 гг. тратили половину своих доходов на покупку продовольствия, в то время, как аналогичный показатель во Франции составлял тогда 37 %, а в Дании 28 %. В 1955 г. в Польше заработная плата у 33 % работающих на полную ставку (2 миллиона человек) была ниже средней зарплаты, составляющей 800 злотых в месяц. Зато средняя пенсия (в т. ч. по инвалидности) составляла в 1955 г. несколько десятков процентов средней зарплаты⁶⁶ .

Инженеры и архитекторы из Бюро восстановления столицы

Итоги шестилетнего плана

Вследствие шестилетки были созданы совершенно новые отрасли промышленности: производство кораблей, автомобилей, самолётов и радиотехники. Новые западные территории были полностью интегрированы с остальной частью страны. Одним из самых больших начинаний, сопровождающихся огромным энтузиазмом молодёжи, было создание вблизи реакционного Кракова металлургического комбината Нова Хута, что изменило классовое соотношение сил в городе в пользу рабочих.

Преобразования первой половины 50-х годов положили конец экономической отсталости Польши, но масштабы и темпы инвестиций на некоторое время понизили уровень жизни в деревне (падение сельскохозяйственного производства) и в городе (государство не было пока в состоянии заменить частных торговцев, ослабленных «битвой за торговлю»). Обнаружилось также отсутствие координации между министерствами и отраслями экономики. Одни отрасли были по умолчанию признаны лучшими в сравнении с другими. Президент Берут предупреждал:

«Раз основным экономическим законом социализма является пропорциональное и равномерное развитие народного хозяйства, то, допуская диспропорции, мы не только нарушаем этот закон, но и помогаем возродиться паразитическим и капиталистическим элементам. Предоставляем им экологическую нишу»⁶⁷ .

В глазах партийных историков времён заката ПНР, «экономическая стратегия начала 50-х годов ставила себе цель de facto повторить модель развития капиталистических стран времён промышленной революции, отвергая, однако, конкурентную борьбу и разорение мелких производителей». Критики в рядах поздней ПОРП жалели также, что творцы шестилетнего плана (и лично министр Минц) не предвидели в своё время роли, которую сыграли ЭВМ и новые открытия в области химии⁶⁸ .

22 июля 1949 — открытие шоссе Восток-Запад

Культура 1948-1955 годов

В шестилетнем плане расходы на образование и культуру достигли 17 млрд злотых в сравнении с 4 млрд, затраченными на выполнение предыдущего трёхлетнего плана. Быстрое промышленное развитие требовало многочисленных кадров. Поэтому было открыто 29 новых вузов. В учебном году 1955/56 количество выпускников в пересчёте на количество населения увеличилось в 3,5 раза (а выпускников школ профессионального обучения — в 4 раза) в сравнении с довоенным периодом. Таким образом, в конце шестилетнего плана нехватка образованных кадров перестала быть такой острой, как в его начале.

В связи с подготовкой к возможной мировой войне увеличился офицерский состав армии. Если в 1945 г. воспитанники нового Войска Польского составляли 33 % всех офицеров, то в 1949 — уже 69 %. Благодаря развитию военных училищ, в 1958 году по крайней мере 11 % офицеров имело высшее образование. Очень строго соблюдался классовый критерий при вербовке в армию: в 1950 г. дети рабочих и крестьян составляли 64 %, а в 1957 — уже 86 % всех солдат, что должно было, по мнению правительства, снизить риск военного переворота.

В 1955 году число библиотек в сравнении с 1948 г. увеличилось в 2 раза, количество книг в библиотеках — в 5 раз, кинотеатров — в 4 раза, а театров и музыкальных учреждений — с 84 до 118. Также в 1955 году было издано 7,2 тыс. книг тиражом в 95,7 млн экземпляров. Для сравнения, в 1949 г. было издано 4,6 тыс. книг тиражом в 73 млн экземпляров. Отмечался бурный рост любительского театра и ансамблей песни и пляски: их число в рабочей среде выросло с 4,8 тыс. в 1948 году до 10,5 тыс. в 1953, а в среде крестьян — с 2 тыс. до 10 тыс⁶⁹ .

Стандарты советской прозы 30-40-х годов встретили, как правило, пассивное сопротивление среди польских деятелей культуры, предпочитающих черпать вдохновение из традиций родного прогрессивного реализма XIX столетия. Вместо производственных романов они рассказывали читателям судьбу довоенных членов КПП («Сувенир из целлюлозы») либо — как начинающий писатель Станислав Лем в романе «Астронавты» — захватывающие приключения будущих покорителей космоса. Конечно, были исключения — некоторые дебютанты решили в своём творчестве приукрасить полную лишений послевоенную жизнь, но они не имели большой популярности. Зато в поэзии талант великих поэтов Второй Речи Посполитой (Владислав Броневский, Юлиан Тувим, Ян Бжехва, Антони Слонимский, Константы Галчиньский) плавно сочетался с тематикой борьбы за социалистические преобразования и побудил юных поэтов (Вислава Шимборская) к поискам собственного стиля. «Борьба с космополитизмом» и «низкопоклонство перед Западом» не затронуло Польшу, поскольку 1) польские интеллигенты всегда считали родную культуру неотъемлемой (а по их мнению — самой ценной) частью западной культуры, 2) с первых лет правительства Народного фронта некоторые элементы фразеологии буржуазного национализма (ссылки на прогрессивные традиции польского народа) были успешно подчинены задачам социалистического строительства, 3) после создания в 1948 государства Израиль в Польше остались только те евреи, которые выбрали полную ассимиляцию.

В результате шестилетнего плана была окончательно искоренена безграмотность: полмиллиона взрослых получило сертификат окончания курса начального этапа обучения. Символом научного развития стало создание в октябре 1951 года (впервые в истории) Польской академии наук, а также постройка советскими рабочими и архитекторами (Лев Руднев) нового символа Варшавы — Дворца культуры и науки имени Сталина.

Политические события 1948-1955 годов

Насколько неспокойным был этот период, свидетельствует краткий перечень дат: с марта по сентябрь 1946 года британские (Уинстон Черчилль) и американские политики (глава госдепа Джеймс Бирнс) публично отказались признать новую западную границу Польши⁷⁰ ; в мае 1947 коммунисты были сняты с постов министров коалиционных правительств Италии и Франции; в сентябре 1947 на конференции в польской Шклярской Порембе был сформирован Коминформ; в Греции вспыхнула гражданская война; между советским и югославским руководством возник серьёзный конфликт; советской стороной была объявлена блокада западного Берлина; в апреле 1948 Конгресс США принял План Маршалла; к концу 1948 года во всех странах народной демократии пролетарские партии объединились; в апреле 1949 было создано НАТО; в сентябре 1949 была создана ФРГ, началась её ремилитаризация; в том же месяце начало вещание Радио «Свободная Европа»; в октябре 1949 был создан СЭВ; в июне 1950 началась корейская война, которая в любой момент могла перейти в третью мировую войну (лишь в июле 1953 заключено перемирие); в июле 1950 в силу Згожелецкого соглашения новообразованная ГДР признала восточную границу Польши; в ответ на вступление ФРГ в НАТО (8 мая 1955), страны социализма сформировали Организацию Варшавского договора (14 мая 1955).

В феврале 1947 после ослабления легальной оппозиции и разгрома вооружённого подполья борьба переместилась внутрь Народного фронта. До этого ППР, ППС, СЛ и СД были в союзе против Миколайчика и его партии ПСЛ. Когда общий враг был разбит, на первый план выдвинулось стремление части ППС во главе с Осубкой-Моравским заменить персональный состав министерств, возглавляемых представителями разных партий коалиционного правительства. Вызывающее поведение Осубки вызвало негодование со стороны ППР, и в сентябре группа Замбровского предложила партийному руководству порвать отношения с социал-демократами и расколоть Народный фронт. Берут и Гомулка не согласились и убедили товарищей в необходимости во что бы то ни стало сохранить Народный фронт, чтобы предотвратить французский и итальянский сценарии. В своём дневнике Берут написал:

«Мои друзья, пожалуй, чересчур нетерпеливы. А ведь наши „социалисты“ в разы более прогрессивны, чем их западные аналоги. Конечно, это наша, а не их заслуга. Тем не менее, мы должны замять конфликт и продвинуть дальше проект народной демократии»⁷¹ .

