~ 38 мин

В исто­рии рос­сий­ской науки есть люди, чья жизнь и дея­тель­ность были пре­даны забве­нию два­жды. В пер­вый раз — когда за недо­ста­точ­ную пре­дан­ность гене­раль­ной линии пар­тии их физи­че­ски устра­няли, имена вычёр­ки­вали ото­всюду, а труды уби­рали в спе­ц­храны. Во вто­рой — в годы так назы­ва­е­мой пере­стройки, когда те же дела доста­ва­лись из-​под сукна, но не ради поми­ло­ва­ния, а ради нового суда. В этот раз их судили за недо­ста­точно кри­ти­че­ское отно­ше­ние к КПСС, вождю и марк­сист­ской док­трине. Отличие было лишь в том, что теперь на покой­ного смот­рели не столько как на угрозу, сколько как на балласт.

В эту несчаст­ли­вую кате­го­рию попал и Филарет Евгеньевич Тележников. 

Родился он 14 декабря 1897 года в г. Троицк Оренбургской губер­нии (ныне Челябинская область). Окончил реаль­ное учи­лище в г. Вольске, посту­пил в Московский уни­вер­си­тет, кото­рый не смог закон­чить, так как был при­зван на фронт. К 1917 он, разу­ме­ется, не успел полу­чить учё­ную сте­пень и потому не стал «доре­во­лю­ци­он­ным исто­ри­ком», коих столь часто вспо­ми­нают в наши дни. Вместо этого в «послуж­ном списке» Филарета Евгеньевича чис­лится сле­ду­ю­щее: член РКП(б) с 1920 года, выпуск­ник Института крас­ной про­фес­суры 1925 года, дея­тель­ный учёный-​марксист, да ещё и не кри­ти­ко­вав­ший власть. Такая био­гра­фия нынче не в чести: кри­ти­куй Филарет Евгеньевич совет­ский строй хоть немного, его, умер­шего в Вятлаге в сорок тре­тьем, теперь бы навер­няка вспо­ми­нали, как вспо­ми­нают нынче вся­кого «узника сове­сти» тех лет. А так он ока­зался не нужен и в позд­не­со­вет­ское время, когда умол­ча­ние было луч­шим реше­нием, чтобы найти баланс между постра­дав­шими и теми, кто за это время сде­лал на их стра­да­ниях карьеру¹ .

Но достойны ли забве­ния труды этого учёного? 

Обречён ли он быть исто­рио­гра­фи­че­ским арте­фак­том для немногих?

Советский социолог

Заводя раз­го­вор о социо­ло­гии в два­дца­тые годы, начать стоит с того, что тогда были про­блемы с самим опре­де­ле­нием социо­ло­гии. Наука под назва­нием «социо­ло­гия» в бур­жу­аз­ном науч­ном мире тогда всё ещё пре­тен­до­вала на пред­мет почти всех суще­ство­вав­ших обще­ствен­ных наук, на то, чтобы быть нау­кой об уни­вер­саль­ных зако­но­мер­но­стях раз­ви­тия «чело­ве­че­ского обще­ства вообще». Сам К. Маркс, к слову, ещё в своё время от подоб­ных про­ек­тов был совсем не в вос­торге² . Впрочем, по вопросу о раз­ви­тии пред­став­ле­ний о пред­мете социо­ло­гии можно напи­сать отдель­ную работу. 

Неудивительно, что отно­ше­ния поня­тий «исто­ри­че­ский мате­ри­а­лизм» и «социо­ло­гия» в ран­не­со­вет­ской лите­ра­туре — тема довольно слож­ная, и еди­ной пози­ции среди фило­со­фов здесь не было. Начать хотя бы с того, что пони­ма­ние пред­мета исто­ри­че­ского мате­ри­а­лизма у марк­си­стов школы А. Деборина суще­ственно отли­ча­лось от тако­вого, напри­мер, у Николая Бухарина³ . Для «диа­лек­ти­ков» ист­мат был фило­со­фией обще­ствен­ных наук, при­ло­же­нием диа­мата к сфере обще­ствен­ной жизни, то есть нау­кой о том, как наи­бо­лее общие законы дви­же­ния мате­рии про­яв­ляют себя на соци­аль­ном уровне её орга­ни­за­ции. Они назы­вали ист­мат «общей тео­ре­ти­че­ской социо­ло­гией», но это была только дань сфор­ми­ро­вав­шейся по сто­пам Плеханова и Ленина традиции:

«…при­зна­ние исто­ри­че­ского мате­ри­а­лизма социо­ло­гией было нередко чисто вер­баль­ной опе­ра­цией, кото­рая не озна­чала реаль­ного сбли­же­ния»⁴ .

У ран­него Николая Бухарина (позже он при­бли­зился к диалектико-​материалистической точке зре­ния) исто­ри­че­ский мате­ри­а­лизм — это про поиск зако­но­мер­но­стей «обще­ства вообще» на основе тео­рии рав­но­ве­сия, путём чисто эмпи­ри­че­ских мето­дов и формально-​логического абстра­ги­ро­ва­ния. Для него это была социо­ло­гия в тра­ди­ци­он­ном для совре­мен­ной ему запад­ной науки пози­ти­вист­ском смысле.

Но сколь бы раз­ными ни были эти пози­ции, для обоих поня­тие «ист­мат» — это и пред­мет, и метод. Для подав­ля­ю­щего числа «меха­ни­стов» же ист­мат был лишь мето­дом, а ника­кого соб­ствен­ного пред­мета у него не было и быть не могло: метод, по их мне­нию, про­яв­ля­ется лишь в кон­крет­ных рабо­тах, иное — уступка сред­не­ве­ко­вому «реа­лизму», — и, соот­вет­ственно, само слово «социо­ло­гия» по отно­ше­нию к ист­мату они отри­цали категорически. 

В чём же при­чина таких разногласий? 

В раз­ном пони­ма­нии соот­но­ше­ния част­ных наук и фило­со­фии, в раз­ном пони­ма­нии пред­мета фило­со­фии и пред­мета раз­лич­ных обще­ство­вед­че­ских дисциплин.

