~ 63 мин

В совре­мен­ной рос­сий­ской прозе не так уж много вещей, достой­ных вни­ма­ния. Сегодня мы пуб­ли­куем обзор про­из­ве­де­ний автора, чьё твор­че­ство явля­ется при­ме­ром каче­ствен­ной лите­ра­туры, посвя­щён­ной соци­аль­ной тематике.

«Оказавшись выбро­шен­ным из жизни, он стал опус­каться на дно. Оно и немуд­рено, кроме про­фес­сии юри­ста он ничего больше не освоил. Да хоть бы и освоил, всё одно: заводы стоят, люди не полу­чают годами зар­плату, а с экра­нов зву­чат при­зывы жить кра­сиво и обо­га­щаться. Кто-​то и сле­дует этим при­зы­вам. Те, у кого локти покрепче и зубы ост­рее. Вот они и живут кра­сиво, а тут хоть упрись и в лепешку раз­бейся так и будешь нище­той. Хорошо быть без­мозг­лым ослом, ничего не заме­чать, что вокруг тво­рится, верить в то, что всё будет хорошо. А почему оно будет хорошо? Ну, ска­жите, что те, кто урвал всё от жизни, возь­мут так всё и отда­дут. Да полно, не для того хапали».

Локальные кон­фликты остав­ляют после себя не только раз­ру­ше­ния, пере­кро­ен­ные гра­ницы и меж­ду­на­род­ные про­блемы. Они остав­ляют людей, кото­рые объ­ек­тивно, вне зави­си­мо­сти от при­ня­той сто­роны и соб­ствен­ных иллю­зий, оста­ются про­иг­рав­шими. Иногда они это осо­знают. Иногда они даже выжи­вают и при­но­сят свои взгляды на «граж­данку». И если жизнь не доби­вает таких вете­ра­нов «после», то явно не их при­гла­шают для интер­вью, выступ­ле­ний перед школь­ни­ками или речей на мас­со­вых меро­при­я­тиях. Ещё реже они сами берутся за перо, чтобы доне­сти не только голые факты из пере­жи­того, но и про­тест про­тив происходящего.

В усло­виях, когда боль­шие «импе­рии» снова начи­нают тол­каться лок­тями, а локаль­ные кон­фликты вспы­хи­вают один за дру­гим, вовле­кая нашу страну в новые «малень­кие побе­до­нос­ные войны», мы как нико­гда нуж­да­емся в пони­ма­нии локаль­ных кон­флик­тов, в том числе и через твор­че­ство сол­дат. Войны, как и прежде, корё­жат, дефор­ми­руют созна­ние их участ­ни­ков, но в новую эпоху этот про­цесс имеет суще­ствен­ные отли­чия. Сегодня хоте­лось бы позна­ко­мить вас с писа­те­лем, вете­ра­ном бое­вых дей­ствий, кото­рый в своих худо­же­ствен­ных про­из­ве­де­ниях доста­точно близко подо­шёл к пони­ма­нию мно­гих соци­аль­ных реа­лий 90-х.

Павел Зябкин

Павел Владимирович Зябкин родился 10 января 1967 года в Воронеже. Его био­гра­фия мало отли­ча­ется от тысяч дру­гих: школа, служба в Советской Армии, затем выс­шее обра­зо­ва­ние по юри­ди­че­скому направ­ле­нию. После выпуска, кото­рый сов­пал с рас­па­дом Союза, Павел Владимирович в тече­ние почти трёх лет рабо­тал сле­до­ва­те­лем в одном из сель­ских рай­о­нов Воронежа, но был уво­лен по ста­тье «недо­стой­ное пове­де­ние в быту» (напив­шись, всту­пил в кон­фликт с сосе­дом, закон­чив­шийся для послед­него тяж­кими телес­ными). Некоторое время пытался рабо­тать адво­ка­том, затем окон­ча­тельно стал без­ра­бот­ным. С мая 1995 года по апрель 1996 участ­во­вал в бое­вых дей­ствиях на тер­ри­то­рии Чеченской Республики в каче­стве кон­тракт­ника, где дослу­жился до коман­дира отде­ле­ния огне­мёт­чи­ков и полу­чил ряд бое­вых наград. В 1997-1998 гг. также про­хо­дил службу на кон­тракт­ной основе, но уже в род­ном Воронеже. В период между служ­бой в воро­неж­ской части и уча­стием во Второй чечен­ской кам­па­нии рабо­тал охран­ни­ком. С июля 2000 по январь 2001 снова в рядах феде­раль­ных войск, теперь уже в воен­ной поли­ции. После воз­вра­ще­ния со Второй чечен­ской войны увлёкся лите­ра­ту­рой и в 2006 году стал чле­ном Союза жур­на­ли­стов России, но про­был там всего несколько лет. Работал двор­ни­ком, парал­лельно полу­чая вто­рое выс­шее обра­зо­ва­ние в РГСУ. Жил оди­ноко, нажив из иму­ще­ства только кота и хро­ни­че­ский алко­го­лизм, о кото­рых оди­на­ково много шутил с ред­кими собе­сед­ни­ками. В 2014 году уехал доб­ро­воль­цем на Донбасс, где в пер­вом же бою и погиб.

Не так уж и много све­де­ний о нём можно найти в Сети, бо́льшая часть из них — в его же про­из­ве­де­ниях, так как прак­ти­че­ски все они авто­био­гра­фичны. Одно в его био­гра­фии неиз­менно — после рас­пада Союза он все­гда был на дне соци­аль­ной иерар­хии. Уже в этом про­гля­ды­вает некий «соци­аль­ный реван­шизм». И это, кстати, у него очень откро­венно выражено:

«Тот взлёт, когда ему, вче­раш­нему сол­дату с реко­мен­да­цией воин­ской части уда­лось посту­пить на юри­ди­че­ский факуль­тет уни­вер­си­тета, был воз­мо­жен только в то время и в том месте. Потом, когда он уже учился, жизнь потрясли реформы и ори­ен­тиры поме­ня­лись. Всё что вчера было хорошо — стало плохо. Красное знамя поме­няли на зелё­ное — цвета дол­ла­ро­вой бумажки, и понес­лось».

Что же можно ска­зать о взгля­дах Павла Зябкина? Ответ, конечно, немного пред­ска­зуем. Они пред­став­ляют собой при­чуд­ли­вую эклек­тику где-​то в левом спек­тре, очень харак­тер­ную для эпохи боль­ших пере­мен и совер­шенно неха­рак­тер­ную для осталь­ной прозы о Чеченском конфликте.

Павел Зябкин был апо­ло­ге­том совет­ского строя и кри­ти­ком только-​только наро­див­ше­гося рос­сий­ского капи­та­лизма. Достаточно озна­ко­миться с его эссе «Нищета идеи ком­му­низма», кото­рое, несмотря на назва­ние, цели­ком и пол­но­стью посвя­щено отста­и­ва­нию идей соци­а­лизма так, как сам автор их пони­мал. Рекомендую при­об­щиться и не воро­тить нос — зна­чи­тель­ная часть наших сограж­дан слово «соци­а­лизм» до сих пор пони­мает на уровне Зябкина и не иначе. О его худо­же­ствен­ной прозе мы сего­дня пого­во­рим отдельно, но и там «анти­ка­пи­та­ли­сти­че­ские» мотивы очень ярко выражены.

Далее — он был веру­ю­щим и даже пытался полу­чить бого­слов­ское обра­зо­ва­ние, хотя его воз­зре­ния ско­рее ближе к «тол­стов­ству», чем к орто­док­саль­ному пра­во­сла­вию. Взять хотя бы этот пассаж:

«Проходя мимо хра­мов, ему хоте­лось зайти, но вид доро­гих авто­ма­шин у цер­ков­ных две­рей, ларь­ков тор­гу­ю­щих цер­ков­ными атри­бу­тами, с жад­ными ста­руш­ками, сидя­щими за их кас­сами, отвра­щали жела­ние. Возвращали с небес на землю. У него про­сто выра­бо­тался какой-​то обострён­ный нюх на фальшь и без­ду­шие. Очень нездо­ро­вый и ненуж­ный дар. Тяжело жить с этим даром».

Да что уж там, у автора есть целый очерк «Храм зла­того тельца», цели­ком и пол­но­стью посвя­щён­ный обли­че­нию совре­мен­ной церкви и Храма Христа Спасителя в част­но­сти. Автор ярко иллю­стри­рует про­цесс пре­вра­ще­ния рели­гии в товар, но наивно стре­мится отде­лить его от соб­ственно самой идеи бога, выве­сти её из под удара.

Таким обра­зом, перед нами слегка нети­пич­ный «национал-​коммунист» излома 1990-​2000-​х, со всей сопут­ству­ю­щей меша­ни­ной в голове, но пра­вед­ным гне­вом про­тив нового строя на устах. Заслуживает ли вни­ма­ния подоб­ный автор? Если вы най­дёте иной взгляд «слева» на Чеченские войны 90-​х от участ­ни­ков самих бое­вых дей­ствий — пред­ла­гайте. Нужно пони­мать, что не бывает людей «вообще», в отрыве от своей эпохи. Зябкин — сын сво­его вре­мени, и он собрал в своём созна­нии лишь те эле­менты, кото­рые совре­мен­ность ему могла предложить.

Герой ненашего времени

Литературное насле­дие Зябкина более чем скромно. Несмотря на свои уси­лия писать в жанре фан­та­стики, попытки участ­во­вать в каких-​то лите­ра­тур­ных кон­кур­сах, он так и остался авто­ром одной темы и одного направ­ле­ния — крайне неудоб­ного, никому не нуж­ного и никем не вос­тре­бо­ван­ного. Типичный забы­тый писа­тель, коих, если собрать вме­сте, можно выде­лить в отдель­ное направ­ле­ние исследований.

