Введение
Латинская Америка при капитализме — источник сырья и дешёвой рабочей силы уже не одно столетие. Естественно, такое положение в мировой капиталистической системе — серьёзный повод для начала освободительной борьбы. Проблема в том, что у большинства местных левых нет конкретной цели и даже идеологии. Есть много различных направлений, которые не могут объединить эксплуатируемые массы. Чаще всего со временем различные группы «революционеров» сдаются на милость классовым врагам или, что ещё хуже, — действуют в их интересах, получая при этом возможность легально участвовать в политической жизни страны.
Поскольку речь идёт о странах «третьего мира», то в основном революционеры придерживаются взглядов, напоминающих «народнические». В условиях крайней имущественной дифференциации общества, большого количества крестьян и полупролетариев, классовый протест нередко берёт на вооружение примитивную идеологическую формулу «весь народ против кучки олигархов». Формально активисты могут называть себя, скажем, социалистами (иногда поддерживая религию, национализм и децентрализацию экономики).
Марксистские организации в Латинской Америке тоже были и есть сегодня. Однако как только такие группы набирали силу, правящий класс тут же санкционировал репрессии, а в движении начинался раскол, в частности, появлялись «новые революционные идеи», которыми обосновывали «национальное примирение».
Агитаторы заявляли о том, что необходимо примирить «весь народ» и объединиться в борьбе с империализмом. На деле получалось так, что партии отходили от принципов, шли на компромисс с буржуазией и часто из-за этого становились жертвами в прямом смысле этого слова. Ведь пока капиталисты были слабы, они могли и уступить, но после укрепления позиций уничтожали оппонентов.
Надо сказать, что подобное актуально для всех стран: и неоколоний, и метрополий. Задача буржуазии — уничтожить революционеров, особенно в странах «отсталых», которые используются как сырьевые придатки для центра капиталистической мировой системы.
Пока существует капитализм, актуальны слова Ленина:
«При капитализме невозможна иная основа, иной принцип дележа, кроме силы. Миллиардер не может делить „национальный доход“ капиталистической страны с кем-либо другим иначе, как в пропорции „по капиталу“ (и притом ещё с добавкой, чтобы крупнейший капитал получил больше, чем ему следует)»1 .
Латинская Америка эксплуатируется капиталистическими хищниками уже долгие годы, там специфические условия, часто даже кажется, что эти условия являются неплохой основой для борьбы пролетариата и крестьянства за власть. Проблема только в том, что мировое капиталистическое хозяйство в действительности едино, и если в одной стране побеждает пролетариат, то буржуазия центра начнёт войну не на жизнь, а на смерть, поскольку наступает угроза всей системе, пускай и незначительная, но даже это недопустимо.
Источник сырья и дешёвой рабочей силы невозможно отдать без боя. В случае волнений заранее готовы варианты, стабилизирующие систему. Есть «левые» партии, поддерживающие капиталистическую систему, есть идеологи, которые «творчески развивают» марксизм уже в рамках революционного движения. Именно эти люди представляют наибольшую опасность для социальной революции, потому что их задача — работа против революции, договор с классовыми врагами.
О ситуации в Латинской Америке
Латинская Америка — периферия капиталистического мира. В период развития капитализма (великие географические открытия, торговые республики, первоначальное накопление капитала, промышленная революция) сформировалась устойчивая система экономических связей с центром накопления капитала.
Развитие производства и финансовые спекуляции, завязанные на нём, не являются единственными источниками возрастания капитала. В дело включается захват территорий для использования ресурсов, в том числе рабов или дешёвой рабочей силы.
Территории, где обитали туземцы, были колонизированы. Это определило развитие стран в дальнейшем, их зависимость от интересов капиталистов и представителей уже отживающего свой век класса феодалов.
Процесс проходил стандартно: капиталистические игроки основывали коммерческие структуры вроде акционерного общества «Британская Ост-Индская компания» и шли в наступление. После захвата той или иной страны о её самостоятельном развитии говорить не приходилось. В этом процессе борьбы определялось, какая страна будет центром капиталистической мировой системы, за это место сражались не на жизнь, а на смерть.
Это действительно один из основных моментов в процессе накопления капитала:
«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чёрнокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления»2 .
На специфику накопления капитала указала Роза Люксембург:
«Капиталистическое накопление для своего движения нуждается в некапиталистических общественных формациях, как в окружающей его среде: оно прогрессирует в постоянном обмене веществ с этими формациями и может существовать лишь до тех пор, пока оно находит эту среду»3 .
Взаимоотношения стран центра и периферии не остаются неизменным с того периода, когда писала Люксембург и, тем более, Маркс. Сегодня большую часть отсталых стран можно считать территорией периферийного капитализма. По сути функции остаются те же. Империалисты делят сферу влияния в Латинской Америке. Где-то большее влияние у Франции, где-то у Англии, а где-то у США.
Практически любая страна в Латинской Америке — сырьевой придаток, рынок сбыта и источник дешёвой рабочей силы, которую можно эксплуатировать как угодно, поскольку даже если и есть в этих странах какие-нибудь формальные «нормы охраны труда», все их можно игнорировать в интересах транснациональных корпораций.
Такое положение латиноамериканских стран (как и прочих стран «третьего мира») есть важнейший источник прибавочного продукта, благодаря которому в развитых странах появился слой рабочей аристократии, а со временем, после переноса производства из Западной Европы и Северной Америки, пролетарии империалистических стран в массовом порядке также стали паразитами и соучастниками эксплуатации. В таких условиях отдельные компании могут работать даже немного «убыточно» в своей стране, но извлекать сверхприбыль в странах третьего мира.
Борьба за независимость от Испании
Поскольку жители колоний часто оказывались в положении «лишних людей», рабов, угнетаемых, лишённых элементарных жизненных условий, это всегда приводило к вспышкам сопротивления.
Причём вовсе не обязательно инициаторами были коренные жители территории. Зачастую часть колонистов, которые долгое время прожили в стране, со временем просто осознали свои интересы и выгоду в случае обретения независимости, поскольку метрополия действительно жёстко ограничивала деятельность переселенцев, занимающих высокое положение в колонии.
Неорганизованные восстания подавлялись быстро, но со временем появлялись подпольные революционные организации, костяк которых чаще всего состоял из армейских офицеров. Военные заручались поддержкой не только элиты, но и эксплуатируемых масс, в том числе негров-рабов4 .
Причина такой борьбы была в том, что местная буржуазия стремилась освободиться от колониальной зависимости, интегрироваться в мировой рынок. После победы Симона Боливара Испания потеряла свои позиции в Латинской Америке, зато другие страны, например, Англия, этим немедленно воспользовались и тем самым свои позиции укрепили.
Несмотря на отмену рабства, упадок феодализма и установление республики, страны Латинской Америки не стали игроками, равными европейским метрополиям, а остались на периферии. Сначала они торговали на невыгодных условиях с Испанией, затем с Англией. А с развитием промышленности возник большой спрос на ресурсы, так что за бывшие колонии в скором времени снова стали сражаться.
Это положение нужно было закрепить, поскольку в бывших колониях проходила конкурентная война между Англией и США. Тогда появилась «доктрина Монро»5 , согласно которой США силой оружия не давали ни Испании, ни другим европейским странам наращивать своё влияние в новоявленных республиках. Это один из моментов, впоследствии определивших гегемона мирового капиталистического хозяйства.
США также гарантировали «порядок» в данных республиках, то есть если и происходил переворот, то только в интересах США, в противном случае — оккупация. Это примерно то же самое, что и в современности, только тогда США не «распространяли демократию», а открыто говорили об экономических интересах своей страны.