На фоне ска­зан­ного ста­но­вится понятно, что «запрет на социо­ло­гию»⁵ в СССР трид­ца­тых годов был не волюн­та­рист­ским реше­нием, а прежде всего резуль­та­том непри­я­тия социо­ло­гии в её пози­ти­вист­ском виде — то бишь обще­ми­ро­вой тен­ден­ции, имев­шей на фоне царив­шего раз­брода своих сто­рон­ни­ков и в Союзе. Но мог ли марк­сизм пред­ло­жить альтернативу? 

В общем-​то, мог. 

В «клас­си­че­ской» для совет­ского обще­ство­ве­де­ния, то есть выпол­нен­ной по лека­лам дебо­рин­ской школы, трак­товке исто­ри­че­ского мате­ри­а­лизма ист­мат, как мы уже ска­зали, был фило­со­фией обще­ствен­ных наук, или «общей тео­ре­ти­че­ской социо­ло­гией». Последнее со вре­ме­нем отпа­дёт даже в каче­стве сино­нима, дан­ный учеб­ный пред­мет будут име­но­вать «Исторический мате­ри­а­лизм» и никак иначе. При нём же, в свою оче­редь, наряду с част­ными нау­ками вроде полит­эко­но­мии и исто­рии в 1920-​х суще­ство­вала «кон­крет­ная (или, как ещё гово­рили, „гене­ти­че­ская“) социо­ло­гия». Она должна была изу­чать при­чин­ные соот­но­ше­ния между кон­крет­ным эко­но­ми­че­ским бази­сом и всей сово­куп­но­стью надстроек. 

Эта кон­крет­ная социо­ло­гия не под­ме­няла собой част­ных соци­аль­ных наук, в отли­чие от пози­ти­вист­ского про­екта. Так, поскольку суще­ствует отно­си­тель­ная само­сто­я­тель­ность над­стро­еч­ных явле­ний, каж­дая из част­ных наук должна изу­чать ту внут­рен­нюю зако­но­мер­ность раз­ви­тия, кото­рая этой над­стройке при­суща: напри­мер, изу­че­ние внут­рен­них зако­нов изме­не­ния языка — задача фило­ло­ги­че­ских дис­ци­плин. Но вот связь изме­не­ния языка и изме­не­ния обще­ствен­ных отно­ше­ний, связь между язы­ком и клас­со­вым поло­же­нием — всё это уже ста­но­вится пред­ме­том этой самой «кон­крет­ной социологии». 

Вот ей в 1930-​х как раз и при­шёл конец: вме­сте с водой пози­ти­визма выплес­нули и диа­лек­ти­че­ские наработки.

Так что когда мы гово­рим о вкладе в социо­ло­гию, мы имеем в виду именно вклад в тео­рию исто­ри­че­ского мате­ри­а­лизма и «при­клад­ную» социо­ло­гию, покуда она суще­ство­вала. Понятийный аппа­рат мно­гих дис­ци­плин, транс­фор­ми­ро­вав­шихся под вли­я­нием марк­сизма, тогда только-​только фор­ми­ро­вался, потому экс­курсы в такие слож­но­сти необходимы.

А теперь вер­нёмся к Филарету Евгеньевичу.

Какое-​то время Ф. Е. Тележников был стар­шим науч­ным сотруд­ни­ком Института фило­со­фии. Область его науч­ных инте­ре­сов вклю­чала в себя зару­беж­ную, в част­но­сти фран­цуз­скую, социо­ло­гию. Среди инте­ре­со­вав­ших Тележникова авто­ров упо­мя­нуты Тард и Леви-​Брюль, и отдель­ные его мате­ри­алы по ним, видимо, до сих пор оста­ются неопуб­ли­ко­ван­ными⁶ .

Что каса­ется фило­соф­ских взгля­дов тов. Тележникова, доступ­ные нам пуб­ли­ка­ции за его автор­ством поз­во­ляют утвер­ждать, что он цели­ком раз­де­лял воз­зре­ния дебо­рин­ской школы. Это ясно обо­зна­чено в его рецен­зиях на одну из работ И. Я. Вайнштейна про­тив «бог­да­нов­щины»⁷ и на учеб­ник С. А. Оранского⁸ . И это не говоря о том, что Филарет Евгеньевич под­пи­сал про­грамм­ную для «диа­лек­ти­ков» ста­тью «О борьбе на два фронта в фило­со­фии», в кото­рой их школа пыта­лась защи­щаться от напа­док погром­щи­ков⁹ . 

При этом Тележников не был какой-​то осо­бен­ной вели­чи­ной среди дебо­рин­цев. Его больше зани­мала кри­тика запад­ной пози­ти­вист­ской социо­ло­гии и исто­рия стран востока, а фило­соф­ские вопросы инте­ре­со­вали пре­иму­ще­ственно в кон­тек­сте мето­до­ло­ги­че­ских про­блем. Самая мас­штаб­ная фило­соф­ская работа Филарета Евгеньевича посвя­щена кате­го­рии при­чин­но­сти в диа­мате¹⁰ , при­чём даже её реше­ние осно­вано на кон­крет­ном опыте иссле­до­ва­ния совре­мен­ных автору социо­ло­ги­че­ских кон­цеп­ций. Эта работа напи­сана на очень тес­ном меж­дис­ци­пли­нар­ном стыке всего лишь через два года после выпуска автора из Института крас­ной про­фес­суры — а такое бывает редко даже сего­дня. Но Тележникову не только социо­ло­гия помо­гала с фило­со­фией, но и наобо­рот: опыт фило­соф­ских дис­кус­сий давал ему навык более тон­кого наблю­де­ния за раз­ви­тием мето­до­ло­гии в социо­ло­ги­че­ской сфере. Вот, например:

«Современное состо­я­ние бур­жу­аз­ной социо­ло­гии таково, что орга­ни­че­ское направ­ле­ние и сход­ные с ним попытки игно­ри­ро­ва­ния спе­ци­фич­но­сти обще­ствен­ных явле­ний и све­де­ния их к физико-​химическим про­цес­сам мало при­вле­кают вни­ма­ние и осуж­дены быть памят­ни­ками заблуж­де­ния чело­ве­че­ских умов»¹¹ .