У Павла Владимировича всего две круп­ные работы: сбор­ник рас­ска­зов «Солдаты неудачи» и «Герой нена­шего вре­мени» — авто­био­гра­фич­ное худо­же­ствен­ное про­из­ве­де­ние с изме­нён­ными име­нами дей­ству­ю­щих лиц. Помимо этого ещё ряд неболь­ших рас­ска­зов на воен­ную тема­тику, эссе и очер­ков, о паре кото­рых мы уже упо­мя­нули. Большой инте­рес пред­став­ляют его ста­тьи вроде «О тор­говле ору­жием в Чечне», «Мирная жизнь в Чечне», «Как полу­чали бое­вые» и про­чие. Это насто­я­щий кла­дезь для чело­века, инте­ре­су­ю­ще­гося исто­ри­че­ской антро­по­ло­гией и стре­мя­ще­гося про­ник­нуть в пси­хо­ло­гию сол­дата. Зябкин рас­пи­сы­вает в них весьма три­ви­аль­ные вещи: как тор­го­вали с мест­ным насе­ле­нием, где спали, что ели, как обо­ру­до­вали пози­ции, какая была система начис­ле­ния зар­платы, из чего состоял досуг… Невольно созда­ётся ощу­ще­ние, что он будто бы спе­ци­ально рабо­тал на буду­щих исто­ри­ков, так как люди редко нис­хо­дят до того, чтобы во всех подроб­но­стях опи­сы­вать то, что для них стало рутиной.

В основу обзора будет поло­жена книга «Герой нена­шего вре­мени», и мы будем сле­до­вать по канве её сюжета, выде­ляя основ­ные идеи и мысли автора и изредка при­бе­гая к сто­рон­ним его работам.

Книга «Герой нена­шего вре­мени» условно делится на две части — о Первой чечен­ской и о Второй чечен­ской войне. Условно, так как период между двумя вой­нами разо­рван между окон­ча­нием пер­вой книги и нача­лом вто­рой. В связи с этим раз­де­ле­ние на две части вообще выгля­дит весьма странно, так как обе книги пусть и раз­ли­ча­ются по настро­е­нию, но явля­ются кон­цеп­ту­ально связанными.

Структура повест­во­ва­ния совер­шенно неза­мыс­ло­вата и оди­на­кова для обеих частей: дово­ен­ное время — собы­тия самого кон­фликта — после­во­ен­ный эпи­лог. Тем не менее, вто­рая книга не повто­ряет первую с одной лишь пере­ме­ной дей­ству­ю­щих лиц и времени.

Начнём с того, кто вообще может быть глав­ным героем книги о 90-​х, если попро­бо­вать себе пред­ста­вить то время? Бандит, «ком­мерс», аван­тю­рист… Одним сло­вом, ново­яв­лен­ный хозяин жизни, уме­ю­щий делать деньги и иду­щий в гору, так ска­зать, «дви­га­ю­щий новое рыноч­ное обще­ство впе­рёд», «пито­мец нового режима». Произведение Зябкина резко выби­ва­ется из всех подоб­ных вари­ан­тов, так как глав­ный герой, Владимир (автор про­сто изме­нил свое имя), — абсо­лют­ный неудач­ник, с точки зре­ния совре­мен­ного ему обще­ства. Он — быв­ший совет­ский слу­жа­щий, честно и бес­хит­ростно тянув­ший свою лямку, лишён­ный какой-​либо «ини­ци­а­тив­но­сти и пред­при­им­чи­во­сти» в том смысле, как её пони­мает бур­жу­аз­ное обще­ство, осо­бенно на ста­дии пер­во­на­чаль­ного накоп­ле­ния. Недаром в под­за­го­ловке книги зна­чится: «Повесть о лиш­нем чело­веке». Автор явно знал, что типаж имеет дав­нюю тра­ди­цию в рус­ской литературе.

«Будучи по натуре своей чело­ве­ком мяг­ким и откры­тым, совест­ли­вым, он никак не мог при­спо­со­биться к миру лжи, окру­жив­шему его в стане „золо­того тельца“. Раньше на работе его ценили только за про­фес­си­о­наль­ные каче­ства, кото­рые, в общем-​то, у него при­сут­ство­вали — тру­до­лю­бие, испол­ни­тель­ность, в опре­де­лён­ной мере твор­че­ский под­ход. Он был хоро­ший испол­ни­тель, но не лидер по своей натуре. Теперь, остав­шись один на один с неиз­вест­но­стью, он не знал, с чего начать».

Не будучи спо­соб­ным выдер­жать то, что соци­аль­ный лифт захлоп­нулся перед самым носом, глав­ный герой сры­ва­ется в объ­я­тия «зелё­ного змия» и выле­тает даже с име­ю­ще­гося места. На момент дей­ствия книги Владимир — хро­ни­че­ский алко­го­лик без опре­де­лён­ного места работы, живу­щий на шее у матери, кото­рая рада тому, что её сын — покор­ный тюфяк и всю остав­шу­юся жизнь будет дер­жаться за мамину юбку. Одним сло­вом — люм­пен. Друзья отвер­ну­лись, а далее судьбы чер­но­ра­бо­чего, топя­щего горе в пив­нушке, ничего не све­тит. Всё настолько плохо, что даже жен­щины не пер­вого сорта из мест­ной выпи­ва­ю­щей бра­тии отдают пред­по­чте­ние любому собу­тыль­нику Владимира, но только не ему. Такие подроб­но­сти для про­из­ве­де­ний Зябкина, к слову, вполне обычны, однако нату­ра­лизм нахо­дится в разум­ных пре­де­лах и не ста­но­вится приторным.

В опи­са­нии дово­ен­ной жизни пер­вой поло­вины 1990-​х довольно при­ме­ча­те­лен тот факт, что автор в кри­тике окру­жа­ю­щей его дей­стви­тель­но­сти смог избе­жать двух основ­ных край­но­стей. Первая из них — пол­ное сня­тие ответ­ствен­но­сти с себя. Ничто так не пор­тит соци­аль­ную кри­тику, как «поиск вино­ва­того» даже там, где доста­точно про­сто подойти к зер­калу. Другая — пол­ное замы­ка­ние всей ответ­ствен­но­сти на себе, в духе аме­ри­кан­ского праг­ма­тизма, когда сча­стье чело­века вообще никак не зави­сит от внеш­них обсто­я­тельств и несчаст­ные вино­ваты сами.

Автор при­знает, что у его паде­ния две при­чины. Первая — изме­ни­лись обще­ствен­ные отно­ше­ния, пра­вила игры. Вторая — то, что кон­кретно он этих пра­вил, новых отно­ше­ний, при­нять не смог и не захо­тел. Не хочешь? Получай. В этом плане его про­из­ве­де­ния совер­шенно лишены какой-​то сен­ти­мен­таль­но­сти, для них харак­терна неко­то­рая отре­шён­ность от лири­че­ского героя, он часто опи­сы­ва­ется как неко­то­рый внеш­ний объ­ект в общей обстановке.

Решение всех про­блем при­хо­дит к нему неожи­данно, как оза­ре­ние, после про­смотра одного из репор­та­жей об уже иду­щей войне в Чечне. Вообще, мотивы Родины в мему­а­рах рядо­вого состава, про­шед­шего чечен­ский кон­фликт, пред­став­лены слабо. Но только Зябкин мог изоб­ра­зить их столь бес­при­страстно и даже цинично.

«Если всё полу­чится удачно, то Володя пола­гал, что ему про­стятся его небла­го­вид­ные поступки и, очень может быть, удастся вос­ста­но­виться в орга­нах. Он также видел, каким офи­ци­аль­ным почё­том поль­зо­ва­лись во вре­мена его юно­сти участ­ники войны в Афганистане, льготы тоже не мешали бы. А ещё, он сам себе не хотел в этом при­зна­ваться, но эта мысль довлела над всем: „Да что я, тварь дро­жа­щая или право имею“. В конце кон­цов, сколько можно быть ничто­же­ством. <…> Если сей­час меня счи­тают за ничто­же­ство, только потому, что нищ, слаб физи­че­ски, да ещё и морально подав­лен, то после войны, навер­ное, пой­мут, что у меня ещё есть порох в поро­хов­ни­цах. А может быть — Вова про­дол­жал меч­тать — удастся стать офи­це­ром (ведь образование-​то выс­шее) и про­дол­жить слу­жить до пен­сии. Тоже непло­хой вари­ант реше­ния про­блем».

Как мы видим, всё пре­дельно про­за­ично: карьера, пре­стиж, деньги, а в общем — воз­мож­ность под­няться хоть на одну сту­пень, да повыше в соци­аль­ной лест­нице. И пре­одо­ле­вая все пред­рас­судки окру­жа­ю­щих (сам Зябкин пишет, что при тран­зите через Москву их группа при раз­ных обсто­я­тель­ствах была избита обыч­ными граж­да­нами, сто­ило только послед­ним узнать, что «слу­жи­вые» едут в Чечню) и соб­ствен­ный страх, глав­ному герою всё же уда­ётся заклю­чить вожде­лен­ный кон­тракт, при­чём целые главы посвя­щены тому, что за поездку в горя­чую точку нужно было ещё дать «мага­рыч» в раз­ных инстан­циях. Причём ситу­а­ция харак­терна как для начала пер­вой, так и для начала вто­рой кампании.

Итак, Владимиру уда­ётся фак­ти­че­ски бежать от своей жизни в Чечню, в то время как мно­гие сломя голову бежали оттуда.

Солдаты неудачи в погоне за счастьем

«Слава, родом из Иваново, здесь вто­рой месяц. Обычная исто­рия про­вин­ци­аль­ного жителя. Безработица, без­де­не­жье, пьянка и оди­но­че­ство. Как резуль­тат — про­фес­си­о­наль­ная армия».