Ещё до войны, победив фракцию «левых коммунистов», КПП выдвинула предложение о заключении соглашение с ППС против наступающей фашизации режима «санации». Эта инициатива нашла своё продолжение в сотрудничестве ППР с частью местной ППС в условиях немецкой оккупации. Однако в своей программе ППР пошла дальше, призвав в январе 1942 года к полному объединению обеих партий. Открытым оставался вопрос, чья политическая и экономическая программа станет основой будущего объединения. 1948 год должен был принести ответ.

Падение Гомулки и репрессии

Исследователи подчёркивают, что с самого начала в, казалось бы, единой ППР сосуществовали различные политические концепции: Гомулки и руководителей коммунистической эмиграции в СССР. Оба лагеря одобряли советскую политику форсированной индустриализации и урбанизации. Тогда эта модель была довольно популярна в остальном мире из-за успехов индустриализации и победы Советского Союза в войне. Оба лагеря были также согласны с тем, что временное отсутствие у коммунистов популярности среди польского общества пока что не исключает политический плюрализм и заставляет ППР опереть свою легитимность на территориальные приобретения, послевоенное восстановление разрушенной страны, ликвидацию безработицы и совершение революции в образовании, а не на итоги избирательного процесса. Большинство «старой гвардии КПП» считало советскую модель неким эталоном, временно отступить от которого можно лишь только по тактическим соображениям. Гомулка, напротив, решительно исключал возможность проведения коллективизации, стремился к внеклассовым союзам и автономии по отношению к СССР. Для повышения общественной легитимности народного правительства он настаивал в 1948 году, чтобы ПОРП, рождённая из слияния ППР и ППС, признала социал-демократический национальный подход более правильным, чем марксистско-ленинский.

Обострившиеся противоречия между двумя линиями в ППР нашли свою развязку на пленуме ЦК в июне 1948 года. Дело заключалось в реферате, подготовленном Гомулкой на случай приближающегося объединения обеих партий. В основе ПОРП должны лежать традиции ППС, вместо «национального нигилизма» и «космополитизма», свойственного якобы СДКПиЛ и КПП. Годы спустя свидетель того заседания Эдвард Охаб говорил:

«По мнению Гомулки, довоенный подход польских коммунистов был глубоко ошибочным, так как независимость страны всегда является главной ценностью, подчинить которой следует все прочие цели. Признал правильным выбор, сделанный Пилсудским и его легионерами, которые во время первой мировой войны сражались на стороне Австро-Венгрии и Германии»⁷² .

Когда Гомулка встретил общее эмоциональное сопротивление (большинство участников пленума принадлежало к организациям, которые первый секретарь подверг критике), он начал усиленно оправдываться, что его доклад был только красивым жестом, сделанным в сторону союзников из Народного фронта, и прагматическим постулатом, который должен ускорить процесс объединения и привлечь к ПОРП честных социал-демократов. Следующим очагом конфликта был отказ Гомулки от проекта коллективизации сельского хозяйства как первоочередной задачи. Здесь политик ссылался на самого Сталина, который якобы во время личных бесед рекомендовал осторожно подходить к этому вопросу, подчёркивая, что Советский Союз приступил к этому проекту лишь через десять лет после победы революции. Намного позже Якуб Берман уверял:

«Мы начали ссориться с Гомулкой, так как не хотели верить, что тоже не желаем коллективизации, конфликта с церковью, осуждения Югославии и участия в Коминформе в его тогдашнем формате. Нам тоже Сталин советовал в 1946 году: „У меня не было выбора в вопросе проведения коллективизации, но у вас выбор есть“»⁷³ .

Кроме того, Гомулка выдвинул тезис, что по мере развития социалистического строительства, классовая борьба не обостряется, а наоборот — ослабевает. Он признавал, что народно-демократический строй не устраняет классовых противоречий, но сужает их сферу, ибо нет больше ни помещиков, ни крупных капиталистов, а само развитие производительных сил автоматически предотвращает потенциальные общественные конфликты.

Гомулка, увидев, какой скандал вызвало его выступление, в письме оппонентам признался в ошибке и покинул столицу под предлогом поездки в отпуск для улучшения состояния здоровья. Но самое отречение оказалось уже недостаточным, поскольку память о деле Тито была настолько свежа в компартии, что для остального руководства ППР (в особенности для бывших сотрудников Гомулки) политика югославского лидера сразу ассоциировалась с поведением Гомулки в период оккупации, когда он показался им слишком уступчивым по отношению к эмигрантскому правительству. Характерно, что раньше товарищи по партии упрекали Гомулку в чрезмерном сужении Народного фронта, а теперь считали данную тактику его беспринципным расширением. Гомулка был обвинён ещё в том, что во время конфликта между ВКП(б) и Компартией Югославии пытался взять на себя посредничество (но без результата). Первому секретарю напомнили также о том, что он долго не хотел вступления ППР в Коминформ, и лишь давление со стороны Политбюро собственной партии заставило его согласиться (Гомулка признавал, что опасается угрозы возвращения международного комдвижения к слишком централизованным методам руководства, которыми ранее была ликвидирована КПП)⁷⁴ . В сентябре 1948, на следующем пленуме, Гомулку обвинили в право-националистическом уклоне и лишили должности Первого секретаря (этот пост занял президент Берут). Однако репрессии по отношению к защитникам Гомулки в рядах ЦК были на удивление мягкими: большинство было выведено из членов ЦК, став кандидатами в члены ЦК, а Мечислав Мочар (выдающийся командир партизанской АЛ, поклонник доминации «винтовки» над партией, в будущем соперник Гомулки и архитектор антисемитской кампании 1968 года) был вскоре переведён на пост воеводы в городе Ольштын. Сам Гомулка пока оставался членом ЦК, но без влияния на политику.

Как активисты партии отреагировали на события в руководстве ППР? Как сообщал Замбровский, последующие заседания воеводских органов партии «доказали, что на местах вообще никто не в курсе дел, не имеет ни малейшего понятия о право-националистическом уклоне Гомулки, Югославии и нашем отношении к СССР». По сей день много историков, выходцев из ПОРП, считает большой заслугой Гомулки то, что несмотря на временное поражение в 1948 году, его прежняя политика помешала «советской униформизации Польши» и коллективизации, а также помогла католической церкви сохранить своё влияние на общество и политику⁷⁵ .

Руководство ППР пришло к выводу, что раз в коммунистической партии стал возможным такой уклон, то тем хуже обстоит дело у социал-демократов. ППР стала настаивать, чтобы ППС исключила «классово чуждые элементы, скрывающиеся под маской работников умственного труда, ремесленников и свободных профессий» (Протокол заседания ЦК ППР от 7 сентября 1948). На завершающем этапе объединения партий была проведена большая чистка ППС, вследствие которой численность социал-демократов снизилась с 700 тыс. чел. (январь 1948) до 531 тыс. (декабрь 1948). Часть деятелей ППС перешла в ППР, насчитывающую в конце 1948 года уже миллион членов. Конечно, чистка затронула также ППР, которая в октябре 1948 остановила приём новых кандидатов, а затем исключила 24 тысячи «гомулковцев» (10 тыс. рабочих, 8 тыс. крестьян и 6 тыс. интеллигентов)⁷⁶ .

В июле 1948 своего рода генеральной репетицией перед объединением пролетарских партий стало соединение молодёжных организаций, связанных со всеми партиями Народного фронта, в единый Союз польской молодёжи (ЗМП). Наконец, 15 декабря 1948 во время торжественного объединительного съезда ППР и ППС была создана Польская объединённая рабочая партия (ПЗПР), первым секретарём которой избрали Болеслава Берута. В новой внешней (рост напряжённости и угроза мировой войны) и внутренней (активизация подпольных групп, управляемых Западом) ситуации бразды правления начали держать три опытных деятеля комдвижения: Якуб Берман (идеология, госбезопасность, дипломатия), Роман Замбровский (партийный аппарат, молодёжные организации, профсоюзы, местное самоуправление, сотрудничество с другими партиями, сельское хозяйство) и Хилари Минц (управление экономикой).