Гегемония США
В «независимых» странах периодически менялись правительства, шли гражданские войны. В основном суть конфликта заключалась в том, интересы буржуазии какой страны будут отстаиваться в первую очередь — США или Англии.
С усилением влияния США во всём мире исход конфликта становился предрешённым. В начале XX века была провозглашена «Политика большой дубинки», согласно которой США в Латинской Америке стали регулировать любые конфликты в своих интересах. Но поскольку конфликты лишь обострялись, всё решили так называемые Банановые войны6 , когда значительные территории были отняты у Испании и оккупированы «независимые» государства вроде Никарагуа.
Такая деятельность окончательно закрепила право США на эти территории. Это выражалось в том, что транснациональные компании имели землю, доступ к ресурсам и всевозможные льготы. Любые разговоры о том, чтобы передать собственность государству, пресекались в зародыше.
Характерный пример — деятельность United Fruit Company. Основная задача компании, что ясно из названия, — экспорт фруктов из «банановых республик» в развитые страны. В Гватемале после победы Хакобо Арбенса на президентских выборах начался интересный процесс. Президент посчитал, что республика слишком бедна, потому что «Юнайтед фрут» принадлежит слишком много земель, их нужно национализировать и передать крестьянам.
Поскольку такая мера носила реформистский характер, президент предложил UFC компенсацию. Но транснациональная компания обратилась в правительство США. В итоге всё завершилось оккупацией Гватемалы в 1954 году. После переворота корпорации вернули все земли, а править страной стал диктатор, который тут же запретил левые партии и подверг репрессиям сторонников национализации.
Освободительное движение
Диктатура транснациональных корпораций стоила населению стран Латинской Америки очень многого. Чаще всего ситуация выглядела следующим образом: в стране, богатой природными ресурсами, всё движение происходит в центре, центр буквально переполнен людьми, потому что там находятся филиалы ТНК. Мелкие города и деревни потихоньку пустеют, сельское хозяйство «добивают» рецептами от МВФ, согласно которым государство не должно помогать местным фермерам (такие меры, как известно, привели к геноциду в Руанде).
Получается, что для значительной части населения важнейший вопрос — физическое выживание. Случаи голода не редкость, особенно в трущобах. Характерный пример — Бразилия. Страна богата ресурсами, в столице всё выглядит более-менее цивилизованно, хотя и там немало проблем, ну а дальше — сплошные трущобы, опасные для проживания, куда не заглядывает полиция и где фактически всем управляют уличные банды, торговцы оружием и наркотиками7 . Увы, таковым положение было как 50 лет назад, так и сегодня8 .
В такой ситуации действительно можно сказать, что людям терять нечего, кроме своих цепей. Но борьба редко когда приводила к успеху, потому что Латинская Америка в XX веке рассматривается исключительно как рынок сбыта и источник ресурсов для экономики развитых стран, а значит, для подавления любых восстаний используются все возможные средства, вплоть до установления фашистских диктатур.
Неудивительно, что первыми идеологами освободительной борьбы были сторонники народнических идей: крестьянского или христианского социализма, анархизма и т. д. Марксизм тоже довольно быстро проник в среду интеллигенции, в основном, благодаря студентам, которые обучались в других странах (как правило, в Западной Европе или США) и затем возвращались на родину, чтобы «эффективно управлять человеческим материалом». Но вместо этого они частенько переходили на сторону угнетённых масс и даже возглавляли революционные движения.
Ситуация напоминала то, что происходило в России в конце XIX века, когда имел место «легальный марксизм», уже действовали кружки сторонников марксизма, народническое движение, делившееся на несколько направлений (либеральное, революционное) и были довольно-таки популярны теории анархистов: Бакунина, Кропоткина и Прудона.
В Латинской Америке почти не было последовательных коммунистических движений. Как правило, если вспыхивало восстание против американского империализма, то чаще всего под знаменем «народничества». Хотя нередко были перспективы победы над местным проамериканским режимом.
В частности, в начале 1930-х гг. Аугусто Сандино был очень популярен в Никарагуа, под его командованием партизаны могли отражать нападения американских войск и взяли под контроль большую территорию. Другое дело, что никакой особой цели у восставших не было. Да, режим несправедливый, массовый голод и бедность. Но что же делать? Со временем партизаны отказались от радикальных лозунгов и выступали за «восстановление честной власти». Всё завершилось мирными переговорами, в ходе которых Сандино был убит, а движение затем разгромлено9 .
В таких движениях были лица, имевшие разные экономические интересы. И в случае удачного исхода (государственного переворота) вместо одной буржуазной группировки нередко к власти приходила другая, которая договаривалась с США и уничтожала наиболее активных революционеров.
Марксизм
Марксистские кружки в Латинской Америке появились давно, вероятно, ненамного позже, чем в России. Однако действительно коммунистические партии возникли лишь после пролетарской революции 1917 года.
Причём, что особенно важно, партии, где в названиях появилось слово «коммунистическая», формировались на основании постановления центра мирового коммунистического движения — Коминтерна. В то время революционные марксисты руководствовались документом под названием «Условия приёма в Коммунистический Интернационал».
В одном из пунктов было сказано:
«Каждая партия, желающая принадлежать к III Интернационалу, обязана разоблачать не только откровенный социал-патриотизм, но и фальшь и лицемерие социал-пацифизма: систематически доказывать рабочим, что без революционного низвержения капитализма никакие международные третейские суды, никакие договоры об уменьшении вооружений, никакая „демократическая“ реорганизация Лиги народов не спасут человечество от новых империалистических войн»10 .
Только на такой основе могли возникнуть первые революционные партии, которые не просто борются «за всё хорошее», но и участвуют в классовой борьбе ради установления диктатуры пролетариата, чтобы стать частью мировой советской республики.
Конечно, это был удар по буржуазии в масштабах всего мира. Крупнейшие страны буржуазного лагеря не признавали Советскую Россию, долгие годы отказывались признавать СССР, неоднократно пытались ликвидировать советское хозяйство, но у них ничего не вышло. Для капитализма такой результат оказался плачевным в первую очередь потому, что сам характер капитализма пришлось менять, подстраивать под новые реалии. И в таких условиях, когда у угнетённых народов перед глазами появилась альтернатива эксплуататорскому строю, революционеры ряда латиноамериканских стран взялись за оружие. Для «стабилизации» ситуации в регионе, а точнее, для подавления революционных выступлений, в эти страны направлялись войска США.
В развитых странах под давлением рабочего класса капиталисты пошли на уступки, в частности, были типичны подобные меры:
«Продукты питания были единственной основой, на которой можно было удержать у власти правительства поспешно созданных государств… Половина Европы находилась на грани большевизма… Если бы в 1919–20 гг. в Центральной и Восточной Европе не была предоставлена помощь кредитами на 137 млн фунтов, то не было бы возможности снабдить их продовольствием и углём и организовать их доставку туда. Лишённые продовольствия, угля и транспорта, Австрия и вероятно ряд других стран пошли бы путём России. Два с половиной года спустя хребет большевизма в Центральной Европе был сломлен главным образом благодаря этим кредитам… Предоставление этих 137 млн было, пожалуй, с финансовой и политической точки зрения одним из лучших капиталовложений, которые когда-либо знала история»11 .
Не стоит забывать о «Конвенции о рабочем времени в промышленности», которую приняли развитые страны в 1919 году. Конвенция закрепляла 8-часовой рабочий день. Очевидно, что это связано с победой пролетарской революции в России.
