~ 37 мин

Предисловие к переводу

Среди рос­сий­ской левой интел­ли­ген­ции весьма рас­про­стра­нено мне­ние, что совре­мен­ная физика нахо­дится в плену пози­ти­визма, а сами физики пого­ловно счи­тают фило­со­фию ненуж­ной. Конечно, подоб­ные убеж­де­ния рас­про­стра­нены среди учё­ных: и пози­ти­визм, и вуль­гар­ный мате­ри­а­лизм, и эклек­тика в мето­до­ло­гии имеют место у мно­гих из них. Однако надо отме­тить, что такому поло­же­нию спо­соб­ствует и тео­ре­ти­че­ская несо­сто­я­тель­ность левых, их неже­ла­ние изу­чать и раз­ви­вать науч­ную философию.

Современное поко­ле­ние левых при­выкло к опре­де­лён­ному фило­соф­скому «дис­курсу», кото­рый сло­жился в соц­се­тях и на фору­мах из про­ти­во­бор­ства двух-​трёх сто­рон с заучен­ными набо­рами твер­до­ло­бых аргу­мен­тов. Основную актив­ность в этом дис­курсе создают, конечно, не сами учё­ные и фило­софы, а левые и пра­вые про­фаны. Некоторые нынеш­ние «тео­ре­тики марк­сизма», ничего не смысля в нау­ках, под видом «борьбы с пози­ти­виз­мом» про­дви­гают вся­че­скую про­па­ган­дист­скую чушь, на деле очень помо­гая тем же пози­ти­ви­стам оттал­ки­вать учё­ных от фило­со­фии вообще и от марк­сизма в частности.

Оказывается, что за пре­де­лами интернет-​сообществ и соц­се­тей ситу­а­ция не столь пла­чев­ная. Некоторые учё­ные не хотят дожи­даться, когда «горе-​марксисты» соиз­во­лят прийти их про­све­щать. Они сами берутся за изу­че­ние фило­со­фии. Конечно, пока это ско­рее исклю­че­ния, и спо­ра­ди­че­ские порывы ещё не ведут к устой­чи­вому раз­ви­тию, но полезно обра­тить на них вни­ма­ние марк­си­стов. Чтобы пошат­нуть убеж­де­ние в повсе­мест­ной дик­та­туре пози­ти­визма, пред­ла­гаем вам озна­ко­миться со ста­тьёй ита­льян­ского физика-​теоретика Карло Ровелли, пере­вод кото­рой под­го­то­вил Андрей Гордеев.

В своей ста­тье Ровелли под­вер­гает сомне­нию основ­ной лозунг пози­ти­визма и пыта­ется обос­но­вать важ­ность и пользу фило­со­фии для физики. Призвав себе в под­могу моло­дого Аристотеля, Ровелли высту­пает про­тив «пара­дигмы» Поппера и Куна и её име­ни­тых защит­ни­ков, выда­ю­щихся физи­ков XX века, Стивена Вайнберга и Стивена Хокинга.

Конечно, не стоит ожи­дать от чело­века, сти­хийно при­шед­шего к фило­со­фии, борьбы за диа­лек­тику и мате­ри­а­лизм. Ровелли защи­щает клас­си­че­скую бур­жу­аз­ную фило­со­фию про­тив совре­мен­ной бур­жу­аз­ной фило­со­фии. Его пози­цию очень условно можно назвать про­грес­сив­ной по отно­ше­нию к пост­по­зи­ти­визму и пост­мо­дер­низму. Нельзя забы­вать, что как бы физики ни начи­нали сомне­ваться в пози­ти­визме, этого совер­шенно недо­ста­точно для истин­ного прогресса.

Укажем ещё на неко­то­рые недо­статки учё­ного, кото­рые можно выявить из такой крат­кой статьи.

Ровелли неглу­боко понял идеи пози­ти­визма, поэтому его кри­тика немного наивна. Заядлый пози­ти­вист с лёг­ко­стью бы отбился от подоб­ной критики.

Сам учё­ный тяго­теет к наив­ному иде­а­лизму в исто­рии науки. Он рас­смат­ри­вает её раз­ви­тие как череду откры­тий, совер­шён­ных геро­ями от науки, и отме­чает осо­бое вли­я­ние фило­со­фии на этих героев.

Ровелли при­во­дит в каче­стве поло­жи­тель­ного при­мера учё­ных, ува­жа­ю­щих фило­со­фию, не делая раз­ли­чия между их пози­ци­ями. Получается, будто для Ровелли всё равно, на какую фило­со­фию опи­ра­ется тот или иной вели­кий физик — лишь бы опи­рался на какую-​нибудь, пусть даже на Шопенгауэра. Так как Ровелли игно­ри­рует про­ти­во­ре­чи­вое раз­ви­тие фило­со­фии, он упус­кает тот факт, что пост­по­зи­ти­визм вто­рой поло­вины XX века явился, помимо про­чего, реак­цией на наив­ный пози­ти­визм и иде­а­лизм неко­то­рых физи­ков пер­вой поло­вины века.

Несмотря на ука­зан­ные недо­статки, дан­ная пуб­ли­ка­ция весьма любо­пытна. Выражает ли Ровелли некое дви­же­ние в учё­ном сооб­ще­стве? Какую под­держку полу­чают его идеи? Стоят ли за ним более ради­каль­ные кол­леги? К чему при­дёт сам Ровелли? Изучению этих вопро­сов стоит уде­лить вни­ма­ние, ведь борьба бур­жу­аз­ных пара­дигм в науке отра­жает гло­баль­ные про­цессы в обще­ствен­ном созна­нии и обще­ствен­ном бытии.

Александр Байков 

1

«Против фило­со­фии» — назва­ние главы книги одного из вели­чай­ших физи­ков послед­него поко­ле­ния, Стивена Вайнберга, лау­ре­ата Нобелевской пре­мии и одного из созда­те­лей Стандартной модели физики эле­мен­тар­ных частиц¹ . Вайнберг крас­но­ре­чиво утвер­ждает, что фило­со­фия более раз­ру­ши­тельна, чем полезна для физики, и хотя ино­гда она может давать хоро­шие идеи, чаще это сми­ри­тель­ная рубашка, от кото­рой физики должны осво­бо­диться. Стивен Хокинг писал ещё более ради­кально, что «фило­со­фия мертва», потому что боль­шин­ство вопро­сов, кото­рые раньше обсуж­да­лись фило­со­фами, сей­час в руках физи­ков² . Подобные взгляды широко рас­про­стра­нены среди учё­ных, и учё­ные не дер­жат их при себе. Нил Деграсс Тайсон, извест­ный аме­ри­кан­ский попу­ля­ри­за­тор науки, пуб­лично заявил в том же духе: «…мы узнаём о рас­ши­ря­ю­щейся Вселенной, … мы узнаём о кван­то­вой физике, каж­дая из кото­рых выхо­дит так далеко за пре­делы того, что вы можете выве­сти не вста­вая из сво­его кресла, что целое сооб­ще­ство фило­со­фов … по-​существу стали уста­рев­шими»³ .