По мнению Важневского, тогда началось «изменение характера и функций государства, усиление репрессивной роли, что по замыслу руководства должно было сломить сопротивление капиталистических элементов и проложить дорогу развитию социалистических отношений. Началось время ограничения внутрипартийной демократии, нарушения социалистической законности и игнорирования союзников по Народному фронту»⁷⁷ . Партии СЛ отведена теперь роль лишь посредника между ПОРП и частными земледельцами, а партии СД — между ПОРП и городской мелкой буржуазией. Профсоюзы превратились в одностороннее орудие, уведомляющее рабочих о планах и ожиданиях государственного руководства. Хотя инициатива трудящихся в области рационализации производства поощрялась и передовые рабочие получали денежные награды, но власти давали почувствовать, что взгляды масс на вопросы экономической и государственной политики не будут учтены правительством.

Побочным эффектом дела Гомулки стало приобретение самостоятельности Министерством государственной безопасности (его служащие получили презрительную кличку «убэцы») и формирование в его рамках в марте 1949 особого отдела (Десятый департамент) по борьбе с вражеской агентурой и фракционистами («антипартийными группами») внутри ПОРП.

В ноябре 1949 г. на основании собранных обвинений в право-националистическом уклоне из ЦК ПОРП были исключены Гомулка и его ближайшие сотрудники — Зенон Клишко и Марян Спыхальски. Последний был даже арестован в мае 1950 как участник антигосударственного заговора. Следователи, применяя насилие, безрезультатно старались добиться от него показаний, которые могли бы скомпрометировать Гомулку. Сам Гомулка был взят под стражу в июле 1951 года, но до снятия с него обвинений в декабре 1954 всё ограничилось лишь домашним арестом. Рождается вопрос: почему дело Гомулки не окончилось польским аналогом процесса Сланского (Чехословакия) и кровавой расправой с «антипартийной группой»? Ответ, пожалуй, заключается в поголовном нежелании кадров ПОРП повторить печальный опыт КПП. Кроме того, никто из руководства партии не верил, что Гомулка является шпионом, и поэтому никто не спешил посадить бывшего Первого секретаря и его правых уклонистов на скамью подсудимых (как это происходило в других странах народной демократии — Венгрии, Болгарии, Румынии и Чехословакии). По мнению некоторых исследователей, процесс Гомулки должен был иметь открытый характер, а известный своим твёрдым характером и упрямством политик (бывший политзаключённый) не преминул бы воспользоваться таким случаем. Следовательно, команда Берута решила переждать период напряжения⁷⁸ .

Арест сделал Гомулку ещё более недоверчивым как к спецслужбам, так и к собственным товарищам, бывшим членам КПП, которые тоже выступили против него, будучи искренне уверенными в националистических взглядах своего секретаря. Проф. Верблан не сомневается, что они были правы, однако, взгляды Гомулки считает его достоинством. Сам Гомулка никогда не стремился мстить своим оппонентам и на заданный в конце 1956 года вопрос: «Из чистых ли побуждений Берут, Минц и Берман боролись против вас?», — ответил «Да»⁷⁹ .

«Правые» в ПОРП действительно не стали жертвами нового 1938 года, зато жестоко обошлись с теми, кто со времён оккупации придерживался взгляда, что винтовка должна руководить партией. Руководители ПОРП считали такую фразеологию непростительной, так как она напоминала им практику довоенной диктатуры офицеров «санации», которые пытались узаконить подобный порядок, прикрываясь собственной партией ББВР. Остриё репрессий было направлено против левых ветеранов гражданской войны в Испании, поскольку правительство хорошо помнило, что именно их лидер — Болеслав Молоец — был причастен к убийству Первого секретаря ППР Павла Финдера. Летом 1951 года начался большой процесс против генералов и офицеров Войска Польского, обвиняемых в планировании военного переворота. Главным подсудимым (генералу Станиславу Татару и полковнику Ежи Кирхмайеру) припомнили, что они во время войны работали в разведке Армии Крайовой, следовательно, их присоединение к Народному фронту не является ни искренним, ни случайным. В целом, в результате чистки в армии в 1951-54 годах было арестовано 92 человека (в т. ч. 83 офицера), из которых 19 были казнены⁸⁰ . Остальных (например, Татара и Кирхмайера) приговорили к пожизненному заключению или многолетней тюрьме, а после 1956 г. освободили и реабилитировали.

Вышеописанные репрессии происходили в атмосфере растущего международного напряжения, связанного с Холодной войной и интенсификацией диверсионной и шпионской деятельности разведок стран НАТО, что находит своё подтверждение в рассекреченных документах. Следует обратить внимание, что подсудимыми в большинстве случаев становились люди, биография которых либо некоторые её эпизоды действительно оставались неясными, а масштаб репрессий не вылился в форму «большого террора». Немаловажным фактором роста активности карательного аппарата были общественные конфликты и напряжение, связанные с большими переменами в структуре самого социума (индустриализация, миграции населения, замена старых форм его поведения новыми и т. п.).

Взгляд партийных историков на период «ошибок и искажений социализма»

Многое о поздней ПОРП говорит объяснение, которое историки-партийцы 80-х годов давали репрессиям тридцатилетней давности. Например, Важневски корень зла видит в пресловутом «люксембургизме СДКПиЛ и части КПП». Он отрицает наличие в партии право-националистического уклона, а вину за конфликт 1948 года возлагает на отрыв коммунистических эмигрантов в СССР (Берман, Минц, Замбровский) от деятелей, находившихся в оккупированной Польше (Гомулка), намного лучше понимавших «чаяния народа». Эти нехорошие эмигранты «обманули некоторых членов ППР» (напр., Берута и Мияла) и принудили к поклонению Сатане… простите… Сталину. В поиске мотивов действий эмигрантов Важневски прибегает к психологизации: «сформированный в буржуазных и обывательских семьях менталитет» и «слепая вера в собственную миссию совершения мировой революции»⁸¹ . Такова была точка зрения не только Важневского, но и подавляющего большинства кадров умирающей ПОРП. Какие события повлияли на формирование этого мировоззрения, исследуем в следующей статье.

Надо добавить, что для партийных идеологов конца Народной Польши было удобно искать непосредственную причину экономического кризиса 80-х годов в… шестилетнем плане. Ибо:

«Эта политика позволила мелкобуржуазным элементам обрести влияние в государстве и в партии, результатом чего стали: антисемитские, антиинтеллигентские и антикрестьянские тенденции в экономической политике и сфере управления. Разрастались новые классовые антагонизмы. Благодаря развитию и самоумножению бюрократии росла новая паразитическая общественная прослойка, которая присваивала себе не столько средства производства, сколько структуру социалистического государства и в процессе деления общественного дохода искажала принцип общественной собственности. Именно эта группа, согласно своему интересу, совершила акт идеологической и организационной диверсии, привела партию к потере её идеологического самосознания. Борьба марксистско-ленинских сил в партии помогла ограничить объём искажений социализма, но до их устранения было ещё далеко»⁸² .

Настолько далеко, что с каждым годом правления антисталинской фракции вместо уменьшения эти искажения продолжали расти. Странное совпадение. Немудрено, что в одной и той же научной работе Важневски мечет громы и молнии на «троцкистов из „Солидарности“» и сталинских недобитков в ПОРП. Непоследовательность в выдвижении тезисов, нехватка внутренней связи в умозаключениях, характерное для сказок повествование (непредумышленная пародия на «Краткий курс истории ВКП(б)»?), отсутствие марксистского анализа взаимоотношений базиса и надстройки с развитием ПНР — все эти недостатки свидетельствуют об уровне самых выдающихся умов в поздней ПОРП. Поэтому нетрудно догадаться, что представляла собой остальная масса её кадров.

«Оттепель» и удар по органам госбезопасности

Профессор Анджей Верблан выдвинул тезис, что в противоположность всем остальным политическим кризисам времён ПНР, имеющим две составляющие, — идущую снизу (массовое общественное сопротивление) и сверху (борьба группировок внутри правящей партии), — в кризисе 1954-57 годов (с кульминацией в октябре 1956) главную роль сыграла обстановка в рядах ПОРП. Вследствие политических волнений в партийном руководстве уже во второй половине 1954 в рядах ПОРП начала формироваться открытая оппозиция, которая инициировала процесс перемен, втягивая в него связанную с партией молодёжь, интеллигенцию и в последнюю очередь с большой осторожностью — рабочий класс⁸³ .