Здесь заме­тен и явный укол в сто­рону совет­ских спе­ци­а­ли­стов, уче­ни­ков Тимирязева и Степанова, с их уче­нием о «сво­ди­мо­сти» выс­ших форм мате­рии к низшим.

Опора на такую пози­цию суще­ственно вли­яла на взгляды Ф. Е. Тележникова по ряду част­ных вопро­сов, что необ­хо­димо иметь в виду, оце­ни­вая его твор­че­ский путь и итоги работы. Но нельзя не отме­тить, что конец его карьеры мало зави­сел от выбран­ной им фило­соф­ской ори­ен­та­ции — ведь в конеч­ном счёте раз­гром­лены были и «меха­ни­сты», и «диа­лек­тики», а в фило­со­фии надолго уста­но­вился дик­тат одного из эпи­го­нов дебо­рин­ской школы — Марка Митина.

Разрешение вопроса об отно­ше­нии фило­со­фии и част­ных наук, а в том числе об этом спо­рили сто­рон­ники А. Деборина с «меха­ни­стами», — корен­ным обра­зом вли­яло на вос­при­я­тие иссле­до­ва­те­лем отдель­ных мето­до­ло­ги­че­ских вопро­сов. Для «меха­ни­стов» дело обсто­яло куда проще: опре­де­ля­ю­щей явля­ется роль част­ных наук, а фило­со­фии пред­стоит ско­рая гибель. Для после­до­ва­те­лей Деборина же диа­лек­тика была все­об­щей мето­до­ло­гией, а потому рас­хож­де­ния с част­ными нау­ками уда­ряли по их пози­циям куда силь­ней. Потому прак­ти­че­ски во всех рабо­тах Ф. Е. Тележникова заметно повы­шен­ное вни­ма­ние именно к философско-​познавательным, обще­ме­то­до­ло­ги­че­ским вопро­сам тех или иных концепций. 

Уже в пер­вой своей ста­тье, посвя­щён­ной школе Э. Дюркгейма, бо́льшую часть Филарет Евгеньевич посвя­щает именно теоретико-​познавательным осно­вам его кон­цеп­ции¹² . Интерес к этой социо­ло­ги­че­ской школе оста­нется у Ф. Тележникова на всю жизнь. Автор счи­тал её наи­бо­лее близ­кой к марк­сизму по ряду част­ных вопро­сов, хотя и сто­я­щей на иной точке зре­ния в целом:

«Марксизм, иначе пони­мая обще­ство, также тре­бует, чтобы то или иное явле­ние соци­аль­ной жизни объ­яс­ня­лось как явле­ние, обу­слов­лен­ное не инди­ви­ду­аль­ным, но обще­ствен­ным раз­ви­тием. Социальная точка зре­ния резко отли­чает марк­сизм от бур­жу­аз­ной мето­до­ло­гии и род­нит с точ­кой зре­ния Дюркгейма. Марксизм также счи­тает чрез­вы­чайно важ­ным уста­нов­ле­ние поня­тия соци­аль­ного вида или, выра­жа­ясь иначе, поня­тия общественно-​экономической фор­ма­ции. Но на этом сход­ство его с социо­ло­ги­че­ской шко­лой кон­ча­ется. Для Дюркгейма есть обще­ство дан­ного соци­аль­ного вида, но обще­ство абстракт­ное, не рас­чле­нён­ное на классы, обще­ство, как кол­лек­тив­ное созна­ние. Для марк­сист­ской школы обще­ство — опре­де­лён­ным обра­зом про­из­во­дя­щее обще­ство, обще­ство, в опре­де­лён­ные пери­оды чело­ве­че­ской исто­рии рас­чле­нён­ное на классы. Исследователь тех или иных соци­аль­ных явле­ний обя­зан подойти к ним не только с соци­аль­ной точки зре­ния. Он обя­зан в целях пол­ной науч­но­сти уста­но­вить их при­чин­ную зави­си­мость от обще­ствен­ного базиса и их клас­со­вое содер­жа­ние»¹³ .

В отли­чие от под­чёрк­нуто ува­жи­тель­ного отно­ше­ния к школе Дюркгейма, к эклек­тич­ной кон­цеп­ции Вормса у Тележникова все­гда было более про­хлад­ное отно­ше­ние. Эмиль Дюркгейм всё же тяго­тел к фило­соф­скому монизму, что сбли­жало его с такой же мони­сти­че­ской док­три­ной — марк­сиз­мом, а Вормс был убеж­дён­ным пози­ти­ви­стом, для кото­рого «мно­го­фак­тор­ность» раз­ви­тия была не ошиб­кой, а само­це­лью. Рельефнее, чем любыми тек­сто­ло­ги­че­скими изыс­ка­ни­ями, дан­ный тезис можно обос­но­вать тем, что в 1937 году Ф. Тележников нашёл в себе силы, чтобы про­дол­жать дора­ба­ты­вать мате­ри­алы, свя­зан­ные с дея­тель­но­стью школы Дюркгейма, в то время как лек­ция о Вормсе в тот же период пред­став­ляла собой баналь­ный пере­сказ ста­тьи деся­ти­лет­ней давности.

Чуть более позд­нюю ста­тью о пред­мете и методе в социо­ло­гии Дюркгейма, напи­сан­ную в 1928 году, отли­чает не только более пол­ный и все­сто­рон­ний раз­бор его уче­ния с точки зре­ния марк­сизма, но и попытка оттолк­нуться от него, поста­вить перед совет­ской нау­кой новые про­блемы на основе рецеп­ции зару­беж­ных школ:

«Марксистское пони­ма­ние соци­аль­ного факта поз­во­лит обос­но­вать то, что в тео­рии Дюркгейма оста­ва­лось хотя и пра­виль­ным, но без­до­ка­за­тель­ным, именно объ­ек­тив­ность и при­ну­ди­тель­ность соци­аль­ных явле­ний. Марксистское пони­ма­ние соци­аль­ного явле­ния и обще­ства даёт воз­мож­ность уста­но­вить ясную гра­ницу между есте­ствен­ным, пси­хи­че­ским и соци­аль­ным, ту гра­ницу, кото­рую пытался уста­но­вить Дюркгейм, но кото­рую дове­сти ему не уда­лось. На такой пози­ции Дюркгейм оста­но­вился вполне созна­тельно. Его не удо­вле­тво­ряли „край­ность“ ни пси­хо­ло­гизма, ни исто­ри­че­ского мате­ри­а­лизма. Истина, с его точки зре­ния, лежит посре­дине, в уче­нии социо­ло­ги­че­ской школы. Она, как мы уже видели в отно­ше­нии важ­ней­шего вопроса — пони­ма­ния сущ­но­сти соци­аль­ного факта, носит на себе печать ком­про­мисса, неза­кон­чен­но­сти»¹⁴ .