Я не согла­сен с подоб­ными мне­ни­ями. Ниже я пред­ставлю неко­то­рые контр­ар­гу­менты, дока­зы­ва­ю­щие, что фило­со­фия все­гда играла важ­ную роль в раз­ви­тии науки, в част­но­сти, физики, и, веро­ятно, будет про­дол­жать это делать.

Это мно­го­лет­няя дис­кус­сия. В ходе неё вос­хи­ти­тель­ная глава была разыг­рана в Афинах в антич­ный период. В то время золо­тая моло­дёжь города вос­пи­ты­ва­лась в извест­ных шко­лах. Среди них выде­ля­лись две: школа Исократа и Академия, осно­ван­ная извест­ным Платоном. Соперничество между ними было жар­ким, как и сопер­ни­че­ство между Оксфордом и Кембриджем, но не только в каче­стве обра­зо­ва­ния: сам под­ход к обра­зо­ва­нию был раз­ным в этих двух шко­лах. Исократики пред­ла­гали прак­ти­че­ское обра­зо­ва­ние высо­кого уровня, обу­чая моло­дежь Афин таким навы­кам и зна­ниям, кото­рые необ­хо­димы, чтобы стать поли­ти­ками, юри­стами, судьями, архи­тек­то­рами и так далее. Академия же, напро­тив, сосре­до­та­чи­ва­лась на обсуж­де­нии общих вопро­сов об осно­вах. Что такое спра­вед­ли­вость? Какие законы были бы наи­луч­шими? Что такое кра­сота? Из чего состоит мате­рия? И Платон при­ду­мал хоро­шее назва­ние для такого спо­соба поста­новки про­блем: «фило­со­фия».

Расхождения между двумя шко­лами имели глу­бо­кие корни. Критика Исократа пла­то­нов­ского под­хода к обра­зо­ва­нию и зна­ниям была довольно одно­знач­ная⁴ :

Это уди­ви­тельно похоже на утвер­жде­ния тех совре­мен­ных учё­ных, кото­рые утвер­ждают, что фило­со­фия не играет ника­кой роли в науке.

Случилось так, что один бле­стя­щий моло­дой сту­дент в школе Платона напи­сал корот­кую работу в ответ на кри­тику Исократа. Этот текст стал извест­ным в древ­но­сти под назва­нием Протрептик. Он сохра­нился лишь частично, и мы знаем его только по рекон­струк­ции из обшир­ных цитат более позд­них авто­ров. Группа иссле­до­ва­те­лей антич­но­сти во главе с Дагом Хатчинсоном и Монте Рансом Джонсоном недавно завер­шили новую рекон­струк­цию, кото­рую можно найти в сети⁵ . Протрептик, веро­ятно, был напи­сан в форме диа­лога между пер­со­на­жами, защи­ща­ю­щими про­ти­во­по­лож­ные пози­ции; диа­лог был, конечно, пре­иму­ще­ственно в стиле Платона. Того, что оста­лось от тек­ста, доста­точно, чтобы понять основ­ные аргу­менты, кото­рые этот моло­дой сту­дент выдви­нул в своём ответе Исократу в защиту философии.

Умный моло­дой чело­век, кото­рый напи­сал этот труд, позже поки­нул Афины, но в конце-​концов вер­нулся, чтобы открыть свою соб­ствен­ную школу, и про­шёл боль­шой твор­че­ский путь. Его звали Аристотель.

Два тыся­че­ле­тия раз­ви­тия наук и фило­со­фии под­твер­дили и, во вся­ком слу­чае, укре­пили защиту фило­со­фии Аристотеля от обви­не­ний Исократа в бес­смыс­лен­но­сти. Его аргу­менты по-​прежнему чрез­вы­чайно акту­альны, и я чер­паю вдох­но­ве­ние из них, чтобы отве­тить здесь на нынеш­ние утвер­жде­ния о том, что фило­со­фия бес­по­лезна для физики.

2

Первый из аргу­мен­тов Аристотеля заклю­ча­ется в том, что

Позвольте мне выде­лить два аспекта этого вопроса: во-​первых, акту­аль­ность фило­со­фии для науки в про­шлом и, во-​вторых, вопрос о том, стала ли фило­со­фия неумест­ной для науки сего­дня. Давайте нач­нём с первого.

Сегодня, по про­ше­ствии пары тыся­че­ле­тий, в тече­ние кото­рых и фило­со­фия, и наука зна­чи­тельно раз­ви­лись, исто­ри­че­ские сви­де­тель­ства о вли­я­нии фило­со­фии на науку стали неоспоримыми.

Можно рас­смот­реть слу­чаи этого вли­я­ния, взя­тые из аст­ро­но­мии и физики. Я при­веду лишь несколько при­ме­ров. Древняя аст­ро­но­мия, то есть всё, что мы знаем о том, что Земля круг­лая, её раз­мер, раз­меры Луны и Солнца, рас­сто­я­ние до Луны и Солнца, дви­же­ние пла­нет по небу и та основа, из кото­рой воз­никла совре­мен­ная аст­ро­но­мия и совре­мен­ная физика — явля­ется пря­мым потом­ком фило­со­фии. Ключевые вопросы, кото­рые моти­ви­ро­вали эти изыс­ка­ния, были постав­лены в Академии и Ликее, и моти­ви­ро­ваны они были ско­рее тео­ре­ти­че­скими, чем прак­ти­че­скими сооб­ра­же­ни­ями. Хотя сто­ле­тия спу­стя Галилей и Ньютон сде­лали боль­шие шаги за пре­делы пред­ше­ству­ю­щей им физики и аст­ро­но­мии и, в част­но­сти, миро­воз­зре­ния Аристотеля, они в зна­чи­тель­ной сте­пени пола­га­лись на своих пред­ше­ствен­ни­ков⁶ . Галилей и Ньютон рас­ши­рили преды­ду­щие зна­ния, пере­осмыс­ли­вая, рефор­ми­руя и раз­ви­вая их. Понимание Галилея, в част­но­сти, было бы немыс­лимо без физики Аристотеля.