Коминтерн в те годы действительно предпринимал попытку мировой революции, но победить она смогла только в нескольких странах, а закрепить результат на долгий срок лишь в одной. Поскольку Россия была слаба, помогать революционному движению в других странах было проблематично, не было ни людей, ни ресурсов.
Принимать реформистские программы в «банановых республиках» капиталисты не хотели, и поэтому меры решения экономических и политических вопросов там в основном были военные. В 1917 году США оккупировали Кубу, в 1919 совершили интервенцию в Гондурас, чтобы задушить революцию.
Если поначалу казалось, что ситуацию в отсталых странах империализм контролирует, то затем это положение изменилось, поскольку после подавления революции тут же снова появлялись группы недовольных, готовых с оружием в руках бороться с американскими оккупантами. Нужна была диктатура, защищающая капиталистический строй от коммунистической революции. Такая диктатура впоследствии стала известна как фашизм.
Определение Димитрова:
«Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала… Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть к другим народам»12 .
Именно после социалистической революции формировались воинствующие фашистские партии, поддерживающие буржуазию во время пролетарских выступлений. Буржуазия активно поощряла подобные группировки. Не забывала она и про оппортунистов, которые работали внутри компартий, призывая к компромиссам с буржуазией.
Марксистских идеологов в странах Латинской Америки было немного. Как правило, ими были бывшие анархисты или утопические социалисты, которые поддержали революцию в России и создали структуры, похожие на партию большевиков. Социальной базой становились крестьяне и жители трущоб. Большой проблемой стала сильная разобщённость по национальному признаку, поскольку если даже формально сегрегации не было, то фактически она существовала. Были жители больших городов с развитой инфраструктурой — белые потомки колонистов, и коренные жители, потомки рабов, которые жили как раз в наиболее худших условиях.
Учитывая такую ситуацию, революционерам пришлось решать сложную задачу, ведь в действительности привлечь на свою сторону задавленное игом империализма невежественное население непросто, особенно если учесть, что «конкуренция» с немарксисткими левыми и различными «популистами» тут была очень серьёзная. В начале 1920-х годов появляются компартии, в частности, компартия Чили, Бразилии, «Коммунистическая молодёжь» Боливии. Все эти организации появились в результате объединения в прошлом социалистических партий и различных кружков.
Но действительное развитие коммунистического движения в регионе началось сразу после мирового экономического кризиса — «Великой депрессии». Кризис ударил по экономике наиболее развитых западных стран, и в период обострения революционное движение в латиноамериканских странах активно подавлять уже не получалось, часто для этого не было ресурсов.
В то же время даже элита неразвитых стран (и западная интеллигенция) стала интересоваться опытом СССР, где тогда строилась экономика, которой не угрожает кризис. Реакция со стороны капитализма — ставка на фашизм.
Лишившись значительной поддержки со стороны империализма, местные правители усиливали репрессии против коммунистического движения, финансировали фашистских убийц, но эти меры не всегда были эффективны. Уже в середине и конце 1930-х годов формируется массовое антифашистское движение в Чили и в Бразилии. В 1930 году вооружённый отряд Роберто Инохоса захватил город Вильянсон в Боливии и объявил о начале рабоче-крестьянской социалистической революции в Боливии13 , но вскоре восстание было подавлено.
Однако через несколько лет генерал Давид Торо сверг правительство и объявил Боливию социалистической республикой. Экспроприация «Standard Oil» была выгодна республике — тут же увеличились зарплаты, рабочие получили права, началось строительство социальной инфраструктуры. Некоторое время спустя произошёл очередной переворот, его возглавили «умеренные военные», с которыми буржуазия могла договориться. Для Боливии такая ситуация, когда побеждают то левые радикалы, то реформисты, была типична.
В идеологическом смысле, к сожалению, дела обстояли не слишком благополучно, поскольку даже в компартию проникали различные потенциально опасные элементы. Это не только провокаторы, но и сторонники реформизма, целью которых была не социалистическая революция, а демократизация и реформы в рамках капитализма. Пожалуй, наиболее последовательной линии в те годы придерживались коммунисты Аргентины: они отказались от компромиссной политики, но шансов взять власть в тех условиях у партии не было.
Следующий этап в развитии коммунистического движения — послевоенный период. Тогда в Западной Европе действовала программа «План Маршала», материально закрепившая реформистские рецепты предотвращения коммунистической революции. Даже в США олигархи решили применять кейнсианские меры. Общество в развитых странах в широком смысле стало намного богаче, особенно это было заметно в Скандинавии. Но вот в периферии положение редко становилось лучше, тем более, если учесть, что часто всё благосостояние обеспечивалось как раз за её счёт.
После окончания войны появилось много социалистических стран, а периферийные страны смотрели в сторону СССР. В Чили, например, после войны заговорили о демократии, даже позволили компартии участвовать в политике. Но тут же выяснилось, что поддержка у партии слишком большая, поэтому её и некоторые «левые» профсоюзы просто запретили, издав закон «О защите демократии»14 . Аналогичные события произошли в Бразилии, где компартия достигла ещё более впечатляющих результатов. В 1947 году на выборах в конгресс она набирает 800 тыс. голосов15 . После этого Верховный суд страны называет компартию «орудием иностранного правительства» и на основании этого запрещает.
Складывается впечатление, что в компартии состояли наивные люди, которые буквально приносили себя в жертву буржуазии, потому что эта «открытость» стоила очень дорого — многие коммунисты были уничтожены в ходе репрессий. Да и итог был закономерен, потому что компартии принимали правила игры капиталистов, следовали букве их закона. И, конечно, репрессии не касались тех «коммунистов», с которыми можно было договориться и которые даже в случае победы проводили бы политику в интересах буржуазии.
Вариантов у коммунистов оставалось немного: либо подчиниться воле буржуазии, стать агентами империализма, обманывая рабочих, либо воевать. Именно после репрессий в отношении коммунистических партий начинается перманентная партизанская война с правительством. И она меняет тактику империалистического лагеря.
Уже в 1950-60-е годы всё чаще формально коммунистические партии, желающие участвовать в официальной политике, соглашаются на компромиссы и даже открыто выступают против гражданской войны, утверждая, что только голосование может изменить ситуацию в стране.
Это дало коммунистам право в некоторых странах участвовать в выборах и даже находиться во власти. Однако ничего, кроме увеличения собственного благосостояния, изменить они не могли. Это были уже не коммунисты, а самые обыкновенные реформисты, социал-демократы, не признающие классовую борьбу и нелегальные методы.
Единственное исключение из общего правила — Хуан Бош. Он победил на президентских выборах в Доминиканской Республике. Очень быстро увеличил налоги для транснациональных корпораций, запретил иностранцам покупать землю, провёл социальные реформы. Последней каплей были твёрдые цены на продукты питания, в частности, на сахар, которые привели к убыткам американских корпораций. Править такой человек смог только несколько месяцев, всё завершилось переворотом при поддержке США и возвращением всех привилегий и прав ТНК.
Герилья
Сторонники марксизма понимали, что в условиях, сложившихся после Второй мировой войны, партизанская борьба с правительством нередко становилась единственным вариантом действий, так как возможностей легальной деятельности для революционеров не оставалось. Партизаны сражались во многих странах Латинской Америки. Чаще всего шансов у них было мало, потому что против них выступала не только национальная армия и полиция, но ещё и империалистические силы, которые, после укрепления капитализма, вновь активно действовали в регионе, подавляя освободительные движения. В таких условиях надежда победить на выборах — глупость. Таких «мечтателей» в любой момент могли убить или посадить в тюрьму.