Польским событиям октября 1956 года предшествовал советский март 1953 года, когда после смерти Сталина в партийном руководстве победила линия Берии, который объявил амнистию и фактически дал разрешение на политическую и экономическую либерализацию. Несмотря на скорое падение Берии и приход к власти группы Хрущёва, реформы были продолжены. Пользуясь временным хаосом в СССР, польское руководство старалось выработать собственную стратегию и тактику. Лучшим примером попытки группы Берута проводить независимую от Москвы политику является решение на предоставление правительству права на подбор кадров римско-католической церкви (первые планы подчинить священников государству и создать некий вариант англиканской церкви были сформулированы ещё в XVI веке прогрессивной частью польского дворянства под влиянием Реформации). Пока Сталин и Берия были живы, такие предложения Берута всегда подвергались критике, поскольку они считали ненужным расторжение договора, заключённого в 1950 польским президентом и примасом Стефаном Вышинским. Но теперь, имея свободу действий, Болеслав Берут пошёл на прямое столкновение с главой польской церкви, но встретив сопротивление Вышинского, приказал заключить оппонента в монастыре с целью ликвидации этого сопротивления⁸⁴ (конфликты между государством и церковью в Польше не были редкостью, стоит напомнить о соперничестве между польским королём Болеславом Смелым и бискупом Станиславом в XI веке, что, однако, для обоих окончилось печально). Следующим шагом на пути подчинения церкви Народному фронту было создание с помощью Болеслава Пясецкого (довоенный идеолог польского фашизма, в конце войны начал лояльно относиться к новой Народной Польше, по всей вероятности, поверил, что скоро коммунисты возьмут на вооружение не только фразеологию, но и идеологию национализма и корпоративизма, чем напоминал русских сменовеховцев) организации PAX (лат. Мир), группирующей католиков-государственников и движения церковников-патриотов, которая, однако, не сумела получить значительную поддержку со стороны верующих. Вершина конфликта с церковью пришлась на осень 1953 г., когда группу священников во главе с краковским бискупом Чеславом Качмарком приговорили к заключению по обвинению в шпионаже в пользу ЦРУ и Ватикана, подрывной деятельности и хранении оружия. Если присмотреться к деятельности римско-католической церкви во время Холодной войны (в Италии, Венгрии, Литовской и Украинской ССР) и к политике Ватикана времён Кароля Войтылы (Иоанн Павел II) по отношению к Польше, можно только сожалеть, что планы польского руководства по подрыву влияния церкви обернулись неудачей.

Ещё в ноябре 1953 во многих литературных журналах начали публиковаться циклы обличительных статей, вышедших из-под пера широко известных партийных литераторов (Тадеуш Конвицки, Зыгмунт Калужиньски, юный поэт Адам Важык), до того безоговорочно восхвалявших новый строй⁸⁵ . В культурной и академической среде происходили волнения, которые в начале 1956 года приняли форму свободных дискуссий на общественно-политические темы.

Особое удивление вызвало Министерство публичной безопасности (МБП, «убецы»), которое первым начало пропагандировать лозунг национального суверенитета и программу исправления социализма. Но это их не спасло. Летом 1953 г. с согласия президента Берута началась чистка в польской госбезопасности. В то время, как в советскую тюрьму попали бывшие главы польской военной контрразведки (генерал Дмитрий Павлович Вознесенский и полковник Антон Денисович Скульбашевский), за польской решёткой оказался полковник Юзеф Ружаньский из МБП⁸⁶ . Зато были амнистированы бывшие бойцы Армии Крайовой и другие политзаключённые. Началась их интеграция в общественную жизнь (в т. ч. благодаря новому союзу ветеранов: Союз борцов за свободу и демократию).

Большой общественный резонанс имел также побег на Запад в самом конце 1953 года Юзефа Святло, — замглавы известного 10-го Департамента МБП, — который в эфире Радио Свободная Европа начал обличать «адский тандем Сталин-Берут», якобы принуждавший несчастного Ружаньского фабриковать ложные обвинения против невиновных людей⁸⁷ . Когда Берут узнал об этих сенсациях, он задался вопросом, по какой причине с виду бдительное МБП оставалось слепым к беззакониям в собственном департаменте.

«МБП всегда избегало партийного контроля под предлогом хранения тайны следствия. Однако оказалось, что оно само первым нуждается в контроле»⁸⁸ .

Итогами проведённой Берутом и Берманом чистки стала ликвидация МБП в декабре 1954 г.⁸⁹ и привлечение многих его членов к уголовной ответственности в течение следующих двух лет⁹⁰ . Станислав Радкевич, ответственный за контроль над МБП, был понижен в должности до министра совхозов.

Фракционная борьба в ПОРП

Фракции, которые сформировались в конце 1953 года в ПОРП, были названы от мест в Варшаве, где собирались их члены. Большинство из них имело стаж в КПП.

Натолинцы — предполагали продолжение близких отношений с хрущёвским СССР и считали социализм вполне приемлемым общественным строем. Ответственность за ошибки и искажения возлагали на отдельные личности, которые предали свои идеалы и должны понести наказание. По их мнению, причиной всех отрицательных явлений в ПНР был сталинизм — антисоциалистическая ересь, навязанная всей партии и стране узкой группой догматиков (Берут, Берман, Минц). Немудрено, что в глазах Хрущёва натолинцы представляли собой «здоровые элементы в партии» и заслуживали советскую поддержку. Члены этой фракции были выходцами из класса рабочих и крестьян (отсюда оппоненты прозвали их хамами), и поэтому их объективный классовый интерес требовал дальнейшего существования правительства Народного фронта. Видные деятели: Виктор Клосевич (председатель Центрального совета профсоюзов) и Александер Завадский. Некоторые историки относят к фракции также Казимежа Мияля (в 60-х годах под влиянием советско-китайской полемики перешёл на позиции маоизма и попытался воссоздать КПП, но об этом позже), однако сам Мияль опровергал эти слухи⁹¹ .

Пулавяне — реформисты, желающие полной независимости от советского влияния. Частично являлись «разочаровавшимися сталинистами», поскольку, будучи видными государственными деятелями, сталкивались с обвинениями в причастности к ошибкам периода 1948-1953. Поэтому выдвигали лозунг максимальной демократизации общества (по их мнению, диктатура пролетариата сводилась к принципу выборности руководства партии её членами), либерализации в области культуры и науки (терпимость к антимарксистским тенденциям) и смягчения цензуры. Требовали, чтобы страна вышла из изоляции и начала активно участвовать в работе международных организаций. В области экономики одобряла сильное рабочее самоуправление на заводах и введение рыночных механизмов по всему народному хозяйству. Взгляды пулавян не кажутся неожиданными, если учитывать их классовое происхождение — городская мелкая буржуазия и интеллигенция. По причине этнической принадлежности части из них противники в партийном аппарате начали именовать пулавян фракцией евреев («Żydy»). К пулавянам принадлежали Леон Касман (главный редактор партийной газеты «Трибуна Народа»), Романа Гранас (директор Центральной партийной школы), Стефан Сташевски (руководитель ПОРП в столице), Роман Замбровский, Эдвард Охаб и многие бывшие социал-демократы из ППС (Юзеф Циранкевич, Адам Рапацкий)⁹² .

Как утверждает профессор Верблан, фракция реформистов добилась такого влияния в партийном истеблишменте, что с конца 1954 года начала влиять на большинство политических и кадровых решений. Прежде всего, они заботились о том, чтобы правительство полностью расправилось с «нарушителями социалистической законности» из МБП. Пулавяне первыми потребовали отказа от советских стандартов и посредством молодёжных журналов поощряли борьбу против пережитков сталинизма в обществе. Во время кризиса 1956 года заключили союз с Гомулкой и помогли ему победить⁹³ .

Познанский июнь

Бунт рабочих познаньских предприятий не был непосредственной причиной Октября 1956 года. Также он не был ни тактической игрой партийных фракций, ни тем более советской провокацией. В Познани сосредоточились все недостатки и проблемы, вызванные милитаризацией экономики во время шестилетнего плана⁹⁴ . Причины недовольства надо искать в ухудшении условий труда, связанном с быстрыми темпами роста тяжёлой промышленности. Не хватало полуфабрикатов, запчастей, инструментов, средств безопасности и гигиены, вследствие чего нередко случались простои производства. Завышенные нормы продукции стали причиной понижения качества изделий и увеличения числа несчастных случаев у станка. Продовольственное снабжение тоже оставляло желать лучшего. Однако лишь введение налога на аккордные ставки, который нанёс удар по зарплатам самых эффективных рабочих (ибо ранее они получали больше денег), переполнило чашу терпения⁹⁵ .