Что еще более важно, работа Галилея была бы немыс­лима без миро­воз­зре­ния, кото­рое он полу­чил от Платона, а именно, поиск иде­аль­ного мате­ма­ти­че­ского порядка, лежа­щего в основе явле­ний. Галилей руко­вод­ство­вался почти фана­тич­ным пла­то­низ­мом. В своей работе Ньютон откро­венно гово­рил о своём долге перед древ­ней фило­со­фией, в част­но­сти, Демокритом, за идеи, кото­рые изна­чально заро­ди­лись в фило­со­фии, такие как поня­тия пустого про­стран­ства, ато­мизма и есте­ствен­ного пря­мо­ли­ней­ного дви­же­ния. Кроме того, его кри­ти­че­ская дис­кус­сия о при­роде про­стран­ства и вре­мени осно­вы­ва­лась на его дис­кус­сиях с (и про­тив) Декартом.

Но непо­сред­ствен­ное вли­я­ние фило­со­фии на физику, без­условно, не огра­ни­чи­ва­ется рож­де­нием совре­мен­ной физики. Его можно уви­деть в каж­дом круп­ном науч­ном шаге. Возьмем XX век. Оба основ­ных дости­же­ния физики ХХ века нахо­ди­лись под силь­ным вли­я­нием фило­со­фии. Они были бы немыс­лимы без фило­со­фии того вре­мени. Возникновение кван­то­вой меха­ники Гейзенберга было осно­вано на мощ­ной пози­ти­вист­ской фило­соф­ской атмо­сфере, в кото­рой он ока­зался: чело­век полу­чает зна­ния, огра­ни­чи­вая себя тем, что можно наблю­дать. В анно­та­ции клю­че­вой работы Гейзенберга 1925 года по кван­то­вой тео­рии это ска­зано довольно явно⁷ :

Так же отчёт­ливо фило­со­фия под­пи­ты­вала и откры­тие Эйнштейном спе­ци­аль­ной тео­рии отно­си­тель­но­сти: огра­ни­чив­шись наблю­да­е­мым, мы при­знаём, что поня­тие одно­вре­мен­но­сти вво­дит в заблуж­де­ние. Эйнштейн открыто отда­вал долж­ное фило­соф­ским тру­дам Маха и Пуанкаре. Без них его спе­ци­аль­ная тео­рия отно­си­тель­но­сти была бы немыс­лима. Философское вли­я­ние на кон­цеп­цию общей тео­рии отно­си­тель­но­сти Эйнштейна было ещё силь­нее, хотя и не то же самое. И снова он явно отда­вал долг фило­со­фии, на этот раз — кри­ти­че­скому мыш­ле­нию Лейбница, Беркли и Маха. Отношение Эйнштейна к фило­со­фии было в дей­стви­тель­но­сти слож­ным: он утвер­ждал, напри­мер, что Шопенгауэр ока­зал на него глу­бо­кое вли­я­ние. Это не так оче­видно обна­ру­жи­ва­ется в его физике, но идеи Шопенгауэра о вре­мени и пред­став­ле­нии, воз­можно, не так трудно рас­по­знать в идеях Эйнштейна, веду­щих к общей тео­рии отно­си­тель­но­сти; это вли­я­ние также было изу­чено⁸ . Может ли это быть слу­чай­ным сов­па­де­нием, учи­ты­вая то, что в моло­дые годы вели­чай­ший физик ХХ века был сосре­до­то­чен на фило­со­фии⁹ , про­чи­тав три Критики Канта, когда ему было всего 15 лет?

Почему мы можем назвать это вли­я­нием? Потому что фило­со­фия может предо­ста­вить методы для созда­ния новых идей, ори­ги­наль­ных точек зре­ния и кри­ти­че­ского мыш­ле­ния. У фило­со­фов есть инстру­менты и навыки, кото­рые необ­хо­димы физике, но не отно­сятся к под­го­товке физи­ков: кон­цеп­ту­аль­ный ана­лиз, вни­ма­ние к дву­смыс­лен­но­сти, точ­ность выра­же­ния, спо­соб­ность обна­ру­жи­вать про­белы в стан­дарт­ных аргу­мен­тах, раз­ра­ба­ты­вать ради­кально новые взгляды, выяв­лять кон­цеп­ту­аль­ные сла­бые места и искать аль­тер­на­тив­ные кон­цеп­ту­аль­ные объ­яс­не­ния. Никто не выра­зит это лучше, чем сам Эйнштейн¹⁰ :

Иногда гово­рят более кате­го­рично: «Учёные ничего не делают, если они сперва не полу­чат раз­ре­ше­ния от философии».

Таким обра­зом, если мы про­чи­таем, что гово­рили такие вели­чай­шие учёные-​физики, как Гейзенберг, Шрёдингер, Бор и Эйнштейн о полез­но­сти фило­со­фии, мы обна­ру­жим, что они выра­зили совер­шенно про­ти­во­по­лож­ные мне­ния Хокингу и Вайнбергу.

3

Второй аргу­мент, выте­ка­ю­щий из Аристотеля:

Этот момент менее три­ви­а­лен, чем кажется на пер­вый взгляд. Давайте рас­смот­рим, что пишут Вайнберг и Хокинг. Оба полу­чили важ­ные науч­ные резуль­таты. Вайнберг, напри­мер, нашёл пра­виль­ную группу сим­мет­рии для опи­са­ния вза­и­мо­дей­ствий между эле­мен­тар­ными части­цами, в то время как Хокинг обна­ру­жил, что чёр­ные дыры горя­чие, и вычис­лил их тем­пе­ра­туру. Делая эти вещи, они зани­ма­лись нау­кой. Но при напи­са­нии таких слов, как «фило­со­фия бес­по­лезна для физики» или «фило­со­фия мертва», они не зани­ма­лись физи­кой. Так чем же они зани­ма­лись? Они раз­мыш­ляли о том, как лучше раз­ви­вать науку.

Проблема здесь в мето­до­ло­гии науки. Главная задача фило­со­фии науки, конечно, как раз и состоит в вопро­сах, КАК дела­ется наука и каким СПОСОБОМ можно сде­лать её более эффек­тив­ной. Хорошие учё­ные раз­мыш­ляют над своей соб­ствен­ной мето­до­ло­гией и, вполне уместно, что Вайнберг и Хокинг тоже это делали. Но как?

