Введение
В прошлом году на Lenin Crew была опубликована работа «Троцкий, Сталин и коммунизм»1 . Серия статей вызвала как положительные отклики, так и вполне ожидаемые отрицательные отзывы.
Большую часть последних комментировать бессмысленно: часто аргументация сводится к утверждению, что «Сарматов неправ, потому что в сталинское время про Троцкого писали по-другому, а тогда писали всегда и обо всём правильно». Затем повторяют советский официоз 1930–40-х гг. Таковы, в частности, тексты за авторством представителей группы «Прорыв».
Вышедшая недавно на Политштурме статья Павла Понаиотова «К критике научного централизма» вызвала у нас куда больший интерес. Автор хочет опровергнуть концепцию научного централизма, а потому обращается к программам «Прорыва» и Lenin Crew, хотя наше понимание НЦ сильно расходится с прорывовским. Понаиотов мимоходом критикует «Троцкий, Сталин и коммунизм», пытаясь проиллюстрировать на её примере ненаучность позиций сторонников научного централизма из Lenin Crew.
Ответ на критику научного централизма будет дан нами отдельно. И носить он будет характер не столько полемики с Политштурмом, сколько доработки наших собственных позиций по поводу НЦ. А здесь будем говорить только о критике работы «Троцкий, Сталин и коммунизм».
На примере этой критики хорошо видно, что даже Политштурм, неплохой левый ресурс, находится в плену исторических искажений. Острая борьба прошлой эпохи создала мифологию, которая досталась нам в наследство и теперь застилает глаза, мешая двигаться вперед и создавать актуальную теорию.
Благие намерения или злой умысел?
Автор утверждает, что ему неприятна «реабилитация Троцкого», якобы с оппортунистических позиций ведшего борьбу против верной марксистской политики Сталина. Напомним, что целью материала «Троцкий, Сталин и коммунизм» является разбор как достижений, так и ошибок Троцкого и Сталина, доказательство того, что марксистской критики заслуживают они оба. Понаиотов же делает акцент именно на оценке Троцкого, как бы оставляя вопрос об отношении к Сталину и его действиям за скобками. Он берёт только один аспект статьи, видимо, потому что для критики Троцкого у него есть привычный шаблон, и это для Понаиотова самое простое дело.
Повторяя традиционные советские обвинения в адрес Троцкого, касающиеся его «мелкобуржуазности», «враждебности трудящимся», антисоветской деятельности, Понаиотов, однако, оговаривается:
«Тут не важно, намеренно Троцкий это делал или же из самых благих намерений, как он считал и как это пытается выставить автор».
Отметим, что даже такая позиция противоречит ортодоксально-сталинистской2 . Согласно последней, как она выражена в «Истории ВКП(б). Краткий курс» и других пропагандистских материалах второй половины 1930-х гг., всё однозначно: Троцкий всегда был сознательным противником коммунизма, в Гражданскую войну только вредил Красной армии, в 1918 г. участвовал в организации покушения на Ленина, с первых лет Советской власти работал на разведки империалистических стран. Обратимся, например, к заметке, опубликованной в газете «Правда» в 1940 г. по поводу убийства Троцкого, черновик которой с правками Сталина сохранился в архиве:
«…меньшевик Троцкий (Сталин добавляет: „не разоружился“), ни на минуту не прекратил борьбы против Ленина (Сталин продолжил: „и вошёл в нашу партию для того, чтобы взорвать её изнутри“).
Уже через несколько месяцев после Великой октябрьской (Сталин зачеркнул: „социалистической“) революции весной 1918 года Троцкий, вместе с группой так называемых „левых“ коммунистов и левых эсеров организует злодейский заговор против Ленина, стремясь арестовать и физически уничтожить вождей пролетариата Ленина, Сталина и Свердлова. Как и всегда, сам Троцкий — провокатор, организатор убийц, интриган и авантюрист — остаётся в тени. Его руководящая роль в подготовке этого злодеяния, к счастью неудавшегося, полностью вскрывается лишь через два десятилетия на процессе антисоветского „право-троцкистского блока“ в марте 1938 года. Только через двадцать лет грязный клубок преступлений Троцкого и его приспешников был окончательно распутан.
В годы гражданской войны, когда страна Советов отражала натиск многочисленных полчищ белогвардейцев и интервентов, Троцкий своими предательскими действиями и вредительскими приказами всячески ослаблял силу сопротивления Красной Армии, ввиду чего ему было воспрещено Лениным посещать Восточный и Южный фронты. Общеизвестен факт, когда Троцкий, в силу своего враждебного отношения к старым большевистским кадрам, пытался расстрелять целый ряд неугодных ему ответственных коммунистов-фронтовиков, действуя этим на руку врагу.
На том же процессе антисоветского „право-троцкистского блока“ был перед всем миром вскрыт весь предательский, изменнический путь Троцкого: подсудимые на этом процессе, ближайшие сподвижники Троцкого, признались, что и они, и вместе с ними и их шеф Троцкий уже с 1921 года были агентами иностранных разведок, были международными шпионами. Они во главе с Троцким ревностно служили разведкам и генеральным штабам Англии, Франции, Германии, Японии».
Кстати говоря, за «благие намерения Троцкого» и «светлые моменты» в его творчестве более ортодоксальные, нежели Политштурм, сталинистские организации наверняка обвинили бы Понаиотова как минимум в «полутроцкизме».
Троцкий в советской пропаганде и у нынешних «чистых сталинистов» — это не просто оппортунист, это фашист и лакей империалистических государств. Эти заявления не имеют под собой реальных оснований: никаких документальных доказательств реального существования «правотроцкистских блоков», сговора троцкистов с фашистами нет даже после рассекречивания массы документов той эпохи. Ортодоксальным сталинистам остаётся либо уповать на «секретные архивные документы», которые все власти — от Хрущёва до Путина — старательно прячут, либо заявлять, что «слова Сталина достаточно, он обманывать трудящихся не мог». Видимо, зная об этом и не желая скатываться в такой же фарс, автор из Политштурма невольно вынужден принимать участие в ненавистной «реабилитации Троцкого», оговариваясь насчёт «светлых моментов».
Вместе с тем, по поводу «ортодоксально-сталинистских» обвинений в адрес Троцкого Понаиотов молчит, несмотря на то, что не поддерживает их. Неудивительно: на этих обвинениях строятся оценки Троцкого Сталиным, которые защищает Понаиотов; критикуя одно, ему пришлось бы критиковать и второе, то есть собственную позицию. Даже если допустить, что Сталин в целом правильно боролся против оппортуниста-меньшевика Троцкого, возникает вопрос: зачем нужно было навешивать на него ещё и явно вымышленные обвинения, проводить Московские процессы-спектакли, вешать лапшу на уши всему миру? Может быть, потому, что и прочие обвинения были ложными?