Однако вооружённые отряды действительно представляли опасность для империалистов, особенно после Кубинской революции. Скорее всего, революцию на Кубе задушили бы в зародыше, но власти США не рассчитывали, что замена правительства перерастёт в строительство социализма, что произошло во многом благодаря поддержке СССР. Конечно, подобной ошибки в будущем империалисты уже не допускали. Опыт Кубы в дальнейшем использовался революционерами в других латиноамериканских странах.
Известен призыв Че Гевары:
«Мы должны помнить, что империализм — это мировая система, последняя стадия капитализма, и она должна быть побеждена мировым сопротивлением. Стратегическим окончанием этой борьбы должно быть уничтожение империализма. Мы, эксплуатируемые и угнетённые всего мира, должны уничтожить саму основу существования империализма: рабское положение наших наций, откуда они извлекают капиталы, сырьё, специалистов и дешёвую рабсилу, и куда они вкладывают новые капиталы — орудия господства — оружие и все виды товаров, повергая нас в абсолютную зависимость»16 .
Но идейных и, главное, стойких продолжателей оказалось не так много. Выделяются на общем фоне Революционные вооружённые силы Колумбии, которые действовали очень долгое время, и только теперь, похоже, сдаются17 .
Активизация партизанских групп в разных странах Латинской Америки действительно представляла большую опасность для США, потому что, с одной стороны, приходилось затрачивать большие ресурсы на подавление восстаний, а с другой — договариваться с реформистами, отчасти даже соглашаться на реформы. Радикальный сдвиг произошёл только после стагфляции в наиболее развитых странах18 . Решение: пересмотреть политику МВФ и Всемирного банка, способствовать ликвидации социального государства в широком смысле, продолжить активное наступление на социалистические страны.
Конечно, в развитых странах такой процесс ощущался поначалу довольно слабо, зато в неразвитых неолиберальные рецепты применялись впервые, впоследствии такую тактику империализма назвали «шоковой терапией»19 . В полной мере это было реализовано в Чили, где, как утверждают апологеты капитализма, при диктатуре Пиночета произошло «экономическое чудо».
Что же делалось? Истреблялись не только партизаны, которые считались террористами, но и умеренные реформисты, которые не шли дальше социальных реформ, по типу той же Великобритании. Сальвадор Альенде был политиком именно такого толка, он даже не трогал своих врагов, настоящих террористов, которые могли открыто призывать к свержению власти.
В конечном итоге империалисты его ликвидировали, провели неолиберальные реформы. И поняли, что это самая эффективная тактика в этом регионе. В дальнейшем во многих латиноамериканских странах власть брали военные (при поддержке США), провозглашая диктатуру. Левых убивали или ссылали в лагеря, социальные реформы сворачивали и действовали в интересах ТНК. Инакомыслие в любом виде жёстко подавлялось. Такую идеологию кратко сформулировал Пиночет:
«Есть только две вещи, которые я отказываюсь обсуждать с нацией. Это католические ценности и священное право частной собственности»20 .
Естественно, если «права человека» при Альенде якобы нарушались постоянно, то массовый террор со стороны военной хунты и подобных деятелей в других странах, в основном, игнорировался. Если подобные действия и осуждались, то слабо, без применения санкций. Но чаще всего их просто хвалили за борьбу с коммунизмом.
Как только подобные режимы укрепились в регионе, они начали действовать совместно. Известна операция «Кондор»21 , когда военные и полицейские Чили, Аргентины, Уругвая, Бразилии, Парагвая, Боливии, а также консультанты из спецслужб США безжалостно уничтожали как левых радикалов, так и просто сочувствующих коммунизму. В борьбе с коммунизмом властям нередко помогали наркоторговцы и просто громилы из националистических или открыто фашистских движений. В ходе операции были убиты десятки тысяч человек.
Теория зависимого развития
Марксистских теоретиков в Латинской Америке было очень мало. Да, ряд верных выводов был и у Че, и у других революционеров, но не было серьёзных исследований.
Как уже говорилось ранее, часто марксизм воспринимался как ключ к справедливости, то есть идеалистически. С ним могли легко сосуществовать и религиозные взгляды, и националистические, восхваление «вождей» и национальных героев.
Однако с годами капиталистическим странам понадобилось не только выкачивать ресурсы, но ещё и получить источник квалифицированной рабочей силы, потому что технологии развивались. В странах вводились примитивные стандарты образования, дабы человек мог эффективнее работать в интересах капиталистов.
Возникал интерес со стороны образованных граждан, почему сложилась такая экономическая ситуация и почему Латинская Америка отсталая, а Западная Европа и США — развитые. И он утолялся известными байками о рыночной экономике, цель которой — сделать всех счастливыми, а СССР, конечно, демонизировался. Кто не верил, мог попасть за решётку, так как во времена массовых репрессий действительно могли арестовать просто тех, кто с симпатией относился к СССР.
Буржуазной интеллигенцией для стран «третьего мира», в том числе Латинской Америки, была предназначена теория модернизации, которую считали незыблемой, поскольку теорию формаций преподавать бы не стали по понятным причинам.
И если вначале интеллигенция принимала теорию, которая должна объяснить всё, то со временем стали возникать вопросы. Ведь студентам говорят, что все общества одинаково проходят все стадии развития. И в конечном итоге любая страна Латинской Америки может стать не менее развитой, чем основные капиталистические страны.
Однако теория упускает из виду капиталистическое накопление, — тот факт, что есть мировое капиталистическое хозяйство, где есть центр, а есть периферия. И, наконец, то, что ресурсы стран Латинской Америки просто отправляются в западные страны, то есть у них в принципе никакой возможности встать на один уровень с самыми крупными игроками нет.
После изучения конкретных материалов, проведения исследований и сбора статистических данных учёные усомнились в господствующей теории. Появилась альтернатива — теория зависимости. Надо заметить, что основные сторонники явно находились под влиянием марксизма, но ввиду специфики тех стран, где они занимались исследованиями, прямо поддержать марксизм и уж тем более строительство социализма они не могли.
Один из разработчиков теории — Рауль Пребиш. Человек образованный, работающий на правительство Аргентины, сотрудничавший с ООН, со временем он разочаровался в типичных экономических рецептах и в теории модернизации. Его назначили заниматься «развитием экономики» в некоторых латиноамериканских странах, но он постоянно натыкался на препятствия.
Его рецепты были просты. Он предлагал ввести импортозамещение, увеличить налоги для ТНК, поддержать отечественное производство, провести аграрную реформу. На самом деле шаги логичные, если рассматривать ситуацию с точки зрения идеализма. Но проблема заключается в том, что Латинская Америка — рынок сбыта и источник ресурсов. А местное правительство, проамериканское, уж явно не пойдёт против США, иначе там быстро «восстановят демократию».
Именно бесполезная деятельность, когда твои советы «принимают во внимание», но никаких шагов за этим не следует, заставили Пребиша задуматься о том, что такое капитализм как мировая система и какое место там занимает Латинская Америка.
Теория зависимости подытожила: мир делится на центр и периферию. Периферия зависима от центра полностью, что исключает её развитие, точнее исключает развитие по тому же сценарию, что в центре22 .
Подобные взгляды нашли поддержку среди местной интеллигенции, но проблема была в том, что сторонники теории никак не были связаны с классом эксплуатируемых. Ситуация была схожей с «западным марксизмом», то есть теоретики просто работали в университетах, никак не участвуя в массовой революционной борьбе. Именно из-за отсутствия связи между теорией и практикой учёные наивно полагали, что проблему можно исправить «волевым решением» правительства. Наиболее последовательным сторонником теории был Пол Баран, который в книге «Политическая экономия неоколониализма» доказал, что единственное решение — это не кейнсианство или другие подобные реформы, а только социальная революция.