Помимо слож­ных мето­до­ло­ги­че­ских работ, Ф. Е. Тележников гото­вил и более крат­кие и про­стые по напол­не­нию обзоры запад­ных социо­ло­ги­че­ских жур­на­лов. Таковы, напри­мер, его обзоры фран­цуз­ского «Социологического еже­год­ника»¹⁵ , а также сов­ме­щён­ный обзор «Позитивистского интер­на­ци­о­наль­ного обо­зре­ния» и «Интернационального обо­зре­ния социо­ло­гии»¹⁶ .

Филарет Тележников не только был хорошо зна­ком с новей­шими запад­ными нара­бот­ками в обла­сти социо­ло­гии, но и стре­мился поде­литься ими с мас­со­вым совет­ским чита­те­лем, дер­жать его в курсе нови­нок запад­ной ака­де­ми­че­ской мысли. Тележников вообще нико­гда не был сто­рон­ни­ком тоталь­ного отри­ца­ния и пол­ного игно­ри­ро­ва­ния дости­же­ний бур­жу­аз­ной науки: так, уже в самой ран­ней его ста­тье о Дюркгейме акту­аль­ность иссле­до­ва­ния сфор­му­ли­ро­вана с упо­ром на пре­одо­ле­ние изо­ля­ци­о­низма совет­ской науки. Он пишет: борьба за соци­а­ли­сти­че­скую рево­лю­цию на Западе — это не только кри­тика ору­жием, но и ору­жие кри­тики; если мест­ные ком­му­ни­сты не спо­собны дать бой враж­деб­ным обще­ство­вед­че­ским кон­цеп­циям, то взяться за борьбу должны совет­ские спе­ци­а­ли­сты, как обла­да­ю­щие луч­шими воз­мож­но­стями. Более того, пишет Тележников, это нужно и самим совет­ским людям: в СССР про­дол­жают исполь­зо­ваться мно­гие пере­вод­ные запад­ные учеб­ные посо­бия, и без пре­одо­ле­ния нега­тив­ных идео­ло­ги­че­ских момен­тов в них сфор­ми­ро­вать новое миро­воз­зре­ние будет трудно¹⁷ .

Эта тема в рабо­тах учё­ного под­ни­ма­ется не еди­но­жды. При этом, судя по всему, автор здесь шёл напе­ре­кор общим настро­е­ниям. Вот, напри­мер, итог одного из выше­упо­мя­ну­тых обзоров:

«Во-​первых, мы полу­чаем пред­став­ле­ние об идео­ло­ги­че­ской мощ­но­сти наших клас­со­вых про­тив­ни­ков. В дан­ном слу­чае мы должны кон­ста­ти­ро­вать немощь их тео­ре­ти­че­ской мысли. И только сла­бое вни­ма­ние к ней, — недо­ста­точ­ная воля к борьбе с ней, — объ­яс­няют то вли­я­ние, кото­рое она ока­зы­вает на широ­кие круги обще­ства. Далее, не будучи в состо­я­нии что-​либо почерп­нуть для поло­жи­тель­ной раз­ра­ботки про­блем, мы можем и должны исполь­зо­вать бур­жу­аз­ную мысль ино­гда для поста­новки вопро­сов. К при­меру, ста­тьи Дюпра о при­нуж­де­нии. Нужно прямо сознаться, что мы пока ещё вра­ща­емся в кругу одних и тех же вопро­сов и мало ста­вим новые, кото­рые бы рас­ши­ряли и обо­га­щали марк­сист­скую социо­ло­гию»¹⁸ .

Или возь­мём начало одной из ста­тей о социо­ло­ги­че­ской школе Вормса:

«Характерно, что Большая совет­ская энцик­ло­пе­дия ни сло­вом не обмол­ви­лась о Вормсе и его социо­ло­гии. Это обсто­я­тель­ство явля­ется, с одной сто­роны, резуль­та­том недо­ста­точ­ной нашей ори­ен­ти­ро­ван­но­сти в умствен­ных тече­ниях Западной Европы, а с дру­гой — след­ствием того свое­об­раз­ного «ниги­лизма», кото­рый под­час про­яв­ля­ется у нас в отно­ше­нии бур­жу­аз­ной обще­ствен­ной науки и кото­рый реши­тельно осуж­дён вто­рой кон­фе­рен­цией марксистско-​ленинских учре­жде­ний»¹⁹ .

При напи­са­нии кри­тики Вормса автор также не огра­ни­чи­ва­ется выстав­ле­нием nihil над его тру­дами из-​за отри­ца­ния марк­сизма, но сам стре­мится отве­тить на набо­лев­шие вопросы, напри­мер, о соот­но­ше­нии ста­тики и дина­мики в марк­сист­ской социологии:

«В марк­сист­ской лите­ра­туре и вообще среди марк­си­стов явля­ется пре­об­ла­да­ю­щим убеж­де­ние, что самое поня­тие ста­тики чуждо марк­со­вой тео­рии обще­ства. Нам пред­став­ля­ется, что это не так. Необходимо раз­ли­чать ста­тику в кон­тов­ском смысле и ста­тику в диа­лек­ти­че­ском осве­ще­нии. Совершенно верно, что абсо­лютно лишь дви­же­ние мате­рии. Но в каж­дый дан­ный момент каж­дая вещь может быть наблю­да­ема и в ста­ти­че­ском поло­же­нии. Ведь диа­лек­ти­че­ская логика не упразд­няет фор­маль­ной логики, но пре­одо­ле­вает её. Подобно тому, как послед­няя явля­ется момен­том пер­вой, так и покой есть част­ный слу­чай дви­же­ния. Разве, к при­меру, мы не вправе рас­смат­ри­вать вза­и­мо­от­но­ше­ние про­из­во­ди­тель­ных сил и про­из­вод­ствен­ных отно­ше­ний в аспекте дан­ного момента. Исследователь-​марксист в своей науч­ной прак­тике встре­ча­ется с необ­хо­ди­мо­стью подоб­ного рас­смот­ре­ния довольно часто. Но всё раз­ли­чие между ним и огра­ни­чен­ным бур­жу­аз­ным мыш­ле­нием заклю­ча­ется в том, что марк­сист не может оста­но­виться на рас­смот­ре­нии явле­ния в его ста­тике. Он счи­тает себя более обес­пе­чен­ным от вся­ких оши­бок только тогда, когда рас­смат­ри­вает соци­аль­ный факт в раз­ви­тии. Не может быть про­ти­во­по­став­ле­ния ста­тики дина­мике. Первая пред­став­ляет момент посто­янно изме­ня­ю­щейся соци­аль­ной дей­стви­тель­но­сти. Вормс не понял вза­и­мо­от­но­ше­ния этих двух спо­со­бов рас­смот­ре­ния. Он, так же, как Конт, оста­но­вился на точке зре­ния их прин­ци­пи­аль­ного про­ти­во­по­став­ле­ния. Подобная мета­фи­зич­ность при­вела его к при­зна­нию двух видов соци­аль­ных зако­нов, разъ­еди­нён­ных друг от друга»²⁰ .

По при­зна­нию самого учё­ного, его труды должны были увен­чаться напи­са­нием «Очерков кри­тики исто­рии бур­жу­аз­ной социо­ло­гии». Даже в своих лагер­ных пись­мах он не остав­лял надежду вер­нуться к этой работе²¹ . К сожа­ле­нию, этот труд так и не был написан.

Востоковед и преподаватель

При всём вни­ма­нии к фило­соф­ской сто­роне обще­ствен­ных наук «голое мето­до­ло­ги­зи­ро­ва­ние» для этого автора было совер­шенно неха­рак­терно. Тележников был в социо­ло­гии не только тео­ре­ти­ком, но и практиком. 

Как участ­ник 2-​й Монгольской экс­пе­ди­ции Филарет Евгеньевич имел уни­каль­ную воз­мож­ность реа­ли­зо­вать свои тео­ре­ти­че­ские нара­ботки «в поле». Результатом стали доклад, про­чи­тан­ный в сте­нах НИА КУТВ им. Сталина, упо­ми­на­е­мый в годо­вом отчёте²² , и два обшир­ных мате­ри­ала, опуб­ли­ко­ван­ных в жур­нале «Революционный восток». Один из них был посвя­щён раз­ви­тию мест­ного само­управ­ле­ния и совет­ской системы в Монголии²³ , дру­гой — раз­ви­тию мест­ной пар­тий­ной системы, точ­нее, одной пар­тии — МНРП²⁴ . 

Обширнейшие социо­ло­ги­че­ские и ста­ти­сти­че­ские иссле­до­ва­ния, про­ве­дён­ные «в поле», сами по себе заслу­жи­вают отдель­ного мате­ри­ала, ведь их «объ­ект изу­че­ния» и не снился запад­ным социо­ло­гам — коче­вое, фео­даль­ное мон­голь­ское обще­ство, резко пере­шед­шее на путь соци­а­ли­сти­че­ского раз­ви­тия. Чего только стоит любо­пыт­ное явле­ние пре­вра­ще­ния фео­даль­ной уртонно-​почтовой повин­но­сти, появив­шейся у мон­го­лов ещё в эпоху Чингисхана, в… форму про­грес­сив­ного подо­ход­ного налога, при­зван­ного побо­роть нера­вен­ство²⁵ . 

В связи с коче­вым харак­те­ром мон­голь­ского обще­ства про­блемы связи сто­яли очень остро, ведь госу­дар­ствен­ное управ­ле­ние невоз­можно без опе­ра­тив­но­сти. Это и пред­опре­де­лило суще­ство­ва­ние в стране сети уртонно-​почтовых стан­ций, кото­рые было обя­зано содер­жать мест­ное насе­ле­ние. В доре­во­лю­ци­он­ное время это была тяж­кая повин­ность, пере­гибы в кото­рой нередко слу­жили пово­дом к восстаниям:

«Уртонная, или почтово-​курьерская, повин­ность… Тягчайшая из повин­но­стей. Араты, выде­лен­ные для отбы­ва­ния конно-​уртонной повин­но­сти, со всем своим иму­ще­ством отко­чё­вы­вали на место службы и несли её пол­года, а то и год. Она была глав­ным сред­ством связи в стране. Для того чтобы по кон­ному уртону доста­вить какую-​нибудь кор­ре­спон­ден­цию или сопро­вож­дать чинов­ни­ков, арату-​курьеру при­хо­ди­лось покры­вать на своих лоша­дях сотни кило­мет­ров. Кроме того, араты обя­заны были обес­пе­чи­вать про­ез­жа­ю­щим про­пи­та­ние за свой счёт. Почтовые стан­ции отвле­кали от сель­ского хозяй­ства боль­шое коли­че­ство рабо­чего скота, а также людей»²⁶ .

До рево­лю­ции все арат­ские хозяй­ства, упла­чи­вав­шие госу­дар­ствен­ный ско­то­вод­че­ский налог, при­вле­ка­лись к уртон­ной повин­но­сти. В соци­а­ли­сти­че­ской же Монголии выпол­не­ние уртонно-​почтовой функ­ции стало ана­ло­гом про­грес­сив­ного нало­го­об­ло­же­ния. На эту работу ста­вили пре­иму­ще­ственно мно­го­ло­шад­ных, зажи­точ­ных. В тек­сте это прямо не упо­мя­нуто, но, ско­рее всего, так как во время пере­чис­ле­ния адре­са­тов речь идёт не только о госу­дар­стве, но и о мест­ных орга­нах само­управ­ле­ния, эта почта впер­вые стала выпол­нять какие-​то пору­че­ния, кроме дел цен­траль­ного правительства. 