Они выра­жают опре­де­лён­ное пред­став­ле­ние о мето­до­ло­гии науки. Является ли веч­ной исти­ной то, как наука все­гда рабо­тала и должна рабо­тать? Лучшее ли пони­ма­ние науки мы имеем в насто­я­щее время?

Это не так. На самом деле, нетрудно про­сле­дить истоки этой идеи. Она воз­никла на фоне логи­че­ского пози­ти­визма, скор­рек­ти­ро­ван­ного Поппером и Куном. Современная доми­ни­ру­ю­щая мето­до­ло­ги­че­ская идео­ло­гия в тео­ре­ти­че­ской физике выте­кает из их пред­став­ле­ний о фаль­си­фи­ци­ру­е­мо­сти и науч­ной рево­лю­ции, кото­рые попу­лярны среди физиков-​теоретиков. Они часто упо­ми­на­ются и обычно исполь­зу­ются для ори­ен­та­ции иссле­до­ва­ний и оценки науч­ной работы.

Поэтому, заяв­ляя о бес­по­лез­но­сти фило­со­фии, Вайнберг, Хокинг и дру­гие «анти­фи­ло­соф­ские» учё­ные на самом деле отдают дань ува­же­ния фило­со­фам науки, кото­рых они читали или чьи идеи они впи­тали из своей среды. Бесспорный имприн­тинг. Если рас­смат­ри­вать эти повто­ря­ю­щи­еся и не име­ю­щие долж­ного смысла псев­до­вы­ска­зы­ва­ния в сово­куп­но­сти (напри­мер, как Нил Деграсс Тайсон изде­ва­ется над фило­со­фией), то эти кри­ти­че­ские заме­ча­ния легко про­сле­жи­ва­ются вплоть до анти­ме­та­фи­зи­че­ской пози­ции Венского кружка¹¹ . За этими ана­фе­мами про­тив «фило­со­фии» почти слы­шен лозунг Венского кружка «ника­кой метафизики!»

Таким обра­зом, когда Вайнберг и Хокинг заяв­ляют, что фило­со­фия бес­по­лезна, они фак­ти­че­ски заяв­ляют о своей при­вер­жен­но­сти опре­де­лён­ной фило­со­фии науки. В прин­ципе, в этом нет ничего пло­хого, но про­блема в том, что это не очень хоро­шая фило­со­фия науки.

С одной сто­роны, Ньютон, Максвелл, Больцман, Дарвин, Лавуазье и мно­гие дру­гие круп­ные учё­ные рабо­тали в совер­шенно дру­гой мето­до­ло­ги­че­ской пер­спек­тиве, и при этом также сде­лали довольно хоро­шую науку. С дру­гой сто­роны, фило­со­фия науки про­дви­ну­лась со вре­мен Карнапа, Поппера или Куна, при­зна­вая, что спо­соб, кото­рым наука эффек­тивно рабо­тает, богаче и тоньше, чем тот, каким он был изоб­ра­жён в ана­лизе этих мыс­ли­те­лей. Заблуждение Вайнберга и Хокинга состоит в том, что они оши­бочно при­няли кон­крет­ное, исто­ри­че­ски огра­ни­чен­ное пони­ма­ние науки за нечто вроде веч­ной логики самой науки. Слабость их пози­ции заклю­ча­ется в неосве­дом­лён­но­сти о её сла­бой исто­ри­че­ской обу­слов­лен­но­сти. Они пред­став­ляют науку как дис­ци­плину с оче­вид­ной и бес­спор­ной мето­до­ло­гией, как будто бы она не меня­лась со вре­мён Бэкона до обна­ру­же­ния гра­ви­та­ци­он­ных волн, или как если бы нам было совер­шенно оче­видно, что мы должны делать и как мы должны это делать, когда зани­ма­емся наукой.

Реальность совер­шенно иная. Наука неод­но­кратно пере­осмыс­ли­вала своё соб­ствен­ное пони­ма­ние себя, а также свои цели, свои методы и свои инстру­менты. Эта гиб­кость сыг­рала важ­ную роль в её успехе. Рассмотрим несколько при­ме­ров из физики и аст­ро­но­мии. В свете чрез­вы­чайно успеш­ных пред­ска­за­тель­ных тео­рий Гиппарха и Птолемея, пра­виль­ной целью для аст­ро­но­мии был поиск вер­ной ком­би­на­ции окруж­но­стей для опи­са­ния дви­же­ния небес­ных тел вокруг Земли. Но вопреки ожи­да­ниям ока­за­лось, что Земля сама по себе явля­ется одним из небес­ных тел. И дей­стви­тельно, после Коперника пра­виль­ной целью было найти вер­ную ком­би­на­цию дви­жу­щихся сфер, кото­рая вос­про­из­во­дила бы дви­же­ние пла­нет вокруг Солнца. Но в оче­ред­ной раз вопреки ожи­да­ниям ока­за­лось, что абстракт­ные эллип­ти­че­ские тра­ек­то­рии под­хо­дят лучше сфер. Тогда после Ньютона каза­лось оче­вид­ным, что целью физики стало найти силы, дей­ству­ю­щие на тела. Вопреки этому ока­за­лось, что мир можно лучше опи­сать дина­ми­че­скими полями, а не телами. После Фарадея и Максвелла было ясно, что физика должна нахо­дить законы дви­же­ния в про­стран­стве с тече­нием вре­мени. Вопреки пред­по­ло­же­ниям ока­за­лось, что про­стран­ство и время сами по себе дина­мичны. После Эйнштейна, нако­нец, стало ясно, что физика должна искать только детер­ми­ни­ро­ван­ные законы при­роды. Вопреки ожи­да­ниям ока­за­лось, что мы можем в луч­шем слу­чае найти веро­ят­ност­ные законы. И так далее. Вот неко­то­рые непо­сто­ян­ные опре­де­ле­ния того, что учё­ные счи­тали нау­кой: выве­де­ние общих зако­нов из наблю­да­е­мых явле­ний, выяс­не­ние конеч­ных состав­ля­ю­щих при­роды, учёт зако­но­мер­но­стей в эмпи­ри­че­ских наблю­де­ниях, нахож­де­ние пред­ва­ри­тель­ных кон­цеп­ту­аль­ных схем для осмыс­ле­ния мира (Последнее — то, кото­рое мне нравится.).