Теология освобождения
Когда речь идёт о революционном движении в Латинской Америке, нельзя не выделить теологию освобождения, поскольку данное религиозное течение, несомненно, долгие годы пыталось влиять на марксистское движение Латинской Америки. «Теологи» старались действовать не в среде анархистов или утопических социалистов, а именно в среде марксистов.
Теология освобождения — специфическое явление, существующее только в Латинской Америке. Его социальная база — неграмотные и религиозные крестьяне. Даже сегодня в Латинской Америке население в большинстве своём религиозно23 , и представители правящего класса используют это в своих интересах.
Левые из Латинской Америки никогда особо не нападали на религию по той простой причине, что это бы отпугнуло многих потенциальных сторонников социализма. Поэтому чаще всего, если речь заходила о религии, то дальше антиклерикализма дело не доходило. Всё это со временем порождало отдельные группы, которых можно обобщённо назвать сторонниками христианского социализма. Теология освобождения — итог объединения различных прохристианских групп «левого» толка.
Тут особенно важно учесть специфику времени. Дело в том, что в период, когда теология освобождения появилась, никакой альтернативы революционной борьбе не было вовсе, так как даже реформистские партии во многих странах преследовались по закону (или даже все политические партии, так как хунта не приветствовала многопартийный режим).
В таких условиях массовые недовольства вполне естественны, и решать такие «проблемы» военные не могли иначе, как при помощи террора. Один из характерных примеров — применение солдатами пыток для получения от крестьянки сведений о партизанах:
«Моя мать погибла три месяца спустя после долгих и мучительных пыток, которым подвергли её военные. Они долго терзали её, чтобы добиться сведений о партизанах. Когда она уже была в агонии и ждала смерти, офицер приказал вспрыснуть ей специальную сыворотку и дать еду. Её привели в чувство и снова принялись пытать. Агония моей матери возобновилась. Тогда её привязали в поле к дереву, и во всем её теле развелись черви, потому что у нас есть такая мушка, которая откладывает в открытые раны яйца, из которых очень быстро развиваются черви. Солдаты днём и ночью стерегли мою мать, чтобы никто из нас не мог её освободить. Она ещё долго боролась со смертью, но потом умерла от солнцепёка днём и от холода ночью. Нам не дали её даже похоронить. Солдаты бросили её тело на растерзание стервятникам. Вот так они надеялись нас запугать. Мы все знали, что партизаны скрываются в дальних горах. Иногда они спускались в деревни за едой, и вначале мы им не доверяли. Но потом мы поняли, что у них хотя бы есть оружие, чтобы сражаться с войсками, а мы использовали лишь ловушки, изобретенные ещё нашими предками»24 .
Очевидно, что в таких условиях даже теология освобождения легально существовать не могла. Означает ли это, что теология освобождения — прогрессивная сила? Нет, так как в её основе лежит последовательный антиматериализм, а значит антимарксизм. Адепты теологии придерживаются взгляда, что капитализм — абсолютное зло, и что для подлинного освобождения нужно избавиться от капитализма, а общество построить по заветам мифического персонажа из Нового завета. Если сторонники теологии и говорили о том, что являются также сторонниками Маркса, то на деле были таковыми лишь формально.
Чего стоят заявления их идеологов, например, священника Эрнесто Мартинеса:
«Марксизм — плод Евангелия. Без христианства марксизм был бы невозможен, и пророки Ветхого Завета — предшественники Маркса»25 .
На деле же классики марксизма изучали философию, политическую экономию, историю (преимущественно французских историков периода Реставрации: Гизо, Менье, Тьерри), но никак не религиозные догмы христианства и не теологию. Наоборот, с самых ранних работ классики марксизма критически относятся к религии, то есть рассматривают её материалистически, заявляя, что корень религии — практическое бессилие человека, и что это бессилие возможно преодолеть только в бесклассовом обществе.
Этот «незначительный» момент сторонники теологии освобождения игнорируют, называя Маркса продолжателем некоего дела Христа. А выливается всё это в обыкновенную демагогию вроде того, что говорил бывший президент Венесуэлы Уго Чавес:
«Он (Иисус) был со мной в трудные времена, в самые страшные моменты жизни. Иисус Христос, несомненно, был исторической фигурой — он был повстанцем, одним из наших, антиимпериалистов. Он восстал против Римской империи. Ибо кто мог бы сказать, что Иисус был капиталистом? Нет. Иуда был капиталистом, взяв свои сребренники! Христос был революционером. Он восстал против религиозных иерархий. Он восстал против экономической власти того времени. Он предпочёл смерть для защиты своих гуманистических идеалов, и он жаждал перемен. Он был нашим Иисусом Христом»26 .
Никакой теории у сторонников «теологии освобождения» нет, есть только пустословие. И это на самом деле представляет большую опасность, поскольку даже в случае успеха такие деятели просто не знают, что делать дальше, каким образом строить новое общество. Тупик, в который зашла «Боливарианская революция» в Венесуэле, — наглядное тому подтверждение.
Основные принципы27 сторонников теологии освобождения:
- Христианское спасение недостижимо без экономического, политического, социального и идеологического освобождения как значимого признака человеческого достоинства.
- Уничтожение эксплуатации, произвола и несправедливости этого мира.
- Гарантировать всем доступное образование и здравоохранение.
- Освобождение народа как осознание им социально-экономической действительности в Латинской Америке.
- Реальное положение жизни большинства латиноамериканцев противоречит божественному промыслу, а бедность является общественным грехом.
- Существуют не только грешники, но и жертвы греха, нуждающиеся в справедливости и защите. Все мы грешники, но нужно чётко различать жертву и палача.
- Бедные всегда должны осознавать, что они вовлечены в процесс классовой борьбы.
- Переход к демократической системе углубит осознание массами того, кто является их истинными врагами на пути преобразования существующей системы.
- Создание «нового человека» как обязательное условие закреплений результатов изменений в обществе. Солидарная и творческая личность в противопоставление капиталистическому спекулятивному менталитету и духу наживы.
- Свободное принятие евангельской доктрины: сначала обеспечить человеку достойные условия жизни, и лишь потом приобщать его к вере, если он того желает.
Надо сразу же заметить, что это только формальные принципы. История знает примеры, когда не только сторонники, но и идеологи теологии освобождения входили в правительства латиноамериканских стран. То есть если говорить о реальных действиях, то подобные принципы — пустышка. Но даже если и брать их в расчёт, в глаза бросается в первую очередь демагогичность, голословность принципов теологии освобождения. Даже неясно, какое общество хотят построить эти люди, — видимо, «истинно демократическое», то есть ориентируются на реформизм и идеализм, поскольку непонятно, каким образом они всё это будут реализовывать.
Оппортунизм до краха СССР
Оппортунизм в Латинской Америке в условиях военных диктатур отличается от того, что было в Европе, то есть никаких объективных предпосылок для массовой поддержки какого-нибудь социал-демократического движения просто не было.
Поэтому оппортунистические идеи могли развиваться только в революционном движении, то есть разлагать его изнутри. Прежде всего оппортунисты добивались того, чтобы революционные отряды шли на переговоры, соглашались сложить оружие в случае малейших уступок со стороны буржуазии, особенно в обмен на возможность легальной деятельности.