Для пони­ма­ния тех диа­мет­раль­ных пред­став­ле­ний о роли Российской армии в Чеченском кон­фликте, кото­рые скла­ды­ва­лись у воен­но­слу­жа­щих, все­гда нужно обра­щать вни­ма­ние на место автора в армей­ской струк­туре. Различаются между собой не только вос­по­ми­на­ния офи­цер­ского и рядо­вого состава, но и вос­по­ми­на­ния пред­ста­ви­те­лей раз­ных родов войск (напри­мер, можно про­сле­дить неко­то­рую «нелю­бовь» одних родов войск к дру­гим) и даже самих сол­дат. Контрактники и сроч­ники совер­шенно по-​разному смот­рели на службу.

Зябкин пошёл на службу как кон­тракт­ник, а потому в его прозе бес­смыс­ленно искать, напри­мер, сцен неустав­ных отно­ше­ний, за исклю­че­нием несколь­ких эпи­зо­дов в самом начале службы. В его под­раз­де­ле­нии собра­лись такие же «кон­тра­басы», име­ю­щие за пле­чами опыт совет­ской армии и не нуж­да­ю­щи­еся в том, чтобы кому-​то что-​то дока­зы­вать за счёт других.

«Чеченская» воен­ная проза, как, впро­чем, и вся­кая дру­гая на воен­ную тема­тику, много места отво­дит сослу­жив­цам — это весьма кон­крет­ные Мишки, Пашки, Диманы, с кото­рыми были про­литы вёдра крови и съе­ден пуд соли в раз­лич­ных пере­дря­гах. В «Солдатах неудачи», равно как и в «Герое нена­шего вре­мени» всё точно так же, за одним исклю­че­нием: сослу­живцы — не только вспо­мо­га­тель­ные герои повест­во­ва­ния, но и объ­ект актив­ной рефлек­сии автора. Достаточно много места отве­дено осмыс­ле­нию вопро­сов «кто они такие?», «а как они сюда попали?» и «есть ли у всех у нас буду­щее после войны?».

Первое, что можно отме­тить в опи­са­нии кон­тин­гента рос­сий­ских кон­тракт­ни­ков, с кото­рым дове­лось слу­жить глав­ному герою, — они похожи на глав­ного героя. Алиментщики, без­ра­бот­ные сле­сари, учи­теля, долж­ники, быв­шие совет­ские слу­жа­щие — одним сло­вом, то самое «эко­но­ми­че­ски избы­точ­ное насе­ле­ние, кото­рое не впи­са­лось в рынок». Ни в Первую, ни во Вторую войну среди кон­тракт­ни­ков, за исклю­че­нием Учителя и Старого, нет ни одного лица, имев­шего бы креп­кие корни дома. И это не слу­чай­ность, в ста­тье «Почему идут в кон­тракт­ники» Зябкин гово­рит прямо:

«…смело опро­вер­гаю мне­ние, что только алко­го­лики и нар­ко­маны попа­дают на войну. Нет, пра­виль­нее будет ска­зать, что едут не реа­ли­зо­вав­ши­еся неудач­ники, не нашед­шие при­ме­не­ния своим спо­соб­но­стям в нынеш­нем мире оди­чав­шего капи­тала».

Отдельно нужно упо­мя­нуть об отно­ше­нии кон­тракт­ни­ков к граж­дан­ской жизни, кото­рое в выше­упо­мя­ну­той ста­тье оха­рак­те­ри­зо­вано авто­ром как «пол­ный отрыв от реаль­но­сти». Привыкнув к новой соци­аль­ной роли сол­дата, вос­тре­бо­ван­ного руко­вод­ством и быв­шего в пере­дря­гах, кото­рые никому в мир­ной жизни и не сни­лись, насту­пает опья­не­ние сво­ими воз­мож­но­стями. Солдату вою­ю­щей армии кажется, что мир­ная жизнь по срав­не­нию с пере­жи­ва­е­мым, — это как лужа и море. Бо́льшая часть раз­го­во­ров между глав­ным героем и его сослу­жив­цами — пре­пи­ра­тель­ства о буду­щих судь­бах на «граж­данке»:

«— Я вот ребят, — дер­жал речь Игорь, слу­жив­ший здесь вто­рой месяц, — кафе хочу открыть у нас в Козодоевске. А чё, бабки будут. Товар знаю где брать. Развернусь…
— Нет ребята, бабки надо вкла­ды­вать в недви­жи­мость, — в тему заго­во­рил ещё один „ком­мер­сант“ — тоже Вова, мужи­чок лет 40 с сизо­ва­тым носом, выда­вав­шим поклон­ника Бахуса. — Надо хату купить и сда­вать квар­ти­ран­там или под офис. Это вер­ный доход.
— Не, надо „Газель“ купить и на марш­рут, там бабок… — меч­та­тельно вста­вил Серега.
Они что? Вообще рех­ну­лись, дума­лось Вовке. Какие бабки, какие „дела“. Где, в каком мире они живут. Неужели у них в голове одни фан­та­зии. Да они хоть пони­мают, в какой мир они вер­нутся. Кто ждет вас там. Да их „комерсы“ с потро­хами сожрут. Приедет он с „баб­ками“, в дело вло­жит. Это как осёл на сва­дьбе. Думал, что его весе­литься позвали, а запрягли гостей возить. Так и Вас, „бабки“ ваши вытря­сут, да и сами вытря­сете».

Главный герой в тече­ние двух кам­па­ний тра­тит немало уси­лий, чтобы раз­ве­ять иллю­зии сослу­жив­цев. Все места под солн­цем давно заняты и их там ничто не ждёт, тем более что под­твер­жде­ния тому начи­нают появ­ляться уже в ходе войны. Только лишь полу­чив рас­чёт, «дикие гуси войны» тут же про­пи­вают полу­чен­ное или ста­но­вятся жерт­вами мошен­ни­ков, после чего с позо­ром воз­вра­ща­ются в часть, чтобы… Снова начать меч­тать о новой получке и о том, что в этот раз они уж точно дове­зут деньги до дома. Специально отмечу, что дан­ная тема под­ни­ма­ется самим авто­ром очень часто.

У Зябкина есть даже отдель­ный юмо­ри­сти­че­ский рас­сказ на эту тему: «О веро­ва­ниях кон­тра­ба­сов», кото­рый, правда, может быть не совсем поня­тен чело­веку, незна­ко­мому с жар­го­ном кон­тракт­ни­ков тех лет.

На самом деле, работы Зябкина во мно­гом опро­вер­гают пред­став­ле­ние о про­фес­си­о­наль­ной армии, как о чём-​то про­ти­во­по­лож­ном все­об­щей воин­ской повин­но­сти. Скорее напро­тив, кон­тракт ста­но­вится послед­ним при­бе­жи­щем нищего, в резуль­тате чего армия при­об­ре­тает еще более отчёт­ли­вый клас­со­вый харак­тер. Причём для Первой войны суще­ствен­ная диф­фе­рен­ци­а­ция между рядо­вым соста­вом и млад­шими офи­це­рами не про­сле­жи­ва­ется. В рас­сказе «Реквием лей­те­нанту Трушкину» офи­цер нахо­дится в поло­же­нии чуть ли не худ­шем, чем сол­даты. Хотя, без­условно, чем старше зва­ние дей­ству­ю­щего лица — тем мень­ший шанс, что автор даёт ему поло­жи­тель­ную характеристику.

В целом же образы сослу­жив­цев, несмотря на всю их непри­гляд­ность (если вы ищете цинич­ные и тра­ги­ко­мич­ные исто­рии со смер­тель­ным исхо­дом о том, как «при­няв на грудь», сол­даты учу­дили собы­тие N, то это вам к Зябкину), выгля­дят куда лучше, чем все пер­со­нажи с «граж­данки». Как пра­вило, боль­шин­ство людей скольз­ких и нена­дёж­ных отсе­и­ва­ются из кол­лек­тива ещё до отправки. Правда, харак­теры отли­ча­ются неко­то­рым одно­об­ра­зием. Запоминающихся лич­но­стей очень немного.

Автор при любом удоб­ном слу­чае под­чёр­ки­вает, что, несмотря на все минусы вою­ю­щей армии, она лишена самого глав­ного порока мир­ной жизни — лице­ме­рия, зато полна этого гру­бо­урав­ни­тель­ного казар­мен­ного равен­ства, кото­рое после про­вин­ци­аль­ной жизни России 90-​х вос­при­ни­ма­ется авто­ром на ура. В каком-​то смысле среди этих лиш­них людей, собран­ных в одном месте и раз­би­тых на отде­ле­ния и роты, он нахо­дит свой соци­аль­ный идеал:

«Наконец, ушло чув­ство ник­чем­но­сти, пре­сле­до­вав­шее его перед отъ­ез­дом. Ребята вокруг класс­ные. Несмотря, конечно, на свои недо­статки, а были они не ангелы, видимо, дома. Но они жили без маски. Несмотря на внеш­нюю гру­бость отно­ше­ний, они были, тем не менее, чище и чест­нее, чем дома. Да и гру­бость была чисто фор­маль­ной. Без мата рус­ский язык, навер­ное, не язык. Подначки, и в Вовкин адрес в том числе, были куда ост­ро­ум­нее, чем граж­дан­ская тяго­мо­тина и нра­во­уче­ния более про­бив­ных сограж­дан.
<…>
А что дома — снова мел­кая суета, погоня за кус­ком хлеба. Глупые, пустые раз­го­воры. Красования друг перед дру­гом, ничем, кроме голых сло­вес не под­креп­лён­ные. Постоянное стрем­ле­ние казаться не хуже дру­гих. Видимость вме­сто реаль­но­сти, пус­ка­ние пыли в глаза. Боже мой, наконец-​то всего этого не нужно. Его здеш­ние това­рищи, несмотря на то что вое­вали, были куда чело­веч­нее и доб­рее, чем те лакированно-​лощёные бла­го­по­луч­ные граж­дане, что, загре­бая жар чужими руками, свои сохра­няли в чистоте и бра­ви­ро­вали этим перед ними — ассе­ни­за­то­рами поли­тики и исто­рии».