Наука — это не про­ект с мето­до­ло­гией, напи­сан­ной на камне, чётко очер­чен­ными целями или фик­си­ро­ван­ной кон­цеп­ту­аль­ной струк­ту­рой. Это наше посто­янно раз­ви­ва­ю­ще­еся стрем­ле­ние лучше понять мир. В ходе сво­его раз­ви­тия она неод­но­кратно нару­шала соб­ствен­ные пра­вила и мето­до­ло­ги­че­ские положения.

В насто­я­щее время общее опи­са­ние того, что делают учё­ные (те, кото­рых мы изу­чаем сего­дня в школе) — это сбор дан­ных (наблю­де­ния, экс­пе­ри­менты, изме­ре­ния) и истол­ко­ва­ние их в виде тео­рий. Связь между дан­ными и тео­рией сложна и отнюдь не явля­ется бес­спор­ной, поскольку совсем не оче­видно, как мы пере­хо­дим от дан­ных к тео­рии, и не оче­видно, как эти дан­ные сами по себе лежат в основе тео­рии. Но давайте это про­яс­ним. С тече­нием вре­мени появ­ля­ются новые дан­ные и тео­рии раз­ви­ва­ются. В этой схеме учё­ные пред­став­ля­ются как раци­о­наль­ные суще­ства, кото­рые играют в эту игру, исполь­зуя свой интел­лект, опре­де­лён­ный язык и усто­яв­шу­юся куль­тур­ную и кон­цеп­ту­аль­ную структуру.

Проблема с этой схе­мой заклю­ча­ется в том, что эво­лю­ци­о­ни­руют и кон­цеп­ту­аль­ные струк­туры. Наука — это не про­сто рас­ту­щий мас­сив эмпи­ри­че­ской инфор­ма­ции о мире и после­до­ва­тель­ность меня­ю­щихся тео­рий. Это также эво­лю­ция нашей соб­ствен­ной кон­цеп­ту­аль­ной струк­туры. Это непре­рыв­ный поиск луч­шей кон­цеп­ту­аль­ной струк­туры для пости­же­ния мира на дан­ном уровне зна­ний. И моди­фи­ка­ция кон­цеп­ту­аль­ной струк­туры должна быть достиг­нута в рам­ках нашего соб­ствен­ного мыш­ле­ния, как моряк дол­жен пере­стро­ить свою соб­ствен­ную лодку во время пла­ва­ния, если исполь­зо­вать кра­си­вое срав­не­ние Отто Нейрата, так часто цити­ру­е­мого Куайном¹² .

Это пере­пле­те­ние позна­ния и кон­цеп­ту­аль­ных изме­не­ний, эта гиб­кость и эта эво­лю­ция мето­до­ло­гии и целей исто­ри­че­ски раз­ви­ва­лись в посто­ян­ном диа­логе между прак­ти­че­ской нау­кой и фило­соф­ским осмыс­ле­нием. Это ещё одна при­чина, почему так часто наука была под глу­бо­ким вли­я­нием фило­соф­ских раз­мыш­ле­ний. Взгляды учё­ных, нра­вится им это или нет, про­пи­таны философией.

И вот мы воз­вра­ща­емся к Аристотелю: «Философия даёт ука­за­ния, как должны про­во­диться исследования».

Не потому, что фило­со­фия может пред­ло­жить послед­нее слово о пра­виль­ной мето­до­ло­гии науки (вопреки фило­соф­ской пози­ции Вайнберга и Хокинга). Но потому, что фило­софы имеют кон­цеп­ту­аль­ные инстру­менты для реше­ния про­блем, воз­ни­ка­ю­щих в связи с этим непре­рыв­ным кон­цеп­ту­аль­ным сдви­гом. Учёные, отри­ца­ю­щие роль фило­со­фии в раз­ви­тии науки, — это те, кто счи­тает, что они уже нашли окон­ча­тель­ную мето­до­ло­гию, то есть уже исчер­пали себя и отве­тили на все мето­до­ло­ги­че­ские вопросы. Поэтому они менее открыты для кон­цеп­ту­аль­ной гиб­ко­сти, необ­хо­ди­мой для дви­же­ния впе­рёд. Они ока­за­лись в ловушке идео­ло­гии сво­его времени.

4

Я думаю, что можно при­ве­сти ещё более вес­кие доводы. Я счи­таю, что одной из при­чин отно­си­тель­ной бес­плод­но­сти тео­ре­ти­че­ской физики за послед­ние несколько деся­ти­ле­тий может быть именно то, что мно­гие физики сего­дня доро­жат непра­виль­ной фило­со­фией науки. Поппер и Кун, столь попу­ляр­ные среди физиков-​теоретиков, про­лили свет на важ­ные аспекты того, как рабо­тает хоро­шая наука, но их кар­тина науки непол­ная, и я подо­зре­ваю, что взя­тые пред­пи­са­тельно и некри­ти­че­ски, их идеи в конеч­ном итоге вво­дят в заблуж­де­ние иссле­до­ва­те­лей. Давайте посмот­рим, почему.

Акцент Куна на раз­рыве пара­дигм и несо­из­ме­ри­мо­сти ввел в заблуж­де­ние мно­гих тео­ре­ти­че­ских и экс­пе­ри­мен­таль­ных физи­ков, обес­це­нив огром­ные сово­куп­ные аспекты науч­ного зна­ния. Попперовский упор на фаль­си­фи­ци­ру­е­мость, исходно пред­по­ла­га­е­мую как кри­те­рий демар­ка­ции науки, был кате­го­ри­че­ски неверно истол­ко­ван как кри­те­рий оценки. Их соче­та­ние при­вело к ката­стро­фи­че­ской мето­до­ло­ги­че­ской пута­нице: воз­никла идея о том, что про­шлые зна­ния не имеют зна­че­ния при поиске новых тео­рий, что все недо­ка­зан­ные идеи оди­на­ково инте­ресны и все неиз­ме­ри­мые эффекты оди­на­ково веро­ятны, и что работа тео­ре­тика состоит в том, чтобы вытас­ки­вать на свет про­из­воль­ные веро­ят­но­сти из ниот­куда и раз­ви­вать их, поскольку всё, что ещё не было сфаль­си­фи­ци­ро­вано, может быть на самом деле правильным.

Это совре­мен­ная идео­ло­гия «почему нет?»: любая новая идея заслу­жи­вает изу­че­ния только потому, что она ещё не была сфаль­си­фи­ци­ро­вана; любая идея оди­на­ково веро­ятна, потому что сле­ду­ю­щим шагом на пути зна­ний может быть раз­рыв Куна, кото­рый не был пред­ска­зуем на основе про­шлых зна­ний; любой экс­пе­ри­мент оди­на­ково инте­ре­сен, если он про­ве­ряет что-​то ещё непроверенное.

