Приветствую вас, товарищи и мир-системщики!
Сегодня у нас на повестке дня «великий и ужасный» неэквивалентный обмен.
У большинства теоретиков неэквивалентного обмена в основе этого явления лежит какой-то монопольный фактор. У Аргири Эммануэля это профсоюзы развитых стран и ограниченная мобильность рабочей силы на периферии. У Самира Амина — транснациональные корпорации и компрадорская буржуазия. У Джона Смита — сверхэксплуатация и глобальный трудовой арбитраж. И только у «Простых чисел» неэквивалентный обмен — естественное явление, детерминированное самим законом трудовой стоимости Маркса1 .
Главный теоретик коллектива «Простые числа» Олег Комолов продолжает радовать левое сообщество новыми интерпретациями теории неэквивалентного обмена.
Будучи не в состоянии разработать собственную теорию, он продолжает импортировать различные концепции из за рубежа. На этот раз, по всей видимости, из-за наложенных санкций со стороны коллективного Запада, Олег обратил свой взор на теорию экономиста из Поднебесной Ли Миньци — одного из теоретиков мир-системного анализа и ключевую фигуру среди китайских новых левых (так в Китае называют леворадикальных противников неолиберальных реформ конца XX века).
Что же нам предлагает Олег Комолов в своих статье2 и лекции3 ? Давайте разбираться.
* * *
Начать следует с того, что Олег с упорством, достойным лучшего применения, пытается вывести теорию неэквивалентного обмена из «Капитала» Маркса. В своей новой статье под названием «Неэквивалентный обмен как фактор воздействия на экономическое развитие России» он приводит следующую цитату из четвёртого тома:
«…во взаимоотношениях между различными странами … три рабочих дня одной страны могут обмениваться на один рабочий день другой страны. Закон стоимости претерпевает здесь существенную модификацию. Или рабочие дни различных стран могут относиться друг к другу так, как внутри одной страны квалифицированный, сложный труд относится к неквалифицированному, простому труду. В этом случае более богатая страна эксплуатирует более бедную даже тогда, когда последняя выгадывает от обмена, как это показал и Дж. Ст. Милль в своих „Some Unsettled Questions of Political Economy“»4 .
Маркс в своих черновиках действительно пишет об отношениях эксплуатации между странами, которые в принципе можно интерпретировать как неэквивалентный обмен. Однако мы хотели бы обратить внимание наших зрителей на другой момент.
Сразу же после этой цитаты Комолов начинает раскрытие своего тезиса. Он говорит следующее:
«[Джон Стюарт Милль] описывает ситуацию, в которой технологически развитая страна при обмене с менее развитой передаёт ей товар, созданный с меньшими издержками, чем встречный. Однако для менее развитой страны эта сделка является выгодной, поскольку купленный товар ей обходится дешевле, чем его производство»5 .
Далее Олег приводит пример, где «стране Y выгодно обменять товар А на товар B (т. е. 3 часа труда на 1 час) со страной X, поскольку производство товара B обошлось бы ей в 4 часа»6 .
К этому утверждению сразу возникает несколько вопросов. В чём же здесь проявляется угнетение? Если страна, которую эксплуатируют, по словам Олега, получает выгоду, то где он здесь находит неэквивалентный обмен — явление, которое, по мнению неортодоксальных экономистов, оказывает столь пагубное влияние на экономический рост угнетаемой страны?
А хитрость тут заключается в том, что Комолов чисто механически отмечает, что в этом случае происходит неэквивалентный обмен… временем. Вот, что он говорит:
«При этом выигрыш страны X при обмене составит +2 часа. Таким образом, неэквивалентный обмен представлен неравным обменом затратами труда, т. е. отклонением трудозатрат в конкретной стране от общественно необходимых затрат труда в мировой экономике»7 .
С этого момента у нас возникает сразу целый ряд вопросов к Комолову.
* * *
Вопрос номер один.
Заметил ли Олег при цитировании Маркса, что тот прямо говорит о том, что «рабочие дни различных стран могут относиться друг к другу так, как внутри одной страны квалифицированный, сложный труд относится к неквалифицированному, простому труду»? К примеру, будет ли Олег считать неэквивалентным обмен результатами труда между кандидатом физико-математических наук, который потратил десятки лет на повышение квалификации, и портовым грузчиком, который не имел возможности получить достойного образования и профессиональных навыков? Будет ли он механически приравнивать час работы кандидата наук, проектирующего ядерный реактор, к часу работы грузчика, считая их «общественно необходимыми затратами труда в мировой экономике»?