Переговоры, которые велись непрерывно с 1954 года между делегатами рабочих и Министерством тяжёлой промышленности, не принесли никаких результатов. Поэтому 28 июня 1956, когда трудящиеся узнали, что очередная делегация, отправленная в столицу, не добилась успеха, они решили организовать манифестацию у правительственных зданий в Познани. С инициативой вышли рабочие Металлопромышленного Завода, Ремонтного завода ж/д подвижного состава, а также Городского транспортного предприятия⁹⁶ . Ранним утром они образовали шествие, идущее в центр города, собирая по пути трудящихся остальных предприятий. У зданий муниципальных властей и Воеводского комитета ПОРП собралось около 100 тысяч человек. Поскольку никто из начальников не вышел к собравшимся и не предложил им начать переговоры (ибо городской секретарь ПОРП с сотрудниками спрятался в здании Госбезопасности⁹⁷ ), разъярённые рабочие разгромили оба здания. Потом часть манифестантов разошлась по свои фабрикам, а остальные взяли штурмом тюрьму, где (как ходили слухи) были заключены рабочие делегаты. В результате было освобождено около двухсот уголовников и отобрано оружие у надзирателей. Потом пришло время для разгрома зданий суда и прокуратуры. Третья группа разграбила Центр Общественных Страховок (ЗУС) и попыталась захватить городское отделение Госбезопасности (с декабря 1954 до конца 1956 заменяла ликвидированное МБП). Началась стрельба, так как атакующие располагали значительным количеством оружия из нелегальных арсеналов, от криминального подполья и добытым у милиционеров и надзирателей. От пуль погибли двое случайных прохожих, а толпа линчевала одного офицера Госбезопасности⁹⁸ . Правительство, опасаясь эскалации волнений, стянуло к Познани 10 тысяч солдат из всей страны. Когда вооружённые демонстранты были вытеснены из здания Госбезопасности, они заняли крыши близлежащих жилых домов, откуда начали хаотическую пальбу по солдатам и мирным жителям, лишь усугубив панику. Вследствие этого погибло больше людей, чем во время атаки на здание Госбезопасности⁹⁹ .

Армия сумела навести порядок лишь поздней ночью. В итоге выступлений погибло на месте либо от ран 57 человек (49 мирных жителей, 4 солдата, 3 функционера Госбезопасности, 1 милиционер). Больше 80 % жертв были случайными (в т. ч. 15 несовершеннолетних). Большинство убитых не участвовало в столкновениях — пуля настигла их, когда они шли на работу, за покупками или стояли среди уличных зевак. Около 650 человек было ранено. Интересно, что ранения у 120 из них не имели огнестрельного характера, а были получены во время разворовывания магазинов (переломы, ранения от разбитых выставочных стёкол)¹⁰⁰ . Почти 88 человек были арестованы, но большинство отпущено сразу после допроса. В сентябре 1956 начались процессы над 135 участниками беспорядков, но октябрь 1956 их отменил. Тем временем, материальные потери были огромны: были разграблены или разрушены несколько десятков магазинов, частных квартир и даже ясли, не говоря уже о 32 трамвайных вагонах — большинство которых находилось далеко от места столкновений. Ничего удивительного, что июнь 1956 стал травмой для жителей Познаня и неожиданностью для властей¹⁰¹ .

Власти сделали выводы из происшедшего в Познани. В июле 1956 зарплаты рабочих были повышены, условия труда улучшены, а деньги из налога на аккордные ставки были возвращены трудящимся. Вопреки утверждениям некоторых польских историков, более осторожные исследователи подчёркивают, что июнь 1956 г. коренным образом отличался от событий в Венгрии, поскольку не имел ни управляющего центра, ни вождей. Стихийность и отсутствие координации предрешили его судьбу¹⁰² . Однако не исключено, что накопившееся недовольство со стороны масс могло бы в будущем выразиться в кровавом полномасштабном восстании под антикоммунистическими лозунгами, если бы в партийном руководстве в октябре 1956 года не наступила кадровая смена и корректировка прежнего курса¹⁰³ .

Польский октябрь 1956 года

Чем на самом деле явился октябрь 1956 года? Идеологическим мифом партийных ревизионистов? Проявлением борьбы за влияние в руководстве ПОРП? Стихийным общественным движением? Сколько историков, столько и ответов. Но в одном вопросе все они согласны: октябрь 1956 был началом процесса постепенного отхода от марксистско-ленинской теории и практики, закономерным результатом чего стала гибель ПНР в 1989 году. Октябрь 1956 года обусловлен как событиями на международной арене, так и действиями правительства, общества и церковных иерархов¹⁰⁴ .

Когда в 1954 г. Гомулка был освобождён от домашнего ареста, всем стало ясно, что он в конце концов вернётся к своей прежней должности, чтобы претворять в жизнь собственную политическую программу («социализм с польской спецификой»). Поэтому даже новый Первый секретарь Эдвард Охаб (занявший должность после смерти Берута в марте 1956 г.) воспринимался советскими партнёрами как временный руководитель, маневрирующий между партийными фракциями «либералов» («пулавян») и «консерваторов» („натолиньцев»). После познанских событий в июне 1956 именно голос Гомулки стал решающим на партийных собраниях, тем более, что остальные члены руководства, не имея своего мнения по поводу необходимой тактики в данный момент, с облегчением согласились с предложениями Гомулки¹⁰⁵ .

Подавление волнений в Познани не разрядило атмосферы в стране. Летом 1956 уже не только пресса, но и заводы стали средоточием реформистских настроений. На многих фабриках сформировались отряды рабочей милиции с бело-красными повязками (прямая ссылка на фабрично-заводские комитеты 1944-45 гг.)¹⁰⁶ . Во главе движения находился автомобильный завод в г. Жерань (пригород Варшавы), где в митингах принимали участие студенты, журналисты и даже «комсомольцы» (Союз польской молодёжи). Один из местных членов ПОРП признавал:

«Больше чувствую, чем понимаю, что вообще здесь происходит»¹⁰⁷ .

Столичное отделение ПОРП, находившееся под влиянием либеральной фракции, поддерживало формирование фабрично-заводских комитетов и форсировало идею назначения директоров посредством голосования всего заводского коллектива вместо присылания их министерством. Рабочие поддались влиянию молодёжи из интеллигентских семьей (отнюдь не в последний раз) и массово поддержали студентов, митинговавших в октябре 1956 года у здания Варшавского политехнического института (30 тыс. человек), а потом согласились войти в состав делегации, направленной к правительству, наряду с главным редактором либерального журнала «По просту» (рус. Просто-напросто) и секретарём заводского комитета ПОРП на Жерани¹⁰⁸ .

Октябрь 1956. Митинг на автозаводе в г. Жерань (сегодня — район Варшавы). Оратор — Лехослав Гозьдзик — секретарь заводского комитета ПОРП

Войско Польское одним из первых поддалось атмосфере праздника и радостного ожидания какого-то перелома (состав армии был по большей части крестьянским и не мог не воспроизводить настроений этого класса). Поэтому на митинге в Военной технической академии был выдвинут лозунг:

«Армия с народом, народ с армией».

После недолгих колебаний к студентам, трудящимся и солдатам примкнула милиция¹⁰⁹ .

Ход событий в Польше настолько обеспокоил советское руководство, что сам Хрущёв с сотрудниками неожиданно посетил пленум ЦК ПОРП в октябре 1956 г., потребовал немедленно приостановить заседание и в то же время провести персональные перестановки в составе президиума. Чтобы придать своим словам вес, он отдал приказ советским частям, базирующимся в Польше, выступить в поход на Варшаву. Однако этот жест грозил тем, что ситуация быстро выйдет из-под контроля, поскольку Войско Польское начало готовиться к отражению предполагаемой советской атаки. Руководители ПОРП из обеих фракций временно пришли к согласию и совместно убедили Хрущёва отменить приказ (войска остановились 100 км от Варшавы) и сесть за стол переговоров. Козырем в руках правительства ПНР и лично Гомулки оказалась полученная несколько месяцев назад поддержка со стороны руководства Компартии Китая для «самостоятельного решения Польшей её внутренних проблем». Вследствие переговоров, которые длились всю ночь, Гомулка убедил Хрущёва, что польское правительство пользуется настолько сильной поддержкой широких масс, что самостоятельно сумеет овладеть ситуацией. Хрущёв поверил, что Гомулке нужно время для победы над партийными «либералами» («Я ему доверяю как коммунисту!»). 24 октября лидер КПСС, возвращаясь в Москву, приказал советским частям вернуться на базы¹¹⁰ .