Весьма при­ме­ча­те­лен по этому поводу ком­мен­та­рий одного про­фес­си­о­наль­ного пси­хо­лога. По-​моему, он гово­рит сам за себя:

«…коман­ди­ровки, кото­рые когда-​то были их обя­за­тель­ством, теперь стали воз­мож­но­стью бег­ства от „граж­дан­ской жизни“ и, в целом, от обще­ства. Для обще­ства такая ситу­а­ция озна­чает, что его поря­док и права охра­няют люди, кото­рые ста­ра­ются иметь с ним как можно меньше общего»¹ .

Мечтают ли солдаты о медалях?

Вместе с тем, не нужно думать, что автор пре­вра­щает своё про­из­ве­де­ние в хва­леб­ную оду мили­та­ризму и войне, как самому луч­шему и чест­ному спо­собу чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния. Через сво­его лири­че­ского героя Зябкин стре­мится пока­зать прежде всего людей и быт. Само опи­са­ние боёв зани­мает незна­чи­тель­ное место и состоит из несколь­ких основ­ных моти­вов — мечты о мир­ной жизни, страхи и… чув­ство вины.

«Тут на дорогу выехал танк. Башня его раз­вер­ну­лась в сто­рону неболь­шого хуторка, рас­по­ло­жив­ше­гося в кило­метре от дороги на плос­кой пло­щадке. Танк сде­лал несколько выстре­лов. Хорошо было видно, как они взры­ва­ются среди домов и хозяй­ствен­ных построек. Забегали обе­зу­мев­шие коровы и стали падать с разо­рван­ными внут­рен­но­стями. Домики и постройки руши­лись как кар­точ­ные. Хороший урок „чехам“ за засаду. Зрелище было потря­са­ю­щее. Триумф воен­ной силы. Оно одно­вре­менно пугало и заво­ра­жи­вало Вовку. И тут вспом­ни­лось, как самому-​то страшно бывало при обстре­лах, и стыдно стало. Ведь люди там так же тря­сутся, как и сам, мину­тами раньше.
<…>
Наверное, вид изящ­ного и гроз­ного танка нра­вится людям куда больше, чем неук­лю­жий с виду трак­тор или экс­ка­ва­тор. Аналогично, больше вни­ма­ния при­вле­чет к себе меч, чем лопата или грабли. Такой же вос­торг перед ору­ди­ями раз­ру­ше­ния посе­тил и Вовку. Впоследствии, попав сам под дей­ствие своих куми­ров, он не раз со сты­дом вспо­ми­нал эти минуты упо­е­ния войной».

Причём в про­из­ве­де­ниях Зябкина доми­ни­руют именно мечты о мир­ной жизни, но не о доме. В «Герое нена­шего вре­мени» спе­ци­ально под­чёр­ки­ва­ется, что его писем никто не читает, и дома не про­ис­хо­дит ничего хоро­шего. Желания вполне кон­кретны и не при­вя­заны к тому месту, откуда он ушёл.

«Он не хотел никого дого­нять. При мысли о новых боях ему стало не по себе. Он уже удачно отстре­лял один огне­мёт и вме­сте с Сашкой сумел накрыть ДОТ. Сейчас лёжа на сол­нышке на этом милом пятачке, он меч­тал о кра­си­вых дев­чон­ках, о водке, о том, как при­е­хав с этой войны в свой город, пер­вым же делом позво­нит в эскорт-​услуги, так как к Любе идти совсем не хоте­лось, а на Наташку он и не надеялся».

В тече­ние всего повест­во­ва­ния созда­ётся ощу­ще­ние, что война Владимиру нра­вится чисто с быто­вой сто­роны, но никак не с точки зре­ния про­цесса убий­ства. Это в какой-​то сте­пени даже лиш­нее. И вме­сте с тем, армия «мир­ного вре­мени» — совсем не то. Там давит «устав­щина», от кото­рой отвы­ка­ешь на войне, где мно­гие тре­бо­ва­ния этого доку­мента ста­но­вятся весьма призрачными.

Ещё хоте­лось бы заост­рить вни­ма­ние на том, что несмотря на гибель самых близ­ких това­ри­щей, в про­из­ве­де­ниях Зябкина тяжело найти сочув­ствие к уби­тым, даже если глав­ный герой был с ними в какой-​то мере бли­зок и раз­го­ва­ри­вал бук­вально перед убий­ством. О смерти сооб­ща­ется пре­дельно механически:

«Позади раз­дался взрыв. Первое БМП, шед­шее за раз­вед­кой, оста­но­ви­лось. Его перед­няя часть пред­став­ляла ужа­са­ю­щее зре­лище. Крышка, в про­сто­ре­чье назы­ва­е­мая „реб­ри­стая“, была сорвана и валя­лась перед маши­ной. На месте води­теля валя­лись окро­вав­лен­ные куски мяса и ужа­са­юще чётко, словно скульп­тура на поста­менте, сто­яла ото­рван­ная голова. Пехота спе­ши­лась и открыла огонь по „зелёнке“ в обе сто­роны. Но без­ре­зуль­татно. „Чехи“, поста­вив радио­управ­ля­е­мую мину, уже давно скры­лись в „зелёнке“. Только сей­час до Вовки дошло, что за рыча­гами подо­рвав­шейся машины сидел Вадим и его голова сто­яла как памят­ник на броне.
Однако сан­ти­менты в сто­рону. Мёртвыми зай­мутся дру­гие. Разведка еще сутки сидела в засаде, кара­уля сапёров-​боевиков. Но тоже без­ре­зуль­татно».

Это всё. Вадим был, Вадима не стало, при­мите как факт то, что о нём больше не вспом­нят на после­ду­ю­щих стра­ни­цах. Хотя до того он был для глав­ного героя хоро­шим при­я­те­лем. Правда, такую модель пове­де­ния стоит при­знать нети­пич­ной. Согласно докладу началь­ника штаба Северо-​Кавказского воен­ного округа у 60% воен­но­слу­жа­щих в период после штурма Грозного доми­ни­ру­ю­щим моти­вом про­дол­же­ния войны была именно месть за погиб­ших това­ри­щей, в то время как среди вновь при­быв­ших было всего 20% тех, кто вообще хоть как-​то соот­но­сил уча­стие в бое­вых дей­ствиях со сво­ими лич­ными убеж­де­ни­ями²

И одно­вре­менно с этим автор испы­ты­вает тягост­ные чув­ства при опи­са­нии тра­ге­дии тех, кто вер­нулся с войны и снова упал на дно. Создаётся впе­чат­ле­ние, что погиб­шие в бою при­няли «хоро­шую» смерть, о кото­рой нужно гово­рить так же спо­койно, как о смерти чело­века в силу воз­раста. В это же время тра­ге­дия выжив­ших, вер­нув­шихся обратно к поряд­кам «новой России», видится ему как заслу­жи­ва­ю­щая того, чтобы быть оплаканной:

«— Олег, а на что поку­пать? — Спросила Галя. — Мы вчера мою пен­сию всю про­пили, а у сына только через неделю может получка будет.
— На, „воен­ник“ мой заложи, — про­тя­нул ей крас­ную кни­жечку Олег.
Поохав и поахав, Галина всё-​таки отпра­ви­лась к сосе­дям и скоро вер­ну­лась с двух­лит­ро­вой пла­сти­ко­вой ёмко­стью мут­ной жид­ко­сти. И пьянка нача­лась. Как обычно, раз­го­вор плавно пере­тёк о пла­нах на буду­щее. Здесь Олега и про­рвало:
— Галя, мужики, всё, зав­тра в Чечню обратно поеду! Не могу я здесь! Не могу!!!
— Олеженька! Да что ты наду­мал? — запри­чи­тала Галя, — с ума сошёл? Да тебя там убьют.
— Да пошла ты! — крик­нул Олег. — Всё, зав­тра же в часть иду. Пускай отправ­ляют обратно к чёр­то­вой матери.
— Олег, — про­дол­жала Галя, — да брось ты. Живи тут, рас­пи­шемся вот. Заживём. Чем тебе тут плохо?
Ответа она не дожда­лась, так как Олег погру­зился в пья­ную нир­вану. Наверное, в своих снах он видел всё что угодно, только не сего­дняш­нюю убо­гую жизнь. Пробуждение вряд ли при­не­сёт ему радость, только голов­ную и душев­ную боль. Не в силах нахо­диться более в этом гадюш­нике, Вовка, не про­ща­ясь, уда­лился тихо по-​английски.
<…>
Уже утром, когда Вовка про­во­дил това­рища, ссу­див его день­гами, он впал в уны­ние. До чего жалко тот выгля­дел. Ну чистый БОМЖ. А ведь раньше он знал его совсем не таким.
Неужели все они непри­спо­соб­ленны к этой жизни. Как бы это получше выра­зиться, эко­но­ми­че­ски выми­ра­ю­щий тип, навер­ное. Нет, можно, конечно, ска­зать, что Женька дурак и пьянь. Да так оно и есть. Но ведь видел же его не таким. Толковым, сме­лым сол­да­том, отнюдь не глу­пым. А теперь что? БОМЖ, не хуже чем тот в элек­тричке».

У Зябкина есть отдель­ный рас­сказ под назва­нием «Выбор». Если вкратце, то он повест­вует о том, как сол­дат дол­жен был погиб­нуть, спа­сая това­ри­щей, и при­нять «хоро­шую» смерть. Однако сво­ими глу­пыми моль­бами он застав­ляет выс­шие силы отве­сти беду, в резуль­тате чего живым воз­вра­ща­ется домой, где его ждут неудачи, без­раз­ли­чие и даже пре­да­тель­ство близ­ких, а как итог — оди­но­че­ство и пол­ное отчуж­де­ние. В итоге он при­ни­мает «плохую» смерть, пове­сив­шись в соб­ствен­ной квар­тире. Смерть, кото­рая, в отли­чие от пер­вой, достойна осуж­де­ния. Ведь тогда он мог бы погиб­нуть среди «братвы», погиб­нуть героем, сол­да­том, как в соб­ствен­ных гла­зах, так и в гла­зах окру­жа­ю­щих. Погибнуть с иллю­зией, что если бы не слу­чай, то всё по воз­вра­ще­нии обя­за­тельно было бы хорошо… А пройдя через «ад граж­дан­ской жизни», он по итогу поги­бает неудач­ни­ком, у кото­рого нет ничего кроме про­шлого. Надежда разрушена.