В истории российской революции было немало людей, которые, будучи когда-то марксистами, действительно затем стали врагами коммунизма, в отличие от Троцкого. Вспомнить хотя бы Георгия Плеханова, Юлия Мартова, других лидеров меньшевистской партии, осудивших пролетарскую революцию за «авантюризм» и «преждевременность». Но представим: чекисты, например, в 1920-м году арестовывают Юлия Мартова и заставляют признаться в том, что он даже в годы «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» и «старой Искры» вёл вредительскую работу против марксистов, будучи подкуплен царской охранкой. Подобные действия требовали бы самого сурового осуждения как наглый обман трудящихся, который бросает тень на всю политику Советской власти, в том числе и в плане борьбы с меньшевизмом, вне зависимости от того, что Мартов начала 1920-х гг. — несомненный противник коммунизма. А ведь такой беспрецедентный обман и осуществило сталинское руководство в 1930-х гг., даже если признать правильными более ранние обвинения в адрес Троцкого, звучавшие до убийства Кирова, которое открыло вакханалию по поводу «троцко-фашизма».
Впрочем, в случае Троцкого поздняя ложь была лишь продолжением ранней, в русле которой мыслит, в частности, и Понаиотов.
Троцкий как коммунист. Оппозиция 20-х гг.
Автор Политштурма умудрился не заметить всех приведённых в нашем материале примеров именно коммунистических взглядов и соответствующей работы Троцкого. Понаиотов пишет:
«Всё строится лишь на допущении, что Лев Давидович был последовательным коммунистом. А как и почему, в чём конкретно это выражалось и т. д. — неизвестно и никого уже не волнует».
Создаётся впечатление, что он не читал нашу работу целиком, а лишь заглянул в выводы. Что ж, поневоле нам придётся кое-где повториться.
Отметим сразу, что мы в работе «Троцкий, Сталин и коммунизм» называем Троцкого последовательным коммунистом, лишь начиная с 1917 года, после Февральской революции и присоединения его к большевистской партии. До этого он допускал немало оппортунистических колебаний, хотя в рамках российской социал-демократии после своего разрыва с меньшевизмом в 1904 году меньшевикам он идейно был ещё более чужд, чем большевикам3 .
Что касается периода деятельности Троцкого с 1917 г. до отхода Ленина от работы в 1923 г., то это «допущение» имеет под собой не только работы Троцкого за эти годы, но и практику — его деятельность в качестве одного из руководителей Октябрьской революции, а затем Советского государства. Процитируем нашу работу:
«Последовавшая затем Октябрьская революция и Гражданская война были звёздным часом большевика Троцкого. В сентябре 1917 года он возглавил Петроградский Совет, став затем одним из политических руководителей Октябрьского восстания. В первые послереволюционные годы его выдающиеся заслуги в этом деле не оспаривались никем. В газете „Правда“ от 6 ноября 1918 года Сталин писал:
„Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому“.
Затем, в ходе Гражданской войны, Троцкий стал одним из создателей Красной Армии, причём проявил себя как сторонник жёсткой дисциплины и репрессивных мер по её наведению. Однако, несмотря на все конфликты, нападки т. н. „военной оппозиции“, Ленин никогда не ставил вопрос об отставке Троцкого с поста Народного комиссара по военным и морским делам».
Добавим, что даже известные разногласия Ленина с Троцким в период дискуссий по Брестскому миру и по роли профсоюзов при Советской власти не привели к удалению Троцкого из числа высших руководителей государства.
Своеобразным итогом его работы в эти годы стала известная характеристика Ленина в «Письме к съезду», где он отозвался о Троцком как о «самом способном человеке в настоящем ЦК», специально выделив его и Сталина как наиболее выдающихся вождей в партии.
Как пишет наш товарищ в статье, посвящённой «Письму к съезду»:
«Важный момент идёт чуть ниже:
„Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому“.
Это можно трактовать так: октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева — это не случайность, как и то, что Троцкий не был большевиком до 1917 года. И то, и другое нельзя ставить им лично в вину.
Речь идёт именно о прошлом и вот почему: во-первых, речь о Троцком ведётся в том же предложении, где упоминается инцидент, связанный с Зиновьевым и Каменевым, который был в прошлом. Во-вторых, член Политбюро, согласно Ленину, один из двух самых способных людей в руководстве партии, да и к тому же „тов. Троцкий, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК“, — и вдруг в то же время небольшевик? Такое сложно представить».
Если верить Сталину, выходит, Ленин держит оппортуниста в высшем руководстве в самые сложные годы, а в конце своей работы характеризует «врага трудящихся» как самого способного члена ЦК.
Создаётся ощущение, что Ленин, прагматик от политики, в кадровых вопросах внезапно глупел и окружал себя предателями. Один лишь товарищ Сталин вовремя разглядел и распознал!
Но, может быть, Троцкий перестал быть коммунистом в 1923 г., с началом внутрипартийной борьбы?
И это утверждение не имеет под собой никаких оснований. Левая оппозиция вела борьбу именно с капиталистическими элементами в советской экономике и общественной жизни, обличала партийное руководство за потворство этим элементам. В рядах активных участников Левой оппозиции было несколько тысяч коммунистов, и ещё десятки тысяч сочувствующих, что признавало и партийное руководство.
«Ясно, что элементы троцкизма и тенденция к троцкистской идеологии имеются у нас внутри партии. Кажется, до четырёх тысяч человек голосовало против нашей платформы во время дискуссии перед XV съездом партии. (Голос: „Десять тысяч“.) Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания», — заявлял Сталин на Пленуме ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 г.4
Согласно документам, эти коммунисты имели разное социальное положение, в том числе значительный процент из них относился к рабочим:
«На основании обработки биографических справок получены следующие данные: рабочих 39 %, крестьян — 2 %, служащих 31 %, остальные учащиеся и пр. По данным отчёта ЦКК от 14.07.28 имеются следующие данные: рабочих — 36,4 %, служащих 33,3 %, крестьян 1,7 %, учащихся — 26,5 %, прочих — 12,7 %. Следует обратить внимание на то, что статистика, полученная при обработке данных из биографий троцкистов, практически совпадает со статическими данными отчёта ЦКК. Из приведённой статистики следует, что крестьянство троцкизм явно не поддерживало. Основная масса участников оппозиции, это служащие и учащиеся (46 %). Но рабочие также активно участвовали в оппозиции, о чём свидетельствуют 36–39 %», — такие данные приводит в своём исследовании К. Скоркин 5 .