Тележникова очень живо инте­ре­суют подоб­ные транс­фор­ма­ци­он­ные про­цессы, их обу­слов­лен­ность, усло­вия про­те­ка­ния и направ­лен­ность. Ведь по тем же мате­ри­а­лам можно заме­тить, что хозяй­ства отдель­ных коче­вий про­дол­жают оста­ваться нату­раль­ными. Доходов у мест­ных «муни­ци­па­ли­те­тов» нет от слова совсем — только дота­ции от цен­траль­ного пра­ви­тель­ства, кото­рые ухо­дили на под­дер­жа­ние самой адми­ни­стра­ции, да теперь, после рево­лю­ции, ещё на соци­аль­ную под­держку и куль­туру. Автору, как не спе­ци­а­ли­сту, неиз­вестно, как обсто­яли дела с денеж­ным обра­ще­нием и видело ли рядо­вое насе­ле­ние деньги вообще, но в любом слу­чае подоб­ная реа­ли­за­ция про­грес­сив­ного нало­го­об­ло­же­ния — довольно изящ­ная вещь в ожи­да­нии элек­три­фи­ка­ции и моторизации.

Специалисты вроде Тележникова тогда столк­ну­лись с тем, что до тех пор не было опи­сано ни марк­си­стами, ни кем-​либо ещё, им пред­сто­яло при­ме­нить свой метод с нуля к тем явле­ниям, о воз­мож­но­сти кото­рых никто ранее не подо­зре­вал. И сего­дня, когда марк­си­стам снова нужно изу­чать такой про­цесс — рестав­ра­цию капи­та­лизма в быв­шем соц­ла­гере, «инсти­ту­ци­о­наль­ные реформы» 1990-​х, — нам стоит изу­чать эти работы. Нам нужно понять, как наши пред­ше­ствен­ники вели иссле­до­ва­ние в таких усло­виях и при­хо­дили к своим выво­дам. И речь не только о восто­ко­ве­де­нии: такое в то время было во всех науч­ных сфе­рах и направлениях. 

С 1925 по 1936 год Ф. Е. Тележников рабо­тал в Коммунистическом уни­вер­си­тете тру­дя­щихся Востока, где был про­фес­со­ром по кафедре исто­ри­че­ского мате­ри­а­лизма. Он при­ни­мал уча­стие в работе Научно-​исследовательской ассо­ци­а­ции Национальных и коло­ни­аль­ных про­блем²⁷ , добился орга­ни­за­ции сна­чала мон­голь­ской сек­ции при кафедре Дальнего Востока, а затем — и учре­жде­ния отдель­ного «Общества по Центральной Азии»²⁸ . При этом дея­тель­ность послед­него, как и экс­пе­ди­ции, им про­во­ди­мые, носили вполне ося­за­е­мый харак­тер: обще­ство зани­ма­лось при­клад­ными иссле­до­ва­ни­ями и выне­се­нием соот­вет­ству­ю­щих реко­мен­да­ций для пра­ви­тельств СССР, Тувы и Монголии в далеко не самом без­опас­ном на тот момент реги­оне мира. Параллельно, в 1935–1936 гг., Ф. Е. Тележников читал курс лек­ций по исто­рии Монголии в Институте Востоковедения им. Нариманова при ЦИК СССР. С 1936 по 1938 год он рабо­тал в Московском госу­дар­ствен­ном историко-​архивном инсти­туте в долж­но­сти про­фес­сора фило­со­фии. Короче говоря, весь ука­зан­ный период Филарет Евгеньевич посвя­тил актив­ной науч­ной и пре­по­да­ва­тель­ской работе.

Однако с начала 1930-​х его карьера посте­пенно идёт на спад. В 1930 году госу­дар­ство при­ну­ди­тельно сво­ра­чи­вает дис­кус­сии в сфере фило­со­фии. Ведущие школы — что «меха­ни­сты», что «дебо­ринцы» — ока­зы­ва­ются уни­что­жены, при­чём неко­то­рые их пред­ста­ви­тели — даже физи­че­ски, попав в репрес­сив­ные тиски. 

В этих усло­виях содер­жа­ние лек­ций Ф. Е. Тележникова резко меня­ется. В них появ­ля­ются дежур­ные упо­ми­на­ния Сталина и обще­обя­за­тель­ные уколы в сто­рону «мень­ше­вист­ву­ю­щих иде­а­ли­стов», как теперь окре­стили после­до­ва­те­лей А. Деборина. Но вме­сте с тем Тележников не высту­пает в печати с погром­ными заяв­ле­ни­ями и не клей­мит «вра­гов народа». Его имя вообще про­па­дает со стра­ниц всех круп­ных совет­ских жур­на­лов, где он прежде печатался. 

Нужно ска­зать, что в усло­виях ста­лин­ской эпохи это был не самый пло­хой вари­ант ака­де­ми­че­ской карьеры. Сравнить хотя бы с довольно извест­ным совет­ским фило­со­фом Валентином Фердинандовичем Асмусом, кото­рый избрал совсем иной путь. В 1920-​е он, как и Тележников, при­мы­кал к «дебо­рин­цам» в боль­шой фило­соф­ской дис­кус­сии, хотя его при­вер­жен­ность марк­сизму вызы­вает сомне­ния, а поли­ти­че­ская био­гра­фия была далеко не без­упречна. С наступ­ле­нием «боль­шого тер­рора» ради сохра­не­ния карьеры, обще­ствен­ного при­зна­ния и без­опас­но­сти Валентин Фердинандович не только оста­вил эту школу, но и стал участ­во­вать в «погром­ных» кам­па­ниях, в том числе про­тив неё. Впрочем, нужно отдать ему долж­ное: «гро­мил» В. Ф. Асмус, за ред­кими исклю­че­ни­ями, мёрт­вых, что поз­во­ляло быть в ритме поли­ти­че­ской жизни и вме­сте с тем не испор­тить репу­та­цию окон­ча­тельно. Впрочем, методы эпохи поз­во­ляли «убить» даже мерт­веца, вычерк­нув его из всех воз­мож­ных источ­ни­ков. Кроме того, у мёрт­вых были вполне живые родственники.

Опубликованные ныне мате­ри­алы поз­во­ляют сде­лать пред­ва­ри­тель­ный вывод о том, что Ф. Е. Тележников себе подоб­ного не поз­во­лял и пред­по­чёл отка­заться от любого карьер­ного роста. Он огра­ни­чился самым мини­му­мом — остаться на сво­боде, чтобы закон­чить свою работу по зару­беж­ной социо­ло­гии, пусть даже и без воз­мож­но­сти опубликования.