Несвоевременные мысли

Во мно­гом уни­каль­ной чер­той такого про­из­ве­де­ния, как «Герой нена­шего вре­мени», осо­бенно пер­вой части, явля­ется вни­ма­ние к про­тив­нику. Это ред­кий мотив в воен­ной лите­ра­туре по дан­ной тема­тике. «Боевики», «чехи», «чечены» высту­пают, как пра­вило, в виде субъ­ек­тов без свойств: «бое­вики открыли огонь», «бое­вики отсту­пили», «бое­вики устро­или засаду»… Это люди, кото­рые посто­янно совер­шают какие-​то дей­ствия (как пра­вило, стре­ляют), но кото­рые не наде­лены ника­кими осо­бен­ными чер­тами. Практически нет их опи­са­ний, о них лиш­ний раз, без надоб­но­сти, вообще не гово­рят и не думают. Это — дан­ность, в про­из­ве­де­ниях они высту­пают где-​то наравне с фоном, с такими поня­ти­ями как «зелёнка», «таб­летка», «КУНГ»…

Зябкин, навер­ное, один из немно­гих, кто пыта­ется о них раз­мыш­лять и видеть в них рав­ных. Не в том плане, что он сочув­ствует их делу, вовсе нет. К при­меру, в рас­сказе «Недолёт» сцен, изоб­ра­жа­ю­щих без­жа­лост­ное стрем­ле­ние к их уни­что­же­нию любой ценой, доста­точно. Там моло­дой лей­те­нант, рву­щийся в бой, при­ка­зы­вает сол­дату (огне­мёт­чику) открыть огонь по отсту­па­ю­щим бое­ви­кам. Тот сна­чала отка­зы­ва­ется, уве­ряя, что отсту­па­ю­щие уже в кило­метре и «Шмель» так далеко не бьёт, но офи­цер про­яв­ляет настой­чи­вость. В резуль­тате огнен­ный сгу­сток падает на дом, где жила мир­ная семья. По итогу, един­ствен­ное, о чем жалеет герой — что выстрел всё-​таки не достиг цели. Потери среди мир­ного насе­ле­ния его наро­чито не тро­гают — глав­ный про­вал в том, что не добил. Бесчеловечного отно­ше­ния чечен­ских сол­дат к феде­ра­лам тоже немало. В этом плане в про­из­ве­де­ниях Павла Владимировича всё однозначно.

Но неод­но­значно то, как он раз­ры­ва­ется между двумя про­ти­во­по­лож­ными взгля­дами — при­зна­вать в них таких же людей, как он сам, или только мишени для стрельбы. Чего стоит только сцена встречи Вовы со своим чечен­ским «зем­ля­ком», опи­сан­ная в книге. Она как бы под­та­чи­вает уве­рен­ность чита­теля в том, что жесто­кость апри­ори оправ­дана, хотя никак не вли­яет на даль­ней­шее раз­ви­тие собы­тий — менее бес­по­щадно и без­жа­лостно глав­ный герой их «бить» не перестаёт.

«Странное зна­ком­ство без руко­по­жа­тий двух воору­жён­ных про­тив­ни­ков, кото­рые в любую минуту ста­нут вра­гами, но сей­час они курили и без­за­ботно сме­я­лись, вспо­ми­ная город, для них обоих зна­ко­мый и род­ной. В кото­ром про­шла вся жизнь рус­ского и луч­шие моло­дые годы чечена. Скользких и ост­рых поли­ти­че­ских и воен­ных тем не каса­лись. Только о „граж­данке“. А о чём ещё гово­рить. Всё и так ясно. Людям этим не при­ми­риться. У каж­дого своё в душе и в голове. Каждый по-​своему дров нало­мал. Просто вот ока­за­лись с одного города, такая вот иро­ния судьбы. Странно было, что Вовка, испы­ты­вая есте­ствен­ную нена­висть к бое­ви­кам, не питал ника­ких лич­ных агрес­сив­ных чувств к собе­сед­нику. Он видел в нём такого же сол­дата, как и он сам».

Как я уже гово­рил — это ни к чему не при­во­дит. Более того, он не ищет кон­так­тов с про­тив­ни­ком, как, впро­чем, и чеченцы с ним. Не раз по ходу книги всплы­вают исто­рии, когда такие кон­такты закан­чи­ва­лись для рос­сий­ских сол­дат крайне скверно. Маховик жесто­ко­сти уже успел рас­кру­титься слиш­ком сильно и про­дол­жал наби­рать обо­роты, в резуль­тате уже во вто­рой книге подоб­ные мысли исче­зают из повест­во­ва­ния окон­ча­тельно. К слову, бла­го­дат­ной почвы «с той сто­роны» для подоб­ных пани­брат­ских отно­ше­ний тоже не было. Несмотря на внут­рен­нее про­ти­во­сто­я­ние внутри Ичкерии в 1993-1994 годах, с вво­дом феде­раль­ных войск чечен­ское обще­ство кон­со­ли­ди­ро­ва­лось вокруг наци­о­на­ли­сти­че­ской аги­та­ции Удугова. «Свободных ушей» по ту сто­рону бар­ри­кад не нахо­ди­лось. Хотя есть осно­ва­ния думать, что коман­до­ва­ние феде­раль­ных войск рас­смат­ри­вало про­па­ганду как серьёз­ный метод воз­дей­ствия на пер­во­на­чаль­ном этапе Первой чечен­ской войны.

Например, в книге «Чеченское колесо» опуб­ли­ко­ван целый ряд листо­вок тех лет с при­зы­вами перейти на сто­рону феде­раль­ных войск³ . Есть также упо­ми­на­ния о «радио­войне» между чечен­скими повстан­цами и феде­раль­ными вой­сками⁴ .

Но даже отсут­ствие какой-​либо отдачи не было спо­собно окон­ча­тельно заглу­шить раз­мыш­ле­ния об уча­сти про­тив­ника. Есть у Зябкина довольно прон­зи­тель­ный рас­сказ: «Полёт над гнез­дом кукушки». В рас­по­ло­же­ние при­во­зят ране­ного бое­вика, у него повре­ждён позво­ноч­ник, он пол­но­стью пара­ли­зо­ван. Немного посмот­рев на дико­винку, сол­даты про­дол­жают зани­маться сво­ими делами. Прилетает гру­зо­вой вер­то­лёт с ране­ными рос­сий­скими сол­да­тами, чтобы забрать плен­ного. Однако вопреки пла­нам началь­ства озлоб­лен­ные сол­даты вытал­ки­вают ране­ного с боль­шой высоты, в резуль­тате чего он, есте­ственно, раз­би­ва­ется насмерть. Сослуживцы героя радостно гого­чут, паро­ди­руют полёт «птицы» и цинично шутят по этому поводу. Сам герой также при­со­еди­ня­ется к ним, после чего мелан­хо­лично замечает:

«Ещё час только и было раз­го­во­ров, что об уви­ден­ном. На сле­ду­ю­щий день всё забы­лось, нача­лись бои».

Перелом в настро­е­нии насту­пает на послед­них пред­ло­же­ниях, завер­ша­ю­щих повествование:

«Почему я назвал свой рас­сказ „Полет над гнез­дом кукушки“? Так назы­вался фильм о сума­сшед­шем доме и сума­сшед­ших. И это сума­сше­ствие».

Самое глав­ное дости­же­ние Зябкина, как автора, в том, что он сумел изоб­ра­зить тот пере­лом­ный момент, когда в голове у сол­дата что-​то «щёл­кает», и тот, отойдя от кру­того пово­рота в жизни, како­вым явля­ется война, начи­нает рефлек­си­ро­вать, пыта­ется вник­нуть в суть про­ис­хо­дя­щего, пусть даже под­ходя к этому с весьма наив­ными мер­ками. Приведённый ниже отры­вок — един­ствен­ный встре­тив­шийся мне в лите­ра­туре на «чечен­скую» тему, когда сол­дат все­рьёз заду­мы­ва­ется: «А оправ­дано ли то, что я делаю? Не повер­нуть ли мне своё ору­жие про­тив новых хозяев страны?»:

«В одном из домов Володя уви­дел дем­бель­ский аль­бом неиз­вест­ного „чеха“. Что-​то заста­вило его про­ли­стать нарядно оформ­лен­ные стра­ницы сол­дат­ской релик­вии. С фото­гра­фий смот­рели моло­дые лица в совет­ской ещё форме. На обложке зна­чи­лось: „1980–1982 осень“. Вот так про­но­си­лись в голове несвое­вре­мен­ные мысли. Ещё совсем недавно эти люди жили так же, как и все. Вот хотя бы этот, так же, как и боль­шин­ство, в армии слу­жил, аль­бом делал. Хотя и был не пода­рок навер­няка для одно­пол­чан. Взять хотя бы с кем я слу­жил. Но тем не менее. Чем мы раз­нимся? Почему стре­ляем друг в друга? Они, как гово­рят, за сво­боду. Допустим. Но почему раньше сво­бода им была не нужна? Мы… Мы… Большинство фор­мально за деньги. Хотя не думаю, что так тут всё про­сто. Деньги всем нужны. Но не все здесь. Здесь те, кому уже совсем делать нечего на „граж­данке“, так же, как и мне. Пожалуй, для нас война это спа­се­ние от самих себя, от мира, где мы не нужны совер­шенно, и давайте уж быть откро­вен­ными до конца, не будем нужны и с день­гами. Война выгодна не только поли­ти­кам и гене­ра­лам, как при­нято думать, но и нам. Если бы не война, буду чест­ным перед собой, я бы спился или нало­жил на себя руки, а ско­рее и то и дру­гое. Теперь подоб­ные мысли меня больше не посе­щают. Появилась даже надежда, хотя и при­зрач­ная, ни на чём не осно­ван­ная, но, тем не менее, надежда, на более луч­шую жизнь по воз­вра­ще­нии. А ведь я такой не один, таких тут… Как в Евангелии „имя нам легион“. Но легион то был кого, то-​то же — бесов.
Ну ладно, чёрт с ним, с нами ясно. А вот с ними. Всё-​таки сво­бода от кого? А ведь не от нас, без нас кому они нахрен нужны. Нефть, да что, только у них одних, что ли, нефть. Тоже мне Арабские эми­раты. Они же и кор­мятся только в наших горо­дах, на нашей довер­чи­во­сти да покла­ди­сто­сти. Нет, сво­бода от нашего бар­дака. Это ведь рус­ский будет рабо­тать за так, как сей­час боль­шин­ство сооте­че­ствен­ни­ков, да смот­реть, как дру­гой наг­лый и силь­ный его оби­рает. А этих заставь так жить, как про­стые рус­ские мужики да бабы. Да хрен там. Это с нами можно любые экс­пе­ри­менты ста­вить, а тут вон, чем обо­ра­чи­ва­ется. Опять же гово­рят, что рус­ский долго тер­пит, а уж как разо­злится.… Да кто разозлится-​то. Нас здесь жал­кая кучка от России. А дома к нам как отно­сятся? Да как к дура­кам. Эх, не с этими вое­вать нужно, а со сво­ими „зем­ля­ками“, что бар­дак такой сде­лали. Не было бы раз­вала, и эти бы не дёр­ну­лись. С такими мрач­ными мыс­лями Вова вышел из дома».

Увы, но дан­ный мотив никак не раз­ви­ва­ется. Владимир не делится этой мыс­лью с сослу­жив­цами, не воз­вра­ща­ется к ней, хотя весь ход повест­во­ва­ния, осо­бенно в отно­ше­нии «граж­дан­ских» пери­о­дов жизни, уже даже чита­теля тол­кает к ней: что же это за госу­дар­ство такое, что так по-​скотски обра­ща­ется со сво­ими сол­да­тами? Промелькнув, как зар­ница, она не закре­пи­лась, не нашла почвы, под­держки в дей­стви­тель­но­сти. Её некому было раз­вить. Конечно же, это минус. Но она воз­никла. Сама, из усло­вий объ­ек­тив­ной действительности.

Возвращение

«— Да брось, ты, ну кто в Чечню едет, одни БОМЖи. Ну, кто вы есть — лохи. Ты вот на себя посмотри — парень ткнул паль­цем в обвет­ша­лую куртку, оде­тую на Игоре. — Вы жить не уме­ете, вот вас и сго­няют как бара­нов. Да вы и есть бараны».

Несложно дога­даться, что война изме­нила героя. Но она не изме­нила рос­сий­ской дей­стви­тель­но­сти. Герой Зябкина дей­стви­тельно воз­вра­ща­ется дру­гим чело­ве­ком, но воз­вра­ща­ется к тому же раз­би­тому корыту, кото­рое ждало его всё это время. Уже во время пер­вого пред­ло­же­ния взять отпуск он чётко осо­зна­вал это, но как ни пара­док­сально — не строил ника­ких пла­нов что-​либо пред­при­ни­мать по этому поводу. Бежать, только бежать. Ещё дальше. На войну.

«Радость и страх посе­ли­лись в Вовкиной душе. Боже мой, через десять меся­цев отсут­ствия ока­заться дома. Увидеть лица тех, кого почти забыл. Окунуться в весен­нее весе­лье, девочки, пьянки-​гулянки, чистая одежда, без вшей. Эх, какая кра­сота. Но когда он уже занёс ручку над чистым лист­ком, образ бре­ду­щего в тем­ноте жал­кого чело­вечка, кото­рым он был год назад, снова явственно пред­стал перед гла­зами. „Нет, не хочу, уйди, я не знаю тебя!“ — ото­гнал он непро­ше­ное виде­ние. И виде­ние исчезло вме­сте с мыс­лью об отпуске».

Тем не менее, Хасавюртовские согла­ше­ния под­пи­саны. Впереди дом, где всё по-​прежнему, где всё снова начи­нает раз­ла­гать, где всё чуждо и ничего не меня­ется, даже несмотря на то, что про­пита лишь мень­шая часть зара­бо­тан­ного. Здесь пер­вая книга плавно пере­те­кает во вторую.

В жизни Владимира появ­ля­ется жен­щина, кото­рая почти слу­чайно стала мате­рью его ребёнка, но, судя по его цинич­ным ком­мен­та­риям, так и не стала для него един­ствен­ной. Женщина настолько чужая, что она почти не про­пи­сана как пер­со­наж. Что-​то на уровне гово­ря­щей мебели.

Главный мотив в опи­са­нии всего меж­во­ен­ного вре­мени — без­ра­бо­тица. Страшная, жут­кая. Всё между двумя вой­нами отхо­дит на зад­ний план, по срав­не­нию с опи­са­нием мытарств по поиску куска хлеба.

«И вот тут нача­лись реаль­ные про­блемы. С при­бли­же­нием момента рож­де­ния, счаст­ли­вый отец завер­телся как ужа­лен­ный. Срочно стал искать источ­ник дохода. И тут откры­лись глаза его, что без­ра­бо­тица в пол­ном раз­гаре. Куда ни сунься, либо рас­про­стра­не­ние, либо сто лет без зар­платы, да и та нищен­ская. Набравшись наг­ло­сти, Вовка даже при­шел в органы вос­ста­но­виться. Ну, мол, вот испра­вился, вое­вал, награж­дён. Ну, вот Вова, если бы ты как умные ребята по спе­ци­аль­но­сти пора­бо­тал бы, а не лазил по горам, то может, и был бы раз­го­вор, а так… Ответили ему в орга­нах. Вот тут напле­вал Вовка на свой паци­физм, как ни странно, появив­шийся у него, и напра­вил стопы свои в извест­ном направ­ле­нии — в воен­ко­мат. Смущало, конечно, что из Чечни вывели вой­ска. Но есть ещё „горя­чие точки“, а вдруг пове­зёт и попа­дёт в мечту мно­гих кон­тракт­ни­ков, в Югославию, в это вожде­лен­ное Эльдорадо, где пла­тят около „штуки бак­сов“ в месяц… Ну, на худой конец в Таджикистан уж что ли…
<…>
— А куда я тебя отправлю? Вот смотри, если не веришь, с Таджикистана, с 201 диви­зии письмо.
С этими сло­вами чинов­ник про­тя­нул ему маши­но­пис­ный листок, где среди мно­же­ства тре­бо­ва­ний к кан­ди­да­там зна­чи­лось, что было особо под­чёрк­нуто чер­ни­лами: „Из Чечни не брать. (Кроме срочников)“».

В конце кон­цов, семья рас­па­да­ется, даже несмотря на то, что Владимир устра­и­ва­ется в мест­ную часть, снова вла­чить сол­дат­чину рядом с домом, и полу­чает пусть неболь­шой, но ста­биль­ный оклад. Жена (сама, к слову, про­дав­щица в про­дук­то­вом мага­зине) заби­рает ребёнка и ухо­дит. Владимир плюёт на службу, ухо­дит в запой, а после, вме­сто охраны родины, устра­и­ва­ется охра­нять част­ную соб­ствен­ность. Теперь в книге появ­ля­ются моменты, слабо выра­жен­ные даже во время Чеченской войны, — моменты нескры­ва­е­мой нена­ви­сти и пре­зре­ния к обще­ству, в кото­ром он, сра­жав­шийся за его сохра­не­ние, ока­зался чело­ве­ком даже не вто­рого, а тре­тьего сорта. Помимо общего повест­во­ва­ния обра­тите вни­ма­ние на опи­са­ние паль­цев начальника.

«— А ответь мне, — про­дол­жал допрос началь­ник, посту­ки­вая по ведо­мо­сти тату­и­ро­ван­ными изоб­ра­же­ни­ями перст­ней паль­цами, — куда три мешка про­пали оттуда. Он когда на базу при­е­хал раз­гру­жаться, трёх меш­ков нет?
— А я почём знаю, — всё ещё наде­ясь выкру­титься, оправ­ды­вался неза­дач­ли­вый охран­ник. — Он опе­ча­тан­ный стоял, уехал, пре­тен­зий не имел. Чего он сразу не ска­зал, а только на базе заме­тил? Кто его мешки счи­тал? Он как стал к нам, так кузов зашну­ро­ван был, опе­ча­тан. Нам КАМаз вообще не сда­вал под охрану. Просто поста­вил и всё.
— Ну, это не ответ. Вот когда ска­жешь, как про­пали мешки, тогда зар­плату и полу­чишь. Иди. — Закончил раз­го­вор началь­ник.
И так было каж­дую получку. Всегда нахо­ди­лись при­чины кому-​то не запла­тить за реаль­ные или вымыш­лен­ные упу­ще­ния. Два раза вообще никому ничего не выпла­тили, объ­яс­нили какими-​то труд­но­стями в рас­чё­тах. Это про­изо­шло как раз в канун выбо­ров, на кото­рых бал­ло­ти­ро­вался ХОЗЯИН. Оно, по правде ска­зать, жало­ва­ние было в два раза меньше, чем в отряде. Вовку всё это бесило. Полная неопре­де­лён­ность. Дадут, не дадут, когда и сколько дадут. Его удив­ляло, что боль­шин­ство рабо­тав­ших с ним не нахо­дили ничего неспра­вед­ли­вого в этом. Хозяин — барин, ему вид­нее. А хозяин и его при­хле­ба­тели поль­зо­ва­лись этим от души. Штрафовали почём зря. Никак не укла­ды­ва­лось в голове, почему люди, на кото­рых они рабо­тали, кото­рым они своим тру­дом созда­вали бла­го­по­лу­чие, так были равнодушно-​жестоки к своим работ­ни­кам. Вот так про­сто, взять и не запла­тить, или запла­тить часть, поло­жив осталь­ное в свой кар­ман. Ведь сами тра­тили за ночь в клу­бах по годо­вой зар­плате какого-​нибудь рабо­тяги. Охраняя злач­ные места, Вова видел этих „хозяев жизни“, запро­сто выки­ды­вав­ших без счёта столько, сколько он зара­бо­тал в своё время в Чечне, и при этом таких береж­ли­вых, когда выда­вали своим работ­ни­кам те жал­кие крохи, на кото­рые едва можно было существовать».