После вести о том, что «наш товарищ Веслав прогнал москалей», 24 октября 1956 года на площади у Дворца культуры и науки в Варшаве собралась полумиллионная толпа, чтобы выразить свою поддержку Гомулке (а по сути, той перемене курса, которую он обещал). Митинги состоялись и в других городах Польши, но повсюду прошли спокойно, без эксцессов. Одним из первых решений нового Первого секретаря было освобождение из монастыря примаса Стефана Вышинского, которого он убедил в правильности своей программы по построению социализма в Польше. Взамен огромного увеличения автономии церкви Вышинский оказал поддержку Гомулке и посредством церковного аппарата помог успокоить своих прихожан. Действительно, никогда больше государство не позволило себе вмешаться в дела церкви так, как это было в 1953-55 гг. (несмотря на конфликт в 1966-68 гг.). Гомулке удалось также в ноябре 1956 добиться от Москвы пересмотра торговых расчётов между обеими странами, аннулирования польской задолженности, репатриации 30 тыс. поляков, живущих в СССР, и определения статуса советских войск в Польше. Во внутренней политике первым сигналом нового курса стала фразеология национального единства и примирения, под предлогом которой было амнистировано свыше 35 тыс. политзаключённых-антикоммунистов. Многие из них (особенно ветераны Армии Крайовой) начали присоединяться к Союзу борцов за свободу и демократию, в некоторых местах своей численностью они превысили левых ветеранов и вошли в состав руководства этой организации. Немудрено, что антикоммунистически настроенные польские эмигранты на Западе с большой надеждой встретили перемены октября 1956 г. Ян Новак-Езёраньски, видный сотрудник Радио Свободная Европа, даже убедил своих американских кураторов, чтобы они на некоторое время остановили критику нового руководства ПОРП¹¹¹ .

Октябрь 1956 и жители деревни

Октябрь 1956 года означал для крестьян окончательный отказ от коллективизации. В своей речи на Пленуме ЦК ПОРП (19-21 октября 1956 года) Гомулка объявил:

«Необходимо разрешить ликвидацию тех колхозов, у которых нет условий для дальнейшего развития и которые позорят идею производственного кооператива»¹¹² .

Кулачество только того и ждало. Начался процесс стремительного уничтожения ростков социализма в деревне. В период с ноября 1956 по январь 1957 количество колхозов уменьшилось с 10,2 тыс. до 1,9 тыс. Были отмечены самосуды и избиения людей, связанных с государственным аппаратом. Сельские члены ПОРП начали скрывать свою партийную принадлежность. Во многих деревнях против деятелей ПОРП выступил её союзник — Объединённая крестьянская партия. На сессию одного из сельсоветов около г. Лодзь прибыли местные члены ЗСЛ, вооружённые топорами, готовые убивать коммунистов¹¹³ . В лучшем случае зажиточные крестьяне ограничивались отзывом всего сельсовета и назначением своих людей. Крестьянская война не вспыхнула, так как середняки и кулаки были убеждены, что вернувшийся к власти Владислав Гомулка представляет их классовые интересы. Понятно, что перед выездом Гомулки на московские переговоры в ноябре 1956 ЦК ПОРП получил тысячи писем от крестьян со всей страны, умоляющих их любимого Веслава (псевдоним Гомулки со времён войны) никуда не уезжать, ибо «москали убьют его как Берута» (ходили слухи, что в начале 1956 года во время 20-го Съезда КПСС пребывающий в Москве президент Берут был отравлен, однако эта легенда не нашла подтверждения в будущем). Крестьянки приносили Гомулке сухой паёк на вокзал, чтобы он не кушал в СССР «отравленную еду», люди с рыданием ложились на рельсы, чтобы поезд с их идолом не смог уехать в страну «извечного врага»¹¹⁴ . Женщина из делегации от региона Подлясе, на заседании правления Союза крестьянской взаимопомощи (9-10 ноября 1956) сказала:

«Наши мужики говорят, что товарищ Гомулка — настоящий народный герой, который наконец-то покончит с нашей крестьянской горькой участью!»¹¹⁵

Октябрь 1956 и жители города

Символом перемен на предприятиях стали фабрично-заводские комитеты, легализованные 19 октября 1956 года. Таким образом партия старалась направить стихийное формирование органов рабочего самоуправления в приемлемое для государства русло, чтобы укрепить позицию директоров и, тем самым, избежать хаоса на производстве. 28 ноября 1956 года был введён запрет на формирование комитетов в государственных управлениях и институтах¹¹⁶ . Тем временем, на заводах первыми жертвами агрессии рабочих (раздражённых ухудшением условий жизни и труда в первой половине десятилетия) стали члены ПОРП, а также инженеры и управляющие. Во избежание неприятностей, многие мастера, техники и инженеры предпочитали некоторое время не выходить на работу¹¹⁷ . Ненависть рабочих направлялась также против немногочисленных евреев, ещё до войны представляемых пропагандой как пятая колонна советов, а теперь обвиняемых (например, деятелями партийной фракции консерваторов-натолиньцев) в причастности к репрессиям периода «искажений социализма». Через 12 лет игра на антисемитских настроениях сыграет злую шутку с партийным руководством и чуть не приведёт к власти явных националистов из группы Мечислава Мочара — сторонника доминирования винтовки над партией. Но всему своё время.

Конфликты внутри рабочих коллективов обострились, когда над пролетариатом нависла угроза безработицы, причиной которой стали правительственная кампания по борьбе с бюрократизмом, сокращение штатов в армии и органах госбезопасности, но прежде всего глубокая смена профиля промышленного производства вследствие нормализации международных отношений. Трудящиеся, особенно т. н. рабочая аристократия (хорошо оплачиваемые квалифицированные рабочие городского происхождения) требовали от дирекции, чтобы увольняли в первую очередь полупролетариев («Они готовы работать за низкую зарплату, поскольку так или иначе участок их прокормит», «пренебрегают работой», «отбирают хлеб у городских трудяг») и женщин («Их место в доме при детях»)¹¹⁸ . Потребность в рабочей силе во время форсированной индустриализации была столь великой, что женщин начали нанимать на «традиционно мужские» профессии (тракторист, каменщик и т. п.), что вызывало негодование у священников и рабочих-мужчин. Однако, благодаря экономической политике времён Шестилетнего плана, для многих женщин работа стала не только источником дохода, но и открыла им возможность покинуть свой «терем», утвердиться в своей полноценности как человеку труда и гражданину, а также укрепить авторитет в семье. С октября 1956 года женщины были вынуждены работать гораздо больше, чем раньше, за более низкую зарплату, либо выйти замуж за хорошо оплачиваемого рабочего¹¹⁹ . Поэтому польскую оттепель ассоциировали с деградацией и посягательством на их права, несмотря на то, что правительство Народного фронта разрешило «в утешение» делать аборты (раньше они были в большинстве случаев запрещены из-за стремления властей к пополнению демографических потерь, вызванных войной).

Октябрь 1956 года принёс с собой временный рост потребления (за счёт инвестиций), рост зарплат и возрождение рабочего самоуправления. Но когда активность масс пошла на спад, всё вернулось на круги своя, поскольку состояние экономики в десять лет после окончания войны ещё не позволяло достичь уровня жизни, сравнимого с почти нетронутыми разрухой наиболее богатыми капиталистическими странами. С конца 1956 года отмечается интересная закономерность: дети рабочих, которым в предыдущем десятилетии правительство обеспечило возможность получения высшего образования (стипендиальная система, премия за классовое происхождение), начали постепенно терять государственную поддержку и уступать место в вузах молодёжи из семей «потомственных интеллигентов», которым уже никто не ставил в упрёк принадлежность к реакционному подполью¹²⁰ . Неудивительно, что в то время, как рабочие всё больше разочаровывались в Гомулке, деятели культуры были вполне довольны. Ведь раз и навсегда был отброшен соцреализм, а на месте закрытого журнала «По просту» был создан еженедельник «Политыка», который воспитал целое поколение новой буржуазно-либеральной интеллигенции. В академической среде в разы выросло значение западной социологии и антимарксистской философии, восходящими светилами которых стали такие бывшие сталинисты, как Зигмунт Бауман и Лешек Колаковский¹²¹ .