В отсут­ствие доступа к архи­вам про­сле­дить это можно по лек­циям, кото­рые он читал в 1930-​х гг. Некогда ссы­лав­шийся на А. Деборина в своих рабо­тах как на авто­ри­тет, учё­ный теперь прак­ти­че­ски в каж­дой лек­ции упо­ми­нает «мень­ше­вист­ву­ю­щий иде­а­лизм» и акку­ратно пере­ска­зы­вает абзацы из кри­ти­че­ских поста­нов­ле­ний²⁹ , однако делает это без рве­ния и довольно фор­мально. Цитаты И. В. Сталина и упо­ми­на­ния «мень­ше­вист­ву­ю­щего иде­а­лизма» ста­но­вятся обы­ден­ной частью лек­ций, только потому что их не могло там не быть.

Наиболее наглядно эту соци­аль­ную мимик­рию демон­стри­руют не лек­ции по исто­рии фило­со­фии и марк­сизму, а лек­ции по социо­ло­гии, кото­рые Ф. Е. Тележников читал в Историко-​архивном инсти­туте, фор­мально будучи про­фес­со­ром фило­со­фии. Материал к лек­циям по Дюркгейму, напри­мер, дати­ро­ван 1937 годом. Само нали­чие этих лек­ций, кстати, застав­ляет заду­маться о том, насколько ста­лин­ская эпоха вли­яла на ака­де­ми­че­скую жизнь. Интересно было бы узнать, как такое вообще было воз­можно в те годы: вообще-​то это всё «нельзя», но чело­век три года на эту тему лек­ции читает, офи­ци­ально полу­чая зар­плату как пре­по­да­ва­тель философии.

Чтобы понять, как дей­ство­вал Тележников в сло­жив­шейся обста­новке, давайте рас­смот­рим лек­цию о Дюркгейме подробнее.

Её ядро состав­ляет уже упо­мя­ну­тая ста­тья от 1928 года. В рам­ках само­цен­зуры Филарет Тележников изъял из лек­ции лишь одну мысль, кото­рую когда-​то охотно раз­ви­вал: о пред­мете социо­ло­гии и вза­и­мо­связи этого вопроса с недав­ними, по мер­кам ори­ги­наль­ной ста­тьи, дис­кус­си­ями о пред­мете фило­со­фии³⁰ . Нет осно­ва­ний думать, что он отка­зался от тех мыс­лей: ско­рее всего, после раз­грома обеих фило­соф­ских школ выска­зы­ваться так стало попро­сту опасно³¹ . Но, что неожи­данно, в лек­ции о Вормсе сохра­нился фраг­мент о том, что отрыва совет­ской науки от запад­ных дости­же­ний допус­кать нельзя³² . 

Лекция была рас­ши­рена за счёт того, что теперь в ней были даны опи­са­ния кон­крет­ных социо­ло­ги­че­ских постро­е­ний в допол­не­ние к основ­ному методу. Кроме того, стал ещё деталь­нее раз­бор социально-​экономических пред­по­сы­лок воз­ник­но­ве­ния этого социо­ло­ги­че­ского уче­ния. Это была ещё одна отли­чи­тель­ная черта Ф. Е. Тележникова — он все­гда стре­мился впи­сать идеи в социально-​экономический и интел­лек­ту­аль­ный кон­текст вре­мени, наглядно про­де­мон­стри­ро­вать, как они про­рас­тают из объ­ек­тив­ных усло­вий действительности. 

Также к мате­ри­алу 1928 года добав­лено — точ­нее, при­тя­нуто за уши — обя­за­тель­ное упо­ми­на­ние Сталина, а именно — его выступ­ле­ние на кон­фе­рен­ции аграрников-​марксистов³³ . Но, в отли­чие от лек­ций Тележникова по иным дис­ци­пли­нам, тут нет ника­ких упо­ми­на­ний о «мень­ше­вист­ву­ю­щих иде­а­ли­стах» — та дис­кус­сия шла вокруг обще­фи­ло­соф­ских вопро­сов, а в мате­ри­а­лах на дру­гие темы пока­за­тель­ное раз­вен­ча­ние их пози­ции не было обязательным.

Неизвестно, что стало непо­сред­ствен­ным пово­дом для аре­ста и осуж­де­ния крас­ного про­фес­сора, но мы вполне можем дога­ды­ваться о при­чине. Вышеупомянутых усту­пок было мало, чтобы заслу­жить при­зна­ние при новом курсе. Нейтралитетом более не доволь­ство­ва­лись — теперь дока­за­тель­ство вер­но­сти должно было быть «дея­тель­ным».

Жизнь и смерть советской профессуры

В откры­тых источ­ни­ках можно найти всего два «изоб­ли­чи­тель­ных» выступ­ле­ния Ф. Е. Тележникова — от 1929 и 1930 годов. В них затра­ги­ва­лась дея­тель­ность ВНАВ (Всесоюзная науч­ная ассо­ци­а­ция восто­ко­ве­де­ния при ЦИК СССР), велась её кри­тика за отсут­ствие при­клад­ных иссле­до­ва­ний и недо­ста­точ­ный мето­до­ло­ги­че­ский уро­вень работ. При этом в 1929 году не было упо­мя­нуто ни одной пер­со­на­лии, а в 1930 вскользь упо­мя­нут Александр Николаевич Гладстерн³⁴ . В обоих выступ­ле­ниях Тележников при­зы­вал в связи с назрев­шими про­бле­мами только к реор­га­ни­за­ции ВНАВ и её сли­я­нии с НИА НКП, ника­кого поиска «вра­гов» там не было. Да, А. Н. Гладстерн впо­след­ствии стал жерт­вой тер­рора, но это было только через 7 лет, и неиз­вестно, сыг­рали ли в этом какую-​то роль речи Филарета Евгеньевича. Нет осно­ва­ний думать, что эти выступ­ле­ния были вообще свя­заны с поли­ти­че­ским момен­том: в том же 1930 году Ф. Е. Тележников вме­сте с осталь­ными «дебо­рин­цами» под­пи­сался под ста­тьёй «О борьбе на два фронта в фило­со­фии», направ­лен­ной про­тив погром­щи­ков фило­соф­ской науки, — не слиш­ком разум­ный шаг для чело­века, кото­рый хотел бы удер­жаться на плаву любой ценой.