Заметьте, что глав­ная при­чина недо­воль­ства — это кон­крет­ные «хозя­ева жизни», кон­крет­ный «хозяин». «Дадут, не дадут, когда и сколько дадут»… «Хороший» началь­ник, кото­рый испол­нял свои обя­за­тель­ства вовремя, Владимира вполне устроил бы.

Но уже вполне пред­ска­зу­емо, что даже эти роб­кие настро­е­ния глу­шатся… Глушатся носталь­гией. Главному герою не нужно сра­жаться с неспра­вед­ли­во­стью здесь. Это сложно, это бес­пер­спек­тивно. Зато есть вполне реаль­ная, уже испы­тан­ная вол­шеб­ная палочка-​выручалочка — война. Она манит своей про­сто­той, своей урав­ни­тель­но­стью, ясно­стью. И пер­спек­ти­вой снова зара­бо­тать, конечно же. Новый строй и его хозя­ева Владимиру реши­тельно не нра­вятся, но брать деньги из их гряз­ных рук за свою службу он совсем не против.

Именно подоб­ное отно­ше­ние во мно­гом и выдаёт клас­со­вую пози­цию автора как люм­пен­скую — он объ­ек­тивно угне­тён суще­ству­ю­щим обще­ством, но вме­сте с тем он кор­мится, пара­зи­ти­руя на нем. Только в дан­ном слу­чае речь не о сборе буты­лок и воров­стве, а о локаль­ных конфликтах.

Вот этот диа­лог в дан­ном отно­ше­нии осо­бенно показателен:

«— Да, — задум­чиво отве­тил Вова, — ты прав. Я бы тоже ничего не ска­зал бы. Сами-​то мы не без греха, а таких же судим. Мы ведь те же про­сти­тутки. Воюем за деньги, а эти „пилятся“ за то же самое. — И закон­чив тяжё­лую для обоих тему, спро­сил, — Нормально-​то тут?

— Спрашиваешь! Конечно, классно. Еда от пуза, шмотки тоже луч­шие. Попробую до пен­сии добить».

Война как испорченный праздник

Где в книге есть рез­кий пово­рот в настро­е­нии, так это при опи­са­нии собы­тий Второй чечен­ской войны. Эта часть книги короче пер­вой, она необы­чайно вялая, блёк­лая. На этот раз Чечня ока­за­лось ловко рас­став­лен­ной ловуш­кой. «Палочка-​выручалочка» не сра­бо­тала. Кризис не ушёл.

«Дни про­хо­дили за днями. Владимир стал заме­чать за собой какую-​то пол­ную пустоту и отсут­ствие надежды. Большинство из его това­ри­щей только тем и были заняты, что меч­тали, как будут жить дома. Как рас­по­ря­дятся полу­чен­ными день­гами. Ещё живо­тре­пе­щу­щей темой были слухи о воз­мож­ной отмене „бое­вых“ и неком гря­ду­щем пере­ме­ще­нии полка на новое место. Постоянно не поки­дало его ощу­ще­ние, что всё снова повто­ря­ется. Он идёт по замкну­тому кругу. Если тогда, пять лет назад, всё было ново не только для него, но и вообще для всей страны, забыв­шей, что такое война на соб­ствен­ной тер­ри­то­рии, то теперь ника­кой новизны не было».

Хотя ска­зать, что во вто­рой войне вообще не было ничего нового, нельзя. Например, резко выросла диф­фе­рен­ци­а­ция армии.

«Неделя, про­ве­дён­ная в Таманской диви­зии в ожи­да­нии отправки, была довольно скучна. Гнетущее впе­чат­ле­ние про­из­во­дили солдаты-„срочники“, слу­жив­шие в диви­зии. Все гряз­ные, худые, что „моло­дой“, что „дед“, всё едино. Они испы­ты­вали какой-​то ужас перед сво­ими офи­це­рами. А те с ними особо и не цере­мо­ни­лись. Офицеры же, напро­тив, имели бра­вый и под­тя­ну­тый вид».

К слову, кон­крет­ных при­ме­ров само­дур­ства офи­це­ров по отно­ше­нию к млад­шим чинам я не при­вожу лишь по той при­чине, что во всей прозе на «чечен­скую» тему, напи­сан­ной рядо­вым соста­вом, их так много, что в этом нет ника­кой осо­бой нужды. Это сво­его рода мове­тон: одно из трёх слу­чай­ных про­из­ве­де­ний на том же ArtOfWar нет-​нет, а содер­жит при­меры свин­ского отно­ше­ния к ниж­ним чинам. Хотя, спра­вед­ли­во­сти ради, отцов-​командиров тоже доста­точно. Порою даже на тех же самых страницах.

Что же дей­стви­тельно в дико­винку, так это тер­рор по отно­ше­нию к лич­ному составу феде­раль­ных войск со сто­роны ФСБ. Это крайне ред­кая тема, к кото­рой автор смог при­кос­нуться бла­го­даря новому месту службы. Государственная машина не щадила никого — ни своих, ни чужих. И, по-​видимому, своих не щадила даже больше. Главный герой сухо пере­ска­зы­вает целый ряд под­став­ных дел, по кото­рым люди были заве­домо неви­новны, и об этом знали все, при этом дела про­дол­жали рас­кру­чи­ваться. Даёт он и опи­са­ние кон­крет­ного про­цесса, под кото­рый чуть было сам не попал.

«В раз­вед­роте, как впро­чем и в ФСБ, были свои отдель­ные ямы. Использовались они по боль­шей части для содер­жа­ния плен­ных и сол­дат, кото­рых тре­бо­ва­лось допро­сить с при­стра­стием. Нередко по вече­рам оттуда раз­да­ва­лись душе­раз­ди­ра­ю­щие вопли допра­ши­ва­е­мых. Ни для кого в полку не явля­лось сек­ре­том, чем чре­вато попа­да­ние в яму к раз­вед­чи­кам. Прекрасно это пони­мал и Влад. Положение его усу­гу­би­лось ещё и тем, что коман­дир полка воз­бу­дил на него уго­лов­ное дело за хище­ние бое­при­па­сов. Как и сле­до­вало ожи­дать, обра­ще­ние с Владом в яме было не столь гуман­ное, как с Галкиным. Уже вече­ром его крики огла­шали округу.
Вовка поба­и­вался, и не без осно­ва­ний, что может тоже загре­меть в яму за ком­па­нию. Перспектива допроса с при­стра­стием не могла радо­вать. На сле­ду­ю­щий день в яму загре­мел Саня. Никакой вины за ним не было, но что-​то там Влад видимо про него сказал».

В осталь­ном же война прак­ти­че­ски не изме­ни­лась. Те же нищие, ищу­щие спа­се­ние в службе по кон­тракту, те же рас­суж­де­ния о том, как их обо­га­тят зара­бо­тан­ные на войне деньги. Но книга кар­ди­нально отли­ча­ется сме­ной настро­е­ния: война больше не ста­но­вится избав­ле­нием, хотя вос­хи­ще­ние вою­ю­щей армией по срав­не­нию с «граж­дан­кой» оста­ётся. По тек­сту видно, что автор испы­ты­вает неко­то­рое разо­ча­ро­ва­ние — коли­че­ственно рас­тёт упо­ми­на­ние нега­тив­ных момен­тов и парал­лельно с ними — опи­са­ний кав­каз­ской при­роды, мыс­лей о боге и про­чих абсо­лютно чуж­дых и даже несу­раз­ных момен­тов. Да и сама вто­рая часть суще­ственно короче пер­вой. Описание собы­тий до войны и после также пре­ва­ли­рует над чисто воен­ной серединой.

На этот раз герой воз­вра­ща­ется с войны даже без роб­кой тени иллю­зий, что ещё витали после Первой кампании.

Точка невозврата

Попытки жить с новой сожи­тель­ни­цей ни к чему не при­во­дят — она такая же чужая, как и быв­шая жена, упо­ми­на­ния о кото­рой про­па­дают вовсе, зато появ­ля­ется больше мыс­лей о дочери, кото­рая оста­ётся послед­ним свет­лым пят­ном повествования.

Всё та же горечь о живых, но ни разу о мёрт­вых. Из сюжета ухо­дит мать. Она про­сто пере­стаёт упо­ми­наться в тек­сте. Возможно, она умерла. Возможно, про­сто пере­стала что-​то зна­чить. Зато какой живой болью отда­ются встречи со ста­рыми сослу­жив­цами. «Мирная» жизнь Владимира — сплош­ной рек­вием по живым. Достаточно про­сто вду­маться в то, сколько горя за сот­нями и тыся­чами таких вот судеб людей, кото­рые были отлич­ными сол­да­тами, но после того как отра­бо­тали своё, так и не сумели войти в число «доро­гих россиян»:

«Разговорились. История баналь­ная, сколько их слу­шать можно. Приехал Андрей, поло­вину денег в дороге украли сото­ва­рищи. Ну а что оста­лось, про­пил поти­хоньку. Чего в деревне-​то делать? Всё пут­ное давно схва­чено уже кем надо. Вот в город подался. А тут что? То раз­но­ра­бо­чим, то груз­чи­ком. Где запла­тят, где обма­нут. Сейчас вот пока без работы. Ну, бутылки тоже неплохо соби­рать, на хлеб и сига­реты хва­тает. Ну, на выпивку, само собой. Где живёт? А, у бабы одной, нет, не молода, под шесть­де­сят. Зато за так. Что же слу­жить не стал дальше как хотел? А где? Везде муштра одна. „Боевые“ отме­нили. „Президентские“ теперь — шесть­сот руб­лей в сутки. Редко кому один день в месяце закры­вают. Большинству вообще ничего за пол­года не закрыли. Ему самому за три месяца ни одного не закрыли. Хоть и в боях был. Вон даже в ногу ранили, так и тот день как „бое­вой“ не засчи­тали. Хотя и справки, и всё с гос­пи­таля было».