* * *
Вопрос номер два.
Перед тем, кто дал ответ на первый вопрос, сразу же встаёт второй: правомерно ли постулировать, что существует единая норма общественно необходимых затрат труда в мировой экономике без привязки к конкретным отраслям промышленности? Стоимость рабочей силы, которая определяет заработную плату, — это общественно-историческая и региональная категория. Она может быть различной как в разные исторические периоды, так и в разных странах и даже регионах одного государства в одно и то же время. Приравнивать усреднённый час общественно необходимого труда, например, в Эфиопии к часу труда в Швеции — значит вульгаризировать теорию Маркса, сводить её лишь к учёту усреднённых затрат труда во временно́м выражении.
В капитализме действительно существует противоречие. С одной стороны, в тенденции экономические законы ведут к усреднению общественно необходимых затрат труда во всем мире. С другой же буржуазия «первого мира» использует монопольные факторы, чтобы ставить барьеры для менее развитых стран ради сохранения источника дешёвой рабочей силы, за счёт которой крупнейшие капиталисты обеспечивают себе высокую норму прибыли. Олег же вслед за Ли Миньци фактически утверждает, что сущность трудовой теории Маркса заключается в банальном обмене временем. Категория стоимости де-факто низводится до уровня вспомогательной компоненты, которая по воле мир-системщиков сводится к аминовской глобальной стоимости рабочей силы, то есть стоимости рабочей силы пролетариев всех стран у них безосновательно приравниваются друг к другу. Именно такого рода абстракции Маркс называл чем-то средним из ничего.
* * *
Вопрос номер три.
Допустим, страна Y не способна произвести товар B — или же способна, но с изрядным количеством затруднений — и потому приобретает его у страны X в обмен на определенное количество товара A. О неэквивалентном обмене чем можно говорить в этом случае? Трудом, как утверждает Комолов? Отнюдь. Если агенты в товарной экономике обмениваются стоимостями, а страна Y своим совокупным трудом просто создаёт меньше стоимости, чем страна X, то в чём виновата страна X? В том, что благодаря её развитым производительным силам страна Y имеет возможность купить у неё товар A, затратив на это меньше средств, чем на самостоятельное его производство?
Предположим теперь, что страна X имеет возможность развивать свои производительные силы в основном за счёт неэквивалентного обмена со страной Y, который осуществляется за счёт внеэкономического принуждения. Раз уж мы рассматриваем цитату Маркса, то вероятность того, что речь идёт о взаимоотношениях между метрополией и колонией, стремится к ста процентам. Тогда мы действительно должны признать, что страна Y находится в подчинённом положении. Решение проблемы здесь очевидно: чтобы избавиться от гнёта метрополии, колонии для начала необходимо обрести политическую свободу.
Однако если мы перенесёмся в день сегодняшний, то вопрос встанет уже по-иному. Внеэкономическое принуждение давно уже не играет такой большой роли, однако страна Y всё ещё не может догнать в развитии страну X. Почему?
Отвечает ли Олег вместе со своим китайским коллегой на этот вопрос с помощью своей теории неэквивалентного обмена временем? Мы так не считаем. Он лишь указывает пальцем на следствия, которые видны невооруженным взглядом, но сами по себе ни на что не влияют.
* * *
При этом сегодня сложно найти более наглядный пример неэквивалентного обмена, чем ситуация, которая сложилась в экономике России после наложения на неё нескольких пакетов жесточайших санкций со стороны развитых стран Запада. Это, кстати, как раз является монопольным фактором, таким же, как колониальная система прошлого.
В поисках обходных путей для приобретения продукции стран так называемого коллективного Запада Россия прибегает к помощи предприятий-посредников из нейтральных стран, например, Турции и Казахстана. Имеется и принудительное, внерыночное ограничение западными странами отпускных цен на энергоносители, добываемые в России. Всё это приводит к возникновению дополнительных издержек, связанных с необходимостью делиться с этими странами прибавочной стоимостью в виде агентской комиссии. Неэквивалентность налицо.
Что же в этом случае должны делать российские предприниматели? Если следовать логике мир-системщиков, им следует до победного, стиснув зубы, терпеть эти драконовские условия обмена. Ну а что? Это же естественный неэквивалентный обмен, который Маркс описал в Капитале, ничего с этим поделать нельзя. Ведь так?
В действительности же мы наблюдаем, как российский капитал судорожно ищет возможности для смены вектора обмена и развития международных отношений. Поставщиков из Европы и США заменяют производители из других стран, в первую очередь из Китая, и паритет обмена стоимостями восстанавливается. Об этом свидетельствует то, что российские экономика и финансовая система продолжают держаться на плаву и даже развиваются.