Что касается идейных позиций сторонников Троцкого, то вспомним хотя бы самый известный документ Левой оппозиции — «Платформу оппозиции (большевиков-ленинцев)», составленную в 1927 году. Нелегальное распространение документа стало поводом для репрессий против оппозиционеров. Напомним, что переход к нелегальной деятельности был вынужденным: печатать Платформу в прессе партийное руководство отказалось, тем самым запретив оппозиции высказать свои взгляды широким массам.
Это противоречило нормам партийной жизни, существовавшим ранее, в первые годы Советской власти, когда оппозиционные течения в РКП(б) не имели препятствий для обнародования своих платформ.
Уже из введения к «Платформе оппозиции (большевиков-ленинцев)» хорошо видно, против каких именно сил в СССР боролись сторонники Троцкого:
«Когда Ленин говорил, что машина часто идёт туда, куда её направляют враждебные нам силы, он тем самым обращал внимание всех нас на два важнейших обстоятельства. Во-первых, на то, что в нашем строе существуют эти враждебные нашему делу силы, — кулак, нэпман, бюрократ, использующие нашу отсталость и ошибки нашей политики и фактически опирающиеся при этом на весь международный капитализм. Во-вторых, на то, что эти силы обладают таким значением, что могут подталкивать нашу государственную и хозяйственную машину не туда, куда это нужно, а в дальнейшем даже пытаться — сперва в прикрытой форме — ухватиться за руль этой машины.
Слова Ленина обязывали всех нас: 1) внимательно следить за ростом враждебных сил — кулака, нэпмана, бюрократа; 2) отдать себе отчёт в том, что по мере общего подъёма страны, эти силы будут стремиться к сплочению, к внесению своих „поправок“ в наши планы, к усиленному давлению на нашу политику, к проведению своих интересов через наши аппараты; 3) принимать меры к тому, чтобы всячески ослабить рост, сплочение и давление этих враждебных сил, препятствуя им создать то положение фактического, хотя бы подспудного двоевластия, к которому они стремятся, и 4) говорить об этих классовых процессах рабочему классу и всем трудящимся всю правду полностью. В этом и состоит сейчас основа вопроса о „термидорианской“ опасности и о борьбе с нею».
А вот, например, уже цитировавшийся нами в работе «Троцкий, Сталин и коммунизм» отрывок, посвящённый политике партии в отношении крестьянства:
«Ревизия ленинизма в крестьянском вопросе идёт со стороны группы Сталина-Бухарина по следующим главнейшим линиям.
1) Отход от одного из основных положений марксизма о том, что только мощная социалистическая индустрия может помочь крестьянству преобразовать сельское хозяйство на началах коллективизма.
2) Недооценка батрачества и деревенской бедности, как социальной базы диктатуры пролетариата в деревне.
3) Ставка в сельском хозяйстве на так называемого „крепкого“ крестьянства, то есть, по существу, на кулака.
4) Игнорирование или прямое отрицание мелкобуржуазного характера крестьянской собственности и крестьянского хозяйства, что обозначает отход от позиций марксизма к теориям эсеров.
5) Недооценка капиталистических элементов развития нынешней деревни и затушёвывание расслоения крестьянства.
6) Создание усыпляющей теории, будто „кулаку и кулацким организациям всё равно некуда будет податься, ибо общие рамки развития в нашей стране заранее даны строем пролетарской диктатуры“ (Бухарин, „Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз“, стр. 49).
7) Курс на врастание „кулацких кооперативных гнёзд в нашу систему“ (Бухарин, там же, стр. 49). „Проблема ставится так, что нужно развязать хозяйственные возможности зажиточных крестьян, хозяйственные возможности кулаков“ („Правда“, 24 апреля 1925 года).
8) Попытки противопоставить ленинский „кооперативный план“ ленинскому плану электрификации, которые у самого Ленина только в сочетании своем обеспечивают переход к социализму».
И так — по всем поднятым в «Платформе» вопросам. Тем не менее, Понаиотов с «недоумением» пишет:
«Неизвестно, как именно левая оппозиция представляла интересы пролетариата, в чём именно это выражалось, почему они именно ленинисты и т. д.»
Всё прекрасно известно: Левая оппозиция боролась за интересы рабочего класса и бедного крестьянства против правого крыла партии во главе с Бухариным и Рыковым и бывшей одно время в блоке с правыми сталинской группы.
Это выражалось в конкретных мерах, предлагавшихся оппозицией: они были направлены на то, чтобы не допускать сползания партии к реставрации капитализма, к потворству буржуазным слоям советского общества периода НЭПа. Ленинистами сторонники Троцкого были, потому что, как и противоположная сторона, исходили из закономерности Октябрьской революции и необходимости строительства социализма в СССР, не скатываясь к меньшевистским положениям о «преждевременности» и «неизбежности реставрации капитализма». Разногласия насчёт «социализма в отдельно взятой стране» не выходили за пределы большевизма: обе стороны опирались тут на ленинское наследие, что и показано в нашей работе «Троцкий, Сталин и коммунизм».
Троцкий за границей
Последний этап деятельности Троцкого начался в 1929 г., когда он не по своей воле оказался за пределами СССР. За следующие 11 лет он пережил эволюцию взглядов, однако оставался верен принципу «поддерживать всё коммунистическое в СССР, противостоять всему капиталистическому, идущему из старого общества».
Левых критиков СССР было и в те годы довольно много, однако Троцкий резко выступал против тех, кто отвергал огульно весь советский опыт, называя общественный строй в СССР «государственным капитализмом» и т. д. Характерный пример — известное интервью, которое Троцкий дал в 1932 г. американской буржуазной газете «Либерти». В нём Троцкий высказывается по поводу общественного строя СССР и позиции его немарксистских критиков, включая «левых»:
«Один и тот же класс может в зависимости от условий господствовать при помощи разных политических систем и методов. Так, буржуазия на протяжении своего пути господствовала через абсолютную монархию, через бонапартизм, через парламентскую республику и через фашистскую диктатуру. Германская буржуазия господствует даже через господина фон Папена. Все эти формы господства, как они ни различны сами по себе, сохраняют капиталистический характер, поскольку в руках буржуазии остаются сосредоточенными главные богатства нации, управление средствами производства, школами и прессой и поскольку законы охраняют прежде всего буржуазную собственность.