Польские студенты с транспарантом «Руки прочь от Венгрии»

Пока не пришло разочарование, значительная часть общества решила принять участие в реформировании страны. Стремительно выросло количество частных писем в ЦК ПОРП (с 26 тыс. в 1956 г. до 160 тыс. в 1957 г.). Во многих случаях это были уже не жалобы на действия местных властей и не личные просьбы, а мнения и предложения по вопросам «большой политики»¹²² . Массы стремились проявить активность и инициативу, что находило своё отражение в большом количестве новых или старых, но воссозданных общественных организациях — от клубов католической интеллигенции до скаутинга (харцерство) и благотворительных фондов. В самом начале 1957 года польское МВД (МСВ) зафиксировало 143 нерегистрированных общества и ассоциации. В предыдущий период 1951-56 гг. официально зарегистрировано лишь 65 организаций, на протяжении лишь двух лет (1957-58) регистрацию получили 296 обществ¹²³ .

Смена общественных настроений

До 1956 года общественное сознание ещё помнило о негативных сторонах довоенного капитализма и оккупации. Поэтому, несмотря на политические эксцессы и репрессии, правительство Народного фронта получило огромную поддержку. Ведь послевоенные перемены (вроде ликвидации излишнего населения в деревне, предоставления широких возможностей и т. п.) имели многочисленных бенефициаров. Однако с 1956 года память о довоенной реальности быстро слабела, особенно в городе. Вследствие этого изменилось понимание общественного престижа: для рабочих примером для подражания стал тот трудящийся, который стремится сделать карьеру и добиться повышения социального статуса, а в деревне — зажиточный крестьянин («крепкий хозяин»), занимающий высшую ступень иерархической лестницы. Впрочем, крестьяне (составляющие вместе с полупролетариями почти половину населения) вплоть до конца ПНР оставались главной опорой правительства и никогда не бунтовали (в отличие от рабочих), так как партийное руководство в октябре 1956 года вернуло им право на существование как особого класса мелких собственников, живущего за счёт горожан¹²⁴ . По мере повышения уровня образования, у всех групп населения росли стремления повысить свой материальный и общественный статус, всё явственней проявлялось критическое отношение к политике правительства. Начали обозначаться первые очаги будущего бунта, нацеленного на полную и сиюминутную реализацию тех мер, которые ассоциировались с социализмом¹²⁵ .

Корректировка экономического курса

Гомулка продолжил начатое ещё при жизни Берута повышение зарплаты. В 1956-60 гг. средняя реальная зарплата в обобществлённом секторе народного хозяйства выросла на 22 % (на около 3,7 % в год), а средние пенсии и пособия по инвалидности в 1958 г. были повышены до уровня, по крайней мере, 38 % от средней зарплаты. Однако пенсионерам ограничивали возможность подрабатывать, поскольку государство стремилось обеспечить представителей послевоенного демографического пика рабочими местами. Следовательно, пожилым людям приходилось обращаться за помощью к своим семьям либо в особые государственные учреждения¹²⁶ .

Октябрь 1956 года принёс коренные перемены в жилищном вопросе. Раньше только государство занималось строительством и управлением жилищным фондом. Люди, прибывающие в разрушенные войной города, в первую очередь нуждались в помещениях с потолком или крышей над головой, где могли бы жить. Запросы горожан превышали возможности уцелевшей инфраструктуры, особенно в Варшаве. Поэтому с 1945 года администрация получила право заселять жильцов в любые квартиры независимо от того, кому они принадлежали, главное, чтобы соотношение площади квартиры в перечислении на количество квартирантов было меньше лимита, установленного для данного города. Низкая плата позволяла квартиросъёмщикам сэкономить деньги, однако затраты на ремонт тоже оказывались низкими, что затрудняло содержание зданий в хорошем состоянии¹²⁷ . В марте 1957 года правительство приняло решение оказать широкую помощь частному и кооперативному жилищному строительству. Государство перестало непосредственно вмешиваться в жилищный вопрос, а в 1958 г. правила, определяющие плотность населения, были либерализованы. Всё это стало возможным благодаря стремительному развитию квартиростроения. В период 1950-55 гг. было построено всего 402,5 тыс. квартир (67 тыс. в год), но, тем не менее, из-за масштаба миграции сельчан в города (1,8 млн чел. в 1951-55 гг.) и естественного прироста населения дефицит квартир продолжал сохраняться. Следовательно, на одну “избу” (так называлась норма жилья на одного человека) приходилось 1,7 человека. Лишь в 1957 г. положение значительно улучшилось, а в период 1956-60 построено уже почти 622 тыс. квартир (124 тыс. в год). Поэтому на одну «избу» приходилось теперь только 1,3 человека. Однако об изменениях в повседневной жизни городского населения лучше свидетельствует факт, что в 1955 г. отдельная уборная имелась лишь в ⅓ квартир. Остальные имели общую уборную, расположенную в коридоре на каждом этаже. Зато в 1970 г. (последнем году руководства Гомулки) уже 55 % квартир имели отдельную уборную¹²⁸ .

Октябрь, чреватый последствиями

Ханна Свида-Земба, исследующая период «польского сталинизма», указала в своих работах на — по её мнению — положительные последствия Октября 1956 года. Такие, как исчезновение идеологизации общественной жизни, предоставление людям свободы быть собой, отступление партии от попыток воспитания своих членов. Человек смог, наконец, погрузиться всецело в собственную безопасную личную жизнь¹²⁹ . Другой историк — проф. Анджей Валицки — подчеркнул, что начатые тогда перемены явились большим шагом в сторону свободы:

«Не коммунистической свободы, понимаемой как сознательный контроль над общей судьбой благодаря устранению зависимости от слепых рыночных сил и классового господства буржуазии, а либеральной свободы, которая освобождает совесть и личную жизнь каждого индивидуума от общественного контроля»¹³⁰ .

Слова и действия Гомулки свидетельствуют о том, что он не верил в популярность идей коммунизма в Польше. Поэтому хлопотал прежде всего о национальной легитимизации ПНР, подчёркивая вопросы территории государства и геополитики, при этом защищал особенность польской модели (в т. ч. перевес частного сектора в сельском хозяйстве) и сознательно отбросил цель создания бесклассового будущего. Он хотел максимально растянуть дорогу к непонятному для него коммунизму, и поэтому с 1956 года ПОРП перестала требовать от своих членов хотя бы поверхностного знания марксизма-ленинизма¹³¹ . Характерным для большинства граждан ПНР стало сочетание поддержки властей (по крайней мере, пассивной) с отсутствием участия в коммунистической деятельности. Таково было условие признания ПОРП национальной партией мелкой буржуазией, крестьянством и церковью¹³² . Гомулка, благодаря своим право-националистическим взглядам (которые в 1948 стоили ему должности Первого секретаря), в 1956 году на волне охватившей весь социалистический блок десталинизации сначала получил широкую поддержку со стороны большинства слоёв польского общества: не только тех, кто поддерживал социализм и хотел его улучшения, а и тех, кто желал реставрации капитализма. С течением времени все они разочаровались в новом лидере, ибо он решился вместо шага вперёд или отката назад просто увековечить текущее состояние. В следующей части мы рассмотрим, к чему это привело.

Октябрь 1956 — речь Гомулки перед Дворцом культуры в центре Варшавы

Краткие выводы

В самой идее Народного фронта лежал залог как послевоенной победы польских коммунистов, так и будущих проблем, с которыми они столкнулись из-за своих постоянных уступок коалиционным партнёрам (представляющим на самом деле интересы мелкобуржуазной стихии). В то время, как до 1956 года польские сталинисты предполагали догнать Советский Союз в экономическом и культурном плане (но при этом свою роль видели в командовании массами, а не в сотрудничестве с ними), право-националистические уклонисты, наоборот, провозглашали «польскую дорогу к социализму», которая была проявлением хвостизма и капитуляцией перед мелкой буржуазией (особенно в деревне) и предлагали заменить диктатуру пролетариата расплывчатым лозунгом «народной власти» под руководством «партии всего народа».