Таких примеров много, но самый известный — договор колумбийского правительства и ФАРК. В 80-е правительство позволило создать партию и участвовать в выборах. Партизаны приняли это за чистую монету, создали «Патриотический союз» (Unión Patriótica), отказались от радикальных идей, подчёркивая, что это партия социал-демократическая. И что же произошло? Спустя некоторое время начались массовые убийства. Были убиты 3 кандидата в президенты и несколько тысяч человек, которые вышли из подполья28 .
Им пришлось вновь стать партизанами и опять утверждать, что они сторонники марксизма. К сожалению, история их ничему не научила, и на грабли они наступали уже очень много раз. В данный момент всё повторяется29 .
Но шансов на победу у ФАРК изначально было немного. Другое дело — ситуация в Сальвадоре и Никарагуа, где революционные движения действительно имели массовую поддержку и перспективу победы. Причём специфика этих стран несколько отличалась от террористических режимов в Чили или Аргентине.
В Никарагуа правило семейство Сомосы, опиравшееся на поддержку со стороны США. Режим был диктаторским и антикоммунистическим, но формально там были разрешены некоторые партии, которые должны были декларировать свой антикоммунизм. Разница тут только в том, что уже в 1970-е годы существовали реформистские объединения, в частности, компартия пыталась стать реальной силой в легальном поле.
Главной проблемой режима были сандинисты, сторонники социальной революции, которые отказывались от сотрудничества с власть имущими. Собственно, власть с ними не считалась, так как верила в свои силы и особенно в военную поддержку со стороны США. Сандинисты были объявлены международными террористами, но народ Никарагуа с каждым годом всё активнее их поддерживал.
В итоге режим Сомосы пал. Повстанцев поддержали и народ, и армия. Враги сандинистов были сильны, но тот факт, что СССР ещё был силён в мире, сыграл решающую роль в победе СФНО. Американцы поддерживали режим Сомосы, а позже снабжали деньгами и оружием антисандинистскую оппозицию, но не вводили войска, так как боялись ответных мер.
Казалось бы, социальная революция должна изменить буквально всё, тем более что победители — действительно бескомпромиссные революционеры, во всяком случае, так казалось вначале. Что же было после победы?
Заранее надо отметить, что сандинисты вовсе не были марксистами в классическом понимании. Их идеи — «за всё хорошее и против всего плохого». Марксизм поддерживали на словах, зато теология освобождения считалась их идейным оружием, более того, в их ряды входили основные идеологи этого движения в Никарагуа. Они вовсе не хотели строить коммунистическое общество, их цель, судя по лозунгам того времени, — «настоящая демократия» или «демократический социализм».
У них был шанс, пускай и при помощи жёстких мер, радикально перестроить экономику. Вместо этого они сразу же шли на договоры и компромиссы с классовыми врагами. Идеологи теологии освобождения сразу вспоминают о всепрощении какого-нибудь Иисуса, а потом начинается самое интересное.
Даже в правительство сандинистов входило несколько католических священников (естественно, связанных с теологией освобождения). Политическим партиям правого толка был дан зелёный свет на легальную деятельность.
В правительстве для правых были зарезервированы места. С буржуазией сразу же договорились, и ни о какой масштабной национализации, о чём говорили в период партизанской войны, уже и речи не шло. Конфисковали, в основном, имущество клана Сомосы и ближайших сподвижников. И то, часто в интересах других буржуазных группировок, якобы лояльных.
Самое радикальное, что там было — мнимая война с Ватиканом. Ведь официальная католическая церковь отлучила сторонников теологии освобождения. Но это никаким образом ни на что повлиять не могло. А «теологи», в свою очередь, чем дольше были в правительстве, тем активнее лоббировали свои интересы в Ватикане, как будто нет ничего важнее, чем признание главного попа.
Контрреволюционеры, известные как «контрас», при поддержке США атаковали новое правительство. Часто их поддерживали буржуа, которые зарабатывали деньги в Никарагуа. В США говорили о том, что теперь вот Никарагуа правят «террористы», а они поддерживают искренних борцов за свободу, какими, видимо, были все латиноамериканские диктаторы, захватившие власть при поддержке США.
И вот что самое удивительное: вместо того, чтобы усилить репрессии, централизовать экономику, представители нового правительства, которое уже можно назвать реформистским, лишь говорило о демократии. Как будто само хотело себя похоронить. На деле, естественно, это была не просто уловка, а, видимо, доказательство того, что с ними можно сотрудничать, что они больше не являются революционерами, радикально перестроить общество не планируют.
Заключительный этап в деле сдачи революции — выборы 1985 года. Представителям буржуазии резервируются места в правительстве, признаются долги Сомосы и отдельно в конституции прописывается священное право частной собственности. На выборах победили сандинисты, однако уже совсем не походившие на революционеров. Дошло до раскаяний, когда лидеры партизан (Борхе и Ортега) признавались, что ошибались, что нужно в первую очередь защищать патриотизм и католические ценности. Власть эти люди отдали легко: в 1990 году на выборах против них объединяются все. В оппозиционный блок вошли не только либеральные и националистические партии, но и «коммунистическая». И затем уже никакой «левизны» у сандинистов не осталось, только сотрудничество с католической церковью30 .
Аналогичное, возможно, в несколько иной форме, происходило почти всегда, когда у власти находились сторонники теологии освобождения — специфической для Латинской Америки формы оппортунизма. Cуть любого оппортунизм всегда одна:
«Защита сотрудничества классов, отречение от идеи социалистической революции и от революционных методов борьбы, приспособление к буржуазному национализму, забвение исторически-преходящих границ национальности или отечества, превращение в фетиш буржуазной легальности, отказ от классовой точки зрения и классовой борьбы из боязни оттолкнуть от себя „широкие массы населения“ (читай: мелкую буржуазию) — таковы, несомненно, идейные основы оппортунизма»31 .
Современное положение дел
Крах СССР избавил многих оппортунистов даже от формальной поддержки коммунизма, они признали буржуазную точку зрения за истину в последней инстанции. Мол, капитализм — явление естественное, и лучшее, что может быть, — медленное реформирование. А вот коммунизм — утопия.
От марксизма следует отказаться потому, что его положения «устарели». Что же не устарело? Социальный реформизм, общество, устроенное по примеру крестьянской общины с первобытным обменом, экономический детерминизм и т. д. То есть те формы «социализма», которые приемлемы для буржуазии.
Так что неудивительно, что сегодня есть легальные «коммунистические» партии, которые отрицают диктатуру пролетариата и социальную революцию. А коммунизм если и возможен, то только мирным путём.
Поскольку биполярного мира больше нет, США уже ничто не сдерживает, то воевать за «восстановление демократии» можно почти в любой точке мира. Раз уж речь идёт о Латинской Америке, то можно вспомнить военную операцию 1989 года в Панаме. Формальный предлог — «восстановление демократии». Истинная же причина — правительство отказалось выполнять рекомендации МВФ. Правительство не было социалистическим, оно просто не устраивало господ из Вашингтона.
После крушения СССР необходимость в диктаторских режимах отпала. Почти везде установилась «демократия». Тут же официально зарегистрировали партии так называемые коммунисты, спекулируя на прошлом. Почти все компартии Латинской Америки вступили на путь оппортунизма. Например, компартия Чили вместе с другими леваками, центристами и даже правыми вошла в блок «Вместе мы сможем больше (для Чили)».
Это на самом деле типичная тактика. Официальные деятели от компартии плетутся в хвосте более популярных политиков — «левых» популистов. Причём не всегда даже левых. В Венесуэле, например, компартия в 1993 году поддержала Р. Кальдеру, кандидата от христианско-демократической партии «Национальная конвергенция», то есть правого кандидата.