Советский режим означает господство пролетариата, независимо от того, как широк слой, в руках которого непосредственно сосредоточена власть. Та политическая фракция, к которой я принадлежу, не одобряет режима, установленного сталинской бюрократией, и противопоставляет ему требование расширения советской демократии. Но поскольку государственный режим характеризуется в основе своей формами собственности, Советский Союз остаётся государством пролетариата…»
По вопросу о «роскошествующей номенклатуре» Троцкий берёт под защиту своего главного оппонента:
«Несомненно, что известным должностям, помимо скромного жалованья, присвоены большие привилегии: секретари, автомобили и пр. Поскольку это вызывается интересами дела, такие преимущества не встречают возражений со стороны общественного мнения трудящихся масс. Что касается роскошных одежд и штата слуг, то это явное измышление. Разумеется, и в Советском Союзе встречаются злоупотребления своим положением. Но дело идёт об исключениях, а не о правиле. В частности, упомянутый в вопросе Сталин ведёт совершенно скромный образ жизни, как и все старые революционеры, прошедшие опредёленную школу и не чувствующие потребности менять свои вкусы и привычки».
Классовая направленность критики Троцким негативных явлений в СССР в данном тексте видна однозначно. Сохранилась она и в дальнейшем: та же «Преданная революция» основана именно на критике всего отсталого и некоммунистического, что сохранялось в СССР, и на что, с какого-то момента, советская пропаганда стала обращать всё меньше внимания. Как известно, угроза реставрации капитализма в СССР с середины 1930-х гг. вовсе исчезает из советской идеологии, за исключением возможности поражения СССР в войне с империализмом. «Враг народа» из-за границы как мог исправлял это упущение, вызванное «головокружением от успехов».
Автор Политштурма пытается уличить Троцкого в антимарксизме, вспоминая известный термин «пролетарский бонапартизм», которым Лев Давидович характеризовал советский строй. Понаиотов пишет:
«Теория пролетарского бонапартизма наглядно показывает всю научность позиции Троцкого. Эта теория строится на подлогах, причём намеренных, т. к. Лев Давидович прекрасно знал, что нужно для бонапартизма и в чём его сущность, но в своих работах по СССР вообще про это не пишет. К примеру, бонапартизм рождается на основе равновесия между классами внутри определённого общества, но ни в работах Троцкого, ни в самом СССР мы не найдём этого равновесия. Это не мешает Льву Давидовичу говорить про бонапартизм».
«Пролетарский бонапартизм» — действительно неудачное выражение, если иметь в виду «бонапартизм» как конкретный исторический термин. Однако свою терминологию, в ответ на звучавшую критику, Троцкий объяснял следующим образом:
«Дело осложняется, когда мы применяем термин бонапартизм к режиму Сталина и говорим о „советском бонапартизме“. — „Нет, — восклицают наши критики, — у вас оказывается слишком много ‚бонапартизмов‘: термин получает недопустимо растяжимый характер…“ и пр. Такого рода абстрактные, формальные, словесные возражения делаются обыкновенно тогда, когда нечего сказать по существу.
Несомненно, ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не применяли термина бонапартизм к рабочему государству; не мудрено: у них не было для этого случая (что Ленин вообще не боялся переносить, с необходимыми ограничениями, термины буржуазного режима на рабочее государство, свидетельствует, например, его термин „советский госкапитализм“). Но что делать в тех случаях, когда хорошие старые книги не дают необходимых указаний? Надо попытаться жить своим умом.
Что означает „личный режим“ Сталина и откуда он взялся? Он есть, в последнем счёте, продукт острой классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией. При помощи бюрократически-полицейского аппарата власть „спасителя“ народа и третейского судьи бюрократии, как правящего слоя, поднялась над советской демократией, превратив её в собственную тень. Объективная функция „спасителя“ — охранять новые формы собственности, узурпируя политическую функцию господствующего класса».
Троцкий просто не знал, как описать систему власти в СССР, которую он продолжал поддерживать в её основах, но резко выступая против конкретной политики возглавлявших её людей. «Советским» или «пролетарским» бонапартизмом он назвал вполне реальное противоречивое положение СССР: рабочее государство, строящее социализм, во главе которого стоит не подконтрольная широким массам группа, защищающая основные завоевания революции от её врагов, однако и сама порой ведущая неверную политику, помогающую контрреволюции. Кроме того, сохраняющееся в СССР разделение труда, классовые различия между рабочими и колхозным крестьянством, материальное неравенство, товарное обращение неизбежно создавали угрозу внутреннего перерождения советского строя. Всё это, впрочем, не отменяет главного недостатка этого термина: бонапартизм — это про межклассовое равновесие, а форсированная коллективизация даже с равновесием между рабочим классом и крестьянством не вяжется.
С высоты прошедших 80 лет, после трагедии гибели СССР, очень хорошо видно: ошибаясь во многих частностях, Троцкий правильно обращал внимание на угрозу. Поэтому, считая некорректным термин «бонапартизм» применительно к СССР, необходимо понимать, что описанная этим термином ситуация была порождением уникального опыта построения первого в мире социалистического государства. «Вопрос о характере СССР ещё не решён историей» — такое название имеет один из подразделов «Преданной революции».
Из этого Троцкий и исходил, порой применяя неверные термины и делая неверные выводы, но в целом по-марксистски анализируя современный ему СССР.
Метод Троцкого — марксистский метод, Троцкий не высказывал идей, противоречащих базовым положениям марксизма. При этом он был слабым теоретиком, и ошибок в частных вопросах у него достаточно. Именно из-за отсутствия какого-то особенного «троцкистского метода» мы не сделали специального акцента на методе Троцкого, в чём нас упрекает автор Политштурма.
Марксистский характер его творчества виден, например, из исторических трудов. Троцкий — один из первых критиков известного советского историка М. Н. Покровского, для работ которого, при всех заслугах, были характерны схематизм и «экономический детерминизм» в развитии общества6 . Перу Троцкого принадлежит великолепная «История русской революции» — один из лучших трудов по теме. И если Троцкий, по мнению кого бы то ни было, недостаточно выдержал её в духе диалектического материализма, то о конкретных ошибках и говорить надо конкретно.
Повторимся, что Понаиотов, видимо, читал работу «Троцкий, Сталин и коммунизм» выборочно, если заявляет следующее:
«Редакция „LC“ словно хочет усидеть на двух стульях: „да, он ошибался, а его оценки и концепции были далеки от реальности, но позиция была в сущности марксистской“. Такого не бывает. Нельзя быть последовательным коммунистом и стоять на таких-то позициях, если твои теории, предложения и лозунги противоречат этой позиции».
Вообще достаточно странно, что нас хотят заставить оправдываться за взвешенную оценку. Наше противоречивое отношение к Троцкому — отражение его реальной противоречивой роли в мировом коммунистическом движении. «Сидеть на двух стульях» — это в угоду конъюнктуре отбрасывать всё хорошее или, напротив, всё плохое в его деятельности ради верности дискуссиям столетней давности, одновременно с этим претендуя на критическое развитие теории.