Но давайте всё-таки перейдём к модели Ли Миньци. Возможно, именно с её помощью нам удастся разрешить проблему зависимого развития стран третьего мира, которая терзает умы экономистов во всём мире вот уже три четверти века.
* * *
В работе «China and the 21st Century Crisis» («Китай и кризис XXI века») Ли Миньци предлагает использовать для расчёта объёма переданной стоимости показатель среднего обменного курса труда (он же коэффициент обмена трудом), который рассчитывается как «отношение рабочего времени, воплощённого в товарах, импортируемых страной, к рабочему времени, воплощенному в экспортируемых товарах».
Если этот коэффициент превышает единицу, то страна получает больше труда, чем отдаёт, а следовательно, с точки зрения автора теории, находится в состоянии выгодного неэквивалентного обмена с другой страной.
Итак, перейдём к формулам.
«Для расчета коэффициента обмена трудом между странами будет взято отношение между объёмом труда (уравнение 1), сконцентрированного во взаимно поставляемых товарах. Он, в свою очередь, зависит от объема валовой добавленной стоимости и уровня занятости в первичном и вторичном секторах экономики.
где: LTT (Labor terms of trade) – коэффициент обмена трудом; Limp/$1mln (Labor embodied in 1 Million dollars of goods imported) – труд, воплощенный в импортируемых товарах на 1 млн долл.; Lexp/$1mln (Labor embodied in 1 Million dollars of goods exported) – труд, воплощенный в экспортируемых товарах на 1 млн долл.»8
Исходные данные в рамках этой модели — это производительность труда, уровень занятости и уже существующие на рынке цены. Все эти показатели выражаются в виде величин добавленной стоимости. Очень странно, что в этих расчётах не учитываются международные потоки капитала и доходы от инвестиций, которые представляют собой не что иное, как приток труда в денежной форме.
Но не будем уходить в технические подробности. Комолову эта формула нужна, для того чтобы попытаться вычислить отношение количества труда, поступающего в страну, к количеству труда, вытекающего из страны.
При рассмотрении вышеописанной методики становится очевидным, что, несмотря на попытки связать свою теорию с Марксовой трансформацией стоимости в цену производства, Ли Миньци и его российский коллега ограничиваются лишь определением выгодности обмена через показатель производительности труда: чем больше эта производительность, тем меньше труда вкладывается в производство товаров и тем, соответственно, больше коэффициент обмена трудом.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что при таком расчёте полностью игнорируются качественные различия труда в разных странах. Это сразу же ставит жирный крест на этом методе и на этой, с позволения сказать, теории.
В условной Бангладеш львиная доля экспорта приходится на продукцию лёгкой промышленности, где основной капитал представлен швейными машинами, а переменный — низкоквалифицированным трудом. На Тайване же основная доля экспорта состоит из продуктов высокотехнологичных отраслей промышленности, и их основной капитал состоит из сложнейшего оборудования, которое оснащено специальными средствами безопасности для обеспечения незамедлительного уничтожения при малейшей угрозе его захвата. Труд в этих отраслях промышленности выполняется высококвалифицированным персоналом, за которым буквально ведётся охота хэдхантерами из континентального Китая.
Кому может прийти в голову прямолинейно, без всяких коэффициентов, говорить о равенстве количеств труда, овеществлённого в продукции на одну и ту же сумму, произведенной в Бангладеш и на Тайване? Ах да, мир-системщикам.
Конечно, нам могут сказать, что значения взяты усреднённые и в масштабах страны они будут нивелированы. Однако эта логика не работает, ибо труд, овеществлённый в товарах, производящихся на экспорт, здесь изначально сравнивается с трудом, кристаллизованным в товарах, предназначенных к импорту. Корректным такое сравнение без дополнительных поправочных коэффициентов может быть только в одном-единственном случае: когда качественные характеристики труда на экспорт одной страны совпадают с качественными характеристиками труда на импорт другой страны. Причинные факторы, таким образом, остаются здесь в тени потока запутывающих читателя и зрителя следствий. Вот и ещё одно противоречие в рассуждениях мир-системщиков. Кто бы мог подумать.