«Сталинисты» убеждены, что решающую роль в строительстве социализма играет развитие производительных сил, под которым они подразумевали технический прогресс, якобы автоматически вызывающий повышение социалистического сознания масс. Поэтому они не опасались принять на вооружение патриотическую фразеологию и надклассовую трактовку истории страны ради укрепления влияния среди разных слоёв населения, что довоенным польским коммунистам казалось бы немыслимым. Но этот шаг не остался без последствий, поскольку классовые враги, пользуясь националистической риторикой, сумели представить ключевые элементы советской модели чуждыми польскому менталитету (зато «типичными для русской нации») и навязать партии свою повестку, что станет особенно заметным в 1960-х годах.

Отступления от марксистско-ленинской политики, вызванные классовой природой правительства Народного фронта, начали угрожать Польской народной республике превращением в самое слабое звено социалистического лагеря. Тем более, что польские коммунисты, деморализованные советской «десталинизацией», предпочли лёгкую стратегию (строительство «реального социализма») стремлению к созданию бесклассового общества (в котором уже нет места государству, в т. ч. и польскому).

Piotr Biełło (тов. Петер)

Библиография

Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985.
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016.
Józef Andrzej Gierowski, Historia Polski 1764-1864, Warszawa 1985.
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001.
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016.
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006.
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006.
Andrzej Kawalec, Zapomniana Armia Ludowa, Tygodnik Przegląd, 13.09.2009.
Andrzej Sowa, AK bliżej i dalej Moskwy (wywiad), Tygodnik Przegląd, 19.03.2017.
Andrzej Sowa, Kto wydał wyrok na miasto (wywiad), Tygodnik Przegląd, 1.08.2016.
Teresa Torańska, Oni, Warszawa 1990.
Andrzej Walicki, Historyczny sens Polskiego Października, Tygodnik Przegląd, 29.10.2006.
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011.
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989.
Andrzej Werblan, Alternatywa dla Londynu i… Moskwy, Tygodnik Przegląd, 25.07.2004.
Andrzej Werblan, Dlaczego Gomułka przegrał ze Stalinem, Tygodnik Przegląd, 13.02.2005.
Andrzej Werblan, Gomułki «zamach stanu», Tygodnik Przegląd, 11.01.2004.
Andrzej Werblan, Naród nie może zginąć (wywiad), Tygodnik Przegląd, 27.10.2014.
Andrzej Werblan, PRL bez teczek, Tygodnik Przegląd, 14.06.2009.

Фильмография

Нашли ошибку? Выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Примечания

Józef Andrzej Gierowski, Historia Polski 1764-1864, Warszawa 1985, s. 230. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 295-296. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 311. ↩
Andrzej Sowa, AK bliżej i dalej Moskwy (wywiad), Tygodnik Przegląd, 19.03.2017. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 11. ↩
Andrzej Kawalec, Zapomniana Armia Ludowa, Tygodnik Przegląd, 13.09.2009. ↩
Andrzej Werblan, Gomułki «zamach stanu», Tygodnik Przegląd, 11.01.2004. ↩
Andrzej Werblan, Gomułki «zamach stanu», Tygodnik Przegląd, 11.01.2004. ↩
Andrzej Werblan, Gomułki «zamach stanu», Tygodnik Przegląd, 11.01.2004. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985 ↩
Andrzej Sowa, AK bliżej i dalej Moskwy (wywiad), Tygodnik Przegląd, 19.03.2017. ↩
Andrzej Sowa, AK bliżej i dalej Moskwy (wywiad), Tygodnik Przegląd, 19.03.2017. ↩
Andrzej Sowa, AK bliżej i dalej Moskwy (wywiad), Tygodnik Przegląd, 19.03.2017. ↩
Andrzej Sowa, AK bliżej i dalej Moskwy (wywiad), Tygodnik Przegląd, 19.03.2017. ↩
Andrzej Werblan, Alternatywa dla Londynu i… Moskwy, Tygodnik Przegląd, 25.07.2004. ↩
Andrzej Werblan, Dlaczego Gomułka przegrał ze Stalinem, Tygodnik Przegląd, 13.02.2005. ↩
Andrzej Werblan, Dlaczego Gomułka przegrał ze Stalinem, Tygodnik Przegląd, 13.02.2005. ↩
Andrzej Werblan, Alternatywa dla Londynu i… Moskwy, Tygodnik Przegląd, 25.07.2004. ↩
Andrzej Werblan, Dlaczego Gomułka przegrał ze Stalinem, Tygodnik Przegląd, 13.02.2005. ↩
Andrzej Werblan, Dlaczego Gomułka przegrał ze Stalinem, Tygodnik Przegląd, 13.02.2005. ↩
Andrzej Sowa, Kto wydał wyrok na miasto (wywiad), Tygodnik Przegląd, 1.08.2016. ↩
Andrzej Kawalec, Zapomniana Armia Ludowa, Tygodnik Przegląd, 13.09.2009. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 21. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 36. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 425. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s.430. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 37. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 38. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 39. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 33. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 33. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 33. ↩
Andrzej Werblan, Naród nie może zginąć (wywiad), Tygodnik Przegląd, 27.10.2014. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 433. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 46. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 41. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 42. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 421. ↩
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 43. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 437. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 438. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 46. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s. 437. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 48-49. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 70-71. ↩
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 71. ↩
Teresa Torańska, Oni, Warszawa 1990, s. 301. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 72. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 74. ↩
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001. ↩
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001. ↩
Teresa Torańska, Oni, Warszawa 1990, s. 110-115. ↩
Teresa Torańska, Oni, Warszawa 1990, s. 306. ↩
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001. ↩
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001. ↩
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001. ↩
Dariusz Jarosz, Różne oblicza PRL, Tygodnik Przegląd, 15.10.2001. ↩
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006. ↩
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 77. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 78. ↩
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Centralne Archiwum KC PZPR, sygn. Akt. 254, 1955 r. [za:] Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 78. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 79-80. ↩
Józef Buszko, Historia Polski 1864-1948, Warszawa 1985, s.432. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989. s. 53. ↩
Teresa Torańska, Oni, Warszawa 1990, s. 110. ↩
Teresa Torańska, Oni, Warszawa 1990, s. 110. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989. s. 57. ↩
Andrzej Werblan, Dlaczego Gomułka przegrał ze Stalinem, Tygodnik Przegląd, 13.02.2005. ↩
ładysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 71, 62. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 63. ↩
Andrzej Werblan, Naród nie może zginąć (wywiad), Tygodnik Przegląd, 27.10.2014. ↩
Andrzej Werblan, Naród nie może zginąć (wywiad), Tygodnik Przegląd, 27.10.2014. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 65. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 61. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 81. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Andrzej Werblan, Naród nie może zginąć (wywiad), Tygodnik Przegląd, 27.10.2014. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Rękopis CA KC PZPR, sygn. 254 [za:] Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 66-67. ↩
Władysław Ważniewski, Polityczne i społeczne problemy rozwoju Polski Ludowej 1944-1985. Zarys Historii, Warszawa 1989, s. 319. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Łukasz Jastrząb, Mit o powstaniu 1956 roku, Tygodnik Przegląd, 2.07.2006. ↩
Andrzej Werblan, Naród nie może zginąć (wywiad), Tygodnik Przegląd, 27.10.2014. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Paweł Dybicz, Polski Październik ‘56, Tygodnik Przegląd, 24.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Jan Kancewicz, Robotnicy zawsze byli oszukiwani, Tygodnik Przegląd, 26.02.2006. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Andrzej Werblan, PRL bez teczek, Tygodnik Przegląd, 14.06.2009. ↩
Krzysztof Wasilewski, Pokolenie ‘56, Tygodnik Przegląd, 23.10.2011. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Dariusz Jarosz, Więcej wolności we własnym domu, Tygodnik Przegląd, 31.10.2016. ↩
Andrzej Walicki, Historyczny sens Polskiego Października, Tygodnik Przegląd, 29.10.2006. ↩
Andrzej Walicki, Historyczny sens Polskiego Października, Tygodnik Przegląd, 29.10.2006. ↩
Andrzej Walicki, Historyczny sens Polskiego Października, Tygodnik Przegląd, 29.10.2006. ↩
Andrzej Walicki, Historyczny sens Polskiego Października, Tygodnik Przegląd, 29.10.2006. ↩