Помимо критики ошибок Троцкого, мы приводим много примеров того, как он правильно подмечал неверную политику сталинского руководства. Блок с бухаринцами, от которого сталинцы вынуждены были срочно переходить к чрезвычайным мерам после начала хлебозаготовительного кризиса; зигзаги политики Коминтерна, где один «социал-фашизм» многого стоит; утверждение о возможности построения полного коммунизма в отдельно взятом СССР, при сохранении государства…
Описанные нами ошибки Сталина, в том числе ложь про «сговор троцкистов с фашизмом» и обоснованные этой ложью репрессии, не делают Сталина «предателем коммунизма».
Нет, Сталин является одним из величайших марксистов в истории, руководителем уникального, в целом успешного, опыта построения социализма в СССР. Как бы ни хотелось обратного современным троцкистам, многие из которых имеют с Троцким не больше общего, чем «православные сталинисты» со Сталиным.
Такова сложная реальность исторического развития СССР. Если бы Троцкий или, наоборот, Сталин и впрямь превратились бы в антикоммунистов, всё было бы, конечно, гораздо проще.
Истина, освобождённая от мифов, состоит в том, что Сталин обманывал и уничтожал людей на основании выдуманных обвинений, вместе с тем строя социалистическое общество, а Троцкий и справедливо боролся против ошибочных сторон политики ВКП(б), и заблуждался во многих важнейших вопросах, построив лишь организацию, известную в основном непрерывными расколами. Такая многогранная картина не укладывается в голове у многих людей коммунистических взглядов даже сегодня, спустя 70–80 лет после событий.
Что ж, именно для решения таких вопросов нам и нужна диалектика, о которой говорят почти все левые, среди которых, увы, мало тех, кто умеет её применять при анализе как истории, так и современности.
Во многом Сталин и Троцкий, несмотря на острую вражду и противостояние, оставались своеобразными зеркалами друг для друга, исходя из общей для них марксистской теории. Политика сталинской группы с 1928 года заимствовала многие положения оппозиции, начав жёсткое наступление на буржуазные элементы деревни и «сверхиндустриализацию», которые ранее были поводом для обвинений в адрес сторонников Троцкого со стороны большинства. С конца 1929 г. эта политика стала ещё более радикальной, в результате чего даже Троцкий оказался «правее».
На последнее сторонники «полуортодоксального сталинизма» тоже указывают, как на «переход Троцкого на позиции контрреволюции», а для «самых ортодоксальных» он с этих позиций никогда и не сходил. Действительно, в начале 1930-х гг. Троцкий призывал к отступлению от слишком быстрых, по его мнению, темпов индустриализации и коллективизации, которые он считал авантюрными, чреватыми провалом и поворотом общественных настроений в СССР вправо, утверждал, что товарные отношения в СССР сохранятся ещё в течение долгого времени7 .
Однако вспомним, что и Сталин в эти годы вёл очень гибкую политику, заявляя о «головокружении от успехов», периодически одёргивая чрезмерно ретивых «коллективизаторов», де-факто признавая и собственные ошибки. Первая пятилетка в СССР и впрямь была наполнена завышенными ожиданиями о быстром отмирании всех капиталистических элементов в СССР, чему соответствовали и неподъёмные, при всех огромных успехах, темпы промышленного роста. Затем последовал переход к более умеренной политике. Вспомним, например, слова Сталина, сказанные при подведении итогов первой пятилетки:
«Можно ли сказать, что во второй пятилетке придётся проводить такую же точно политику наиболее ускоренных темпов?
Нет, нельзя этого сказать.
Во-первых, в результате успешного проведения пятилетки мы уже выполнили в основном её главную задачу — подведение базы новой современной техники под промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Стоит ли после этого подхлёстывать и подгонять страну? Ясно, что нет в этом теперь необходимости.
Во-вторых, в результате успешного выполнения пятилетки нам удалось уже поднять обороноспособность страны на должную высоту. Стоит ли после этого подхлёстывать и подгонять страну? Ясно, что теперь нет в этом необходимости».
А год спустя на XVII съезде ВКП(б) Сталин обрушился на «левацкую болтовню» о скорой отмене денег, их якобы превращении в простые расчётные знаки и о «переходе к прямому продуктообмену».
Сопоставляя в целом верную политику Сталина и критику Троцкого в 1930-е гг., в которой также было много верных моментов, нужно учитывать и то, что оппоненты находились в совершенно разном положении. С одной стороны — глава партии и государства, к которому стекается вся информация о положении в стране. С другой — отрезанный от СССР «враг партии», вынужденный довольствоваться официальными советскими и буржуазными публикациями, а также редеющими корреспонденциями сторонников внутри СССР, которым за контакты с Троцким грозили тюрьма и расстрел. Совершенно разные возможности для объективного анализа ситуации, и на это тоже надо делать поправку, говоря об ошибках Троцкого.
Особенно это касается последних лет его жизни. Можно говорить об определённой деградации творчества Троцкого в конце 1930-х гг. В поздних материалах содержатся и более резкие оценки Сталина и ситуации в СССР, в том числе далёкие от реальности. Естественно, утверждения Троцкого о том, что верхи советской бюрократии ведут жизнь крупных буржуа, а средний слой бюрократии — жизни средних буржуа, или оценка советско-германского пакта о ненападении как «капитуляции Сталина перед фашистским империализмом в целях самосохранения советской олигархии», совершенно не соответствуют действительности.
Однако не только Троцкий виноват в этой деградации. Вспомним, в каких условиях ему пришлось работать в этот период: полная изоляция от СССР, уничтожение почти всех его сторонников и даже родственников, массовые расстрелы видных ветеранов партии, в том числе и никогда не поддерживавших оппозицию. Беспрецедентная травля Троцкого в советской пропаганде, транслируемой через все структуры международного коммунистического движения. Сотни и тысячи истерических публикаций и карикатур на тему «троцкистов — подонков человечества», «троцкизма — разновидности фашизма» и т. д.
Немудрено, что оставаться объективным в этой обстановке ему часто не удавалось. Из далёкой Мексики вполне могло показаться, что полное перерождение советского строя уже на пороге, и вот-вот сталинские чиновники начнут прямо очернять марксизм и Октябрьскую революцию.