Я думаю, что эта мето­до­ло­ги­че­ская фило­со­фия поро­дила горы бес­по­лез­ных тео­ре­ти­че­ских работ в физике и мно­же­ство бес­смыс­лен­ных экс­пе­ри­мен­таль­ных капиталовложений.

Произвольные скачки в неогра­ни­чен­ном про­стран­стве воз­мож­но­стей нико­гда не были эффек­тив­ным спо­со­бом зани­маться нау­кой. Причина дво­я­кая: во-​первых, когда слиш­ком много воз­мож­но­стей, веро­ят­ность слу­чайно наткнуться на что-​то цен­ное ничтожна; но что более важно, при­рода все­гда удив­ляет нас, и мы, огра­ни­чен­ные твари, кото­рыми и явля­емся, гораздо менее твор­че­ские и изоб­ре­та­тель­ные, чем мы можем поду­мать. Когда мы счи­таем себя «широко мыс­ля­щими», мы, в основ­ном, играем с пере­ста­нов­ками ста­рых моти­вов: истин­ную новизну, кото­рая дей­стви­тельно рабо­тает, нельзя найти про­сто догадками.

Наиболее ради­каль­ные кон­цеп­ту­аль­ные сдвиги и самые нетра­ди­ци­он­ные идеи, кото­рые дей­стви­тельно рабо­тали, на самом деле все­гда были строго моти­ви­ро­ван­ными, почти вынуж­ден­ными либо подав­ля­ю­щим весом новых дан­ных, либо каче­ствен­ным ана­ли­зом внут­рен­них про­ти­во­ре­чий в рам­ках суще­ству­ю­щих, успеш­ных тео­рий. Наука рабо­тает через непре­рыв­ность, а не разрыв.

Примерами пер­вого слу­чая — ново­вве­де­ний, обу­слов­лен­ных дан­ными, могут слу­жить эллипсы Кеплера и кван­то­вая тео­рия. Кеплер не про­сто «вышел с идеей» эллип­сов: при­рода должна была выплес­нуть эллипсы ему в лицо, прежде чем он смог их уви­деть. Он исполь­зо­вал эллипсы для аппрок­си­ма­ции деферент-​эпициклического дви­же­ния Марса и с удив­ле­нием обна­ру­жил, что аппрок­си­ма­ция рабо­тает лучше, чем его модель¹³ . Точно так же физики-​атомщики начала два­дца­того века долго и упорно боро­лись с идеей неуни­вер­саль­но­сти основ­ных зако­нов, делая всё воз­мож­ное, чтобы избе­жать при­ня­тия ясного посла­ния спек­тро­ско­пии, что в самом сердце меха­ники дей­стви­тельно были про­ти­во­ре­чия. В обоих слу­чаях важ­ная новая идея была порож­дена данными.

Примерами вто­рого слу­чая, ради­каль­ного нов­ше­ства из ста­рых тео­рий, явля­ются гелио­цен­три­че­ская система и общая тео­рия отно­си­тель­но­сти. Ни Коперник, ни Эйнштейн суще­ственно не пола­га­лись на новые дан­ные. Но и их идеи не появи­лись из ничего. Они оба начали с глу­бо­кого ана­лиза успеш­ных усто­яв­шихся тео­рий: пто­ле­ме­ев­ской аст­ро­но­мии, нью­то­нов­ской гра­ви­та­ции и спе­ци­аль­ной тео­рии отно­си­тель­но­сти. Найденные в них про­ти­во­ре­чия и необъ­яс­ни­мые сов­па­де­ния открыли путь к новому осмыслению.

В любом слу­чае, резуль­таты даёт не про­сто выужи­ва­ние несо­гла­со­ван­ных тео­рий и их про­верка. Скорее, это совер­шен­ное исполь­зо­ва­ние индук­ции, осно­ван­ное на обшир­ном и посто­янно рас­ту­щем накоп­ле­нии эмпи­ри­че­ских и тео­ре­ти­че­ских зна­ний, кото­рое даёт намёки, необ­хо­ди­мые для про­дви­же­ния впе­рёд. Именно сосре­до­то­чив­шись на эмпи­ри­че­ски успеш­ных выво­дах, мы про­дви­га­емся впе­рёд. «Относительность» Эйнштейна не была «новой идеей»: это было раз­ви­тие Эйнштейном отно­си­тель­но­сти Галилея. Не было ника­кого раз­рыва: на самом деле это была непре­рыв­ность в её луч­шем виде. Это был про­ни­ца­тель­ный «кон­сер­ва­тизм» Эйнштейна перед лицом тех, кто был готов отка­заться от отно­си­тель­но­сти ско­ро­сти только из-​за урав­не­ний Максвелла.

Я думаю, что этот урок упус­ка­ется из виду совре­мен­ной тео­ре­ти­че­ской физи­кой, где мно­же­ство направ­ле­ний иссле­до­ва­ний слиш­ком быстро отбра­сы­вают то, что мы уже узнали о природе.

По иро­нии судьбы, дей­стви­тельно, недав­ние важ­ные шаги, пред­при­ня­тые экс­пе­ри­мен­таль­ной физи­кой, стали опро­вер­же­ни­ями сего­дняш­него сво­бод­ного спе­ку­ля­тив­ного отно­ше­ния к тео­ре­ти­че­ской физике. Три основ­ных эмпи­ри­че­ских резуль­тата озна­ме­но­вали совре­мен­ную фун­да­мен­таль­ную физику: гра­ви­та­ци­он­ные волны, бозон Хиггса в БАКе и отсут­ствие супер­сим­мет­рии. Все три под­твер­ждают ста­рую физику и опро­вер­гают широко рас­про­стра­нён­ные спе­ку­ля­ции. Во всех трёх слу­чаях при­рода гово­рит нам: не стоит так вольно рас­суж­дать. Давайте рас­смот­рим эти при­меры более подробно.