Академическая карьера в ста­лин­скую эпоху тре­бо­вала осо­бого уме­ния балан­си­ро­вать между сво­ими убеж­де­ни­ями, тре­бо­ва­ни­ями вла­сти и нефор­маль­ными пра­ви­лами учё­ного сооб­ще­ства, но, согласно иссле­до­ва­нию С. Н. Корсакова, даже тогда были воз­можны раз­ные модели соци­аль­ной адап­та­ции. У Тележникова и у Асмуса, как мы видим, они отличались.

Отдельно заме­тим, что срав­не­ния, допу­щен­ные в ходе ста­тьи, не имели своей целью «очер­нить» память В. Ф. Асмуса, тем более, ещё есть веро­ят­ность, что в обо­рот вве­дут новые источ­ники по этому вопросу. Мы лишь хотели про­ил­лю­стри­ро­вать то, что в био­гра­фии Ф. Е. Тележникова нет чего-​то амо­раль­ного, такого, за что его сто­ило бы пре­дать забве­нию. Нельзя не счи­таться с тем, что это бес­ком­про­мисс­ное время было соткано из ком­про­мис­сов кон­крет­ных людей, и неко­то­рых дей­ствий избе­жать было попро­сту нельзя — но за эти рамки Филарет Евгеньевич не выходил.

Но на деле это забве­ние даже не пыта­ются оправ­ды­вать: забыли и забыли. Филарет Тележников похо­ро­нен где-​то в окрест­но­стях ИТЛ, труды его раз­ве­яны по архи­вам учре­жде­ний, где он когда-​то рабо­тал. Даже спу­стя без малого два­дцать лет работы «Словарь восто­ко­ве­дов — жертв поли­ти­че­ского тер­рора», состав­лен­ный «Мемориалом», до Ф. Е. Тележникова так и не добрался. Документов в Институте фило­со­фии не заме­тили, в Московском историко-​архивном — не уви­дели, искать в делах НИА НКП — не поду­мали, в фонды Коммунистического уни­вер­си­тета тру­дя­щихся Востока — не загля­ды­вали… Нет такого чело­века и не было нико­гда. Асмус же, чело­век при­мерно того же пошиба — талант­ли­вый и извест­ный в науч­ных кру­гах сво­его вре­мени спе­ци­а­лист, но не «звезда», — сего­дня при­знан, его пом­нят и даже вешают ему памят­ные доски. Ему, чело­веку, по выра­же­нию кате­го­рич­ного Корсакова, «скарм­ли­вав­шему своих кол­лег Левиафану». В чём же разница?

Конечно, мы можем пред­по­ло­жить, что дело в раз­лич­ной зна­чи­мо­сти работ этих двух учё­ных. Статейных пуб­ли­ка­ций у Тележникова довольно много, обширно его пре­по­да­ва­тель­ское и орга­ни­за­ци­он­ное насле­дие, но ни одной закон­чен­ной книги он не оста­вил. Однако и Асмус, дове­римся оценке Корсакова, фигура в своей сфере не исклю­чи­тель­ная. Да и вообще, в совре­мен­ной России дея­те­лей часто оце­ни­вают вовсе не по делам их, не по «зна­чи­мо­сти»: кто бы стал все­рьёз вос­при­ни­мать рус­скую рели­ги­оз­ную фило­со­фию, если бы не угар «рели­ги­оз­ного ренес­санса» 1990-​х годов? Мы можем согла­ситься со сле­ду­ю­щим мне­нием С. Н Корсакова:

«Все выслан­ные из России фило­софы, состав­ляв­шие будто бы вер­шину рус­ской фило­соф­ской мысли, нахо­дясь в изгна­нии, в тече­ние деся­ти­ле­тий пуб­ли­ко­вали работы и на рус­ском, и на дру­гих евро­пей­ских язы­ках и ни в отдель­но­сти, ни вме­сте взя­тые ника­кого вли­я­ния на миро­вую фило­соф­скую мысль не ока­зали»³⁵ .

По всей види­мо­сти, раз­ли­чие всё же в чём-​то дру­гом. Например, в том, что Валентину Александровичу Асмусу про­сто повезло не самыми чест­ными путями выжить и оста­вить уче­ни­ков, гото­вых раз­вер­нуть кам­па­нию по его уве­ко­ве­чи­ва­нию. Или же всё дело в его «идей­ной фронде» и тяге к иде­а­лизму, в его боль­шей бли­зо­сти по духу к совре­мен­ной вла­сти, чем у «ярост­ного боль­ше­вика» Тележникова? 

Эти вер­сии кажутся куда более ося­за­е­мыми. И они воз­вра­щают нас к про­блеме, под­ня­той в начале текста.

В 1992 году исто­рик П. А. Голуб, высту­пав­ший про­тив реа­би­ли­та­ции бело­гвар­дей­щины, назвал свою ста­тью «С кого они порт­реты пишут?» Прошло почти три деся­ти­ле­тия, и совет­ский период стали вос­при­ни­мать «более взве­шенно». Но при деталь­ном рас­смот­ре­нии несложно заме­тить, что «инте­гра­ция» совет­ского этапа в общую исто­ри­че­скую память оста­ётся крайне изби­ра­тель­ной. Оставшиеся за бор­том обре­чены на повтор­ную смерть, потому что вновь не впи­са­лись в поли­ти­че­скую конъ­юнк­туру. Те же, кого всё-​таки взяли на борт из «геро­и­че­ской эпохи» совет­ской вла­сти, делятся на два типа: одних ста­ра­тельно «очи­щают» от всего рево­лю­ци­он­ного, «слиш­ком боль­ше­вист­ского», остав­ляя только самую удоб­ную сто­рону, а дру­гих и «очи­щать» не тре­бу­ется — само отлетает. 

И ни на тех, ни на дру­гих по-​прежнему не взгля­нешь без при­ды­ха­ния: с кого они порт­реты пишут?..