Сталинская пропаганда, кстати говоря, не гнушалась использовать против Троцкого даже явные белоэмигрантские байки. Например, 30 января 1936 г. в «Правде» было опубликовано стихотворение Демьяна Бедного «Мы собственно, мертвы (к истории перманентного предательства)». Поводом к очередному обвинению Троцкого в предательстве коммунизма стало здесь опубликованное в белоэмигрантской газете утверждение писателя-эмигранта Марка Алданова о том, что Троцкий якобы в 1918 г. говорил послу Германии графу Мирбаху: «большевики уже мертвы, но нет ещё никого, кто бы мог нас похоронить».
Редакция «Правды» почему-то без оговорок поверила распространяемой врагом коммунизма сплетне8 . Об этом тоже не надо забывать, когда мы читаем нередко справедливые упрёки относительно того, что, анализируя ситуацию в СССР, Троцкий, не имея независимой информации из страны, зачастую слишком доверял буржуазным источникам.
Тем не менее, и в эти годы Троцкий вёл борьбу с различного рода сторонниками «теории государственного капитализма в СССР», изгоняя их из Четвертого интернационала, продолжал выступать в защиту всех прогрессивных действий советского правительства.
«Чтоб наказать сталинцев покрепче за их несомненные преступления, резолюция, вслед за мелко-буржуазными демократами всех оттенков, ни одним словом не упоминает о том, что Красная армия в Финляндии экспроприирует крупных земледельцев и вводит рабочий контроль, подготовляя экспроприацию капиталистов.
Завтра сталинцы будут душить финских рабочих. Но сегодня они дают — вынуждены дать огромный толчок классовой борьбе, в её наиболее острой форме. Вожди оппозиции строят свою политику не на „конкретном“ процессе, развёртывающемся в Финляндии, а на демократических абстракциях и благородных чувствах.
Советско-финляндская война уже, видимо, начинает дополняться гражданской войной, в которой Красная армия оказывается — на данной стадии — в том же лагере, что и финляндские мелкие крестьяне и рабочие, тогда как финляндская армия пользуется поддержкой имущих классов, консервативной рабочей бюрократии и англо-саксонских империалистов. Надежды, которые Красная армия пробуждает у финляндской бедноты, окажутся, при отсутствии международной революции, иллюзией; сотрудничество Красной армии с беднотой окажется временным; Кремль может скоро повернуть оружие против финляндских рабочих и крестьян. Всё это мы знаем заранее, и всё это мы говорим открыто, в форме предупреждения. Но всё-таки в этой „конкретной“ гражданской войне, которая развертывается на территории Финляндии, какое „конкретное“ место должны занять „конкретные“ сторонники Четвёртого Интернационала? Если в Испании они боролись в республиканском лагере, несмотря на то, что сталинцы душили социалистическую революцию, то в Финляндии они тем более должны участвовать в том лагере, где сталинцы оказываются вынуждены поддерживать экспроприацию капиталистов»,
— писал Троцкий по поводу выступлений части американских троцкистов, отказывавшихся признавать прогрессивную роль СССР.
Вскоре эта группа во главе с Шахтманом покинет ряды Четвёртого Интернационала.
При всех «перегибах» самого Троцкого в оценке ситуации в СССР, «левых антисоветчиков» он неизменно считал своими противниками.
«Что значит безусловная защита СССР? Это значит, что мы не ставим бюрократии никаких условий. Это значит, что независимо от поводов и причин войны, мы защищаем социальные основы СССР, если и когда им грозит опасность со стороны империализма»,
— такова была позиция Троцкого и за считанные месяцы до гибели, несмотря на всё, что творилось в СССР в отношении его сторонников.
Сущность СССР как рабочего государства была важнее для Троцкого, чем собственные счёты. Потому что он был и оставался марксистом, даже в самой тяжёлой ситуации.
А некоторые его суждения, не соответствовавшие действительности, далеки от неё не более, чем сталинские утверждения о «троцкистских двурушниках, шпионах и диверсантах, ставших агентами империалистических разведок».
«За социалистическое отечество? Да! За сталинский курс? Нет!»
— этим своим словам, сказанным ещё в 1927 году, Троцкий остался верен до конца жизни.
Уточнения
Должны отметить, что Понаиотов справедливо указал в своей статье на то, что в работе «Троцкий, Сталин и коммунизм» мы неверно говорим, что Троцкий считал социализм синонимом полного коммунизма. Здесь мы допустили неточность. Троцкий не считал социализм синонимом коммунизма, но для него уже и социализм был бесклассовым обществом, отличающимся от коммунизма лишь распределением по труду:
«На низшей ступени коммунизма, которую мы условились называть социализмом, оплата труда производится ещё по буржуазным нормам, т. е. в зависимости от квалификации, интенсивности и пр.
<…>
Если считать, что задачей социализма является создание бесклассового общества, основанного на солидарности и гармоническом удовлетворении всех потребностей, то в этом основном смысле в СССР социализма ещё нет и в помине».
В этом отличие мнения Троцкого от позиции Ленина. В 1917 году Ленин определил социализм как «государственно-капиталистическую монополию, обращенную на пользу всего народа, и постольку переставшую быть капиталистической». Социализм по Ленину, таким образом, это ещё классовое общество, которое может по ряду параметров отставать от передовых капиталистических стран.
Отсюда и произошёл знаменитый раскол по поводу «социализма в отдельно взятой стране». Спорящие просто понимали под социализмом разные вещи, и при этом обе стороны могли ссылаться на Ленина. В целом правота здесь осталась, естественно, за сталинской группой, возглавившей построение основ социализма, как его понимал Ленин. Троцкий же, понимая социализм по-другому, более «ортодоксально», опираясь на сложившуюся ранее марксистскую традицию9 , отрицал построение социализма в СССР, ссылаясь на вполне верные факты низкой производительности труда, низкого уровня потребления, сохранения классовых различий в советском обществе.
«Успехи социалистического строительства в СССР огромны, но говорить о победе социализма пока нельзя, слишком много в стране ещё капиталистического»,
— такой рефрен проходит через всё творчество Троцкого, посвящённое ситуации в СССР 1930-х гг.
Позиция, если исходить из ленинского определения социализма, неверная, но не контрреволюционная. Ошибаясь здесь в главном, Троцкий верно указывал на капиталистические пережитки в СССР, которые ещё сильны и чреваты откатом назад.
Сохранившаяся в СССР мелкобуржуазность была характерна не только для партийных начальников и прочих высокооплачиваемых групп. Примером такой мелкобуржуазности в массах являются и случаи насилия советских солдат над гражданским населением Германии. Понаиотов обвиняет нас в том, что мы возлагаем ответственность за это на мелкобуржуазное сознание и патриотическую пропаганду, не говоря о зверствах нацистов на территории СССР. Однако мстить за преступления буржуазных сил рядовым людям, в том числе невиновным — это в любом случае порождение мелкобуржуазного мышления. По этой же причине сегодня иные российские пролетарии винят в своих бедах всех кавказцев, «Запад» как таковой, людей еврейской национальности и т. д., обосновывая это поведением кавказцев-бандитов и евреев-олигархов. Без сомнения, то, что творили нацисты, гораздо страшнее, однако некоторые не самые лучшие советские люди думали похоже.