Любому, кто мало-мальски разбирается в экономике, ясно, что сравнивать доллары США и российские рубли в пропорции один к одному некорректно. Нужен обменный курс. Даже международный показатель ВВП нуждается в корректирующем коэффициенте в виде паритета покупательной способности, хотя и с ним не всё гладко. Однако труд, с точки зрения наших борцов за справедливый обмен, можно обменивать баш на баш, не учитывая условий формирования экономических отношений в стране, стоимости основного капитала, стоимости рабочей силы и тому подобного.
Если бы Ли Миньци, к примеру, учёл при расчётах что-нибудь вроде индекса сложности производства, разработанного группой учёных из Азиатского банка развития, то можно было бы интегрировать в его уравнение качественные характеристики труда. Однако он этого не делает — отчасти, полагаем, по причине необычайной сложности подобных расчётов. Да и зачем? Ведь все свидетели неэквивалентного обмена и так верят, что это явление существует. Ли Миньци же просто предоставляет им в бесплатное пользование самый удобный вид расчёта — по времени. Не благодарите, как говорится, приятного аппетита.
Комолов же, долго не раздумывая, берёт первую попавшуюся свежую теорию и выдает её за новое слово в интерпретации неэквивалентного обмена. Дальше он с миной академика показывает нам таблицу коэффициентов обмена трудом между Россией и остальными странами. Из всего этого, с его точки зрения, можно делать безошибочные выводы о том, с кем наша страна всё-таки находится в состоянии неэквивалентного обмена. Что ж, других левых учёных, как говорится, у нас для вас нет.
На этом моменте мне хочется задать последние вопросы Олегу, а также нашим уважаемым зрителям. Даёт ли что-либо коммунистам знание о том, что та или иная страна в той или иной пропорции обменивается с остальными странами какой-то субъективной абстрактной субстанцией, созданной в голове у Ли Миньци, которую тот назвал трудом? Удаётся ли Олегу с помощью этой теории ответить на вопрос, поставленный в заглавии его лекции: «Почему мы много работаем, но мало получаем?» Являлось ли когда-нибудь целью коммунистов подтянуть уровень жизни, например, в Эфиопии к уровню жизни в Швеции — при условии, что в обеих странах сохраняется капитализм? Ставят ли себе подобные цели современные марксисты? Привела ли к чему-нибудь разномастных теоретиков зависимости и мир-системного анализа за семьдесят пять лет непрерывная трескотня о неэквивалентном обмене? Удалось ли кому-то из них не то что доказать, а хотя бы просто объяснить политэкономически верно и непротиворечиво явление неэквивалентного обмена? И, наконец, можно ли развивать марксизм с помощью неаргументированных теоретических построений, которые не только не имеют ничего общего с теорией Маркса, но и прямо ей противоречат?
На все эти вопросы можно ответить одним коротким словом: нет!
Итак, подведём итоги. Современные мир-системщики говорят про неэквивалентный обмен как про нечто само собой разумеющееся. Как про закон трудовой стоимости, спроса и предложения или земного притяжения. Так, словно эта концепция уже давным-давно подтверждена и нет никакого резона утруждать себя излишними объяснениями. Однако в реальном мире теория неэквивалентного обмена всегда являлась и до сих пор является маргинальной концепцией как в рамках мейнстримной экономики, так и среди марксистских политэкономов.
Мне же в процессе исследования теорий неэквивалентного обмена от современных мир-системщиков всё время вспоминается фраза Маркса про теорию ренты Родбертуса:
«В этом утверждении содержится почти столько же ошибок, сколько и слов»9 .
Вместо того чтобы говорить простым языком о сложных вещах, «Простые числа» придумывают простые схемы из головы, а затем объявляют их исчерпывающими моделями объективной реальности. Тем самым они становятся заложниками собственных заблуждений, увлекая за собой свою аудиторию.
Спасибо за внимание. И да пребудет с вами истина!
Примечания
- Тайм-код в записи стрима «Мир-полярное расстройство» (2023) на YouTube-канале Lenin Crew. ↩
- Олег Комолов, «Неэквивалентный обмен как фактор воздействия на экономическое развитие России», 2024 ↩
- Почему мы много работаем, но мало получаем? Проблема неэквивалентного обмена» (2024) на YouTube-канале Простые числа. ↩
- Олег Комолов, «Неэквивалентный обмен как фактор воздействия на экономическое развитие России», 2024 (К. Маркс, «Теории прибавочной стоимости» (IV том «Капитала»)). ↩
- Олег Комолов, «Неэквивалентный обмен как фактор воздействия на экономическое развитие России», 2024. ↩
- Там же. ↩
- Там же. ↩
- Там же. ↩
- К. Маркс, «Теории прибавочной стоимости» (IV том «Капитала») ↩