Причём все эти про­блемы не были уча­стью одного лишь глав­ного героя, при­укра­ши­ва­нием со сто­роны автора. Есть доста­точно объ­ём­ная работа под назва­нием «Милиция между Россией и Чечнёй. Ветераны кон­фликта в рос­сий­ском обще­стве», к кото­рой про­из­ве­де­ния напо­до­бие рас­смат­ри­ва­е­мого могут слу­жить нагляд­ной иллю­стра­цией. Даже с учё­том того, что МВД было напря­мую заин­те­ре­со­вано в реа­би­ли­та­ции и воз­вра­ще­нии в строй своих сотруд­ни­ков, про­блемы в боль­шин­стве слу­чаев всё те же, что и у «без­род­ных» кон­тракт­ни­ков: отчуж­де­ние от семьи, от обще­ства, про­блемы со служ­бой, пред­взя­тое отно­ше­ние, бес­ко­неч­ные судеб­ные тяжбы за льготы и «бое­вые». Безусловно, среди сотруд­ни­ков МВД они были выра­жены менее ярко, но даже там можно отыс­кать при­меры «невоз­вра­щен­цев», решив­ших вовсе уйти от любых форм соци­аль­ной актив­но­сти в мир­ное время.

Лучшей иллю­стра­цией того, к чему может при­ве­сти такая карьера, слу­жит цитата из интер­вью с сотруд­ни­ком ОМОНа из Тверской области:

«Там легче. Может, я уже при­вык там. Я же там слу­жил и в армии, и после армии там много раз бывал. Просто там живёшь своей жиз­нью! Не дума­ешь, что вот при­дёшь (с насмеш­кой) домой, к жене, к детям… Приходишь с поста или при­ез­жа­ешь с опе­ра­ции к себе в куб­рик. Там одни и те же пацаны, одни и те же люди… Здесь надо о мно­гом думать, а там всё реша­ется про­сто. Приказали — выпол­нил! Выполнил — иди поешь, поспи. Вот и всё! А здесь бывает, что про­стой вопрос решить невоз­можно»⁵ .

Как бес­при­страстно фик­си­рует пси­хо­лог на той же странице:

«Такое раз­ви­тие био­гра­фии явля­ется край­ним, но очень воз­мож­ным сце­на­рием соци­аль­ной карьеры, при­во­дя­щим к прак­ти­че­ски пол­ной соци­аль­ной изо­ля­ции».

Главный герой срав­ни­вает своё состо­я­ние даже не с тем, в каком он ушёл на Вторую чечен­скую, а с тем, в каком он был до войн. Абсолютный ноль. Он также рас­смат­ри­вает само­изо­ля­цию как адек­ват­ную реак­цию от оттор­же­ния со сто­роны общества.

«Теперь не рас­ста­нешься. Привыкай к новому раб­ству. Живи от подачки до подачки. Как все, кто вокруг тебя. Не лезь со сви­ным рылом в калач­ный ряд. Тяжелее всего было не то, что при­дётся оста­ток жизни вла­чить в нищете, а пол­ная невоз­мож­ность реа­ли­зо­вать себя. И оди­но­че­ство. Всё воз­вра­ща­лось на круги своя. Как и тогда, давно, ещё перед пер­вой вой­ной, он вновь ощу­тил соб­ствен­ную ник­чем­ность и ненуж­ность. В денеж­ном экви­ва­ленте он стоил немного. А экви­ва­лент этот был реша­ю­щим для окру­жа­ю­щих. Он бы сми­рился с этим, будь один. Тогда можно было замкнуться в своём мирке. Наплевать на всё. Жить эта­ким юро­дом, как Баклан тот же. Может, это и путь. Не зря же на Руси юроды были. Но эта рос­кошь была не для него. Была же дочь. Хотелось хоть что-​то сде­лать для неё. Нет, не жить для неё, это тоже форма эго­изма, потом тре­бо­вать от детей пре­кло­не­ния. Я, мол, для тебя жил, давай теперь меня люби. А за что? Если по-​другому-​то не умел? Нет, Владимир хотел стать опо­рой для дочери в жизни. Чтобы помочь ей избе­жать соб­ствен­ных оши­бок. Не дать сло­маться, когда будет нев­мо­готу, если такое слу­чится. Но по этой жизни все эти вопросы решали деньги. А их у Владимира не было».

Вот здесь, каза­лось бы, ждёшь бунта, ждёшь вос­ста­ния про­тив неспра­вед­ли­во­сти мира. Ждёшь того, что глав­ный герой ска­жет: «Я чело­век, чёрт возьми! Я дер­жал в руках ору­жие, я знаю, что такое сра­жаться. Вы больше не обма­нете меня!». Но этого не про­ис­хо­дит. Главный герой оста­ётся в ожи­да­нии новой войны и не более того. Несмотря на нали­чие неко­то­рых пред­по­сы­лок к кон­фликту по линии «герой — госу­дар­ство», серьёз­ных при­чин кому-​то что-​то дока­зы­вать глав­ный герой так и не уви­дел. Он бы вообще «замкнулся в себе», да ста­тус отца не позволяет.

Причина в том, что глав­ный герой по соци­аль­ному поло­же­нию сво­ему был и остался люм­пе­ном. Весь его про­тест про­тив обще­ствен­ной системы — это не про­тест про­тив основ (ведь не он дер­жит всех этих ново­яв­лен­ных хозяев жизни на своих пле­чах), а него­до­ва­ние из-​за того, что он и подоб­ные ему оста­лись «за бор­том». Российский капи­та­лизм плох не потому, что он капи­та­лизм, вовсе нет. Он плох тем, что оста­лись лиш­ние, невос­тре­бо­ван­ные. Упрёки по поводу нового обще­ствен­ного строя мно­го­об­разны по форме, но не по сути.

Автор дей­стви­тельно доста­точно близко под­хо­дит к пони­ма­нию мно­гих соци­аль­ных реа­лий сво­его вре­мени, так как с объ­ек­тив­ной точки зре­ния угне­тён, но он пони­мает их с пози­ции люм­пена, а потому не спо­со­бен рас­крыть их пол­но­стью. Никакого кон­фликта и бунта не про­ис­хо­дит, потому что за люм­пе­нами нет буду­щего. Не им хоро­нить это обще­ство, но их удел — кор­миться с его несчастий.

Вспомните хотя бы про­ци­ти­ро­ван­ные выше рас­суж­де­ния глав­ного героя о том, что война выгодна не только поли­ти­кам и гене­ра­лам, но и рядо­вым сол­да­там, кото­рые через неё могут найти убе­жище от соб­ствен­ной ненуж­но­сти. Зябкин даже не пред­по­ла­гает такой логики, что война выгодна как раз-​таки только «поли­ти­кам и гене­ра­лам», потому что поз­во­ляет упа­ко­вать этих обни­щав­ших «ненуж­ных людей» в вагоны и отпра­вить на фронт, дабы они не скап­ли­ва­лись в боль­ших горо­дах и не созда­вали «смуты». Побег от дей­стви­тель­но­сти «новой России» мыс­лится един­ствен­ным воз­мож­ным и жела­тель­ным выходом.

Чем важны про­из­ве­де­ния Зябкина для людей ком­му­ни­сти­че­ских взгля­дов? Не только кри­ти­че­скими пас­са­жами про­тив нового госу­дар­ствен­ного порядка, весьма мет­кими зари­сов­ками эпохи 90-​х и фак­ти­че­ским мате­ри­а­лом, важ­ным для пони­ма­ния совре­мен­ной рос­сий­ской армии. Автор, обле­кая свою судьбу в худо­же­ствен­ную форму, смог невольно запе­чат­леть, каким обра­зом рабо­тает меха­низм, пре­вра­ща­ю­щий вче­раш­него защит­ника госу­дар­ства в его кри­тика. Пусть и не на самом высо­ком лите­ра­тур­ном уровне, но Зябкин раз­вен­чи­вает утвер­жде­ние о том, что «Родина тебя не забу­дет, сынок!». Забудет.

Шаг за шагом он рисует кру­ше­ние любых попы­ток под­няться по соци­аль­ной лест­нице при помощи уча­стия в «горя­чих точ­ках». Награды и ста­тус отлич­ного сол­дата момен­тально туск­неют в мир­ной жизни. Не помо­гают деньги, не помо­гают окру­жа­ю­щие, не помо­гает госу­дар­ство. Мирная жизнь оттал­ки­вает тебя с пре­зре­нием, выда­вая «вол­чий билет». Остаётся лишь надежда на новую войну и воз­вра­ще­ние в при­выч­ную роль, но и она ока­зы­ва­ется абсо­лютно ущерб­ной — в одну реку нельзя войти два­жды, и волны всё равно выбра­сы­вают на берега мир­ной жизни. Немалым плю­сом книги явля­ется и то, что автор под­ни­мает соци­аль­ные вопросы.

Учитывая, что новые поко­ле­ния «сол­дат удачи» на службе Российской армии навер­няка будут пере­ни­мать те же иллю­зии, что и сослу­живцы Владимира, про­из­ве­де­ние ещё сохра­няет свою актуальность.