Что касается исследований о влиянии патриотической пропаганды, то вряд ли они были возможны. Естественно, никто не проводил среди судимых за насилие советских солдат социологических опросов на тему «почему вы это делали». Именно поэтому мы и выражаемся осторожно, упоминаем влияние патриотической пропаганды как возможное, потому что вряд ли реально установить это влияние в каких-то осязаемых цифрах:
«…во многом питаемая, возможно, и не лучшими сторонами военной пропаганды СССР преступность среди советских военнослужащих в отношении немецкого населения явилась острой проблемой».
В то же время советское командование как могло боролось с подобными негативными явлениями. Они безусловно представляли собой наказуемые эксцессы, а не целенаправленную политику.
Допустима ли борьба против руководства социалистического государства?
Разберём ещё один вопрос, который часто поднимается в сталинистской критике Троцкого. Понаиотов говорит о нём следующим образом:
«Более яркий пример — призыв к восстанию против „сталинской бюрократии“ и вообще всяческое противодействие ей. Налицо прямое вредительство диктатуре пролетариата и социалистическому государству. Тут не важно, намеренно Троцкий это делал или же из самых благих намерений, как он считал и как это пытается выставить автор. Но это всё равно вредительство. Объективно оно не имеет ничего общего с марксистской позицией».
Это суждение, казалось бы, перечёркивает все наши аргументы. Действительно, сколь бы ни был прав Троцкий в своей критике, он всё равно остаётся контрреволюционером из-за самого факта своей борьбы против сталинского руководства, которое он, начиная с 1933 года, призывал свергнуть во имя исправления политики СССР, возвращения её на «ленинские рельсы». Однако приравнивание борьбы против конкретных руководителей и их политики к борьбе против социалистического государства есть самая безыскусная подмена понятий.
Сам Понаиотов, как следует из его статьи, очень не любит «хрущёвство», то есть политику Хрущёва, победившего во внутрипартийной борьбе, которая происходила после смерти Сталина. Однако СССР и в эти годы оставался социалистическим государством, с которым непримиримую борьбу вёл империалистический лагерь во главе с США. Политштурм, насколько нам известно, этого не отрицает, позиции маоистов и ходжаистов насчёт «реставрации капитализма в СССР при Хрущёве» этим сообществом не разделяются.
Таким образом, по логике Понаиотова, и борьба коммунистов против хрущёвского руководства неизбежно была контрреволюционной — ведь они боролись против социалистического государства, точно так же якобы объективно помогая империалистам. Причём самые известные фигуры антихрущёвского движения внутри мирового коммунизма были куда более «прямолинейны» в плохом смысле слова, чем Троцкий относительно сталинской верхушки СССР.
Возьмём хотя бы Энвера Ходжу, лидера социалистической Албании. Без сомнения, возглавляемая им Партия Труда стала первой партией, организованно выступившей против хрущёвского ревизионизма. Во многом критика отхода КПСС от базовых положений марксизма была верной. Однако как вёл себя Ходжа, оказавшись, подобно Троцкому, в двусмысленной ситуации «борца за коммунизм, но против конкретного руководства мирового коммунистического движения»?
В отличие от Троцкого, неизменно отстаивавашего прогрессивный характер СССР, Энвер Ходжа объявил его капиталистическим и даже фашистским государством. Приведём очень известную цитату, относящуюся к началу 1980-х гг., из книги Ходжи «Хрущёвцы»:
«С 1961 года наша Партия Труда не поддерживает никаких связей и никаких контактов с хрущёвцами. Она и в будущем никогда не вступит с ними в партийные отношения, а с советскими социал-империалистами мы не поддерживаем и никогда не будем поддерживать также государственных отношений. Как и до сих пор, наша партия будет последовательно вести идеологическую и политическую борьбу за разоблачение этих врагов марксизма-ленинизма. Так поступали мы и когда Хрущёв стоял у власти, и когда он был ниспровергнут и сменён группой Брежнева. Наша партия не питала никаких иллюзий, напротив, была убеждена и уверена, что Брежнев, Косыгин, Суслов, Микоян и другие, которые были ближайшими сотрудниками Хрущёва и вместе с ним организовали и совершили ревизионистскую контрреволюцию в Советском Союзе, должны были последовательно проводить свой прежний курс.
Они устранили Хрущёва (Хрущёв был снят с занимаемых постов 14 октября 1964 года), чтобы оградить хрущевизм от самого патрона, который своими бесконечными шутовскими выходками дискредитировал его, устранили „отца“, чтобы ускоренными темпами и более успешно осуществлять полное восстановление капитализма в Советском Союзе.
В этом отношении Брежнев и его сообщники показали себя „достойными учениками“ своего злополучного учителя. В самом Советском Союзе они установили и усилили фашистский диктаторский режим, тогда как внешнюю политику своего государства превратили в политику великодержавного шовинизма, экспансии и гегемонизма. Под руководством брежневских хрущёвцев Советский Союз превратился в мировую империалистическую державу, и, подобно Соединённым Штатам Америки, стремится к мировому господству. Горькими свидетельствами насквозь реакционной политики советского социал-империализма являются, в частности, трагические события в Чехословакии, усиление господства Кремля над странами Варшавского Договора и рост их всесторонней зависимости от Москвы, протягивание когтей советского социал-империализма к Азии, Африке и другим континентам.
Правильность оценок и предвидений нашей партии относительно реакционной внутренней и внешней политики Брежнева подтвердилась и всё время подтверждается фактами. Самым свежим примером этого служит Афганистан, где брежневские хрущёвцы совершили открытую фашистскую агрессию, а теперь пытаются огнём и мечом погасить пламя народной войны, чтобы продлить жизнь своей социал-империалистической оккупации».
Людей, говоривших что-то подобное о сталинском СССР, Троцкий, как мы уже упоминали, жёстко критиковал вплоть до своей гибели, изгоняя их из Четвёртого Интернационала, несмотря на все уродства сталинской пропаганды относительно самого Троцкого и его деятельности. Тогда как Ходжу советская пропаганда, при всей полемике, не называла фашистом и не отрицала полностью его заслуг перед коммунизмом.
Тем не менее, как и Троцкий, Энвер Ходжа был и остаётся для нас выдающимся коммунистом, выступившим против хрущевского ревизионизма. Все идеологические ошибки не отменяют его больших заслуг. Это же касается и другого борца с хрущёвцами — Мао Цзедуна, фигуры ещё более противоречивой, нежели Ходжа.