Сегодня для всего этого оппортунизма в Латинской Америке есть название — «Социализм XXI века». Суть его кратко: компромисс в период острой ситуации. Дело в том, что неолиберальные реформы буквально доводили до ручки страны Латинской Америки. Например, в Боливии приватизировали систему водоснабжения. Резко вскочили цены на воду, например, беднякам месячная оплата могла стоить четвёртую часть или даже половину заработной платы. И цены росли. Нелепицей был также запрет на сбор дождевой воды, в результате возникали массовые протесты32 .
Конфликт дошел до того, что начались «войны за воду», концерн Bechtel был изгнан из страны, а Всемирный банк заставил Боливию выплатить компенсацию концерну — 25 млн долларов. Подобные приватизации, даже сфер, где конкуренция в принципе невозможна, приводили к социальному взрыву.
Что делать, если это угрожает власти капитала? Для начала полиция, армия, интервенция, но затем, когда есть такая возможность, можно временно отступить, подождать, когда протесты стихнут, и продолжить свою деятельность. Социалисты XXI века служат именно этой цели — успокоить обывателя, перенести его недовольство в нужное русло.
Формально-то, конечно, они говорят даже о строительстве социализма, однако его и близко нет. Оппозиция на месте, частная собственность на средства производства есть, зависимость от стран центра тоже. Да, бедняки могут получить незначительные социальные подачки, но в целом капиталистический строй остается незыблем.
Леваки, что для них естественно, хвалят Чавеса, Моралеса и остальных, однако не понимают, что их деятельность — обычный реформизм, причём умеренный. Примечательно, что среди крупных компартий только компартия Греции открыто осуждает такое течение33 .
Можно вспомнить также «Партию трудящихся» из Бразилии. Поначалу они взывали к жителям трущоб. Мол, смотрите, наш кандидат Лула — ваш человек. Он уж наверняка всё устроит хорошо. В итоге массовое протестное движение дружно отправилось на выборы, где в большинстве своём отдало свой голос именно этой «социалистической партии». Что же случилось? Партия побеждает, проводит мелкие социальные реформы (даже ничтожные, если сравнивать с реформизмом в Швеции или Норвегии), а затем идёт откат. Партия проводит неолиберальные реформы в интересах ТНК34 , а положение в трущобах никак не улучшается.
Проблема тут — и леваки это прекрасно понимают — в том, что если в рамках буржуазной демократии действительно попытаются лишить частной собственности на средства производства различные ТНК, то их быстро ликвидируют, то есть направят войска ради «восстановления демократии». По сути это единственный аргумент, который сегодня актуален в подобных условиях. Массовые убийства, даже геноцид — ничего страшного, но вот, к примеру, национализация земли — «угроза демократии».
Реформисты в таких условиях понимают, что в случае чего их быстро ликвидируют. Так что они легко могут не только передать власть правым, но и проводить неолиберальные реформы по рецептам МВФ.
Во что же превратилась теология освобождения в таких условиях? Естественно, примкнула к движению «Социализм XXI века» и органично в него вписалась. Ранее основные церковные деятели осуждали теологию освобождения, прошлый папа, например, обобщал:
«Марксистская система, когда она проникает во власть, оставляет после себя не только экономическую и экологическую разруху, но и разрушает основы духовного в человеке»35 .
Понятно, что ничего марксистского ни в теологии освобождения, ни в реформистских правительствах нет, но для папы римского всё марксизм, что хоть как-то, пускай и формально, выглядит как оппозиция правящему классу. А ведь церковь учит подчиняться власть имущим, особенно если их благословляет Ватикан. Стоит напомнить, что все диктаторские режимы были в почёте у католических прелатов.
Новый папа римский Франциск, который в прошлом прислуживал военной хунте в Аргентине36 , теперь доказывает всем, что выступает «за бедняков». И теперь, когда теология освобождения уж точно никакой опасности не представляет, а вполне вписывается в реформистское движение, настало время, когда уже в Ватикане выступает священник-доминиканец из Перу Густаво Гутьеррес, идеолог теологии освобождения37 .
Лозунги теологии освобождения, как и любого другого реформистского движения, прогрессивны только в том случае, если движение борется против открытой террористической диктатуры, в противном случае это типичный реформизм. Вот, например, что говорят сторонники теологии освобождения из России (орфография автора):
«Насилие порождает насилие. Закон, доказанный всей историей человечества, особенно — нашей страны. Я понимаю, что идеи ненасильственной борьбы многим непонятны. Многие вообще не в курсе, например, кто такой Махатма Ганди, не верят, что можно победить без оружия. Расовая, классовая, национально-освободительная борьба — это всё равно борьба… Марксизму ненасильственные методы борьбы никак не противоречат. А вот призывы к революционному насилию отпугнут от нас подавляющую часть верующих. Вместо этого мы могли бы помочь людям осознать истинную силу христианства, излечиться от духовного паралича и понять, что революционеры — это не маньяки-убийцы, как их теперь усиленно позиционирует РПЦ. Очень важно этот стереотип в массовом сознании преодолеть, и на это нужно время».
На ключевой вопрос — кого и от чего они собираются освобождать, сохраняя диктатуру буржуазии в целостности и сохранности, — ясного ответа не даётся. Возможно, они имеют в виду «освобождение души», хотя и не говорят об этом в своих выступлениях перед угнетёнными массами.
Классовая борьба
Несмотря на работу всяких «теологов» и «социалистов XXI века», классовая борьба в регионе всё же не утихает. Массовые забастовки, в которых рабочие часто борются не просто за повышение заработной платы, но буквально за жизнь, типичны для региона. Эта борьба трудящихся масс опасна для буржуазии, поэтому подавляют такие протесты полицейские или даже солдаты, часто при этом применяя оружие.
В латиноамериканских странах опасно выступать, например, даже за бесплатное образование, хотя бы даже умеренное реформирование социальной сферы, причём даже в условиях, когда правительство формально возглавляют «социалисты».
В Мексике, к примеру, были убиты 43 студента, которые ехали на митинг за реформы образования38 . Причём их вначале задержали полицейские, а затем передали наркоторговцам, которые их впоследствии убили (правозащитные организации считают, что заказчик — мэр города). Региону и особенно транснациональным корпорациям нужна «стабильность». Местные «царьки» — в основном посредники крупного капитала.
Массовые социальные движения, несмотря на убийства и запреты, для Латинской Америки типичны. К большому сожалению, такая социальная база в принципе никак не может себя реализовать, выступая за мелкие улучшения, не имея нормальной организации. Протестующие часто не относят себя ни к какой политической партии, поскольку те на деле показали, что будут работать в интересах капитала при любом раскладе, будь они хоть правыми, хоть «левыми».
Коммунистическое сознание может быть принесено рабочему только извне, сторонниками марксизма. На данном этапе массовая социальная база коммунизма есть, но марксистских теоретиков нет. Вероятно, в лучшем случае есть кружки и какие-нибудь небольшие организации, есть «академические левые», которые принципиально не участвуют в массовом движении.
В таких условиях надо всегда помнить об одном важном моменте:
«Буржуазии плевать на все теории. Буржуазия хвалила немецких с.-д. правого крыла за то, что они указывали иную тактику. За ТАКТИКУ хвалили их. За тактику реформистов в отличие от тактики революционной. За признание главной или почти единственной борьбой — борьбы легальной, парламентской, реформистской. За стремление превратить социал-демократию в партию демократически-социальных реформ»39 .