Обнаружение гра­ви­та­ци­он­ных волн, удо­сто­ен­ное послед­ней Нобелевской пре­мии по фун­да­мен­таль­ной физике, стало ради­каль­ным под­твер­жде­нием веко­вой общей тео­рии отно­си­тель­но­сти. Однако можно ска­зать больше. Недавнее почти одно­вре­мен­ное обна­ру­же­ние гра­ви­та­ци­он­ных и элек­тро­маг­нит­ных сиг­на­лов от сли­я­ния двух ней­трон­ных звёзд (собы­тие под назва­нием GW170817) улуч­шило наши зна­ния о соот­но­ше­нии между ско­ро­стями рас­про­стра­не­ния гра­ви­та­ции и элек­тро­маг­не­тизма при­мерно на вели­чину в 14 поряд­ков за раз¹⁴ . Одним из след­ствий этого зна­чи­тель­ного уве­ли­че­ния наших эмпи­ри­че­ских зна­ний было исклю­че­ние огром­ного числа тео­рий, выдви­ну­тых в каче­стве аль­тер­на­тив общей тео­рии отно­си­тель­но­сти, идей, кото­рые изу­ча­лись боль­шим сооб­ще­ством тео­ре­ти­ков послед­ние несколько деся­ти­ле­тий, под­твер­див вме­сто этого сто­лет­нюю общую тео­рию отно­си­тель­но­сти как луч­шую тео­рию гра­ви­та­ции, доступ­ную в насто­я­щее время.

Хорошо раз­ре­кла­ми­ро­ван­ное обна­ру­же­ние частицы Хиггса в ЦЕРНЕ под­твер­дило стан­дарт­ную модель физики частиц (осно­ван­ную Стивеном Вайнбергом, среди про­чих) как луч­шую теку­щую тео­рию для физики высо­ких энер­гий, про­тив десят­ков более позд­них аль­тер­на­тив, кото­рые уже давно полу­чают боль­шое внимание.

Акцент ЦЕРНА, в основ­ном, на откры­тие бозона Хиггса, когда боль­шой адрон­ный кол­лай­дер начал функ­ци­о­ни­ро­вать в Женеве, скрыл в тени истин­ное удив­ле­ние, кото­рое воз­никло в науч­ном сооб­ще­стве в резуль­тате этого кон­крет­ного иссле­до­ва­ния физики высо­ких энер­гий: отсут­ствие супер­сим­мет­рич­ных частиц, кото­рые поко­ле­ния тео­ре­ти­че­ских физи­ков ожи­дало найти. Несмотря на реки чер­нил и полёты фан­та­зии, мини­маль­ная супер­сим­мет­рич­ная Стандартная модель вне­запно ока­за­лась в боль­шой беде. Таким обра­зом, при­рода снова серьёзно оса­дила воль­ные спе­ку­ля­ции боль­шого сооб­ще­ства физиков-​теоретиков, кото­рые в конеч­ном итоге пове­рили в них.

Я думаю, что неод­но­крат­ные щелчки при­роды по нынеш­ней мето­до­ло­гии в тео­ре­ти­че­ской физике должно поощ­рять опре­де­лён­ное сми­ре­ние, а не высо­ко­ме­рие в наших фило­соф­ских взглядах.

Я подо­зре­ваю, что часть про­блемы заклю­ча­ется именно в том, что доми­ни­ру­ю­щие идеи Поппера и Куна ввели в заблуж­де­ние теку­щие тео­ре­ти­че­ские иссле­до­ва­ния. Физики слиш­ком лег­ко­мыс­ленно отвер­гают успеш­ные усто­яв­ши­еся тео­рии. Введённые в заблуж­де­ние утвер­жде­нием Куна о несо­из­ме­ри­мо­сти пара­дигм между науч­ными рево­лю­ци­ями, они не могут опи­раться на то, что мы уже знаем, вопреки тому, как наука все­гда дви­га­лась впе­рёд. Хорошим при­ме­ром этого явля­ется игно­ри­ро­ва­ние само­сто­я­тель­ной основы общей тео­рии отно­си­тель­но­сти во мно­гих попыт­ках вклю­чить гра­ви­та­цию в осталь­ную фун­да­мен­таль­ную физику.

Кроме того, осо­бый упор на фаль­си­фи­ци­ру­е­мость сде­лал физи­ков сле­пыми к фун­да­мен­таль­ному аспекту науч­ного зна­ния: тому факту, что досто­вер­ность имеет гра­да­ции и что надёж­ность может быть чрез­вы­чайно высо­кой, даже когда в этом нет абсо­лют­ной уве­рен­но­сти. Это имеет вдвойне отри­ца­тель­ный эффект: выводы из успеш­ных тео­рий рас­смат­ри­ва­ются как не име­ю­щие отно­ше­ния к про­грессу в науке (потому что «они могут быть фаль­си­фи­ци­ру­емы зав­тра»), а также неспо­соб­ность уви­деть то, что теку­щее иссле­до­ва­ние может быть мало­прав­до­по­доб­ным, даже если оно ещё не было фальсифицировано.

Научное зда­ние осно­вано на сте­пе­нях досто­вер­но­сти, кото­рые посто­янно обнов­ля­ются на основе новых дан­ных и новых тео­ре­ти­че­ских раз­ра­бо­ток. Недавнее увле­че­ние бай­е­сов­скими рас­чё­тами под­твер­жде­ния в науке довольно рас­про­стра­нено в фило­со­фии науки, но в зна­чи­тель­ной сте­пени игно­ри­ру­ется в тео­ре­ти­че­ском физи­че­ском сооб­ще­стве, что имеет нега­тив­ные эффекты, на мой взгляд¹⁵ .

То, что я здесь говорю — это не кри­тика Поппера и Куна, чьи труды выра­зи­тельны и про­ни­ца­тельны. Я лишь обра­щаю вни­ма­ние на то, что про­сто­душ­ная вер­сия их взгля­дов была слиш­ком небрежно вос­при­нята мно­гими физи­ками как окон­ча­тель­ное слово в мето­до­ло­гии науки.

Отнюдь не будучи невос­при­им­чи­вой к фило­со­фии, совре­мен­ная физика глу­боко затро­нута фило­со­фией. Но отсут­ствие фило­соф­ского созна­ния, необ­хо­ди­мого для при­зна­ния этого вли­я­ния, и отказ слу­шать фило­со­фов, кото­рые пыта­ются испра­вить это, явля­ется источ­ни­ком сла­бо­сти физики.

5

Вот послед­ний аргу­мент из Протрептика:

Сегодня фун­да­мен­таль­ная физика нахо­дится в фазе глу­бо­ких кон­цеп­ту­аль­ных изме­не­ний из-​за успе­хов общей тео­рии отно­си­тель­но­сти с кван­то­вой меха­ни­кой и откры­того «кри­зиса» (если вспом­нить Куна, я бы ска­зал «пер­спек­тивы»), порож­дён­ного нынеш­ним отсут­ствием обще­при­знан­ной кван­то­вой тео­рии гра­ви­та­ции. Вот почему неко­то­рые учё­ные, вклю­чая меня, рабо­та­ю­щие так же, как и я, над кван­то­вой гра­ви­та­цией, более остро осо­знают важ­ность фило­со­фии для физики.