В маоизме, как известно, достаточно своих ошибочных вещей. Хотя против политики КПСС китайские коммунисты выступали во многом правильно, указывая на отход хрущёвцев даже от азбучных положений марксизма.
Немногочисленные советские сторонники «антиревизионистов» также заслуживают уважения, при всей неверности многих позиций их идеологических ориентиров. Как и антисталинские коммунистические группы 1930–40-х гг., они не имели никаких шансов на успех, но остались в истории как коммунисты, пытавшиеся исправить неверную политику руководства, невзирая на репрессии.
Да, без сомнения, борьба со сталинской политикой — не то же самое, что с хрущёвской, заведомо оппортунистической в главных вопросах. Тем не менее, критика «антиревизионистов», по сравнению с критикой Троцкого, имела явно неадекватные моменты даже с учётом сущности линии Хрущёва — они вовсе перестали считать СССР социалистическим государством, уравняв его с империалистами.
Троцкий же, продолжая признавать прогрессивную сущность СССР как рабочего государства, выступал за отстранение сталинского руководства от власти именно за изъяны его политики, которые препятствовали продвижению к коммунизму, за создание другого социалистического правительства, которое сможет исправить эти изъяны. Для этого были причины: от нередких ошибок до сознательной лжи в ходе репрессивной кампании 1937–38 гг.
Троцкий не понимал, что при всех издержках сталинский курс верен, однако его борьба с ним ни в каком роде не может быть названа поддержкой империализма.
Против конкретного руководства коммунистической партией и социалистической страной можно выступать по-разному, и критика с коммунистических позиций служит только укреплению всего коммунистического, исправлению допущенных ошибок. Если не в данный момент, то в дальнейшем.
Голос Троцкого, то верное, что в нём содержалось, не был услышан ни в сталинском, ни в постсталинском СССР, однако он помогает нам сегодня осмыслить изъяны сталинской политики и не допустить их повторения в дальнейшем.
Потому что раскол большевистской партии на сталинистов и троцкистов был внутриклассовым конфликтом, порождением, если употребить известное выражение Мао Цзедуна, «противоречий внутри народа» первого в мире социалистического государства. Сталинская политика была более верной, чем предложения Троцкого, в конкретных условиях СССР 1920–30-х гг., однако в другую эпоху в другой ситуации вполне может быть и наоборот.
По поводу демагогии на тему «против руководителей — значит против возглавляемой ими страны» Троцкий однажды сказал:
«Ещё во времена царизма были патриоты, которые смешивали отечество с начальством. Мы не из их числа».
Мы, всё сообщество Lenin Crew, подписываемся под этим. Смешивать классовый характер страны с политикой её начальства, невзирая на все его пороки, даже те, которые прямо ведут страну в пропасть, — вопиющая ошибка, вне зависимости от того, о какой эпохе и стране идёт речь.
Надеемся, коммунистическое движение XXI века будет свободно от таких ошибок и иллюзий, когда войдёт в силу. Надеемся, оно не пойдёт по пути поклонения авторитетам и чинопочитания. Научный централизм вовсе не предполагает идеализации руководства и защиты его от критики.
Lenin Crew будет и впредь продолжать работу по освобождению истории коммунистического движения от мифов прошлого. На могилу Троцкого в не меньшей степени, чем на могилу его главного оппонента, нанесена куча мусора. Она, конечно же, будет развеяна ветром истории. Но для этого нужно не только признание заслуг, но и критика ошибок этих людей, которые мы можем выявить с позиций нашего времени.
И фанатичные хулители, и бездумные поклонники Троцкого, Сталина и других вождей прошлого одинаково враждебны истине, одинаково ставят коммунистам препоны на пути к её постижению.
Примечания
- Примечание от 01.08.2024: Работа на данный момент издана в виде книги, которую можно приобрести по ссылке: https://www.litres.ru/book/vitaliy-sarabeev/trockiy-stalin-kommunizm-65397991/ ↩
- Наше определение сталинизма приведено в начале работы «Троцкий, Сталин и коммунизм»: «Сталинизм — течение в современном левом движении, считающее строительство социализма в СССР при Сталине образцом для будущего во всех аспектах. Сталинисты отрицают наличие сколько-нибудь значимых ошибок у Сталина на протяжении всей его политической биографии, в первую очередь — в период руководства СССР. При этом Сталин защищается как марксист, сталинисты считают сталинскую политику творческим применением марксизма. Националистических, антикоммунистических, а также реформистских поклонников Сталина (типа КПРФ) неправомерно относить к сталинистам в данном значении» ↩
- См. например статью Троцкого «Наши разногласия» за 1909 год о важнейшем вопросе российского революционного движения, в которой он, критикуя и большевиков, и меньшевиков, последних задевает куда жёстче. ↩
- И. Сталин. Об индустриализации и правом уклоне в ВКП(б). Речь на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г. // И. В. Сталин. Сочинения. Том 11. М., 1949. С. 277. ↩
- К. Скоркин. Обречены проиграть. Власть и оппозиция 1922–1934. М, 2011. С. 244. ↩
- В. Ю. Соколов. История и политика. Томск, 1990. С. 28–44. ↩
- См. например: Л. Троцкий. Успехи социализма и опасности авантюризма. // Бюллетень оппозиции, № 17–18, 1930 г. ↩
- С данным номером «Правды» можно ознакомиться по ссылке; реакция Троцкого на эту публикацию — Туда, откуда нет возврата. Заказ Сталина Демьяну Бедному // Бюллетень оппозиции, № 49, 1936 г. ↩
- В работе «Троцкий, Сталин и коммунизм» мы уже приводили определение социализма, имеющееся в работе Сталина «Анархизм или социализм» (1906–1907 гг.):
«Как видите, по мнению социал-демократов, социалистическое общество — это такое общество, в котором не будет места так называемому государству, политической власти с её министрами, губернаторами, жандармами, полицейскими и солдатами. Последним этапом существования государства будет период социалистической революции, когда пролетариат захватит в свои руки государственную власть и создаст своё собственное правительство (диктатуру) для окончательного уничтожения буржуазии. Но когда буржуазия будет уничтожена, когда будут уничтожены классы, когда утвердится социализм, тогда не нужно будет никакой политической власти, — и так называемое государство отойдет в область истории».
И. В. Сталин. Сочинения. Том 1. М., 1946. С. 360.;
и даже в Конституции РСФСР 1918 г. социализм обозначается как строй, при котором «не будет ни деления на классы, ни государственной власти». ↩