Сегодня вместо «немецких с.-д.» ту же роль могут играть «теологи освобождения», социалисты. Они и работают в социальных движениях и временами у них получается ослабить накал борьбы, за что, несомненно, от буржуазии они получают награды.
Иногда такие движения вполне могут обслуживать интересы национальной буржуазии, которая не хочет, чтобы западные монополии захватили вообще все сферы деятельности. Конечно, так или иначе, монополиям принадлежит почти всё, а роль местных — посредничество. Но проблема именно в том, что часто западные коллеги настаивают на окончательном решении вопроса, то есть вместо местных посредников всегда можно поставить чужих, которые «эффективнее» и за меньшие «откаты» будут работать во благо той или иной ТНК.
Проще держать в стране филиал какой-нибудь крупной ТНК, чем десятки разных местных компаний, которые выполняют посреднические роли, армию чиновников, которая содержится за этот счёт. Просто после развала СССР была одна тактика, теперь — другая. Суть «оранжевых революций» часто и заключается в том, чтобы «оптимизировать» экономические отношения в интересах ТНК. Отсюда и все разговоры о «коррупции», многомиллионные вливания средств «в защиту демократии» и прочее.
Так что все выступления против «глобализации», которые исходят от национальной буржуазии или от местных «левых», участников парламентской клоунады, направлены не столько против глобализации, сколько за сохранение нынешнего порядка в неизменном виде, что естественно, поскольку он соответствует интересам посредников (местных олигархов и чиновников).
«Официальные» левые могут выступать как на одной, так и на другой стороне. Первые — патриоты — будут вещать о том, что буржуазия западная — зло, она всю историю сражалась против коммунизма. И поэтому борьба с ней всегда прогрессивна, причём тут можно подружиться с местными буржуями и даже с правительством. Вторые — леволибералы — скажут о том, что нынешняя власть — жулики и воры, что режим построен на коррупции, что нет никакой демократии, честных выборов и независимых судов — сплошной тоталитаризм. То есть их цель — «правильная» буржуазная демократия.
Естественно, данные группы — прислужники буржуазии, и марксисты ни в коем случае не должны с подобными индивидами сотрудничать, а относиться к ним как к провокаторам (речь идёт об идеологах и агитаторах, а не о рядовых сторонниках, которые часто просто заблуждаются). Такая ситуация характерна не только для Латинской Америки, но вообще почти для всех стран.
Современный коммунист должен понимать, что никакой альтернативы марксизму нет, капитализм исчерпал свой прогрессивный потенциал, и лозунг «социализм или варварство» на данный момент актуален как никогда. Когда есть возможность победы, пускай и небольшая, её нужно использовать только в интересах социальной революции, а когда шансов объективно нет, отсутствует революционная ситуация, можно заниматься разработкой революционной теории и пропагандой, дабы сформировать костяк будущей революционной партии. Но ни в коем случае не настаивать на реформизме и не сотрудничать с буржуазными структурами.
Несомненно, в современности, как и в прошлом, критика оппортунизма — важная задача для марксиста, поскольку сегодня форм оппортунизма ещё больше, чем во времена большевистской партии. И задача не в том, чтобы спекулировать на социальных проблемах, ведь не только марксисты могут «защищать» права трудящихся, но и, например, правые, консерваторы, в случае чего — даже либералы. Задача № 1 в условиях революционной ситуации — способствовать привнесению классового сознания, реализации интересов угнетённого класса. Без марксистской партии осуществить такую задачу невозможно. Типичный для «широких левых» экономизм и активизм никогда ни к чему не приводил и не приведёт.
Следовательно, у современного марксиста нет важнее задачи, чем формирование марксистской партии, опирающейся на революционную теорию, поскольку партия — инструмент социальной революции. Создать её с нуля невозможно, она образуется только через слияние различных кружков, то есть вследствие первоначального этапа развития. И различные «левые», хоть сторонники «настоящей демократии», хоть своего правительства против «американского империализма» — настоящие враги революционной организации, и это нужно чётко понимать. Опасность реформистов для революционного движения часто недооценивается, и это большая ошибка любой коммунистической партии.
Единственное решение — последовательно революционная партия, основанная на научном подходе ко всем проблемам, марксистской теоретической подготовке своих членов и железной дисциплине, чтобы никакой оппортунист, прислужник буржуазии не смог не только нанести вред, но и вообще состоять в партии.
Примечания
- Ленин В. О лозунге Соединённые Штаты Европы / ПСС. 1961. т. 26. с. 353. ↩
- Маркс К., Энгельс Ф. Капитал / Сочинения. 2-е изд. т. 23.. С. 760. ↩
- Люксембург Р. Накопление капитала / Т. 1–2. М.-Л. 1934. С. 258. ↩
- Альперович М. С. Война за независимость в Латинской Америке. 1964. ↩
- Иноземцев Н. Внешняя политика США в эпоху империализма. 1960. С. 30. ↩
- Сидорова Л. В мире консерватизма: идеи, политика, люди. 2006. С. 18. ↩
- Кобыш В. Бразилия без карнавала. 1968. С. 149. ↩
- Соколов-Митрич Д. Реальный репортёр. 2016. С. 99. ↩
- Латинская Америка — опыт народных коалиций и классовая борьба. 1981. С. 119. ↩
- Ленин В. Условия приёма в Коммунистический Интернационал. ↩
- Сэр Вильям Гуд. «Times». 14/Х 1925. ↩
- Фостер У. З. История трех интернационалов. ↩
- Щелчков А. А. Роберто Инохоса: пламенный революционер или «креольский Геббельс» // Латиноамериканский исторический альманах. 2007. № 7. С. 77–78 ↩
- Гонионский C. Чили: политика, экономика, культура. 1965. С. 78. ↩
- Томас А. Б. История Латинской Америки. 1960. ↩
- Че Гевара Послание к трём континентам. 1967. ↩
- Власти Колумбии согласовали с повстанцами условия окончательного прекращения огня. ↩
- Mankiw N. Gregory. Principles of Macroeconomics. 2008. P. 464. ↩
- Кляйн Н. Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф. 2009. ↩
- Диктатор наконец предстал перед судом. ↩
- Тайная война США против Латинской Америки. 1987. C. 37. ↩
- Пребиш Р. Актуальные проблемы социально-экономического развития. ↩
- The centre of Christianity. ↩
- Менчу Р., Престон Дж. Земля ужаса. ↩
- Революция в церкви? Теология освобождения: документы и материалы. 1990. C. 153. ↩
- Чернов В. Команданте Чавес. Его боялась Америка. 2016. ↩
- Неомарксизм в Латинской Америке. ↩
- Монтоя А. Будущее FARC и перспективы классовой борьбы в Колумбии. ↩
- Колумбия выиграла в «кокаиновой войне». ↩
- El evangelio de la compañera Rosario. ↩
- Ленин В. Положение и задачи социалистического Интернационала. ↩
- Результаты приватизации воды в мире. ↩
- Относительно 15-й Международной встречи коммунистических и рабочих партий. прошедшей в Лиссабоне. ↩
- Чосудовский М. Бразилия: Лула и «неолиберализм с человеческим лицом». ↩
- Папа Римский: В проблемах Латинской Америки виноват марксизм. ↩
- Папа Франциск и аргентинская диктатура. ↩
- Папа Франциск реабилитировал «теологию освобождения». ↩
- В пух и прах. ↩
- Ленин В. Доклад об объединительном съезде РСДРП / ПСС. 1972. Т. 13. С. 35. ↩