Вот спи­сок вопро­сов, обсуж­да­е­мых в насто­я­щее время в тео­ре­ти­че­ской физике: Что такое про­стран­ство? Что такое время? Что такое «насто­я­щее»? Детерминирован ли мир? Нужно ли учи­ты­вать наблю­да­теля при опи­са­нии при­роды? Лучше ли физика сфор­му­ли­ро­вана в тер­ми­нах «реаль­но­сти» или в тер­ми­нах «что мы наблю­даем», или есть тре­тий вари­ант? Что такое кван­то­вая вол­но­вая функ­ция? Что именно озна­чает «эмер­джент­ность»? Имеет ли смысл еди­ная тео­рия Вселенной? Есть ли смысл пред­по­ла­гать, что сами физи­че­ские законы могут меняться? Мне ясно, что при рас­смот­ре­нии этих тем нельзя игно­ри­ро­вать вклад про­шлого и нынеш­него фило­соф­ского мышления.

В пет­ле­вой кван­то­вой гра­ви­та­ции, моей обла­сти иссле­до­ва­ний, нью­то­нов­ское про­стран­ство и время интер­пре­ти­ру­ются как про­яв­ле­ние чего-​то гра­ну­ли­ро­ван­ного, веро­ят­ност­ного и колеб­лю­ще­гося в кван­то­вом смысле. Пространство, время, частицы и поля сли­ва­ются в еди­ную сущ­ность: кван­то­вое поле, кото­рое не суще­ствует в про­стран­стве или вре­мени. Переменные этого поля при­об­ре­тают опре­де­лён­ность только при вза­и­мо­дей­ствии между под­си­сте­мами. Фундаментальные урав­не­ния тео­рии не имеют явных про­стран­ствен­ных или вре­мен­ных пере­мен­ных. Геометрия про­яв­ля­ется только в при­бли­же­ниях. Объекты суще­ствуют в при­бли­же­ниях. Реализм сдер­жи­ва­ется силь­ной дозой реля­ти­визма. Я думаю, что нам, физи­кам, нужно гово­рить с фило­со­фами, потому что нам нужна помощь в пони­ма­нии всего этого.

6

В заклю­че­ние я хотел бы доба­вить несколько слов по про­ти­во­по­лож­ному вопросу: зна­че­ние науки для философии.

Я делаю это только потому, что неко­то­рые про­яв­ле­ния анти­фи­ло­соф­ских уста­но­вок в науч­ных кру­гах явля­ются лишь реак­цией на анти­на­уч­ные уста­новки в неко­то­рых обла­стях фило­со­фии и дру­гих гума­ни­тар­ных наук.

В пост­хай­дег­гер­ской атмо­сфере, кото­рая доми­ни­рует на неко­то­рых фило­соф­ских факуль­те­тах на «кон­ти­ненте», незна­ние науки явля­ется чем-​то вроде пред­мета для гор­до­сти. Наука не явля­ется «под­лин­ным» зна­нием; она упус­кает истин­ное зна­ние. «Растения бота­ника не цветы на лугу, гео­гра­фи­че­ски зафик­си­ро­ван­ный „исток“ реки не „род­ник из почвы“»¹⁶ — под­ра­зу­ме­ва­ется в кон­тек­сте, что един­ствен­ное, что имеет зна­че­ние — последнее.

И вот при­мер из дру­гой обла­сти совре­мен­ного интел­лек­ту­аль­ного мира — социо­ло­гии: «…никто не обя­зан стро­ить миро­воз­зре­ние, при­ни­мая во вни­ма­ние то, что гово­рит наука два­дца­того века»¹⁷ . Комментарий, кото­рый явля­ется либо три­ви­аль­ным («нет обя­за­тель­ства быть умным»), либо вво­дя­щим в заблуж­де­ние, в эти­мо­ло­ги­че­ском смысле веду­щим в непра­виль­ном направлении.

Мне кажется оче­вид­ным, что так же, как луч­шая наука вни­ма­тельно слу­шает фило­со­фию, так и луч­шая фило­со­фия будет вни­ма­тельно слу­шать науку. Так, без­условно, было в про­шлом: от Аристотеля и Платона до Декарта и Юма, Канта и Гегеля, Гуссерля и Льюиса, луч­шая фило­со­фия все­гда была тесно свя­зана с нау­кой. Ни один вели­кий фило­соф про­шлого нико­гда бы не поду­мал на мгно­ве­ние не при­ни­мать все­рьёз зна­ния мира, пред­ла­га­е­мые нау­кой сво­его времени.

Наука явля­ется состав­ной и неотъ­ем­ле­мой частью нашей куль­туры. Она далека от того, чтобы отве­чать на все вопросы, кото­рые мы хотели бы задать, но, тем не менее, она явля­ется чрез­вы­чайно мощ­ным инстру­мен­том, спо­соб­ным решать бес­чис­лен­ные про­блемы, в том числе те, кото­рые каса­ются нас самих и Вселенной в целом. Наши общие зна­ния явля­ются резуль­та­том вклада самых раз­ных обла­стей, от науки и фило­со­фии, вплоть до лите­ра­туры и искус­ства, и нашей спо­соб­но­сти инте­гри­ро­вать их. Те фило­софы, кото­рые пре­не­бре­гают нау­кой, а их много, на мой взгляд, нано­сят серьёз­ный ущерб интел­лекту и циви­ли­за­ции. Когда они гово­рят, что целые обла­сти зна­ний непро­ни­ца­емы для науки и что они одни лучше в них раз­би­ра­ются, то напо­ми­нают мне двух малень­ких ста­рич­ков на ска­мейке в парке: «Аааах, — гово­рит один дро­жа­щим голо­сом, — все эти учё­ные, кото­рые утвер­ждают, что они могут изу­чать созна­ние или начало Вселенной». «Ох, — гово­рит дру­гой, — какой абсурд! Конечно, они не могут понять этих вещей. Но мы можем!»

Перевод выпол­нил Андрей Гордеев

Источник: Rovelli C. Physics Needs Philosophy. Philosophy Needs Physics // Foundations of Physics. 2018. 48(5). P. 481-491.